Естественная история

Книга XXXV. Краски, цвета, картины [компиляция фрагментов][3912]

I.1. О природе металлов, в которых состоит богатство, и сопутствующих им зарождений указано почти все, причем в таком сочетании, что вместе с тем говорилось и об огромном множестве лечебных средств, и о темных делах[3913] мастерских, и о требовательной тонкости в работе с чеканкой, скульптурой в меди[3914] и крашением[3915]. Остается сказать о различных видах самой земли и камней, пожалуй, более многочисленных, о каждом из которых написано много книг, особенно греками. Мы здесь будем придерживаться краткости, сообразной с замыслом, не упуская, однако, ничего необходимого или касающегося природы.

I.2. И прежде всего мы скажем о том, что остается сказать о живописи, искусстве некогда славившемся, тогда, когда было желанным для царей и народов, и прославлявшем других, кого признавало достойными для передачи потомству, а теперь полностью вытесненном мрамором, уже даже и золотом[3916], и не только так, что стены целиком покрываются, но даже прорезывают мрамор и выпиливают плитки по извивам изображений предметов и живых существ[3917].

I.3. Не нравятся уже ни абаки[3918], ни горные пространства в спальнях[3919], мы и камнем стали расписывать[3920]. Это придумано во время принципата Клавдия[3921], а во время принципата Нерона[3922] придумали испещрять однообразие, внося[3923] пятна, которых не было на плитах, так чтобы нумидийский мрамор был с овальными пятнами, чтобы синнадский мрамор пестрел пурпуром[3924], — какими они по прихоти роскоши должны бы рождаться. В этом — средство от истощающихся гор, а роскошь беспрестанно занята тем, чтобы погубить как можно больше пожарами.

II.4. Что касается портретной живописи, благодаря которой наружность увековечивалась с наибольшим сходством, то она совсем перестала существовать[3925]. Вывешивают медные щиты с серебряными лицами[3926] со смутным различием в наружности. Заменяют головы статуй, в связи с чем уже давно ходят остроты, даже в стихах. До такой степени предпочитают все, чтобы материал обращал на себя внимание, а не сами они были узнаваемы, и при этом они увешивают свои пинакотеки[3927] старинными картинами и почитают чужие изображения, а сами видят все достоинство их только в цене, чтобы наследник проматывал их, а петля вытаскивала для воров[3928].

II.5. Таким образом, поскольку не существует ничьего их портрета, они оставляют после себя изображения, воплощающие деньги, а не свои. Они же украшают свои палестры и кероматы[3929] изображениями атлетов. Портреты Эпикура они носят по спальням и повсюду возят с собой. В день его рождения они совершают жертвоприношения и каждый месяц в двадцатый день луны справляют праздник, который называют эйкадами[3930], в особенности те, которые не хотят, чтобы их знали даже при жизни[3931]. Да, конечно, — искусства погубила праздность, и поскольку нет духовных образов, то и телесными пренебрегают.

II.6. Иное дело то, что можно было видеть в атриях[3932] у предков, — не статуи, созданные иноземными художниками, и не медные или мраморные: в отдельных шкафах располагались воспроизведенные из воска лица, которые должны были представлять собой образы, сопровождавшие похороны членов их рода, и при каждом умершем всегда присутствовали все, бывшие когда бы то ни было в его семейном роду[3933]. А на родословных древах линии расходились к живописным портретам.

II.7. Архивные комнаты в домах были заполнены табличками и памятными записями о делах, совершенных во время отправления магистратуры. Снаружи и у входов были иные образы великих духом людей — прикрепленные доспехи с неприятеля, которые нельзя было убирать и покупателю таких домов, а сами дома пребывали в триумфе даже при перемене их владельцев. Это имело огромную побуждающую силу[3934], поскольку жилище ежедневно укоряло владельца невоинственного в приобщении к чужому триумфу.

II.8. Сохранилась негодующая речь оратора Мессалы, воспрепятствовавшая тому, чтобы чуждое изображение Левинов приобщалось к его роду[3935]. Подобная же причина вынудила Старого Мессалу написать те его известные книги о семейных родах[3936], поскольку, проходя по атрию Сципиона Помпониана, он увидел, что Сальвиттоны, — ведь это прозвище было бесчестьем для Африканских, — вследствие усыновления по завещанию пробираются к имени Сципионов[3937]. Но, не в обиду Мессалам будь сказано, даже в подложности изображений знаменитых людей выражалась какая-то любовь к доблестям, и это намного достойнее уважения, чем заслуживать того, чтобы никому не нужны были их изображения[3938].

II.9. Нельзя обойти молчанием и одно нововведение: в библиотеках посвящают изображения, если не из золота или серебра, то[3939], во всяком случае, из меди, тем, чьи бессмертные души говорят на тех же самых полках, более того, даже создают вымышленные изображения, и воображение порождает лица, изображения которых не переданы, как, например, в случае с Гомером.

II.10. Для человека нет другого более высокого, как я лично думаю, образца счастья, чем когда всегда все стремятся узнать, каким он был. Это новшество ввел в Риме Асиний Поллион, который первым, посвятив библиотеку, сделал гениев человечества общественным достоянием[3940]. Начали ли это раньше цари Александрии и Пергама, которые основывали библиотеки, усердно состязаясь друг с другом, я затрудняюсь сказать[3941].

II.11. О том, что некогда существовала страстная любовь к портретным изображениям, свидетельством служат Аттик, тот самый друг Цицерона, издавший составленную из них книгу[3942], Марк Варрон, которому пришла благотворнейшая мысль включить в многочисленные книги своего труда[3943] семьсот изображений знаменитых чем-нибудь людей, так как он не мог примириться с тем, чтобы была позабыта их наружность и преходящее время имело силу над людьми, придумавший услугу, завидную даже богам, поскольку он не только дал этим людям бессмертие, но и разнес его по всему миру, чтобы они могли находиться повсюду, словно боги[3944]. Такую услугу он оказал и иноземцам[3945].

III.12. А щиты с изображениями[3946] посвящать лично от своего имени в священных или общественных местах первым установил, как я узнал, Аппий Клавдий, который был консулом с Публием Сервилием в 259 году Города[3947]. Он вывесил в храме Беллоны щиты с изображениями своих предков, решив, чтобы они находились высоко на виду и чтобы читались надписи об их заслугах, — дело прекрасное, в особенности если при этом представлен, словно некое гнездо потомков, рой детей в крохотных изображениях[3948]; на такие щиты всякому смотреть радостно и приятно.

IV.13. После него вывесил их Марк Эмилий, коллега Квинта Лутация в консульстве[3949], не только в Эмилиевой базилике[3950], но и у себя дома, причем тоже по воинскому образцу. Дело в том, что на щитах, с какими сражались у Трои, были изображения, отчего они и получили название clupeus, а не от слова cluo, как это утверждает превратная тонкость грамматиков[3951]. Такое происхождение их — воспроизводить лицо на щите того, кто пользовался им — преисполнено доблести.

IV.14. Пунийцы и из золота делали и щиты и изображения, и возили их с собой в военный лагерь. Во всяком случае, в захваченном у них лагере такой щит Гасдрубала нашел Марций, мститель за Сципионов в Испании, и этот щит был над дверями Капитолийского храма вплоть до первого пожара[3952]. У предков же наших отмечается такая беспечность в этом деле, что в консульство Луция Манлия и Квинта Фульвия в 575 году Города[3953] Марк Ауфидий, подрядчик по охране Капитолия, осведомил сенаторов, что те щиты, которые вот уже на протяжении нескольких цензур[3954] относили к медным, на самом деле серебряные.

V.15. Вопрос о происхождении живописи неясен и не входит в нашу задачу. Египтяне утверждают, что она придумана у них за шесть тысяч лет до того, как перешла в Грецию, — заявление явно пустое[3955]. Что касается греков, одни из них утверждают, что она придумана в Сикионе, другие — что у коринфян[3956], все — что была обведена линиями тень человека, потому вначале живопись была такой[3957], потом была живопись отдельными красками, и она была названа монохромной, после того как была придумана более искусная, и такая живопись продолжает существовать даже сейчас[3958].

V.16. Линейную, придуманную Филоклом из Египта[3959] или Клеантом из Коринфа[3960], первыми развили Аридик из Коринфа и Телефан из Сикиона[3961], всё еще без всякой краски, однако уже введя расчленяющие линии внутри. Поэтому заведено было и надписывать, кто изображен[3962]. Первым начал покрывать[3963] их краской, как передают, из толченой черепицы[3964], Экфант из Коринфа. Что это был с тем же именем иной, а не тот, который, как передает Корнелий Непот, последовал в Италию за Дамаратом, отцом римского царя Тарквиния Приска, убежавшим из Коринфа от насилий тирана Кипсела, мы скоро скажем[3965].

VI.17. Ведь живопись уже была совершенной даже в Италии. Во всяком случае, в Ардее в храмах и до сих пор сохранились росписи, более древние, чем Город, которыми я лично восхищаюсь так, как никакими другими, продолжающие оставаться в течение такого долгого времени, при отсутствии крыши, словно свеженаписанные[3966]. Так же в Ланувии[3967], где одним и тем же[3968] художником написаны рядом, обнаженными, Аталанта и Елена, обе — исключительнейшей красоты, а одна из них представлена девушкой[3969], не повредившиеся даже от обвала храма.

VI.18. Принцепс Гай[3970], воспламененный страстью, попытался забрать их, и забрал бы, если бы природа штукатурки позволила[3971]. Всё еще существуют росписи и в Цере, тоже более древние[3972]. И всякий, кто тщательно оценит их, признает, что ни одно из искусств не было доведено до совершенства быстрее, поскольку ясно, что в илионские времена его еще не было[3973].

VII.19. У римлян тоже это искусство рано снискало почет, поскольку Фабии из знаменитейшего рода получили прозвище Пикторов по нему, и первый носитель этого прозвища сам расписал храм Здравия в 450 году от основания Города, а роспись эта продолжала существовать еще на нашей памяти, до того как этот храм сгорел во время принципата Клавдия[3974]. Затем знаменита роспись поэта Пакувия в храме Геркулеса на Бычьем форуме. Он был сыном сестры Энния, и еще больше прославил это искусство в Риме благодаря своей драматургической славе[3975].

VII.20. После этого знатные своими руками живописью не занимались, если, пожалуй, не называть римского всадника Турпилия, родом из Венетии, нашего современника, прекрасные произведения которого и сейчас существуют в Вероне. Он писал картины левой рукой, что ни о ком до него не упоминается[3976]. Своими маленькими картинами на досках гордился умерший недавно в глубокой старости Титедий Лабеон, бывший претор и даже проконсул Нарбонской провинции, но это его занятие вызывало насмешки и даже оскорбления[3977].

VII.21. Нельзя не упомянуть и об известном, касающемся живописи, совещании первых людей государства в связи с тем, что Квинт Педий, внук Квинта Педия, бывшего консула и триумфатора, назначенного диктатором Цезарем в сонаследники Августу, был немым от рождения. На этом совещании оратор Мессала, из семьи которого происходила бабушка мальчика, посоветовал обучать его живописи, и это одобрил даже божественный Август.

VII.22. Мальчик, достигший больших успехов в этом искусстве, умер[3978]. Но признание живописи в Риме особенно возросло, по-моему, благодаря Манию Валерию Максиму Мессале, который первым, в 490 году от основания Города, выставил на боковой стене Гостилиевой Курии картину, изображавшую сражение, в котором он одержал победу над карфагенянами и Гиероном в Сицилии[3979]. То же самое сделал и Луций Сципион, выставив на Капитолии картину, изображавшую его победу в Азии, и передают, что брат его Африканский был недоволен этим, и не без основания, так как в этом сражении был взят в плен его сын[3980].

VII.23. Подобного рода досаду Эмилиана вызвал Луций Гостилий Манцин, который первым ворвался в Карфаген, тем, что выставил на Форуме картины, изображавшие расположение Карфагена и предпринимавшиеся приступы, и сам, стоя среди собравшихся зрителей, рассказывал отдельные подробности, а благодаря такой обходительности он на ближайших комициях добился консульства[3981]. Огромное восхищение вызвала и живопись на сцене во время игр, устроенных Клавдием Пульхром, когда туда стали прилетать вороны, обманутые сходством изображенной черепичной крыши[3982].

