Пресненская набережная
апартаменты Москва-Сити
Поздний вечер, приглушённый свет, бубнящая со стены плазма. Растянувшись на диване, смотрю «Москва слезам не верит», то и дело закидывая в рот крупную, сочную малину.
Разминаю шею. Болит адски, надо бы посетить мануального терапевта. Либо перестаралась в спортзале, либо всему виной мой дизайнерский диван. Нереально красивый, но, как оказалось, совершенно неудобный.
Листаю в телефоне фотки шикарного отеля, зарезервированного новым турагентом. Скорей бы уже свалить в солнечную Италию. Устала изображать из себя бизнес-леди. Как говорит одна из моих подруг, Рената, «я заигралась в трудоголика». Так-то она права… Раздавать указания направо и налево, строить морду кирпичом и шпынять персонал – весьма увлекательно, но… поднадоело. Круто быть ресторатором, не спорю, однако вдаваться в подробности, проверять бухгалтерию и терпеть проверки – нудятина полная. Хочу золотистый песок, Средиземное море, ласкающее мои ступни, и бокал холодного Мохито в руке. Чтобы чайки фоном истошно орали, а лёгкий бриз играл с моими волосами. К счастью, всё это воплотится в реальность уже в ближайшем будущем.
Вздыхаю, откладываю телефон и зеваю, прижимаясь щекой к подушке. Очередная рабочая неделя подходит к концу, и в Москве начинается долгожданная пора – лето. Здравствуй: духота, раскалённый асфальт и толпы снующих туда-сюда пеших туристов, светящиеся энтузиазмом лица которых, вызывают рвотный рефлекс.
Желающих посетить столицу в любое время года пруд пруди, ведь не только иностранец, но и едва ли не каждый житель нашей России-матушки мечтает оказаться на Красной Площади, сделать селфи на фоне Кремля и увидеть воочию знаменитый памятник русского зодчества – Собор Василия Блаженного. Что там ещё по списку? Кинуть монетку в Москву-реку, посетить ландшафтный парк Зарядье, зайти в ГУМ (чтобы поохать и выказать своё недовольство ценами), «взобраться» на Воробьёвы Горы и подняться на смотровую Москва-Сити.
В общем, цель у российского туриста, приехавшего из региона, довольно проста: набраться впечатлений, сделать кучу фоток, купить незамысловатый сувенир и со всем этим добром отправиться назад восвояси, чтобы ещё долго потом рассказывать о своей замечательной поездке в столицу всем вокруг. Ах да, особо смелые, вдохновившись, обязательно поедут покорять вожделенный мегаполис.
И ведь реально подобные энтузиасты охотно верят в то, что им это удастся. Да только по факту получается несколько иначе – пашут как кони, и зарплата, о которой мечталось, незаметно так и ненавязчиво расходится: съёмная квартира, кредиты, продукты, медуслуги и прочее. Нецелесообразно их нахождение здесь. Понимают, но со временем, когда первый восторг проходит. По итогу, процентов семьдесят уматывают на малую родину, так и не заполучив свою прекрасную сказку.
Люди, нельзя быть настолько наивными! В наше время абсолютно всё решают деньги и связи. Единичные исключения (громкие истории о том, как кто-то выбился из «грязи в князи» и построил умопомрачительную карьеру) – не в счёт.
Да простят меня приезжие, но, если говорить откровенно, то я терпеть не могу весь этот круглогодичный движ. Временами я ненавижу свой родной город также сильно, как люблю. Столица реально перенаселена и перегружена транспортом. Чувствуется, что ей тяжело «дышать».
«То ли дело Москва сорокалетней давности!» – непременно сказал бы мой отец.
Он до сих пор вспоминает времена своей молодости с какой-то странной, грустной улыбкой на губах. Ностальгирует, рассказывая о летней олимпиаде восьмидесятого, пустынной улице Горького (теперь уже Тверской) и синем круговом троллейбусе, что ходил когда-то по Садовому.
Дефицит товаров (а в Москве он тоже был), квартирники, подпольные концерты... Дикость, но, наверное, и правда была в «той Москве» какая-то своя, особенная романтика. Меня вот тоже старые фильмы чем-то подкупают. На мой взгляд, нет в них тупости, дешевизны и пошлятины.
Назойливая реклама. Нехотя поднимаюсь с дивана. Надо бы переодеться, но вместо этого я иду на балкон, послушать гудящий город. Усаживаюсь в удобное плетёное кресло, закидываю ноги на парапет и кручу на пальце кольцо, ценник которого даже меня приятно порадовал.
Ай-да Ахметов, расстарался! Не скупится на подарки, да только этим меня разве удивишь? К подобному вниманию со стороны парней я давно привыкла. К тому же, не буду кривить душой, я могу позволить себе купить всё, что угодно. На папины деньги.
Отрываю взгляд от сверкающего в свете огней украшения и смотрю на ночную столицу.
Красотища… Люблю район Москва-Сити, он разительно отличается от других по многим параметрам. Снимать здесь апартаменты – удовольствие не из дешёвых, но это определённо того стоит. Развитая инфраструктура, шикарный вид из окна. Надеюсь, количество стеклянных башен со временем увеличится. Мне по душе такая футуристичность, впрочем, и от прогулки по старой Москве, я никогда не откажусь.
Покурить бы, но не хочется срываться, я ведь вроде как распрощалась с вредной привычкой, и далось мне это нелегко. Если выразиться предельно мягко.
Закрываю глаза и пару минут лежу, вдыхая прохладный воздух. Едва не засыпаю под размеренный шум мегаполиса, однако мой релакс безжалостно прерывает трель айфона. Незнакомый номер. Ну и кто бы это мог быть? Терпеть не могу такие звонки.
– Алло… – недовольно смотрю на часы. Половина двенадцатого.
– Ариииш, слава богам, что ты ответила! – в трубке раздаётся чересчур весёлый голос моей закадычной подруги.
– Ксюха? – уточняю на всякий случай.
– Да я это я! Кис, ты не представляяяешь, что я сделала!
Самойлова подозрительно растягивает слова и хохочет. Выпила, что ли? Серьёзно?
– В общем я отомстила, Ариш!
Ой не к добру… Этот её нездоровый задор настораживает.
– Я этому козлу тачку испортила! – сообщает она с гордостью. – Хорошим таким гвоздём, ахаха!
Двери лифта открываются, и стук моих каблуков эхом разносится по парковке. Губы непроизвольно растягиваются в ленивую улыбку, когда мой новенький мерседес CLS 63 от AMG приветствует меня, моргнув фарами. Сама себе завидую, честное слово! А всё спасибо дорогому папочке! Взрослая деваха, а он по-прежнему бессовестно меня балует. Презентовал подарок заранее. Не утерпел, хоть и говорят, что делать так дурная примета. Я в эту чушь не верю, так что обрадовалась неимоверно и тут же поехала тестить новую тачку. Выпала из жизни фактически на сутки, так она мне понравилась!
Забираюсь на водительское сиденье и завожу мотор. О, да! Вот это я понимаю звук! Сладость для моих ушей.
Выезжаю с подземки и, минуя переливающиеся яркими огоньками башни Москва-Сити, притормаживаю у шлагбаума. В нетерпении постукиваю пальцами по рулевому колесу. Наконец, выдвигаюсь. Еду по Пресненской набережной и минуты через три останавливаюсь у обочины. Отключаю стабилизацию, перевожу машину в ручной режим и опускаю тонированное стекло со своей стороны.
А теперь погнали! Рёв мотора, скорость, ветер и звук выхлопа. Вот она дикая радость владельца CLS 63. Длится правда она недолго. На Смоленской водители тупят, несмотря на поздний час. Бесит неимоверно, но что поделать, это Москва…
Ожидая смены сигнала светофора, включаю радио и просматриваю сообщение от Игната. Напоминает про завтрашний ресторан. Интересуется, получила ли я цветы. Пишу короткое ответное смс и выхожу из сети. Ахметов явно недоволен тем, что он уже два дня в Москве, а мы с ним так и не виделись.
Слева раздаётся свист. Так себе способ привлечь внимание. Не реагирую.
– Дэвушка! Эй, красавица!
Медленно поворачиваю голову, не забывая при этом состроить своё фирменное выражение лица «все люди как люди, а я суперзвезда».
– Хороший автомобиль у тебя! Быстрый?
Какой-то идиот на белой ауди пытается меня типа провоцировать. Газует. Дразнится. Ну-ну… Ясно же с какой целью интересуется
Парень кавказской наружности, занимающий пассажирское сиденье, приподнимает очки. Видимо, для того, чтобы получше заценить блондинку за рулём, то есть меня. Его собрат, водила, тем временем широко улыбается, пытаясь произвести на меня впечатление «рёвом мотора». А морды-то важные, самодовольные! Сидят все из себя такие гонщики… Клоуны, ей богу.
Отворачиваюсь. Едва загорается зелёный, стартую. Да так лихо, что тут же адреналин бьёт в голову. Разгоняюсь, оставляя ауди глотать дым. Сдержанно усмехаюсь, глядя в зеркало заднего вида.
Сколько вас таких неуёмных встречается на дороге не сосчитать… Стремитесь показать своё мнимое превосходство. Особенно, когда дело касается женщин. Сексизм чистой воды. Агрессивная езда – считай, что моя визитная карточка. Мы с друзьями частенько гоняем по ночной Москве. Дрифтим или просто ставим на место таких вот выпендрёжников.
Я умею водить с двенадцати лет, дружище.
Потешно наблюдать его потуги. Никак не догонит, бедный. Остаётся только догадываться, как этот джигит уснёт сегодня в своей кровати с той дичайшей мыслью, что на дороге его «уделала» девушка.
Пока еду по тому адресу, который мне скинула Ксюха, размышляю о надвигающемся дне рождения. То ещё дикое тусилово предстоит. Я уже в предвкушении. В кои-то веки удастся собрать всю шумную компанию. Чувствую, это будет не вечеринка, а просто огнище!
Полчаса спустя бросаю быстрый взгляд в сторону навигатора.
Педаль газа в пол. Отлично. Вот так передвигаться ещё терпимо. В Юго-Восточном административном округе Москвы я не была давненько. Вообще не знаю, где находится бар, в котором засела Самойлова. Приближаясь к улице Академика Скрябина, решаю ещё раз набрать номер, с которого звонила подруга, чтобы сообщить о том, что я, судя по карте, минут через тринадцать – пятнадцать буду в Люблино.
– Я слушаю… – не совсем трезвым голосом отвечает какой-то мужик.
– Вечер добрый, – включаю не присущий мне режим вежливости на полную, – извиняюсь за беспокойство…
– Ааа? Чё? Говори громче! – его язык заплетается. Он пьян, причём в хлам.
Тяжело вздыхаю и считаю про себя до пяти. На фоне музыки слышится смех Самойловой. Несвойственный ей, излишне вызывающий. Она там никакая уже, что ли? Учитывая, что эта девчонка вообще не пьёт – дело точно дрянь.
– Не могли бы вы передать телефон Ксении, – всё ещё пытаюсь казаться дружелюбно настроенной. – Она рядом с вами.
Треск, голоса, басы…
– Алло, вы слышите меня? Я хочу поговорить с подругой. Ксюша звонила мне с вашего номера.
– М? Ксюше хорошо, она развлекается, – заторможенно отвечает он. – Мы сами отвезём её домой, не волнуйся, дорогая!
– Чего?
Этого ещё не хватало. Накачают её чем-нибудь и всё, ищи потом. Я отлично знаю эти схемы.
– Эй, эй, притормози, я уже почти у бара, – ору в трубку, переходя на «ты».
– Веселиться едешь? – громко спрашивает незнакомец.
– Ну да, меня подождите. Я не против потусить, – пытаюсь убедить его я. А сама в этот момент проверяю, лежит ли в бардачке оса. (пистолет для самообороны).
– Да мы уже уходим. Расслабься, твоя подружка в надёжных руках… – успокаивает меня он.
– Слышишь ты! Я говорю, меня дождитесь, – тон моего голоса меняется, потому что играть в дурочку становится всё сложнее.
– Ты чё попутала так базарить? – взрывается в ответ.
– Я СКАЗАЛА, девчонку оставь в покое! Непонятливый?
– Пошла ты!
Скинул. Вот же тварь! И ведь явно он там не один, с дружками. Я отчётливо слышала мужские голоса и Ксюху.
Разгоняюсь по улице, попутно набирая номер повторно. Сбрасывает. Настырно трезвоню снова. Один раз, второй… На третий мне, наконец, отвечают. Отборным трёхэтажным матом, которым я и сама владею в совершенстве, что и спешу продемонстрировать. Однако на беседу эти товарищи явно не настроены.
Самойлова… Чего дома не сиделось? Овца. Понеслась в Люблино! Захотелось приключений на нижние девяносто. Это же не по её части абсолютно.
Открываю дверь, негнущимися ногами ступаю на асфальт. Набираю 112 и медленно обхожу мерседес, слушая в ответ короткие гудки.
Около тела толпится молодёжь, чуть в стороне девушка разговаривает по телефону. Громко диктует адрес, судя по всему, для приезда скорой. Убираю смартфон от уха и какое-то время тупо пялюсь на картоновый стаканчик из-под кофе, валяющийся прямо у моих ног. Кажется, он был в его руке… А дальше, в нескольких метрах от меня, на тротуаре лежит и спортивная сумка.
Боже…
– Живой? – слышу пропитанный тревогой женский голос.
– По ходу нет, – отзывается парень, присевший на корточки.
– Жесть… просто жесть. Вов, может перевернуть его?
– Ты чё нельзя трогать, вдруг позвоночник сломан.
– Так он кровью истекает…
Парень в ответ лишь матерится.
– Скорую и ментов вызвали? – интересуется мужик, вылезший чуть ли не по пояс из притормозившей неподалёку хонды. При этом он ещё и успевает снимать происходящее на телефон.
– Ему нужно оказать помощь!
– А чё делать-то? Лицом вниз лежит, непонятно ничего. Только поза неестественная.
– Пощупай пульс ещё разок, а Вов, – просит всё та же девушка.
– Чё толку щупать? Посмотри на него, он даже не шевелится. Весь переломанный.
Только не это! Нет, нет, нет…
Обрывки их разговора придавливают меня к земле бетонной плитой. Мне бы подойти туда, но я не могу. Просто не могу и всё! Духу не хватает.
Онемевшие пальцы резко дёргают ручку пассажирской двери. Я забираюсь на сиденье и прижимаю к себе колени. Часто и тяжело дышу, воздуха не хватает. Он вмиг будто стал тягучей и густой консистенцией. Пытаюсь взять себя в руки, но ничего не выходит. Находясь в какой-то прострации, набираю дрожащими пальцами вызов и продолжаю невидящим взглядом пялиться на дорогу. Только один человек может мне помочь. Виктор Барских, мой отец.
– Ариш?
– Пааап… – испытываю невероятное облегчение, когда слышу его голос.
– Что с тобой? – он сразу же чувствует моё волнение, ведь наша с ним связь очень сильна. – Погоди, выйду, Кристина уже спит.
– Пааап, я… – шумно выдыхаю и закрываю глаза. Ресницы дрожат, в висках ритмично пульсирует кровь. Так сильно, что боль отдаёт в район затылка. Язык тем временем будто к нёбу прирос. Не могу ничего из себя выдавить.
– Арин, да что такое? – в нетерпении торопит меня он.
– Я сбила человека, пап… Похоже… насмерть.
Эти страшные слова, произнесённые вслух, чёрной сажей оседают глубоко внутри.
Сбила человека.
Вой сирен приближающейся машины скорой помощи заглушает нецензурную брань отца. Услышать от него подобное – большая редкость, но учитывая обстоятельства…
– Ты где? – спрашивает спустя минуту.
– Где-то по пути к району Люблино. Кузьминки… наверное, – в глазах рябит от мигающего проблескового маячка синего цвета, на который я неотрывно смотрю.
Меня не покидает ощущение того, что всё это происходит не по-настоящему. Не со мной. Смотрю на суету будто со стороны. Словно это фильм, жуткие кадры которого, я лицезрею, сидя в первом ряду.
Да только это никакое не кино. От осознания того, что я натворила, внутренности скручиваются узлом.
Мне страшно. Как никогда…
– Арина, адрес! – требовательно повторяет отец, вырывая меня из плена беспокойных мыслей.
– Улица… мм… Академика Скрябина…
– А поконкретнее?
Глядя на карту навигатора, называю ближайший дом. Вообще не соображаю, всё на автомате.
– Какого чёрта там делаешь ночью? – гневается, щёлкая зажигалкой. – Ты в машине?
– Да, – сглатываю, но в горло будто насыпали песок, перемешанный со стеклом.
– Витя, что там случилось? – слышу на заднем фоне обеспокоенный голос Кристины. Моей бывшей подруги, между прочим.
– В комнату зайди.
– Пааап, – часто-часто моргаю.
Это что же, слёзы?
Последний раз я плакала, когда умер Барон, наш пёс. Он прожил на территории семейного коттеджа больше пятнадцати лет.
– Менты приехали? – его интонация остаётся всё такой же спокойной, меня же, наоборот, начинает трясти пуще прежнего.
– Нет, – поворачиваюсь и смотрю на происходящее сквозь тонированное заднее стекло.
Шум, скорая, толпа непонятно откуда взявшихся зевак. Все они обступили то самое место, где лежит бездыханное тело сбитого мною парня.
– Заблокируй все двери и жди Бориса. Поняла меня?
– Да… – шепчу еле слышно, нажимая на кнопку.
Окна тут же поднимаются, а двери со щелчком блокируются.
– Пила?
– Нет, пап, клянусь! – хрипло отзываюсь я.
– «Под колёсами», что ли? – сурово осведомляется он.
– Нет! – рыдаю. – Можешь меня на любую экспертизу отвезти! Я сегодня по всем фронтам чиста!
– Я тебе говорил, что эта твоя дурная езда до хорошего не доведёт! – злится он. – Подарил новую игрушку на свою голову! Опять гоняла по ночи со своими дружками?
