Древний знак

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ ПУСТЬ МЧИТСЯ ПРОРОК НА ВОЛШЕБНОМ ОЛЕНЕ

Марию увозили в родильный дом вечером тридцать первого декабря. Внешне она была совершенно спокойна и даже сказала шутливо Ялмару:

— Ну что ж, если не для всего человечества, то для нашей семьи я ровно в двенадцать рожу пророка... Так что можешь поднять бокал шампанского и за это...

А вскоре Ялмар вместе со своим другом Оскаром Энгеном ходил под окнами родильного дома и следил за дверью, которую должна была в одно прекрасное мгновение распахнуть с доброй вестью знакомая медсестра Хильда. Таков был с ней уговор.

Дверь не так часто, однако, отворялась, и выходили из нее незнакомые люди. Не появлялась только Хильда. О, как порой, оказывается, необходим человек, который до этого не занимал в твоей душе никакого места! Ну где же, где эта Хильда?! Не у телефона ли задержалась? Ведь скоро наступит Новый год, а ее, конечно же, есть кому поздравлять. Возможно, она уже бежала с доброй вестью, и вдруг телефонный звонок. А на другом конце провода парень, влюбленный в Хильду. Ну хватит, хватит, дружище, ради бога, отпусти Хильду, ведь ей уже известно то, что должен знать он, Ялмар Берг...

Так вот, словно бы и пошучивая над собой, Ялмар мучился от невыносимого напряжения. Он ждал Хильду как посланца судьбы. А Хильда медлила. И неизвестно, почему она медлила: мало ли что может произойти в этом таинственном доме...

Вот она, та непрошеная мысль, которая таилась где-то глубоко под спудом в сознании Ялмара. У нее даже есть свой облик: что-то похожее на голодного зверька с глазами, в которых мерцает злой огонек. И спасибо Энгену — верному другу — за то, что оказался рядом. Ялмар с благодарностью принял от Оскара серебряную рюмочку, наполненную коньяком. И придумал же приятель необычные проводы старого года под заснеженными елями у родильного дома. А возможно, что вот так они и встретят Новый год...

— А ты отвлекись, отвлекись, Ялмар, — сочувственно советовал Оскар. — Ты смотри, какой на небе месяц! Только-только народился. Давай выпьем, Ялмар, за это...

— За Марию, Оскар. Еще раз за Марию... Только бы вот поскорее вышла Хильда!

— Да, да, конечно! Ох уж эта Хильда! — Оскар тоже какое-то время неподвижно смотрел на дверь. — Ну ладно, успокойся. Все должно идти своим чередом... Ты прав, Ялмар, выпьем за Марию!

Над родильным домом висел удивительно ясный месяц. И вдруг представился он Ялмару таинственной и доброй усмешкой повитухи, склоненной над родильным домом. Ведь в месяце отражается солнце. Само солнце пока скрыто в предновогодней ночи, а между тем оно и есть лик повитухи, готовой принять на вечные солнечные руки новорожденного. В этом космическом образе было много от шутки. Но именно в шуточном искал спасение измученный напряжением Ялмар. Он представлял себе золоторогого Волшебного оленя, который вез солнечную повитуху по звездному Млечному Пути. Что ж, это понятно, это вполне соответствует его предновогодней фантазии. Да, да, соответствует фантазии человека, который давно оседлал Волшебного оленя. Солнечная повитуха, разодетая в звездные одежды, погоняет и погоняет Волшебного оленя и всматривается в родильные дома на Земле. Улыбается повитуха, и в улыбке ее отражается солнце! А Волшебный олень все бежит и бежит, и, куда ни ступит его серебряное копытце, там возникает новая звезда. Вот сейчас повитуха вымоет руки в солнечных лучах и склонится над заветным родильным домом, где лежит Мария. А когда явится на свет новорожденный, солнечная повитуха покажет его всему миру со словами: поздравляю вас, дорогие земляне, в вашем великом семействе прибыло!

Он скоро явится миру — здоровый, нормальный человек. Не богочеловек, не сверхчеловек, не первочеловек, а обыкновенный человек. Что может быть выше этого? Главное, чтобы он был здоров. И если учесть, какие тревоги пережила Мария, вынашивая ребенка, то не об этом ли думает и мудрая солнечная повитуха, склонившаяся над таинственным домом, в которой увиделся Ялмару образ самой природы с ее животворной сутью?

Здоровый ребенок! Здоровый человек как доказательство, что жизнь на Земле неистребима! Вот в чем хочет убедиться все человечество... И тишина разлилась в мире. Тишина великого ожидания. Сейчас, сейчас должен подать самый свой первый голос новорожденный! Громкий голос здорового человека! Ну, Хильда, распахивай дверь, тебя ждет не только Ялмар Берг, а все человечество!

