Dolgaya_igra

Глава шестнадцатая

Несколько дней спустя Шейн сидел в приемной перед кабинетом Кроуэлла. Он никогда раньше не бывал в штаб-квартире НХЛ на Манхэттене. Элегантный холл, который встретил его по выходе из лифта и вид на Гудзон с сорокового этажа произвели на него впечатление. И добавили страхов.

— Комиссар Кроуэлл готов вас принять, мистер Холландер, — сообщила секретарь.

Шейн кивнул, избегая зрительного контакта. Она тоже вызывала у него страх.

Когда он зашел в кабинет, Кроуэлл тепло его поприветствовал.

— Шейн! Заходите. Спасибо, что согласились встретиться со мной. Знаю, что предупредил вас буквально в последнюю минуту.

Роджер Кроуэлл представлял из себя высокого мужчину крепкого телосложения, с густыми седыми волосами и массивными бровями, нависающими над льдистыми бледно-голубыми глазами. Он никогда не был хоккеистом, но в семидесятых годах прошлого века играл в американский футбол в университете и явно продолжал поддерживать форму. Не будь он таким чертовски устрашающим, Шейн сказал бы, что он красив.

— Никаких проблем, — ответил Шейн, пожимая его руку. — У вас красивый офис.

— Вы никогда раньше здесь не были?

— Нет.

На лице Кроуэлла отразилось недоумение, которое показалось Шейну немного наигранным.

— Неужели? Я удивлен. Что ж, добро пожаловать.

— Спасибо.

Он указал на одно из кожаных кресел, стоящих напротив его стола, и Шейн присел на самый край. Кроуэлл сел в свое кресло с высокой спинкой, вольготно откинувшись.

— Монреаль отлично начал сезон.

— Да. Неплохо.

— Всегда сложно защищать титул, — изрек Кроуэлл.

Как будто он мог что-то знать об этом.

— Да, бывает.

— А как дела у благотворительной организации? Которую вы основали с Розановым.

— Хорошо. Мы смогли профинансировать несколько очень достойных организаций и инициатив.

Шейн знал — его ответ прозвучал, будто он зачитывал текст прямо с сайта Фонда Ирины, но он слишком нервничал, чтобы обращать на это внимание. К чему, черт возьми, клонил этот Кроуэлл?

— Рад это слышать. Ваши лагеря тоже делают отличную работу. Очень... инклюзивную.

— Да. Мы стараемся об этом позаботиться. Это важно для нас обоих.

— Это хорошо. Правда хорошо. Нам нравится это видеть. Равноправие важно.

— Да, — осторожно ответил Шейн.

— Иногда бывает трудно найти баланс, — продолжил Кроуэлл. — Если вы понимаете, о чем я.

Шейн абсолютно не понимал.

— Баланс?

— Конечно, мы, в рамках Лиги и как представители целого вида спорта, считаем важным говорить об инклюзивности и равноправии в хоккее. Мы хотим, чтобы все двигалось в правильном направлении. Но слишком много разговоров об этом... это может... послужить отвлекающим фактором.

— М-м.

Кроуэлл протянул руку, указывая на Шейна.

— До меня дошли слухи… вам не нужно это подтверждать, но я слышал, что вы... гомосексуал.

— Я, э-э...

Шейн почувствовал, как скрутило желудок. Да, он был гомосексуалом, но из уст Кроуэлла это прозвучало омерзительно.

— Как я уже сказал, вы не обязаны мне отвечать. Но давайте предположим, что слухи правдивы.

Вряд ли то, что имел в виду Кроуэлл, можно было назвать слухами. Шейн рассказал о себе товарищам по команде и охотно подтверждал факт своей ориентации всем, кто спрашивал. Но в данный момент промолчал.

— Возможно, вы рассказали об этом своим товарищам по команде, друзьям, семье. Возможно, у вас есть партнер, я не знаю. Дело в том, что мне этого не нужно знать, как и никому другому.

— Окей.

