Глава двадцать вторая
— Гребаное Рождество, Холландер, — проворчал Илья. — Съешь печеньку.
Шейн с трудом сдержался, чтобы не выдать целый спич о том, что даже из-за одной штуки могут пойти насмарку все его усилия. Он не сидел на диете для похудения, а следовал сложному плану питания, разработанному для повышения физической работоспособности.
Но Шейн не хотел в очередной раз все это объяснять и просто закатил глаза. Почти до затылка.
— Я не хочу печенья.
Это была ложь. Это была ебаная ложь, блядь. Он нестерпимо хотел попробовать печенье.
— Юна, — позвал Илья. — Скажи своему сыну, чтобы съел печенье.
— Оставь его в покое, — крикнула Юна из... какой-то комнаты, в которой в тот момент находилась. Она беспрестанно сновала туда-сюда, трудно было уследить за ней. — Мы любим Шейна даже без углеводов.
Шейну очень хотелось, чтобы все перестали говорить о его диете. Что в этом такого особенного? Он был профессиональным спортсменом, который относился к своему телу, как полагается профессиональным спортсменам. Его нутрициолог работал со многими из лучших спортсменов мира, и все они были в восторге. Возможно, Илье пока сходило с рук то, что он питался как безмозглый подросток, но скоро ему исполнится тридцать, и все изменится. Шейн предпочитал упреждать любое потенциальное ухудшение физической формы, а не дожидаться его.
— Ты вообще-то не считаешь Рождество за праздник, — сварливо сказал он.
— Зато я могу есть печенье, — ответил Илья и протолкнул большим пальцем в рот печенье целиком.
— Фу-у.
— Оно с джемом! — сообщил он с набитым ртом.
Илья любил джем. Особенно малиновый. Он испачкал джемом щеку, но Шейн решил ему об этом не говорить.
— Вот, — Юна вышла из гаража. Она бросила что-то Шейну, и тот едва успел поймать. — Я принесла тебе вкусняшку.
Шейн нахмурился, глядя на гранат в своих руках.
— Спасибо.
Илья рассмеялся.
— Откусывай скорей!
— Гранат не откусывают, тупица.
— Нет? А разве кожура не содержит клетчатку и важные питательные вещества?
Шейн фыркнул и отнес гранат на кухню. Весь рождественский день выдался странным и каким-то напряженным. Они ссорились с тех пор, как Шейн приехал накануне утром.
Большую часть прошлого вечера они соревновались, играя в настольный футбол, который Шейн купил в качестве рождественского подарка для Ильи. Его доставили днем, и Илья пришел в восторг. Так что в целом все было нормально.
Их жаркая футбольная битва переросла в столь же жаркие поцелуи, а затем в секс, что тоже было неплохо. Вполне приличный сочельник.
Поутру Илья ворчал, что готовить завтрак для Шейна — тоска зеленая, а тот заявил, что не просил готовить для него завтрак. Они перерекались, пока Шейн готовил смузи, а Илья жарил себе яичницу с тостами и сосисками. А за едой гневно смотрели друг на друга через кухонный стол.
Перед отъездом к родителям Шейна, Илья пробурчал, что отдаст ему позже его подарок. Шейн не понял, что это значило, но тот явно был не в духе.
Он подозревал, что Илья что-то от него скрывает. Это вызывало беспокойство с примесью раздражения. Почему Илья что-то скрывал от него? Шейн полагал, что они уже переросли это. Не изучи он Илью настолько хорошо, решил бы, что тот изменял ему или типа того. Или что задумал с ним расстаться.
Но Шейн продолжал твердить себе, что дело не в нем и не в них. Возможно, дурное настроение Ильи было связано исключительно с хоккеем. Шейн наверняка сам пребывал бы в аналогичном настроении, если бы его команда играла так же плохо, как Кентавры.
Как бы то ни было, Шейн устал от этого. Если Илья был недоволен им или чем-то еще, ему следовало прямо сказать об этом. А не придираться к Шейну из-за его диеты, друзей или чего-то еще, по поводу чего вздумалось съязвить.
Шейн раздраженно потрошил гранат, когда на кухню пришел Илья.
— Тебе помочь?
Шейн вздохнул и расправил плечи. Возможно, он злился на Илью без причины.
— Я справляюсь. — Он вытащил очередное зерно и протянул руку. — Хочешь?
