Древний знак

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ПУСТЬ ПРОКЛЮНУТСЯ ПТЕНЦЫ

Мария заметила, что Ялмар вышел из чума очень смущенный, поднялась ему навстречу.

— Наверное, спать мешаем людям, — сказала она и после некоторого колебания недоуменно спросила: — И почему у нас такой странный ужин? Одни гости, или господам не угодно...

— Есть, есть и это, — прервал Ялмар Марию, отводя ее в сторону от костра. — Отец мой не очень балует своих пастухов. Пожалуй, только с Братом оленя он тут и считается. Так что не жди здесь идиллии...

— Зачем тебя приглашали в чум?

— Если бы ты знала, что мне предстоит. — Ялмар невольно повернулся в сторону чума Брата совы с каким-то странным выражением неуверенности. — Мудрецы потребовали от меня здравого мнения о том, что происходит с человечеством. Они чувствуют, что мир лихорадит. В чем причина? Кто виноват? Вот на какие вопросы они ждут ответа...

Чуть запрокинув голову, Мария смотрела на Ялмара, стараясь понять, насколько он серьезно относится к требованию мудрецов. Наконец задумчиво проговорила:

— Что ж, они имеют право требовать от тебя ответа. И, пожалуй, они будут очень категоричны в своем нравственном императиве. Да, да, я не боюсь этих слов по отношению к ним. Ты сам мне это внушил.

Из своего чума неожиданно вышел Брат медведя, дурашливо похлопал по рту и сказал:

— Жена оленьими жилами зашила мне рот, чтобы я не пил ни капли. Но я порвал жилы.

— Ну и зря! — грубовато бросил ему Томас Берг. — Не прикидывайся заяц лисицей, не выйдет. Ты ни черта не получишь...

Было видно, что Брат медведя обиделся. И тогда Томас Берг сжалился:

— Ну, ну, иди. Тут есть еще глоток.

Вслед за мужем вышла и Сестра куропатки, протерла кулачками заспанные глаза и потребовала:

— И мне... мне тоже!

Гонзаг с презрительной усмешкой наблюдал за поведением аборигенов и вдруг вспомнил о Луизе.

— Между прочим, господа, я хочу напомнить... на меня сегодня совершалось покушение. Вам быть свидетелями.

— Покушение? — Томас Берг с лукавым видом поманил к себе сына пальцем. — Ты что-нибудь видел подобное?

Ялмар резанул Гонзага белозубой и такой же, как у отца, донельзя глумливой усмешкой:

— Что-то я не припомню такое...

— Ох и разбойники эти Берги! — нашел в себе силы Гонзаг все свести к шутке. Глубоко вздохнул, настраивая себя на благодушный лад. — Между прочим, приятно почувствовать себя дикарем, вкусить жизнь, так сказать, из первоистока...

— Вкушайте, вкушайте, — язвил старый Берг. — Только вот лично я дикарем себя не чувствую.

Гонзаг перевел насмешливый взгляд на Брата медведя.

— Ну а ты что скажешь по этому поводу? Чувствуешь себя дикарем? И понимаешь ли, что это значит? На вот допей, у меня осталось.

О, как мучился Брат медведя, которого далеко не ублажил жалкий глоток виски, дарованный Томасом Бергом. И все-таки он одолел себя и сказал:

— После тебя не возьму.

— Тогда я, я возьму! — Сестра куропатки потянулась к стакану.

Брат медведя ударил ее по рукам.

— Не унижайся! Он спросил у меня, что такое дикарь. Сейчас я отвечу. — Медленно повернулся к Гонзагу. — Наверное, это такой человек, который любит гостей. Всегда накормит, напоит их, одежду их высушит, починит. А вот на Большой земле... у вас там... если бы я вошел в какой-нибудь дом... мне бы показали на выход да еще по шее надавали бы.

Томас Берг расхохотался, наблюдая за Гонзагом.

— Ну что, нарвались?

— Да, действительно, нарвался. Ведь прав этот человек. Попробовал бы он постучаться в мой дом... Нет, судьба действительно подарила мне вечер... будет о чем рассказать. — Гонзаг дотянулся до фляги, плеснул в стакан Брата медведя. — Нет, ты не дикарь, ты прекрасно говоришь на языке белых людей. Ну а по утрам ты умываешься? В бане хоть один раз в жизни мылся?