— Я ничего не имею против Скотта Хантера, разумеется. Он отличный игрок и великолепный амбассадор этого вида спорта, но его подход может быть избыточным, понимаете?

— Подход? Вы имеете в виду его активную позицию?

— Да, конечно. Как и выставление напоказ личной жизни. Я хочу сказать, что ценю ваше поведение, Шейн. Я знаю, что вы ставите хоккей на первое место и не афишируете личную жизнь. Это позволяет всем чувствовать себя комфортно и сосредоточиться на хоккее.

Шейн не мог взять в толк, о чем, блядь, они говорили. Кроуэлл просил его не афишировать свою ориентацию? В этом заключалась истинная причина их встречи?

— Я восхищаюсь Скоттом Хантером. То, что он сделал за последние несколько лет, очень важно для хоккеистов и болельщиков из ЛГБТК+ сообщества. И особенно для молодых игроков.

— Конечно. Как я уже сказал, НХЛ на сто процентов поддерживает Скотта Хантера и ЛГБТК+ сообщество. — Кроуэлл произнес «ЛГБТК+» медленно и осторожно, будто повторял телефонный номер, который требовалось запомнить. — Вы знаете, что мы теперь круглогодично продаем товары с радужной символикой на нашем сайте?

— Деньги идут на благотворительность для ЛГБТК+?

— И мы расширяем наши мероприятия в рамках Прайда, — продолжил Кроуэлл, игнорируя вопрос Шейна. — Сейчас они проходят в каждой команде, и мы планируем первый товарищеский матч, посвященный месяцу гордости.

— Это хорошо в качестве первого шага, но...

— Я знаю, исторически хоккей был не самым инклюзивным видом спорта, но очевидно, что любой может достичь вершин, если достаточно усердно потрудится. Вы сами тому доказательство. — Шейн терялся в догадках, имел ли Кроуэлл в виду его предполагаемую гомосексуальность, его наполовину японское происхождение или и то, и другое. Но чего он реально хотел — как можно скорее убраться из этого офиса. — Шейн, я хотел сказать вам лично, что Лига гордится тем, что вы делаете для благотворительности. Ментальное здоровье очень важно. И вы можете передать это Розанову. Вы оба делаете отличную работу.

— Хорошо. Спасибо.

— И, если у вас возникнет желание более открыто говорить о своей... личной жизни, возможно, НХЛ сможет вам в этом помочь. Мы можем совместно что-нибудь запланировать. Мы будем рады сделать это с вами. Для вас.

— Я... подумаю об этом.

Кроуэлл улыбнулся, подобно оскалившейся пантере.

— Чудесно. — Он встал, и Шейн тоже. — Всегда приятно пообщаться с одним из лучших игроков Лиги, Шейн. Знаете, вы любимый игрок моего племянника.

— О. Это круто.

— Удачи в этом сезоне. Лидия проводит вас.

— Хорошо. Спасибо. М-м... спасибо. До свидания.

Шейн в трансе последовал за Лидией, администратором, к лифтам. Он испытывал такое отвращение, что боялся проблеваться. Ему хотелось принять душ или намотать несколько миль на беговой дорожке или найти комнату со звукоизоляцией, где он мог бы проораться.

Он стоял в лифте и с тоской смотрел, как смыкаются двери, скрывая от взора большой стеклянный логотип НХЛ напротив.

***

Илья проснулся после предматчевого сна и обнаружил в телефоне чуть ли не сотню сообщений от Шейна. В большинстве из них тот просил позвонить как можно скорее. Но также уверял, что с ним все в порядке. Но чтобы Илья все равно позвонил. Как можно скорее. Прямо сейчас, если мог.

Илья позвонил.

— Боже. Наконец-то.

— Я спал. В чем дело?

— Я встретился с Кроуэллом.

Илья приподнялся на локте.

— Да?

— Это было странно.

— Странно в каком смысле?

— Он в основном сказал... Я даже не знаю, что он сказал. Он реально меня пугает.

— Расскажи по порядку, что он сказал.

Шейн громко вздохнул.

— Во-первых, он похвалил работу Фонда Ирины. Он попросил меня передать тебе это.

