Dolgaya_igra

Глава двадцать восьмая

Илья и Шейн закончили унылую утреннюю пресс-конференцию в день матча всех звезд. Когда они наконец смогли покинуть зал, Илья немало удивился, увидев в коридоре комиссара Кроуэлла. Тот стоял в одиночестве, уставившись в экран телефона. Илья, не успев задуматься о своих действиях, решительно направился к нему.

Шейн остановил его, положив ладонь на плечо.

— Что ты делаешь?

— Собираюсь поговорить с Кроуэллом.

— Черт, не делай глупостей!

Илья хмыкнул, оттолкнул его руку и продолжил идти.

— Комиссар, — обратился Илья к Кроуэллу, подойдя на расстояние нескольких шагов.

Кроуэлл поднял на него взгляд и нахмурился.

— Мистер Розанов. Как проходят выходные?

— Хорошо. Но я разговаривал с моим другом Троем Барретом, и он сказал, что вы ему звонили.

— Да, звонил.

— Как его капитан, — упомянув свое звание, Илья старался придать больший вес тому, что говорил, — я… обеспокоен.

Кроуэлл скривил губы в некоем подобии усмешки.

— Правда?

Теперь, стоя перед ним, Илья потерял первоначальный запал. Он опасался неправильно сформулировать предложения на английском из-за волнения. Кроуэлл был устрашающим.

— Барретт делает благое дело. Пытается помочь.

— Полагаю, речь идет о его недавней активности в социальных сетях, — Кроуэлл говорил почти скучающе, но с отчетливой опасной ноткой. — Он ни с того ни с сего вдруг стал настоящим активистом.

— Да. Я именно об этом. Он старается. После того, что сделал Даллас Кент…

Кроуэлл прервал его, подняв руку.

— После того, в чем Далласа обвинили. Анонимно.

Илья прищурился.

— Барретт был его другом. Он знает Кента.

— Правда? Когда я разговаривал с Барреттом, он сказал, что для него стали сюрпризом эти обвинения. Он ничего не видел и ничего не знал. Ему даже в голову не приходило, что его лучший друг способен на такое. Странно, не правда ли? Я бы сказал, более вероятно, что люди в интернете выдумывают небылицы, чем то, что можно совершенно не знать лучшего друга.

Илья почувствовал, как земля уходит из-под ног.

— Комиссар Кроуэлл, — раздался у него за спиной голос Шейна.

Тот подошел. Блядь. Ему не следовало в это ввязываться. Илья принял ужасное решение. И должен был сам отдуваться

— Шейн. Вы тоже решили вступиться за Троя Барретта, у которого личные счеты с Далласом Кентом?

Илья видел беспокойство на лице Шейна, но тот расправил плечи и сказал:

— Я думаю, он делал хорошее дело. Использовал свою известность, чтобы помогать людям.

— Барретт должен использовать свои хоккейные навыки, чтобы выигрывать хоккейные матчи, — процедил Кроуэлл. — За это ему платят миллионы долларов. Я не терплю ненужных драм. Вы двое всегда проявляли свое соперничество исключительно на льду. Никакого бессмысленного дерьма в социальных сетях.

— Не думаю, что это бессмысленно, — возразил Шейн. — Я думаю, Барретта искренне волнуют проблемы, на которые он обращает внимание. Он делает то, что должна делать Лига.

О черт. Илья поверить не мог, что Шейн сказал это. Он шагнул ближе к нему, будто хотел защитить его от любого ответа Кроуэлла.

Тот злобно посмотрел на Шейна.

— Серьезно? То есть я должен отрываться от своих дел по управлению всей, блядь, Национальной хоккейной Лигой, чтобы следить за каждой чертовой проблемой в мире? Знаете, что происходит каждый раз, когда игрок решает стать активистом? — Он произнес слово «активист», будто самое страшное оскорбление, которое мог придумать. — Журналисты начинают изучать с лупой историю Лиги в свете любой проблемы, которая у них на повестке дня. Вдруг команда со столетней историей становится не такой уж и великой, потому что когда-то у нее был тренер, который однажды сказал что-то, возможно, отчасти расистское. Это абсурдно, и у меня нет на это времени.

— А когда Скотт Хантер совершил каминг-аут? — спросил Илья на удивление ровным голосом. — Это вас раздражало?

Кроуэлл выглядел слегка озадаченным.

— Разумеется, мы поддерживаем Хантера. Мы поддерживаем все нетрадиционное сообщество. Хоккей открыт для всех.

Илья с трудом удержался, чтобы не закатить глаза.

— Но вы бы хотели, чтобы Хантер заткнулся, да?

— Я никогда такого не говорил. Просто я считаю, что отстаивать личные убеждения следует там, где это уместно, и тогда, когда это уместно. Хантер часто переходит черту.

— И вы не хотите, чтобы другие переходили эту черту, — продолжил Илья. — Одного игрока-гея достаточно?

Кроуэлл взглянул на Шейна, затем снова на Илью.

— У нас были и другие игроки, которые открыто заявляли о своей ориентации.

— Вы имеете в виду Болдуина и Лундина, — Шейн назвал игроков из Ванкувера и Лос-Анджелеса, которые совершили каминг-аут вскоре после Скотта Хантера. — Болдуину больше не предлагали контрактов, а Лундин в конце концов вернулся в Швецию.

Кроуэлл презрительно фыркнул.

— Болдуин и так находился на закате карьеры, а что касается Лундина, то многие европейцы предпочитают вернуться на родину.

Илья лично не знал ни одного из этих игроков, но не без оснований подозревал, что их решение покинуть НХЛ было связано скорее с отношением к ним в собственных командах, чем с их способностями или желанием играть в хоккей. Еще двое знакомых Илье игроков-геев — Райан Прайс и Эрик Беннетт — завершили карьеры и не афишировали свою ориентацию, пока играли. Трой Барретт был единственным геем — действующим игроком НХЛ, которого Илья знал, помимо Хантера. И Шейна.

Довольно маленькая компания.

— Любой, кто чувствует необходимость признаться в своей ориентации, может это сделать, — заявил Кроуэлл. — Но я не понимаю, почему нужно раздувать из этого такое большое событие. — Он рассмеялся без намека на юмор — В наши дни это уже не имеет значения, верно?

Его взгляд вновь остановился на Шейне.

— Это имеет значение, — твердо сказал Шейн.

Он плотно сжал челюсти. Илья хотел взять его за руку.

Кроуэлл несколько секунд молча сверлил их взглядом.

— Ну что ж. У меня сегодня очень плотный график, поэтому, боюсь, я вынужден прекратить нашу неожиданную беседу.

Он поправил пиджак, холодно посмотрел на них напоследок, после чего повернулся и зашагал прочь.

— Наверно, это была ужасная идея, — заговорил Шейн, когда Кроуэлл удалился на достаточное расстояние.

— Да, скорей всего, — согласился Илья. — Но я ни капли не жалею.

— Я тоже.