VIII.24. А иноземные картины впервые получили широкое признание в Риме благодаря Луцию Муммию, которому его победа дала прозвание Ахайского[3983]. Дело в том, что, когда при распродаже добычи царь Аттал купил картину Аристида Отец-Либер за 600000 денариев, Муммий, пораженный ценой и заподозрив в картине какое-то достоинство, самому ему неведомое, потребовал ее назад, несмотря на все жалобы Аттала, и выставил в храме Цереры[3984]. Это, по-моему, первая иноземная картина, выставленная в Риме для всеобщего обозрения. Впоследствии, я вижу, картины выставлялись для всех и на Форуме.

VIII.25. Отсюда и тот остроумный ответ оратора Красса[3985], выступавшего на суде у Старых лавок[3986]: когда призванный свидетель настаивал с вопросом: «Ну, скажи, Красс, за какого человека ты меня принимаешь?», «За такого», — ответил он, показывая на изображенного на картине галла с безобразно высунутым языком[3987]. На Форуме была и та картина, изображавшая старого пастуха с посохом, по поводу которой посол тевтонов[3988], когда его спросили, во сколько он оценивает этого пастуха, ответил, что ему и даром не нужен такой, даже живой и настоящий.

IX.26. Но особенно широкое признание картины получили благодаря диктатору Цезарю, посвятившему перед храмом[3989] Венеры Прародительницы[3990] Аякса и Медею[3991]. После него — благодаря Марку Агриппе[3992], человеку, которому ближе была сельская простота, чем роскошь. Во всяком случае, сохранилась его великолепная и достойная величайшего гражданина речь о том, что все картины и статуи должны стать общественным достоянием, и это было бы лучше, чем удалять их в изгнание по виллам[3993]. Тем не менее, этот же сурового духа человек купил у кизикийцев за 1200000 сестерциев две картины — Аякса и Венеру[3994]. Кроме того, в самом горячем помещении своих Терм он вправил в мраморные плиты маленькие картины, которые недавно при восстановлении были убраны[3995].

X.27. Всех превзошел божественный Август. В самом людном месте своего Форума[3996] он выставил две картины, на одной из которых изображены Лик Войны и Триумф, на другой — Касторы и Победа[3997]. В храме своего отца Цезаря[3998] выставил он и те картины, о которых мы скажем при упоминании художников[3999]. Кроме того, и в Курии, которую он посвятил в Комиции[4000], он вправил в стену две картины: Немею, сидящую на льве, с пальмовой ветвью в руке, и стоящего рядом старика с посохом, над головой которого висит маленькая картина с изображением биги, — на ней Никий[4001] написал, что он ее вжег (именно такое слово он употребил)[4002];

X.28. поразительность другой картины заключается в сходстве между сыном-юношей и отцом-стариком, при сохранении разницы в возрасте, а над ними парит орел, схвативший змею, — Филохар засвидетельствовал, что это его произведение, и если оценить хотя бы одну только эту картину, то станет очевидным безмерное могущество искусства, поскольку на Главкиона и его сына Аристиппа, вообще совершенно неизвестных, сенат римского народа смотрит столько веков лишь благодаря Филохару[4003]. Выставил картины и цезарь Тиберий, император наименее обходительный, в храме самого Августа, о которых мы скоро скажем[4004]. О достоинстве этого искусства, которое уже вымирает, сказанного довольно[4005].

XI.29. Какими отдельными красками писали первые живописцы, мы сказали, когда передавали об этих пигментах в разделе о металлах[4006]; они называются по роду живописи монохромными[4007]. Кто затем и что вводил нового и когда, мы при упоминании художников будем говорить[4008], так как показать природу красок входит в нашу задачу в первую очередь. В итоге это искусство обрело свой окончательный вид, введя свет и тени, благодаря тому, что обращала на себя внимание разница цветов в зависимости от того или иного сочетания их. После этого, наконец, был добавлен блеск — это нечто другое, чем свет[4009]. То, что между ними и тенями, назвали тонос, а стыки цветов и переходы — гармоге[4010].

XII.30. Краски бывают неяркие или яркие[4011]. Те и другие получаются такими от природы или от смешения. Яркие, — их предоставляет живописцу заказчик, — это миний[4012], армянская[4013], киннабар[4014], хрисоколла[4015], индийская[4016], пурпурнее[4017]. Остальные — неяркие. Одни краски рождаются, другие приготовляются. Рождаются синопская[4018], рубрика[4019], паретоний[4020], мелосская[4021], эретрийская[4022], аурипигмент[4023]. Остальные приготовляются, и прежде всего те, о которых мы сказали в разделе о металлах[4024], кроме того, из более дешевых, — охра[4025], жженые белила[4026], сандарак[4027], сандик[4028], сирийская[4029], атрамент[4030].

XIII.31. Синопская впервые была найдена в Понте, откуда и ее название по городу Синопе[4031]. Рождается она и в Египте, на Балеарских островах, в Африке, но самая лучшая — на Лемносе и в Каппадокии, выкапываемая из пещер[4032]. Та часть, которая бывает прилипшей на камнях, превосходна. У комьев свой цвет[4033], снаружи запятнанный[4034]. Ее в старину применяли для передачи блеска[4035]. Разновидностей синопской — три: красная, менее красная и средняя между ними[4036]. Цена самой лучшей — 2 денария[4037]; ее используют для кисти[4038] или если угодно окрашивать дерево.

XIII.32. Цена той, которая привозится из Африки, — восемь ассов; ее называют цицеркулом[4039], она краснее прочих, более пригодна для абаков[4040]. Та же цена и той, которая называется более темной, и она особенно темная;[4041] ее используют для оснований абаков[4042]. (...)

XIV.33. Некоторые утверждали, что ее следует считать разновидностью рубрики, второй по качеству, так как пальму первенства они отдавали лемносской. Лемносская ближе всего к минию, очень прославленная в старину вместе с островом, на котором она рождается. Ее продавали только запечатанной, отчего и назвали сфрагис[4043].

XIV.34. Ее накладывают под миний и ею подделывают миний[4044]. В медицине она считается прекрасным средством. (...)

XV.35. Из остальных разновидностей рубрики для мастеров пригоднее всего египетская и африканская, потому что они впитываются лучше всего. А пригодная для живописи рождается и в железных рудниках.

XVI. Из нее получается охра при обжиге рубрики в новых горшках, обмазанных глиной. Чем больше она подвергается обжигу в печах, тем она лучше[4045]. (...)

XVII.36. Если смешать полфунта понтийской синопской с 10 фунтами светлой охры[4046] и 2 фунтами греческой мелосской[4047] и растирать все вместе в продолжение двенадцати дней, получается левкофор. Это клей для золота, когда его накладывают на дерево[4048].

XVIII. Паретоний носит название места в Египте. Говорят, что он представляет собой морскую пену, затвердевшую с илом, потому в нем и встречаются мелкие раковины[4049]. Получается он также на острове Крите и в Кирене[4050]. В Риме его подделывают, вываривая и уплотняя кимольскую крету[4051]. Цена самого лучшего — 50 денариев за 6 фунтов. Среди белых красок это самая жирная и для штукатурки самая цепкая благодаря гладкости[4052].

XIX.37. Мелосская — тоже белая; самая лучшая — на острове Мелосе[4053]. Рождается и на Самосе, ее живописцы не применяют из-за чрезмерной жирности; ее там выкапывают лежа, отыскивая жилу среди камней[4054]. (...) Цена ее — один сестерций за фунт.

Третья из белых красок — белила, о способе получения которых мы сказали в разделе о свинцовых рудах[4055]. Была и земля сама по себе, найденная в имении Теодота в Смирне, которую в старину применяли для росписи кораблей. Теперь все белила получаются из свинца и уксуса, как мы сказали[4056].

XX.38. Жженые белила[4057] получились случайно, когда при пожаре в Пирее сгорели белила в кувшинах[4058]. Их впервые применил упомянутый выше Никий[4059]. Самыми лучшими сейчас считаются азийские, которые называются и пурпурными[4060]. Цена их — 6 денариев за фунт. Изготовляют их и в Риме, прожигая мрамористую охру и гася ее уксусом[4061]. Без жженых белил не получается теней.

XXI. Эретрийская носит название своей земли[4062]. Ее применяли Никомах и Паррасий[4063]. (...)

XXII.39. Сандарак и охра[4064], как передает Юба, рождаются на острове Топазе в Красном море, но оттуда их не привозят к нам[4065]. Как получается сандарак, мы сказали[4066]. Получается и поддельный — из белил, прокаленных в печи[4067]. Цвет его должен быть огненный. Цена — пять ассов за фунт.

XXIII.40. Если их[4068] прокалить в смеси с равной частью рубрики, получается сандик[4069], хотя я замечаю, что Вергилий считал сандик травой, по следующему стиху:

Цена его за фунт — половина цены сандарака. И нет других красок более тяжелых по весу.

XXIV. К приготовляемым краскам относится и сирийская, которую, как мы сказали, накладывают под миний[4071]. А получают ее смешивая синопскую и сандик[4072].

XXV.41. Атрамент тоже будет относиться к приготовляемым, хотя есть и из земли, двоякого происхождения: или он выделяется наподобие рассола, или сама земля цвета серы признается пригодной для этого[4073]. Нашлись такие живописцы, которые, тревожа покой могил, выкапывали из них уголь. Все это наглость, и неслыханная!

Получают его из сажи многими способами, сжигая камедь или смолу, для чего построили даже мастерские, не выпускающие эту копоть. Самый лучший получается этим же способом из сосновой смолы[4074]. Его подделывают сажей из печей и бань, которую применяют для писания книг.

XV.42. Некоторые сжигают[4075] высушенный осадок вина и утверждают, что, если осадок будет от хорошего вина, этот атрамент имеет видимость индийской[4076]. Знаменитейшие живописцы Полигнот и Микон[4077] в Афинах делали его из виноградных выжимок, называя его тригинон[4078]. Апеллес[4079] придумал делать его из жженой слоновой кости, — он называется элефантином[4080].

XV.43. Привозят и индийский из Индии, но я до сих пор так и не смог узнать, как он получается[4081]. Получается он даже у красильщиков из черного налета, который пристает к медным котлам[4082]. Получают его также сжигая сосновые дрова и толча уголь в ступке. Удивительна в этом отношении природа каракатиц, но из них он не получается[4083]. Однако всякий атрамент доводится до полной готовности на солнце, причем к атраменту для книг примешивается гумми, к атраменту для штукатурки — клей. Атрамент, разведенный уксусом, отмывается с трудом.

XXVI.44. Среди остальных красок, тех, которые, как мы сказали, из-за их высокой цены предоставляются заказчиками[4084], на первом месте стоит пурпурисс[4085]. Крету для серебра[4086] красят в пурпуре вместе с тканями[4087], и она впитывает эту краску быстрее, чем шерсть. Исключительным получается первый, пропитанный в кипящем медном котле свежими средствами, следующим по качеству — когда после извлечения первого крету кладут в ту же жидкость, и сколько раз это делается, соответственно ухудшается его качество, так как с каждым разом раствор становится слабее.

XXVI.45. Причина того, что путеольский пурпурисс славится больше, чем тирский, или гетульский, или лаконский, откуда самые ценные пурпуры[4088], заключается в том, что его в особенности красят в гисгине и пропитывают мареной[4089]. Самый дешевый — из Канусия[4090]. Цена — от одного денария за фунт до 30. Живописцы, накладывая сначала сандик[4091], затем нанося на него пурпурисс, смешанный с яйцом[4092], достигают яркости миния[4093]. Если они предпочитают добиться яркости пурпура[4094], то накладывают сначала лазурь[4095], затем наносят на нее пурпурисс, смешанный с яйцом.