«О, как высоко занесло тебя!» — удивляется самому себе Ялмар. А Оскар все говорит и говорит, время от времени наполняя серебряные рюмочки коньяком. Постой, о чем же он говорит?..

— Ты знаешь, Ялмар, была у меня однажды странная ночь летом на рыбалке. В небе висел точно такой же месяц. И вдруг я увидел косяк журавлей, вернее, я сначала их услышал. Плыл косяк прямо под месяцем. Курлыкали журавли, и месяц словно резанул меня под самое сердце. Тоской резанул, тоской, которую я чувствовал в курлыканье птиц...

— Да, да, знакомое чувство...

— Ты отвлекись, отвлекись, Ялмар! Послушай меня дальше. Я смотрел на месяц и уже больше душой, чем взглядом, угадывал журавлиный косяк. Таяли журавли в лунном мареве и точно звали меня, совесть будили мою...

— Знакомое, очень знакомое чувство, Оскар! — уже явно захваченный настроением друга, повторил Ялмар.

— Послушай, что было дальше. Перед этим весь мир облетело сообщение, как неусыпные стражи неба одной великой державы приняли за вражескую эскадрилью бомбардировщиков вот такой же косяк журавлей. И я слушал, как кричали в небе журавли, и мне, понимаешь ли, чудился укор в их криках, укор и величайшее недоумение. Мне казалось, что они вдруг стали способны общаться друг с другом как разумные существа, дескать, слушайте, слушайте, какая нелепость, нас, кажется, приняли за носителей смерти... А я смотрел в небо и представлял себе парней в погонах, которые с бледными лицами уткнулись в экраны локаторов, готовые нажать на кнопку тревоги. Все дальше уплывали журавли, а я видел тех парней у локаторов и думал, что вот в эту минуту, когда жизнь на земле уже, возможно, висит на волоске, женщины рожают детишек и смерть как бы выходит на страшный поединок с самой жизнью...

— Положим, про это ты тогда не думал.

— Ну и что ж, Ялмар! На вот выпей за журавлей. Отвлекись, Ялмар. Я тогда действительно об этом не думал. Но зато я об этом думаю сейчас. Смотрю на этот месяц, на окна этого волшебного дома и думаю о тех журавлях, о тех парнях у локаторов. А у них ведь тоже, наверно, были невесты, жены, и кто-то из них, возможно, ждал ребенка. А перед рождеством они с детишками наряжали елки, веселые и по-своему, вероятно, добрые, одним словом, обыкновенные люди. Но вот они приняли журавлей за носителей смерти...

Было тихо в мире. Солнечная женщина остановила Волшебного оленя, вымыла в солнечных лучах руки и склонилась над Землей. А здесь были тысячи и тысячи рожениц. И для каждой из них она, сердечная и мудрая, находила нужное слово, готовила к подвигу, которым и является рождение человека.

А в небе летели журавли. И говорили журавли друг другу:

— Солнечная женщина вымыла в золотых лучах руки, значит, роженицы могут быть спокойны, потому что солнце — творец жизни. В этом мы убеждаемся всякий раз, когда вылупливаются из яиц и наши птенцы.

А внизу, на земле, люди в военной форме напряженно смотрели на экраны самых совершенных локаторов, и на лице у каждого все явственной проступал страх. Между тем это были обыкновенные люди, они только что шутили и смеялись, один из них насвистывал что-то очень веселое, хотя взгляд его был, как всегда, внимательным и очень уверенным. И вдруг все изменилось.

А журавли летели и тихо переговаривались между собой, удивленные тишиной, нависшей над миром.

— Слушайте, слушайте, какое несчастье! Нас, кажется, приняли за эскадрилью бомбардировщиков, — сказал вожак журавлиной стаи. — Но ведь люди гордятся, что они изобрели очки, а за очками микроскопы и телескопы, затем и локаторы. Люди гордятся, что они сделали видимым даже то, что находится под землей и в пучине океанов, а также в непостижимой звездной глубине. Так почему же люди не разглядели обыкновенных журавлей?..

Солнечная женщина смотрела на рожениц, вслушиваясь в голоса журавлей, и жутко ей было от мысли, что в то самое время, когда она начнет принимать одного за другим новорожденных, на землю обрушатся бомбы и заряды ракет.

И журавли волновались. Теперь уже все журавли волновались:

— Слушайте, слушайте, какая нелепость, на рожениц могут обрушиться бомбы, как и на гнезда наши, где должны проклюнуться птенцы. Жизнь и смерть вышли на страшный поединок, на какой они не выходили еще никогда...

