Естественная история

Книга XXXVI. Камни, скульптуры [компиляция фрагментов][4669]

I.1. Остается природа камней, то есть особенное безумие нравов, не говоря уже о геммах с янтарями, хрусталями и мурринами[4670]. В самом деле, еще может казаться, что все то, о чем мы вели речь до этой книги, порождено ради людей, но горы природа создала для себя и[4671] некие скрепления, чтобы плотно сомкнуть недра земли и вместе с тем укрощать натиск рек, обуздывать бушующие волны и сдерживать наиболее беспокойные стихии самым твердым своим материалом, — а мы разрубаем и растаскиваем эти горы исключительно ради роскоши, тогда как их и перейти было чудом.

I.2. Наши предки чуть ли не зловещим явлением сочли то, что Альпы были преодолены Ганнибалом, и впоследствии кимврами[4672], — теперь эти же Альпы разрубаются на тысячу видов мрамора. Мысы делаются доступными морю, природа превращается в равнину. Мы увозим то, что было установлено как границы между народами, для мрамора строятся корабли, и по бушующим волнам, самой свирепой стихии природы, развозятся туда и сюда горные хребты, и это все еще простительней, чем когда за сосудом для прохладного питья забираются в облака и выдалбливают скалы под самым небом, чтобы пилось из льда[4673].

I.3. Пусть каждый, слыша цены всего этого и видя перевозки и перетаскивания этих громад, подумает о том, насколько счастливее была бы без всего этого жизнь многих людей. Из-за каких иных надобностей или для каких иных наслаждений делают, нет, вернее, терпят все это смертные, как не для того, чтобы лежать среди пятнистых камней[4674], будто в действительности ночной мрак, составляющий половину жизни каждого, не отнимает этих удовольствий.

II.4. При размышлениях обо всем этом овладевает страшный стыд даже за старину. Существуют цензорские законы Клавдия[4675], запрещающие подавать на обедах сонь и еще такие мелочи, о которых и говорить не стоит. Закона, который запрещал бы ввозить мрамор, переплывать с этой целью моря, не было предложено ни единого.

II.5. Может быть, кто-нибудь скажет: «Его ведь не ввозили». Это уж неверно. В эдильство Марка Скавра видели, как везли 360 колонн для сцены временного театра, предназначенного на один, и то не весь, месяц[4676], — между тем законы безмолвствовали. Ну, разумеется, в угоду удовольствиям общественным. Именно это к чему? И каким путем пороки проникают легче, чем общественным? Каким же иначе образом в частный быт вошли слоновая кость, золото, геммы? И что мы вообще оставили богам?

II.6. Но пусть будет так, пусть законы будут снисходительны к удовольствиям общественным. А разве они не молчали и тогда, когда самые большие из этих колонн, да еще по тридцати восьми футов, из лукулловского мрамора, устанавливались в атрии Скавра?[4677] И это было сделано не тайком и украдкой. Подрядчик по клоакам потребовал, чтобы ему дано было ручательство в возмещении возможных убытков, когда эти колонны перетаскивались на Палатин[4678]. Так не благоразумнее ли было бы уберечь нравы от такого дурного примера? Они молчали, когда такие громады перетаскивались в частный дом мимо глиняных фастигиев[4679] богов!

III.7. И нельзя думать, будто Скавр проник неким началом порока в государство неискушенное и не ведающее этого зла. Уже Луция Красса, того знаменитого оратора, который первым имел колонны иноземного мрамора на том же Палатине, однако из гиметтского мрамора и не более шести, да не превышающих двенадцати футов, Марк Брут во время перебранки назвал за это Венерой Палатинской[4680].

III.8. Разумеется, все это оставили без внимания потому, что нравы уже пали, и, видя, что запреты тщетны, предпочли совсем не иметь таких законов, чем иметь недейственные. Это и последующее покажет, что мы лучше. В самом деле, у кого сейчас есть атрий с такими колоннами?[4681]

Но прежде чем говорить о мраморах, мы считаем нужным представить заслуги здесь людей. Итак, сначала приступим к обозрению художников.

IV.9. Ваянием из мрамора самыми первыми прославились Дипойн и Скиллид, родившиеся на острове Крите, еще во время могущества мидийцев и до того, как Кир у персов начал царствовать, то есть около пятидесятой олимпиады. Они переехали в Сикион, который долго оставался родиной всех таких мастерских. Сикионцы заказали им от имени государства изображения богов. Обидевшись на что-то, художники уехали к этолийцам, оставив эти изображения незаконченными.

IV.10. На Сикион сразу же обрушились голод, бесплодие, страшное бедствие. Вопросившим, как избавиться от этого, Аполлон Пифийский ответил, что в том случае, если Дипойн и Скиллид закончат изображения богов. Это было достигнуто путем больших вознаграждений и угождений. А были это изображения Аполлона, Дианы, Геркулеса и Минервы, которое впоследствии было поражено молнией[4682].

IV.11. Когда были они, уже был на острове Хиосе скульптор Мелан, затем его сын Миккиад и потом внук Архерм, сыновья которого Бупал и Афинид были, пожалуй, самыми знаменитыми в этом искусстве во время жизни поэта Гиппонакта, который, как точно известно, был в 60 олимпиаду. Так что если вести их семью по родословной назад до прадеда, то окажется, что происхождение этого искусства совпадает с началом олимпиад[4683].

IV.12. У Гиппонакта было поразительно безобразное лицо. Поэтому Бупал и Афинид сделали с шутливым озорством его изображение и представили кругам насмешников. В негодовании от этого Гиппонакт обрушился на них с такими язвительными стихами, что, если верить кое-кому, довел их до петли. Это неверно. Ведь они после этого создали очень много изображений на соседних островах, как, например, на Делосе, и надписали на подножиях стихи о том, что не лозами только славится Хиос, но и произведениями сыновей Архерма[4684]. Показывают и иасийцы[4685] Диану, созданную их руками.

IV.13. Рассказывают, что на самом Хиосе установлено на высоте лицо Дианы их работы, выражение которого людям при входе кажется печальным, при выходе — повеселевшим. В Риме принадлежащие им статуи есть в Палатинском храме Аполлона на фастигии и почти во всех тех, которые построил божественный Август[4686]. Произведения и их отца и на Делосе были и на острове Лесбосе[4687].

IV.14. А произведениями Дипойна были полны Амбракия, Аргос, Клеоны[4688].

Все, однако, пользовались только белым мрамором с острова Пароса. Этот камень стали называть лихнитом, потому что его вырубали в подземных ходах при светильниках, как сообщает Варрон[4689]. Впоследствии было найдено много мраморов белее[4690], а недавно даже в лунских каменоломнях[4691]. А про паросские каменоломни рассказывают чудо: когда однажды рубщики выломали клиньями глыбу камня, с обратной стороны оказалось изображение силена[4692].

IV.15. Следует отметить, что это искусство значительно древнее, чем и живопись и искусство скульптуры в меди, которые начались с Фидием в восемьдесят третью олимпиаду, спустя приблизительно 332 года[4693]. Передают, что и сам Фидий создал мраморные произведения и что его Венера, исключительной красоты, находится в Риме в Постройках Октавии[4694].

IV.16. Он был, как это точно известно, учителем Алкамена из Афин, знаменитого из числа первых, произведений которого в Афинах очень много в храмах, а за городскими стенами находится его знаменитая статуя Венеры, которая называется Αφροδίτη εν κήποις[4695], — говорят, что в завершение руку к ней приложил сам Фидий[4696].

IV.17. Его же учеником был Агоракрит с Пароса, приятный ему и своим цветущим возрастом, и говорят, что по этой причине Фидий подарил ему авторство многих своих произведений. Оба ученика состязались между собой в создании Венеры, и победу одержал Алкамен, не произведением, а решением граждан, благоволивших к своему, против чужеземца. Передают, что Агоракрит из-за этого продал созданную им статую с таким условием, чтобы она не находилась в Афинах, и назвал ее Немесидой. Она была поставлена в Рамнунте, округе Аттики. Марк Варрон предпочитал ее всем статуям. Произведение Агоракрита есть и в храме Великой Матери в том же городе[4697].

IV.18. Никто не сомневается в том, что Фидий — самый знаменитый среди всех народов, которые понимают славу его Юпитера Олимпийского, но для того чтобы даже те, кто не видел его произведений, знали, что он прославляется заслуженно, мы приведем в доказательство частности, причем касающиеся только его изобретательности. И для этого мы не станем обращаться ни к красоте его Юпитера Олимпийского, ни к величине созданной им в Афинах Минервы, хотя она в 26 локтей, — состоит она из слоновой кости и золота, — но вот на щите ее он вычеканил по выпуклой окружности сражение с амазонками, на вогнутой стороне того же щита борьбу богов и гигантов, а на подошвах сандалий борьбу лапифов и кентавров: до такой степени все малейшие части произведений у него вмещали в себя искусство.

IV.19. А то, что вычеканено на подножии, называют Πανδώρας γένεσις: при рождении ее присутствуют боги, числом — 20. Победа вызывает особенное восхищение, а знатоки восхищаются и змеей, а также медным сфинксом под самым острием копья. Вот вскользь и все о художнике, которому еще не воздано достаточно восхвалений, вместе с тем это сказано для того, чтобы знали, что та его знаменитая величавость была такой же и в частностях[4698].

IV.20. О времени жизни Праксителя мы сказали при обзоре скульпторов по меди[4699], а славой в мраморе он превзошел даже самого себя[4700]. Его произведения есть в Афинах в Керамике[4701], но самое выдающееся не только из произведений Праксителя, а во всем мире, это Венера, — чтобы увидеть ее, многие отправлялись в Книд. Он создал их две и продавал одновременно, вторую — в одетом виде, которую по этой причине предпочли косцы, имевшие право выбора, сочтя это строгим и целомудренным, хотя он продавал ее по той же цене. Отвергнутую купили книдцы, но слава ее неизмеримо выше[4702].