Илья открыл рот, и Шейн сунул ему зернышко. Илья на секунду сомкнул губы вокруг его пальцев, Шейн не сдержал улыбки. Он действительно очень любил Илью.
— Вкусно, — сообщил Илья, проглотив. — Не так, как печенье, но вкусно.
— Да, да.
Он открыл холодильник и вытащил пакет с эгг-ногом (традиционный рождественский сладкий напиток на основе сырых куриных яиц и молока — прим. пер.). И косо посмотрел на Шейна, когда тот направился к шкафчику со стаканами, будто ждал, что тот скажет что-нибудь о вредности эгг-нога для здоровья.
— Что? — раздраженно спросил Шейн.
— Не будешь читать лекции?
Он с силой швырнул половинку граната на разделочную доску. Во все стороны брызнул сок.
— Не пойти бы тебе нахуй? Мне насрать, что ешь ты или кто-то другой, Илья.
Илья фыркнул.
— Неправда. Ты все время меня попрекаешь.
— Потому что ты всегда первый начинаешь!
Илья не ответил. Вместо этого он достал из шкафа большой стакан и налил себе чуть ли не галлон эгг-нога. Шейн сжал в кулаки ладони, испачканные гранатовым соком. Он не собирался больше ничего говорить.
Илья поднял стакан, но не произнес никакого тоста, а сделал огромный глоток эгг-нога, на что было противно смотреть. Однако Шейн все равно уставился на него. Илья громко рыгнул и вытер губы тыльной стороной ладони. Шейн отвернулся от него, схватил кухонное полотенце и принялся убирать брызги гранатового сока со столешницы.
— Твои родители хотят обменяться подарками, — сообщил Илья.
— Окей.
— Приходи в гостиную, когда закончишь, ладно?
— Я в курсе, где мы обычно дарим друг другу рождественские подарками.
Боже, Шейн знал, как это прозвучало — он говорил, как самая настоящая сука, но не мог ничего с собой поделать. Он слышал, как Илья вышел из кухни, а сам продолжал агрессивно вытирать столешницу.
Напряжение сопровождало их до самого дома, они почти не разговаривали друг с другом. По возвращении Илья сунул ему аккуратно завернутый подарок, а сам с мрачным видом плюхнулся на диван.
Шейн присел у противоположного конца, опасливо, отчасти виновато посмотрел на Илью и осторожно развернул подарок.
Им оказалась фотография в рамке, которую он никогда раньше не видел. Однако сразу вспомнил время и место съемки. Это был кадр из фотосессии для их первой в карьере совместной рекламной кампании. Снимали все на захудалом катке в Торонто летом перед их дебютным сезоном. В тот день они впервые оказались наедине в номере отеля. Впервые поцеловались.
На фотографии они стояли в полной хоккейной экипировке, нос к носу, изображая позицию перед вбрасыванием. Фотограф снял их крупным планом от плеч и выше. Однако, в отличие от фотографии с серьезными лицами, которую в итоге использовали в рекламной кампании, на этой они оба смеялись. Шейн сморщил нос, а Илья прищурился, но смотрели они все равно друг на друга.
— Как ты это достал? — тихо спросил Шейн.
— Выяснил имя фотографа и адрес его электронной почты. Я спросил, остались ли у него эти файлы. Он прислал несколько снимков, и этот мне понравился больше всех.
Шейн провел пальцем по своему юному лицу на фотографии. В тот момент он чувствовал смущение и стыд из-за того, что не смог проявить себя профессионалом и сохранить серьезное выражение лица. Но теперь, вспомнив все детали того дня, почувствовал, как по телу пробежала дрожь. Искры электричества между ними, сражение с самим собой в голове, когда он тщетно пытался игнорировать свое влечение к Илье… Прыжок в неизведанное, который они отважились совершить вместе.
— Я и не подозревал, что они существуют, — сказал Шейн.
— Я всегда задавался этим вопросом.
Шейн оторвал взгляд от фотографии и посмотрел на нынешнюю версию Ильи. Как всегда, тот выглядел потрясающе красивым, но также встревоженным и немного грустным.
— Илья, — Шейн аккуратно положил фотографию на кофейный столик и распахнул объятия для своего парня. Илья сразу же подвинулся к нему. — Спасибо, — прошептал Шейн, уткнувшись ему в волосы.
