Естественная история

Книга XIV. Фруктовые деревья [компиляция фрагментов][2388]

I.1. До сих пор мы говорили о чужеземных растениях,[2389] которые не могут освоиться ни с одним местом, кроме своей родины, и на чужой земле не принимаются; теперь поговорим о тех, которые есть везде, но матерью которых может называться лишь Италия. Пусть только знатоки учтут, что сейчас мы будем говорить только об их природных свойствах, но не об уходе за ними,[2390] хотя от ухода зависит значительнейшая часть этих свойств.

I.2. Я не могу достаточно надивиться тому, что забыты даже имена некоторых растений, упоминаемых писателями. Кто не считает, что после того, как Рим объединил все земли своей державной властью, жизнь улучшилась? Прочный мир обеспечил обмен товарами и общение между людьми; то, что раньше было неведомо, стало теперь общедоступно.

I.3. Но клянусь Геркулесом! Людей, которые бы знали многое из того, о чем рассказывали в старину, не оказывается. Насколько плодотворнее были искания древних и насколько счастливее были они в своей работе! Тысячу лет назад, когда литература только еще возникала, Гесиод первый стал наставлять земледельцев, и у него оказалось немало последователей. Труда от этого нам прибавилось: приходится исследовать не только то, что открыли впоследствии, но и то, что было открыто в древности и о чем не сказано ни слова по лености и забывчивости.

I.4. Разве причины этой язвы иные, чем общие причины язв всего мира? Пришли на смену другие обычаи, другим у людей занят ум; в чести только то, что помогает наживе.

Первоначально власть народа и мысли его ограничены были пределами, в которых он жил; убожество жизни вынуждало упражнять умственные дарования. Бесчисленных царей чтили произведениями искусства; эти богатства горделиво выставляли они напоказ, считая, что ими утвердят они свое бессмертие. Поэтому жизнь тогда была богата трудом и воздаянием за него.

I.5. А потомкам раздвинувшиеся границы и великие богатства пошли во зло. С тех пор, как в сенаторы начали выбирать за богатство, ставить судей за богатство, а магистрата и военачальника стало больше всего украшать богатство, с тех пор, как наибольшим влиянием и силой стал пользоваться человек бездетный,[2391] лесть стала доходнейшим занятием и единственной радостью — приобретение. Исчезло то, что придавало цену жизни; все искусства, получившие от величайшего блага название свободных,[2392] стали учить рабскому угодничеству: только этим угодничеством и можно продвинуться.

I.6. Тут действуют по-разному и в разных случаях, но молятся все об одном: как бы разбогатеть. Даже лучшие люди предпочитают развивать чужие пороки, а не свои добродетели. Клянусь Геркулесом! Жить — значит утопать в роскоши; настоящей жизни нет!

I.7. Мы же, однако, займемся исследованием того, что позабыто; незначительность некоторых вопросов не отпугнет нас, как не отпугнула и от повествования о животных, хотя Вергилий, поэт величайший, уклонился по этой причине от рассказа об огороде и его дарах и ограничился только обрыванием цветов. Его превознесли и прославили, хотя он назвал только пятнадцать сортов виноградных лоз, три сорта маслины, столько же сортов груш, а из яблок упомянул лишь одно, ассирийское; все остальное он опустил.[2393]

II.8. С чего лучше начать, как не с виноградной лозы? Первенство за Италией здесь бесспорно,[2394] и перед этим богатством тускнеют все блага других земель, даже тех, где растут ароматы! Да разве есть запах слаще, чем запах цветущего виноградника!

III.10. Рост лоз сдерживают ежегодной обрезкой; всю силу их устремляют в побеги или же заставляют спуститься в отводки; только вина ради позволяют им подняться над землей и расти по-разному в соответствии с характером климата и свойствами почвы. В Кампании их сочетают с тополями;[2399] обняв супруга, лоза поднимается вверх: хватаясь за ветви своими шаловливыми руками, изгибаясь во все стороны, она достигает вершины дерева на такой высоте, что виноградарь нанимается, оговорив в условии, что хозяин похоронит его на свой счет.

III.11. Рост лозы ничто не останавливает, и я видел, как одна лоза своими ветвями и гибкими побегами обвивала целые портики, усадьбы и особняки. Валериан Корнелий счел особо достопамятным следующее обстоятельство: в Риме в портике Ливии одна лоза превратила дорожку для прогулок в сплошную тенистую беседку; притом она еще дает ежегодно двенадцать амфор вина.[2400]

III.12. Лозы всюду поднимаются выше вязов. Пирров посол, Киней, удивляясь их высоте в Ариции, остроумно подшутил над терпкостью тамошнего вина, сказав, что мать его по заслугам висит на таком высоком кресте.[2401] В Италии за Падом есть дерево, которое зовется rumpolinus и также opulus: виноградные ветви заполняют его круглые и просторные ярусы;[2402] старый ствол лозы, поднявшись до развилки, раскидывает молодые веточки по прямо идущим ветвям дерева.

III.13. Другие лозы высотой с человека среднего роста стоят, ощетинившись кольями, на которые опираются. (это vineae); есть такие, что неукротимо расползаются... заполняя середину атриев.[2403] Столько различий в одной только Италии! В некоторых провинциях лоза стоит самостоятельно, без всяких подпорок;[2404] она образует круглую крону, и ствол ее толстеет за счет роста.