IV.21. Впоследствии ее хотел приобрести у книдцев царь Никомед, обещая оплатить весь их государственный долг, который был огромным[4703]. Они предпочли все претерпеть, и не напрасно. Этой статуей Пракситель прославил Книд. Эдикула ее вся открыта, чтобы отовсюду видно было изображение богини, созданное, как считают, под покровительством ее самой. И с какой бы стороны ни смотреть — восхищение не уменьшается. Рассказывают, что кто-то, охваченный любовью к ней, спрятавшись однажды ночью, прильнул к изображению, и о его страсти свидетельствует пятно[4704].

IV.22. Есть в Книде и другие мраморные статуи знаменитых художников — Отец-Либер Бриаксида, другой Отец-Либер Скопаса и Минерва[4705], но ничто другое не говорит о Праксителевой Венере больше, чем то, что среди них упоминается она одна. Ему же принадлежит и Купидон, о котором говорил Цицерон, обвиняя Верреса, тот знаменитый Купидон, ради которого посещали Теспии, сейчас находящийся в Школах Октавии[4706]. Ему же принадлежит и другой Купидон, обнаженный, в колонии Парии у Пропонтиды, равный Венере Книдской по знаменитости и осквернению: в него влюбился родосец Алкет и тоже оставил на нем такой же след любви[4707].

IV.23. Произведения Праксителя в Риме — это Флора, Триптолем, Церера, в Сервилиевых садах[4708], изображения Счастливого Исхода и Счастливой Фортуны, на Капитолии[4709], также Менады, так называемые Тийады[4710] и Кариатиды[4711], и Силены[4712], в Памятниках Асиния Поллиона[4713], и Аполлон и Нептун[4714].

IV.24. Кефисодот был сыном Праксителя и наследником его искусства[4715]. Прославлена его Симплегма, в Пергаме, знаменитая тем, что пальцы будто бы вдавлены в живое тело, а не в мрамор[4716]. Его произведения в Риме — это Латона, в храме на Палатине[4717], Венера, в Памятниках Асиния Поллиона[4718], и в храме Юноны внутри Портиков Октавии[4719] — Эскулап и Диана[4720].

IV.25. Слава Скопаса[4721] спорит с ними[4722]. Он создал Венеру и Потоса, которые почитаются на Самофракии священнейшими обрядами[4723], также Аполлона Палатинского[4724], прославленную сидящую Весту, в Сервилиевых садах[4725], и два камптера при ней[4726], пара которых находится в Памятниках Асиния Поллиона[4727], где и Канефора его же[4728].

IV.26. Но больше всего ценится, в храме, построенном Гнеем Домицием, в Фламиниевом цирке, сам Нептун, Фетида и Ахилл, нереиды, сидящие на дельфинах и кетах или гиппокампах, также тритоны, сонмище Форка, рыбы-чудища и многие другие морские существа, исполненное все его рукой, прекрасное произведение, даже если бы он создавал его всю жизнь[4729]. Но кроме вышеуказанных его произведений и тех, которые нам неизвестны[4730], есть еще Марс, сидящий, колоссальный, созданный его же рукой, в храме, построенном Брутом Каллекийским, у того же Цирка, кроме того, Венера, в том же месте, обнаженная, превосходящая ту знаменитую Праксителеву и прославившая бы любое другое место[4731].

IV.27. А в Риме множество произведений, и даже уже позабытых, и вдобавок уйма всяких обязанностей и дел не дает возможности осматривать их, потому что для настоящего восхищения ими требуется досуг и полная тишина вокруг. Поэтому неизвестен создатель и той Венеры, которую император Веспасиан посвятил в постройках своего храма Мира[4732] и которая достойна славы старых мастеров[4733].

IV.28. Существует сомнение в том, Скопас ли или Пракситель создал Умирающих детей Ниобы, в храме Сосиева Аполлона[4734], равно как и в том, руке которого из них принадлежит Отец-Янус, посвященный в храме Януса Августом, привезенный из Египта, к тому же теперь покрытый золотом[4735]. Подобным же образом неясно относительно Купидона с молнией в руке, в Курии Октавии, — утверждают только то, что это Алкивиад, первый красавец в то время[4736].

IV.29. В той же Школе[4737] нравятся многие произведения, авторы которых неизвестны: Четыре сатира, из которых один несет на плечах Отца-Либера, одетого в паллу, другой — Либеру, подобным же образом, третий унимает плач младенца, четвертый утоляет из кратера жажду другого младенца[4738], и Две Ауры, распустившие парусом свои одеяния[4739]. Не более ясно и то, кто создал Олимпа и Пана[4740], Хирона с Ахиллом[4741], в Септах[4742], хотя по их славе они оцениваются как достойные того, чтобы за них давали ручательство головой[4743].

IV.30. Соперниками Скопаса были в одно и то же время Бриаксид, Тимофей и Леохар, о которых следует сказать вместе с ним, потому что все они наравне участвовали в работе над рельефами Мавсолея. Это — гробница, воздвигнутая Артемисией своему мужу Мавсолу, царьку Карии, который умер во второй год 107 олимпиады. Творение это стало одним из семи чудес главным образом благодаря этим художникам. С юга и с севера протяжение его — по шестьдесят три фута, с лицевой и тыльной стороны — уже, общее протяжение — 440 футов, в высоту оно достигает 25 локтей, опоясано 36 колоннами.

IV.31. Этот охват назвали птерон. С востока рельефы сделал Скопас, с севера — Бриаксид, с юга — Тимофей, с запада — Леохар. Еще до того, как они закончили работу, царица умерла. Однако они не прекратили работу, пока не довели ее до конца, считая уже это творение памятником во славу их самих и искусства. Руки их состязаются и сейчас. Еще был и пятый художник. Дело в том, что над птероном возвышается пирамида, по высоте равная нижней части, суживаясь двадцатью четырьмя ступенями в остроконечность меты. На вершине находится мраморная квадрига, которую создал Пифис. Вместе с ней все сооружение достигает в высоту 140 футов[4744].

IV.32. Из созданных рукой Тимофея[4745] произведений в Риме есть Диана в храме Аполлона на Палатине[4746]. У этой статуи Авианий Эвандр заменил голову[4747].

Огромное восхищение вызывает Геркулес Менестрата и Геката в Эфесе в святилище Дианы за храмом[4748], и когда смотрят на нее, храмовые сторожа[4749] советуют беречь глаза, — так ослепительно сверкает мрамор. Не уступающими считаются и Хариты в Пропилеях Афин, которых создал Сократ, не тот, который живописец, но некоторые считают, что тот же[4750]. А тому Мирону, который славится произведениями из меди, принадлежит Пьяная старуха, в Смирне, знаменитая в числе первых[4751].

IV.33. Поллион Асиний, каким сам был человеком яркой страстности, захотел, чтобы такими же были для зрителей и произведения в его Памятниках[4752]. Среди них находятся Кентавры, несущие нимф, Аркесила[4753], Теспиады[4754] Клеомена[4755], Океан и Юпитер Гениоха[4756], Аппиады Стефана[4757], Гермэроты Тавриска, не того знаменитого чеканщика, а из Тралл[4758], Юпитер Гостеприимец Папила, ученика Праксителя[4759],

IV.34. Зет, Амфион, Дирка и бык, с веревкой, из единого камня, — совместное произведение Аполлония и Тавриска, привезенное с Родоса. Они вызвали по поводу себя спор отцов, и признали, что Менекрат — их мнимый отец, а родной отец — Артемидор[4760]. Славится Отец-Либер Эвтихида[4761], в том же месте, а в храме Аполлона у Портика Октавии[4762] — Аполлон Филиска с Родоса, также Латона и Диана и Девять Муз, и другой Аполлон, обнаженный[4763].

IV.35. Того Аполлона, который держит кифару, в том же храме[4764], создал Тимархид[4765], а внутри Портиков Октавии в храме Юноны[4766] саму богиню[4767] — Дионисий и Поликл[4768], другую Венеру[4769], в том же месте, — Филиск[4770], остальные статуи[4771] — Пракситель[4772]. Те же Поликл и Дионисий, сыновья Тимархида[4773], создали Юпитера, который находится в соседнем храме[4774], Борющихся Пана и Олимпа, в том же месте, создал Гелиодор — это вторая знаменитая симплегма в мире[4775], Венеру купающуюся — Дедалс[4776], стоящую — Полихарм[4777].

IV.36. По оказанному почету видно, что большое признание получило произведение Лисия, которое божественный Август посвятил в честь своего отца Октавия на Палатине над аркой в эдикуле, украшенной колоннами, — это квадрига с колесницей и Аполлон и Диана, из единого камня[4778]. Прославленные произведения нахожу я в Сервилиевых садах[4779] — это Аполлон Каламида, того знаменитого чскашдика[4780], Пикты Деркилида[4781], Историк Каллисфен Амфистрата[4782].

IV.37. И затем очень немногие прославились, а славе некоторых в их выдающихся совместных произведениях препятствует число художников, потому что и одному слава не принадлежит, и более, чем один, не может быть назван равно обладателем ее, как, например, в случае с Лаокооном, который находится во дворце императора Тита[4783], произведением, которое должно быть предпочтено всем произведениям и живописи и искусства скульптуры в меди. Его с детьми и причудливыми сплетениями змей создали из единого камня по согласованному замыслу величайшие художники с Родоса Гагесандр, Полидор и Афинодор[4784].

IV.38. Подобным же образом палатинские дворцы цезарей[4785] наполнили прекраснейшими статуями Кратер[4786] с Пифодором[4787], Полидевк[4788] с Гермолаем[4789], другой Пифодор[4790] с Артемоном[4791], и работавший один Афродисий из Тралл[4792]. Пантеон Агриппы украсил Диоген из Афин[4793]. На редкость прекрасны Кариатиды на колоннах[4794] этого храма, как и статуи, поставленные на фастигии[4795], но менее прославленные из-за высоты места.

IV.39. Не почитается и не находится ни в каком храме Геркулес, перед которым пунийцы каждый год совершали человеческие жертвоприношения[4796], стоящий на земле перед входом в Портик Народностей[4797]. У храма Счастья находились и Теспиады[4798], одну из которых полюбил римский всадник Юний Писцикул[4799], как передает Варрон[4800]; восхищается он и Пасителем[4801], который и пять книг написал о знаменитых произведениях во всем мире.