– Да нет же, пап! Я одна, ехала за Ксюхой, она позвонила и попросила забрать её! Отвлеклась на телефон, всего на секунду… – почти кричу, пытаясь доказать свою невиновность. – Не заметила грёбаную зебру, и он выскочил из ниоткуда! Я его даже не видела!
Мои объяснения звучат крайне сумбурно и сбивчиво. Я, в приступе охватившей меня тревоги, начинаю задыхаться.
– Из машины выходила?
– Выходила. Пап, может мне уехать сейчас? А? Просто взять и уехать? Подадим в угон, м?
Резко дёргаюсь влево от настойчивого стука в окно.
– Там камеры, что ты несёшь? Я же сказал, сиди и жди моего адвоката! – сухо чеканит в ответ.
– Я боюсь, пап, боюсь… – голос на нервной почве садится до шёпота.
Паника охватывает меня с каждой секундой всё больше и больше, проникая в каждую клетку, каждый нерв. Она заполняет нутро и разгоняет по телу неконтролируемую дрожь. Я начинаю впадать в истерику, хотя подобное поведение совершенно мне не присуще.
Эту ночь определённо можно назвать худшей в моей жизни. Рассказывая детали случившегося нашему семейному адвокату, Пронину Борису Степановичу, я мечтаю лишь об одном – оказаться подальше от места происшествия, где вдоль расставленных конусов с умным видом расхаживают инспектора, заполняющие протоколы. Пока мы с Борисом сидим в патрульной машине, они опрашивают очевидцев, с пеной у рта повествующих о ДТП.
Наконец, уезжаем в лабораторию, чтобы сдать экспертизу-тест на алкоголь и наркотики. А потом нас просят проехать в отделение. Вопросы, беседа моего отца с очередным сотрудником (имеющим звание повыше) и бумажки, которые велит подписать Пронин… Пытаюсь вникнуть и прочитать текст, но буквы, как назло, расплываются перед глазами. Взгляд не фокусируется на строчках совсем. Честно говоря, я, взвинченная и уставшая, вообще плохо соображаю и не слежу за тем, что происходит. Состояние отвратительное. Меня как будто выпотрошили и вывернули наизнанку.
Уже ближе к четырём по просьбе отца приезжает Игнат. Он первым делом крепко меня обнимает, а затем коротко целует в губы. Заглядывает в глаза, всерьёз спрашивая, как я себя чувствую.
– Что за нелепый вопрос? – раздражаюсь всё сильнее. – Я сбила человека, Игнат! Человека, слышишь?
– Агрессировать не надо, Арин, – недовольно хмурится, запуская двигатель.
Вымученно выдыхаю. Он-то не причём естественно, но сейчас меня правда лучше бы вообще не трогать. Скверный характер в такие моменты я демонстрирую во всей красе.
– Виктор Сергеевич всё разрулит, не пыли. А если понадобится, я и свои связи подключу.
Голос – ровный и спокойный. Будто он на сто процентов уверен в том, что говорит. В принципе я тоже всегда считала, что не существует проблемы, которую не способен решить мой отец. Но нынешняя ситуация…
– Это статья и тюрьма! – озвучиваю то, от чего мороз ползёт по коже.
В своём богатом воображении я уже в красках нарисовала и суд, и камеру.
– Арин, – Игнат поворачивается ко мне и вскидывает бровь. – Ну какая тюрьма?
– Обыкновенная! Я, чёрт возьми, убийца! Понимаешь ты или нет? – хрипло ору на всю машину.
– Да погоди ты! Может этот поломанный ещё оклемается. Молодой организм, все дела, – равнодушно жмёт плечом и смотрит в боковое зеркало перед тем, как обогнать плетущуюся впереди камри.
– Оклемается? – качаю головой. – Он не дышал. Люди сказали, что пульса не было.
– Люди… мало ли, что они болтают! Не нагнетай раньше времени! – цокает языком. – Из больницы ещё не сообщили, что сбитый тобой парень умер.
Отворачиваюсь к окну.
Меня бесит тот факт, что Ахметов ведёт себя так, будто ничего страшного не произошло.
– Как вообще эта нелепость с тобой приключилась? Ты его не заметила, что ли? – расспрашивает о подробностях ДТП таким тоном, словно решил узнать погоду на завтра.
– Не хочу опять по новой рассказывать. Я устала, – отрезаю сухо, давая понять, что на откровенный диалог не настроена.
Не готова разговаривать на эту тему ещё и с ним. Молчу какое-то время, уставившись на свои подрагивающие ладони. По-хозяйски открываю бардачок и забираю оттуда пачку дорогих сигарет.
Игнат без комментариев передаёт мне зажигалку. Сам-то он в своей машине никогда не курит и другим этого делать не позволяет, а я вот, не спрашивая, опускаю стекло и нагло затягиваюсь до сладкой рези в лёгких. Блаженно закрываю глаза. Сейчас меня меньше всего заботят его загоны по поводу отсутствия запаха табака в салоне. Эту мою маленькую шалость суровый и непреклонный Ахмет стерпит. Пусть и сквозь зубы, неохотно, но стерпит…
Жених отвозит меня домой, поднимается вместе со мной на лифте и провожает до двери, где я сообщаю ему о том, что хочу остаться одна. К счастью, Игнат не спорит и не выражает открыто своего недовольства. Может, всё-таки до него доходит, что ситуация, в которую я вляпалась, крайне серьёзная, а может, он просто понимает, что в данный момент лучший вариант – дать мне возможность побыть наедине с собой.
Оказывается, так себе затея. Тишина пустой квартиры давит и угнетает ещё больше. Уж лучше его докучливая забота, чем вот так. Надо было всё же позволить ему войти…
Я направляюсь в ванную, сижу там больше часа и курю одну сигарету за другой. Прихватила пачку с собой. Бросила, называется… Хотя в свете последних событий это не имеет никакого значения.
Отправляюсь в свою комнату, наглухо закрываю плотные шторы и забираюсь в постель. Натягиваю одеяло до самого подбородка, потому что меня начинает знобить, хотя в квартире тепло. Лежу, всматриваясь в чернильную темноту. Она меня топит, нервирует. Заставляет чувствовать себя испуганной и слабой. Верно говорят, нет ничего хуже, чем ожидание. А уж в моём случае, так тем более.
Поворачиваюсь на бок. В ушах всё ещё стоит тот невыносимый глухой стук. Звук удара Его тела о мою машину. И стоит мне лишь на мгновение прикрыть глаза, как этот кошмар оживает в воображении снова и снова. Будто кассету заело на повторе, а меня раз за разом заставляют просматривать один и тот же отрывок.
Я забрала чью-то жизнь.
От этой мысли, внезапно прострелившей сознание, становится невыносимо жутко. Это ведь чей-то сын, внук, брат. Возможно муж или даже отец. Совершенно не помню лица парня, но он точно не намного старше меня.
Как так вышло, Господи? В голове не укладывается. Сколько раз я каталась как ненормальная, при этом обходилось без происшествий, потому что у меня всегда всё под контролем. И вдруг такое!
Положа руку на грудь, не могу назвать себя верующим человеком. Молитв не знаю, пост не соблюдаю, в церковь хожу крайне редко, но сейчас почему-то пальцы сами собой тянутся к нательному кресту.
Странное существо человек, как только прижмёт – так сразу пытается стать ближе к Богу. И я такая же. Ведь только и остаётся, что надеяться на чудо…
Проваливаюсь в беспокойный сон. Без конца ворочаюсь на шёлковых простынях. Несколько раз встаю и брожу по квартире, будто привидение. Забившись в угол, постыдно рыдаю от досады и разъедающего душу отчаяния. Как назло, у меня нет ни единой таблетки снотворного. После того, как бросила курить, завязала и с ним тоже. Так посоветовал мой терапевт.
Сорок восемь часов. Ровно столько прошло с момента исчезновения Ксюши. Последние сутки я места себе не находила, очень нервничала. Откровенно говоря, я напрочь забыла и про бар, и про приключения подруги. Будучи уверенной в том, что она самостоятельно добралась в ту ночь домой, я была погружена в собственные тревожные мысли. Признаться честно, ДТП с моим участием – это единственное, о чём я могла думать. Всё остальное просто отошло на задний план.
Разумеется я рассказала Ксюшиному отцу о событиях, которые произошли в тот злополучный вечер. Про месть Егору, состояние Самойловой и её звонок с чужого телефона. Подробности диалога с его владельцем я тоже озвучила. Скинула номер дяде Игорю, и он тут же пробил эти цифры по своим каналам. Правда данные, полученные в ходе неофициальной проверки, не помогли нам совершенно. Сим-карта оказалась палёной, да и отследить её не вышло. Именно это и пугало меня до дрожи в коленках.
Камеры видеонаблюдения, установленные в баре, зафиксировали компанию молодых людей и девушку. Насколько я поняла, со слов бармена, Самойлова проводила время с кем-то из них. С этим же незнакомцем она и ушла в неизвестном направлении. Якобы по собственной воле. Очень в этом сомневаюсь. Ксения не из того теста, она бы ни за что не отправилась на ночное рандеву с малознакомым парнем. Это вообще не в её стиле. Как и посещение подобных заведений, если на то пошло…
К сожалению, о конкретных клиентах этого злачного местечка ничего выяснить не удаётся. На чём они уехали – тоже загадка. Камера, которая находится снаружи, имеет довольно ограниченный обзор. Она записала лишь тот момент, когда Самойлова (а это определённо была она), держась за руку бородатого незнакомца, покинула бар.
Куда они отправились? Зачем? А главное, где и с кем сейчас Ксюша?
Все эти вопросы, ни на один из которых нет ответа, роем пчёл жужжат в моей голове… А ещё в груди свербит чувство вины. Я ведь обещала, что заберу её, но в итоге сделать этого не смогла. Кто же знал, чем обернётся для меня поездка в Юго-Восточный округ Москвы…
*********
В понедельник вечером мне звонит мой друг Захар. Просит срочно приехать по его адресу. Торопит, изъясняется загадками. Говорит, что дело касается Ксюши, но при этом отказывается озвучить детали. Заводит меня своей странной, сбивчивой речью, и я, несмотря на обещание, данное отцу, срываюсь к нему. Слишком уж насторожил его голос. Голос, в котором отчётливо звенели нотки растерянности и страха.
Всю дорогу пока еду, гадаю, почему Захар не стал толком объясняться со мной по телефону. Версий море, одна хуже другой.
Может, у отца Ксюши есть новости, и он сообщил их Захару? Не по себе становится… Вдруг дядя Игорь, зная моё трепетное отношение к его дочери, что-то от меня скрывает?
За полчаса успеваю накрутить себя капитально. Самые страшные мысли без конца лезут в голову.
Нашлась? Жива ли? Цела?
Таксист тормозит у жилого комплекса «Южный», вежливо прощается и желает хорошего вечера. Только вот предчувствие у меня такое, что это мне точно не светит.
Поднимаясь на лифте, начинаю нервничать ещё больше. Неспокойно на душе и всё тут. И не зря оказывается…
Растрёпанный и взмыленный Захар открывает дверь после того, как раздаётся первая трель звонка. И сразу с порога меня пугают звуки, доносящиеся из глубины квартиры. Перехватываю озадаченный взгляд блондина и вскидываю бровь.
– Сама посмотри, – произносит он тихо.
Снимаю туфли и направляюсь в сторону гостиной. Именно оттуда доносится шум. Застываю в арке, изумлённо разглядывая беспорядок, который царит в комнате. Даже для неряшливого Троицкого это слишком. Полки пусты, как будто кто-то разом скинул всё содержимое, повсюду разбросаны вещи, на полу валяются осколки. Прямо у моих ног лежит разбитая лампа.
Что тут вообще произошло?
Косматый питомец Троицкого, Персик, жалобно мяукая, спешит ретироваться прочь, а я – в ужасе смотрю на Ксюшу, сидящую на полу в углу. Такое ощущение, что девчонка нас попросту не замечает. Прижавшись щекой к голым коленкам, смотрит в одну точку, трясётся и часто-часто дышит…
Единственное радует: вот она Ксюша, здесь, с нами. Бальзам на душу.
– Пришла сюда пару часов назад, – начинает рассказывать Захар, когда ловит мой ошарашенный взгляд. – Её привезла какая-то девушка. Говорит, что Ксюха голосовала, пытаясь поймать машину на МКАДе.
Я обхожу диван, перешагиваю через разбросанные подушки и присаживаюсь рядом с подругой.
– Арин, она будто спятила. Несла какую-то бессвязную чушь, без конца повторяла, что ей больно и плохо, просила помочь. Потом начала агрессировать и вести себя неадекватно. Еле успокоил, честное слово. Закрыл её здесь, чтобы позвонить тебе. Видишь итог?
– Ксюш, – осторожно касаюсь плеча подруги. – Слышишь, зай?
Сперва не реагирует совсем, но потом дёргается, поднимает на меня расфокусированный взгляд и какое-то время смотрит так, словно не понимает, кто перед ней.
– Ксюха, – мой голос дрожит, а сердце начинает колотиться с удвоенной силой. – Где ты была?
– Не помню, – едва слышно шепчет она. – Мне плохо…
– Что с ней? – обеспокоено интересуется Захар. – Меня пугает её состояние.
– Родителям позвонил? – внимательно осматриваю девчонку.
Белая блузка испачкана, на ногах синяки, словно она падала. Несвежий макияж поплыл, а маникюр испорчен.
– Ещё нет. Решил, что сначала дождусь тебя.
– Где все её драгоценности?
На Самойловой ничего нет. Ни колец, ни браслетов, ни цепочки с кулоном, и даже серёжек с брюликами, которые дарил ей отец.
– Сумки и телефона тоже нет, – пожимает плечами Захар.
– Ну ясно, всё забрали значит, – предполагаю я. – Спасибо, что жива осталась.
– Ксюш… Расскажи, где ты была? – пытается разговорить её Троицкий.
– Не помню.
– Жесть, – за спиной раздаётся голос нашей общей подруги Ренаты.
Пятое июня. Сегодня в одном из лучших ресторанов Москвы я, Арина Барских, праздную свой юбилей, двадцатипятилетие. Здесь собрались все те, кого я так хотела видеть: близкие люди, друзья, бывшие однокурсники и знакомые.
На столах, сервированных по высшему разряду, красуются изысканные закуски, эксклюзивные блюда от шеф-повара и элитный алкоголь. На мне платье от именитого дизайнера и безумно дорогие туфли, купленные в Париже пару месяцев назад. Волосы уложены топ-стилистом, на лице профессиональный макияж, на губах играет дежурная улыбка.
Принимая очередное поздравление от своих друзей, вопросительно вскидываю бровь. Насколько я поняла, они затеяли некое соревнование из разряда «кто кого переплюнет» (что касается подарков). Зал, мастерски украшенный дизайнером и его командой, утопает в цветах: букеты один другого краше. Безусловно превалируют мои любимые розы: белые, бордовые, жёлтые, красные, розовые. От неимоверной красоты разбегаются глаза.
Оставляю очередной презент на столике, расположенном в углу. Там, на гладкой стеклянной поверхности, расставлены пёстрые упаковочные пакеты разной формы и высоты.
Гости расстарались на славу. Роскошные ювелирные украшения: кольца, браслеты, серьги и даже карманное зеркало с драгоценными камнями. Новенький айфон и макинтош. Дизайнерские шмотки, путёвки с открытой датой, подарочные карты, винтажный фарфор, коллекционный винный набор и шуба из шиншиллы, мерить которую я отказалась. Вообще еле воздержалась от едкого комментария на этот счёт.
Из интересного и креативного: биокамин, именной слиток золота от Ренаты, сертификат на покупку офисного массажного кресла, полёт на воздушном шаре, натуральная роза, покрытая серебром, набор для конца света (Захар отличился), билет на квест и скрытая карта путешественника от Ксюши, к моему сожалению, отказавшейся прийти сегодня в ресторан. Есть на то причины, я не в обиде.
Она приехала ко мне вчера вечером. Вспоминаю наш непростой разговор и волосы встают дыбом.
После того как Самойлова испортила машину Егора, она отправилась в бар, мимо которого случайно проходила. Это притом, что подобные места Ксюша посещает крайне редко и очень неохотно.
Говорит, что выпила там пару коктейлей, и в какой-то момент рядом с ней нарисовался парень: обаятельный и общительный. Между ними завязался незатейливый разговор о жизни. Подозреваю, только лишь потому, что она была в расстроенных чувствах. Знакомиться вот так – не её конёк.
Молодой человек представился Рустамом, вроде как он отдыхал в этом заведении с компанией своих друзей. Со слов Ксюши, парень был обходителен и предельно вежлив. Поддерживал непринуждённую беседу, улыбался во весь рот. В общем, ежу понятно: пытался пустить пыль в глаза и произвести хорошее впечатление. К сожалению, по-детски наивная Ксюша, не привыкшая к подобной лирике, ожидаемо поплыла от его (стопроцентно заранее заученных) комплиментов. Как итог, обаятельный незнакомец угостил Самойлову, безнадёжно развесившую уши, очередным «почти безалкогольным» коктейлем. И, собственно, всё…
О том, что было дальше, подруга почти ничего не помнит. Ей вдруг сделалось невероятно легко, весело и хорошо. В голове появилась дурная эйфория, и вроде как она пошла танцевать.
Полагаю, ей что-то подсыпали. Симптомы и анализы, которые её заставили сдать родители, указывают именно на это. Самойловы в тот вечер забили нешуточную тревогу, сразу же повезли дочь в частную клинику на обследование. Правда избежать скандала и истерики не удалось. Спасибо, что помог Захар, которому пришлось выслушать много чего неприятного от Самойловой, наотрез отказавшейся ехать к врачам.
О том, что конкретно произошло с Ксюшей, я узнала лишь накануне своего дня рождения. Она сама поделилась со мной.
Сказала, что в ту ночь вышла из бара на улицу вместе со своим новым знакомым лишь потому, что её уверили: за ней приехала подруга и ждёт. Я так понимаю, этот Рустам и вызвался её проводить, ну а после – уже дело техники. Посадили ничего не соображающую девушку в машину и увезли.