III.14. По другим местам, например в Африке и кое-где в Нарбонской провинции, этому препятствуют ветры: там лозе не разрешается расти выше «пальцев»: она всегда имеет такой вид, словно ее только что посадили, расстилается по земле, как трава, и впитывает сок земли своими гроздьями, которые поэтому в центре Африки превосходят величиной грудных детей.[2405] Нет вина более кислого, но нет и винограда более вкусного: отсюда, может быть, и пошло его название: durus acinus.[2406]

III.15. Бесчисленные сорта винограда, разнящиеся величиной, цветом и вкусом ягод, разнятся еще больше качеством вин. Один виноград блещет пурпуром; другой сверкает розовым цветом и отливает зеленым; белый и черный — цвета обычные. Словно груди, вздувается «коровье вымя»; у «фиников» ягоды длинные и вытянутые.[2407] Природа позабавилась, поместив в очень крупных ягодах маленькие зернышки, которые спорят по сладости с ягодами; их называют leptorrages.[2408]

III.16. Есть виноград, который хорошо зимует; его подвешивают к потолку. Другие сорта сохраняются только в собственном тепле: их кладут в глиняные горшки, а эти последние ставят в долии, набитые виноградными отжимками, пускающими сок. Есть виноград, который, как и вино, становится вкуснее от дыма кузниц;[2409] вкусы Тиберия доставили особую славу продымившемуся в африканских печах. Раньше в качестве закуски подавали ретийский виноград из Веронской области. От слова «терпение» получил свое название и «претерпевший» виноград.[2410]

III.17. Виноград сохраняют и в виноградном соку: он «упивается» собственным вином. Один сорт набирается сладости, будучи залит вскипяченным виноградным соком; другой дожидается новых плодов, оставаясь на лозе-матери и сквозя через стекло; терпкая смола, которой смазывают кончик кисти,[2411] сообщает виноградным ягодам такую же стойкую прочность, как и в долиях и амфорах.

III.18. Выведены лозы, вино от которых само по себе отдает смолой: сорта табурнский, сотанский и гельвик прославили Виенскую область;[2412] знамениты, впрочем, стали они недавно и во время Вергилия были еще неизвестны, а от кончины его прошло 90 лет.

III.19. А разве, попав в лагерь, лоза в руке центурионов не становится символом полновластия? Не ведет, обещая щедрую награду, медленно от чина к чину к званию примипила? Не облагораживает ли даже наказание за проступки? И ведь виноградники научили, как вести осаду.[2413] В приготовлении лекарств вино занимает очень большое место, и само, в чистом виде, оказывается целебным средством.[2414]

IV.20. Пересчитать сорта лоз считал возможным один Демокрит, объявивший, что все греческие ему известны. Остальные писатели заявили, что количество их неисчислимо и бесконечно;[2415] на сортах вин это обнаруживается еще вернее. Мы назовем отнюдь не все, а только наиболее замечательные, так как их почти столько же, сколько и областей. Поэтому достаточно будет назвать самые знаменитые лозы или те, которые обладают каким-нибудь чудесным свойством.

IV.21. Первое место дается аминейским лозам за прочность их вина, которое от старости становится только лучше. Имеется пять их видов; из них «настоящая, мелкая», отцветает благополучнее, хорошо переносит дожди и плохую погоду, не то, что «большая», которая, однако, в виноградном саду страдает от них меньше, чем в винограднике.

IV.22. «Близнецы», получившие такое название от неизменно двойных гроздьев, дают вино очень кислое, но исключительно крепкое. Для «меньшего близнеца» губителен австр; остальные ветры ему благоприятны, например на Везувии и Суррентских холмах. В остальных местах Италии эту лозу пускают только по деревьям. Пятый вид — аминейская «шерстистая»: она настолько одета пухом, что нечего нам удивляться серам или индусам. Из аминейских она поспевает первой, и виноград этот очень скоро начинает гнить.[2416]

IV.23. За ними следуют номентанские лозы; древесина у них красная, почему некоторые и назвали эти лозы «красненькими». Они менее плодоносны; отжимок и отстоя в вине дают чрезвычайно много; превосходно выдерживают заморозки и страдают больше от засухи, чем от дождя, больше от жары, чем от холода. Поэтому в холодных и сырых местах им отдается первенство.[2417] Плодороднее лоза с более мелкими ягодами и листом, меньше изрезанным.

IV.24. Апианским лозам имя дали пчелы, особо до их ягод лакомые. Есть два их вида, покрытые пухом; разница между ними в том, что один поспевает скорее, хотя и второй не очень отстает. Они приживаются и по холодным местам, но ни один сорт не начинает от дождя так быстро гнить. Вино от них, сначала сладкое, с годами приобретает терпкость. В Этрурии эту лозу особенно любят.[2418]

IV.25. Вот и все благороднейшие лозы, уроженки Италии; остальные пришельцы. «Гречанка» г. Хиоса или Фасоса не уступает аминейским по своим превосходным качествам; ягода у нее очень нежная, а вся кисть настолько мала, что сажать ее стоит только на самой жирной почве.[2419] «Евгению» прислали холмы Тавромения — само имя указывает на ее высокие качества, но сохранила она их только в Албанской округе: пересаженная в другое место, она сразу же вырождается.[2420] Некоторые лозы так любят свою родину, что, покинув ее, покидают там и свою славу и не остаются сами собой в чужом месте.

IV.26. Такова участь ретийской и аллоброгской лозы, которую мы выше назвали «смолистой»: у себя дома это благородные сорта, по другим местам их нельзя узнать.[2421] Они, впрочем, плодородны и возмещают качество количеством: «евгения» — в местах очень знойных, ретийская — в умеренных, аллоброгская — в холодных; ягода у нее черного цвета и поспевает на морозе.

