Гниющий Змей. Книга 1

Глава 10

— Она поправится? — нервно спросил Киллиан.

Санда лежала на моей кровати, переодетая в ночную рубашку. Её измождённый вид заставлял поверить, что это уже не живой человек, а только тень его. Потемневшие от влаги пшеничные волосы спутались, щёки запали, вокруг глаз залегли тёмные провалы. Сами глаза оставались сомкнутыми, но грудь ритмично вздымалась и опадала — девушка дышала. Под голову и спину мы подложили ей гору подушек, так что она скорее полусидела — для облегчения работы лёгких. Бескровные руки её лежали поверх высоко подтянутого одеяла.

— С вашей пассией всё будет хорошо, молодой человек, — сообщил брат Алистер, оторвав ухо от медного раструба, которым выслушивал сердцебиение и лёгочные шумы.

Я удивилась, когда по ступеням флигеля поднялся этот уже хорошо знакомый мне лекарь-азарий, а не святые сёстры из храма недалеко от нашего дома. Брат Алистер сообщил, что навещал тяжёлых пациентов, за которыми ухаживают сёстры, и решил лично проверить, что стряслось, едва услышал наш адрес. Его худшие опасения не оправдались, гниль не обрела нового расцвета под нашей крышей.

— Это отравление? — подошла я и ободряюще сжала плечо рисовальщика.

— На всякий случай я дам ей териак, но не думаю, что вы правы, — покачал головой старик.

— Тогда что с ней? — страх делал глаза подмастерья большими-большими и прозрачными, как горный хрусталь.

— Юноша, не торопите меня с диагнозом. И не терзайтесь сильнее нужного, лучше сходите за родителями этой прелестницы.

Выпроводив лишнего свидетеля, старик пододвинулся поближе к девушке и положил ладонь на её лоб да закрыл глаза. Когда они вновь распахнулись, его собственный лоб наморщился, а губы сжались в полоску. Отдёрнув руку с просторным рукавом, он начал рыться в своём лекарском саквояже и бормотать под нос что-то неразборчивое вперемешку с «так я и думал».

— Брат Алистер, а ведь вы знаете, что с ней? — прищурила я глаза недоверчиво и сложила руки под грудью. — Почему не захотели сказать при Киллиане?

— Потому что парнишка болен любовью, молод и горяч. Узнав о причинах недуга дамы своего сердца, он вполне может впасть в ещё более тяжкий порок.

— Это какой же?

— Жажда отмщения. — Он достал бутылёк тёмного стекла с плотно притёртой пробкой и начал пытаться выдрать, что напомнило мне о том дне, когда я сидела на скамейке в саду Даттона и щупала босыми пятками холодные камни. — Вы давали ей нюхательные соли? — вопросил старик.

— Что? Да, конечно, давали. При чём тут мщение?

— При том, моя хорошая, что вашу подругу действительно отравили, но ядом более смертоносным, чем мышьяк, цикута или белладонна. Однако, на наше счастье, справиться с его последствиями проще. Ох, будьте любезны, пособите старику, — он сунул склянку мне. — Совсем я стар стал, сил нет, остаётся лишь стыдиться собственной немощи.

— Какой странный запах... — сказала я, когда выдрала пробку. — Даже глаза режет.

— Благодарю, — принял брат-лекарь своё лекарство обратно, — так о чём это я? А, не берите в голову, это нашатырный спирт — алхимики недавно поэкспериментировали с электрическими разрядами и аммиаком. Хорошая штука, но для нас она недостаточно хороша. Вы уж извините, мне понадобится минутка тишины.

Его скомканные, явно взволнованные речи оборвались. Я тоже умолкла и наблюдала, как старик водит над склянкой рукой, наговаривая непонятные слова. В какой-то момент показалось, что жидкость за непрозрачным стеклом обрела некое сияние, будто туда фосфора плеснули.

Оно быстро померкло, а лекарь открыл глаза и с тяжёлым выдохом потёр лоб, смочил ватку из бутылька да сунул под ноздри бессознательной пациентке.

— Брат Алистер, а разве дозволено азариям чаровничеством баловаться?

— Все мы не без греха, — святой брат хитровато улыбнулся. — Да и какое тут баловство? Силы у меня уже давно не те, годы подкосили.

Если верить книгам по истории, то до пришествия Архудерана между магами и священством шла серьёзная мировоззренческая война, но сейчас, когда на сигнал о заражении гнилью спешат одновременно и святые братья, и дежурные маги... В общем, не до философских дебатов стало.

— Так что с Сандой? — Он ведь так и не ответил.

— Проклятие, — бросил старик, и я сразу же поняла, что он вовсе не выругался, а поставил диагноз.

— Что? — я невольно опустилась на пододвинутый к кровати стул, где раньше сидел Киллиан. — Вы уверены?

— Я ощущаю остаточный след магии, которая проникла в её мозг, — сообщил старик, глядя на Санду. Та не очнулась, и он убрал ватку да снова начал выискивать что-то в недрах саквояжа. — Скажите, милая, ваша подруга нюхала эти цветы? — подбородок лекаря качнулся в сторону вазы на тумбе.