IV.40. Родом он с греческого побережья Италии и получил римское гражданство, когда оно было предоставлено тем городам. Он создал Юпитера из слоновой кости в храме, построенном Метеллом при подходе к Полю. Как-то, когда он в Навалиях, где были африканские дикие звери, делал рельефное изображение льва, смотря на него в клетку, из другой клетки вырвалась пантера, и опасность для тщательнейшего художника была серьезной. Говорят, что он создал очень много произведений; какие, поименно не сообщается[4802].

IV.41. Превозносит Варрон и Аркесилая, сообщая, что у него была мраморная Львица Аркесилая и резвящиеся с ней крылатые купидоны, одни из который держат ее на привязи, другие заставляют пить из рога, третьи обувают в сокки, все из единого камня[4803]. Он же сообщает также, что изображения четырнадцати народностей, которые находятся вокруг Театра Помпея, созданы Копонием[4804].

IV.42. Я узнал, что и Канах, прославленный как скульптор по меди, создал мраморные произведения[4805]. Нельзя забывать также Савра и Батраха, которые создали храмы внутри Портиков Октавии. Сами они родом были лаконяне. Некоторые считают, что они были очень богаты и построили эти храмы на свой счет, надеясь на надпись, в которой им было отказано, чего, однако, они добились иным образом. Действительно, и сейчас еще на спирах колонн есть как олицетворение их имен рельефные изображения ящерицы и лягушки.

IV.43. В храме Юпитера, — одном из этих храмов, — живопись и все остальное убранство выражают женскую сущность. Дело в том, что он был создан для Юноны, но когда стали вносить статуи, носчики, как передают, перепутали их, и это так было оставлено из благоговения, будто сами боги так распределили места. Поэтому и в храме Юноны то убранство, которое должно было относиться к Юпитеру[4806].

И в крохотных мраморных произведениях достигли славы Мирмекид, Квадригу которого с возницей покрыла крылышками муха, и Калликрат, ножки Муравья которого и другие части тела невозможно разглядеть[4807].

V.44. Вот и все о скульптурах по мрамору и высшей славе художников. Относительно применения мрамора я замечаю, что пятнистый мрамор тогда не ценился. Применяли и фасосский[4808], равный мрамору Кикладских островов[4809], и лесбосский, — этот немного синеват[4810]. А о разноцветных пятнах и вообще о мраморном убранстве даже Менандр, тончайший знаток роскоши, упоминает впервые и изредка[4811].

V.45. Его применяли только для колонн в храмах, и не ради роскоши, — этих-то понятий еще не было, — а потому, что более прочных иначе нельзя было ставить. Так был начат в Афинах храм Юпитера Олимпийского, из которого Сулла привез колонны для капитолийских храмов[4812].

V.46. Однако разница между камнем и мрамором была уже и у Гомера, поскольку он говорит о пораженном мраморным обломком[4813], но и только, украшая и царские дворцы, даже самые великолепные, помимо меди, золота, электра[4814], серебра, лишь слоновой костью. Впервые, по-моему, эти пресловутые разноцветные пятна обнаружили в своих каменоломнях хиосцы, когда они возводили городские стены. Остроумно по этому поводу замечание Марка Цицерона хиосцам, которые показывали всем свои стены как достопримечательность: «Я был бы намного больше поражен, — сказал он, — если бы вы возвели их из тибурского камня»[4815]. И, клянусь Геркулесом, произведения живописи не оказались бы ни в каком, а не только в таком великом, почете, если бы при этом сколько-нибудь ценили мраморы[4816].

VI.47. Не знаю, не в Карии ли придумали распиливать мрамор на плиты[4817]. Ранее всех, насколько мне лично известно, облицованы мрамором, проконнесским, кирпичные стены дворца Мавсола в Галикарнасе. Он умер во второй год 107 олимпиады, в 403 году города Рима[4818].

VII.48. В Риме первым, как передает Корнелий Непот[4819], облицевал мраморными плитами все стены своего дома на Целийском холме[4820] Мамурра, родом из Формий, римский всадник, префект фабров Гая Цезаря в Галлии, и это придумал, чтоб не было какого-нибудь изъяна в его бесчестии, такой зачинатель. Ведь это тот самый Мамурра, разнесенный в стихах Катулла из Вероны. Дом его сказал яснее, чем Катулл, что он, как это и на самом деле, обладает всем тем, чем обладала Галлия Комата[4821]. И тот же Непот добавляет, что у Мамурры у первого во всем доме все колонны были только из мрамора, причем все цельные и из каристийского или лунского[4822].

VIII.49. Марк Лепид, коллега Квинта Катула в консульстве, самый первый выложил пороги в своем доме[4823] нумидийским мрамором[4824], вызвав тем самым резкое осуждение. Он был консулом в 676 году Города[4825]. Это — первое, обнаруженное мной, свидетельство привоза нумидийского мрамора, не колоннами, однако, или плитами, как упомянутый выше каристийский[4826], а кусками, притом для ничтожнейшего использования на пороги. Через четыре года после этого Лепида консулом был Луций Лукулл[4827], по имени которого, как ясно видно, был назван лукулловский мрамор, так как Лукулл был очень восхищен им и первый привез в Рим. Впрочем, он черный, тогда как все остальные мраморы ценятся за пятна или за расцветки.

VIII.50. А рождается он на острове (...), и этот мрамор чуть ли не единственный получил свое название по любителю[4828]. В их времена впервые, по-моему, мраморные стены были на сцене Марка Скавра[4829], и я затруднился бы сказать, из распиленного ли мрамора или из полированного цельными глыбами, как это сейчас в храме Юпитера Громовержца на Капитолии[4830]. До этого я не нахожу свидетельства распиливания мрамора в Италии[4831].

IX.51. Но кто бы ни был тот, кто первым придумал распиливать его и отделить в роскошь, то был человек вредной изобретательности. Это получается от действия песка, а кажется, будто от действия железа: пила по очень тонкой линии давит на песчинки, и самодвижение их от вращения распиливает мрамор. Самым лучшим песком для этого признается эфиопский[4832]. Да, и до того ведь дошло, что за тем, чем распиливать мрамор, отправляются до самой Эфиопии, мало того, даже в Индию, куда и за жемчугами отправляться было для строгих нравов недостойным делом.

IX.52. Индийский песок славится как ближайший к эфиопскому. Однако эфиопский песок нежнее. Он распиливает без всякой шероховатости. Индийский не дает такой же ровности, но полирующим велят тереть мрамор прокаленным индийским песком[4833]. Подобный недостаток и у наксосского песка[4834], и у коптского, который называют египетским[4835]. Вот эти были в старину виды песка для распиливания мрамора. Впоследствии был найден не менее пригодный на какой-то обнажающейся во время отлива мели в Адриатическом море, но высмотреть его не легко.

IX.53. Теперь-то недобросовестные мастера вздумали распиливать каким угодно песком из всех рек, и убыток от этого понимают очень немногие. Ведь более грубый песок трет более просторными крупицами и стирает больше мрамора, оставляя из-за шероховатости больше работы для полировки, а распиленные таким образом плиты утоньшаются. А для полировки подходит фиванский песок[4836] и тот, который получается из камня пороса[4837] или из пемзы.

X.54. Для полировки статуй из мрамора и даже для резьбы и опиливания гемм долгое время предпочитали всем другим наксосский камень. Так называются точильные камни с острова Кипра. Их превзошли впоследствии привозимые из Армении[4838].

XI.55. Говорить о видах и цветах мрамора не имеет смысла — настолько они известны, и нелегко перечислить — настолько их много. Ведь где только нет своего мрамора. Все же о самых прославленных видах сказано при обзоре стран с их народами[4839]. Не все, однако, виды рождаются в каменоломнях, — многие рассеяны и под землей, притом ценнейшие, как, например, зеленый лакедемонский мрамор, который веселее всех остальных[4840], как, например, и августовский и затем тибериевский, впервые найденные в Египте во время принципата Августа и принципата Тиберия. Отличие их от офита состоит в том, что, тогда как пятна офита похожи на змеиные, отчего он и получил свое название, у них пятна расположены иным образом: у августовского пятна волнообразно закручены в завитки вверх, у тибериевского они рассеяны сединками и не сплетаются[4841].

XI.56. И колонны из офита встречаются только очень небольшие. Есть два вида офита: мягкий белого цвета и твердый темного цвета. (...) Против змей некоторые особенно хвалят тот из них, который по цвету пепла называют тефриас[4842]. Называется и мемфит по месту, имеющий природу гемм[4843]. (...)

XI.57. Красный цвет у порфирита, в том Египте; он же, испещренный белыми крапинками, называется лептопсефос[4844]. В каменоломнях его можно вырубать какими угодно глыбами. Статуи из него привез в Город из Египта для цезаря Клавдия его прокуратор Витрасий Поллион, однако новинка не очень была одобрена, — во всяком случае, никто потом не последовал этому[4845].

XI.58. Тот же Египет нашел в Эфиопии так называемый басанит, цвета и твердости железа, отчего и дал ему это название[4846]. Никогда еще не находили его крупнее, чем посвященное императором августом Веспасианом в храме Мира изображение Нила с резвящимися вокруг шестнадцатью детьми, под которыми подразумевается столько же локтей высшего уровня подъема этой реки[4847]. Рассказывают, что не отличается от него тот, из которого сделан Серапис в святилище в Фивах, как думают, посвященный статуе Мемнона, и передают, что каждый день при восходе солнца он звучит, как только его коснутся лучи[4848].

XII.59. Наши в старину считали, что оникс[4849] рождается только в горах Аравии[4850] и больше нигде, Судин[4851] — что в Кармании[4852]. Сначала из него делали питьевые сосуды, потом ножки лож и кресла[4853], и Корнелий Непот[4854] передает, что великим чудом было, когда Публий Лентул Спинтер[4855] показал амфоры из него величиной с хиосские кады[4856], что через пять лет после этого он видел колонны в 32 фута высотой.

XII.60. По-разному использовали этот камень и впоследствии: как редкостное чудо поставил Корнелий Бальб в своем Театре[4857] четыре небольших колонны; мы видели 30 колонн побольше в столовой, которую выстроил для себя Каллист, один из вольноотпущенников цезаря Клавдия, известный своим могуществом[4858]. Этот камень некоторые называют алабастритом, из которого выдалбливают и сосуды для умащений, так как считается, что умащения в нем сохраняются лучше всего, не портясь[4859].