IV.27. Вина от перечисленных видов, даже и от черных, в старости приобретают белый цвет. Прочие лозы ничем не славятся; иногда, впрочем, в силу свойств климата или почвы их вина не портятся от старости: так бывает с вином от фецении и битуригской лозы; она цветет одновременно с феценией, но ягоды на ней сидят реже, цвет же у обеих никогда не осыпается, потому что они быстро отцветают и не боятся ни ветров, ни дождей; в холодных местах они, однако, лучше, чем в жарких, и в сырых лучше, чем в засушливых.[2422]

IV.28. Visulla отличается скорее крупными, чем частыми, гроздьями; переменной погоды она не переносит, но хорошо выдерживает ровный холод или зной. Мелкий сорт ее лучше. В выборе почвы она прихотлива: на жирной гниет, на плохой не растет вообще; она капризно ищет средней и поэтому дружит с Сабинскими холмами. Виноград у нее некрасив с виду, но приятен на вкус; если его не оборвать сейчас же, как он поспеет, он осыпется, не начав даже гнить. От града он защищен крупными и твердыми листьями.[2423]

IV.29. Замечательны по своему цвету helvolae; он переливается у них от пурпурного к черному, почему некоторые и называют их varianae. Предпочтительнее более темный сорт; оба урожайны через год, но вино лучше, когда урожай меньше.[2424] Два сорта preciae различаются величиной ягод; древесины у них много; ягоды очень хорошо сохраняются в горшках; листья похожи на сельдерейные.[2425] В Дуррахии превозносят балиску; в Испании эту лозу называют «кокколобис»; гроздья у нее редкие, она хорошо переносит зной и австр; вино от нее ударяет в голову, дает его она много.

IV.30. В Испании различают два ее вида: один с продолговатыми ягодами, другой с круглыми; урожай с них снимают последним. Чем кокколобис слаще, тем вино лучше. И терпкое, впрочем, становится в старости сладким, а сладкое приобретает терпкость и может тогда поспорить с албанским.[2426] Говорят, что при болезнях мочевого пузыря нет питья полезнее.

IV.31. Albuelis дает урожая больше у верхушки дерева, a visulla — внизу его, поэтому, посаженные возле тех же самых деревьев, они в силу своей разной природы обе вместе богатят хозяина.[2427] Inerticula, так назвали из черных лоз ту, о которой справедливее было бы сказать, что она «трезвенница»: от нее особенно хорошо старое вино, безвредное при своей крепости; это единственная лоза, вино от которой не опьяняет.[2428]

IV.32. Остальные лозы хороши только своей урожайностью, в первую очередь helvennaca. Есть два ее вида: «большая», которую иногда называют «длинной», и «малая», именуемая marcus, менее плодовитая, но дающая вино, на вкус более приятное. Ее отличают по круглым листьям; у обеих древесина хрупкая.[2429] Под них необходимо подставлять подпорки, иначе они подломятся под собственным урожаем. Они любят ветер с моря и боятся росы.

IV.33. Нет лозы, которая шла бы хуже в Италии: ягод дает мало, они мелкие, гнить начинают еще на лозе; вино от нее не держится дольше одного лета; нет, однако, и другой, которая бы так осваивалась с тощей почвой. Грецин, который иногда списывал Корнелия Цельза[2430], думает, что она не может прижиться в Италии не в силу своих природных качеств, а потому, что здешние виноградари жадно заставляют ее растить все новые побеги. Этим ее плодовитость истощается, и только очень жирная почва может помочь истомленному растению. Говорят, что на ней не появляется «угля»:[2431] это великое преимущество, если только правда, что есть лоза, над которой климат не имеет власти.

IV.34. Spionia, которую иногда называют spinea, переносит зной и наливается от осенних дождей; больше того, это единственная лоза, которую питают туманы; поэтому и подходит для нее Равенская область.[2432] Vennuncula принадлежит к числу лоз, которые благополучно отцветают; ее виноград очень хорош для хранения в горшках. Кампанцы предпочитают называть эту лозу surcula; по другим местам ее зовут scapula, а в Таррацине — numisiana.[2433] Она не имеет собственных свойств и целиком зависит от той земли, где растет; в суррентской посуде, однако, и вплоть до самого Везувия вино от нее очень крепкое.[2434]

IV.35. Там в чести больше всего murgentina, уроженка Сицилии, которую иногда называют помпейской; плодовита она лишь на хорошей земле, как и horconia, дающая урожай только в Кампании.[2435] Arceraca, которую Вергилий называет argitis, наоборот, сама улучшает землю, не боится ни дождей, ни старости, но вино с нее держится едва один год; виноград для стола плох, но урожайность чрезвычайная.[2436] И mettica живет долго и не боится влияния небесных светил; ягоды у нее черные, вино от старости становится темно-желтым.[2437]

IV.36. Вот те виды лоз, которые растут повсюду, остальные — или местные сорта, или выведены от вышеупомянутых путем прививок. Только в Этрурии растет tudernis, во Флоренции — sopina, в Арретии — talpona, etesiaca и conseminia. Черная talppna дает белое вино. Etesiaca — обманщица: чем больше у нее урожай, тем лучше вино, но — удивительное дело! — исчезает плодовитость, исчезает и качество.[2438] Conseminia — сорт черный; вино с нее почти не держится, а виноград сохраняется очень долго; его снимают на 15 дней позже, чем весь остальной; это сорт урожайный, но столовый.[2439]

IV.37. Листья у него так же, как у дикого винограда, перед листопадом меняют свой цвет на кроваво-красный. Это бывает и у других лоз, и всегда это признак очень плохого сорта. Hirtiola — лоза Умбрии, Пицена и Меванской области; pumula — Амитернской. В тех же краях растет и bananica — обманщица, которую, однако, там очень любят.[2440]

IV.38. Помпейцы называют свою лозу по имени своего города, хотя в Клузии ее больше;[2441] тибурцы назвали свою тоже по имени города и недавно вывели еще oleaginea, получившую имя за сходство с маслиной; это последняя из выведенных до сего времени лоз. Vinaciol'y знают только сабины, calventin'y — только обитатели Гавра.[2442] Я знаю, что лозы, пересаженные из Фалернской области, называются «фалернскими», но они повсюду очень быстро вырождаются. Выведен был и суррентский сорт с очень сладким виноградом.