Дальше воспоминания отрывками: Глаза её были завязаны, а тело, будто налившись расплавленным свинцом, отяжелело, обмякло и совершенно перестало слушаться. Другая машина, чей-то дом или дача, мужские голоса, смех. И те эпизоды, озвучить которые она не решилась.
Ксюша плакала так горько, что моё сердце сжималось от боли. Мне и слова не нужны были, всё итак стало понятно…
Глупая, зачем она вообще пошла в этот чёртов бар! А если бы они её убили?
Я пришла в настоящий ужас, когда узнала, что сутками позже подруга очнулась посреди ночи в Подмосковном лесу.
Одна, без сумки и телефона.
Доверчивая, порядочная, домашняя девочка.
Ну почему она?
Поиздевались, обобрали до нитки и выбросили как ненужную вещь.
Как представлю Ксюшу, пробирающуюся через тёмный лес к дороге, аж дурно становится.
Поубивала бы этих мразей. Надеюсь, её отец найдёт их и отомстит. Чего бы это не стоило…
*********
Несколько часов спустя в ресторане становится шумно. Веселье стремительно набирает обороты, градус праздника повышается. На улице гремит фейерверк в мою честь и вот мы видим его: пятиярусный торт, невероятной красоты, от именитого кондитера. Зал на сотню гостей развлекают: ведущий, резиденты Comedy и приглашённые звёзды: Макс Барских, Светлана Лобода. Всё проходит так, как я и задумывала. Народ тоже доволен: танцует, активно пьёт за моё здоровье и не скупится на пожелания.
Чуть позже в ресторане появляется Игнат. Коротко целует меня в губы и вручает шикарный букет, держать который в руках дольше пары минут, я не могу физически. Очень тяжёлый.
Официант забирает цветы и ставит передо мной круглую ажурную клетку, внутри которой порхают многочисленные тропические бабочки. Большие, разноцветные. Яркие и завораживающие. Грустно осознавать, что вся эта красота вскоре погибнет, ведь у бабочек, как известно, очень короткая жизнь…
В палате становится светло, и мне приходится открыть глаза. Медленно, неохотно. Тут же прищуриваюсь от слепяще ярких солнечных лучей и недовольно морщусь. Всматриваюсь в женский силуэт, застывший у окна. Изображение плывёт, но я итак знаю, что это мать.
– Максим, доброе утро, – заметив, что я проснулся, она спешит ко мне.
Ласково касается руки и присаживается рядом.
Доброе утро. Это вряд ли...
– Как ты себя чувствуешь, дорогой? – сжимает пальцы правой ладони и заботливо поправляет одеяло.
Мне даже сказать ей нечего. Тихо отвечаю нейтральное «нормально» и снова закрываю глаза. Чувствую нестерпимую боль во всём теле. Вот так сразу и не скажешь, что приносит больший дискомфорт: мигрень, поломанные кости или пострадавшие внутренние органы. По ощущениям меня будто в мясорубке перекрутило.
– Следователь приходил и журналисты, врачи их к тебе не пустили. Человек недавно вышел из комы, а они лезут со своими вопросами! – ворчит, дотрагиваясь до моего лба. – Оленька вечером придёт, завал на работе.
Облизываю языком пересохшие губы, и мать тут же вскакивает со стула.
– Пить хочешь? Сейчас-сейчас, милый.
Пока она суетится, я осматриваю своё туловище. Левая нога и бедро зафиксированы. На груди и плече красуется давящая повязка. Кисть в гипсе. Пытаюсь приподняться на кровати, но ничего не выходит. Сил нет. Вообще. Это пугает ни на шутку.
– Лежи, сынок, я сама.
Она прислоняет к моим губам стакан, чуть наклоняет его, и я, повернув голову набок, делаю пару глотков желанной жидкости. Тороплюсь и тут же начинаю кашлять. Это простое естественное действие напоминает настоящую пытку, потому что грудину тут же пронзает резкая боль. Не вдохнуть толком, не выдохнуть.
Обессиленно откинув голову на подушку, жду, когда она ослабнет. Часто и хрипло дышу, но кислорода всё равно не хватает.
– Милый…
Мать прижимает ладонь ко рту и с тревогой в глазах смотрит на то, как я, стиснув зубы, пытаюсь привстать. Не получается. Сжимаю сильнее челюсти, чтобы позорно не заскулить.
Твою-то налево…
– Так… доброе утречко, не надо пока так активничать, – слышу бодрый женский голос. – Сейчас измерим давление, вколю обезболивающее и поставлю капельницу. Потерпите.
Честно говоря, мне плевать на те манипуляции, которые производит медсестра. Я думаю лишь о том, что вот таким немощным как сейчас, я не был никогда.
Дожился, даже воды выпить не могу без посторонней помощи.
– Ох, Иван Петрович, – мать здоровается с вошедшим в палату врачом.
– Галина Юрьевна, вы снова в больнице ни свет, ни заря! – недовольно отвечает ей он. – Я же вам сказал, отдохните. О вашем сыне есть кому позаботиться.
– Ну что вы, как я могу, – отзывается она взволнованно. – Максимка тут, а я дома… нет-нет.
Её голос дрожит, и она, похоже, снова начинает плакать.
– Мам, – сглатываю, и во рту снова становится сухо. – Перестань…
Врач тяжело вздыхает и начинает шелестеть бумажками прямо над моим ухом. Поворачиваю голову и натыкаюсь на его внимательный взгляд.
– Максим, – кивает и садится на стул. – Как самочувствие?
Клянусь, этот вопрос скоро начнёт меня бесить.
Доконать хотят? Дерьмовое самочувствие. Если коротко и без прикрас.
– Боли? – понимающе хмурится он.
– Терпимо, – сипло выдавливаю из себя я.
Вчера вечером после того, как я пришёл в себя и ответил на несколько странных вопросов врачей, только и думал о том, с какими последствиями ДТП мне придётся столкнуться. Мозг соображал вяло, а мысли ускользали словно дым. Сейчас страх того, что меня парализовало, отступил и убрал от моего горла свои мерзкие щупальца. Ведь сегодня, по крайней мере, я хоть как-то чувствую свои руки и ноги. Боль в моём случае меня даже радует.
– Насколько… всё плохо… в целом?
Каждое слово даётся с трудом. Наверное, ещё и потому, что я боюсь услышать то, что подтвердит мои опасения и размажет окончательно.
– Ну… так что? – выжидающе смотрю на врача, несмотря на то, что веки опять слипаются.
Подозреваю, что дело в тех уколах, которые поставила медсестра.
– Что ж, молодой человек, – врач производит очередной осмотр и что-то калякает в своём журнале, – как вы помните, вас сбил автомобиль. Итог таков: мы имеем дело с повреждениями нижних конечностей. Особенно пострадала левая нога.
– Ясно…
– Вследствие отклонения транспортного средства в сторону, имеющийся крутящий момент привёл к тому, что вас подбросило на значительное расстояние. В результате удара о дорожное покрытие вы получили политравмы: черепно-мозговую, перелом левой кисти и нескольких рёбер, ушибы внутренних органов, в том числе лёгкого, пострадавшего от одного из деформированных рёбер. Как-то так, если в общих чертах. Про гематомы и ссадины молчу.
В общих чертах. Зашибись букет…
Чувствую себя эдаким франкенштейном, не меньше.
– Что с ногой? – обеспокоено смотрю вниз.
– Диафизарный осколочный перелом обеих костей левой голени.
Снова откидываюсь на подушку и гипнотизирую взглядом белый потолок. Тут и врачом быть не надо, чтобы понять: полный фарш.
– Общее состояние до сих пор вызывает у меня опасения, вы потеряли много крови.
Смещаю голову вправо и молча повторно рассматриваю своё тело. Переломанное, искалеченное, слабое. Будто и не моё вовсе.
Именно в эту секунду в голове вспыхивает неутешительная мысль.
– Об олимпиаде можно забыть.
Кажется, я произношу это вслух…
– Ну что вы, речь шла о том, чтобы мы вас не потеряли, а вы про олимпиаду… – качает головой доктор.
Много ты понимаешь! Я шёл к этому много лет…
Злость и досада обрушиваются на меня внезапно. Бубнёж врача слушаю в пол уха. Крах моей спортивной карьеры – единственное, о чём я думаю. Осознавать тот факт, что на данный момент ты, один из сильнейших пловцов страны, превратился в аморфного инвалида – невероятно тяжело.
Часто ли мы задумываемся о том, что в один момент можем лишиться того, что имеем? Давайте откровенно: никогда. Мы попросту не размышляем на эту тему. Зато с большой охотой рисуем себе будущее, в котором сбываются все наши заветные мечты. Это ведь куда интереснее...
Так уж устроен человек: ежедневно ставит перед собой цели: большие и маленькие, вполне себе реальные и не очень. Представляет наперёд, а что будет, если удастся их достигнуть. «Вожделенное завтра» дарит надежду, и для кого-то, как для меня, погоня за мечтой становится смыслом жизни. Однако порой случается так, что тебя вышибает из этой гонки. Неожиданно. Нелепо. Тупо одним моментом. И то, к чему ты стремился, отступает на задний план или вообще теряет всякий смысл (опять же как в моём случае). Потому что первоочередной целью уже видится нечто попроще. То, что не ценил прежде. То, о чём не задумывался.
Я, например, всегда воспринимал своё физическое здоровье как должное. Ходил, бегал, активно занимался спортом и наслаждался жизнью. И вот оно как бывает: теперь я сутками лежу на кровати и даже элементарных действий самостоятельно выполнить не могу…
От досады хоть волком вой, всё равно не поможет. Конкретно мне помочь может только операция и время. Длительный период восстановления, как говорят люди в белых халатах. И да, увы, нет никаких гарантий. Как будет проходить реабилитация, одному богу известно. Да и вообще, до неё ещё добраться надо. Судя по нахмуренным бровям Патрушева (моего лечащего врача) дела обстоят не очень. Не нравится ему моё общее состояние. Оно и неудивительно, об асфальт я приложился неслабо. Пролетел дай боже. Отскочил от тачки как долбаный попрыгунчик. Жаль только, что я действительно не резиновый...
– Максим, – слышу голос вышеупомянутого Патрушева, – к вам посетитель.
Поворачиваю голову и замечаю у двери лысоватого мужика с усами, длине которых мог бы позавидовать небезызвестный Эркюль Пуаро.
– Только недолго, молодого человека беспокоят сильные боли, – предупреждающе кошмарит дядьку Иван Петрович.
Так-то, если не геройствовать, боли действительно напрягают не по-детски. И это притом, что мне постоянно ставят уколы с обезболивающими препаратами.
– Здравствуйте, Максим Александрович, – здоровается со мной усатый.
– Добрый день, – без особого настроя на беседу отзываюсь я.
– Позвольте представиться, Пронин Борис Степанович, – он отодвигает от стены стул и присаживается.
Без интереса разглядываю незнакомого мне мужика, пришедшего явно не о моём здоровье справиться. Дорогой костюмчик, начищенные до блеска туфли и кожаный ридикюль. Сразу же обращаю внимание на его цепкий, хитрый взгляд и маленькие бегающие глазки. Не знаю почему, но этот колобок мне уже заранее неприятен. Есть в нём нечто скользкое и отталкивающее.
– Как себя чувствуете?
Да как же осточертело…
– Прекрасно, – не могу не съязвить в ответ. – Как раз собирался прогуляться, а тут вы нарисовались со своим визитом…
– Ну-с, как минимум, чувство юмора вы не утратили, что уже весьма неплохо, – хмыкает толстяк, доставая из портфеля какие-то бумажки.
– Зато утратил возможность передвигаться на своих двоих, – ядовито отмечаю я.
– Да-с… это печально, мой друг.
Мой друг. Терпеть не могу, когда незнакомые люди пытаются втереться в доверие, используя подобные фразы.
– Мы с вами раньше не встречались. Вы кто? Если журналист, то на интервью я не настроен, – решив забить на вежливость, сообщаю я.
– Ну что вы, я не журналист.
Это несказанно радует.
– Понимаю, внимание прессы для спортсмена… потерявшего шанс на…
– А нельзя ли обойтись без лишней лирики? – чувствую, что начинаю злиться. – Об упущенных возможностях я и наедине с собой могу поразмышлять.
– Что ж, хорошо, – кивает он, деловито поправляя на носу очки в дорогой оправе. – Я адвокат семьи Барских.
А вот это уже интересно.
– Так… – мои губы растягиваются в улыбке, – то есть вы защищаете безмозглую курицу, сбившую меня на пешеходном переходе. Я правильно понимаю?
Брови адвокатишки ползут вверх. Не ожидал он от меня подобной наглости.
– Максим Александрович… кхм… семья Барских искренне вам сочувствует.
– Да что вы, – откровенно усмехаюсь.
К чему все эти разглагольствования? Сочувствуют… Серьёзно, что ли?
– Нам жаль, что вы получили многочисленные травмы в связи с произошедшим ДТП.
– Говорите напрямую зачем пришли.
– Я хотел бы…
– И да, я в курсе, что дело обставили так, как вам удобно, – сразу предупреждаю я, чтобы избавить нас обоих от ненужного театра.
– Максим Александрович…
– Вчера утром ко мне в палату наведался следователь. Глуповатый и недалёкий тип. Задавал вопросы, пытаясь прощупать как много деталей ДТП я помню, – прищуриваюсь, наблюдая за реакцией адвоката. – Зафиксировал мои показания и начал нести какой-то бред про слепую зону, в которой я находился. В общем, ненавязчиво выгораживал водителя злополучного мерседеса. Завуалированно намекая на то, что тот не виноват.
Послушать следователя, так я чуть ли не сам кинулся под машину. Чушь несусветная. Я переходил дорогу в положенном месте и ничего не нарушал. Чего нельзя сказать о барышне, которую все так активно покрывают.
Пронин вытирает платком лосняющую от пота лысину.
– Понимаю, сейчас вы говорите на эмоциях, но порой есть необходимость в том, чтобы посмотреть на ситуацию с другого угла. Девушка тоже оказалась жертвой обстоятельств.
Прекрасно… То есть она ещё и жертва. Надо же как умело выкрутили.
– Вы доктор? – закатываю глаза.
– Я… кто? – лупится на меня своими поросячьими глазками. – Нет.
– Ну так и не надо меня «лечить». По-вашему, я похож на идиота? – спрашиваю в лоб. – Ясно всё как белый день.
– Максим Александрович, – адвокат, прокашлявшись, нервно подёргивает шеей.
С момента ДТП прошёл один месяц
Время тянется неимоверно медленно. Теплоход рассекает гладь Москвы-реки, а я думаю лишь о том, как сильно хочу оказаться в своей постели.
Мои надежды на то, что удастся отвлечься от мрачных мыслей, рушатся, как только каблук ступает на эту палубу. И вот вроде всё как надо: приятные люди, вкусный ужин, живая музыка… Но весь вечер я только и делаю, что вяло ковыряю изысканные блюда вилкой, да фальшиво улыбаюсь Игнату и нашим общим знакомым, пытаясь хотя бы изредка поддерживать не вызывающую интереса беседу.
Пару часов спустя замечаю, что отвечаю невпопад, и вот, сославшись на головную боль, уползаю в уголок на корму. Просто чтобы побыть вдали от шума, так сильно меня сейчас раздражающего.
– Плохо себя чувствуешь, Арин? – Игнат в своей медвежьей манере приобнимает меня за талию.
Погружённая в глубокие раздумья, я и не заметила, как он подошёл.
– Да, – кладу свою ладонь поверх его руки. – Устала.
– Какие-то неприятности? – убирает волосы и касается губами кожи шеи.
– Да как-то всё не клеится в последнее время.
– Проблемы на работе? Давай я отправлю туда Дениса, он всё разрулит.
– Нет, – качаю головой. – Сама разберусь, я итак порядком подзабила на ресторан.
– У тебя есть управляющий, пусть и занимается всеми насущными вопросами, – продолжает обнимать меня одной рукой, а второй достаёт из кармана пачку дорогих сигарет.
– На него жалуется персонал. Мне начинает казаться, что он не справляется со своими должностными обязанностями, – задумчиво закусываю губу.
– Так уволь его и найди того, кто будет справляться, – щёлкает зажигалкой.
– Да вроде как-то жалко Диму. У него ипотека и маленький ребёнок…
– И что? – медленно выдыхает дым. – Это его трудности. Не твои.
– Я согласна с тобой. Мне в принципе всегда было плевать на мышиную возню сотрудников, просто вчера он пришёл ко мне в кабинет и начал рыдать. Мол не лишайте меня работы, кредиты нечем платить. Я сначала опешила, а потом даже как-то растерялась. Одно дело уволить зазевавшуюся дуру-официантку, и совсем другое – человека, который вроде как не раз меня выручал.
– Да не парься ты на эту тему, – беззаботно отмахивается он. – Увольняй, не жалея, если не работает как надо. Зачем держать в своей команде тех, кто не приносит пользы.
Ну не знаю. Попрощаться с Беляевым я всегда успею. Окончательное решение на его счёт я ещё не приняла.
– Ну так что, «минус Дима?»
– Я пока не придумала кем его заменить. Понаблюдаю за ним ещё недельку.
– Смотри сама.
Какое-то время мы молчим. Игнат раскуривает сигарету, а я любуюсь огнями вечерней Москвы.
– Арин, меня беспокоит твоё настроение в последнее время. Ты точно ничего не хочешь мне сказать?
Смотрит внимательно, выжидающе. Ждёт ответа, но я точно не готова обсуждать своё внутреннее состояние с ним. Что-то подсказывает мне: не поймёт.
– Да всё нормально, – аккуратно освобождаюсь от его объятий и делаю пару шагов в сторону перил.
– Может, махнём в Эмираты на недельку? – предлагает он, вставая рядом.
Идея, конечно, заманчивая, но вряд ли эта поездка поможет справиться с тем беспорядком, что творится в моей голове.
– Мне пока нельзя уезжать…
– Да всё там решилось уже, забей, – уверяет меня он. – Летим?
– У тебя работы полно, ты сам говорил, – неопределённо жму плечом.