XXVII.46. После него больше всего ценится индийская[4096]. Она привозится из Индии, а представляет собой ил, пристающий к пене тростников[4097]. На вид она черная, но при разведении дает удивительное сочетание пурпура и лазури. Другая разновидность ее есть в пурпуродельных мастерских, плавающая на поверхности в котлах, она представляет собой пену пурпура[4098]. Те, кто подделывают ее, красят в настоящей индийской голубиный помет, или красят в вайде селинунтскую или кольцовую крету[4099]. Испытывают углем: настоящая дает пламя превосходного пурпура и, пока дымится, издает запах моря. Поэтому некоторые думают, что ее собирают с морских скал[4100]. Цена индийской — 20 денариев за фунт. (...)

XXVIII.47. Армения посылает краску, которая называется ее именем. Это камень, он тоже окрашен как хрисоколла, и самая лучшая армянская та, которая ближе всего к хрисоколле и вместе с тем переходит цветом в лазурь. Фунт ее обычно оценивался в тридцать сестерциев. Так как в Испаниях найден песок, допускающий подобное приготовление, то цена ее понизилась до шести денариев. Она отличается от лазури несколько светлым оттенком, который делает эту краску более нежной[4101]. (...)

XXIX.48. Есть еще две новых краски, из самых дешевых. Зеленая, которая называется аппиановой и выдается за хрисоколлу, будто слишком мало придумано подделок ее. Получается она из зеленой креты, оценивается в один сестерций за фунт[4102].

XXX. Та, которую называют кольцовой, — белая, ею осветляют женщин на картинах. Она тоже получается из креты с примесью стеклянных гемм с колец простонародья, отчего и названа кольцовой[4103].

XXXI.49. Среди всех красок любят грунт из кретулы и не переносят влажный грунт пурпурисс, индийская, лазурь, мелосская, аурипигмент, аппиановая, белила[4104]. В этих же самых красках красят воск для той живописи, которая вжигается, — этот род живописи чужд для стен, но свойственен для военных кораблей, а теперь уже и для грузовых кораблей[4105]. И раз мы расписываем даже то, что угрожает опасностью[4106], пусть никто не удивляется тому, что расписываются и погребальные костры[4107]. И даже в бой на смерть или, во всяком случае, на кровопролитие, нравится, когда отправляются с пышностью.

При этом рассмотрении стольких красок и такого их разнообразия охватывает изумление перед древностью.

XXXII.50. Четырьмя только пользуясь красками, из белых — мелосской, из охровых — аттической, из красных — понтийской синопской, из черных — атраментом, создали те бессмертные произведения знаменитейшие живописцы Апеллес, Аетион, Мелантий, Никомах[4108], а между тем каждая их картина продавалась за целое состояние города. Теперь, когда и пурпур[4109] переходит на стены, и Индия свозит ил своих рек[4110], кровь змей и слонов[4111], нет никакой славящейся живописи[4112]. Стало быть, всё было лучше тогда, когда было меньше средств. Это так потому, что, как мы сказали выше, все внимание направлено на ценности материальные, а не духовные[4113].

XXXIII.51. Не умолчу и о сумасбродстве нашего времени в живописи. Принцепс Нерон велел написать себя колоссальным на полотне в 120 футов — дело неведомое до того времени[4114]. Эта картина, когда она была уже законченной в Майевых садах, сгорела, пораженная молнией, вместе с лучшей частью садов[4115].

XXXIII.52. Его вольноотпущенник, устраивая в Антии гладиаторские игры, украсил общественные портики живописью, как известно, с верным воспроизведением внешности всех гладиаторов и их прислужников[4116]. Это в продолжение многих уже веков — высшее стремление в живописи[4117]. Однако писать картины с гладиаторскими боями и выставлять их в общественных местах начато Гаем Теренцием Луканом. Он в честь своего деда, которым был усыновлен, вывел на Форум в течение трех дней тридцать пар гладиаторов и написанную на доске картину боев выставил в Роще Дианы[4118].

XXXIV.53. Теперь я перейду к очень краткому по возможности обзору прославленных в этом искусстве художников[4119], поскольку подробное рассмотрение и не входит в нашу задачу, так что некоторых достаточно будет, пожалуй, назвать бегло и попутно при упоминании других художников, однако будет сделано исключение для знаменитых произведений, которых тоже уместно будет коснуться, как сохранившихся, так и погибших.

XXXIV.54. Точность греков тут изменяет себе, начиная перечень прославленных живописцев на много олимпиад позднее, чем скульпторов по меди и торевтов, а именно, первого — с 90 олимпиады[4120], тогда как передают, что и сам Фидий вначале был живописцем[4121] и что им расписан щит в Афинах[4122], кроме того, известно, что в 83 олимпиаду был его брат Панен, который в Элиде расписал изнутри щит Минервы, которую создал Колот, ученик Фидия и помощник его при создании Юпитера Олимпийского[4123].

XXXIV.55. Ну а разве не известно точно так же, что картина на доске живописца Буларха, на которой было изображено сражение магнесийцев, была куплена царем Лидии Кандавлом, последним из Гераклидов, который зовется и Мирсилом, на вес золота? Так высоко уже ценилась живопись. Это должно относиться приблизительно ко времени Ромула, поскольку Кандавл умер в восемнадцатую олимпиаду или, как передают некоторые, в том же году, в котором и Ромул[4124], и, если я не ошибаюсь, совершенно очевидно, что уже тогда это искусство достигло славы, и даже совершенства.

XXXIV.56. Если должно быть принято это, то вместе с тем становится ясно, что начала его относятся к гораздо более ранним временам и что те живописцы, которые писали монохромные картины[4125] и время жизни которых не передается, были несколько раньше, — Гигиенонт, Диний, Хармад[4126], и, кто первым в живописи отличил мужчину от женщины[4127], Эвмар из Афин[4128], решившийся воспроизводить все фигуры[4129], и, кто усовершенствовал его введения, Кимон из Клеон[4130]. Кимон ввел катаграфы, то есть изображения, повернутые в сторону[4131], и стал по-разному представлять лица — смотрящими назад или смотрящими вверх или смотрящими вниз, четко показал части членов тела[4132], выделил вены[4133] и, кроме того, ввел складки и изгибы в одежде[4134].

XXXIV.57. Ну а Панен, брат Фидия[4135], написал даже сражение афинян с персами, происшедшее при Марафоне. Настолько уже применение красок распространилось и настолько искусство достигло совершенства, что, как передают, он написал в этом сражении предводителей иконическими, афинских — Мильтиада, Каллимаха, Кинегира, варварских — Датиса, Артаферна[4136].

XXXV.58. Более того, в то время, к которому относится его расцвет, в Коринфе и Дельфах было даже установлено состязание в живописи, и он самым первым состязался с Тимагором из Халкиды, который на Пифийских играх одержал над ним победу, что видно и из старинного стихотворения самого Тимагора[4137], так что в ошибке хроник нет сомнения.

После них были и другие знаменитые живописцы до 90 олимпиады, как, например, Полигнот с Фасоса[4138], который первым стал писать женщин в прозрачных одеждах[4139], с разноцветными митрами[4140] на головах, и первым внес очень большой вклад в живопись, поскольку начал представлять приоткрытым рот, виднеющимися зубы, передавать разные выражения лица в отличие от старинной скованности[4141].

XXXV.59. Ему принадлежит та картина в Портике Помпея, которая раньше была перед его Курией[4142], — на ней неясно, написал ли он всходящего со щитом или сходящего[4143]. Он расписал в Дельфах здание[4144], он расписал и в Афинах Портик, который называется Пойкиле[4145], безвозмездно, тогда как Микон расписал часть его за плату[4146]. Пожалуй, большим признанием пользовался Полигнот, поскольку амфиктионы (это — общее собрание Греции) постановили предоставить ему право бесплатного гостеприимства[4147]. Был и другой Микон, который отличается от этого Микона прозванием Младшего, дочь которого Тимарета тоже занималась живописью[4148].

XXXVI.60. А в 90 олимпиаду были Аглаофонт[4149], Кефисодор[4150], Эрилл[4151], Эвенор, отец Паррасия и учитель этого величайшего живописца[4152], о котором мы будем говорить, когда дойдем до его времени[4153], — все уже знаменитые, однако не те, на которых должно задерживаться изложение, спешащее к светилам искусства, среди которых первым засиял Аполлодор из Афин, в 93 олимпиаду[4154]. Он первый начал передавать тени[4155] и первый доставил кисти заслуженную славу. Ему принадлежит Молящийся жрец, а также Аякс, пораженный молнией, — эту картину сейчас можно видеть в Пергаме[4156]. И до него нет ничьей картины, которая приковывала бы к себе взгляд[4157].

XXXVI.61. В распахнутые им врата искусства вступил Зевксид из Гераклеи, в четвертый год 95 олимпиады, и дерзавшую уже кое на что кисть (мы ведь пока еще говорим о ней) довел до великой славы. Некоторые неправильно относят его к 89 олимпиаде[4158], когда должны были быть Демофил из Гимеры и Несей с Фасоса, потому что он был учеником то ли того, то ли другого из них[4159].

XXXVI.62. Упомянутый выше Аполлодор[4160] сочинил на него стих о том, что Зевксид полученное от них искусство носит с собой[4161]. И богатство приобрел он такое, что, выставляя его напоказ, щеголял в Олимпии своим именем, вотканным золотыми буквами в украшающие клетки паллиев[4162]. Впоследствии он решил дарить свои произведения, потому что, говорил он, они не могут быть куплены ни по какой достаточно достойной цене. Так, он подарил Алкмену агригентцам[4163], Пана — Архелаю[4164].

XXXVI.63. Создал он и Пенелопу, и кажется, что в ней он написал характер[4165], и Атлета, до такой степени сам довольный им, что надписал внизу стих, с тех пор знаменитый, о том, что легче будет завидовать, чем подражать[4166]. Великолепен и его Юпитер на троне в окружении стоящих богов[4167], и Младенец Геркулес, душащий змей при матери Алкмене, охваченной страхом, и Амфитрионе[4168].

XXXVI.64. Однако его упрекают в том, будто он изображал головы и части членов тела слишком большими[4169], вообще же он был настолько тщательным, что, собираясь писать картину на доске для агригентцев, которые должны были посвятить ее от имени государства в храме Юноны Лацинии, он осмотрел их девушек обнаженными и выбрал пять девушек, чтобы передать на картине то, что было самого прекрасного в каждой из них[4170]. Писал он и монохромные картины белой краской[4171]. Его современниками и соперниками были Тимант[4172], Андрокид[4173], Эвпомп[4174], Паррасий[4175].

XXXVI.65. Передают, что Паррасий выступил на состязание с Зевксидом, и тогда как Зевксид представил картину с написанным на ней виноградом, выполненную настолько удачно, что на сцену[4176] стали прилетать птицы, он представил картину с написанным на ней полотном, воспроизведенным с такой верностью, что Зевксид, возгордившись судом птиц, потребовал убрать наконец полотно и показать картину, а поняв свою ошибку, уступил пальму первенства, искренне стыдясь, оттого что сам он ввел в заблуждение птиц, а Паррасий — его, художника.

XXXVI.66. Рассказывают, что и после этого Зевксид написал Мальчика с виноградом, и когда к винограду прилетели птицы, он с той же искренностью в гневе подошел к своему произведению и сказал: «Виноград я написал лучше, чем мальчика, — ведь если бы я и в нем добился совершенства, птицы должны были бы бояться его»[4177]. Создал он и произведения из глины, которые одни только и были оставлены в Амбракии, когда Фульвий Нобилиор вывозил оттуда в Рим Муз[4178]. Из картин, созданных рукой Зевксида, в Риме есть Елена[4179], в Портиках Филлипа[4180], и в храме Согласия[4181] — Привязанный Марсий[4182].

XXXVI.67. Паррасий, уроженец Эфеса[4183], тоже внес большой вклад. Он первый ввел в живопись симметрию[4184], первый — выразительность в лице[4185], изящество в волосах, красоту в лице[4186], стяжав, по признанию художников, пальму первенства в контурных линиях[4187]. В этом заключается величайшая тонкость живописи. Дело в том, что писать тело, части внутри контуров[4188], конечно, очень трудно, но в этом многие достигли славы, а исполнять контуры тел, делать правильные переходы рисунка[4189] — редко кому удается в искусстве.