XII.61. Он же, если его прожечь, пригоден для пластырей[4860]. Рождается он в окрестностях Фив египетских[4861] и Дамаска в Сирии[4862]; этот белее прочих, однако самый лучший — в Кармании[4863], затем — в Индии, и потом уже — в Сирии и Азии[4864], а самый дешевый и без всякого блеска в Каппадокии[4865]. Ценятся те, которые как можно более медового цвета, с пятнами в завитки и непросвечивающие.

Недостатки в них — роговой или белый цвет и какое бы то ни было сходство со стеклом.

XIII.62. Многие считают, что мало отличаются от него для сохранности умащений лигдины, найденные на Паросе, величиной не больше чаш и кратеров, раньше обычно привозимые только из Аравии, исключительной белизны[4866]. Высоко ценят и два камня противоположной между собой природы: кораллитик, найденный в Азии, размером не больше двух локтей, очень близкий к слоновой кости по белизне и по некоторому сходству с ней[4867]; напротив, черен алабандик, названный по своей земле, хоть он рождается и в Милете, однако по виду больше отливает пурпуром, он же делается жидким на огне и плавится для использования в качестве стекла[4868].

XIII.63. Фиванский камень, испещренный золотыми крапинками, находят в относящейся к Египту части Африки, по какому-то своему природному полезному свойству пригодный на маленькие ступки для растирания глазных мазей, а в окрестностях Сиены в Фиваиде находят сиенит, который раньше называли пирропойкилос[4869].

XIV.64. Цари[4870], как бы состязаясь, делали из него[4871] столпы, называя их обелисками, — они посвящены божеству Солнца и представляют собой изображение его лучей, что и означает их египетское название[4872]. Первым из всех это ввел Месфрес, который царствовал в Городе Солнца[4873], получив такое повеление во сне; это самое и написано на его обелиске[4874], — ведь те резные изображения, которые мы видим, представляют собой египетские письмена.

XIV.65. После этого стали высекать их и другие цари. Сесотес[4875] установил в указанном выше городе[4876] четыре обелиска высотой по сорока восьми локтей, а Рамсес, во время царствования которого был взят Илион[4877], — в 140[4878] локтей. Он же, на некотором расстоянии от того места, где был царский дворец Мневиса[4879], установил другой, высотой, правда, в 120 локтей, но с толщиной необычайной — по одиннадцати локтей с каждой стороны.

XIV.66. Говорят, что эту работу выполняло 120000 человек. Сам царь, когда уже собирались поднимать обелиск, стал опасаться, что подъемные приспособления не выдержат тяжести, и, для того чтобы усилить внимание мастеров угрозой еще большей опасности, привязал своего сына к вершине обелиска, чтобы опасение поднимающих за его невредимость было на пользу и для камня[4880]. Благодаря поразительности этого сооружения получилось, что, когда царь Камбис брал город и пожар уже достиг подножия обелиска, он приказал потушить его из почтения к этой громаде, тогда как к городу никакого у него не было почтения[4881].

XIV.67. Есть и два других: один установленный Змарресом[4882], другой — Фием[4883], без письмен, по сорока восьми локтей. В Александрии установил один обелиск Птолемей Филадельф[4884], в восемьдесят локтей. Его высек царь Нектеб[4885], без письмен, и гораздо более трудным делом оказалось переправить и установить его, чем высечь. Некоторые передают, что он был переправлен на плоту архитектором Сатиром[4886], Калликсен[4887] — что Фойником[4888];

XIV.68. по каналу, вырытому прямо к лежащему обелиску, был подведен Нил, и два широких судна, нагруженные футовыми кусками того же камня весом вдвое больше обелиска, подплыли под обелиск, опиравшийся своими концами на тот и другой берег, затем, когда убрали камни, суда поднявшись приняли груз; он был водружен на шести опорах из того же камня, а мастер получил в вознаграждение 50 талантов. Этот обелиск был установлен в Арсиноейоне указанным выше царем как дань любви к Арсиное, своей супруге и сестре[4889].

XIV.69. Так как он там мешал навалиям, некий Максим, префект Египта, переместил его оттуда на форум, срезав верхушку, с тем чтобы приставить покрытую золотом вершину, однако так и не сделав этого[4890]. В Александрии есть и два других у порта в храме Цезаря, которые высек царь Месфрес, по сорока два локтя[4891].

Самой большой трудностью оказалась переправка обелисков по морю в Рим, на судах очень примечательных.

XIV.70. То судно, на котором был привезен первый обелиск, божественный Август посвятил как достопримечательность в постоянных навалиях[4892] в Путеолах[4893]; оно было уничтожено пожаром. Хранившееся несколько лет судно, на котором привез обелиск цезарь Гай[4894], судно, поразительнее всего того, что когда-нибудь было видано в море, божественный Клавдий, соорудив на нем башни из пыли в Путеолах и отведя его в Остию, затопил, использовав для строительства порта[4895]. В связи с переправкой обелисков появилась другая забота о таких судах, которые могли бы подвозить их по Тибру, а благодаря испытанию выяснилось, что у этой реки воды не меньше, чем у Нила.

XIV.71. Тот обелиск, который божественный Август установил в Большом цирке[4896], был высечен царем Псеметнепсерфреем, в царствование которого Пифагор был в Египте, в 85 и три четверти фута, не считая подножия из того же камня, а тот, который он установил на Марсовом поле, на девять футов меньше, — Сесотисом[4897]. Оба они — с надписями, содержащими истолкование природы по философии египтян[4898].

XV.72. Тому обелиску, который находится на Поле[4899], божественный Август нашел замечательное применение для отметок тени от солнца и определения таким образом продолжительности дней и ночей: с этой целью был сделан каменный настил в соответствии с высотой обелиска, так чтобы ему равнялась тень в день зимнего солнцестояния в шесть часов[4900], и чтобы по мере ежедневного убывания и прибывания тени ей соответствовали вделанные рейки из меди. Это дело достойно того, чтобы о нем знали, — обязано оно изобретательному уму математика Факунда Новия[4901]. Он добавил к вершине обелиска покрытый золотом шар, чтобы тень благодаря такой макушке заканчивалась четкой, иначе вершина отбрасывала ее расплывчатой, — эта мысль, как рассказывают, была подсказана ему тенью от головы человека[4902].

XV.73. Эти показания вот уже почти 30 лет не согласуются, то ли из-за отклонившегося, измененного по каким-то законам неба, движения самого солнца, то ли из-за некоторого перемещения всей земли от своего центра, как это, узнал я, замечено и в других местах, то ли из-за смещения только там гномона вследствие землетрясений в Городе, то ли из-за оседания этой громады вследствие разливов Тибра, хотя говорят, что и в землю был заложен фундамент в соответствии с высотой установленной тяжести[4903].

XV.74. Третий обелиск в Риме находится в Ватиканском цирке принцепсов Гая и Нерона[4904]. Из всех обелисков разбился всего лишь один, при сооружении, который делал сын Сесосиса Ненкорей[4905]. Сохранился и другой его же обелиск в сто локтей, который он в соответствии с оракулом посвятил Солнцу, когда к нему после слепоты вернулось зрение[4906].

XVI.75. Скажем попутно и о пирамидах в том же Египте, этом праздном и глупом выставлении напоказ царями своего богатства, поскольку, как передают многие, они для того строили пирамиды, чтобы их богатство не доставалось преемникам или злокозненным соперникам или чтобы народ не был в праздности. Неутомимым было в этом тщеславие тех людей. Существуют следы очень многих начатых пирамид[4907].

XVI.76. Одна пирамида находится в Арсинойском номе, две в Мемфисском, недалеко от лабиринта, о котором мы тоже скажем, столько же там, где было Меридово озеро, то есть огромная вырытая яма, но о которой египтяне рассказывают как об одном из чудес и достопримечательностей, — говорят, что их верхушки выступают над водой[4908]. Остальные три, которые наполнили своей славой весь мир, целиком видимые отовсюду приплывающим на судах, находятся в африканской части на скалистой и бесплодной возвышенности между городом Мемфисом и так называемой, как мы сказали, Дельтой[4909], менее чем в 4 тысячах шагах от Нила, в 7500 шагах от Мемфиса[4910], с деревней поблизости, которую называют Бусирис, — в ней жители привычны к восхождению на эти пирамиды[4911].

XVII.77. Перед ними находится Сфинкс, о котором, пожалуй, следует рассказать побольше, так как его обходят молчанием, божество окрестных жителей. Считают, что в нем погребен царь Гармаис, и утверждают, будто Сфинкс привезен. Однако он выделан в материковой скале. Лицо этого чудовища в знак почитания окрашивают рубрикой. Окружность головы по лбу составляет сто два фута, длина его — 243 фута, высота от живота до вершины аспида на голове — 61 с половиной фута[4912].

XVII.78. Самая большая пирамида построена из камней с аравийских каменоломен[4913]. Передают, что ее сооружали 360 тысяч человек в течение 20 лет[4914]. А все три были созданы за 88 лет и 4 месяца.

XVII.79. Те, кто написал о них, это — Геродот, Эвгемер, Дурид с Самоса, Аристагор, Дионисий, Артемидор, Александр Полигистор, Буторид, Антисфен, Деметрий, Демотел, Апион[4915]. Все они расходятся в том, кем были созданы эти пирамиды, оттого что по справедливейшей случайности творцы такого непомерного тщеславия позабыты[4916]. Некоторые из них передают, что на редьку, чеснок и лук было израсходовано 1600 талантов[4917].

XVII.80. Самая большая пирамида занимает площадь в семь югеров. Расстояние между четырьмя углами одинаково, по 783 фута с каждой стороны, высота от вершины до основания составляет 725 футов, охват вершины — 16 с половиной фута[4918]. У второй расстояния между четырьмя углами составляют по 753 с половиной фута[4919]. Третья меньше, правда, предыдущих, но намного замечательнее — она воздвигнута из эфиопских камней, по 363 фута между углами[4920].