– Подождёт работа, – подходит ко мне, дотрагивается до моих волос, а затем проводит костяшками пальцев вдоль скулы. Но, к слову, на ласку это мало похоже. – Мне не нравится, когда моя девочка грустит.
Точнее ему не нравится, что это замечает его окружение.
– Ну извини, я итак чуть щёки не порвала, улыбаясь весь вечер словно чёртов джокер, – бросаю язвительно в ответ.
– То-то и оно, Арин… Что с тобой происходит? – отодвигается, хмурит широкие брови и глубоко затягивается сигаретой.
Испытывает меня внимательным взглядом. Давит.
– Всё в порядке, Игнат. Просто нет настроения, – непроизвольно обхватываю себя руками.
– Замёрзла? – снимает с себя пиджак и накидывает его мне на плечи.
Джентльмен.
– На следующей неделе поедем к моим. Ты как, не против?
– Поедем конечно…
Я так-то против. Как бы помягче выразиться, семья Ахметова от выбора сына не в восторге, особенно его мать. Но наша скрытая неприязнь к друг другу вполне взаимна. Не нравится мне эта женщина.
– Ты давай кончай хандрить, Арин, – сжимает меня в своих ручищах. – Возьми Ренату, устрой себе шопинг, ну или чем вы там бабы себя бодрите. А хочешь… с подружками в клубе повеселись. В пределах разумного, – добавляет мрачно.
Вот уж спасибо за разрешение.
Учитывая его нелюбовь к подобному моему времяпровождению, прямо нонсенс. Хотя я итак пошла бы, если бы захотела. И он прекрасно это знает. Все наши скандалы так или иначе были связаны именно с тем, что я игнорировала его просьбы. Корецкая вообще диву даётся, как он столько времени терпит мои выходки.
– Может, ты и прав, надо бы развеяться, – поправляю ворот его белоснежной рубашки. – Я кстати хотела сказать, что выходные проведу на даче.
– Опять устраиваете сборище? – недовольно интересуется он.
– Да ладно тебе, Игнат, это же мои друзья, – как всегда вступаю в глухую оборону.
– Этот твой белобрысый сёрфер тоже там будет?
Раздражённо вздыхаю. Опять начинает…
Ахметов не переносит Троицкого. Как-то не задалось их общение с самого начала. Игнату крайне не нравится тот факт, что мы с Захаром очень близки. Ревнует страшно, хоть и не подаёт вида. И это притом, что я не раз пыталась ему объяснить: с Троицким нас связывает лишь крепкая дружба. Не понимает, что в голове у сёрфера только Самойлова. Бесполезно что-либо доказывать.
В пятницу утром я еду в салон красоты. Мрачно изучаю отражение в зеркале, пока мой мастер разговаривает с одним из клиентов по телефону.
Выгляжу я неважно. Лицо бледное, осунувшееся, под глазами залегли тёмные круги. Оно и понятно: сплю я до сих пор плохо, аппетит отсутствует, настроение постоянно на нуле. Причина в злосчастном ДТП. Мысли о той ночи не отпускают по сей день. Вон даже пришлось записаться на приём к психологу, потому что моё состояние назвать нормальным никак нельзя.
– Ариш, я вся твоя, – щебечет над ухом Катя. – Делаем всё как обычно?
– Нет, хочу чёрный, – заявляю я уверенно.
Катя перестаёт возиться с инструментами и вскидывает на меня взгляд, полный удивления.
– Ну и шуточки у тебя, Барских. Я аж проснулась моментально, полчаса ходила клевала носом.
– Я не пошутила, Кать. Перекрась меня в тёмный, надоело. Хочу перемен.
– Хм, – Катя пожимает плечами и, что мне всегда в ней нравилось, не пытается отговорить. Скорее наоборот. – Будет бомба!
– Ну и славно…
*********
Пару часов спустя я оцениваю результат. Мне и впрямь очень идёт. Давно надо было решиться. Улыбаюсь и пропускаю глянцевую прядь сквозь пальцы.
– Роковая красотка, – восхищённо выдаёт Катя, любуясь своей работой. – Но по шкале стервозности ты ушла в плюс.
– Да и плевать, смысл строить из себя то, чем не являешься, – встаю с кресла и достаю кошелёк из сумки.
Еду на работу (ну как еду, отец всё ещё не вернул мне мои машины, и передвигаться приходится с водителем). Судя по взволнованному голосу Димы, дела в ресторане обстоят не очень. Вкратце прошу обрисовать ситуацию, и он взахлёб начинает рассказывать историю о том, что вчера под видом посетителя в зале засел какой-то критик. Заявил, что стейк был мороженый и закатил скандал. А потом и того интереснее… Уже сегодня утром к нам нагрянула проверка.
Оценить накалённую обстановку, царящую в ресторане, можно моментально. Кажется, что даже воздух пропитан неким нервяком. Все так активно изображают деятельность… Официанты носятся по залу с перепуганными лицами. Рабочий заменяет перегоревшую лампу у входа, а бармен Толик протирает верхние полки дизайнерского стеллажа. На моей памяти он забрался туда впервые.
Минуя зал, прохожу в коридор. Иду мимо кабинета бухгалтерии. Дверь открыта нараспашку. Администратор Лиза на пару с бухгалтером Светой что-то ищут, разложив папки на столе. На меня налетает официант Боря. Глаза по пять рублей, ни слова из себя выдавить не может. И только я, глядя на весь этот переполох, сохраняю спокойствие.
«Невозмутимый покер-фэйс – наше всё», – как говорит один мой знакомый.
Заглядываю на кухню. Повара, признав во мне начальство, вразнобой здороваются и тут же понуро опускают головы. Толстый мужик неприятной наружности принимается громко отчитывать моего управляющего, по цвету напоминающего переспелый помидор.
– Что за шум? – перебиваю его я.
Мужик, оборачивается, поправляет халат, облепивший его точно вторая кожа, и окидывает меня скептическим взглядом.
– Это ещё кто? – прищуривается, поправляя на голове целлофановую шапочку.
– Барских Арина Викторовна, хозяйка данного заведения, – сообщаю я, забирая свой кофе у официантки.
– Ах, хозяйка! – прищёлкивает языком. – Это многое объясняет.
Вопросительно вскидываю бровь.
— Очень вовремя вы явились, Арина Викторовна! – брызжет ядовитой слюной он. – Ваш рабочий день, согласно графику, не в десять ли начинается? На часах одиннадцать пятнадцать, между прочим.
– Мой рабочий день вас волновать не должен, – отзываюсь, повышая голос. – Что за претензии к нашему ресторану?
– Я закрываю вашу забегаловку! – орёт он.
– С чего вдруг? – смотрю на него в недоумении. – Вы не представились, кстати.
– Потому как в представлении не нуждаюсь, милочка!
Вот это я понимаю самомнение! Раздутое до невероятных масштабов.
– Давайте по существу, кем бы вы там ни были…
– По существу… Да тут у вас нарушений тьма! – он возмущённо всплёскивает руками. – Одно неправильное хранение продуктов чего стоит! Я уже молчу про технологию приготовления!
– И что не так с хранением?
– Да всё не так, дорогуша! Сроки годности отсутствуют, например. А такое понятие как «товарное соседство», судя по всему, вообще не знакомо ни вам, ни вашим подчинённым! – поучительным тоном продолжает отчитывать меня он.
– Мы непременно обратим внимание на ваши замечания, – обещаю я.
– О, полюбуйтесь, пожалуйста! – трясёт прямо перед моим лицом пакетом с гребешками. – Разве можно хранить это тут?
Откуда мне знать можно или нельзя.
Строго смотрю на шеф-повара Костю, но тот старательно отводит глаза.
Ну ясно.
– А вытяжка? Загляните-ка сами, уважаемая Арина, Викторовна! У Вас её вообще не чистят, что ли? Это ж полная антисанитария!
От его мерзкого, звенящего на высоких нотах голоса ко мне на радостях возвращается её Величество мигрень.
– Почему повар без колпака? – вопит на Самвела, дёрнувшегося в сторону от неожиданности. – Возмутительно!
– Убавьте децибелы, в зале посетители, – обращаюсь к нему я.
– Вы хотели сказать ваши ПОСЛЕДНИЕ посетители! – давит мерзкую ухмылочку.
Жабу. Точно, он напоминает мне большую, гадкую жабу.
– Что-то ещё?
– Нет, ну это просто наглость и невежество! – поражённо качает головой. – У вас будут большие неприятности, обещаю!
Закатываю глаза и поворачиваюсь к Диме.
– Таак, я к себе, как только эта новоявленная Елена Летучая тут закончит, сообщи мне.
Беляев растерянно кивает и торопится догнать товарища инспектора, отправившегося исследовать соседнее помещение – подсобку.
Пользуясь случаем, спешу убраться из кухни. Иду по коридору и уже поворачиваю направо в сторону зала, когда слышу обрывок разговора администратора и бухгалтера.
Ближе к вечеру персонал ресторана передвигается уже на полусогнутых, а мимо кабинета директора так и вовсе – тихо и не дыша. Потому что Стерлядь в моём лице, мягко говоря, не в духе. Разговор с инспектором Роспотребнадзора выходит не из приятных. Приходится по новой заслушать нескончаемый список претензий и замечаний, о которых жаба разглагольствует битый час. И чем дольше этот хрыч говорит, тем яснее я понимаю: отделаться конвертом не получится. Не возьмёт… И тех, кто натравил его на мой ресторан – не сдаст.
С откупом так и получается. Когда я устаю всячески намекать и задаю вопрос о необходимой сумме в лоб, Корнелюк лишь петушится ещё больше. А потом вообще начинает угрожать статьёй. Мол взятку ему предлагаю.
Конечно предлагаю, разве не так решаются подобные проблемы?
Поостывши, товарищ инспектор принимается снова промывать мне мозги. Сперва я просто слушаю, потом начинаю спорить, а после и вовсе решаю-таки выставить его за дверь, но внезапно передумываю. Причина – серия фотографий, обнаруженная мною на странице Корнелюка, изучать которую я стала от скуки.
В голове тут же зреет план. Глупый и странный, но я, сменив гнев на милость, практически умоляю Генриха Виссарионовича дать нам возможность исправить все косяки и реабилитироваться в кратчайшие сроки.
Однако Жаба-Роспотребнадзор остаётся верен себе, по телефону бесстрастно отдаёт кому-то команду на выписку штрафов и торопится покинуть ресторан. Дескать итак исчерпал лимит отведённого на нас времени.
Бросает напоследок фразу о том, что явится утром, и практически умершая надежда воскресает внутри меня птицею Феникс.
*********
В семь решаю приостановить приём заказов, проводить клиентов, коих итак было немного, и закрыть ресторан. Собираю летучку, на которой должны присутствовать все без исключения.
– Сегодня никто не уходит домой до тех пор, пока не будут отработаны замечания Корнелюка, – сообщаю я сотрудникам, собравшимся в зале.
На их лицах весьма красноречиво отражается всё, что они думают по этому поводу. Энтузиазмом там и не пахнет, но мне как-то плевать.
– Каждый из присутствующих получает зарплату за то, что исполняет свои должностные обязанности. И, как показала сегодняшняя проверка, с ними мы справляемся неважно. Или, может, со мной кто-то не согласен? – окидываю персонал недовольным взглядом.
– Арина Викторовна, ну может не стоит вот так всех под одну гребёнку, – набравшись смелости, заявляет Света.
Ты смотри-ка… На себя, видимо, намекает.
– Вы правы, Светлана Алексеевна, – киваю, соглашаясь. – У меня нет претензий только к одному работнику, – делаю паузу, – Татьяне.
Света, сперва воспринявшая похвалу на свой счёт, глядя на официантку, демонстративно кривит рот. Та робко произносит в ответ короткое «спасибо» и опускает голову.
– Татьяна, я прошу вас взять шевство над новенькими. Им не помешало бы у вас поучиться, – смотрю на двух девочек-официанток и понимаю, что даже не знаю их имён.
– У меня? – она растерянно хлопает своими глазищами. Будто я сказала нечто невероятное.
– Светлана Алексеевна, вы нашли те документы, которые просил Корнелюк? – обращаюсь я к бухгалтеру, стараясь заглушить в себе неприязнь.
Потому что в голове всё ещё звучит их с Лизой диалог.
– Не все…
– Очень плохо, что не все. Сегодня Роспотребнадзор, а завтра финансовая проверка может нагрянуть… Боюсь, даже суммарной зарплаты коллектива не хватит на то, чтобы покрыть все расходы.
– Да найду я эти документы, – цедит она сквозь зубы.
– Конечно найдёте, в противном случае, вы будете уволены, – информирую я ледяным тоном.
– Я в этом ресторане работала, ещё когда вы в школу ходили, – обиженно поджимает губы и вздёргивает вверх подбородок.
– Меня волнует не выслуга лет, а качество, – отвечаю я ей.
– Ну уж свою работу я выполняю, – продолжает спорить она.
– Согласна, выполняете. Вопрос в том, насколько хорошо, – мой голос по-прежнему остаётся ровным и безэмоциональным. – Отправляемся искать документы, Светлана Алексеевна, – даю понять, что наш с ней разговор окончен.
Одинцова резко поднимается со своего стула и, одёрнув узкую юбку-карандаш, ураганом уносится в сторону бухгалтерии.
– На кухне – полный бардак, Костя, – отчитываю я шеф-повара. – Неужели так сложно проставлять везде сроки годности и хранить чёртовы гребешки правильно?
– Арина Викторовна, да мы временно их со свининой положили, просто места не было, – беззаботно отмахивается он.
– Подселять продукты надо с умом, – язвит повар Лёша.
– Грэбэшок свиньэ нэ товарищ, – глубокомысленно заключает Самвэлл.
Костя хохочет. Другие повара тоже смеются, оценив шутку коллеги. Самвэлл довольно улыбается, но, перехватив мой отнюдь не весёлый взгляд, тут же сникает.
– Не устраивайте клоунаду. Идите лучше изучайте тонкости товарного соседства, – смотрю на него строго. – И что с вытяжкой? Там реально уже чернь непроглядная, хоть трубочиста вызывай! – вспоминая недопустимую грязь, спрашиваю я.
– Почистим, – обещает горе-шеф.
Почистят они…
– Дальше… То, что происходит здесь в зале, как я поняла, не контролируется никем. И спрашивается, за что я плачу деньги администратору?
Лиза усердно разглядывает свой маникюр, делая вид, что речь сейчас не о ней.
– Официанты еле ползают, заказы принимают медленно, меню не знают. Да, Борь?
– Выучу, – бормочет он себе под нос.
– Ты полгода здесь работаешь. Давно пора! А в баре у нас угощают исключительно льдом, да? – поворачиваюсь к бармену, беспечно покручивающему пальцами стакан.
– Так мы это… всегда так делаем… – пожимает плечами он. – В целях экономии разбавляем с вашего одобрения.
Мои брови от удивления медленно ползут вверх. Повар Костя покашливает в кулак, а бармен под красноречивым взором Лизы стремительно заливается краской.
Сердце падает куда-то вниз, я в смятении смотрю на друзей.
– Да не дрейфь, Ариш, твоя фамилия там не фигурирует, – заметив тень испуга и ужаса, застывшую на моём лице, сообщает Рената.
Я шумно выдыхаю. Как и прежде, меньше всего на свете, я хочу, чтобы детали того ДТП были преданы огласке. Не из-за собственной шкуры, нет. Я переживаю за репутацию отца.
– Я случайно на неё наткнулся, – Захар кладёт на стол глянцевую газету и пододвигает её ко мне.
Нехотя подсвечиваю экраном статью.
«Громов. Попал не на олимпиаду, а в ДТП»
«Не так давно на улице Академика Скрябина снова сбили пешехода. Им оказался пловец сборной России, двукратный призёр чемпионата мира, двадцатишестилетний Максим Громов.
Как нам стало известно, ДТП произошло ночью, около месяца тому назад. О случившемся сообщил тренер Громова. Рассказать правду о спортсмене пришлось после того, как выяснилось: Громов не сможет поехать на олимпиаду по состоянию здоровья. Как пояснил в кратком интервью Никита Сергеевич Краськов, Максим получил серьёзные травмы и чудом остался в живых.
На сегодняшний день о состоянии спортсмена мало что известно. Громова выписали из больницы, но он отказывается встречаться с журналистами и не даёт интервью.
В ленте одной из социальных сетей удалось найти ветку о том ДТП. Однако и там большинство сообщений удалены. По какой причине – остаётся лишь догадываться. Как уверяют очевидцы, Громова сбил чёрный седан марки Мерседес, за рулём которого была девушка, находящаяся в состоянии алкогольного опьянения…
Читаю текст, но информацию улавливаю лишь отрывками.
– Я не пила тогда… – оправдываюсь тихо.
– Арин, забей, это ж паршивая жёлтая газетёнка! – успокаивает меня Рената.
— Оказывается, тот парень – профессиональный пловец, – задумчиво произносит Захар. – Ты знала? Борис или отец упоминали об этом?
– Я не спрашивала, говорила ведь уже, – отвечаю раздражённо.
– Да не факт, что это он вообще! – снова вклинивается Рената.
– Да ну конечно! Слишком до хрена совпадений. Дата, улица, марка авто и его фамилия.
Я молча смотрю на фотографию.
Он. Точно он. Только без бороды.
Я всё никак не могла вспомнить тот роковой момент… и его лицо. Но сейчас… каким-то шестым чувством ощущаю, что это и есть тот самый парень. Парень, которого я сбила.
– А он очень даже хорош собой… — замечает Рената, разглядывая изображение пловца.
– Кто о чём, – устало вздыхает Троицкий.
На снимке Громов демонстрирует медаль и улыбается.
– Арин… – осторожно зовёт меня Захар. – Как думаешь, это всё-таки он?
– Он, – киваю и подношу к губам стакан.
– Ну и к чему ей эти подробности? Вот ты не мог смолчать про эту газетёнку, да? – начинает нападать на Троицкого подруга.
– Я посчитал нужным сказать ей, ясно? – тут же в ответ вспыхивает он. – Она же сама мучается, не видишь?
– О, ты несомненно помог ей сейчас! В очередной раз напомнил о том, что из-за неё чуть не откинулся пешеход!