XXXVI.68. Ведь контур должен замыкаться и делать такие переходы, чтобы подсказывать остальное, то, что за ним, и проявлять даже то, что не видимо[4190]. В этом славу за ним признали Антигон и Ксенократ[4191], которые написали о живописи, и не только заявляя об этом, но и восхваляя. Сохранилось и много грифельных набросков на его досках и тонких листах пергамента[4192], из которых художники, говорят, извлекают для себя пользу. Однако в сравнении с собой он кажется более слабым в передаче тела внутри контуров[4193].

XXXVI.69. Он написал Афинский Демос, изобретательно и по содержанию, пытаясь показать его различным: вспыльчивым, несправедливым, непостоянным, и вместе с тем уступчивым, кротким, милосердным, хвастливым, возвышенным, низменным, смелым и трусливым, и все равным образом[4194]. Он же написал и Тесея, картину, которая была в Риме в Капитолии[4195], Наварха в панцире[4196], на одной картине, которая находится в Родосе, Мелеагра, Геркулеса, Персея[4197], — она, трижды пораженная там молнией и оставшись неповрежденной, тем самым вызывает еще большее изумление.

XXXVI.70. Написал он и Архигалла. Эту картину полюбил принцепс Тиберий и, как сообщает Декулон, оцененную в 6 000 000 сестерциев, заключил в свою спальню[4198]. Написал он и Кормилицу-фракиянку с младенцем на руках[4199], Филиска и Отца-Либера с стоящей рядом Доблестью[4200], Двух мальчиков, в которых видна беззаботность и наивность их возраста, а также Жреца с стоящим рядом мальчиком с курильницей и венком[4201].

XXXVI.71. Есть и две знаменитейшие его картины: Гоплит в состязании, бегущий так, что словно видно, как он покрывается потом; другой Гоплит — снимающий с себя вооружение, так, что словно чувствуется, как он запыхался[4202]. Славятся и Эней и Кастор с Поллуксом на одной картине[4203], точно так же — Телеф, Ахилл, Агамемнон, Улисс[4204]. Художник он был плодовитый[4205], но никто не кичился высокомернее своей славой в искусстве, чем он. И действительно, он и прозвища присваивал, называя себя Габродиетом, и в других стихах называл себя первым в искусстве и говорил, что оно доведено им до вершины, и, сверх всего, что он происходит от корня Аполлона, и что Геркулеса, который находится в Линде, он написал таким, каким часто видел во сне.

XXXVI.72. И вот, когда он в Самосе по мнению большинства был побежден Тимантом, представив Аякса и спор из-за оружия, он говорил, что негодует от имени героя, потому что тот во второй раз побежден недостойным[4206]. Писал он и маленькие картины с любовными сценками, находя в такого рода игривых забавах отдых[4207].

XXXVI.73. А что касается Тиманта[4208], у него было очень много изобретательности[4209]. Это ведь ему принадлежит Ифигения, прославленная восхвалениями ораторов, — он написал ее стоящей у алтаря в ожидании смерти, а всех написав скорбными, в особенности дядю, и исчерпав все возможности выражения горести, лицо самого отца скрыл под покрывалом, потому что не мог показать его соответственно[4210].

XXXVI.74. Есть и другие образцы его изобретательности[4211], как, например, Спящий Циклоп, написанный на очень маленькой картине, — желая даже на ней выразить его громадность, он написал рядом с ним сатиров, измеряющих тирсом большой палец его руки[4212]. И только в его произведениях можно понять всегда больше того, что написано, и хотя искусство у него на самом высоком уровне, все же изобретательность выше искусства[4213]. Написал он и Героя, с совершеннейшим исполнением, воплотив в нем само искусство изображения мужчин в живописи[4214], — это произведение находится сейчас в Риме в храме Мира[4215].

XXXVI.75. В это время Эвксинид был учителем Аристида, знаменитого художника[4216], Эвпомп — Памфила, учителя Апеллеса. Эвпомпу принадлежит Победитель в гимнастическом состязании с пальмовой ветвью в руке. Значение его самого было так велико, что с ним установилось новое разделение живописи на школы, которых до него было две — их называли элладской и азийской, а так как элладская благодаря ему (он был из Сикиона) разделилась, то стало три школы: ионийская, сикионская, аттическая[4217].

XXXVI.76. Памфилу принадлежит Семейство, Сражение у Флиунта и победа афинян, а также Улисс на плоту. Сам он был македонянином по происхождению, но первым в живописи получил образование во всех науках, особенно в арифметике и геометрии, и утверждал, что без них искусство не может совершенствоваться[4218]. Он не обучал никого меньше чем за один талант, — по 500 денариев в год[4219]; такую плату за обучение внесли ему и Апеллес[4220] и Мелантий[4221].

XXXVI.77. Благодаря его[4222] значению получилось так, что сначала в Сикионе, потом и во всей Греции, свободнорожденные дети стали обучаться (...)[4223] графике, то есть живописи[4224] на самшите, и это искусство было включено в первую ступень свободных искусств[4225]. Правда, у него и всегда была эта честь, чтобы им занимались свободнорожденные, затем и знатные, и никогда не разрешалось, чтобы ему обучались рабы. Поэтому ни в этом искусстве, ни в торевтике[4226] не славятся произведения ни одного, кто был бы рабом[4227].

XXXVI.78. Прославленные появились и в сто седьмую олимпиаду — Аетион и Теримах[4228]. Аетиону принадлежат знаменитые картины Отец-Либер[4229], также Трагедия и Комедия[4230], Семирамида, бывшая служанкой, достигающая царской сласти[4231], Старуха, несущая перед собой факелы, и Новобрачная, замечательная своей стыдливостью[4232].

XXXVI.79. Но всех, прежде бывших и будущих после, превзошел Апеллес с Коса, в сто двенадцатую олимпиаду[4233]. Он один только внес в живопись вклад чуть ли не больше, чем все остальные вместе, издав даже книги, которые содержат это учение[4234]. В его искусстве особенное было очарование, хотя в это же время были величайшие живописцы. И хотя он восхищался их произведениями, но, похвалив все, говорил, что нет в них того его обаяния, — которое греки называют Χάρις[4235], — что им удается все прочее, но в одном этом нет ему равного.

XXXVI.80. Он гордился еще другой своей особенностью: восхищаясь произведением Протогена, выполненным с приложением огромного труда и чрезмерно мучительной старательности[4236], он сказал, что у него все так же, как у Протогена, или у Протогена лучше, но в одном он превосходит, в том, что умеет убрать руку от картины[4237], — замечательное правило, говорящее о том, что излишняя тщательность часто вредит[4238]. Однако в искренности он был не менее велик, чем в искусстве. Он признавал превосходство Мелантия[4239] в расположении[4240], Асклепиодора[4241] — в измерениях, то есть в том, насколько одно должно отстоять от чего-то другого[4242].

XXXVI.81. Славный то произошел случай у него с Протогеном[4243]. Тот жил в Родосе, и когда Апеллес прибыл туда, страстно желая познакомиться с его произведениями, знакомого ему только по слухам, то тотчас же направился в его мастерскую. Самого его не было, но одна старуха сторожила огромную доску на станке, подготовленную для картины. Она ответила, что Протоген вышел, и спросила, как передать, кто его спрашивал. «Вот кто», — ответил Апеллес и, схватив кисть, провел по доске краской тончайшую линию.

XXXVI.82. И когда Протоген вернулся, старуха рассказала ему о том, что произошло. Художник, говорят, рассмотрев тонкость линии, сразу же сказал, что это приходил Апеллес, потому что такое совершенство ни у кого другого не встречается, а сам другой краской провел на той же линии более тонкую и уходя поручил старухе, чтобы она, если Апеллес вернется, показала ему это и добавила, что это тот, кого он спрашивает. Так и вышло. Действительно, Апеллес вернулся и, стыдясь за свое поражение, разделил линии третьей краской, не оставив никакого больше места для тонкости.

XXXVI.83. Тогда Протоген, признав себя побежденным, устремился в порт, ища своего гостя, и они решили оставить так эту доску для потомства, всем, но в особенности художникам, на диво[4244]. Я слышал, что она сгорела во время первого пожара дома цезаря на Палатине. Мы видели ее до этого[4245] — на ее обширной поверхности не было ничего другого, кроме едва видимых линий, и среди выдающихся произведений многих художников она была похожа на пустую, тем самым привлекая к себе внимание, более знаменитая, чем любое произведение[4246].

XXXVI.84. У Апеллеса была вообще постоянная привычка никогда не проводить ни одного дня, как бы он ни был занят, без того, чтобы не совершенствовать свое искусство проведя хотя бы линию, и от него это вошло в поговорку[4247]. И еще, он выставлял на балконе законченные произведения на обозрение прохожим, а сам, скрываясь за картиной, слушал отмечаемые недостатки, считая народ более внимательным судьей, чем он[4248].

XXXVI.85. И рассказывают, когда какой-то сапожник, порицавший его за то, что он на одной сандалии с внутренней стороны сделал меньше петель, а на следующий день этот же сапожник, гордясь исправлением, сделанным благодаря его вчерашнему замечанию, стал насмехаться по поводу голени, он в негодовании выглянул и крикнул, чтоб сапожник не судил выше сандалий[4249], — и это тоже вошло в поговорку. Обладал он и вежливостью, благодаря которой был еще приятнее Александру Великому, часто приходившему в его мастерскую, — ведь, как мы сказали, Александр указом запретил кому-нибудь другому писать себя[4250]. Но когда Александр в мастерской пускался в рассуждения о том, в чем не разбирался, он вежливо призывал его к молчанию, говоря, что над ним смеются мальчики, которые растирают краски[4251].

XXXVI.86. Такое давало ему его значение право по отношению к царю, который вообще был гневлив. А Александр выразил свое уважение к нему блестящим поступком: когда он велел Апеллесу написать обнаженной из-за поразительной красоты особенно любимую им из своих наложниц, по имени Панкаспа, и почувствовал, что Апеллес во время работы влюбился в нее, он подарил ее ему, великодушный, еще более великий властью над собой, и этим поступком великий не меньше, чем любой своей победой, потому что победил самого себя,

XXXVI.87. и он подарил художнику не просто свою наложницу, а любимую женщину, не посчитавшись даже с возлюбленной, — она ведь до этого принадлежала царю, а теперь стала принадлежать живописцу. Некоторые считают, что Венеру Анадиомену он написал с нее[4252]. Дружественно относясь и к соперникам, Апеллес первый добился признания Протогена в Родосе.

XXXVI.88. К Протогену свои относились с пренебрежением, как чаще всего относятся ко всему у себя, и когда Апеллес спросил его, за сколько он продает свои законченные произведения, тот назвал какую-то малую цену, но он предложил продать их по пятидесяти талантов и распространил слух, что покупает их, чтобы продавать за свои. Это побудило родосцев к пониманию художника, и он продавал только тем, кто набавлял цену[4253].

Апеллес писал портреты с таким неотличимым сходством, что, как передает грамматик Апион в своем сочинении[4254], — это просто невероятно! — один предсказатель по человеческим лицам (таких предсказателей называют метопоскопами[4255]) определял по ним и сколько лет осталось до смерти и сколько лет прожито.

XXXVI.89. В окружении сопровождавших Александра у него были недружелюбные отношения с Птолемеем. Однажды в царствование Птолемея он был отнесен сильной бурей в Александрию. Его соперники из коварства подговорили царского шута пригласить его к царю. Когда он пришел на обед, Птолемей возмутился и, показывая на своих приглашателей, велел, чтобы он сказал, кем из них он приглашен. Он, схватив из очага погасший уголь, стал набрасывать на стене портрет — царь сразу же по самому началу наброска узнал лицо шута[4256].

