Древний знак

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ И ЗАЖЕГ КОЛДУН ЕЩЕ ОДИН КОСТЕР

Томас Берг действительно уничтожил два стада, отправляя туши убитых оленей на Большую землю. Наступил такой день, когда он прибыл и в стойбище Брата оленя, всех пугая своим мрачным видом. Хозяин прятал глаза под крышей жестких бровей, стараясь не встречаться взглядом с людьми. Ел оленье мясо в чуме своего главного пастуха с таким видом, будто, кроме него, здесь никого больше не было.

В чум вошел Леон.

— Скажите, господин Берг, что ждет пастухов? — спросил он не без вызова. — Здесь вкралось подозрение, что вы сворачиваете ваше оленье хозяйство...

Берг какое-то время смотрел на Леона неприязненным взглядом.

— Советовал бы вам, молодой человек, помолчать, — раздраженно ответил он, — у меня и без вас на душе полярная ночь.

— Между прочим, душа есть не только у вас.

Берг предпочел больше не замечать Леона. Повернувшись к Брату оленя, он сказал:

— Пойдем-ка потолкуем один на один.

Никто не знал, о чем говорили Брат оленя и Берг. Это еще больше внушало жителям стойбища тревогу. На второй день, к всеобщему удивлению, Берг пригласил Брата оленя и Брата медведя в непонятное для островитян путешествие на личном вертолете, который служил ему верную службу в огромном оленьем хозяйстве. А лететь предстояло к соседнему острову, именуемому здесь не без страха Бессонным чудовищем. Он был невелик, этот остров. На северной его оконечности возвышался угрюмый скалистый мыс, действительно похожий на вскинутую голову чудовища.

Через полчаса путешественники уже бродили по острову. Холмистая тундра, обильно покрытая нетронутым ягелем, переходила по мере приближения к мысу в невысокие горы.

— Ягель хорош! — с излишним воодушевлением воскликнул Берг. — Нам надо посмотреть, есть ли здесь места, защищенные от ветра, не померзнут ли оленята в пору отела?

— Ни одна олениха на этой земле не сможет отелиться, — мрачно сказал Брат медведя.

— Придет пора, отелется как миленькая, — пытался шутить Берг.

Снова полетели на вертолете над островом. Горные распадки, те, что были поближе к мысу, судя по всему, могли быть достаточно защищенными от ветров. Осталось выяснить, есть ли там ягель. Вертолет приземлялся еще дважды.

— Как по-вашему, привольно будет здесь стаду, допустим, в полтысячи оленей? — спрашивал Берг с прежним пафосом деятельного человека, захваченного чрезвычайно важной идеей.

— Лучше бы стадо медведей паслось на этой хребтине Бессонного чудовища. Тогда я, может, и согласился бы жить здесь пастухом, — невесело пошутил Брат медведя, оглядывая с непроходящим суеверным страхом горный распадок...

Переночевали в вертолете. Затем еще один день изучали остров. Берг пошучивал, дескать, он не может простить себе, что такая удобная земля для оленей до сих пор пустовала. Пока умалчивал Берг о том, что высшие власти, разумеется, за вполне выгодную компенсацию предложили ему очистить остров от людей и оленей, поскольку землю эту облюбовали военные. Бергу было трудно расстаться со своим богатым хозяйством, и потому он пытался оставить за собой лучшие пастбища острова, отделенные от остальной его части горным хребтом. Вот почему Берг решил полтысячи отборных оленей переправить теплоходом на соседний остров, заодно сохранить работников, цену которым он знал прекрасно. Придет такая пора, когда они, возможно, вернутся с оленями на родную землю, постепенно восстановят оленье поголовье, и все будет как нельзя лучше. В конце концов, пусть не с прежним размахом, но он будет вести оленье хозяйство на другом острове, надо только убедить пастухов, что это все-таки выход в их бедственном положении, приучить к мысли, что здесь не так уж и плохо.

И только перед тем как отправиться в обратный путь, Берг до конца раскрыл пастухам свой замысел. Брат оленя ничего не ответил хозяину. Он долго смотрел в морскую даль, и на лице его вместе с ожесточением отражалась такая печаль, что Брат медведя сказал Бергу:

— Ты посмотри в лицо его и скажи, сможет он хоть один раз на этой проклятой земле улыбнуться?

— Не терзай мне душу, — угрюмо ответил Берг.