– Корецкая, да ты себя послушай… – морщится словно ему неприятно с ней разговаривать.
– Она бы уже забыла обо всём, если б не ты! – ругает Захара Рената. – Пилишь и пилишь её методично, день ото дня!
– Я хочу, чтобы она снова стала собой, понятно? Ты дальше своих утиных губ ничего не замечаешь, не? – орёт на неё он.
Так, ладно, с меня достаточно.
Опрокидываю в себя ещё один шот и встаю.
– Ты куда? – хмурится Захар.
– Домой, голова болит весь вечер, – бросаю на стол купюры и забираю сумку.
– Арин, давай я отвезу тебя, – поднимается следом, но я останавливаю его, касаясь рукой плеча.
– Не надо, Захар, спасибо. Я хочу прогуляться. Одна.
Он хочет сказать что-то ещё, но я прощаюсь с ними и уверенно направляюсь к выходу.
Хочется поскорее уйти из этого клуба, хотя именно здесь я и собиралась снять напряжение.
Хочется сбежать от своих друзей. Потому что я не готова выворачивать душу наизнанку. Даже в благодарность за то, что они беспокоятся обо мне.
Хочется спрятаться. Снова. Так и живу весь июнь. Сама себя жалею. Утешаю. Оправдываю. Уговариваю. И пытаюсь... Пытаюсь вычеркнуть тот страшный день из памяти. Ведь парень жив, и это главное. Наверное…
Вспышка молнии разрезает почерневшее небо. Раскаты грома вынуждают прибавить шаг. Каблуки спешно стучат по новенькой плитке, которой касаются первые крупные капли дождя. Ветер подхватывает мои волосы, и вскоре начинается самый настоящий ливень. Хлещет по лицу, пробирается за шиворот, и дрожь вполне теперь можно списать на холод.
Такси удаётся поймать не сразу. В салон потрёпанного жизнью Рено я запрыгиваю уже мокрая до нитки. Называю адрес и снова отдаюсь мрачным мыслям на растерзание. И все они конечно связаны со статьёй, текст которой намертво отпечатался в моей памяти.
Квартира встречает меня оглушительной тишиной. Скидываю насквозь мокрые туфли и, не зажигая ламп, плетусь на кухню. Достаю с полки бутылку дорогого виски и стакан.
Так и спиться недолго… В который раз пытаюсь утопить совесть в алкоголе. Да вот только помогает едва ли.
Иду на балкон, по пути захватив из ванной комнаты большое махровое полотенце. Накидываю его себе на плечи, достаю из пачки сигарету и щёлкаю зажигалкой.
Может, поможет психотерапевт, к которому я записана на завтра? В конце концов, пусть выпишет мне какие-то препараты! Я хочу нормально спать, есть. Жить нормально хочу! Как раньше!
Включаю телефон. Яблоко горит целую вечность. Затягиваюсь и устало потираю глаза. Уведомления начинают сыпаться одно за другим. Игнорируя пропущенные вызовы и сообщения, захожу в браузер. Сама не знаю зачем, забиваю в строке поиска «Громов Максим пловец 26 лет».
Листаю фотографии, читаю краткие заметки. Публичной жизнь обычного российского спортсмена не назовёшь. Занимается плаванием с семи лет. Отучился на факультете экономики. Не женат, детей нет.
Сижу и второй час кряду тупо пялюсь в отчёт. Стол завален бумагами, но я, как человек совершенно не математического склада ума, мало что во всём этом понимаю. Понимаю только одно: суммы не сходятся там, где должны.
Стук в дверь отвлекает меня от надоевших таблиц.
– Войдите.
– Арина Викторовна, – в кабинет заглядывает взволнованная Лиза. – Там это…
Глаза у неё, надо сказать, по пять рублей.
– Ну что такое? – уже начинаю на автомате переживать и я.
– Выдру привезли! – пищит она громко.
– Ах это… – отмахиваюсь я. – Напугала меня своим видом. Пусть несут сюда, – командую, откладывая в сторону бумаги.
– Ага, хорошо, – кивает она, явно не понимая, что происходит.
Чёрт, совсем забыла про эту выдру!
Да я вообще сегодня какая-то в край рассеянная. Наверное, потому что опять глаз не сомкнула. Не шёл сон и всё... Смотреть в потолок ночь напролёт уже стало нездоровой традицией.
Разозлившись, поехала ранним утром в ресторан. Проверить, как подчинённые устранили замечания Роспотребнадзора. Прошарила всё от и до, и тут же позвонила техничке и поварам для того, чтобы вызвать их на работу. Потому что вытяжку мужики так и не почистили. Не успели, видите ли.
Костя начал выкручиваться и сочинять на ходу, якобы утром они итак собирались это сделать. Ну-ну... Так и поверила.
В остальном ребята и Дима вроде не подвели. Такого порядка ресторан, признаться, не видел уже давно.
– Здравствуйте, Арина! – здоровается со мной мужеподобная тётка, одетая в безразмерный чёрный балахон. – Я – Светлана, заводчик, мы с вами общались по телефону.
–Доброе утро, – отвечаю я, поднимаясь. – Так и поняла. Проходите.
– Уж не здесь ли вы собираетесь держать моего Мотю? – в ужасе спрашивает она.
– Мотю? – мои брови медленно ползут вверх. – У него уже и имя есть?
– Придумаете своё, если пожелаете, – недовольно отвечает она. – Вот оно ваше чудо.
Женщина с гордостью демонстрирует мне зверька. Я смотрю на маленького представителя семейства куньих и озадаченно закусываю губу.
Корнелюк точно вальтанутый на всю голову.
– Я так понимаю, познаний о выдрах у вас ноль, – делает очень правильные выводы эта мадам. Наверное, на моём лице застыло то ещё выражение. – Вы вообще в курсе, что этим удивительным созданиям необходимы определённые условия? Это вам не игрушка какая-нибудь!
– Да всё есть, – спешу остановить её пламенную речь. – Бассейн, жилая зона и прочие примочки. Человек, которому я хочу сделать подарок, разбирается в тонкостях содержания этих… питомцев.
– Он как, адекватный? – недоверчиво прищуривается она.
– Вполне себе да.
Но с этим я бы поспорила.
– У него как раз самец погиб недавно. Осталась девочка, – поясняю я, вспоминая пост Корнелюка под фотографией. – Тоскует теперь.
– Да, они друг к другу привязываются. Что ж, тогда торжественно вручаю, – деловито передаёт мне странное, гладкое нечто. – А сейчас я бы хотела получить свои деньги и уйти. Тороплюсь. Дела, знаете ли…
– Конечно, вон там на столе вся сумма, – сообщаю я, с опаской скосив глаза на не в меру любопытную выдру.
– Прекрасно. Удачи и всех благ! Надеюсь, Мотя попадёт в надёжные руки, – качает головой она, глядя на то, как я пытаюсь справится с вертлявым зверьком.
– Спасибо. До свидания.
Она скрывается за дверью, а я боязливо наблюдаю за тем, как это усатое чудовище пытается отгрызть мне пальцы. Хочется трусливо пискнуть: «Светлана, пожалуйста, вернитесь!», но я вовремя себя останавливаю.
Что я с выдрой не справлюсь, что ли? Тем более, Корнелюк должен уже скоро явиться.
Животина задирает голову, и с интересом разглядывает меня своими маленькими, кругленькими глазками. Мы изучаем друг друга несколько секунд. Я в шоке от выдры, выдра в шоке от меня.
– Есть хочешь, что ли? – предполагаю я. – Сейчас Костю попросим организовать тебе завтрак.
Выдра издаёт какой-то странный звук и снова принимается играть с моими пальцами.
Жесть. И кого только люди дома не держат!
*********
Частная клиника в центре Москвы оказывается весьма любопытным местечком. Посетители – те ещё персонажи. Выражение «с пулей в голове» как нельзя лучше характеризует присутствующих.
Чего только стоит худощавый мужик в очках, с лицом маньяка складывающий носовой платок таким образом, чтобы все его края идеально совпадали. Я наблюдаю за его третьей попыткой, подозревая, что четвёртой всё же не миновать…
Из кабинета Левашова выходит пожилая дама. Эдакая модная старушенция в красном платье и широкополой шляпе. Сперва, прощаясь с врачом, она улыбается и хихикает как девчонка, а после, уже когда идёт по коридору, вдруг начинает разговаривать сама с собой. При этом, настроение её меняется так резко, что становится жутковато.
Проходя мимо, она произносит фразу «мерзкое отродье». Её слова явно предназначаются не мне, и от этого не по себе ещё больше. Клянусь, вспомнила фильм про изгнание дьявола. Уж слишком напугал меня её злой голос и бесноватый взгляд.
– Привет, – заговорщицки подмигивает мне блондинка, сидящая напротив.
Она разглядывает меня с нескрываемым интересом уже минут десять, не меньше. Вопросительно вскидываю бровь.
И почему я вообще до сих пор в коридоре? Что это за приём по записи такой, когда ты вынужден сидеть в очереди и томиться в ожидании. Тоже мне супер клиника!
Девушка встаёт, и я замечаю ещё одну деталь: она, что называется, «глубоко беременна». Присаживается справа от меня и улыбается, обнажая нехилые такие зубы. Идеальные, почти как у меня. Да, стоматолог с ней поработал как надо, не поспоришь.
– Скажи, что мы выглядим вполне себе здоровыми на фоне этих, – почти шёпотом произносит она, легонько толкая меня плечом и кивая в сторону дёрганой женщины.
После сеанса с Левашовым я чувствую себя ещё хуже. Ничем не помог мне этот чудесный доктор. Я-то думала, что посещение психотерапевта решит мои проблемы, а оказалось всё с точностью да наоборот.
Левашов без особого энтузиазма задавал донельзя банальные вопросы и сверлил меня тяжёлым взглядом. Честно говоря, к задушевной беседе атмосфера не располагала совсем, и открываться ему у меня не было никакого желания. Может, поэтому всё как-то не задалось с самого начала. Не получилось у меня довериться постороннему человеку, пусть и врачу…
Уже пятнадцать минут спустя я устала от этой бесполезной беседы и заявила напрямую: обсуждать ДТП я не могу. Попросила его выписать мне какие-нибудь таблетки, потому что не могу спать и совсем потеряла аппетит.
Левашов в ответ лишь покачал головой и усмехнулся. Сказал, что мне стоит прийти к нему ещё раз. Когда буду готова к откровенному разговору. Таблетки он мне не выписал. Зато порекомендовал принимать травяные сборы.
Сборы!
Когда я возмутилась и начала обвинять его в том, что не получила никакой помощи, он снова начал улыбаться. Смотрел на меня так, как смотрят на глупых, несмышлёных детей.
«Ариночка, мне очень жаль, но, судя по всему, помочь себе на данном этапе можете только вы сами».
Супер. Ну уж нет. Второй раз сюда я точно не пойду. Пустая трата времени!
*********
Ближе к вечеру я забираю Захара у его дома.
– Как дела, Ариш? – осторожно интересуется он. После нашего разговора в клубе, мы не пересекались.
– Нормально.
– А жаба из Роспотребнадзора не душит?
– Нет. Страйк, – довольно улыбаюсь я. – Подаренная мною выдра умилила его до глубины души. Ты не представляешь, что с ним творилось. Этот старикан разрыдался в моём кабинете как ребёнок.
– Сработало.
– Да, но чего мне это стоило! Я чуть не рихнулась, когда осталась с этим придурковатым зверем наедине. Еле вытерпела его за те полчаса, в течение которых дожидалась Корнелюка. До чего ушлая скотина! Такого мне там наделал в кабинете, ни на секунду оставить нельзя!
– Так это ж дикое животное, конечно. Ещё и хищник. Я вообще против их содержания в качестве домашних питомцев. Бред.
– Я испсиховалась вся! Провода пожрал, вазу разбил, диван подрал, нагадил!
Захар хохочет.
– Вот поэтому я даже собаку заводить не хочу. Гемор один.
– Ну, в этом мы похожи, – улыбаюсь я и делаю музыку погромче.
Как и планировали, направляемся на дачу, но перед этим решаем заехать на кладбище.
Сперва заходим к моей матери. Оставляем цветы, стоим пару минут, глядя на безмолвный, чёрный памятник с изображением красивой, молодой женщины, и отправляемся на могилу Троицкого-старшего.
– Привет, па, — по обыкновению здоровается с отцом Захар.
Как по мне, говорить с теми, чьё тело под землёй – сущая глупость. Но Троицкий убеждён в том, что умершие нас слышат. На тему души и потустороннего мира он может рассуждать часами. И не дай бог это слышит Корецкая. Как зацепятся языками, не разнять… Недавно Рената заявила, что, если верить его теории относительно существования иного измерения, то тогда она, с вероятностью до ста процентов, достанет Троицкого в аду, в который все мы непременно попадём.
– Оградку надо покрасить, – озвучивает он свои мысли.
– Найми кого-нибудь. А хочешь, нашего рабочего Руслана сюда отправим?
– Нет, не хочу, я сам, – ожидаемо отказывается. – Хоть после его смерти сделаю что-нибудь полезное.
Поднимается ветер, и я, кутаясь в джинсовую куртку, наблюдаю за парнем, присевшим у могилы.
Виталий Троицкий умер от онкологии год назад. Для Захара, не общавшегося на тот момент с отцом, эта новость оказалась настоящим ударом.
– Видишь, Ариш, как бывает… И хотел бы что-то изменить, а не могу.
Касаюсь его плеча в знак поддержки. Встаёт, отступает на шаг и тяжело вздыхает.
– Знаешь, как тяжело на сердце… – опять начинает терзать себя он. – Как подумаю, что сам лишил себя последнего разговора с ним…
Стискивает зубы и дёргает головой.
– Ты же не знал…
– Я мог услышать его. Мог сказать ему что-то важное. Мы ведь так и не помирились, а я хотел… Готов был наплевать на свою глупую гордость!
– Захар, не надо, – обнимаю его и ласково утыкаюсь в шею.
– Я вёл себя с ним как последнее дерьмо.
– Он ведь тоже часто был не прав, – спорю с ним я.
– Да неважно, что бы он ни делал в прошлом, надо было ехать к нему, когда он заболел, – глухо отзывается Захар.
– Не накручивай себя.
– Я не был с ним рядом. Ни до операции, ни после. Все заботы переложил на мать. Которая, к слову, хоть и была в разводе с Троицким, но всё же, в отличии от меня, нашла в себе силы на то, чтобы помочь ему. А я? Сидел как последняя мразь в Австралии. Думал, манипулирует как всегда. Даже не подозревал, что не выкарабкается…
В его голосе столько боли, что мне невольно становится не по себе. Я обнимаю его крепче и целую в щёку, слегка покрытую щетиной.
– Ты хотя бы знал его. Слабое утешение, но всё же. Свою мать я даже никогда не видела. Не имела возможности прикоснуться к ней, поговорить, узнать, какая она…
– Я теперь всю жизнь буду мучиться, Арин, – вдруг признаётся он. – И легче, знаешь, не становится. Ужасно понимать, что ты мог поступить иначе и не поступил… Проще ведь было спрятаться. Переложить ответственность. Сделать вид, что ситуация просто меня не касается.
– Захар…
Проще ведь было спрятаться. Переложить ответственность. Сделать вид, что ситуация просто меня не касается.
Отчего-то, совершенно неожиданно, его слова глубоко цепляют меня. Царапают острыми краями, забираются под кожу. Вынуждают провести параллель и задуматься о собственном малодушии.
Прокручиваю в голове последний месяц своей жизни и внезапно становится мучительно стыдно и невыносимо гадко… Никогда ещё не чувствовала подобного отвращения к себе.
Не люблю я эти традиционные ежемесячные вечера. Одно дело проводить время вдвоём с отцом, и совсем другое – терпеть присутствие Кристины.
Их союз по сей день для меня словно чёртова кость в горле. До сих пор не понимаю, как это случилось. Просто в голове не укладывается. Кто бы мог подумать, что отец заинтересуется моей университетской подругой. Станет с ней встречаться, спать. Я не была готова к такому повороту. И уж точно не была готова к тому, что он на ней женится.
Самое отвратительное, что этой «чудесной» новостью меня ошарашили в тот же день, когда я узнала про их связь. А узнала я про их роман совершенно случайно. Увидела лучшую подругу и любимого папочку в ресторане. Мне хватило и секунды, чтобы всё понять.
На отца тошно было смотреть! Обнимал Кристину, прижимая к себе, широко улыбался, и то и дело нацеловывал её плечи и руки. Подруга, шестым чувством ощутив мой тяжёлый взгляд, повернула голову. Да так и опешила. А когда я направилась к их столу, начала лихорадочно отцеплять руки моего папаши от своего туловища.
Отцу это явно не понравилось. Однако выражение его лица изменилось, стоило ему увидеть меня. Он несколько растерялся, правда достаточно быстро взял себя в руки. Отодвинулся от своей спутницы, поднялся с кожаного дивана, расправил пиджак и, нахмурившись, стал ждать звездеца. Понял, что собираюсь высказать им всё то, что я о них думаю. Не откладывая. Без цензуры.
Скандал тогда я закатила знатный. Кристину схватила за патлы, цвета воронова крыла, и у всех на виду поволокла на улицу. Там же залепила ей звонкую пощёчину. Не могла поверить в то, что эти двое снюхались за моей спиной. А тот факт, что они надумали скрывать от меня свои отношения и вовсе оскорбил до глубины души. На тот момент расценить это можно было лишь как двойное предательство.
Как сейчас помню… Отец закрыл собой уязвлённую Кристину, прижимающую ладонь к горящей щеке, и начал говорить такие вещи, от которых становилось дурно. А когда он заявил о серьёзности своих намерений, я вообще выпала в осадок. Тогда и поняла, что потеряла не только подругу, но и отца, судя по всему, в конец ополоумевшего к старости.
Позднее, конечно, пришлось наступить на жабры своей гордости. С ним я помирилась, а вот Кристину до сих пор не могу видеть в нашем загородном доме, несмотря на то, что со дня их свадьбы прошло уже два года.