XXXVI.90. Написал он и портрет царя Антигона без одного глаза, первым придумав прием скрывания недостатков: он изобразил его повернутым в сторону, чтобы отсутствующее на теле скорее казалось отсутствующим на картине, и показал только ту часть лица, которую мог показать целой[4257]. Есть среди его произведений и изображения умирающих[4258]. Однако какие произведения его самые знаменитые, не легко сказать.

XXXVI.91. Венеру, выходящую из моря, божественный Август посвятил в храме своего отца Цезаря. Она называется Анадиомена[4259]. Греческие стихи, воспевающие такое произведение, превосходят его, но в то же время они прославляют его[4260]. Не нашлось никого, кто смог бы восстановить испортившуюся нижнюю часть ее, но само повреждение обратилось к вящей славе художника. Обветшала эта картина от гниения доски, и Нерон во время своего принципата заменил ее другой, написанной рукой Доротея[4261].

XXXVI.92. Апеллес начинал и другую Венеру, в Косе, собираясь превзойти даже ту свою первую. Помешала завистливая смерть, когда часть работы была уже сделана, и не нашлось никого, кто взялся бы докончить ее по уже набросанным очертаниям[4262]. Написал он и Александра Великого с молнией в руке, в храме Эфесской Дианы, за двадцать талантов золотом. Кажется, будто пальцы выступают, а молния находится вне картины[4263], — читатели должны помнить, что все это выполнено четырьмя красками[4264]. Плату за эту картину он получил в золотых монетах измерением[4265], а не отсчитыванием.

XXXVI.93. Написал он и Торжественное шествие Мегабиза, жреца Дианы Эфесской[4266], Клита на коне, спешащего на войну, с протягивающим, по его требованию, шлем оруженосцем[4267]. Сколько раз он писал Александра и Филиппа, излишне перечислять. Восхищаются его Габроном, в Самосе[4268], Менандром, царем Карии, в Родосе[4269], также Антеем[4270]; в Александрии — Горгосфеном, трагическим актером[4271]; в Риме — Кастором и Поллуксом с Победой и Александром Великим, также Ликом Войны со связанными за спиной руками и с Александром триумфатором на колеснице.

XXXVI.94. Обе эти картины божественный Август в воздержной простоте посвятил в самых людных местах своего Форума[4272]; божественный Клавдий счел лучшим срезать с обеих картин лицо Александра и вписать портреты божественного Августа. Полагают, что его же руке принадлежит и, в храме Дианы[4273], Геркулес, изображенный спиной, так, — это самое трудное, — что лицо его картина скорее показывает, чем подсказывает[4274]. Написал он и Героя, обнаженным, и этой картиной бросил вызов самой природе.

XXXVI.95. Есть у него и Конь, или был, написанный в состязании. Решение о нем людей он обжаловал перед немыми четвероногими: чувствуя, что соперники получают перевес путем происков, он ввел коней и стал показывать им одну за другой картину каждого — они заржали только перед Конем Апеллеса, причем это и потом всегда получалось так, служа испытанием искусства[4275].

XXXVI.96. Создал он и Неоптолема на коне, сражающегося с персами[4276], Архелая с женой и дочерью[4277], Антигона в панцире, выступающего с конем. Знатоки искусства среди всех его произведений отдают предпочтение тому же царю, сидящему на коне[4278], и Диане в кругу девушек, совершающих жертвоприношение, — считают, что этой картиной он превзошел стихи Гомера, описывающего это самое[4279]. Он написал и то, что не может быть написано: громы, сверкания молний и удары молний — их называют Бронте, Астрапе и Керауноболия[4280].

XXXVI.97. Его нововведения помогли в искусстве и другим. В одном никто не смог подражать ему: он покрывал законченные произведения атраментом таким тонким слоем, что он благодаря отражению придавал краскам блеск и защищал от пыли и грязи, а сам был заметен лишь при рассматривании вблизи, но при этом был большой расчет, так чтобы блеск красок не раздражал зрения, как если смотреть через слюду, и издали это же самое незаметно смягчало слишком яркие краски[4281].

XXXVI.98. Современником его был Аристид из Фив[4282]. Он самым первым начал выражать в живописи нрав и передавать чувства человека, — то, что греки называют ηθη, — а также душевные смятения[4283], несколько резкий в красках. Ему принадлежит картина[4284] Младенец, подползающий к груди умирающей от раны матери в захваченном городе, и видно, что мать чувствует и боится, как бы он не стал с прекращением молока лизать кровь. Эту картину Александр Великий перевез в Пеллу, свой родной город[4285].

XXXVI.99. Он же написал Сражение с персами, изобразив на этой картине сто человек и договорившись с элатейским тираном Мнасоном по десяти мин за каждую фигуру[4286]. Написал он и мчащиеся квадриги[4287], Умоляющую[4288], чуть ли не голосом, Охотников с добычей, Леонтион Эпикура[4289], Анапауомену из-за любви к брату[4290], а также Либера и Ариадну, которых можно видеть в Риме[4291] в храме Цереры[4292]. Трагического актера и мальчика — в храме Аполлона[4293]:

XXXVI.100. обаяние этой картины погублено неумелостью живописца, которому претор Марк Юний поручил подчистить ее ко дню игр в честь Аполлона[4294]. Можно видеть и в храме Верности на Капитолии[4295] его картину — Старик с лирой, обучающий мальчика. Написал он и Больного — картину, без конца восхваляемую[4296]. Он достиг такой силы в искусстве, что, как передают, царь Аттал купил одну его картину за сто талантов[4297].

XXXVI.101. К этому же времени, как было сказано[4298], относится и расцвет Протогена. Родина его — Кавн, в области, подвластной родосцам. Крайняя бедность вначале и крайнее усилие в искусстве — и потому меньшая плодовитость. Кто был его учителем, это, как полагают, неизвестно[4299]. Некоторые также полагают, что он до пятидесяти лет расписывал корабли[4300], видя доказательство этого в том, что, когда он расписывал в Афинах, в прославленнейшем месте, Пропилеи храма Минервы[4301], где изобразил знаменитого Парала и Аммониаду, которую некоторые называют Навсикаей[4302], он приписал в качестве так называемых живописцами парергиев[4303] крохотные военные корабли, чтобы было ясно, с каких начал его произведения достигли вершины для показа[4304].

XXXVI.102. Пальма первенства среди его картин принадлежит Иалису[4305], который посвящен в Риме в храме Мира[4306]. Передают, что, когда он писал его, он питался мочеными лупинами, утоляя ими и голод и жажду, и в то же время не притупляя чувств излишним лакомством. На эту картину он положил краску в четыре слоя для защиты от повреждения и обветшания, так чтобы каждый нижний слой заменял исчезающий верхний[4307]. На ней есть собака, исполненная удивительным образом, поскольку ее написал в равной мере и случай. Художник считал, что ему не удалось передать у нее пену запыхавшейся собаки, тогда как всей остальной частью, что было самым трудным, он был удовлетворен.

XXXVI.103. А не нравилось ему само искусство: и нельзя было уменьшить его, и вместе с тем казалось, что оно чрезмерно и слишком далеко от правдивости, и что пена написана, а не выступает из пасти. Терзаемый душевными муками, так как он хотел, чтобы в картине была правда, а не правдоподобие, он очень часто стирал написанное и менял кисть, никак не удовлетворяясь. Придя, наконец, в ярость от того, что искусство продолжало ощущаться, он швырнул в ненавистное место картины губкой — она наложила обратно стертые краски именно так, как к тому были направлены его усилия, и счастливый случай воссоздал на картине природу[4308].

XXXVI.104. Говорят, что по этому его примеру такой же успех выпал и Неалку[4309], так же швырнувшему губкой в пену у коня, когда он писал Поппидзонта[4310], удерживающего коня. Так Протоген указал и счастливый случай. Из-за этого Иалиса, чтобы не сгорела картина, царь Деметрий не стал поджигать Родос с той стороны, где она находилась, хотя только оттуда он и мог захватить город, и, щадя картину, упустил возможность победы[4311].

XXXVI.105. Протоген был тогда в своем пригородном садике, то есть в лагере Деметрия, и военные действия нисколько не помешали ему продолжать начатые произведения, кроме случая, когда царь вызвал его и спросил, какая уверенность позволяет ему жить за стенами города, — он ответил, что, как ему известно, у царя война с родосцами, а не с искусствами. Царь расставил для его охраны посты, радуясь тому, что оберегает те руки, которые пощадил[4312], и, чтобы не отрывать его слишком часто, сам, враг[4313], приходил к нему и, не обращая внимания на свои стремления к победе, среди боев и попыток пробить стены, смотрел на работу художника[4314]. В связи с картиной, которую он писал в то время, рассказывают, что Протоген написал ее под мечом —

XXXVI.106. это Сатир, которого называют Анапауоменос, и художник, для того чтобы показать, что ему в то время не угрожала никакая опасность, написал его с флейтой в руке[4315]. Он создал и Кидиппу и Тлеполема[4316], Размышляющего Филиска, автора трагедий[4317], Атлета[4318], Царя Антигона[4319], Мать философа Аристотеля, который убеждал его писать деяния Александра Великого, ввиду их бессмертия[4320], однако Протогена к этому склонили скорее влечение души и некая прихоть художника. В завершение он написал Александра и Пана[4321]. Создал он и статуи из меди, как мы сказали[4322].

XXXVI.107. В это же время был Асклепиодор, которым восхищался за его симметрию Апеллес. Ему тиран Мнасон за Двенадцать богов заплатил по тридцати мин за каждую фигуру[4323], а Теомнесту за каждую фигуру героя — по двадцати[4324].

XXXVI.108. К числу этих живописцев должен быть отнесен и Никомах, сын и ученик Аристида[4325]. Он написал Похищение Просерпины[4326]. Эта картина была в Капитолии в святилище Минервы над эдикулой богини Юности[4327]. И в том же Капитолии была его картина, которую посвятил полководец Планк, — Победа, мчащая квадригу ввысь[4328]. Он первый изобразил Улисса в войлочной шапке[4329].

XXXVI.109. Написал он и Аполлона и Диану[4330], Матерь богов, сидящую на льве[4331], а также знаменитых Вакханок с подкрадывающимися сатирами[4332], и Сциллу, которая сейчас находится в Риме в храме Мира[4333]. И не было в этом искусстве никого другого, кто писал бы быстрее[4334]. И действительно, передают, что он взялся по договору с сикионским тираном Аристратом расписать надгробный памятник, который тот воздвигал поэту Телесту[4335], и должен был закончить работу к заранее установленному дню, но прибыл незадолго до этого, — разгневанный тиран хотел наказать его, — и за несколько дней выполнил работу, поразив и быстротой и искусством.

XXXVI.110. Учениками его были брат Аристон[4336] и сын Аристид[4337], и Филоксен из Эретрии, на картине которого, не уступающей никаким другим, написанной для царя Кассандра, было изображено сражение Александра с Дарием[4338]. Он же написал и игривую картину, на которой изображены три кутящих силена. Он, следуя в быстроте своему учителю[4339], ввел некоторые еще более сокращающие приемы письма в живописи[4340].

XXXVI.111. К числу этих живописцев относится и Никофан, изящный и гармоничный настолько, что немногие могут сравниться с ним по очарованию. В величии и серьезности искусства он очень далек от Зевксида и Апеллеса[4341]. Ученик Апеллеса Персей, к которому обращено сочинение Апеллеса об этом искусстве, принадлежал к этому времени[4342]. Учениками Аристида из Фив были его сыновья Никерот и Аристон, которому принадлежит Сатир в венке с кубком[4343], учениками были Анторид[4344] и Эвфранор, о котором мы скоро будем говорить[4345].

XXXVII.112. А сюда уместно присоединить прославившихся кистью в малой живописи[4346]. Одним из них был Пиреик[4347], искусством уступающий немногим. Не знаю, намеренно ли он низвел себя до воспроизведения низменного, но он достиг высшей славы именно в изображении низменного. Он писал цирюльни и сапожные лавки, осликов, снедь и тому подобное, прозванный за это Рипарографос[4348], в том числе картины с изощренными наслаждениями, и конечно, они продавались по более высокой цене, чем самые большие картины многих художников.