XVII.81. Следов построек не сохранилось никаких, широко вокруг чистый песок, наподобие чечевицы, какой в большей части Африки[4921]. Самый главный вопрос в том, каким именно способом камни были подняты на такую высоту. По одним, — с помощью насыпи из нитра[4922] и соли, увеличиваемой по мере роста сооружения и смытой после его завершения проведенной из реки[4923] водой[4924]. По другим, — были построены мостки из кирпичей, сделанных из грязи[4925], а после завершения сооружения эти кирпичи были розданы на частные дома: по их мнению, Нил, находящийся на гораздо более низком уровне, не мог дойти туда. В самой большой пирамиде внутри есть колодец в 86 локтей. Полагают, что в него проведена река[4926].

XVII.82. Способ измерения их высоты, как и всякой подобной, нашел Фалес Милетский, измеряя тень в тот час, когда она бывает равна телу[4927]. Вот и все чудеса пирамид, и предельное чудо, — чтобы никто не дивился богатству царей: самая маленькая из них, но самая прекрасная построена Родопидой, презренной гетерой. Некогда она была подругой по рабству и сожительницей Эзопа, мудрого баснописца. Чудо тем более поразительное, что такое огромное богатство было приобретено ремеслом гетеры[4928].

XVIII.83. Превозносится еще и башня, построенная царем на острове Фаросе, прикрывающем порт Александрии. Передают, что она обошлась в 800 талантов, и царь Птолемей в своем великодушии, — не опустим и это, — позволил надписать на самом этот сооружении имя архитектора Сострата из Книда. Польза ее в том, чтобы предупреждать своими огнями идущие ночью корабли о мелях и входах в порт. Такие огни уже горят во многих местах, как, например, в Остии и Равенне[4929]. Опасность — в непрерывности огня, как бы не принимали это за звезду, так как издали вид их сияний сходен. Передают, что этот же архитектор самым первым построил висячую площадку для прогулок в Книде[4930].

XIX.84. Скажем и о лабиринтах, самом, пожалуй, диковинном творении человеческой расточительности, но не вымышленном, как могут подумать. До сих пор еще существует в Египте в Гераклеопольском номе тот, который был создан первым, как передают, 3600 лет тому назад царем Петесухом или Титоесом, хотя Геродот говорит, что все это сооружение создано 12 царями, последним в числе которых был Псамметих. Назначение его истолковывают по-разному: по Демотелу, это был царский дворец Мотерида, по Ликею — гробница Мерида, по истолкованию многих, оно было построено как святилище Солнца, что наиболее вероятно.

XIX.85. Во всяком случае, нет сомнения в том, что отсюда заимствовал Дедал образец того лабиринта, который он создал на Крите, но воспроизвел только его сотую часть, которая содержит коловращение путей и запутанные ходы туда и обратно, не так, как мы видим на павиментах или в Полевых играх мальчиков содержащий на небольшом клочке много тысяч шагов ходьбы, а с множеством вделанных дверей для обманных ходов и возврата к тем же самым плутаниям[4931].

XIX.86. Это был второй лабиринт после египетского, третий был на Лемносе[4932], четвертый в Италии[4933], все крытые сводами из тесаного камня. В египетском, что меня лично удивляет, вход и колонны — из камня с Пароса[4934], остальное в нем сложено из глыб сиенита[4935], которые едва ли могут разрушить даже века, хотя бы и при содействии гераклеопольцев, которые относились к этому сооружению с необычайной ненавистью[4936].

XIX.87. Подробно описать расположение этого сооружения и каждую часть в отдельности невозможно, так как оно разделено на регионы, а также на префектуры, которые называют номами, и 21 названию их отведено столько же обширных помещений[4937], кроме того, в нем есть храмы всех богов Египта, и сверх того, Немесис[4938] в 40[4939] эдикулах[4940] заключил много пирамид по сорока обхватов, занимающих по шести арур в основании[4941].

XIX.88. Устав уже от ходьбы, попадают в ту знаменитую запутанную ловушку дорог. Мало того, здесь и вторые этажи высоко на склонах, и нисходящие девяноста ступенями портики. Внутри — колонны из камня порфирита[4942], изображения богов, статуи царей, чудовищные фигуры[4943]. Некоторые помещения устроены так, что, когда отворяют двери, внутри раздается страшный гром. А проходят большей частью в потемках. И еще за стеной лабиринта есть другие громадные строения — их называют птерон[4944]. Оттуда прорытые под землю ходы ведут в другие подземные помещения[4945].

XIX.89. Кое-что восстановил там всего лишь один Херемон, скопец царя Нектеба, за 500 лет до Александра Великого[4946]. Передают также, что при сооружении сводов из тесаного камня подпорки были сделаны из стволов спины[4947], проваренных в масле.

XIX.90. О критском лабиринте тоже сказано было достаточно[4948]. Лемносский, похожий на него, был примечательнее только 150 колоннами, барабаны которых в мастерской висели настолько уравновешенные, что их при обтачивании поворачивал мальчик. Создали его архитекторы Смилид, Ройк и Теодор, местные уроженцы. До сих пор еще существуют его остатки, тогда как не существует никаких следов критского и италийского[4949]. Теперь следует сказать и об италийском,

XIX.91. который построил для себя Порсенна, царь Этрурии[4950], как гробницу, а вместе с тем и для того, чтобы и тщеславие иноземных царей было превзойдено италийскими. Но так как баснословность выходит за всякие пределы, мы приведем дословное изложение самого Марка Варрона[4951]: «Он погребен у города Клусия, в том месте, где оставил надгробный памятник из квадратного камня квадратный[4952], с каждой стороной по триста футов, высотой в пятьдесят, в этом квадратном основании внутри — запутанный лабиринт: если кто войдет туда без клубка ниток, не может найти выход.

XIX.92. На этом квадрате стоят пять пирамид — четыре по углам и посредине одна, шириной в основании по семидесяти пяти футов, высотой по ста пятидесяти, завершающиеся так, что сверху наложен медный круг и петас один над всеми, с которого свисают на цепочках колокольчики[4953], которые, колеблемые ветром, издают далеко слышные звуки, как это некогда было в Додоне[4954].

XIX.93. На этом круге стоят еще четыре пирамиды, каждая высотой в сто футов. На них, на одном основании, — пять пирамид»[4955]. Их высоту Варрон постеснялся привести. Этрусские предания[4956] говорят, что она была такой же, как высота всего сооружения под ними[4957]. Безумное сумасбродство — домогаться славы тратами, которые никому не принесут пользы, да еще истощать силы царства, чтобы, однако, увеличить славу строителя.

XX.94. Пишут и о висячем саде[4958], мало того, даже о целом висячем городе — Фивах египетских, где цари обычно выводят вооруженные войска под городом[4959], причем никто из жителей не замечает этого. И все же это менее поразительно, чем то, что посреди города протекает река. Если бы все это существовало, Гомер несомненно сказал бы об этом, когда славил сто ворот там[4960].

XXI.95. Истинное чудо греческого великолепия — существующий храм Дианы Эфесской, воздвигнутый за 120 лет всей Азией. Его воздвигли на болотистой почве, чтобы на него не влияли землетрясения и не угрожали ему расселины, а с другой стороны, для того чтобы не закладывать фундамент такой громады на зыбком и непрочном основании, сначала сделали настил из утоптанного угля, затем из шерсти. Длина всего храма — 425 футов, ширина — 225, колонн в нем — 127, каждая из которых воздвигнута отдельным царем, по 60 футов высотой, из них 36 с рельефами, одна с рельефами Скопаса. Строительством ведал архитектор Херсифрон.

XXI.96. Предел чуда — суметь поднять такие громадные эпистили. Это ему удалось сделать, устроив из наполненных песком корзин отлогую наклонную плоскость до самого верха капителей колонн и затем понемногу опорожняя нижние, чтобы поднятые эпистили садились на свое место постепенно. Труднее всего оказалось над самым порогом, с тем эпистилем, который он укладывал над дверями. Действительно, это была самая большая громада, и она не села на основу.

XXI.97. Строитель в отчаянии думал покончить с собой. Передают, что, заснув ночью в изнеможении от этих мыслей, он увидел во сне явившуюся к нему богиню, которой воздвигался храм, побуждающую его жить: камень она уложила.

На рассвете так и оказалось — а представлялось, будто он сел правильно благодаря самой своей тяжести. Все украшения этого сооружения потребовали бы для описания их многих книг, но они не имеют никакого отношения к наглядному показу природы[4961].

XXII.98. До сих пор существует и в Кизике[4962] храм, в котором строитель все стыки между полированными камнями проложил золотыми (...)[4963], собираясь внутри храма посвятить Юпитера из слоновой кости с увенчивающим его мраморным Аполлоном. Таким образом, эти швы отражают свет тончайшими волосинками и при легком дуновении оживляют изображения[4964]. И не говоря об изобретательности строителя, понятно, что ценность этому творению придает и сам материал, подобранный его изобретательностью, хотя это и скрыто[4965].

XXIII.99. В том же городе есть камень, названный Беглецом. Там его оставили аргонавты, у которых он служил якорем. Его, часто сбегавший из пританея, — так называется его местонахождение, — сковали свинцом[4966]. В том же городе, у ворот, которые называются Фракийскими, семь башен повторяют многократными отражениями доносящиеся голоса[4967]. Этому чуду греками дано название эхо.

XXIII.100. Это, собственно, получается благодаря природе местности, и преимущественно — долин; там[4968] это происходит благодаря случайности, а в Олимпии — благодаря искусству, чудесным образом, в портике, который поэтому называют Гептафонос, так как в нем один и тот же голос повторяется семь раз[4969].

В Кизике есть и обширное здание, которое называют булевтерием, без единого железного гвоздя, с таким устройством древенчатого перекрытия, что балки вынимаются без применения подпор и снова вкладываются[4970]. Это также в Риме свято соблюдается в Свайном мосте, после того как он с трудом был разрушен, когда его защищал Гораций Коклит[4971].

XXIV.101. Однако следует, пожалуй, перейти и к чудесам нашего Города[4972], обозреть его способные силы за 800 лет[4973] и показать, что и в этом весь мир побежден им. Это будет видно почти всякий раз, как будет сообщаться о его чудесах. А если собрать их все и снести в некую одну груду, то она поднимется такой огромной, как если бы рассказывалось о некоей другой вселенной в едином месте.