Брат медведя поднял стакан, что-то лукаво смекая, тут же осторожно поставил его на фанерный ящик и неожиданно побежал к грузовым нартам. Впрягся в одну из них и приволок к костру.

— Вот здесь наша баня! Брат оленя палатку купил. Палатку с двумя стенками. Даже зимой ставим ее. Печку железную каменным углем докрасна раскаляем. Тепло. Дышать нечем... Пар от горячей воды, как туман.

Гонзаг поднялся, обошел вокруг нарты.

— О, это бесподобно! На улице пятьдесят градусов ниже нуля, а в палатке дышать от жары нечем. И пар, значит. Баня. Люди обнаженные...

— Не веришь? — Брат медведя попытался растормошить жену, которая уже успела задремать. — Проснись. Расскажи, как мы последний раз мылись с тобой в нашей бане...

Сестра куропатки долго не могла понять, о чем ее спрашивают. Увидев, что муж тычет ногой в нарту, на которой была упакована палатка, служившая баней, спросила:

— Гости хотят мыться? — Помолчав, сокрушенно добавила: — Из-за бани этой я опять, наверное, забеременела... сам будешь рожать!

Сконфузившись, Брат медведя обескураженно развел руками.

— Ну и пусть, пусть будет так! — успокаивал он жену, загораживая ее собой от гостей. — Если будет дочь, назовем Сестрой тумана, если сын — Братом тумана.

— Почему тумана? — с прежним негодованием спросила Сестра куропатки.

— Да потому что пар в бане на туман похож. — Брат медведя повернулся к гостям. — Мне даже хочется иногда пар из палатки как-нибудь выпустить, мешает жену получше разглядеть.

— Ты что, ее обнаженной не видел? Мне представляется, вам тут ничего не стоит в чумах друг перед другом в чем мать родила... Дикари не признают это за стыд.

— Мы, дикари, никогда не показываем другим людям, что происходит с мужчиной и женщиной, когда они испытывают детородный восторг. Но вот иногда мы смотрим у Брата оленя телевизор...

— В этом чуме есть телевизор? — крайне изумился Гонзаг. — Ну, это бесподобно!

— Так вот, бывает, что мы смотрим телевизор, — продолжал Брат медведя, раскуривая трубку и отворачиваясь в сторону, лишь бы не встречаться взглядом с гостями, которым он вынужден говорить неприятные вещи. — И там порой происходит между мужчиной и женщиной такое, что никто видеть не должен. Особенно дети. А телевизор, наверное, смотрят не только наши дети...

— Нет, почему же, в порядочных домах... детей в таких случаях... — начал было возражать Гонзаг.

— Да бросьте! — махнул рукой Томас Берг, прерывая Гонзага. Перевернул на фанерном ящике свой стакан вверх дном. — Все. Пир закончен. Будем спать.

Смущенно улыбаясь, Брат медведя поднял пустой стакан, взглядом умоляя налить виски.

— Нет! — сурово воскликнул Томас Берг. — Не клянчи! Ложись спать. Смотри, вон жена твоя скоро в костер свалится.

Страдая от унижения, Брат медведя покрутил стакан, осторожно поставил его на фанерный ящик, положил руки на плечи жены.

— Пойдем. Я прогнал злого духа Оборотия. Я хочу, чтобы в этом убедился мой друг, Брат оленя.

— Я хочу виски! — Сестра куропатки запрокинула голову и запела.

Что-то заунывное, плачущее было в ее хрипловатом голосе. И вдруг она умолкла и неуверенно начала подниматься на ноги, тяжко опираясь на плечо мужа: она увидела, что во входе чума Брата совы показалась Гедда. Девушка медленно приближалась к костру. Она не сказала ни слова, но Сестра куропатки с виноватой улыбкой, заискивающе поспешила ее успокоить:

— Не волнуйся и не сердись... я больше не буду. Мы пойдем к Брату оленя. Пусть убедится, что Оборотень не совсем унизил нас...

Брат медведя и Сестра куропатки пошли прочь от стойбища не очень верными шагами. За холмом они остановились.