Солнечная женщина участливо склонилась над роженицами и спросила с таинственной доверительностью:

— Вы слышали, о чем говорят журавли? Они удивляются людскому безрассудству. И это должны понять и запомнить ваши дети, которых я сейчас приму в солнечные руки. Вот они-то не будут безрассудными. Они будут знать и всегда помнить, что человек не только земное, но и великое космическое существо!

А журавли удивлялись все больше и больше:

— Слушайте, слушайте, какая нелепость. Ведь люди, которые сидят у локаторов, обладают невиданной мощью, однако чувствуют себя так неуверенно, как не чувствовало ни одно поколение их предков, далеких и близких. Между тем эти люди гордятся, что имеют острое зрение исторической памяти. И они действительно могут привести сколько угодно примеров из прошлого, когда страх устрашающих оборачивался безумием, когда люди, устрашая других, сами теряли рассудок.

И снова заговорила солнечная женщина, обращаясь к роженицам:

— Страх устрашающих оборачивается безумием — пусть и это запомнят ваши дети...

А журавли кричали, все журавли, какие есть на свете:

— Слушайте, слушайте, что же случилось? Ведь люди гордятся, что у них развито внутреннее зрение светлого духа, способное проникнуть в сердца себе подобных, чтобы находить там надежную опору для собственного благоразумия и для веры в добро. Так что же случилось с теми людьми, которые со смертельно бледными лицами смотрят на экраны локаторов? Почему, кроме страха, проступает на лицах у них еще и жестокость? Ведь они же нормальные люди, которые умеют и шутить и смеяться, тоскуют по женам и любят детей. Так что же с ними лучилось? Неужели никто другой не смог пробиться в сознание этих людей, кроме тех, кому было угодно вскармливать в них беса ненависти? Наущая ненавидеть и устрашать других, они посеяли бессердечие и страх в собственном стане...

— И это пусть запомнят ваши дети, — с той же доверительностью и печалью наставляла рожениц солнечная повитуха.

Журавли волновались, как бы чувствуя себя виноватыми в том, что стая их сородичей напугала людей у локаторов.

— Слушайте, слушайте, какое несчастье! В страхе и ненависти человек может погубить всякую жизнь на Земле. Но не ему ли с его разумом и душою дано отвечать за неповторимое чудо — за жизнь?! Не он ли, единственный из всех живых существ на свете, постиг жуткую тайну смерти, и, мечтая о бессмертии, не он ли испокон веков сочиняет легенды, допустим, о Волшебном олене, способном нести на рогах солнце вечной жизни? Разве не он, человек, мечтая о бессмертии, столько создал нетленных героев, запечатленных в книгах, на полотнах художников, в музыке, героев, так беззаветно защищающих жизнь? Разве не он, человек, так удивительно преуспел во врачевании самых тяжких болезней, не он ли утвердил своды законов в защиту каждой отдельной жизни? Да, именно он. Между тем он стал творцом самой губительной силы, способной сорок раз уничтожить всю жизнь на Земле. Так почему, почему все это случилось? Не потому ли, что у какой-то части людей разум затмили алчность, жестокость, своекорыстие, гордыня, властолюбие? Выходит, что люди в проявлении своей разумной силы далеко не одинаковы? Одни идут от добра, другие от зла? Выходит, есть люди и люди?

И сказала солнечная женщина:

— Да, есть люди и люди. Есть такие из них, кто, в сущности, изменил в себе человеческому, изменил истинному человеку. Пусть ваши дети и это поймут. И не только поймут, но и восстанут против тех, кто изменил человеку. Когда они распечатают заветную дверь двадцать первого века, каждому из них исполнится по двадцать лет. Так пусть же они станут совестью, честью, самой сутью нового века, и пусть планету Земля сделают снова колыбелью жизни и только жизни. И пусть больше никому не позволят превращать ее в огромную бомбу. Я буду качать и качать святую колыбель — голубую планету, я буду принимать на солнечные руки все новых и новых детей... Но для этого необходимо, чтобы там, у локаторов, одумались люди, чтобы страх перестал застилать им глаза...

А там, у локаторов, люди все-таки дали сигнал тревоги. И устремились ракеты на перехват не вражеских бомбардировщиков, нет, а всего лишь призрачной тени, порожденной страхом. И взмыли в небо самолеты для атаки на вражеские объекты. И каждый такой объект записан в электронной памяти летящих самолетов. Но не знает электронная память, как матери и дети рыдают, когда рвутся бомбы. И никаких угрызений совести электронная память в себе не хранит.

Летят самолеты. И это уже действительно самолеты, а не безобидные журавли. И видят их люди у таких же локаторов той, второй стороны. И у них тоже есть жены и дети. И до чего же им трудно выдержать, чтобы раньше времени не дать тревогу! И это мгновения, всего лишь мгновения, в которые, возможно, решается, быть или не быть жизни на Земле...