— Тебе сложно что-то купить в подарок.
— Знаю. Но этот мне очень нравится. Я поставлю ее в коттедже.
Илья слегка напрягся в его объятиях.
— В коттедже. Да, — тихо сказал он.
Шейн почувствовал желание объяснить, почему такие фотографии рискованно размещать в его доме в Монреале, но какой был смысл в объяснениях? Разумеется, Илья знал причины. Поэтому вместо всяких слов Шейн поцеловал его, а дальше все пошло по обычному сценарию. Они поднялись в спальню и занялись сексом, но Шейна не покидало ощущение, что они уподобились сухим поленьям — достаточно было проскочить искре, чтобы спалить их дотла. Как будто существовало нечто важное, о чем ни один из них не говорил, ожидая этого друг от друга. Но ни один из них не знал, что именно назрела необходимость высказать.
***
Большую часть Дня подарков (26 декабря — прим. пер.) Илья пытался набраться смелости задать Шейну один вопрос. Наконец, после ланча, он затронул щекотливую тему.
— Буд сегодня устраивает вечеринку.
Илья сказал это как бы между делом, будто не было особой причины сообщать об этом Шейну. Будто не скрутило желудок в ожидании его реакции.
— Зейн Будрам? Он устраивает вечеринку в День подарков?
— Да. Небольшую вечеринку. Будет спокойно. Только члены команды с партнерами. У Буда прикольные вечеринки.
— О. — Илья затаил дыхание. — Ты хочешь пойти или что? — спросил Шейн, явно сбитый с толку. — В принципе я могу побыть пока здесь. Или вернуться в...
— Я хочу, чтобы ты тоже пошел, — перебил его Илья. — Я хочу, чтобы ты пошел со мной на вечеринку.
Шейн повернулся лицом к Илье на диване.
— Ты хочешь, чтобы я пошел на вечеринку с твоими товарищами по команде? Почему?
Чтобы они, блядь, познакомились с моим парнем, хотелось крикнуть Илье. Но вместо этого он постарался сохранить непринужденный тон:
— Они классные. Тебе может понравиться.
— Но... разве не будет выглядеть странно, если мы появимся вместе?
Илья пожал плечами.
— Они знали, что ты будешь в Оттаве на Рождество. Мы друзья, я приглашаю тебя на вечеринку. Ничего особенного.
Шейн недоуменно поморщился, затем покачал головой.
— Я так не думаю. Слишком подозрительно.
Отказ, пусть и ожидаемый, вызвал у Ильи раздражение. Нет, раздражение — слишком мягко сказано — он пришел в ярость. Несколько секунд он никак не реагировал. Он смотрел на Шейна с каменным лицом, пока гнев затапливал его изнутри, подобно раскаленной вулканической лаве. Опасаясь сказать что-то, о чем мог сильно пожалеть, он резко встал и вышел из гостиной.
Шейн догнал его на кухне.
— Ты можешь пойти, — поспешно сказал он. — Все в порядке.
— Отлично, — металлическим голосом ответил Илья.
— Что не так?
Шейн, похоже, искренне не понимал, почему Илья хотел познакомить с ним своих друзей. Это только подлило масла в огонь.
— Все не так!
— Объясни!
Илья резко повернулся к нему.
— Объясняю: мой парень не хочет, чтобы кто-то знал, что я его парень.
Шейн удивленно округлил глаза.
— Э-э, прости. Я что-то пропустил? Я думал, мы с тобой на одной волне.
— Мы ни в чем не на одной волне.
— Я тебя ни хуя, блядь, не понимаю.
— Прости, — саркастически сказал Илья. — У меня хуевый английский, ты же знаешь.
— Я не это имел в виду... — Шейн развел руками. — Можешь объяснить, какого хера происходит? Потому что, насколько я помню, мы не ходим вместе на вечеринки, которые устраивают товарищи по команде. И никому не рассказываем о наших отношениях.
— Нет, не мы. Это я никому не рассказываю о наших отношениях. А ты рассказываешь Хейдену, Джеки, Роуз, своим родителям и хуй знает еще кому.
— Больше никому, это все! Ты же знаешь.
— Это на пять человек больше, чем рассказал я.
Илья не упомянул своего психотерапевта, потому что это был совсем другой случай.
— А как насчет... — Шейн махнул рукой, очевидно, вспоминая имя. — Райана Прайса?