– Дочка, рад тебя видеть, – крепко обнимает меня отец.
– Ну пап, – недовольно морщусь я. – Раздавишь.
Он целует меня в лоб и нехотя отпускает.
– Худючая стала. Опять на диете? – неодобрительно качает головой он.
– Нет.
– Проходи. Кристиночка как раз ужин приготовила.
Его слащаво приторное «Кристиночка», как обычно, режет слух.
– Сама, что ли? – фыркаю удивлённо.
Всегда считала, что Кристина и кухня – дохлый номер.
– Арин…
Этот его взгляд выражает немую просьбу. Снимаю туфли и тяжело вздыхаю.
– Вы завели кота? – растерянно смотрю на мяукающее животное, появившееся из ниоткуда.
– У матери Кристины началась аллергия, вот и забрали временно к себе.
– Больше некуда было пристроить? – интересуюсь я недовольно. – У тебя же у самого аллергия!
– Я пью препараты.
– Ты же терпеть котов не можешь! – продолжаю нападать на него я.
– Потерплю, – пожимает он плечом.
Потерплю…
Как же меня раздражает эта не присущая ему гибкость. Да, Виктор Барских на работе и Виктор Барских дома – это два разных человека, но не до такой же степени! Порой я просто его не узнаю.
– Как дела на работе? – приобнимает меня за плечи, когда мы идём в зал.
– Нормально.
О проблемах в ресторане я решаю ему не говорить. Удалось ведь всё решить своими силами.
– Точно всё в порядке?
– Я же сказала, да, – повторяю натянуто.
Странно, что он спросил ещё раз. Неужели кто-то из персонала ему постукивает?
– Хорошо, если так. Ты же знаешь, что я всегда готов помочь тебе.
– Сама справлюсь, спасибо.
– Это похвально, – кивает он, и губы едва заметно дёргаются в улыбке.
Заходим в зал. Тамошняя обстановка начинает нервировать моментально.
– Привет, Арин, – чересчур мило здоровается со мной Кристина, изображая при этом бурную деятельность.
Фартук нацепила. Строит из себя хозяйку. Как же бесит…
– Здравствуйте, Арина Викторовна, – улыбается мне Соня.
– Добрый вечер, Сонечка.
А вот нашу повариху я очень даже рада видеть. Этой женщине надо памятник при жизни поставить. Она стойко терпела мои капризы на протяжении пятнадцати лет. Баловала меня кулинарными изысками и всегда была добра по отношению ко мне. И да, только она умеет готовить удивительно воздушную запеканку.Такой нигде не найти.
– Не устала? – отец обнимает Кристину и утыкается носом ей в шею. Та показушно зажмуривается от удовольствия.
– Отчего бы ей устать… – комментирую я громко, стреляя глазами в их сторону.
– Что ты, совсем нет, – качает головой она и проводит рукой по его волосам.
– Можно при мне не лобызаться? – не выдерживаю, когда дело доходит до поцелуя.
Вот прямо до рвотного рефлекса, клянусь.
Нехотя отлипают друг от друга.
– Всё готово, приглашаю к столу, – объявляет Кристина с тупой улыбкой на лице. – Сёмгу по-новому рецепту запекла. И Цезарь с креветками вроде удался.
– Ключевое слово вроде, – сажусь на своё излюбленное местечко.
– Арин, прекрати, – строго смотрит на меня отец.
Закатываю глаза.
Последующие полчаса проходят по традиции напряжённо. Кристина изо всех сил пытается выдержать мои колкие фразочки, но её улыбка неотвратимо гаснет всё больше.
Позвали – терпите.
Вяло ковыряю вилкой салат Цезарь и с трудом сдерживаю в себе очередной порыв съязвить. Потому что отец то и дело нахваливает кулинарные таланты его жёнушки.
С лёгкостью достать адрес Громовых я могла бы через Бориса, нашего адвоката. Но обращаться к нему нет никакого желания. Он ведь тут же передаст всё отцу, и тогда, боюсь, мой боевой настрой сойдёт на нет. Потому что идея отправиться в гости к пострадавшему ему понравится вряд ли.
Поразмыслив, прошу помощи у одного своего знакомого. И вот уже утром следующего дня на телефон приходит заветное сообщение. Которое застаёт меня врасплох. Не думала, что нужная мне информация появится так быстро…
– У тебя всё в порядке? – слышу фоном обеспокоенный голос Евы, изъявившей желание выйти поработать с документами.
– Да.
Она кивает и возвращается к бумагам, а я ещё раз читаю смс.
– Здрасьте, а что, собственно, происходит в моём кабинете? – отвлекает меня от телефона ошарашенная Света, застывшая на пороге.
– Финансовая проверка, – невозмутимо объявляет Ева, пока я туплю. – И да, вы не дома, ничего ВАШЕГО в этом заведении нет.
Вот это да… Света от такого заявления аж покраснела вся.
– А предупредить о проверке вы разве не должны были? – насупившись, недовольно интересуется бухгалтерша.
– Не должны были. Вы давайте, стульчик сюда несите. Включайтесь в работу. У меня есть вопросы, – командным тоном вещает блондинка.
Я в шоке смотрю на свою новую знакомую. Не подозревала, что эта странная, вечно хохочущая девчонка умеет вот так разговаривать. Неожиданно.
– Почему опаздываем? – решаю эмоционально добить и без того начавшую нервничать Свету.
– Я предупреждала на прошлой неделе, что задержусь, – выплёвывает она, исподлобья разглядывая Еву, с комфортом расположившуюся в её кресле.
– Что-то я такого не припомню.
– Неудивительно, у вас ведь столько дел! – язвит Света в ответ.
– Нет, у меня Вы не отпрашивались точно, – уверенно качаю головой. – Вычту эти два часа из вашей зарплаты, Светлана Алексеевна, – уже на выходе сообщаю я, и прямо спиной чувствую её гневно-ненавидящий взгляд.
*********
Весь день я дёргаюсь. Персонал, ощущая мою нервозность, старается по возможности не попадаться мне на глаза. Все тихонечко и слаженно работают, что не может не радовать.
А вот я работать спокойно не могу. За что бы не бралась, отвлечься не получается. Мысли всё время возвращаются к предстоящей встрече. Кружат точно стая ворон, мешая сосредоточиться.
И вот последние минут сорок я сижу амёбой в своём дорогущем массажном кресле и думаю о том, когда именно стоит нанести визит Громовым.
Завтра? Послезавтра? Через неделю?
Тут и психолог не нужен, чтобы понять: я тупо отодвигаю этот день. Как нечто страшное и неизвестное.
Страшное? Всё самое страшное уже произошло, разве нет? Ты его сбила. И не захотела брать на себя ответственность за случившееся. Твою проблему решили, парень тоже идёт на поправку. Всё сложилось как нельзя лучше. Нужно просто навестить его и, наконец, успокоиться.
Повторяю последнюю фразу как мантру и около четырёх звоню Корецкой, решая не откладывать неизбежное на потом. Однако меня ждёт разочарование. Одолжить свой автомобиль Рената не может, ибо накануне ночью, опять же пребывая в приподнятом, хмельном настроении, она решила отправиться к Троицкому. Видите ли ей захотелось обнять его.
Обняла. Только не Захара, а столб на парковке. И пятидесяти метров не проехала. Спасибо, хоть сама не пострадала. Отделалась здоровенной шишкой, красующейся теперь у неё на лбу. О руль приложилась неслабо.
Единорог блин.
Ехать с водителем я не хочу. Почти уверена, что Григорий всё передаёт отцу. Поэтому остаётся только один вариант: такси. Заказываю машину к шести. К этому моменту успеваю успокоиться и получить доставку из соседнего гипермаркета. В большом экологически чистом бумажном пакете всё необходимое: соки, фрукты и другие полезности. Не идти ведь с пустыми руками, хоть я и с трудом представляю, как буду вручать этот пакет. Где гарантия, что содержимое не окажется у меня на голове…
Ненавижу ехать в машине на месте пассажира. Тем более сзади. Но садиться вперёд в такси нет никакого желания.
Диктую адрес и только когда водитель начинает строить маршрут до района Текстильщики, в полной мере осознаю, куда еду.
Удачное ли время я выбрала? Что говорить и как себя вести? Пустят ли меня на порог? И стоит ли вообще туда соваться? Ведь реакция пострадавшего и его семьи может быть какой угодно…
Вопросы безжалостно атакуют воспалённый мозг. Таксист пытается завязать непринуждённую беседу, а я вроде и слышу его, но не слушаю совершенно. Проигрываю в голове варианты событий и с каждой секундой, неминуемо приближающей меня к встрече с Громовым, нервничаю всё сильнее. Ладони предательски потеют, пульс учащается.
Как назло снова перед глазами проносятся детали той роковой ночи. Дорога, свет фонарей, телефон… Педаль тормоза в пол. Растерянный взгляд пешехода и момент удара. До сих пор мороз по коже. Смотрела в боковое зеркало и думала лишь о том, что убила его…
Как Он отнесётся к моему визиту? Выставит вон? Или даст высказаться? А что, собственно, можно сказать в такой ситуации?
Пока стоим в пробке, я всерьёз раздумываю на тему того, чтобы бросить эту кажущуюся глупой затею и трусливо сменить маршрут. Но что-то меня останавливает. Наверное, я просто устала бороться с собой и собственной совестью. Заключить с ней пари так и не удалось, увы…
– Приехали, девушка, – слышу голос таксиста. – Вас ждать?
– Нет, – смотрю по сторонам.
Я и не заметила, как мы оказались в одном из дворов ЮВАО.
– Могу подождать, а то знаете ли, тут район не совсем благополучный. Особенно эта местность.
– Спасибо, но ждать не нужно, – открывая дверь, сухо повторяю я.
Сказала же «нет».
О жизни в Текстилях я наслышана. Бывшая одногруппница Наташа Пенькова регулярно рассказывала нам истории про этот злачный, заурядный район. Район, известный бывшим заводом АЗЛК и заведениями из 90х. Помню её жалобы на коллапсы в метро и местный контингент, с которым не хочется иметь ничего общего.
Я стою на пороге чужой квартиры и пытаюсь сообразить, как вести себя дальше. Попасть-то я сюда попала, но это же ведь пол беды. Самое страшное – однозначно впереди.
– Сейчас дам Вам тапочки, – мать Громова начинает суетиться.
Наклоняется и открывает тумбочку, на которой покоится красный стационарный телефон, коих я не видела, наверное, с детства.
– Спасибо, – благодарю я женщину, нехотя снимая лабутены.
Мои брови ползут вверх. Соломенные топтуны с изображением подсолнухов изрядно меня веселят.
Ну хоть новые. В сочетании с моим красным классическим костюмом – колхоз полный, конечно. Однако, сейчас совершенно точно есть вещи поважнее, чем мой внешний вид.
– Проходите на кухню, Арин, – тихо приглашает меня она.
Пока иду следом, не без интереса разглядываю квартиру. Маленькую, тесную. Это сразу бросается в глаза. Узкий коридор ведёт нас в такую же крошечную кухню, располагающуюся прямо напротив.
Да здесь ведь реально не развернуться!
Большую часть помещения занимает кухонный уголок и стол. Мебель вроде относительно новая, но явно дешёвенькая. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, подобрана со вкусом.
Рассматриваю нехитрый стандартный набор: холодильник, мойка, плита, кое-что из техники. На вешалке – махровые полотенца нежно-голубого цвета, кухонный инвентарь висит «ложечка к ложечке». Простая кипельно белая тюль колышется от дуновения лёгкого ветерка, а на подоконнике вовсю пышно цветёт «женское счастье».
Куда не глянь, повсюду царит идеальный порядок. Вон даже люстра сверкает так, словно её начистили прямо перед моим приходом.
В целом, на мой взгляд, здесь довольно светло и уютно. Но размеры откровенно поражают. Боюсь даже предположить квадратуру.
– У вас… очень мило, Галина… простите, не знаю вашего отчества, – решаю первой начать разговор.
– Галина Юрьевна. Спасибо, – улыбка трогает тонкие губы. – Максим не так давно закончил здесь ремонт. Я… очень долго мечтала о такой кухне.
Она заботливо протирает губкой и без того чистую плиту, а потом таким восхищённым взглядом окидывает эту комнатушку, что становится несколько не по себе.
Мне кажется, или её глаза подозрительно заблестели? Вот ведь каким мелочам умеют радоваться люди...
Очень кстати вспоминается моё нытьё на тему «недостаточно широкой гардеробной» в апартаментах Москва-Сити. Место жительства моих шмоток раза в три больше, чем эта кухня.
– Ох, что ж это я! Ни кофе, ни чай Вам не предложила. Вот ведь горе-хозяйка! – причитает, доставая с полки причудливый пузатый сервиз с китайскими символами.
– Не стоит, благодарю.
– Ну уж нет, всё равно будем ждать, а за чашечкой имбирного чая время пролетит незаметно, – набирает воду в чайник и ставит его на плиту. – Ночью сын почти не спал, а тут укол поставили, так он и задремал. Вы присаживайтесь, Ариночка, не стойте на пороге.
Оставляю пакет справа от входа. Занимаю краешек дивана, ставлю сумку рядом с собой и складываю пальцы в замок. В спину будто кол осиновый вогнали. Потому что каждую минуту я со страхом ожидаю того самого момента, когда проснётся Громов.
– Вы бы на углу не сидели, – качает головой. – Дурная примета. Говорят, что девушке потом сложно выйти замуж.
– Глупости, – скептически улыбаюсь я. – В приметы я не верю, да и к тому же, у меня свадьба осенью. Так что мне это не грозит.
– Поздравляю, – колдуя у плиты, отзывается она. – Сейчас я вас угощу. Буквально только что приготовила яблочный пирог и ватрушки.
Собираюсь вежливо отказаться, сославшись на диету, но в нос внезапно ударяет чудесный запах свежей выпечки. И этот аромат вынуждает меня закрыть рот. Есть я может и не стану, но отказать себе в том, чтобы порадовать обоняние, не могу.
– Так вы с Максимом вместе учились? – интересуется она, поднимая свистящий чайник.
Я несколько секунд соображаю, что к чему. Уже и забыла, какую чушь выдала, стоя там, на лестничной клетке.
– Как… он себя чувствует? – игнорируя её вопрос, спрашиваю я.
Разглядываю замысловато скрученные ватрушки, красующиеся на тарелке.
– Ох, – она ставит передо мной чашку с дымящимся имбирным чаем и присаживается на стул. – Да как, Ариночка…
В этот момент мне очень хочется услышать положительный ответ, который позволит вздохнуть свободно и избавиться от оков тяжкого чувства вины.
– Он сильно пострадал в результате ДТП? Идёт на поправку? – задаю вопросы пулемётной очередью.
Галина Юрьевна по-прежнему молчит, и я, глядя на её взволнованное лицо, начинаю нервничать всё больше.
– Сейчас с ним уже всё в порядке, верно? – и голос всё-таки предательски дрогнул.
Женщина тяжко вздыхает. Достаёт из кармана халата хлопковый носовой платок.
– Как вспомню ту ночь, – шмыгает носом, и её руки вдруг начинают трястись. – Чуть не умерла, когда мне позвонили из больницы и сказали, что Максима… сбили на пешеходном переходе…
В груди неприятно колет. Только сейчас, сидя напротив замечаю, как проступили на бледной, сухой коже заломы глубоких морщин. Мать Громова выглядит гораздо старше, чем мне сперва показалось. Худая, измождённая, уставшая...
– Увидела его после реанимации… Поломаный весь, едва живой, – плачет она, с трудом сдерживая рыдания.
Я встаю и в один шаг добираюсь до раковины. На автомате открываю шкафчик, дрожащими пальцами откручиваю кран. Левой рукой смахиваю испарину, выступившую на лбу не то от духоты, не то от волнения.
Ставлю перед Галиной Юрьевной стакан с холодной водой и, продолжаю стоять рядом. Молча рассматриваю тонкий профиль, очерченный завитушками тонких, седых волос.
– Мужа потеряла, а если бы вдруг и сына… Не пережила бы, – рваный выдох, судорожный всхлип.
Опустив голову, сверлю невидящим взглядом чёртовы подсолнухи и чувствую, как внутри медленно поднимается всё то, что я так упорно в себе подавляла…
Даже в страшном сне я никогда не видел себя в инвалидной коляске. И ни разу за свои двадцать шесть лет не думал о том, что однажды в ней окажусь. Вот уж чего представить не мог совсем, так это то, что домой я отправлюсь именно так.
Ощущение собственной беспомощности – отвратительное чувство. Принимать некоторые вещи морально тяжело. Понимать, что ты даже не в состоянии самостоятельно добраться до машины. Видеть с какой жалостью смотрят на тебя твои близкие и друзья. Осознавать, что в твоей жизни одним моментом всё изменилось.
Это ли не кошмар наяву? Да, можно конечно слепо утешать себя тем, что вообще жив остался после такого ДТП, но, честно говоря, помогает это слабо. Мысли всё равно крутятся совершенно в другой плоскости. Ведь вместо того, чтобы отлёживаться в больнице и собирать себя по частям, я должен бы сейчас собирать сумку и настраиваться на олимпиаду.
Но жизнь порой вносит свои коррективы…
– Давай за меня держись, Макс, – Лёха ловко закидывает мою руку себе на плечо, и я, сжав челюсти, поднимаюсь с этой чудовищной железной конструкции.
С глаз долой бы её…
Ощущения в теле самые что ни на есть дерьмовые. Голова кружится. Под рёбрами до сих пор ноет, болит спина, с ногой – вообще ад. Несколько дней назад мне сделали операцию – погружной интрамедуллярный остеосинтез. Вроде так называется. Проще говоря, сопоставили костные отломки и зафиксировали их на весь период сращивания. Теперь там внутри металлические штифты и винты.
Железный человек, твою мать.
– Осторожнее, Лёш, – взволнованно просит сестра.
Хорошо хоть мать уговорили остаться дома. Иначе охов, вздохов и слёз было бы не избежать.
– Оппа, отлично, – комментирует друг, когда мне всё-таки удаётся кое-как сесть в его автомобиль.