XXIV.102. И пусть мы не будет относить к великим сооружениям Большой цирк, выстроенный диктатором Цезарем, длиной в три стадия, шириной в один, но с постройками, занимающим по четыре югера, на 250000 мест[4974], — разве не к великолепным сооружениям относятся Базилика Павла, замечательная своими колоннами из фригийского мрамора[4975], Форум божественного Августа[4976], храм Мира императора августа Веспасиана[4977], эти прекраснейшие из сооружений, какие когда-нибудь видел мир? А крыша Дирибитория, построенного Агриппой[4978], хотя еще до этого архитектор Валерий из Остии сделал крытым театр в Риме для представлений, устроенных Либоном?[4979]

XXIV.103. Мы поражаемся пирамидам царей, между тем как диктатор Цезарь только участок для постройки своего Форума купил за 100000000 сестерциев[4980], а, — если на кого-то производит впечатление расточительство, поскольку души охвачены корыстолюбием, — Клодий, тот, которого убил Милон, жил в доме, купленном за 14800000 сестерциев[4981],

XXIV.104. чему я лично поражаюсь ничуть не иначе, чем сумасбродству царей, поэтому и то, что у самого этого Милона был долг в 70000000 сестерциев, я считаю одним из извращений человеческого духа[4982]. Но тогда старики поражались огромному протяжению городского вала[4983], подпорным сооружениям Капитолия[4984], кроме того, клоакам — сооружению, о котором следует сказать более всех других, поскольку для этого были прокопаны холмы, и город, подобно тому, о котором мы сообщили немного выше[4985], стал висячим и под ним проплывали на лодках во время эдильства Марка Агриппы после его консульства.

XXIV.105. Под ним протекают, сведенные вместе, семь рек и стремительным течением, подобно бурным потокам, неудержимо все увлекают и уносят, а усиленные вдобавок лавиной дождей, сотрясают дно и стены, иногда Тибр, раздувшись, устремляется против их течения, и сталкиваются внутри встречные потоки, — и все же прочность этого сооружения непоколебима.

XXIV.106. Поверху волокут такие громады, а полости этого сооружения выдерживают все это, их потрясают обрушивающиеся со стремительной силой сами собой или обваливающиеся от пожаров здания, сотрясается почва от землетрясений, а они держатся со времен Тарквиния Приска вот уже 700 лет почти несокрушимые. Не следует опускать памятный пример, тем более, что у знаменитых историков это опущено.

XXIV.107. Так как Тарквиний Приск строил это сооружение руками народа, и трудно сказать, каким больше был этот труд, тяжелым или долгим, многие квириты, чтобы избавиться от этой изнурительности, стали кончать жизнь самоубийством. Этот царь нашел новое средство, не придумывавшееся ни раньше, ни после: распинать на кресте тела всех таких покойников на показ гражданам и вместе с тем на растерзание зверям и птицам.

XXIV.108. Вследствие этого свойственное римлянам чувство стыда за честь римского имени, которое часто спасало безнадежное положение в сражениях, пришло на помощь и тогда, но на этот раз они краснели за тот срам, которому будут подвергнуты после смерти, поскольку живые испытывали стыд так, словно они будут испытывать его и мертвыми. Передают, что величину полостей он сделал такой, чтобы по ним мог пройти обильно нагруженный сеном воз[4986].

XXIV.109. Все эти чудеса, о которых мы сказали, незначительны, и все они, вместе с новыми, которых я еще коснусь, должны быть приравнены к одному чуду. В консульство Марка Лепида и Квинта Катула, как в том сходятся добросовестнейшие авторы, не было в Риме дома красивее, чем дом самого этого Лепида, но, клянусь Геркулесом, лет через 35 этот же дом не занимал и сотого места[4987].

XXIV.110. Пусть, кто захочет оценить его, подсчитает громаду мраморов, произведения живописцев, царскую расточительность, и пусть оценит соперничавшие с этим красивейшим и прославленнейшим домом те сто домов, и впоследствии вплоть до наших дней превзойденных бесчисленными другими. Конечно, пожары карают роскошь, и всё же люди этих нравов никак не могут понять, что существует кое-что более смертное, чем сам человек.

XXIV.111. Но все их превзошли два дома. Дважды мы видели по целому городу в пределах дворцов принцепсов Гая и Нерона, причем дворец Нерона, чтобы в нем не было никакого недостатка, — Золотой[4988]. Ну разумеется, так жили те, которые сделали эту державу такой великой, уходившие на покорение народов и завоевание триумфов от плуга или очага, чьи и поля занимали меньше площади, чем залы вот этих![4989]

XXIV.112. Действительно, невольно приходится задумываться о том, какой частью этих дворцов были те участки, которые выделялись по государственному решению победоносным полководцам для постройки домов. И высшим почетом для таких домов было, — как, например, у Публия Валерия Публиколы, первого консула с Луцием Брутом, после стольких его заслуг, и у брата его, который дважды, во время одной и той же своей магистратуры, одержал победу над сабинянами, — когда к решению делалось добавление о том, чтобы двери их дома отворялись наружу и вход был обращен к общественному месту[4990]. Это было славнейшим отличием и домов триумфаторов.

XXIV.113. Я не могу допустить, чтобы эти два Гая, или, если угодно, два Нерона[4991], пользовались хотя бы такой славой, и мы покажем, как даже их сумасбродство превзойдено постройками на личные средства[4992] Марка Скавра. Не знаю, не эдильство ли его больше всего погубило нравы и в чем было больше зла от Суллы, в его ли проскрипциях стольких тысяч граждан или в таком могуществе его пасынка[4993].

XXIV.114. В свое эдильство Марк Скавр создал сооружение, величайшее из всех, которые когда-нибудь были созданы рукой человека, не только кратковременных, но даже рассчитанных навеки. Это был театр[4994]. Сцена у него была из трех частей в высоту, с 360 колоннами[4995], — и это в том государстве, которое не смогло стерпеть шести гиметтских колонн без осуждения выдающегося гражданина[4996]. Нижняя часть сцены была из мрамора[4997], средняя — из стекла (такая роскошь была неслыханной даже после этого)[4998], верхняя — из покрытых золотом досок. Нижние колонны были, как мы сказали, по тридцати восьми футов[4999].

XXIV.115. Медных статуй между колоннами, как мы указали, насчитывалось 3000[5000]. Самих мест в театре было на 80000 человек, тогда как в Театре Помпея, несмотря на то, что город уже настолько увеличился и народу стало настолько больше, их хватает самое большее на 40000 человек[5001]. Остального убранства, заключавшегося в атталийских тканях[5002], картинах[5003], прочих сценических принадлежностях, было столько, что когда излишек этой повседневной роскоши был отвезен в Тускульскую виллу, то при пожаре в вилле, подожженной озлобленными рабами, сгорело на 30000000 сестерциев[5004].

XXIV.116. Рассмотрение такой расточительности уводит в сторону и вынуждает отклониться от намеченного пути в связи с еще другим, более сумасбродным сооружением из дерева. Гай Курион, который погиб в гражданской войне на стороне цезарианцев, не мог, устраивая погребальные игры в честь отца[5005], превзойти Скавра богатством и пышностью, — да и откуда у него такой отчим как Сулла и такая мать как Метелла, скупщица имущества проскрибированных, откуда такой отец как Марк Скавр, столько раз бывший первым лицом в государстве и укрыватель грабежей марианской компании в провинциях[5006], — хотя уже даже сам Скавр не мог равняться с собой, получив за пожар[5007] то, по крайней мере, вознаграждение, что, после того как он свез со всего мира вещи, уже больше никто не мог равняться с ним в его сумасбродстве, так вот, Курион должен был прибегнуть к своей изобретательности и измыслить что-нибудь.

XXIV.117. Стоит труда узнать, что он придумал, и тогда мы будем рады нравам нашего времени и наоборот назовем себя предками[5008]. Он соорудил вплотную друг к другу два обширнейших театра из дерева, каждый из которых держался на вращающейся на оси уравновешенной плоскости, и после того как кончалось дополуденное представление зрелищ в обоих театрах, обращенных сценами в противоположные стороны, чтобы не заглушать друг друга, он, вмиг повернув их, причем после первых дней, как известно, даже с некоторыми сидевшими, и сомкнув их углы между собой, превращал в амфитеатр и устраивал сражения гладиаторов, водя по кругу скорее сам нанявшийся римский народ[5009].

XXIV.118. И чему здесь прежде всего поражаться — придумавшему или придуманному, построившему или замыслившему, чьему-то дерзновению выдумать это или взять на себя или поручить? А верх всего это — безумие народа, решившегося сидеть на таких ненадежных и неустойчивых сидениях. Вот он тот победитель стран и покоритель всего мира, распоряжающийся народами и царствами, предписывающий иноземцам свои законы, некая часть бессмертных богов роду человеческому, — висит на устройствах и рукоплещет угрожающей ему опасности!

XXIV.119. Что за пренебрежение жизнью людей и что тут сетования о Каннах![5010] Какое бедствие могло бы стрястись![5011] Когда земля разверзаясь поглощает города, это становится всеобщей скорбью смертных, — и вот весь римский народ, словно посаженный на два корабля, держится на двух осях и смотрит на самого себя, ведущего решительное сражение, обреченный на гибель в любое мгновение от неполадок устройств!

XXIV.120. И благосклонность на трибунских собраниях завоевывается благодаря тому, что он трясет висячие трибы, — а на что он, выступая с Ростр, не осмелится перед теми, которых склонил к этому![5012] Ведь в сущности говоря, весь римский народ вел решительное сражение на погребальных играх у могилы его отца. Когда оси стерлись и пришли в негодность, он видоизменил это свое грандиозное сооружение: сохранив форму амфитеатра, он в последний день на двух противоположных сценах посредине устроил борьбу атлетов, затем, напротив, вмиг убрав подмостки, в тот же день представил победителей из своих гладиаторов. И не был ни царем Курион, ни повелителем народов, не отличался богатством, поскольку у него не было никакого состояния, кроме раздоров первых лиц в государстве[5013].