— О, точно. Райан Прайс же мой лучший друг, как я забыл? Я не разговаривал с ним со времен последнего лагеря.
— Ну... — Шейн, похоже, не знал, что еще добавить.
— У меня нет никого. Никого, с кем я мог бы поговорить о нас.
— Это неправда. Мои родители любят тебя. — Илья запрокинул голову и пошел в гостиную. Шейн мгновенно последовал за ним. — Мне тоже нелегко, ты же знаешь, — Шейна явно охватил гнев. — Мы оба скрываем все, и оба пошли на жертвы ради...
Илья резко обернулся.
— Какие жертвы, Шейн? Чего ты лишился?
— Серьезно? Если о нас узнают, наши карьеры могут закончиться! Все, что мне дорого... — Шейн щелкнул пальцами. — ...пойдет прахом.
— Все, — без выражения повторил Илья.
Шейн закатил глаза.
— Ну не все. Но хоккей, для меня очень, блядь, важен.
— Я, блядь, забыл, прости.
— О, да пошел ты. Это ты прости, что я все еще хочу выигрывать кубки, а не курить траву с товарищами по команде между поражениями.
Эти слова стали для Ильи сродни кросс-чеку (удар соперника клюшкой, грубое нарушение правил — прим. пер.) по зубам. Шейн реально ничего не понимал. А чем пожертвовал ради него Илья — и подавно. Илья мог бы в этот момент играть за Бостон, ведя одну из лучших команд Лиги к завоеванию очередного кубка Стэнли. Он мог бы устанавливать новые рекорды, получать новые награды и звания. Вместо этого он решил переехать в Оттаву, хотя его с распростертыми объятиями приняла бы практически каждая команда Лиги. Он же выбрал команду, которая не попадала в плей-офф более десяти лет. Он выбрал ее, потому что Оттава — родной город Шейна и находилась недалеко от города, где тот жил. Илья выбрал ее, чтобы построить жизнь в Канаде. С мужчиной, которого любил.
А Шейн думал, что он переехал в Оттаву, чтобы не приходилось так много въебывать на льду? Илье захотелось ударить кулаком по стене.
— Ты бы даже не выбрал меня, да? — с горечью спросил он. — Если бы пришлось выбирать между мной и хоккеем.
— Конечно, выбрал бы, — ответил Шейн, хотя и не так уверенно, как хотелось бы Илье.
Илья пристально посмотрел ему в глаза и заметил, как он вздрогнул.
— Уверен?
Шейн вызывающе задрал подбородок.
— А ты бы выбрал меня?
Илья оставил вопрос висеть в воздухе, он дрожал всем телом от ярости. Он поверить не мог, что у Шейна вообще язык повернулся спросить об этом. Наконец он тихо произнес:
— Тебе лучше уйти.
— Что? Нет уж. Нахуй. Ответь на вопрос.
— Нет, — твердо сказал Илья. — Поезжай домой, Шейн. Мы поговорим... позже. — Шейн нахмурился, казалось, он не верил в серьезность слов Ильи, поэтому тот пояснил: — Я не хочу тебя сейчас видеть. Я не хочу с тобой разговаривать. Уезжай домой.
Не в правилах Шейна было отступать, поэтому, вероятно, он снова спросил:
— Ты бы выбрал меня?
Внезапно Илья прижал Шейна к стене. Он даже не осознавал, что делал, пока не увидел свою руку у него на груди. Илья быстро убрал ее и уперся в стену. Он никогда не ударил бы Шейна, в этом он был уверен, но в тот момент его пугала собственная ярость. И никогда еще он не был так близок к срыву.
Если Шейн и испугался, то никак этого не показал. Он продолжал пристально и колко смотреть на Илью своими темными глазами, отказываясь отступать.
Илья не хотел продолжения ссоры. Он был опустошен, несчастен, а его парень разбивал ему сердце к хуям.
Едва слышно, даже не пытаясь скрыть свою боль, он ответил:
— Я уже выбрал тебя, Холландер.
Он отступил, Шейн ошеломленно смотрел на него. Через мгновение тот приоткрыл губы, будто собирался что-то сказать, но Илья не хотел больше ничего слышать.
— Поезжай домой, — в очередной раз повторил он. — Пожалуйста.
Он повернулся и быстрым шагом поднялся по лестнице.