Гудят самолеты. И летучие мыши трепещут перепончатыми крыльями, чуя недоброе, и скорпионы в пустынях глубже в песок зарываются, и дельфины, загадочные дельфины переворачиваются вверх животами, словно бы подпирают спинами сам земной шар, спасая его. Дельфины тоже стали Хранителями. Мгновения, мгновения остаются до роковой черты. Но вдруг поступила в электронную память самолетов команда: повернуть назад. А это значит, благоразумие на сей раз все-таки победило. И закричали журавли от радости. И заплакали роженицы на всех континентах не только от боли, но и от радости. И затем случилось самое главное — подали голоса новорожденные. О, какой это разноголосый хор! И все качала и качала солнечная женщина, мудрая, как сама вечность, повитуха голубую планету Земля — колыбель неистребимой жизни.

Ялмар очнулся от голоса Оскара:

— Посмотри, Ялмар, — показывал он на одно из окон родильного дома. — У них светится елка! Давай за рождественскую елку, Ялмар! И сейчас... сейчас, вот увидишь, выйдет Хильда и скажет...

И Хильда действительно вышла. Нет, она не просто вышла, она стремительно выбежала, бросилась к Ялмару и поцеловала его.

— Поздравляю! — закричала Хильда, захлебываясь от морозного воздуха. — У вас сын, сын! О, если бы видели вы, какой у вас здоровый сынище!

— Ну а Мария?.. Как Мария?!

— Мария ваша молодец! И ребенок здоров! Он так заорал, что мы все захохотали и признали все, как один, что новорожденный поздравил нас с наступлением Нового года! Да вы гляньте, гляньте на часы!

На часах было начало первого.

— О Хильда, Хильда! Гонец доброй вести, Хильда, — бормотал Ялмар, протягивая серебряную рюмочку медицинской сестре. — За сына, Хильда, за Марию, за тебя, гонец доброй вести.

Хильда в притворном ужасе воскликнула:

— Вы с ума сошли! Я же на дежурстве! — И, точно боясь, что не одолеет искушения, побежала прочь. У двери приостановилась, помахала рукой, послала воздушный поцелуй и была такова.

Ялмар поднял руки и пошел медведем на Оскара. И схватились друзья, и начали бороться. Ялмар не выдержал, упал, обессиленный, в снег.

— О, если бы ты знал, Оскар, если бы ты знал...

А заснеженный Оскар без шапки сидел в сугробе, шумно дышал и утолял жажду снегом.

— Ну а теперь идем к моему папаше, — вдруг объявил он. — Идем, Ялмар! Уж если и есть человек, который...

— Да, да! — не дал договорить Ялмар. — Идем к Юну Энгену. Это единственное место, где я, возможно, хоть немного приду в себя...

Пошел седьмой месяц после того, как у Бергов родился сын, которого они назвали Освальдом. Он уже пытался вставать на ноги, этот малыш с голубыми глазенками, доверчиво взирающими на мир.

Когда Ялмар собрался лететь на остров, Мария высоко подняла малыша и сказала:

— Полетим и мы с тобой...

Ялмар взглянул на нее недоуменно, Мария засмеялась.

— Я шучу, конечно, Ялмар. Освальд слишком мал для подобных путешествий. Но ты будешь думать о нас и навеешь нам сны о Волшебном олене.

— О, тут уж я постараюсь...

— Постарайся, дорогой Ялмар. И пусть мчится пророк на Волшебном олене, как это умеет делать его отец, — нараспев, словно читая стихи, проговорила Мария.

Как она любила называть сынишку пророком! В шутку, конечно, если сын ее и пророк, то в том смысле, что своим появлением на свет он как бы заявил всему миру: я здоров, а это значит, что жизнь торжествует.

Да, самое сложное уже позади. Но с каким волнением наблюдала Мария за ребенком! Малыш улыбается. Он уже знает родителей. Он, слава богу, прекрасно спит, удивительно спокойный ребенок. У него отменный аппетит.

Конечно, бывает, что впоследствии выясняется: ребенок не владеет речью, он все еще не решается сделать свой первый шаг, хотя ему давно пора ходить. Мало ли что впоследствии выясняется. И прежняя тревога нет-нет, да и кольнет сердце Марии. Но Освальд, удивительный малыш, больше чем кто-либо другой прогонял ее тревогу. Пророк улыбался, Пророк тянулся к ее груди, Пророк ловил ручонками солнечный лучик. Он всем своим видом как бы пророчил: все будет нормально, все пойдет своим чередом, ты, конечно, со мной намучаешься, как это случается с каждой матерью, но ты будешь, будешь счастливой...

И вот впервые Освальд провожает отца в далекий путь. Он еще не знает, что это такое. Но придет время, и он сам отправится на остров Волшебного оленя... Это будет, обязательно будет!..