— Да... — выдохнула я, ошеломлённо. — Вы хотите сказать...

— Кто-то наложил заклятье на эти замечательные орхидеи. Они фонят магией, я даже отсюда ощущаю едкое пощипывание: будто стоишь под кустом цветущего олеандра в жаркий день. Ну-ка, подайте-ка вазу. Не бойтесь, просто не подносите лицо к бутонам и не вдыхайте пыльцу.

Я с недоверием обхватила руками керамическое изделие и, отвернувшись, поставила на постель — донышко промяло перины рядом с зачехлёнными серой рясой бёдрами старика. Тот принялся водить руками над зелёными стеблями с белыми цветами очень характерной формы, а я опасалась сердцевинки каждого цветка, где засела колонка из сросшейся с рыльцем и столбиком тычинки.

Действия лекаря напоминали то, как меня утром обследовал придворный чародей. Брат Алистер тоже будто вдыхал не только через ноздри — которые благоразумно держал подальше от пыльников, — казалось, он нюхает цветы руками.

И что-то вынюхал.

— Да, колдовство, — подтвердил он и на этот раз потёр лоб сильнее да поморщился. Похоже, использование оккультных сил давалось ему нелегко. — Плохо сработано, непрофессионально, совсем никакой маскировки, но убойный заряд очень солидный. Похоже, рассчитано не на всякого вдохнувшего, чувствуется некая сориентированность, избирательность действия.

Мне подумалось, что ведь Гвида наверняка нюхала орхидеи — и ничего.

— Целились в молодую девушку? — предположила я.

— Да, со всей очевидностью, — он приблизил лицо и рискованно вдохнул пыльцу. Ничего не произошло. — Старичьё эта штука игнорирует.

— Брат Алистер, но зачем же так рисковать? — попеняла я.

— Ох, да ничего, в мои-то годы, чуть раньше, чуть позже — уже не имеет значения, — с совсем не старческой весёлостью отмахнулся бывший волшебник и достал из недр балахона кисет да набил нос чем-то поинтереснее пыльцы.

— Но ведь букет был адресован мне... — отрешённо проговорила я, убирая вазу на место. — Получается...

— Кто-то хотел вас убить, моя дорогая, — кивнул старик, убирая лирокрас за пазуху. — Кто-то владеющий магией или обратившийся к достаточно сильному дилетанту. Ну, или к специалисту, маскирующемуся под дилетанта, хотя профессиональная гордость обычно не позволяет идти на столь полезный приём.

— Гальтон... наверняка этот благородный стручок решил... Простите, мне не следует так выражаться.

— Ничего, милая, — похлопал старик тыльную сторону моей ладони. — Вы про наследника Кадоганов? Да, вижу, в ваших волосах появилась лента, совсем забыл поздравить вас с помолвкой.

— Право же, не с чем, — тут же отпёрлась я. — Всё произошло так неожиданно, сегодня утром я проснулась даже не помышляя о замужестве, а теперь... Понимаете, мы с этим молодым человеком сразу очень не понравились друг другу. Да и радости от самой идеи брака в нём не больше, чем во мне, так что он вполне мог...

— Не рубите с плеча, — помахал пальцем старик. — Самый очевидный подозреваемый, конечно, может оказаться преступником, но чаще это всё же не так. Я знаю этого юношу, и вряд ли он пойдёт против воли отца. Но даже если я ошибаюсь, вам следует оставить подобные обвинения при себе — для вашей же сохранности.

— И что теперь? — мои напряжённые руки упёрлись в колени.

— Теперь я подберу правильное заклятьеце, чтобы пробудить вашу подругу, а после сообщу о случившемся в академию, — старик смачивал слюной подушечки пальцев и листал исписанную бисерным подчерком записную. — Простите, но утаить этот инцидент я не могу.

Ага, ясно, а после обо всём прознает и лорд-канцлер — даже не знаю, к добру или к худу. Нет, умом-то я понимаю, что покушение — дело серьёзное. Но сердце хочет просто обо всём забыть, как о кошмаре и жить спокойно дальше. Лишь бы с Сандой всё обошлось...

— Она полностью оправится? — с тревогой покосилась я на подругу.

— Пока рано судить, — старик остановился на развороте и стал водить пальцем по строкам. — Проклятье ударило по нервной системе, её мозг отреагировал очагом повышенной активности, что привело к эпилептическому припадку и почти остановило сердце. Она жива лишь благодаря халатности колдуна или низкой дозе.

— Санда только один бутон понюха, — я платочком подняла с половиц затоптанную веточку, пара лепестков осталась на лакированных досках. С брезгливостью, засунула растение обратно в вазу и подобрала осыпавшиеся лепестки. Выбросить? Нет, лучше сжечь... Хотя, подозреваю, что брат-лекарь избавит меня от этой необходимости и унесёт букет на изучение в академию. Надо тщательно простерилизовать вазу.

— Действуй создатель проклятия более профессионально, этого бы хватило. Так, вот, нашёл. Лапушка, мне снова потребуется тишина.