— А теперь посмотри в мое лицо! — закричал Брат медведя. — Посмотри и ответь: не прибавится ли на этой земле еще один камень...

Когда прилетели на родной остров и приземлились в полумиле от стойбища, увидели, что чумов в нем стало вдвое больше, чем прежде. От стойбища к вертолету бежали люди. Позади всех шли не спеша колдун и Брат скалы.

— А эти почему здесь? — недоуменно спросил Брат медведя и глянул сердито на Берга. — Зачем ты их сюда переселил?

— Они сами переселились. Разбирайтесь как знаете, тут моя власть кончается...

Берг тотчас улетел в другое стойбище. Теперь на острове вместо четырех стойбищ осталось всего два. Люди прекрасно понимали, что в этом слиянии нет ничего хорошего, но коль скоро такое случилось, необходимо было, как требовал обычай, зажечь костры праздника добрососедства.

Над островом разлилась необычайная тишина с какой-то редкой в осеннюю пору теплынью. Люди знали, что после такой тишины и такого тепла обычно разражается буря. И солнце, подглядывающее в багровую щель заката, как бы старалось внушить человеку тревожную мысль: мол, не обманывайся, не впадай в благодушие, не размягчай себя, скоро будет все иначе, готовься к самому худшему — приближается буря.

А тут еще не давали покоя вести о том, что Берг намерен переселить всех островитян на землю Бессонного чудовища.

Тихо переговаривались между собой люди, сидя у костра. Немногие из участников этого печального праздника бывали на острове Бессонного чудовища, однако все знали мрачную легенду о нем, по которой выходило, что там рождаются самые недобрые духи, там же замышляют они, собравшись у костров, свои коварные проделки, которыми обычно досаждают людям, живущим на соседних островах.

— Когда вы бродили по спине Бессонного чудовища... угли от костра или само кострище нигде не заметили? — наклоняясь к уху Брата медведя, вполголоса спросил Брат кита.

— В одном месте я споткнулся и плюнул с досады. И камень вроде бы зашипел... наверное, был раскаленный...

Брат орла, подслушавший этот разговор, громко засмеялся. Брат кита дал ему увесистый подзатыльник. Юноша втянул голову в плечи, отодвинулся подальше от костра, конфузливо улыбаясь.

Вытащив из замшевого мешочка косторезные инструменты, Брат медведя принялся вытачивать из оленьего рога фигурку, в которой все угадывали Чистую водицу. Это стало страстью убитого горем отца. Фигурка Чистой водицы многими теперь возводилась в степень амулета.

Так вот и шел этот праздник доброго соседства двух объединившихся стойбищ: в тихом разговоре, в печальном чаепитии, вызывая у его участников чувство единения перед грозящей опасностью; и наверное, праздник этот принес бы им душевное облегчение, если бы не появился из тьмы колдун.

Всмотревшись в людей, сидящих у костра, колдун вернулся в свой чум, выволок из него на полозьях чучело росомахи, установил его у входа и сказал, обращаясь к Сестре куропатки:

— Мать Сестры росомахи, посмотри вон туда! Хорошенько всмотрись... Не видишь ли ты, как твоя дочь, которую ты называла Чистой водицей, нашептывает своей властительнице на ухо сказку? Запомни ее новое имя — не Чистая водица, а Сестра росомахи...

Сестра куропатки напряженно смотрела в сторону чучела росомахи, и глаза ее наполнялись страхом и надеждой, словно она и вправду ожидала увидеть хотя бы смутную тень Чистой водицы.

Брат медведя, выронив косторезные инструменты, переводил взгляд то на жену, то на чучело росомахи, и в лице его, кроме страха, было столько страдания, что на него тяжко было смотреть.

— Что же ты не радуешься, Брат медведя? Или готов отвергнуть дочь лишь потому, что она сменила имя? Ну покличь ее, покличь! Назови Сестрой росомахи, и она подойдет, невидимая и бесшумная, к тебе. Ты почувствуешь, как она легкой ручонкой погладит твои волосы...

Колдун наклонился над Братом медведя, провел ладонью по его волосам. Увидев на оленьей шкуре среди косторезных инструментов фигурку Чистой водицы с продетым в нее ремешком, он поднял ее, надел себе на шею. Это была воистину искусная работа. Чистая водица, чуть запрокинув голову, как бы смотрела на солнце или на летящую стаю лебедей.