IV.39. С capnios, buconiates и tharrupia на холмах Фурий снимают виноград не раньше, чем наступят заморозки.[2443] Parian'y любят в Пизе, а в Мутине — черную perusini'io; вино с нее в течение четырех лет становится белым.[2444] Удивительно, что там есть лоза, поворачивающаяся по солнцу (ее поэтому зовут streptis);[2445] в Италии любят галльскую лозу, а за Альпами — пиценскую. Вергилий упомянул фасосскую, мареотийскую, lageae[2446] и еще много заморских сортов, которых нет в Италии.

IV.40. Есть лозы, замечательные не вином, а виноградом; ambrosia, вид — duracinae — виноград с нее сохраняется без всякой посуды, прямо на лозе, — настолько он не боится ни холодов, ни зноя, ни непогоды. Лоза эта не нуждается ни в дереве, ни в кольях; она держится собственной силой, не то что dactylis, тонкая, как палец.[2447] Затем из крупноягодных сортов — columbina и особенно «пурпурные», прозванные bimammiae, так как у них сидят на гроздьях не ягоды, а другие гроздья;

IV.41. tripedaneae, получившие имя по своему размеру; scripula со сморщенными ягодами; та, которую в приморских Альпах называют ретийской, непохожая на упомянутую с похвалой:[2448] она низенькая, ягоды у нее сидят одна к одной, дают они вино скверное, но такой нежной кожицы нет ни у одного сорта. В ягоде находится одно крохотное зернышко (его зовут chius); в грозди — одна-две очень крупные ягоды. Есть еще черная аминейская лоза, ее зовут «сирийской», а также «испанская» — из плохих сортов это лучшая.[2449]

IV.42. Беседки обсаживают столовыми сортами: это белые и черные duracinae, bumasti такой же окраски и еще не упомянутые нами aegia, родосская и uncialis, названная будто бы по весу своих ягод; затем picina — самый черный сорт; stephanitis: природа, играя, придала ее грозди форму венка, в котором ягоды перемежаются с листьями; forenses, скороспелый сорт, хорошо раскупаемый за свой приятный вид, легко переносящий перевозку.[2450] И, наоборот, неприятно даже глядеть на cinerea, rabuscula и asinusca;[2451] несколько лучше alopecis, похожая на лисий хвост.[2452]

IV.43. Александрийской называется лоза, растущая около идейских Фалакр, низенькая, с ветвями в локоть, с черными ягодами величиной в боб, в которых находится мягкое, крохотное зернышко, с маленьким и круглым листом без разрезов.[2453] Семь лет назад в Нарбонской провинции в Альбе Гельвии вывели лозу, отцветающую за один день, почему за нее можно и не беспокоиться; ее зовут carbunica, и вся провинция теперь ее сажает.[2454]

V.47. Наше время дало мало виноградарей, в совершенстве знакомых со своим делом. Тем более нельзя обойти их молчанием: пусть люди узнают о той награде, за которой всегда и больше всего гонятся.

V.48. Великую славу приобрел Ацилий Сфенел, простой отпущенник: у него в Номентанском округе было под виноградником не больше 60 югеров, которые он продал за 400000 сестерций.[2455]

V.49. Громкая слава шла и о Ветулене Эгиале, тоже отпущеннике, который жил в Кампании, в деревне под Литерном; она еще росла от общего к нему расположения: он работал как раз на той самой земле, где жил в изгнании Африкан.[2456] Наиболее же прославился благодаря тому же Сфенелу Реммий Палемон, знаменитый грамматик.[2457] Лет двадцать назад он купил за 600000 сестерций в том же Номентанском округе имение на свертке, в десяти милях от города.[2458]

V.50. Всем известно, как дешевы все пригородные имения, а там в особенности; он и приобрел поместье, по нерадивости заброшенное, с землей, ничем не выделявшейся среди самых плохих имений. За хозяйство он взялся не из душевного благородства, а прежде всего из тщеславия, этой прекрасно известной черты своего характера. Сфенел заново засадил виноградники и, пока Реммий разыгрывал из себя сельского хозяина, превратил этот виноградник в совершенное чудо: не прошло и восьми лет, как он продал урожай на лозах за 400000 сестерций.[2459]

V.51. Все сбегались посмотреть на кучи гроздьев в этих виноградниках, а соседи оправдывали свою лень ссылками на глубокие знания хозяина. Напоследок Анней Сенека, первый человек своего времени по образованности и влиянию (оно-то и погубило его), вовсе не склонный восхищаться пустяками, настолько был пленен этим имением, что не устыдился признать превосходство Палемона, хотя терпеть его не мог и знал, как он расхвастается: он заплатил ему за эти виноградники, за которыми был уход десять лет, вчетверо больше.