XXXVII.113. С другой стороны[4349], по словам Варрона[4350], весь мениев балкон у Старых лавок[4351] целиком покрывала картина на доске Серапиона. Серапион был превосходен в сценической живописи, но не умел писать человека[4352]. Напротив, Дионисий не писал ничего другого, кроме людей, прозванный за это Антропографос[4353].

XXXVII.114. Маленькие произведения создал и Калликл[4354], а также Калат с своими маленькими картинами со сценами из комедий[4355], и маленькие и большие — Антифил[4356]. Он ведь и знаменитую Гесиону[4357] написал, и Александра и Филиппа с Минервой[4358], которые находятся в Школе в Портиках Октавии[4359], и, в Портике Филиппа[4360], Отца-Либера[4361], Александра в детстве[4362], Ипполита в ужасе от несущегося на него быка[4363], а в Портике Помпея — Кадма и Европу[4364]. Он же в шутливых кабинах написал в смешном виде человека по имени Грилл, откуда такого рода картины называются гриллами[4365]. Сам он родился в Египте, учился у Ктесидема[4366].

XXXVII.115. Нельзя обойти молчанием и живописца, расписавшего храм в Ардее[4367], тем более, что он был там удостоен права гражданства и стихотворения, которое есть на самой росписи, вот в этих стихах:

XXXVII.116. — причем они написаны старинными латинскими буквами[4368].

Несправедливо обходить молчанием и, жившего во время божественного Августа, Студия, который первым ввел прелестнейшую стенную живопись, изображая виллы, гавани и парки, рощи, леса, холмы, пруды, каналы, реки, берега, какие кто пожелает, с разными видами там разгуливающих или плывущих на кораблях, подъезжающих по земле к виллам на осликах или в повозках, а то с рыболовами, птицеловами или охотниками, или даже сборщиками винограда.

XXXVII.117. Есть среди его образцов такой: знатные, из-за болотистого подступа к вилле, побившись об заклад, несут на плечах женщин, и шатаются, так как женщины трепещут в страхе от того, что их переносят. Кроме того, очень много других таких выразительных очаровательно-забавных сценок. Он же первым начал расписывать стены в помещениях на открытом воздухе, изображая приморские города, с достижением приятнейшего вида и наименьшей затраты[4369].

XXXVII.118. Но славу имеют лишь те художники, которые писали картины на досках[4370]. Тем более достойным уважения оказывается благоразумие древних: они не украшали стены для одних только владельцев, не украшали дома, которые не могут быть сдвинуты с места, поэтому не могут быть выхвачены из пламени. Протоген[4371] довольствовался лачугой в своем садике, на штукатурке у Апеллеса[4372] не было никакой росписи. Не было еще прихотливого увлечения раскрашивать целиком стены. Искусство их всех служило городам, и живописец был общим достоянием мира.

XXXVII.119. Был в Риме знаменит и Ареллий незадолго до божественного Августа, но он осквернил искусство необычайным бесчестьем: всегда угождая каждой женщине, к которой пылал любовью, он писал богинь со своих возлюбленных, так что в живописи его насчитывались одни блудницы[4373].

XXXVII.120. Был и недавно серьезный и строгий и вместе с тем яркий и сочный[4374] живописец Фамул. Ему принадлежала Минерва, смотревшая на смотревшего, откуда бы ни глядеть на нее. Он писал по немногу часов в день, причем относился к этому с серьезностью, поскольку всегда был в тоге, хотя и на подмостях. Золотой Дворец был тюрьмой его искусства, и поэтому других его образцов существует совсем немного[4375]. После него признанными были Корнелий Пин и Аттий Приск, которые расписали храм Чести и Доблести, когда император август Веспасиан восстанавливал его, Приск — ближе к старинным живописцам[4376].

XXXVIII.121. Говоря о живописи, нельзя не упомянуть известную историю, связанную с Лепидом[4377]. Во время своего триумвирата он в каком-то месте остановился в отведенном ему магистратами жилище среди рощи. На следующий день он сердито выразил им свое недовольство тем, что был лишен сна пением птиц. Тогда магистраты протянули вокруг рощи написанную на длиннейшем тонком пергаменте[4378] змею, и рассказывают, что птицы от этого страха замолкли, и после этого тоже удавалось заставить их угомониться.

XXXIX.122. Кто первым придумал писать восковыми красками и вжигать живопись, неизвестно[4379]. Некоторые считают, что это придумано Аристидом[4380], впоследствии доведено до совершенства Праксителем[4381]. Однако энкаустические картины существовали уже несколько раньше этого, как, например, у Полиглота[4382], у паросцев Никанора[4383] и Мнесилая[4384]. И Эласипп на Эгине на своей картине надписал ενέκαεν, чего он, конечно, не сделал бы, если бы энкаустика не была уже придумана[4385].

XL.123. Передают, что и Памфил, учитель Апеллеса, не только писал энкаустикой, но даже обучил ей Павсия из Сикиона, первого знаменитого в этом роде живописи. Павсий был сыном Бриета и вначале его же учеником[4386]. Расписал он также кистью стены в Теспиях, когда они восстанавливались, расписанные некогда Полигнотом, и считали, что он оказался намного уступающим в сравнении с ним, потому что состязался не по своему роду живописи[4387].

XL.124. Он же первым начал расписывать лакунарии, и до него не было принято таким образом украшать своды[4388]. Картины он писал маленькие[4389], и преимущественно — мальчиков. Соперники объясняли это тем, что эта техника живописи — медленная[4390]. Поэтому, для того чтобы доставить ей и славу быстроты исполнения, он за один день выполнил маленькую картину, которая была названа Гимересиос[4391], — на ней был написан мальчик.

XL.125. В юности он любил Гликеру, свою одногорожанку. Она была изобретательна в плетении венков. Состязаясь в подражании ей, он довел это искусство до многочисленнейшего разнообразия в сочетаниях цветов[4392]. Наконец написал он и ее саму сидящей с венком. Это одна из знаменитейших картин, названная Стефаноплокос, а другими — Стефанополис, потому что Гликера справлялась со своей бедностью продажей венков[4393]. Копию, — которую называют апографон[4394], — этой картины Луций Лукулл купил за два таланта (...)

XL.126. Дионисий в Афинах[4395]. Однако Павсий создал и большие картины, как, например, Принесение в жертву быков — картину, которую можно видеть в Портике Помпея[4396]. Он первым придумал тот прием в живописи, в котором впоследствии подражали ему многие, но не сравнялся никто: прежде всего, желая показать длину быка, он написал его обращенным спереди, а не сбоку, но величина его чувствуется вполне;

XL.127. затем, тогда как все делают те места, которые хотят представить выступающими, чуть светлой краской, а те места, которые углубляют, темной, он сделал всего быка черной краской, а тени добился при помощи ее самой, с поистине огромным искусством показав на ровных поверхностях выступающие места, а на изгибах — все объемы[4397]. Он тоже провел жизнь в Сикионе, и долго этот город оставался родиной живописи[4398]. Оттуда все картины из общественных мест, в возмещение государственного долга, эдил Скавр перевез в Рим[4399].

XL.128. После него возвысился далеко выше всех Эвфранор с Истма, в 104 олимпиаду, тот самый, который был нами назван среди скульпторов-лепщиков[4400]. Он создавал и колоссы, и мраморные произведения, и высекал рельефы[4401], способный[4402] и трудолюбивый больше всех, и в каждом виде искусства равно вьщающийся[4403]. Он, кажется, первым выразил величавость героев и освоил симметрию[4404], но тела в целом у него слишком тонки, а головы и части членов тела слишком велики[4405].

XL.129. Он и книги написал о симметрии и красках[4406]. Ему принадлежат произведения: Конное сражение, 12 богов, Тесей, по поводу которого он сказал, что Тесей у Паррасия питался розами, а его Тесей — мясом[4407]. Знаменитая его картина находится в Эфесе: Улисс, притворившийся безумным и запрягающий быка вместе с конем, раздумывающие люди в паллиях, их предводитель, вкладывающий меч в ножны[4408].

XL.130. В это же время были (...) и Кидий[4409], картину которого Аргонавты оратор Гортенсий[4410] купил за 144000 сестерциев и построил для нее помещение в своем Тускульском имении[4411]. А ученик Эвфранора — Антидот. Ему принадлежат Сражающийся со щитом, в Афинах, и Борец, а также Трубач, относящийся к числу немногих восхваляемых произведений[4412]. Сам он, более тщательный, чем плодовитый, и в красках строгий[4413], в особенности прославился своим учеником Никием из Афин[4414], который тщательнейше писал женщин,

XL.131. соблюдал свет и тени, и особенно заботился о том, чтобы написанные изображения казались выступающими на картине[4415]. Произведения Никия: Немея, привезенная из Азии в Рим Силаном, которая была выставлена, как мы сказали, в Курии[4416], также Отец-Либер[4417], в храме Согласия[4418], Гиацинт[4419], которого цезарь Август, восхищенный им, увез с собой после взятия Александрии, и поэтому цезарь Тиберий посвятил эту картину в храме Августа[4420], и Даная[4421]. А в Эфесе находится его Гробница Мегабиза, жреца Эфесской Дианы[4422],

XL.132. в Афинах — Некиомантия Гомера, ее он не захотел продать царю Атталу за 60 талантов и предпочел подарить своему родному городу, поскольку был очень богат[4423]. Создал он и большие картины[4424], к числу которых относятся Калипсо[4425], Ио[4426], Андромеда[4427], также Александр, превосходная среди картин Портиков Помпея[4428], и Сидящая Калипсо[4429]. Ему же приписываются четвероногие. Удачнее всего изображал он собак[4430].

XL.133. Это тот Никий, о котором говорил Пракситель, когда на вопрос, какими из своих произведений в мраморе он больше всего доволен, отвечал, что теми, к которым приложил руку Никий, — такое значение придавал он его раскраске. Не совсем ясно, другого ли с тем же именем, или его же, некоторые относят к 112 олимпиаде[4431].

XL.134. С Никием сравнивается и иногда предпочитается ему Афинион из Маронеи, ученик Главкиона из Коринфа[4432], более неяркий в красках[4433], и в этой неяркости более приятный, так что в самой живописи блистает совершенство[4434]. Он написал в храме в Элевсине Филарха[4435], в Афинах Группу, которую называют Сингеникон[4436], также Ахилла, укрываемого в девичьем обличье, с выявляющим его Улиссом[4437], и на одной картине 6 статуй[4438], и картину, которой он особенно прославился, — Погонщика[4439] с конем. И если бы он не умер в юности[4440], с ним не мог бы сравниться никто.

XL.135. Имя и у Гераклида из Македонии. Вначале он расписывал корабли, а после взятия в плен царя Персея переселился в Афины[4441], где в это же время был Метродор, живописец, он же философ, пользовавшийся большим признанием в том и другом знании. И вот, когда Луций Павел, после победы над Персеем, попросил афинян прислать ему наилучшего философа для обучения его детей и наилучшего живописца для украшений его триумфа, афиняне выбрали Метродора, признав его превосходнейшим для того и другого, о чем к такому же мнению пришел и Павел[4442].

XL.136. Тимомах из Византия, во время диктатора Цезаря, написал Аякса и Медею, которые были выставлены Цезарем в храме Венеры Прародительницы, купленные за 80 талантов[4443]. — Стоимость аттического таланта Марк Варрон[4444] определяет в 6000 денариев. — У Тимомаха в равной мере восхваляются Орест, Ифигения в Тавриде[4445], и Лекитион, учитель гимнастики[4446], Знатное семейство, Одетые в паллии, которых он написал собирающимися говорить, одного стоящим, другого сидящим[4447]. Однако считается, что особенно благосклонным искусство к нему было в его Горгоне[4448].