— Не подаришь ли ты мне эту фигурку? — миролюбиво попросил колдун. — Пусть она будет и моим амулетом, как у всех вас.

И вдруг, осененный внезапной догадкой, колдун повернулся к чучелу росомахи, подбежал к нему, сорвал с себя амулет. Повесив на шею чучела фигурку Чистой водицы, торжественно сказал:

— Вот ее достойное место! Я вам говорил, что Чистая водица, а по новому имени Сестра росомахи, должна стать хранительницей Дочери всего сущего. Отныне каждый, кто носит такой амулет — хочет он того или не хочет — становится человеком, поклоняющимся росомахе!

И онемели люди. Кое-кто уже готов был сорвать с себя амулет. Но ведь это был образ Чистой водицы! Бесконечно дорогой образ! Все повернулись в сторону Брата оленя, у которого тоже был такой амулет: что он скажет?

Долго смотрел в огонь костра Брат оленя, и людям уже казалось, что он не знает, как ему быть. Колдун торжествующе усмехался.

— Брат орла, не скажешь ли мне, чем набито чучело росомахи? — вдруг спокойно спросил Брат оленя.

— Сухой болотной травой! — воскликнул юноша. — Я заметил, левый бок у нее продырявился и оттуда торчит трава...

— Ну как же это ты поленился починить чучело? — с притворным благодушием пожурил Брат оленя своего противника. И настойчиво поискав встречи с ускользающим взглядом колдуна, спросил: — Не считаешь ли ты, что наши головы тоже набиты сухой болотной травой?

— То, что стало внутренней сутью моей росомахи, это уже не трава...

— А что же?

— Это я сам. Это моя воля к власти над вами. Там каждая травинка шепчет: как хочет Брат луны, так именно и должно быть!

Брат оленя, иронически усмехаясь, продул трубку и только после этого ответил:

— Твои мысли шелестят, как сухая трава. Мертвые мысли облитые мертвым светом луны. В них нет ни искорки солнечного, что называется истиной.

Протянув трубку своему другу, который снова принялся вырезать из кости фигурку Чистой водицы, Брат оленя участливо улыбнулся ему, потом подошел к чучелу росомахи, снял с нее амулет и сказал:

— Вы, конечно, помните, как я победил Брата луны в поединке на арканах.

И люди обрадовались возможности освободить себя от напряжения.

— Помним!..

— Все помним!..

— О, это было на что посмотреть!..

— Ты зря тогда пощадил его!

— Тогда я действительно пощадил Брата луны. Объявил праздник великодушия и не сжег на своем костре его аркан и вот это вонючее чучело. Но я хочу спросить у вас: согласны вы, чтобы я сжег чучело сейчас, немедленно?

И закричали люди:

— Да, мы согласны!..

— Сжечь!

— В огонь это проклятое чучело!

Конечно, это был настоящий бунт. Вслушиваясь в голоса людей, колдун подумал о том, что ему надо покинуть это стойбище, благо, на острове есть еще одно. Какое-то время он стоял неподвижно и вдруг бросился к своему чуму.

— Кажется, полоумный надумал что-то еще, чтобы нас устрашить, — насмешливо сказал Брат совы.

А колдун вытащил чемодан из чума, раскрыл его, извлек несколько книг, тетрадей. Полистав некоторые из них, швырнул наземь, опять вошел в чум, но тут же появился с канистрой, облил чум керосином. И зажег колдун еще один костер. Резкий запах керосина и горящих шкур распространился в воздухе. Залаяли собаки. А люди молча, с бесстрастным видом смотрели на горящий чум, благо он стоял в стороне от стойбища.

— Пусть, пусть все это сгорит! — кричал колдун, бросая в огонь тетради и книги. — Да будет благословенным всеочищающий огонь!

Клубился черный дым, рвались к небу языки пламени, летели искры. Брат луны с трудом оторвал взгляд от этого зрелища, оглядел оценивающе жителей стойбища, которое покидал навсегда.

— Я еще подумаю, кого из вас взять на остров Бессонного чудовища для иной жизни, — угрюмо сказал он. — Там далеко не каждый из вас будет мне нужен...

Колдун швырнул в огонь опустевший чемодан. Погрузив на нарту чучело росомахи, прикрикнул на собак. Повизгивая, два пса, похожие на росомах, понесли нарту по снежной тундре.