XXIV.121. Но скажем о чудесах, непревзойденных по своей подлинной ценности. Квинт Марций Рекс, получив от сената поручение починить водопроводы Аппиев, Аниен и Теплый, провел во время своего преторства, проложив подземные ходы сквозь горы, новый водопровод, названный по его имени. А Агриппа во время своего эдильства, проведя еще Водопровод Девы, соединив прочие и приведя их в порядок, соорудил 700 водохранилищ, кроме того, 500 водометов, 130 водораспределительных башен, причем многие из них великолепные и по украшению, поставил на этих сооружениях 300 статуй, медных или мраморных, 400 колонн из мрамора, и все это за один год. Сам он добавляет в упоминании о своем эдильстве, что он и зрелища устроил, длившиеся пятьдесят девять дней, и предоставил в бесплатное пользование 170 бань, число которых в Риме теперь возросло до бесконечности.

XXIV.122. Предшествующие водопроводы превзошло последнее недавнее дорогостоящее сооружение, начатое цезарем Гаем и законченное Клавдием: от 40-го камня до той возвышенности, с которой воду могли бы получать все холмы Города, были проведены Курциев и Голубой источники и Новый Аниен, а на сооружение это было израсходовано 350000000 сестерциев.

XXIV.123. Так что если кто оценит потщательней обилие вод в общественных местах, банях, водоемах, каналах, домах, садах, пригородных виллах, расстояния подачи воды, воздвигнутые арки, прорытые горы, выровненные долины, то признает, что во всем мире не было ничего более поразительного[5014].

XXIV.124. К числу сооружений того же Клавдия, особенно достойных упоминания, я лично отнес бы, хоть и заброшенное его преемником из-за ненависти к нему, прорытие горы для спуска Фуцинского озера, с неописуемыми, конечно, затратами и несметным множеством работников в течение стольких лет, так как или выводили на вершину при помощи устройств сток вод там, где гора была землистой, или вырубали твердый камень, и все это происходило внутри во мраке, что невозможно ни вообразить себе никому, кроме тех, кто видел это сам, ни рассказать человеческим языком[5015].

XXIV.125. Ну а сооружение Остийского порта[5016] я обхожу молчанием, так же как и дороги, прорубленные в горах, отделение насыпью Тирренского моря от Лукринского озера[5017], столько мостов, построенных с такими затратами[5018]. И одно из многих чудес самой Италии это то, что мрамор в каменоломнях растет, как сообщает Папирий Фабиан, величайший знаток природы, и добывающие тоже утверждают, что эти горные выработки заполняются сами собой[5019]. Если это правда, то есть надежда, что у роскоши никогда не будет недостатка в нем.

XXV.126. Переходя от мраморов к замечательным природам других камней, кто будет сомневаться в том, что прежде всего предстанет магнит? (...)

XXVII.131. В Ассе Троады камень саркофаг раскалывается легко расщепляющимися слоями. Известно, что от тел покойников, захороненных в нем, через 40 дней не остается ничего, за исключением зубов. Муциан сообщает, что и зеркала, скребницы, одежда, обувь, положенные для умерших, становятся каменными[5020]. Такого же рода камни есть и в Ликии и на Востоке, которые разъедают тело, если приложить их и к живым[5021].

XXVIII.132. А более пригодны для сохранности тел, без уничтожения их, хемит, очень похожий на слоновую кость, в котором, как передают, захоронен Дарий[5022], и похожий на паросский белизной и твердостью, только менее тяжелый, который называется порос[5023]. Теофраст сообщает и о просвечивающем камне в Египте, который, говорит он, похож на хиосский[5024]. Возможно, он и был в то время, поскольку камни и исчерпываются и обнаруживаются новые. (...)

(...) ведь и природа камня, подобно дереву, не выдерживает дождь и солнце или зиму, в зависимости от того или иного его рода[5030]. Есть и такие, которые не переносят луну, и такие, которые со временем покрываются ржавчиной или от оливкового масла изменяют свой белый цвет. (...)

XLIV.159. (...) В провинции Бельгике есть белый камень, который распиливают пилой, какой и дрова, и даже легче, на кровельные и желобчатые черепицы или, если угодно, на так называемые павлиньи виды кровли[5035]. (...)

XLVI.163. При принцепсе Нероне в Каппадокии был найден камень с твердостью мрамора, белый и просвечивающий, даже в тех местах, где попадаются желтые прожилки, названный по этому признаку фенгитом. Из него Нерон построил храм Фортуны, которую называют Сеяновой, посвященной царем Сервием, включив его в Золотой Дворец. Поэтому даже при закрытых дверях днем там было сияние дня, не так, как при слюдяных окнах, словно свет не проникал, а был заключен внутри[5036]. Юба сообщает, что в Аравии тоже есть прозрачный наподобие стекла камень, который используют для окон вместо слюды[5037]. (...)

XLVIII.166. Среди остального множества камней тоф непригоден для построек из-за своей недолговечности, мягкости. Однако в некоторых местах другого камня нет, как, например, в Карфагене в Африке. Его разъедают испарения моря, стирают ветры, выхлестывают дожди. Но они старательно предохраняют стены осмаливанием, так как тоф разъедается и известью штукатурки[5044], и остроумно сказано, что для домов они применяют смолу, для вин — известь: так они приправляют виноградное сусло[5045].

XLVIII.167. Иная мягкость у фиденского и альбанского камней в окрестностях Рима[5046]. В Умбрии тоже и в Венетии белый камень распиливается зубчатой пилой[5047]. Эти камни, легко поддающиеся обработке, выдерживают и нагрузку, только если они внутри помещения: от влаги, мороза и инея они раскалываются на куски, и действия морского ветра они не выдерживают[5048]. Тибурские камни, выдерживающие всё, трескаются от жара[5049].

XLIX.168. Самые лучшие силексы[5050] — черные, в некоторых местах — и красные[5051], а кое-где — и белые, как, например, в области Тарквиний в Анициевых каменоломнях около Вольсинского озера и в области Статонии: им не причиняет вреда даже огонь. Они же и в высеченных из них памятниках сохраняются неповрежденными и от времени. Из них делают формы, в которых отливают медь[5052].

XLIX.169. Есть и зеленый камень, чрезвычайно огнеупорный, но он нигде не бывает в большом количестве, и там, где его находят, он встречается отдельными кусками, не сплошняком[5053]. Что касается остальных, бледный силекс редко пригоден в качестве бутового камня, круглый не подвержен разрушающим воздействиям, но в кладке ненадежен, если не скреплен большим количеством вяжущего раствора. Не более надежен и речной, всегда словно мокрый.

L.170. Если в камне сомневаются, то нужно добывать его летом и применять для строения не раньше чем через два года, когда он уже подвергся воздействиям различных состояний погоды. Те камни, которые окажутся поврежденными, пригоднее будет использовать на подземную кладку. Те, которые выдержат, без опасения можно применять на стройку хоть под открытым небом[5054].

LI.171. Из твердого камня или силекса, одинакового размера, греки строят стены наподобие кирпичных[5055]. Такого рода кладку они называют исодомон, а когда ряды кладутся из камней неодинаковой толщины, — псевдисодомон[5056]. Третий род кладки — эмплектон: отесаны только лицевые стороны, остальное кладут так как есть[5057].

LI.172. Необходимо чередовать укладку камней так, чтобы середины камней приходились на швы камней предыдущего ряда, так же — и во внутренней части стены, если есть возможность, а если нет, то, по крайней мере, с внешних сторон. Когда внутреннюю часть стены заполняют щебнем, такую кладку называют диатоникон[5058]. Сетчатая кладка, которую очень часто применяют в Риме, склонна к трещинам[5059]. Кладку нужно производить по наугольнику и уровню, проверяя по отвесу.

LII.173. Цистерны должны сооружаться из пяти частей чистого грубого песка, двух частей как можно более сильной извести, обломков силекса не больше чем по фунту, затем нужно обитыми железом трамбовками утрамбовать дно и стенки. Лучше, когда их по две, чтобы в первой оседала всякая грязь и в следующую вода через цедила поступала чистой[5060].

LIII.174. Известь из разнообразного камня Катон Цензорий не одобряет; из белого она лучше[5061]. Та, которая из твердого камня, пригоднее для кладки, та, которая из пористого, — для штукатурки; для той и другой цели считается неприемлемой — из силекса[5062]. Пригоднее известь из выкопанного камня, чем из собранного по берегам рек, пригоднее из мельничного камня, потому что у него некая более жирная природа[5063]. Поразительно, что что-то, после того как сожжено, раскаляется от воды[5064].

LIV.175. Песка — три рода: выкапываемый, к которому должна добавляться одна четвертая часть извести, к речному или морскому — одна третья. Если еще будет добавлена одна третья часть толченой черепицы, материал будет лучше. От Апеннин до Пада выкапываемый песок не встречается, как и за морями[5065].

LV.176. Причина обвалов в Городе главным образом та, что из-за хищения извести бутовый камень кладется не со своим вяжущим раствором. И известковое тесто, чем старее, тем оно лучше[5066]. В договорах старого времени о строительстве зданий встречается предписание, запрещающее подрядчику применять известковое тесто менее трехлетней давности[5067]. Поэтому их штукатурку не обезображивали никакие трещины. Штукатурка, если не нанесено три слоя раствора с песком и два слоя раствора с толченым мрамором, отнюдь не имеет достаточно блеска[5068]. В сырых местах и там, где причиняют вред соленые выделения, лучше предварительно нанести слой раствора с толченой черепицей[5069].

LV.177. В Греции для штукатурки даже раствор с песком, который собираются наносить, сначала месят в творилах деревянными шестами[5070]. Показателем готовности раствора с толченым мрамором служит то, что, когда месят его, он больше не прилипает к лопате[5071]. Напротив, для побелки гашеная известь должна прилипать, как клей[5072]. Гасить известь следует только комовую[5073]. В Элиде есть храм Минервы, в котором брат Фидия Панен, как сообщают, нанес штукатурку, приготовленную на молоке и шафране, поэтому если сейчас потереть об нее смоченным слюной пальцем, она отдает запахом и вкусом шафрана[5074].