VI.53. По свидетельству Гомера, в самой глубокой древности знаменито было маронейское вино из приморской Фракии.[2463] Не будем передавать всех басен и различных рассказов о его происхождении; упомянем толвко, что Аристей[2464] был первый в том племени, в котором стали смешивать с вином мед: оба вещества обладают от природы дивным вкусом. Гомер сообщает, что к одной части маронейского вина следует примешивать двадцать частей воды.[2465]

VI.54. Оно до сих пор сохраняет у себя на родине неодолимую силу и крепость: Муциан, трижды консул и писатель современный, был в тех местах и узнал, что один секстарий этого вина смешивают с восьмью секстариями воды;[2466] оно черного цвета, ароматное, от старости загустевает. Прамнийское вино, которое прославил тот же Гомер, и сейчас в чести; оно от лоз, растущих под Смирной[2467] около храма Матери богов.

VI.55. Других знаменитых вин не было, но качеством всех своих вин прославился год консульства Опимия[2468] (в этот год убит был трибун Г. Гракх, мутивший народ): такой благодатной под действием солнца была погода в этом 633-м году от основания города. До сих пор хранятся эти вина; им уже почти двести лет, и они превратились в нечто вроде горьковатого меда — таково свойство вина в глубокой старости, — пить их в чистом виде нельзя и нельзя уничтожить водой их неодолимую горечь;[2469] зато малейшая их подмесь исправляет другие вина.

VI.56. Положим по ценам того времени стоимость амфоры в 100 сестерций; добавим 6%[2470] с этой суммы (это процент законный и умеренный) — окажется, что 160 лет спустя, при Г. Цезаре, сыне Германика, одна унция вина стоила сестерций. Мы показали это на ярком примере, рассказав в нашей биографии поэта Помпония Секунда о том обеде, который он дал принцепсу.[2471] Столько денег недвижно лежит по нашим винницам!

VI.57. Ничто так не растет в цене, как вино до своего двадцатого года, и ничто после этого срока не приносит такого убытка, ибо цена на него уже не поднимается. Редко случалось до сих пор, чтобы кто-нибудь — разве что прожигатель жизни — давал за testa[2472] вина тысячу сестерций. Только жители Виены ценят свое вино,[2473] приправленное смолой (мы говорили о таких винах), дороже, да и то лишь на своем рынке и, видимо, из чувств патриотических. Считают, что это вино, если его пить холодным, холоднее остальных вин.

VIII.59. Кто не знает, что одни вина приятнее других и что вина того же самого разлива различны: одно оказывается лучше, потому ли, что лучше его тара, или по чистой случайности? Поэтому пусть каждый судит сам, какое вино поставить на первое место.

VIII.60. Юлия Августа считала, что своими 86 годами обязана пуцинскому вину; другого она не пила. Лоза, дающая его, растет около Адриатического залива, недалеко от Тимава, на каменистом холме;[2474] дыхание морского ветра позволяет вызреть такому количеству винограда, которое дает мало амфор вина; для лекарств оно считается самым пригодным. Я готов думать что это то самое вино с Адриатического залива, которое греки превознесли похвалами под именем praetutianum.[2475]

VIII.61. Божественный Август и почти все следующие за ним принцепсы предпочитали всем винам сетинское, узнав по опыту, что оно спасает от несварения. Оно с лозы, растущей повыше Аппиева Форума.[2476] Раньше славилось благородное цекубское вино; получали его с лоз, росших у Аминкланского залива в болотистых тополевых рощах. Вина этого теперь нет: и хозяева нерадивы, и места не хватает, а самая большая помеха — это канал, который Нерон хотел сделать судоходным от Байского озера до самой Остии.[2477]

VIII.62. Вторым шло вино из Фалернской области и особенно из Фаустинова округа: вино это создали уход и забота. Теперь они не в обычае: хозяева гонятся скорее за количеством, чем за качеством. Фалернский округ начинается от Кампанского моста влево, если идти в Урбану, Суллову колонию, причисленную недавно к Капуе; Фаустинов округ — мили за четыре от поселка Цедиция, а поселок этот отстоит в 6 милях от Синуессы.[2478] Нет сейчас вина более знаменитого; это единственное, которое горит.

VIII.63. Есть три его сорта: крепкое, сладкое, легкое. Некоторые различают так: с вершин холмов — кауцинское вино, со склонов — фаустиново, у подножия — фалернское. Следует упомянуть, что виноград, дающий эти прославленные вина, на вкус неприятен.

VIII.64. Третье место занимают разные вина из Альбы, соседки Рима, очень сладкие и редко приобретающие крепость, а также суррентские (лозы, дающие их, нельзя подвязывать к деревьям), особенно полезные для выздоравливающих, так как они легки и обладают целебными свойствами. По словам Тиберия, врачи сговорились прославлять суррентское вино, хотя по существу это только превосходный уксус; Г. Цезарь, его наследник, называл его хорошими обмывками. С этим вином соперничают массик и вина с горы Гавра, со стороны, обращенной на Путеолы и Байи.[2479]

VIII.65. Статанские вина из мест, смежных с Фалернской областью, несомненно занимали когда-то первое место и воочию показали, что для всякой области есть свое время и для всего свой час успеха и час заката. Им стали предпочитать соседние каленские вина, фунданские из виноградников и виноградных садов, а из соседних к Риму мест — велитернские и привернатские.[2480] Сигнийское вино, обладая исключительной терпкостью, хорошо закрепляет желудок и относится к числу лекарств.[2481]

VIII.66. Четвертое место на общественных угощениях заняли со времени божественного Юлия мамертинские вина (он первый, как это явствует из его писем, создал им имя). Родина их в Сицилии, около Мессаны; из них особенно хвалят потуланское, названное по имени виноградаря, выведшего эти лозы рядом с Италией. Воздают честь и сицилийским винам из Тавромения, которые очень часто выдают за мамертинские.[2482]