— Окей.

— Но еще он, вроде как, сказал, чтобы я не совершал каминг-аут.

Илья сел прямо.

— Я не понимаю.

— Он сказал, что до него дошли слухи о том, что я гей, и он хотел бы, чтобы они остались слухами.

— Он так и сказал?

— Не совсем. Повторюсь, это было странно. Он говорил дружелюбно и одновременно пугающе. Мне это очень не понравилось.

Илья начинал злиться. В основном на Кроуэлла. Немного на Шейна.

— Так что конкретно он сказал?

— Думаю, он не желает появления еще одного Скотта Хантера. Похоже, он не фанат ЛГБТК+ активизма в хоккее. И вообще всего, что с хоккеем не связано, видимо.

— Он любит только деньги, которые приносит хоккей.

— Он говорил, как великолепно равноправие, об инициативах Лиги в отношении ЛГБТК+, но также о том, что не одобряет любые факторы, отвлекающие от игры. Весь разговор казался завуалированной угрозой. Как будто он хотел убедиться, что я никого не удивлю, признавшись в своей ориентации в социальных сетях или типа того.

— Или поцеловав своего парня во время прямой трансляции.

— Ага. Но я же не собираюсь делать ни того, ни другого.

— Естественно.

Илья произнес это с горечью, но Шейн, похоже, ничего не заметил.

— Но еще было похоже, что он как бы подначивал меня высказать претензии к Лиге — что та не дружественна к ЛГБТК+ или типа того. Перечислял все, что они делают.

— Отвратительно.

— Да, есть такое. Да.

— И что ты собираешься делать?

— Ничего. Я и так не собирался ничего делать, но после этой встречи такое ощущение, будто меня грязью облили. — Илья сжал челюсти. Он прекрасно знал, что Шейн не собирался афишировать их отношения, но даже если гипотетически рассматривал такую возможность, то Кроуэлл все обломал... — В любом случае, — добавил Шейн, — мне просто нужно было с кем-то этим поделиться. Так что спасибо.

— Не за что.

— Удачи тебе сегодня вечером.

— Тебе тоже.

— Я люблю тебя.

Ильи ощутил свинцовую тяжесть на сердце.

— Я тоже тебя люблю.

***

— В прошлую нашу встречу, — произнесла доктор Галина Молчалина по-русски, — вы много рассказывали о маме. Не хотите ли сегодня поговорить об отце?

— Нет, — без колебаний ответил Илья. И добавил: — Я рад, что он умер.

Если Галину и шокировало такое заявление, то на ее лице это не отразилось.

— Он умер несколько лет назад, верно?

— Да. Это не стало неожиданностью. У него была болезнь Альцгеймера, и его состояние быстро ухудшалось. Мой брат делал вид, что ничего не происходило.

— Вы с братом близки?

Илья удивленно рассмеялся.

— С Андреем? Нет. Совсем нет. Я не разговаривал с ним с тех пор, как вернулся с похорон. Он — копия отца. — Галина откинулась на спинку стула, скрестила ноги и стала ждать, когда он сам продолжит. Илья вздохнул. Пожалуй, ему на самом деле нужно было поговорить о своем проклятом отце. — Папа служил в полиции. Он этим очень гордился. Он прошел все ступени карьерной лестницы и занял важную должность в министерстве. Когда я родился, ему было около пятидесяти. Андрей на четыре года старше меня. А маме, когда я родился, было всего двадцать с небольшим, так что...

— Довольно большая разница в возрасте между твоими родителями.

— Да. — Илья не хотел даже представлять, какие обстоятельства заставили его молодую, красивую мать выйти замуж за угрюмого старика и родить ему детей. — Думаю, отец ее ненавидел. Он всегда считал, что она ему изменяла или собиралась его бросить. Я бы очень хотел, чтобы она ушла от него.

Он не горел желанием окунаться в мрачные воспоминания о том, как его отец терроризировал мать, и Галина, должно быть, это почувствовала. Она спросила:

— Отец гордился твоей хоккейной карьерой?