LVI.178. Одни и те же колонны, поставленные чаще, кажутся толще[5075]. Видов их — четыре: те, у которых толщина нижней части составляет шестую часть высоты, называются дорийскими[5076], те, у которых девятую, — ионийскими[5077], те, у которых седьмую, — тускскими[5078]; у коринфских то же соотношение, что у ионийских, но разница в том, что высота капителей у коринфских равна толщине нижней части, отчего они и кажутся более стройными, а у ионийских высота капители составляет третью часть толщины[5079]. По старинному соотношению высота колонн составляла третью часть ширины храма[5080]. В храме Эфесской Дианы, который был раньше, впервые к колоннам были добавлены снизу спиры, а сверху капители, и было установлено, чтобы толщина колонн составляла восьмую часть их высоты и чтобы спиры имели половину толщины, а толщина верхних частей колонн была убавлена на одну седьмую часть[5081]. Кроме этих, есть колонны, которые называются аттическими — четырехугольные, с равными сторонами[5082]. (...)

LVIII.181. Мальта получается из свежей извести: комовую известь гасят вином, затем толкут со свиным жиром и смоквой — двумя смягчающими средствами. Это вещество самое цепкое из всех и превосходящее твердость камня. Поверхность, на которую наносится мальта, предварительно натирается оливковым маслом[5083].

LIX.182. Сродное с известью вещество — гипс[5084]. Видов его много: его и прожигая камень получают, как, например, в Сирии[5085] и в Туриях[5086], и из земли выкапывают, как, например, на Кипре и в Перребии[5087], есть и тимфейский — с поверхности земли[5088]. Тот камень, который прожигают, должен быть похож на алабастрит[5089] или на мрамористый камень[5090]. В Сирии для этого выбирают самые твердые камни и прожигают их с коровьим навозом, чтобы они прожигались быстрее[5091].

LIX.183. Но признано, что самый лучший получается из слюдяного камня или из камня, состоящего из таких чешуек[5092]. Разведенным гипсом следует пользоваться немедленно, потому что он мгновенно схватывается[5093], однако его можно снова истолочь и превратить в порошок[5094]. В применении гипс приятнее всего в побелке[5095], фигурках, украшающих здания, и венках[5096]. Известен тот случай, когда Гай Прокулей, близкий друг цезаря Августа, из-за страдания желудком покончил с собой, выпив гипс[5097].

LX.184. Павименты впервые появились у греков, выкладываемые с искусством, выработанным на основе живописи, пока такое искусство не вытеснили литостроты. Самым знаменитым в этом роде искусства"[5098] был Сос, который в Пергаме выложил так называемый асаротос ойкос, который называется так потому, что он из маленьких кубиков, окрашенных в разные цвета, воспроизвел, словно так и оставленные, остатки от трапезы на павиментах и все что обычно выметается. Замечателен там голубь, пьющий воду и затемняющий ее тенью от своей головы. Другие голуби греются на солнце и чистятся, усевшись на краю кантара[5099].

LXI.185. Я думаю, что павименты вначале делали такими, которые мы сейчас называем варварскими и подкровельными, в Италии утаптывавшиеся трамбовками. Во всяком случае, об этом можно судить по самому названию[5100]. В Риме павимент, выложенный ромбами, впервые был сделан в храме Юпитера Капитолийского после начала третьей пунической войны[5101], а о том, что уже до кимврской войны павименты были распространены из-за большого увлечения ими, свидетельствует тот известный Луцилиевский стих:

LXII.186. Субдиалии придумали греки, кроя такими дома. Это можно делать там, где бывает тепло, но ненадежно там, где дождевая вода замерзает. Необходимо снизу положить в два ряда, вдоль и поперек, дощатый настил и забить концы досок, чтобы они не коробились, и к новому щебню добавить одну третью часть толченой черепицы, затем щебень, с которым следует смешать две пятых извести, толщиной в один фут, утрамбовать,

LXII.187. тогда наложить ядро толщиной в шесть пальцев, укладывать большие кубики высотой не менее двух пальцев, а скат соблюсти в полторы унции на каждые десять футов, и тщательно выскоблить точильным камнем. Считают, что настилать дубовыми досками не годится, так как они коробятся, и даже что лучше подостлать папоротник или солому, для того чтобы известь действовала меньше. Необходимо делать и подкладку из круглого камня[5103]. Таким же образом делаются кирпичные павименты в колос[5104].

LXIII.188. Не следует оставлять без внимания еще один род павимента по-гречески. На утрамбованную почву накладывают щебень или черепичный павимент, затем, плотно утоптав уголь, наносят слой смеси из гравия, извести и золы толщиной в полфута, выравнивают по линейке и уровню, и он получается по виду земляной. Но если гладко отделать его точильным камнем, он заменяет черный павимент[5105].

LXIV.189. Литостроты начались уже при Сулле. До сих пор еще существует тот, который он сделал в святилище Фортуны в Пренесте, из маленьких, правда, плиток[5106]. Вытесненные затем с земли, павименты перешли на своды, уже из стекла. Это тоже недавно придумано. Во всяком случае, Агриппа в Термах, которые он построил в Риме, глиняную работу в горячих помещениях расписал энкаустикой, остальное украсил побелкой, хотя он несомненно сделал бы стеклянные своды, если бы это было придумано раньше, или если бы стекло со стен, как мы сказали, сцены Скавра дошло до сводов. В связи с этим следует сказать и о природе стекла[5107].

LXV.190. В той, граничащей с Иудеей, части Сирии, которая называется Финикией, у подножия горы Кармел есть болото, которое называется Кандебия. Считают, что в нем берет начало река Бел протяженностью в пять тысяч шагов, впадающая в море около колонии Птолемаиды[5108]. Она течет медленно, нездорова для питья, но священна для культовых обрядов[5109], илиста, с глубоким дном, песчинки в ней можно увидеть только при отливе моря: перекатываемые волнами и таким образом очищаясь от грязи, они начинают сверкать.

LXV.191. Считают, что тогда они и затягиваются морской едкостью, а до этого они непригодны[5110]. Это пространство берега составляет не больше пятисот шагов, и только оно в течение многих веков было источником для производства стекла[5111]. Рассказывают, что сюда пристал корабль торговцев нитром, и когда они, рассеявшись по берегу, приступили к приготовлению еды и не оказалось камней под котлы, они подложили под них куски нитра с корабля, которые расплавились от огня, смешавшись с песком на берегу, и потекли прозрачные ручьи новой жидкости, — таким было происхождение стекла[5112].

LXVI.192. Вскоре, поскольку ловкость изобретательна, перестали довольствоваться примешиванием нитра, стали добавлять и магнитный камень, так как считается, что он притягивает к себе и жидкое стекло, как он притягивает железо[5113]. Подобным же образом стали плавить различные блестящие камешки[5114], потом раковины[5115] и выкапываемый песок[5116]. Сообщают, что в Индии оно получается и из дробленого хрусталя, и поэтому никакое другое не может сравниться с индийским[5117].

LXVI.193. А варят стекло на легких и сухих дровах, добавив к нему кипрскую медь и нитр, особенно офирийский[5118]. Оно плавится в беспрерывном ряде печей, как медь[5119], и получаются массы блестящего черноватого цвета. Острота его в любой части такая, что, едва оно коснется тела, то не успеют еще что-нибудь почувствовать, как оно уже разрезает до костей[5120]. Эти массы снова плавят в мастерских и окрашивают, и одно формуют дутьем, другое обтачивают на токарном станке, по иному делают резьбу[5121], как по серебру. Такими мастерскими некогда был знаменит Сидон, где придумали даже зеркала[5122].

LXVI.194. Таким был старинный способ изготовления стекла. А теперь уже применяют и белый песок из реки Вольтурна в Италии, с берега протяженностью в шесть тысяч шагов между Кумами и Литерном, там где он самый мягкий[5123], растирая его в ступах или жерновах. Затем его смешивают с 3 частями нитра[5124] по весу или по мерке и, расплавив, переливают в другие печи[5125]. Там получается масса, которая называется гаммонитр[5126], и ее снова плавят, и получается чистое стекло, то есть масса белого стекла[5127]. А теперь уже и в Галлиях и Испаниях песок составляется таким же образом[5128].

LXVI.195. Рассказывают, что при принцепсе Тиберии был придуман такой состав стекла, что оно было гибким, и тогда мастерская этого мастера полностью была уничтожена, чтобы не понизились цены на металлы медь, серебро, золото, однако слух этот был скорее упорным, чем верным[5129]. Но какое это имеет значение, если во время принципата Нерона[5130] было придумано такое искусство стекла, что два небольших кубка, которые называли петротами[5131], продавались за 6000 сестерциев?

LXVII.196. К стеклу относятся и обсианы, названные так по сходству с камнем, который нашел в Эфиопии Обсий. Он чернейшего цвета, иногда и прозрачный, но более мутный, чем стекло[5132], и в стенных зеркалах, сделанных из него, вместо отражения видна тень[5133]. Многие делают из него геммы[5134]. Мы видели и цельные изображения божественного Августа из этого материала, который может быть и такой толщины, и сам Август посвятил как чудо в храме Согласия 4 обсиановых слона[5135].

LXVII.197. И цезарь Тиберий вернул гелиопольцам для их культовых обрядов обнаруженное в наследстве того Сея, который был префектом Египта, обсиановое изображение Менелая, по которому ясно, что этот материал появился раньше, а теперь это переиначивают из-за его сходства со стеклом[5136]. Ксенократ передает, что камень обсиан рождается в Индии, в Самнии в Италии и в Испании у Океана[5137].

LXVII.198. При помощи особого окрашивания получается и обсиан для столовой посуды, и сплошь красное и непрозрачное стекло, названное гематином[5138]. Получается и белое[5139], и подражающее мурринам[5140] или гиацинтам и сапфирам[5141], и всем другим цветам, и нет сейчас другого материала, более податливого, или даже для живописи — более удобного[5142]. Однако больше всего ценится прозрачное белое стекло, имеющее как можно ближайшее сходство с хрусталем.

LXVII.199. А в употреблении для питья оно вытеснило металлы серебро и золото. Но оно не выдерживает горячего, если предварительно не налить в него холодной жидкости, тогда как стеклянные шары с водой раскаляются на солнце до такой степени, что сжигают одежду[5143]. Осколки его можно только скрепить между собой, разогрев их, снова полностью плавить их невозможно[5144], кроме как на отдельные капли[5145], подобно тому как получаются камешки, которым некоторые дают название по глазам[5146], (...). Стекло, сплавленное с серой, скрепляется в камень[5147]. (...)