VIII.67. Из остальных вин назовем: у Верхнего моря — вина из Претутии, Анконы и так называемое пальмовое, получившее имя от пальмы, случайно выросшей в том же самом месте; во внутренних областях — вина из Цезены и меценатово; в Веронской области — ретийское, уступающее, по словам Вергилия, только фалерну; в глубине Адриатического залива — вино из Адрии; у Нижнего моря — латиниево, из Грависки и Статонии.[2483]

VIII.68. В Этрурии лучшее вино из Луны; в Лигурии — из Генуи; между Пиренеями и Альпами — из Массилии. Последнее бывает двух сортов: одним, более густым, исправляют другие вина; его называют «сочным». Вина из Бетерр пользуются славой только в Галлии.[2484] Об остальных нарбонских винах ничего нельзя сказать в точности: там есть целые заведения, где вино насыщают дымом. Только бы не клали вредных трав и снадобий. Торговец ведь подделает цвет и вкус вина даже с помощью алое.[2485]

VIII.69. В Италии и места, далекие от Авзониева моря, не обойдены славой; есть свое вино в Таренте, в Сервитии, в Консентии, Темпсе и Баббии; есть луканское, лучшее из Фурий.[2486] Всех их знаменитее вино из Лагары (это недалеко от Грумента), прославленное тем, что им излечился Мессала Потит.[2487] Кампания недавно создала имя новым винам: в результате работы или случайно, но в четырех милях от Неаполя появилось требелльское вино; возле Капуи — кавлинское и в округе того же имени — требуланское; трифолинским среди простых вин Кампания всегда славилась.[2488]

VIII.70. Помпейские вина за десять лет достигают своего совершенства, старость им ничего не прибавит.[2489] Их находят вредными, потому что голова от них болит до шести часов следующего дня. Все эти примеры, если не ошибаюсь, ясно показывают, что значение имеют родина лозы и земля, на которой она растет, а никак не сорт винограда. Излишне поэтому и пересчитывать виды лоз, если одна и та же лоза дает в разных местах разное вино.

VIII.71. В Испании леетанские лозы славятся урожайностью; тонким вкусом — вина из Тарракона и Ааврона: вина с Балеарских островов можно сравнивать с первыми винами Италии.[2490] Я знаю, что я многое пропустил, и большинство поставит мне это на вид, потому что у каждого свой вкус, и куда ни пойдешь, всюду повторяется та же самая история:

VIII.72. отпущенник божественного Августа, опытнейший судья в вопросах гастрономии, выбиравший вина для стола, сказал гостю императора об одном местном вине, что вкус его ему внове и оно не из лучших, но Цезарь другого пить не станет. Не буду отрицать, что есть и другие вина, достойные упоминания, но мною названы те, о которых современники судят единодушно.

XIII.87. Рассказывая об этом, я вдруг подумал, что благородных вин, заслуживающих имени вина, во всем мире существует около 80, и две трети из этого числа принадлежат Италии, а она и так впереди всех стран. Изыскания мои идут вглубь: не сразу стали известны наши вина: они начали приобретать славу после 600-го года от основания города.[2491]

XIV.88. Ромул совершал возлияния молоком, а не вином; об этом свидетельствует установленный им чин жертвоприношения, соблюдаемый и по сегодняшний день. Вот закон следующего царя Нумы: «Вином костра не поливай». Всякому ясно, что это предписание объясняется недостатком вина. Этим же законом возлияние богам вином с необрезанной лозы объявлено нечестием: он придумал, как заставить производить обрезку пахарей, знавших только свои нивы и не спешивших рисковать собою в виноградном саду. М. Варрон пишет, что Мезентий, царь Этрурии, послал рутулам помощь против латинов за вино, которое имелось тогда в Лации.[2492]

XIV.89. Пить его женщинам в Риме не разрешалось. Мы нашли среди других примеров рассказ о жене Эгнатия Метения, которую муж забил палкой до смерти за то, что она выпила вина из долия; Ромул его оправдал. Фабий Пиктор пишет в своих «Анналах»,[2493] что родные уморили голодом матрону за то, что она вскрыла ящичек с ключами от винницы.

XIV.90. По мнению Катона, родственники целовали женщин, чтобы Чузнать, не пахнет ли от них теметом. Так называли тогда вино, отсюда и слово temulentia.[2494] Гн. Домиций в бытность свою судьей заявил, что, по его мнению, жена без ведома мужа выпила вина больше, чем полагается для здоровья, и оштрафовал ее на все приданое.[2495] В течение долгого времени на вино были скупы.

XIV.91. Л. Папирий, полководец, отправляясь в поход против самнитов, дал обет принести Юпитеру в случае победы кружечку вина. Среди даров упоминаются секстарии молока, но никогда — вино. По словам Катона, он, отправляясь морем в Испанию, откуда вернулся с триумфом, не пил другого вина, чем гребцы. До такой степени не походил он на тех людей, которые даже гостям подают иное вино, чем то, которое пьют сами, или же устраивают такую подмену в разгаре пира.[2496]

XVII.96. О том, какие вина славились во времена его юности, М. Варрон рассказывает так: «Л. Лукулл мальчиком никогда не видал в доме у своего отца, чтобы на званом обеде греческое вино подавалось больше одного раза; сам же он, вернувшись из Азии, раздал народу больше ста тысяч бочонков.[2498] Г. Сентий, которого мы знали претором,[2499] говорил, что хиосское вино появилось у него в доме впервые, когда врач предписал ему, сердечнику, его пить; Гортензий оставил своему наследнику больше 10000 бочонков этого вина». Вот что говорит Варрон.