— Не особо. Он был большим поклонником КХЛ. Он считал, что российская лига превосходит НХЛ, и не хотел, чтобы я уезжал в Америку. Он почти не следил за моей карьерой в НХЛ, но всегда интересовался моей игрой за сборную России в каком-либо турнире. Если Россия завоевывала золото, он гордился мной. Все меньшее считал позором.

— Наверно, это было очень тяжело.

Илья задумался, не вспоминала ли она о провальной олимпиаде в Сочи.

— Мама любила наблюдать за мной на льду, когда я был маленьким. Мне нравилось играть для нее. После ее смерти хоккей стал для меня спасением. Он позволял мне поменьше находиться дома и, наверно, частично выпустить гнев. — Он улыбнулся. — И я был очень хорош в хоккее.

Галина улыбнулась в ответ.

— Здорово, что у тебя это было. А были ли в то время другие способы ухода от реальности?

Что ж. Да. Илья решил, что не было причин стесняться этого. Не в кабинете психотерапевта.

— Секс, — ответил он честно. — Когда я достаточно повзрослел, секс стал еще одним способом чем-то занять голову и тело. Секс и хоккей — так можно назвать мою автобиографию. Я не сложный человек.

Он вытянул руку вдоль спинки дивана, пытаясь показать, насколько спокоен и несложен. Вероятно, вышло не слишком убедительно.

— Могу я спросить, в каком возрасте ты стал «достаточно взрослым»?

— В четырнадцать, я думаю. Что-то около того. — Он помедлил, спрашивая себя, готов ли был на такое откровение, но решил говорить, как есть. — Сначала были только девушки. Потом и парни. Не так много, но были.

И снова на ее лице не промелькнуло и тени удивления. Она что-то записала в блокнот, который держала на коленях, и подняла глаза.

— Это было рискованно, особенно в России.

— Думаю, как раз риск был одной из причин, почему мне это нравилось.

— Тебя не пугали эти желания?

Илья задумался над вопросом, прежде чем ответить.

— Нет. Никогда не пугали. Это воспринималось как просто возможность чаще заниматься сексом.

Он не солгал. Возможно, он бы испугался, если бы его совсем не привлекали девушки, но влечение к мужчинам всегда заставляло его чувствовать себя... более продвинутым.

Галина сделала еще несколько заметок.

— Я бисексуал. Просто вношу ясность, — сказал он небрежно, будто постоянно произносил это слово.

На самом деле он почти никогда его не говорил. Она кивнула.

— Каково это — быть бисексуальным игроком НХЛ?

Илья пожал плечами.

— Нормально. Я не афиширую это.

— Это никогда не превращалось в проблему?

— Нет. — Илья нахмурился. На этот раз он солгал, что в текущих обстоятельствах не имело смысла. — Вернее, да. Это затрудняет... — Он терялся в сомнениях. Мог ли он рассказать обо всем? Его психотерапевт был обязан хранить врачебную тайну. Ее кабинет представлял собой безопасное место. Но Илья чувствовал, что не должен был без разрешения Шейна говорить об их отношениях с кем-то еще. Поэтому он сказал: — Я... встречаюсь кое с кем. Тайно.

— С мужчиной, — догадалась Галина.

— Да.

— Давно?

Он чуть не рассмеялся.

— Десять лет, плюс-минус. — Впервые за время сеанса Галина выглядела удивленной. — С перерывами, — пояснил Илья. — В течение многих лет это было несерьезно. Тайные свидания и все такое. Но потом я влюбился в этого парня.

— И... он испытывал то же самое?

Илья не смог сдержать улыбку, которая расплылась на его лице.

— Да. И до сих пор меня любит.

Галина улыбнулась ему в ответ.

— Как складываются ваши отношения сейчас?

— Мы видимся при каждой возможности. Он живет... недалеко отсюда. Мы оба заняты, но проводим вместе столько времени, сколько удается. Особенно в...

Илья замолчал. Он рисковал открыть слишком многое.