XL.137. Сын и ученик Павсия Аристолай был из самых строгих живописцев. Ему принадлежат Эпаминонд, Перикл, Медея, Доблесть, Лик аттического народа, Принесение в жертву быков[4449]. Некоторым нравится и Никофан, ученик того же Павсия[4450], за тщательность[4451], которую понимают одни только художники, но вообще у него резкие краски[4452] и много охры[4453]. Ну а Сократ нравится всем заслуженно[4454]. Таковы его Эскулап с дочерьми Гигией, Эглой, Панацеей, Иасо[4455] и Разиня, который называется Окнос, вьющий из спарта веревку, которую обгрызает осел[4456].

XL.138. Указав до сих пор главных в том и другом роде живописи, мы не обойдем молчанием и ближайших к первым[4457]. Аристоклид, который расписал храм Аполлона в Дельфах[4458]. Антифил[4459] славится Мальчиком, раздувающим огонь, которым освещено и помещение, красивое и само по себе, и лицо самого мальчика, а также Шерстопрядильней, в которой все женщины поспешно работают над своей пряжей[4460], Птолемеем на охоте[4461], но больше всего знаменитым Сатиром в шкуре пантеры, которого называют Апоскопеуон[4462], Аристофонт[4463] — Анкеем, раненным вепрем, с сострадающей ему Астипалеей[4464], и многофигурной картиной[4465], на которой изображены Приам, Елена, Доверчивость, Улисс, Деифоб, Коварство[4466].

XL.139. Андробий написал Скилла, разрубающего якорные канаты персидского военного флота[4467], Артемон[4468] — Данаю с восхищающимися ею разбойниками[4469], Царицу Стратонику[4470], Геркулеса и Деяниру[4471], однако самые знаменитые его картины, которые находятся в Постройках Октавии[4472], это Геркулес, по согласию богов, после сожжения его смертной сущности, восходящий с горы Эты в Дориде на небо[4473], История Лаомедонта с Геркулесом и Нептуном[4474]; Алкимах — Диоксиппа, который одержал в Олимпии победу, не поднимая пыли, что называется ακονιτί[4475], Койн — родословные древа[4476].

XL.140. Ктесилох, ученик Апеллеса[4477], приобрел известность дерзко-шутливой картиной, на которой Юпитер, рожающий Либера, изображен в митре и по-женски стонущим в окружении повивающих богинь[4478], Клеон[4479] — Кадмом[4480], Ктесидем[4481] — Завоеванием Эхалии[4482], Лаодамией[4483], Ктесикл — оскорблением царице Стратонике: принятый ею без всякого уважения, он написал ее валяющейся с рыбаком, которого, как ходил слух, царица любила, и выставил эту карину в порту Эфеса, сам умчавшись на всех парусах[4484]; царица запретила уничтожать[4485] ее из-за поразительно переданного сходства их обоих. Кратин написал комических актеров в Помпейоне в Афинах[4486], Эвтихид — Бигу, которой правит Победа[4487].

XL.141. Эвдор замечателен сценической живописью, он же создал и статуи из меди[4488]; Гиппис — Нептуном и Победой[4489]. Габрон[4490] написал Дружбу[4491] и Согласие, и изображения богов[4492], Леонтиск — Победителя Арата с трофеем, Псалтрию[4493], Леонт — Сапфо[4494], Неарх[4495] — Венеру среди Граций и Купидонов, Геркулеса, подавленного раскаянием в своем безумии[4496]. Неалк[4497] написал Венеру, изобретательнейший и искусный (...)[4498],

XL.142. поскольку, когда он написал Сражение персов и египтян на кораблях и хотел дать понять, что оно произошло на Ниле, вода которого похожа на морскую[4499], он содержанием показал то, чего не мог искусством: он написал на берегу осла, пьющего воду, и крокодила, подстерегающего его.

XL.143. Эний написал Сингеникон[4500], Филиск — Мастерскую живописца с мальчиком, раздувающим огонь[4501], Фалерион — Сциллу[4502], Симонид — Агатарха и Мнемосину[4503], Сим — Отдыхающего юношу, Мастерскую сукновала, празднующую Квинкватры, а также превосходную Немесиду[4504],

XL.144. Теор[4505] — Умащающегося[4506], также Ореста, убивающего мать и Эгисфа[4507], Илионскую войну, в последовательном ряде картин[4508], которая находится в Риме в Портиках Филиппа[4509], Кассандру[4510], которая находится в храме Согласия[4511], Леонтион Эпикура в размышлении[4512], Царя Деметрия[4513], Теон[4514] — Безумие Ореста[4515], Кифареда Тамира[4516], Тавриск[4517] — Дискобола[4518], Клитемнестру[4519], Паниска[4520], Полиника, стремящегося вернуть себе царскую власть, и Капанея[4521].

XL.145. Говоря об этих живописцах, нельзя не упомянуть и замечательный случай: Эригон, растиратель красок у живописца Неалка, сам достиг в живописи таких успехов, что даже оставил после себя знаменитого ученика Пасия, брата живописца Эгинета[4522].

XL.146. Но крайне редкостное явление, достойное упоминания, это то, что предсмертные произведения художников, незаконченные картины, такие как Ирида Аристида[4523], Тиндариды Никомаха[4524], Медея Тимомаха[4525] и Венера Апеллеса, о которой мы сказали[4526], вызывают больше восхищения, чем законченные, так как в них видны очертания остального и самые замыслы[4527] художников, и при этом обещавшемся обаянии становится больно от того, что рука во время работы угасла.

XL.147. Есть еще хоть и не неизвестные, однако они будут названы бегло: Аристокид[4528], Анаксандр[4529], Аристобул из Сирии[4530], Аркесилай, сын Тисикрата[4531], Кореб, ученик Никомаха[4532], Хармантид, ученик Эвфранора[4533], Дионисиодор из Колофона[4534], Дикеоген, который жил при царе Деметрии[4535], Эвтимид[4536], Гераклид из Македонии[4537], Милон из Сол, ученики Пиромаха, скульптора по меди[4538], Мнаситей из Сикиона[4539], Мнаситим, сын и ученик Аристонида[4540], Несс, сын Габрона[4541], Полемон из Александрии[4542], Теодор с Самоса и Стадий, ученики Никосфена[4543], Ксенон, ученик Неокла, из Сикиона[4544].

Писали и женщины: Тимарета, дочь Микона, написала Диану, которая на картине стариннейшей живописи находится в Эфесе[4545], Эйрена, дочь и ученица живописца Кратина[4546] — Девушку, которая находится в Элевсине[4547], Калипсо, Старика и Фокусника Теодора, Танцовщика Алкисфена[4548], Аристарета, дочь и ученица Неарха, — Эскулапа[4549]. Иайа из Кизика[4550], старая дева[4551], во время юности Марка Варрона в Риме и кистью писала, и кестром на слоновой кости[4552], преимущественно женские портреты, и в Неаполе написала на большой картине Старуху, а также свой портрет перед зеркалом.

XL.148. И ничья рука в живописи не была более быстрой, а искусство ее было такое, что по получаемой ею оплате она намного превосходила знаменитейших в это же время портретистов Сополида и Дионисия, картинами которых полны пинакотеки[4553]. Писала и некая Олимпиада, о которой упоминается только то, что Автобул был ее учеником[4554].

XLI.149. Энкаустикой в старину писали двумя способами — восковыми красками и на слоновой кости кестром, то есть вирикулом, пока не начали расписывать военные корабли. Так прибавился третий способ применения кистью распущенных на огне восковых красок — эта живопись на кораблях не портится ни от солнца, ни от морской соли, ни от ветров[4555].

XLII.150. В Египте расписывают и одежду на редкость удивительным способом, нанося на белые ткани, после того как потрут их[4556], не краски, а средства, впитывающие краску. На тканях это не заметно, но погруженные в котел с кипящим красящим средством, они через мгновение извлекаются расписанными. И поразительно: хотя краска в котле одна, но из нее на одежде получается то одна, то другая, измененная свойством усваивающего средства, и после этого смыть ее невозможно. Так котел, который несомненно перемешал бы краски на тканях, если бы ткани опускались в него расписанные ими, дает разные краски из одной, и ткани получаются расписанными во время кипячения. И эта прокипяченная одежда становится более прочной для носки, чем если ее не кипятить.

XLIII.151. О живописи достаточно, и даже слишком. К этому уместно было бы присоединить и пластику[4557], обязанную той же земле[4558]. Лепить из глины портретные изображения первым придумал гончар Бутад из Сикиона, в Коринфе, благодаря дочери: влюбленная в юношу, она, когда тот уезжал в чужие края, обвела тень от его лица, падавшую на стену при светильнике, линиями, по которым ее отец, наложив глину, сделал рельеф и, когда он затвердел, подверг обжигу вместе с прочими глиняными изделиями, и передают, что он хранился там в Нимфее до тех пор, пока Муммий не разрушил Коринф[4559].

XLIII.152. Некоторые передают, что пластику самыми первыми придумали на Самосе Ройк и Теодор[4560], задолго до изгнания Бакхиадов из Коринфа, а изгнанного из Коринфа Дамарата, от которого в Этрурии родился Тарквиний, царь римского народа, сопровождали скульпторы-лепщики Эвхир, Диоп, Эвграмм, и что ими передана Италии пластика[4561]. Добавлять рубрику или лепить из красной креты[4562] придумал Бутад, и он первым установил на желобчатые черепицы по краям крыш маски[4563], которые вначале назвал простипами, впоследствии он же создал эктипы[4564]. Отсюда произошли и фастигии храмов[4565]. Пласты[4566] были названы так благодаря ему.

XLIV.153. А изображение человека с помощью гипсового слепка с самого лица первым воспроизвел и, залив в эту гипсовую форму воск, стал отделывать его Лисистрат из Сикиона, брат Лисиппа, о котором мы сказали[4567]. Он первым стал передавать и портретные изображения. До него стремились создавать изображения как можно более красивыми. Он же придумал воспроизводить и изображения со статуй, и это развилось настолько, что без предварительного выполнения в глине не создавались никакие статуи или изваяния[4568]. Из чего явствует, что это искусство древнее, чем искусство отливки из меди[4569].

XLV.154. Прославленнейшими пластами были Дамофил и Горгас, они же живописцы, которые украсили храм Цереры в Риме у Большого цирка тем и другим видом своего искусства, надписав по-гречески стихи, которыми они указывали, что с правой стороны — работа Дамофила, с левой — Горгаса[4570]. Варрон[4571] сообщает, что до этого храма всё в храмах было тускское и что из него при восстановлении была вырезана облицовка стен и заключена в деревянные рамы, также статуи с фастигиев были рассеяны по разным местам[4572].

XLV.155. Создал и Халкосфен произведения из глины без обжига в Афинах, в том месте, которое по его мастерской называется Керамик[4573]. Марк Варрон передает, что он знал в Риме художника по имени Поссис, созданные которым плоды и гроздья винограда, а также рыбы нельзя было по виду отличить от настоящих[4574]. Тот же Варрон превозносит Аркесилая, близкого друга Луция Лукулла, сообщая, что его пропласмы обычно продавались самим художникам дороже, чем произведения других;

XLV.156. что им была создана Венера Прародительница на Форуме Цезаря и из-за спешки с посвящением была поставлена еще не законченной; что ему же Лукуллом была заказана за 1000000 сестерциев статуя Счастья, осуществлению чего помешала завистливая смерть, постигшая их обоих; что заказанный ему римским всадником Октавием кратер он сделал из гипса за один талант[4575]. Восхваляет Варрон и Паситела, который назвал пластику матерью чеканки, скульптуры в меди и скульптуры в мраморе и, хотя был совершенен во всех этих искусствах, никогда ничего не создавал, прежде чем не вылепит[4576].

XLV.157. Кроме того, Варрон говорит, что это искусство в Италии и особенно в Этрурии было усовершенствованным уже в старину[4577]; что из Вей был приглашен Вулка, которому Тарквиний Приск заказал изображение Юпитера для посвящения его в Капитолии; что этот Юпитер был глиняным, и поэтому был обычай окрашивать его минием; что квадриги на фастигии этого храма, о которых мы часто говорили, были глиняными; что этим же Вулкой был создан Геркулес, который и сейчас в Городе сохраняет за собой название этого материала[4578]. Это ведь тогда были изображения богов самые великолепные, и мы не стыдимся за тех, кто почитал их такими, — они не расточали золото и серебро, даже для богов[4579].