XVII.97. А разве Цезарь, диктатор, празднуя свой триумф, на пиру не раздавал фалерн амфорами, а хиосское бочонками? Он же, справляя триумф над Испанией, угощал хиосским и фалернским, а на пиру в третье свое консульство — фалернским, хиосским, лесбосским и мамертинским: тогда впервые было подано четыре сорта вина. Остальные сорта, следовательно, приобрели известность уже потом, около 700 года.[2500]

XVIII.98. Я не удивлюсь, что уже много веков назад выдумали почти неисчислимое количество разных настоек, о которых мы теперь и скажем; все они употребляются в медицине. О том, как делается omphacium, мы говорили в предшествующей книге по поводу благовоний.[2501] Из цветов дикой виноградной лозы (она зовется labrusca) делают oenanthium:[2502] два фунта этих цветов вымачивают в бочонке виноградного сока; через тридцать дней напиток готов. Корнем дикой лозы и ее ягодами пользуются для выделки кож.

XVIII.99. Ягоды ее, только что завязавшиеся, обладают исключительным лекарственным свойством: они понижают у больного жар, потому что, как говорят, обладают очень холодной природой.[2503] Часть их погибает от жары; оставшиеся называются «равноденственными». Они никогда не поспевают все разом; если, не дождавшись, пока они совсем высохнут, дать их в сыром виде курам, то у них пропадет всякая охота к винограду.[2504]

XX.113. Есть вино, приготовленное только из воды и меда. Для него велят в течение пяти лет хранить дождевую воду. Люди, более осведомленные, сразу же уваривают ее до одной трети, добавляют третью часть старого меда и затем по восходе Пса выставляют эту смесь на 40 дней на солнце. Другие разливают ее через 10 дней и плотно закупоривают. Называется этот напиток hydromeli; и старея, он приобретает вкус вина; лучше всего он во Фригии.[2505]

XXIV.120. Следует сказать и о том, чем приправляют вино: греки, например Эвфроний, Аристомах, Коммиад и Гикесий,[2506] создали здесь целую науку со своими правилами. В Африке смягчают его терпкость, кладя гипс, а по некоторым ее местам — известь. В Греции придают ему крепости глиной, мрамором, солью или морской водой; кое-где в Италии — канифолью (crapula).[2507] У нас и в соседних провинциях вошло в обычай класть в виноградный сок камедь. По некоторым местам вливают отстой от прошлогоднего вина или уксус. Лекарство приготовляют и из самого виноградного сока:

XXIV.121. его кипятят, чтобы он стал за счет крепости слаще. Говорят, что дольше года такое вино не стоит.[2508] В некоторых местах делают сапу и ею уничтожают крепость вина. И для этого вина и для всякого другого берут осмоленную посуду, о приготовлении которой будет сказано в ближайшей книге.[2509]

XXVII.132. Способ сохранения вина очень различен в зависимости от климата. В Альпийской области вина хранят в деревянных бочках с обручами и не дают ему замерзнуть даже в жестокие холода, разводя огонь. Редко, правда, но все-таки видели, как бочки лопались и вино стояло ледяными глыбами; это своего рода знамение, так как вино по природе своей не может замерзать;[2511] от холода оно только застывает.

XXVII.133. В странах с более мягким климатом его наливают в долии, которые закапывают в землю целиком или отчасти — в зависимости от местоположения; так предохраняют вино от влияния климата. В других местах защитой ему служат крытые помещения. Дают и следующие советы: одной стороной или по крайней мере окнами обращать винницу к аквилону и во всяком случае на равноденственный восток.[2512] Поблизости не быть ни навозным кучам, ни древесным корням, ничему, что дурно пахнет: вино легко принимает всякий запах — ни в коем случае ни садовой, ни дикой смоковницы.

XXVII.134. Между долиями оставлять промежутки, чтобы порча от одного не распространялась на другой: вино заражается чрезвычайно быстро. Важна и форма долиев: пузатые и широкогорлые хуже.[2513] Осмолить их следует сразу же по восходе Пса, после чего обмыть морской или соленой водой, посыпать золой от виноградных веток или глиной; обтерев, окурить миррой; почаще делать это и в самих винницах.[2514] Долии со слабым вином закапывать в землю; с крепким — держать на воздухе.

XXVII.135. Никогда не наливать долия доверху; оставшееся место натереть вином из изюма, или дефрутом с примесью шафрана, или сапой с истолченным в порошок ирисом. Этим же надо смазывать и крышки долиев, добавляя только мастики или бруттийской смолы. Открывать долии можно только в ясный день, при австре и в полнолуние нельзя.

XXVII.136. Если на вине белая плесень, это хорошо; появление красной — плохой признак, если только само вино не красного цвета; худо, если долии нагрелись, а крышки запотели. Вино, которое быстро зацветает и впитывает запахи, простоит недолго.[2515] Дефрут и сапу варить только в тот день, когда на небе нет луны, — в иной нельзя, — брать посуду свинцовую, а не медную, в огонь подбрасывать грецкие орехи: они поглощают дым.[2516] В Кампании самые благородные вина ставят в бочонках под открытым небом; считается, что лучше всего подвергать их действию солнца, луны, дождя и ветров.

XXVIII.137. Если хорошенько вдуматься, нет ведь области, где трудились бы больше, словно природа не дала воды, напитка самого здорового, который пьют все остальные существа; мы же насильно поим вином и скотину.[2517] Стоит положить столько усилий, столько труда и расходов, чтобы получить напиток; от которого человек теряет голову, неистовствует, совершает тысячу преступлений и который столь сладостен, что многие люди видят в нем единственную радость жизни.