— Летом? — догадалась Галина. — Когда ты не занят хоккеем.

— Верно. Да. — В комнате воцарилась тишина, густая и полная взаимного понимания. Она знала, кто его парень, и знала, что Илья это понял. И никому не требовалось произносить его имя вслух. — Итак, — заговорил Илья. — Это еще один аспект. Моей жизни.

— Кто-нибудь знает?

— Несколько человек. Его родители. Еще, может, человек пять. В основном друзья Ш... — Он вовремя прикусил язык. — В основном его друзья.

— Но никто из твоих друзей?

— Пока нет. Нет.

— Выглядит несколько несправедливо. У него больше поддержки, чем у тебя.

Илья знал это. Конечно, ему приходила в голову такая мысль. Иногда он даже злился из-за этого.

— Я знаю.

— Кому бы ты рассказал, если бы мог?

Всем. Илья рассказал бы всему миру, если бы только мог.

— Не знаю. Мои товарищи по команде могут не понять. А помимо них у меня не так много друзей.

— Есть и другие квир-игроки НХЛ. И бывшие игроки НХЛ. Ты дружишь с кем-нибудь из них?

— Вроде того. С некоторыми. Думаю, даже они были бы обескуражены... — Он остановился. Однако после минутного колебания решил, что не было смысла притворяться, будто Галина не знала наперед, что он собирался сказать. — Тайными отношениями соперников. Гей-хоккеист — все равно остается хоккеистом, и существуют неофициальные правила. Кодекс.

— А официальные существуют?

— Не думаю. Не знаю. Уверен, Лига быстро какие-нибудь придумает, если узнает о нас. В любом случае, нам будет очень сложно.

— Как думаешь, каков наихудший сценарий?

Илья вновь задумался, прежде чем ответить.

— Мой худший кошмар — возвращение в Россию. Особенно после признания в бисексуальности.

— Считаешь, это вероятно?

Он вздохнул.

— Не знаю.

— Что должно произойти, чтобы ты был вынужден уехать из Канады?

— Думаю... если меня отстранят от игры в хоккей, и я останусь без работы. А я прожил здесь недостаточно долго, чтобы подать прошение о гражданстве.

— Но есть и другие способы, — резонно заметила Галина. — И маловероятно, что тебя отменят в НХЛ, особенно учитывая, кто ты такой.

Она была права. Даже если произойдет худшее, и их с Шейном вышвырнут из Лиги — или, если не выгонят официально, но их отвергнут все команды — он сможет найти другие способы остаться в Канаде. Сможет найти другую работу. Сможет... сочетаться браком.

— В худшем случае, — медленно произнес он. — В самом худшем случае наша карьера в НХЛ закончится, но мы сможем пожениться и жить спокойной жизнью вместе в Канаде.

— Что бы ты почувствовал, если бы такой сценарий реализовался?

— Злость из-за того, что наши карьеры закончились так резко. Но также... не знаю. Возможно, облегчение. Иногда мне хочется кричать, так трудно хранить этот секрет. Я люблю хоккей и заслуживаю возможности продолжать свою карьеру столько, сколько хочу. Я реально это заслужил. Но если бы мне пришлось выбирать... я бы выбрал его. — Галина по-быстрому сделала еще заметку. — Но, — тихо добавил Илья, — у меня нет выбора.

— Каков же наилучший вариант развития событий?

Илья снова вздохнул.

— Без понятия. Мы объявляем, что мы вместе, и все радуются за нас? Я выигрываю еще три Кубка Стэнли и праздную каждую победу вместе с мужем? Не знаю.

— Спрошу по-другому. Каков наилучший из реалистичных сценариев?

Илья подумал и улыбнулся.

— Мы продолжаем жить своей жизнью, только уже все знают, что мы вместе, и это никого не волнует. Ничего особенного.

— Это то, чего вы оба хотите?

Галина задала очень важный вопрос. Илья полагал, что именно этого хотел для них Шейн, но также был уверен, что тот предпочел бы скрывать их отношения до самого завершения карьеры.

— Надеюсь, что да.