XLVI.158. До сих про еще существуют в очень многих местах такие изображения[4580]. Ну а фастигиев храмов даже в Городе очень много и в муниципиях[4581], они поразительны рельефами[4582]и искусством, и своей прочностью, чище золота, во всяком случае, не пагубнее золота.

И при священнодействиях, даже среди этого богатства, сейчас совершают возлияния не мурриновыми[4583] и не хрустальными, а глиняными ковшами. Неописуема щедрость Земли, если оценить каждый из ее даров, не говоря уже о ее милостях во всякого рода злаках,

XLVI.159. вине, плодах, травах и кустарниках, лечебных средствах, металлах и обо всем том, о чем мы говорили до сих пор, или о том, что в непрекращающемся обилии служит материалом для изделий гончарных мастерских, поскольку для вина придуманы сосуды[4584], для воды — трубы, для бань — сосчатые кирпичи[4585], для крыш — желобчатые черепицы, для фундамента — обожженные кирпичи, и все то, что производится с помощью гончарного круга, ввиду чего царь Нума учредил седьмой коллегию гончаров[4586].

XLVI.160. Мало того, многие далее предпочитали, чтобы их останки хоронили в глиняных гробах, как, например, Марк Варрон, по пифагорейскому обычаю, в листьях мирта, оливы и черного тополя[4587]. Большая часть людей сосудами пользуется глиняными[4588]. Самосские изделия еще и сейчас славятся среди столовой посуды[4589]. Сохраняют свою славу в этом и Арреций в Италии[4590], и, только в чашах[4591], Суррент[4592], Гаста, Полленция[4593], в Испании — Сагунт[4594], в Азии — Пергам[4595].

XLVI.161. Отличаются и Траллы там[4596] своими изделиями, и в Италии — Мутина[4597]. Ведь народы прославляются и таким образом, поскольку эти изделия тоже развозятся через моря и страны по разным местам, если их гончарные мастерские замечательны. В Эритрах[4598] в храме и сейчас показывают две амфоры, посвященные по причине их тонкости, созданные учеником и учителем, состязавшимися в том, кто из них выделает глину тоньше. Высшей славой в этом отношении пользуются косские изделия[4599], а изделия из Адрия славятся своей прочностью[4600]. Есть несколько случаев и суровости в связи с этим.

XLVI.162. Мы узнали, что Квинт Колоний был осужден за подкуп, так как преподнес в дар тому, кто должен был проголосовать, винную амфору[4601]. И вот, например, чтобы кое-какое признание выпало на долю глиняных изделий и со стороны роскоши: трипатинием, говорит Фенестелла, назывался верх изысканности обедов — одно блюдо было из мурен, другое из морских волков, третье из рыбной смеси[4602]. И это, разумеется, уже при упадке нравов, так что мы всё же можем предпочесть тех людей даже философам Греции, поскольку, как передают, при распродаже вещей наследниками Аристотеля было продано семьдесят блюд[4603].

XLVI.163. Когда мы в разделе о птицах говорили о том, что одно блюдо трагического актера Эсопа стоило 100000 сестерциев, не сомневаюсь, что читатели были возмущены этим[4604]. Но, клянусь Геркулесом, Вителлий во время своего принципата соорудил блюдо за 1000000 сестерциев, для изготовления которого в поле была выстроена печь[4605], — до того дошла роскошь, что даже глиняные изделия стоят дороже мурриновых[4606].

XLVI.164. Имея в виду именно это блюдо, Муциан во время второго своего консульства, жалуясь в своей речи, порицал времена Вителлия за блюда величиной с целые болота[4607]. Однако оно не было таким омерзительным, как то, от яда которого погибло 130 гостей, в смерти которых выступивший обвинителем Кассий Север считал виновным привлеченного за это к суду Аспрената[4608].

XLVI.165. Славятся блюдами тоже города, как, например, Регий и Кумы[4609]. Жрецы Матери богов, которые называются галлами[4610], отсекают мужскую плоть самосским черепком[4611], только таким образом избегая гибельных последствий, если верить Марку Целию, который в возражение на это сказал, что так нужно отсекать язык за тяжкие пороки, словно и он, уже тогда, бранил этого же Вителлия[4612]. Чего не придумает жизнь, используя даже битую черепицу, а для большей прочности добавляя к толченой черепице известь — это называют сигнийской работой, и она придумала даже такого рода павименты[4613].

XLVII.166. Но есть и другие вымыслы самой Земли. Действительно, кто мог бы достаточно надивиться тому, что худшая ее часть, потому и названная пылью, на Путеольских холмах возводится преградой бушующим волнам моря — погруженная в воду, она тотчас же превращается в камень, единственный не одолеваемый волнами и становящийся прочнее с каждым днем, в особенности если смешать ее с кумским щебнем[4614].

XLVII.167. Такая же природа земли и в кизикской области, но там не пыль, а сама земля, вырезанная с какую угодно величину и погруженная в море, извлекается каменной. Передают, что это же самое получается в окрестностях Кассандрии и что в пресноводном книдском источнике земля за восемь месяцев превращается в камень. Ну а от Оропа до Авлиды вся земля, какая соприкасается с морем, превращается в скалы[4615]. От путеольской пыли не намного отличается песок из Нила, тот, который самый мелкий, применяющийся не для сдерживания морей и обуздывания бушующих волн, но для одолевания тел при занятиях в палестрах. —

XLVII.168. Оттуда, конечно, привозили его для Патробия, вольноотпущенника Нерона[4616]. Мало того, как я узнал, этот песок доставляли вместе с прочими военными поставками и Кратеру, Леоннату[4617] и Мелеагру, военачальникам Александра Великого. Говорить больше по этому поводу я не собираюсь, так же, клянусь Геркулесом, как о применении земли в кероматах[4618], при помощи которых наша молодежь развивает телесные силы, губя духовные. —

XLVIII.169. Ну а разве в Африке и Испании стены из земли, которые называют формовыми (потому что они в форме из приложенных к ней с обеих сторон досок скорее набиваются, чем строятся), не держатся веками, не разрушаемые дождями, ветрами, пожарами и прочнее всякого бутового камня?[4619] Еще и сейчас смотрит Испания на сторожевые вышки Ганнибала и башни из земли, установленные на хребтах гор[4620]. Отсюда и природа дерна, пригодная для валов в военных лагерях и для насыпей против натиска рек. А кто не знает, что плетеные стены обмазываются глиной, что стены возводятся из сырцового кирпича?[4621]

XLIX.170. Кирпичи следует выделывать не из гравиевой почвы и не из песчаной, и тем более не из галечной, но из кретовой и беловатой или из рубрики, или даже из гравия, но только мужского[4622]. Лучше всего лепить их весной, потому что если лепить их в летний зной, то они растрескиваются. Для зданий пригодны только двухлетние кирпичи. Более того, само тесто их, прежде чем их лепить, должно размачиваться.

XLIX.171. Есть три вида их: лидийский, который применяем мы, длиной в полтора фута, шириной в фут, второй — тетрадорон, третий — пентадорон. Дело в том, что у греков в старину δωρον означало ладонь, а отсюда δωρα — дары, потому что их давали рукой. Таким образом, кирпичи имеют названия, соответственно, по четырем и пяти ладоням. Такая же у них и ширина. В Греции кирпичи меньших размеров применяют для частных построек, больших размеров — для общественных. В Питане в Азии и в Дальней Испании в городах Максилуе и Каллете изготовляются такие кирпичи, которые после просушки не тонут в воде. Дело в том, что они сделаны из пемзовой земли, самой пригодной для этого, если только ее можно месить[4623].

XLIX.172. Греки, за исключением тех мест, где строение можно было сооружать из силекса, предпочитали кирпичные стены, потому что они долговечны, если возводятся по отвесу. Поэтому они так сооружали и общественные постройки и царские дворцы: городскую стену в Афинах, которая обращена к горе Гиметт[4624], в Патрах храм Юпитера и Геркулеса, хотя колонны вокруг и эпистили сделаны каменные[4625], в Траллах царский дворец Аттала[4626], в Сардах царский дворец Креза, который превратили в герусию[4627], в Галикарнасе царский дворец Мавсола[4628], которые существуют до сих пор.

XLIX.173. А в Лакедемоне с кирпичных стен была вырезана штукатурная работа из-за великолепной росписи и, заключенная в деревянные рамы, увезена в Рим для украшения Комиция Муреной и Варроном во время их эдильства. Хотя это произведение было поразительно само по себе, однако больше поражались тому, что удалось его перевезти[4629]. И в Италии есть кирпичная городская стена в Арреции и в Мевании[4630]. В Риме таких зданий не строят, потому что стена толщиной в полтора фута не выдерживает больше одного этажа, а делать общую стену толще запрещено, и расчет промежуточных стен не позволяет этого[4631].

L.174. О кирпичах сказанного достаточно. (...)

LI.182. (...) Мы уже сказали, что битумином принято было также покрывать медные изделия и обмазывать статуи[4644]. Он применялся и вместо извести: так скреплены были стены Вавилона[4645]. Он хорош и в железоделательных мастерских кузнецов для покрытия железа, шляпок гвоздей и для многих других надобностей.

LII.186. (...) Одну разновидность твердых квасцов греки называют σχιστός — они распадаются словно на волоски седеющие, отчего некоторые предпочли назвать их трихитис. Они образуются из камня, из которого получается и медь — его называют халкйтис, — представляя собой некую испарину этого камня, сгустившуюся в пену. (...) Их плавят в мисках до тех пор, пока они не перестанут быть жидкими[4651]. (...)

LIV.192. Эретрийская земля тоже имеет две разновидности: есть белая и есть пепельная, которая предпочитается в медицине. (...) О действии и способе применения ее в лечении сказано в разделе о красках[4655].

LV.193. Всякую землю промывают, — скажем об этом здесь, — заливая водой и высушивая на солнце, растирая опять с водой и оставляя до тех пор, пока она осядет и можно будет разделить ее на лепешки. Прокаливают ее в чашах, часто встряхивая.

LVI.194. К лечебным средствам относится и белая хиосская земля. Она действует так же, как и самосская; применяется главным образом для женской кожи[4656]. Так же — и селинунтская. Она — молочного цвета и очень быстро растворяется в воде; ею же, растворив ее в молоке, отделывают побелку штукатурки[4657]. (...)

LVII.195. Видов креты много[4658]. Среди них есть два вида кимольской, относящихся к медикам: белая и близкая к пурпуриссу[4659] (...).

LVII.196. (...) Больше всего славится фессалийская[4660]. Рождается она и в Ликии в окрестностях Бубона[4661]. Кимольскую применяют еще и для одежда. Сардинская, которую привозят с Сардинии, применяется только для белой одежды и не годится для разноцветной, — это самая дешевая из всех разновидностей кимольской[4662]. Более ценна умбрская[4663] и та, которую называют саксум.

LVII.197. Особенность саксума та, что при смачивании он увеличивается и его покупают на вес[4664], а умбрскую — на меру. Умбрская применяется только для окончательной отделки при очищении одежды. Не зазорно будет коснуться и этого, поскольку существует Метилиев закон, изданный относительно сукновалов, который цензоры Гай Фламиний и Луций Эмилий поручили предложить народу на рассмотрение[4665].

LVII.198. Настолько наши предки заботились обо всем. Итак, порядок такой: сначала одежду отмывают сардинской, потом окуривают серой, затем отчищают кимольской, если одежда с настоящей краской. Поддельная краска обнаруживается — она от серы темнеет и расплывается. А настоящие и ценные краски кимольская смягчает и оживляет каким-то блеском, после того как они тускнеют от серы. Для белой одежды после серы более пригоден саксум, который вреден для красок. В Греции вместо кимольской применяют тимфейский гипс[4666].

LVIII.199. Другая крета называется кретой для серебра, потому что она придает серебру блеск[4667]. Есть еще самая дешевая, которой наши предки установили проводить линию в цирке для знака победы и отмечать ноги привозимых из-за моря на продажу[4668]. (...)