XXVIII.138. Мало того: чтобы выпить вина больше, мы процеживаньем делаем его слабее;[2518] выдумывают средства, возбуждающие жажду; принимают яды, чтобы только пить; некоторые сначала глотают цикуту, чтобы сама смерть заставляла пить; другие — порошки из пемзы и такое, о чем и упоминать совестно.[2519]

XXVIII.139. Люди поосторожнее жарятся в банях, и мы видим, как их выносят оттуда замертво;[2520] есть такие, что не могут дождаться минуты, чтобы улечься на ложе и снять тунику; голые, задыхаясь, сразу хватают огромные сосуды; словно похваляясь своей силой, вливают их в себя целиком, чтобы тотчас же вызвать рвоту и опять пить,[2521] и так во второй и в третий раз, будто родились они, чтобы зря тратить вино; будто вылить его можно не иначе, как из человеческого тела!

XXVIII.140. Вот для чего эти чужеземные упражнения, валянье в грязи,[2522] хвастливое выгибанье мостом! Известно ведь, что все это возбуждает жажду! А какие за выпивкой ссоры, какие сосуды со сценами разврата! Словно пьянство само по себе мало учит разврату! Разврат заставляет пить; опьянение награждается и — о боги — его покупают! Один, съев столько же, сколько и выпив, получает за свое пристрастие к вину награду по закону;[2523] другой пьет столько кубков, сколько выпало очков.

XXVIII.141. И тогда жадные взоры приторговывают замужнюю женщину, осоловелые предают мужа, тогда тайное выходит наружу. Одни вслух заявляют о своих завещаниях, другие выбалтывают смертоносные тайны и не могут удержать слов, которые войдут им в горло, — сколько людей так погибло! По пословице — истина в вине. А тем временем в лучшем случае люди не видят, как встает солнце, и укорачивают свою жизнь.[2524]

XXVIII.142. Вот почему бледны и обвислы щеки, гноятся глаза, руки дрожат и опрокидывают полные чаши — вот оно немедленное наказание! И сон, тревожимый фуриями, бессонница по ночам и, наконец — полная награда за пьянство, — чудовищный разврат и наслаждение злом. На следующий день изо рта пахнет, как из долия, все забыто, памяти как не бывало! И люди заявляют, что они ловят жизнь на лету; мы ежедневно теряем вчерашний день, а они теряют и завтрашний.

XXVIII.143. При Тиберии Клавдии, 40 лет тому назад, было принято пить натощак и предварять еду вином.[2525] Это тоже чужеземный обычай и выдумка врачей, всегда создающих себе авторитет каким-нибудь новшеством.

XXVIII.144. Парфяне добывают себе этой доблестью славу; Алкивиад ею создал у греков громкое себе имя, а у нас Новеллий Торкват медиоланец заслужил свое прозвище (он прошел все должности от претуры и до проконсульства): он одним духом мог выпить три конгия — отсюда и его прозвище. Тиберий принцепс, на старости лет суровый, а подчас и жестокий, смотрел на него, как на чудо.

XXVIII.145. В молодости он сам был весьма склонен к вину; полагали, что он поручил Л. Пизону ведать городом потому, что тот зарекомендовал себя непрерывной в течение двух дней и двух ночей пьянкой у самого принцепса. Рассказывали, что Цезарь Друз в этом больше всего походил на отца Тиберия.[2526]

XXVIII.146. Торкват пользовался редкой славой (пить вино — это тоже искусство, имеющее свои законы) — язык у него не заплетался; во время попойки он не облегчал себя ни рвотой, ни другими отправлениями организма; утром строго обходил посты; залпом делал очень большой глоток, а затем пил очень много глотками маленькими, не сопел, не плевался и не оставлял ни капли вина, чтобы звонко выплеснуть его на пол: точно соблюдал правила, чтобы не попасть в ловушку, подстраиваемую опьянением.[2527]

XXVIII.147. Тергилла в лицо упрекал Марка, сына Цицерона, за его обычай разом выпивать по два конгия и за то, что, напившись, он швырнул скифом в Марка Агриппу. Вот что делает пьянство. Может быть, впрочем, Цицерон захотел перепить убийцу своего отца М. Антония.

XXVIII.148. Тот до него изо всех сил держался за первое место среди пьяниц; он даже издал книгу о своем пьянстве: осмеливался защищать себя и действительно, — по крайней мере на мой взгляд, — показал, сколько зла внесло в мир его пьянство. Он изрыгнул эту книжку незадолго до битвы при Акции; из нее сразу видно, что он уже пьян кровью граждан и поэтому еще больше ее жаждет. У этого порока есть непреложный закон: привычка к вину увеличивает жадность к нему; известны слова скифского посла, что парфяне тем больше хотят пить, чем больше они выпили.[2528]

XXIX.149. У народов запада есть свой опьяняющий напиток. Его приготавливают разными способами из вымоченных зерен в Галлии и Испании. Имена ему дают разные, но способ приготовления его один и тот же. В Испании умеют приготовлять эти напитки так, что они стоят долго. В Египте придумали делать такое же питье из хлебных зерен. В мире нет места, где бы не пили; такие напитки поглощают в чистом виде, не ослабляя их силы водой, как вино.[2529] Клянусь Геркулесом! Земля эта казалась предназначенной только для хлебов. О, изобретательность порока! Нашли способ пьянеть от воды!

XXIX.150. Есть две жидкости, особенно приятные человеку: вино для питья и оливковое масло для натирания; оба превосходных продукта дают деревья. Масло необходимо, и люди немало поработали, чтобы его получить. С вином были они еще изобретательнее: об этом говорят 185 сортов вина, а если сосчитать еще его виды, то окажется их почти вдвое больше, тогда как сортов масла значительно меньше; о нем будем говорить в следующей книжке.