Надеюсь, эта колымага не развалится где-нибудь по дороге. Старая тойота не раз подводила Бондарева в самое неподходящее для этого время.
– Уже сюда бежит, коза. Поехали! – оповещает нас Женька, громко хлопая пассажирской дверью.
Поворачиваю голову и замечаю знакомую женщину в нелепом розовом платье. Она стоит, уперев руки в бока, с досадой смотрит нам вслед и, судя по часто вздымающейся груди, пытается отдышаться. Реально спешила нас догнать, но не успела.
Эта дамочка работает на какой-то телеканал. Репортёрша. Вчера пыталась добраться до моей палаты с целью взять интервью. Её разумеется не пустили. И не только потому что я был против. Дело в том, что у моей палаты двадцать четыре на семь посменно дежурили люди Виктора Барских, папаши той умалишённой, которая меня сбила. Нетрудно догадаться зачем так усиленно охранялся мой покой. Адвокат Барских не раз говорил о том, что привлекать внимание общественности к этому делу не стоит. Зря распинался, каждый раз придумывая всё новые аргументы. Контактировать с представителями СМИ в мои планы не входило. Я не из тех, кому охота направо и налево вещать о собственной драме. Так себе хайп, если честно. Понимаю, что рано или поздно пресса всё равно узнает о моей ситуации, но форсировать события не хочу. Мне сейчас точно не до этого.
– Ну ты как?
– Жень, хватит задавать один и тот же вопрос каждые пять минут, – прошу я, пытаясь принять ту позу, при которой перестанет болеть хоть что-нибудь.
Всё-таки зря я сегодня отказался от обеденной дозы обезболивающего. Чересчур в себя поверил…
– Я же переживаю, братиш, – произносит она тихо.
– А где Оля? – интересуюсь, глядя в окно.
Погода, как назло, отличная. На небе ни единого облака, солнце повсюду раскинуло свои лучи. И жители Текстильщиков, изнывая от духоты и жара, спешат укрыться в тени зелёных деревьев.
Автомобиль немного подпрыгивает на кочке, и у меня из глаз аж искры летят. Быстрее бы уже оказаться дома. Казалось бы, простая поездка на машине, а сколько доставляет неудобств.
– Сейчас заберём её. Она уже должна быть на остановке, – отвечает сестра, доставая из сумки телефон. – Могла бы и отпроситься, между прочим, – бормочет себе под нос, но я всё равно слышу.
– Работа, — по привычке защищаю Олю.
– Ой тоже мне, можно подумать! Прям не обошлись бы без неё полдня в этом МФЦ.
– Жень…
– А чё Жень? Это же выписка.
– Тоже мне праздник, – мрачно отзываюсь я.
– Кому как, а мне праздник. У меня и подарок для тебя есть, – весело лепечет она.
– Даже страшно предположить какой.
– Вон она Ржевская, – тычет пальцем в стекло, как маленький ребёнок. – Лёх, притормозишь? Ток подальше от остановки! Вон там стань. Не хватало ещё пять косарей штрафа заплатить.
Друг сигналит, подавая знак девушке, и мы паркуемся неподалёку у аллеи.
Оля неспеша идёт к машине. Как всегда, строгая, деловая и серьёзная. В этом своём костюме она всегда напоминает мне учительницу начальных классов. И не случайно. Образование у Оли педагогическое, правда после практики в школе желание работать со спиногрызами сошло на нет.
– Привет, ребята, – она осторожно присаживается рядом. – Ну как ты, родной?
Снимает солнцезащитные очки, коротко целует меня в щетинистую щёку и напряжённо вглядывается в моё лицо.
– Нормально.
– Бледный такой, – качает головой.
– Не на Канарах загорал, – острит с переднего сиденья Женька.
– Ты врача внимательно слушал? Все рекомендации запомнил? – учительским тоном интересуется Оля. – Это очень важно для твоей реабилитации, Максим!
– Да всё там на бумажке написано, – беззаботно отмахиваюсь и непроизвольно кладу руку на ногу.
Болит, собака.
– Дайте глянуть.
Сестра отдаёт ей листок и тянется прикрутить звук, чтобы та ерунда, которую крутят по радио, играла потише.
– А тебе зачем? – хмыкает она попутно.
– Я должна всё знать, – хмурит брови Оля, с умным видом читая каракули моего лечащего врача.
– Там ни слова не понятно, – ворчу, боковым зрением разглядывая закорючки. – Я сначала решил, что врач мне море прописал.
Все мои дни становятся похожи один на другой. Таблетки горстями, бесконечные уколы, от которых уже болит пятая точка, правильное дробное питание, сон и жалкие попытки двигаться. Все рекомендации врача я выполняю неукоснительно, потому что хочется как можно быстрее покончить с тем отвратительным состоянием, в котором я нахожусь. И сперва мне кажется, что прогресс налицо. Я всё больше бодрствую, рёбра и пострадавшее лёгкое уже беспокоят не так сильно, голова после сотрясения тоже приходит в норму.
Однако моя радость длится недолго. К концу недели я начинаю замечать странную регрессию. Прооперированная нога беспрестанно болит, она опухла и стала выглядеть неважно. Края раны подразошлись, образовался нехилый отёк. Хуже того, днём позднее у меня поднимается температура. Тут и врачом быть не нужно, чтобы понимать – что-то идёт не так. Когда очередная ночь проходит без сна, я в этом лишь убеждаюсь.
На дом Патрушев не выезжает, поэтому снова приходится тащиться в больницу. Только на этот раз мы с Олей едем туда на машине её отца. И пугает меня то, что эта поездка даётся мне тяжелее, чем предыдущая. Нехороший знак.
Битый час ожидаем в холле. Тошнотворный запах хлорки бьёт в ноздри. Справа от нас громко визжат дети, а мимо постоянно туда-сюда бегают люди в белых халатах. Всё это до невозможного раздражает, хотя подозреваю, дело в том, что меня измучила адова боль в ноге. В прямом смысле слова хочется лезть на стенку.
Нас принимают ближе к двенадцати. К тому моменту Оля успевает дважды закатить скандал и поругаться с половиной медперсонала. Нервничает, что из-за меня опоздает на работу (отпроситься получилось только до обеда), но мы оба прекрасно понимаем, что её концерты ничего не решат. Здесь каждый божий день кто-то чем-то не доволен, и врачи на это уже просто не обращают внимания.
Беседа с Патрушевым, осмотр, МРТ. Всё это занимает ещё час. Пока жду расшифровку, думаю о том, что ситуация у меня явно не очень. По взгляду лечащего врача понял. Тот ещё и вздохнул как-то особенно безрадостно и тягостно. В общем, ничего хорошего не жди. Собственно, так и выходит по итогу.
Домой я возвращаюсь уже с матерью. Она сменила Олю ещё там в больнице. Опять в глазах стоят слёзы, хоть она и пытается изо всех сил их скрыть. Расстроилась. Впрочем, как и я. Прогноз-то неутешительный. Целый букет осложнений, самое неприятное из которых – развитие ранней острой инфекции. Причин её образования может быть несколько. Она могла развиться как на фоне имеющегося травматического повреждения мягких тканей, так и вследствие реакции на внутрикостный имплант.
Патрушев сыпал терминами и долго вглядывался в снимки, а потом моя и без того несчастная нога подверглась очередной хирургической обработке. Штифты и винты оставили пока внутри, вроде как на ранних сроках развития инфекций их удаление не показано. Однако Иван Петрович предупредил: такого исхода событий он не исключает.
Очередной операции не хватало, честное слово… Только я настроился на восстановление, как на тебе!
– Давай, Максим, надо поесть, – отвлекает меня от беспокойных мыслей голос матери.
Ставит поднос на столик и двигает его до кровати.
– Зачем ты сюда принесла? Я бы до кухни не дошёл, что ли? – поднимаюсь с подушки.
– Уже итак сегодня переутомился. Не надо, – качает головой.
Равнодушно смотрю на борщ и рагу. Сейчас кусок в горло не лезет, но не хочется обижать мать.
– Я тебя оставлю на час, Оксана пришла, – говорит она виновато.
– Мам, я не настолько немощный. Сидеть сутками у моей кровати нет никакой необходимости.
– Кушай, дорогой, – подходит ко мне, целует в лоб и ласково проводит рукой по волосам.
Жду пока она уйдёт, и только после этого, скорчив морду, придвигаюсь к краю постели. Задерживаю дыхание. Опускаю ногу. Шумно выдыхаю. Всегда считал, что у меня высокий болевой порог, но тут… терпеть реально непросто. Пока по лестнице поднялись сегодня, думал скончаюсь.
Телефон звонит, и я кладу ложку на место, так и не успев, притронуться к борщу, аромат которого разносится по всей комнате.
– Алло.
– Родной, ну ты как? Что сказали? Ты где вообще? – Оля, подобно роботу-автомату выдаёт один вопрос за другим.
Фоном слышатся голоса, чей-то смех и нервирующий звук, исходящий от работающего принтера.
– Дома уже, Оль, – прищуриваюсь. Чёртово солнце вылезло из-за тучи, а занавеска открыта. – Нормально всё.
– Нормально? – переспрашивает недоверчиво. – Что сказал Иван Петрович? Какие дал рекомендации?
– Антибиотики выписал. Капельницу надо ставить на дому. В больнице нет мест.
– Антибиотики? Там инфекция, да? – ужасается она. – Я же говорила тебе! Как раз читала вчера про это. Ой, ой, ой, они что-нибудь предприняли?
– Хирургическую чистку делали, дренаж.
– А железки достали? – спрашивает громко, пытаясь перекричать недовольную клиентку.
– Нет. Патрушев сказал, что надо пока понаблюдать, – хмыкаю я.
– Бедный ты мой…
За стеной начинается возня, а уже через минуту до меня доносятся звуки Лунной Сонаты Бетховена.
– Ты давай там не кисни, ладно? – пытается приободрить меня Оля. – Я вечером зайду. Принесу тебе что-нибудь вкусненькое. Пирог твой любимый испеку, хочешь?
– Давай, – без особого энтузиазма соглашаюсь я.
– Максим, я серьёзно, не отчаивайся! Ты же знаешь, как важно настроить себя на позитив. По статистике, выздоровление проходит эффективнее, если пациент сам верит в благоприятный исход.
Раздражающие голоса по ту сторону становятся громче, и я, сославшись на остывающий обед, торопливо сворачиваю беседу. Люблю Олю, понимаю, что она переживает за меня и старается поддержать, но сейчас слушать её мотивационные монологи нет ни сил, ни желания.
Только сбрасываю вызов, как на экране светится очередной входящий. Олег. Несколько секунд смотрю на знакомые цифры, но всё-таки решаю не отвечать. Очередное «как ты», полное сострадания, лишь сильнее разозлит меня.
Днём случается кое-что неприятное. В ванной неожиданно потёк кран, о чём взволнованно сообщает мама, показавшаяся в комнате со стопкой полотенец в руках.
Кое-как добираюсь туда на костылях и перекрываю воду. Соседи снизу тем временем уже вовсю насилуют звонок и тарабанят в дверь. Орут на весь дом как умалишённые. Стоит матери запустить их в прихожую, устраивают скандал. Правда, Григорович-старший, едва заприметив меня, как-то стихает. Уж не знаю из сочувствия или из жалости. Зато у его жены рот не закрывается. Сказки рассказывает про пострадавший евроремонт. Которого у этих пронырливых торгашей отродясь не было. Сам видел.
В общем делигирую Женьку в магазин сантехники. На обратном пути она пытается зайти к Григоровичам, дабы оценить материальный ущерб. Да только они её к себе не пускают. После чего становится понятно: больше шуму было.
Меняю кран и возвращаюсь к себе. Прошу Женьку поставить укол, потому что нога разболелась ни на шутку, и под воздействием лекарств меня как-то незаметно вырубает.
Дурацкие, беспокойные сны сменяют друг друга. Просыпаюсь, когда за окном уже сгущаются сумерки. Голова чугунная, от неудобного положения затекла спина. Сколько провалялся мешком непонятно. И пока глаза привыкают к темноте, я вслушиваюсь в голоса, которые звучат за стеной.
Мать с кем-то разговаривает. Это настораживает. Сколько раз просил никого в дом не впускать.
– До свидания, Галина Юрьевна, – звучит незнакомый женский голос совсем рядом.
– Может, дождались бы уже, – отвечает мать.
– Не могу.
Это ещё кто интересно…
– Мам, – зову громко. – Ты с кем там?
Открывается дверь, щёлкает выключатель, ослепляя вспышками ламп. Прикрываю глаза рукой и пытаюсь принять сидячее положение.
– Ой, ты проснулся родной?
Мать тут же спешит ко мне.
– Максим, к тебе девочка пришла из института, староста группы.
Мозг после сна соображает туго.
Староста группы. Только Ивановой мне для полной радости не хватало. Что она вообще тут забыла?
– Я же сказал тебе, что не хочу никого видеть, – говорю недовольно, разминая затёкшую шею.
– Максим, ну нельзя так, – понижает голос, чтобы нас не услышали. – Неудобно перед девочкой.
Неудобно перед девочкой.
Неудобно было мне, когда Иванова писала любовные письма и приходила на соревнования, чтобы поддержать. Кричалки всякие сочиняла. Вопила их на весь бассейн, размахивая собственноручно изготовленным плакатом, изобилующим сердечками.
С меня тогда весь курс угорал, а я никак не мог избавиться от внимания навязчивой поклонницы. На неё ничего не действовало. Ни просьбы, ни намёки. Грубо отшить не позволяло воспитание, над Ивановой итак издевались все, кому не лень. Но моё хорошее к ней отношение она истолковывала неверно, и ситуация лишь усугублялась.
В последний раз я видел Лизу лет пять назад. Она тогда заявилась ко мне домой. Рыдая навзрыд, горестно сообщила, что нас разлучает судьба, поскольку её семья переезжает на север. Какое я испытал облегчение – не передать словами.
И вот на тебе… пришла. Как вообще реагировать на её появление?
Дверь приоткрывается шире, и в комнату заходит… нет, не Иванова точно. Навязчивую рыжеволосую зубрилу мне ни с кем не перепутать.
На пороге моей комнаты девушка. Брючный костюм насыщенного красного цвета. Тёмные волосы собраны в замысловатую причёску. На левой руке поблёскивают часы.
Стоит полубоком ко мне, рассматривает фотографии, которые висят на стенах.
– А вот и наша гостья…
Поворачивается.
– Однокурсники помнят о тебе, хотят поддержать, – продолжает тараторить под боком мать.
Сначала я вообще не понимаю, кто это. Лицо кажется мне знакомым, но я никак не могу вспомнить, где видел эту девушку. Правильные тонкие черты лица. Идеальный макияж, прямой взгляд. И вот в нём… есть то, из-за чего я впадаю в ступор. Чем дольше смотрю ей в глаза, тем отчётливее вижу страх, который в них плещется. Его не скрыть и не спрятать, как бы она не храбрилась. Он настолько явный и осязаемый, что сомнений не остаётся…
Ещё один внимательный взгляд. Контрольный. Теперь уже подмечаю все детали: от многочисленных украшений, красующихся на пальцах, до горделивой царской осанки. И да, осознание того, что ко мне в дом пришёл человек, которого я меньше всего хотел бы сейчас видеть, шарахнуло словно кирпичом по голове.
Кажется Женька показывала мне её фото. Только на моей памяти она была блондинкой.
– Ребята гостинцы тебе передали. Ты хоть спасибо скажи, приятно ведь как! – доносится до меня голос матери.
Мы с незнакомкой всё ещё смотрим друг на друга. Она – затравленно. Я – с плохо скрываемым изумлением.
– Ей? Спасибо? – уточняю у матери, склоняя голову вбок.
Гостья хмурится и на секунду недовольно поджимает алые губы. Помаду, видимо, подбирала в тон своему костюму.
– Здравствуй, Максим, – произносит тихо, но уверенно.
Обрела голос значит… Я уж думал так и будет стоять молча.
Вскидываю бровь и ухмыляюсь. К моему удивлению её щёки стремительно заливаются краской не то стыда, не то смущения.
Да уж, встреча так встреча! Вот уж чего не ждал.
– Галина Юрьевна…
Вскидывает вверх подбородок, не отводит взгляд. А руки-то дрожат, оттого и прячет их в карманы своего брендового костюма.
Делает глубокий вдох. Я его слышу. Едва заметный, рваный, судорожный.
Нервничает, хотя упорно продолжает строить из себя Жанну Д‘Арк.
– Меня зовут Арина Барских… Это я сбила вашего сына.
В комнате повисает гробовая тишина. Потом мать издаёт какой-то странный звук и хватается за сердце.
– Мам, – на автомате встаю, но тут же оседаю, скривившись от боли.
– Где у вас сердечные капли? – обеспокоенно спрашивает нарушительница нашего спокойствия, бросившись в сторону двери.
На плите закипает вода, и я как раз собираюсь бросить в кастрюлю спагетти, когда раздаётся звонок в дверь.
И кого там принесло на ночь глядя…
Откладываю пачку в сторону, закидываю на плечо вафельное полотенце и направляюсь в прихожую. Кто бы не стоял там, по ту сторону двери, он уже меня бесит.
Зачем так трезвонить, ей богу…
– Да иду я, иду! – ору недовольно.
Проворачиваю замок и открываю дверь.
– Какого дьявола так долго?
Ни приветствия тебе, ни хрена. В этом весь Ахметов.
– И тебе добрый вечер…
– Арина у тебя?
Вопросительно вскидываю бровь и молчу. Игнат щёлкает зубами и делает шаг вперёд, оттесняя меня с прохода.
– Э, алё, – смотрю ему вслед.
Прямо в обуви проходит по коридору, на мой возмущённый возглас – ноль реакции. Качаю головой, вздыхаю и закрываю дверь.
Его визиты уже поперёк горла, если честно.
– Куда собрался? В мою спальню? – только и успеваю поинтересоваться за секунду до того, как он туда заходит.
– Где она? – цедит сквозь зубы.
– Ты в моей кровати свою невесту решил поискать? Свали отсюда, девчонку разбудишь, – перехожу на шёпот, но Ксюха, судя по всему, итак уже проснулась.