— Я хочу виски, — сказала Сестра куропатки, сцепив руки на затылке мужа и прижимаясь своим лицом к его лицу.

— Тебе кто лучше... я или Оборотень? — возмутился Брат медведя. — Давай вот присядем здесь. Видишь, какая трава? И никого вокруг. Ты и я. Никаким телевизором нас никому не покажут.

— Э, какой ты хитрый. Думаешь, не знаю, что тебе надо?

— Ну и хорошо, что знаешь. Если будет дочь... назовем Сестрой травы. Если сын — Братом травы.

— Ты почему про баню гостям рассказывал?! Почему?!

— Хотел доказать, что мы не такие грязные, как они думают. К тому же мне было так приятно вспомнить...

Брат медведя повалился в траву, заложил руки под голову, закрыл глаза, блаженно улыбаясь. Ему вспомнилось, как он первый раз оказался в бане с женой. Круглая печь была красной от раскаленного угля. Надо было вести себя крайне осторожно, чтобы не обжечься и не ошпариться кипятком. Но как тут будешь осторожным, если у Сестры куропатки такое удивительное тело, распаренное, теплое, влажное. Брат медведя взмахивал руками, точно старался разогнать мглу густого пара, и будто бы ненароком все норовил коснуться тела жены.

— Не смотри на меня! — строго приказывала Сестра куропатки.

— Да что тут, в этом тумане, увидишь? — лукавил Брат медведя. — А рассмотреть надо. Я точно такую женщину, как ты, вырежу из клыка моржа.

— Зачем тебе женщина из клыка моржа? Меня тебе мало?

— Мало...

— Ах, вот как! — Сестра куропатки двинулась на мужа и угодила в его объятия. — Значит, тебе мало меня! Еще и другую хочешь?

— Да нет же! Мне много, много тебя и все равно мало, — оправдывался Брат медведя. — Да тише ты, ошпаримся.

— Я сейчас целый таз кипятку вылью на тебя.

— Ты что говоришь, полоумная женщина! Иди, иди вот сюда, подальше от кипятка и печки. Иди, иди, если беды не хочешь.

Пугливо оглядываясь на печь, Сестра куропатки послушно шла туда, куда увлекал ее муж.

— Я тебя вырежу из кости моржового клыка, — бормотал он.

— Зачем меня из кости?

— Уйду на охоту, тебя не будет рядом. И тогда, тогда я... поставлю тебя перед собой... вырезанную из кости. Точно такую, чтобы вот это, и это было похоже, и это, ноги, бедра...

— Я камнем расколочу твою костяную женщину! В море утоплю.

— Ну пусть, пусть, я согласен, — шел на все Брат медведя.

Постигая своей мужской волей, силой, желанием тело жены, Брат медведя чувствовал себя так, будто дарует будущую новую жизнь всему сущему, всей природе, потому что она нуждается и в его мужской сути, без которой вымерзнут озера, не вырастут травы, не вылупятся птенцы, не родятся оленята. Вся загадка жизни в его тяге именно к этой женщине, через нее он способен достичь самой далекой звезды, и если на ней нет еще жизни, то она появится. Там возникнет каким-то образом их новое дитя и разожжет костер, отчего звезда станет еще ярче. А дитя даст о себе знать во сне матери и отца или в мечте, в конце концов, в новом неистребимом желании породить еще и еще одно доброе существо, чтобы жизнь никогда не кончалась.

Вот такие чувства навеяли Брату медведя воспоминания о той самой первой бане, где он к тому же ощутил, как становится легко и свободно телу, когда его не просто омоет, а обласкает теплая вода.

Перебирал все это в памяти Брат медведя, касаясь чуть вздрагивающими руками травы, и думал, что хорошо было бы, если бы появилась девочка — Сестра зеленой травы. Что ж, раз она сама уже опустилась рядом с ним на колени, то так тому и быть. И пусть, пусть проклюнутся птенцы, сейчас как раз пора их рождения. Пусть будет неистребима жизненная сила всегда и везде, чтобы во всем была только радость, чтобы не вкралось, допустим, в эту траву безвременное увядание, не проклюнулось бы вместе с птенцом в каком-нибудь недобром гнезде зло...