Ахметов бесцеремонно щёлкает кнопкой ночника, и лишь убедившись в том, что перед ним не Барских, покидает комнату.
– Совсем обалдел? Врываешься сюда, как к себе домой, – бросаю ему в спину, пока иду следом на кухню.
– Где она? – ревёт на всю квартиру.
– Да без понятия, но как видишь, здесь её нет, – повышаю голос.
– Когда ты разговаривал с ней последний раз? Она куда-нибудь собиралась сегодня?
– Разуваться у порога тебя не учили? – игнорирую я его допрос.
– Слушай ты, сёрфер, – разворачивается и хватает меня за фланелевую рубашку.
– Руки убери свои, – стреляю в него гневным взглядом.
– Ещё раз спрашиваю, ГДЕ АРИНА? – раздувая ноздри, вопрошает этот полоумный.
– Ты глухой или…
Дёргает за рубашку вверх, и меня переклинивает. Резко толкаю его в грудь, вынуждая разжать пальцы. Отшатнувшись, он отступает назад, но ненадолго.
– Значит слушай сюда, щенок, моему терпению пришёл конец: ещё раз увижу её здесь…
– Сделай одолжение, свали из моей квартиры, – отмахиваюсь от него как от назойливой мухи.
– Ты слышишь меня? – снова надвигается в мою сторону. – ЕЩЁ РАЗ ОНА ОСТАНЕТСЯ В ЭТОЙ ТВОЕЙ БЕРЛОГЕ НА НОЧЬ И КЛЯНУСЬ… – его глаза опасно сверкают, – ЛЯЖЕШЬ РЯДОМ СО СВОИМ ПАПАШЕЙ!
– Что ты сказал? – прищуриваюсь и тоже делаю шаг навстречу.
Смотрим друг другу в глаза. Этот урод ухмыляется и пренебрежительно кривит губы.
– Ребяяят, – замечаю испуганное лицо Ксюхи, наблюдающей за нами из коридора.
– Всё нормально, – успокаиваю её я. – Наш гость уже уходит. Всего хорошего, Игнат.
Ахметов ещё несколько секунд травит меня ядовитым взглядом. Поднимает палец и кивает. Наверное, этот жест означает тот факт, что он намеревается проследить за тем, насколько я понятливый.
– Провожать не буду, уж извини! – поворачиваюсь к нему спиной и подхожу к плите. – Выкипать начала уже…
Открываю кран, добавляю в кастрюлю немного воды и ставлю на огонь.
– Это что такое было? – тихо спрашивает Ксюха.
– Игнатушка невесту потерял, – жму плечом.
Не первый раз уже. Что там у них в отношениях происходит – непонятно.
– Я слышала, как он угрожал тебе, – понижает голос до взволнованного полушёпота.
– Ой, я тебя умоляю, – смеюсь и беру в руки упаковку со спагетти.
– Мне Ахметов никогда не нравился, – признаётся она, забираясь на высокий барный стул.
– Мало ли что нам не нравится, ей с ним жить, – открываю холодильник и достаю оттуда гранатовый сок ещё до того, как она успевает попросить меня об этом.
– О, спасибо, – удивлённо улыбается. – Ты прямо мои мысли читаешь.
Если бы…
– Какой-то он… неприятный человек, да? – продолжает она рассуждать вслух. – Грубый. Вечно угрюмый и недовольный.
– Арина у нас так-то тоже не подарок, – замечаю я, бросая макароны в кастрюлю.
– Он ревнует её к тебе, – хмыкает она.
– Дурак потому что, но я могу его понять. Мне бы тоже не понравилось, если бы моя невеста регулярно оставалась на ночь у какого-то сомнительного типа.
– Сомнительного типа? – фыркает она. – Это точно не про тебя! Ты же очень хороший…
Ухмыляюсь.
Жаль, что её слова не несут в себе никакого скрытого подтекста.
– Надо рассказать ей про его угрозы.
– Не надо, – пододвигаю на работающую конфорку сковороду с креветками, томящимися в соусе.
– Как это не надо? – изумлённо восклицает она. – Ахметов слишком много себе позволяет.
– Я сам поговорю с ней, ладно? Она должна понять, что ведёт себя неправильно.
– Как знаешь, – нехотя уступает и с минуту молчит. – Мне кажется, когда она выйдет за него замуж, он запретит ей с нами общаться.
– Арина – взрослый человек, он не может взять и запретить ей делать то, что она хочет, – в корне не согласен я.
– Такой, как он, запросто может, – спорит Ксюша. – У меня от одного его взгляда мурашки по коже ползут. Бррр…
Я смеюсь и ласково взъерошиваю волосы на её макушке. Она зевает и обнимает себя руками.
– Замёрзла? – снимаю с себя рубашку и накидываю её на плечи девчонки.
– Ой да не надо, – пищит, протестуя. – Там на улице такая страшная гроза и льёт как из ведра! Видел, как молния сверкает? – показывает пальчиком в окно.
Какая там гроза, когда я могу смотреть только на неё. Сонную, растрёпанную и такую хорошенькую. Она вдруг переводит взгляд прямо на меня, и мои внутренности будто тугим жгутом стягивают.
Ксюша так близко. Красивая до невозможного. Желанная... Уже давно. Одно движение – и я мог бы поцеловать эти прекрасные губы.
Но нет… Жалкие сантиметры. Расстояние, которое нарушать нельзя. Хрупкое доверие треснет по швам. Она ведь тут же сбежит, а я так счастлив видеть её здесь. Сама пришла, и это много для меня значит.
– Грымза старая! Ты слышал, Захар, она путаной меня назвала! – возмущается Арина, присаживаясь на пуфик.
– А ты почаще здесь ночуй! – выдаю я зло.
– Чего? – удивлённо на меня таращится, замерев с туфлёй в руке.
– Ничего, забей. Прости… – тут же извиняюсь я.
Тупо сорвался конечно. Вообще, вывести меня на эмоции довольно непросто. Обычно я сохраняю спокойствие до последнего, но сейчас у меня явно не то состояние.
– Вот скажи мне, Арин, что я делаю не так? Почему по итогу она всё равно уходит к нему? – всё-таки вырывается у меня.
– Потому что глупая, — озвучивает свой вердикт Барских. – Влюблённые женщины – те ещё дуры. Логика и здравомыслие – вот вообще мимо.
– Дорохова интересуют только деньги её отца. Ему плевать на Ксюху…
– А зачем напрягаться, если она сама всю дорогу вешалась ему на шею. Не удивлюсь, если простит, – огорошивает Арина своим предположением.
– Ты бы такое простила? – спрашиваю в лоб.
– Нет, – отвечает, и секунды не раздумывая. – Но Самойлова у нас мягкотелая в том, что касается её жениха.
Да ну бред полный. Ксюша не опустится до такого.
– Кстати про жениха. Тебя искал Игнат. Какого чёрта ты динамишь своего Отелло?
– У меня были дела, – сообщает она важно.
– Дела о которых не знает будущий муж? – вопросительно выгибаю бровь.
Мне этого не понять, хоть убей.
– Никто не знает.
А вот это уже интересно…
Откидывает голову назад, прислоняется к стене и внимательно смотрит на своё отражение. Старое винтажное зеркало, доставшееся от бабушки, висит как раз напротив. Мать во время ремонта не позволила выбросить и заменить его на новое. Типа надо сохранить семейную реликвию.
Арина тяжело вздыхает и начинает вытаскивать из волос шпильки, выпуская на свободу чёрные локоны, влажные после дождя.
– Какая-то ты странная, – замечаю, что она сама не своя.
Слишком много действий, нервозность в каждом движении. Вон пуговицу чуть не оторвала на пиджаке, с такой силой дёрнула.
– Мне бы выпить…
– Воды? – предлагаю первое, что приходит в голову и направляюсь в сторону кухни.
– Нет. Хотелось бы чего-нибудь покрепче, – заявляет она.
– А что за повод?
– Я у Громовых была, Захар…
Сперва думаю, что мне послышалось, но когда она повторяет знакомую фамилию ещё раз, сомнений не остаётся: я не в бреду.
– Ты серьёзно? – резко притормаживаю и оборачиваюсь. Смотрю на неё и не верю.
Надо же, втихаря поехала, ни словом не обмолвившись.
– Ага, сама в шоке…
– Как решилась? – даже не пытаюсь скрыть изумление в голосе.
– Просто подумала, что должна, наконец, это сделать, – пожимает плечом. – Есть не могла, спать не могла. А после той статьи, которую ты показал… всё стало ещё хуже.
Да, помню я, как в тот вечер она сбежала из клуба. Только вот от себя не убежать. Пришло осознание значит…
– Громовы адекватно восприняли твой приход? – опираюсь локтем о стену.
Честно говоря, я не ожидал, что Арина наберётся смелости и отправится туда, тем более в одиночку. Слишком долго боролась сама с собой и слишком усердно закапывала совесть поглубже.
– Учитывая, что мне пришлось обманным путём проникнуть к ним в квартиру – точно не обрадовались. У его матери сердце прихватило в тот момент, когда я решила прекратить устроенный мной же спектакль.
– Блин, сердце – это плохие шутки, Арин.
– Да знаю, – складывает пальцы в замок. – Но что ещё оставалось делать? Мне надо было увидеться с ним.
– Ты мой герой, детка! – восхищаюсь её поступком.
Подхожу к ней и присаживаюсь на корточки. Она, о чём-то размышляя, по привычке неосознанно кусает нижнюю губу.
– Ну а сам Громов, Арин? Даже представить не могу его реакцию. Кричал? Ругался? Бросал в тебя костыли? – перечисляю возможные варианты.
– Лучше бы так, – отрицательно качает головой. – Он терпел моё присутствие как мог.
– Страшно тебе было? – накрываю её ладонь своей.
– Да передать тебе не могу как! – признаётся она честно. – Стою перед ним, руки трясутся, голос дрожит. Жуть просто! У него взгляд ещё такой тяжёлый…
Арина морщится, очевидно вспоминая тот самый момент.
– Ты умница, Ариш, и всё сделала правильно, – сжимаю её ледяные пальцы. – Тебе стало легче?
– Вот и он задал тот же самый вопрос, – хмыкает она.
– И каков ответ? – осторожно интересуюсь я.
– И да, и нет…
– Вы поговорили?
– О! Это был тот ещё диалог! Громов вовсю острил и сыпал язвительными комментариями, – делится со мной она.
– А чего ты ожидала? Парень злится. Его можно понять.
– Да знаю, – хмурится, снимая с себя мокрый пиджак. – Громовы, оказывается, отказались от помощи отца. Сами оплатили операцию.
Я почему-то так и думал, хоть и не говорил об этом подруге.
– Вот что за глупая позиция? Они явно с копейки на копейку перебиваются. Квартирка, размером со спичечный коробок, мать-пенсионерка. К чему эта дурацкая гордость, м? Что и кому хочет доказать?
– Что он сказал тебе?
– Взъерепенился, – недовольно отвечает она.
– А если дословно?
Подозреваю, что там прозвучало то, что серьёзно её задело.
– Мол думаешь, бумажки могут решить все проблемы? – цитирует она Громова, вскакивая с пуфика. Мечется туда-сюда по коридору, чересчур активно жестикулируя. – Могут конечно! Вон ему наделали уже по полису в городской больнице! Осложнения какие-то теперь.
– Осложнения – это плохо… – искренне сочувствую парню я.
– Крючит всего от боли, но нет, храбрится! Сидит с невозмутимым покер-фэйсом. От помощи отказывается. Говорит всё, что могла, ты уже сделала! Ничего от тебя и твоего папаши не нужно.
Что ж, этот парень мне уже заочно нравится. Явно с характером, не даром, что спортсмен.
Арина уезжает к Игнату, когда за окном уже полночь, и я остаюсь один на один со своими беспокойными мыслями. Они разъедают мозг и травят кислотой душу. Пишу и звоню Ксюхе, но тщетно… телефон вне зоны доступа, и всё, что мне остаётся – смиренно дожидаться утра.
К счастью, я не обременён работой. Доля акций, которую оставил мне отец, приносит постоянный ежемесячный доход, поэтому я свободен во всех смыслах этого слова. Мои будни не расписаны по минутам и нет никакой необходимости в том, чтобы «просыпаться с петухами». Однако сегодня уже в восемь утра мой мотоцикл мчится навстречу ветру.
Девчонка на связь так и не выходит, и я понимаю, что чёрная туча тревоги, нависшая надо мной, сама по себе никуда не денется. Мне нужно срочно убедиться в том, что с Ксюшей всё в порядке. Мало ли что могло с ней произойти? Я не доверяю этому олуху абсолютно.
Сперва еду домой к её родителям. Но, увы, Самойловой там нет. Её мать, Наталья Сергеевна рассказывает, что дочь не пришла ночевать, из-за чего накануне состоялся громкий скандал. Ксюша вроде как серьезно поругалась с отцом, заявила, что в свои двадцать два имеет право жить как хочет, после чего отключила телефон и больше не звонила.
Ксюша – домашняя девочка, и мне всегда казалось, что семья для неё в приоритете. Подобное поведение – точно не норма, да и на моей памяти крупных ссор с родителями никогда не было. Во всяком случае, мне об этом ничего неизвестно.
Мысль о том, что Ксюша провела эту ночь у Дорохова отзывается колючей болью под рёбрами.
Не могла она остаться у него после всего, что произошло! Не могла! Просто не могла!
Однако после того, как выясняется, что в институте она тоже не появлялась, сомнения рассыпаются в пыль – девчонка у него. И её машина, припаркованная на стоянке элитного жилого комплекса – лишнее тому подтверждение.
Здороваюсь с консьержкой и вызываю лифт. Пока еду на двенадцатый этаж, пытаюсь успокоить оголённые нервы. Её нахождение здесь – не укладывается в голове. Она ведь сама говорила, что ноги её здесь больше не будет.
Пару минут стою в холле и тупо смотрю в окно. Собираюсь с мыслями, наблюдая за тем, как вереница машин длинной змейкой движется по Ленинградке. Вздыхаю. Подхожу к дорогой дубовой двери. Стучу и отчего-то начинаю нервничать ещё больше. Наверное потому что дурацкая интуиция никогда меня не подводит.
Настырно мучаю звонок. Ещё вчера меня бесил Игнат, но уже сегодня я сам веду себя ровно также.
Когда дверь, наконец, открывается и на пороге показывается сонная Ксюша, я испытываю некоторое облегчение.
По крайней мере, с ней ничего не случилось, уже хорошо.
– Захар? – потирает кулачком глаза. – Ты чего здесь?
– А ты? – переспрашиваю, уже не пытаясь изображать из себя всепонимающего друга.
– Я… – она теряется на секунду.
Открывает рот. Закрывает. А потом краснеет.
– Я войду? Этот твой кобель тоже тут? – наплевав на этикет, прохожу мимо неё.
– Нет, Егор уехал на работу, – тихо отвечает она, закрывая за мной дверь.
– Ты зачем выключила телефон, Ксюха? – качаю головой.
– Захотелось мне так, – мгновенно ощетинивается она.
– Я тебя везде искал. Дома! В институте! Друзей обзвонил! – высказываю недовольно.
– Не стоило так переживать! Я уже давно взрослая девочка, Захар!
Опять та же пластинка. Взрослая девочка! Куда там! Дитё!
– С родителями поругалась? Он того стоит, а? Скажи, – кладу руки на хрупкие плечи и заглядываю ей в глаза. – Зачем ты вообще здесь осталась? Это же та самая квартира, в которой он…
– Не надо, – плывёт её голос.
– Мне тут даже стоять противно, не говори, пожалуйста, что ты…
– Противно стоять – уходи! – перебивает Ксюша, и та злость, с которой она это произносит, поражает до глубины души. – Я тебя сюда не звала. Чего вы все ко мне пристали?
– Ксюх, – делаю шаг ей навстречу. – Я же переживаю за тебя, не понимаешь?
– Вы допекли меня уже своей заботой! – убирает от себя мои руки, но я снова ловлю её, не позволяя отойти.
– Зачем ты здесь осталась, скажи? – только и могу выдавить из себя я.
Невольно замечаю, что она одета в мужскую рубашку. Не трудно догадаться, кому она принадлежит.
– Ксюх…
– Мы помирились, ясно? – вздёргивает подбородок и смотрит на меня с вызовом. – Ну давай, начинай! Ты же для этого сюда явился! Пришёл поиздеваться? Очередной раз ткнуть меня носом как несмышлёного котёнка?
– Ксюх, да чего ты, малыш, – не позволяю ей отойти. Только крепче цепляюсь за неё.
Мы помирились… стучит кипящей кровью в ушах.
В груди невыносимо печёт, дышать не могу, лёгкие скрутило. Будто нырнул и иду ко дну.
– Нельзя прощать такое, понимаешь ты или нет? – встряхиваю её, не в силах сдержать порыв затопившей меня ярости.
– Достали уже учить меня жизни! В своей бы сначала разобрались! Что ты, что Арина! – начинает кричать. – Оставьте меня в покое!
– Ксюх, – дёргаю девчонку на себя.
Обнимаю, не реагирую на её истерику и протест. Прижимаю к себе, не обращая внимания на то, как она спешит высвободиться из моих объятий.
– Он же не любит тебя, Ксюш, не любит! – повторяю громче.
Хочу, чтобы она пришла в себя. Опомнилась.
Помирились. Как же так…
– Отпусти, Захар! Ты делаешь мне больно! – отклоняется назад, предпринимая очередную попытку вырваться.
– Больно? – хватаю её за щёки. – Больно мне, Ксюш. Смотреть на то, как ты позволяешь вытирать о себя ноги! Он другую бабу трахал на протяжении полугода! Здесь! В Вашей постели! И ты готова закрыть на это глаза?
– ЗАМОЛЧИ! – мотыляет головой.
– Из-за него ты оказалась чёрт знает где! Тебя ведь могли убить!
– ОТПУСТИ МЕНЯ! – надрывно хрипит она.
Слёзы ручьём текут по лицу, а глаза полыхают ненавистью.
Вот то единственное, что мне уготовлено.