Святой брат повторил волшебство над бутыльком и поднёс к носу девушки новую ватку с пахучей жидкостью.

Глазные яблоки под тонкими веками задвигались, заметались и вот, серые глаза подруги распахнулись. Она судорожно вдохнула и попыталась сесть, но не смогла, только захлопала ресницами: растерянность проступила на измождённом лице, как письмена лимонным соком на подогретом листе бумаги.

— Что про... — слабым голосом начала ожившая.

— Лежите, лежите, — тут же подался к ней медик с улыбкой. — С вами всё хорошо, просто небольшой обморок. Сейчас я дам вам капельки, которые помогут снять его последствия. Милая, налейте подружке воды, будьте любезны, — это он мне.

В наполненный стакан из тёмных бутылочек стали накрапывать вытяжки с травянисто-спиртовым запахом. Я могла прочитать названия, хоть и не понимала их: Hypericum perforatum, Artemisia vulgaris, Urtica dioica, Carduus acanthoides, Melampyrum nemorosum.

— И немножечко для улучшения мозгового кровообращения, — промурлыкал лекарь, накрапывая нечто обозначенное как Lavandula angustifolia. Ну, с этим-то хотя бы понятно.

Санда пила неспешно, с болезненным видом проталкивая глотки в горло, а затем отвалилась обратно на подушки.

В дверь постучали — очень требовательно.

На пороге появились родители Санды.

— Доченька моя, — сразу же бросилась к постели встревоженная мать. Следом вошёл отец, в глазах его пылала смесь негодования и обеспокоенности.

Начались расспросы. Брат Алистер отвечал с филигранной уклончивостью, а вскоре мы оставили семью в моей спальне и спустились вниз.

— Пусть останется на ночь в вашем доме, — сообщил лекарь моему отцу. — Утром я проведаю её.

Букет орхидей в руках лекаря не смутил отца. Видимо, цветы выглядели как благодарность от меня за спешную помощь.

— Так с девочкой всё будет в порядке?

— Конечно, несколько дней хорошего отдыха, и всё придёт в норму. Организм молодой, здоровый, так что справится, — голос медика звучал твёрдо и уверенно, хотя ещё недавно он говорил совсем другое. Но ведь людям нужно надеяться на хорошее, иначе руки сами собой опускаются.

Я заметила, как выдохнул Киллиан, стоявший в стороне вместе с другими подмастерьями.

— Сколько мы должны вам? — перешёл к делу отец.

— Нет, нет, что вы. Я исцеляю страждущих исключительно с божьей помощью, — совсем не тонко намекнул святой брат на доброе пожертвование. — Но если вас не затруднит, пошлите одного из ваших мальчиков за необходимыми лекарствами, я сейчас набросаю рецепт. Аптека на Центральной улице открыта круглосуточно, хотя поймать извозчика в такой час довольно проблематично, — более тонкий намёк, ведь старику действительно надо как-то добраться до орденской крепости.

Отец заверил, что с экипажем проблем не будет и предложил лично сопроводить азария в его обитель, а по дороге забросить Киллиана в аптеку. Так и сделали.

Ну, а я после этого безумного дня просто осела на ступеньку у подножия лестницы и потёрла лицо руками — благо косметика уже осталась на салфетках в спальне.

Сватовство, помолвка и попытка убийства.

Насыщенный денёк, ничего не скажешь...

После возвращения отец рассказал, что вместо обители брат Алистер попросил подбросить его в магическую академию. Это немного удивило моего родителя, но не насторожило, и он вернулся в свою мастерскую — царство старых пыльных книг.

Посвящать близких в откровения брата-лекаря я не стала. Санда быстро уснула, её мама осталась с ней на всю ночь, а я отправилась переночевать с Гвидой. На следующий день мы с пострадавшей за меня подругой долго разговаривали, но она не вспомнила припадка. Брат Алистер объяснил, что это нормально даже при настоящей эпилепсии, но заверил, что девушка вряд ли сохранит себе этот недуг. Он велел не тревожить её правдой, хотя бы пока ситуация не проясниться.

После обеда мы получили конверт с печатью герцога на сургуче.

Тот сообщал, что послезавтра они с сыном отправляются в свою загородную резиденцию и желают, чтобы я составила им компанию.

— Но я не могу просто уехать, — умоляла я отца.

— Осса, послушай, — снова начал он тем трогательно-несчастным голосом, который меня начал очень раздражать. — Свадьба через тринадцать дней. Ничего страшного, если это время ты проведёшь в кругу будущей семьи, пообвыкнешь, познакомишься с новыми людьми, отдохнёшь...

— Тогда почему бы и вам со мной не поехать?

— У нас же лавка, — отец посмотрел на меня, как на капризного ребёнка. — Не волнуйся, всё будет хорошо. Мы приедем ближе к счастливому дню, — он взяла моё лицо в ладони, а затем обнял, будто в последний раз, да ушёл в мастерскую.

Я осталась одна посреди гостиной.

Получается, у меня есть только день свободы... Нет, полтора — сегодня ведь тоже считается. За мной прибудут послезавтра, срежут с клумбы и поместят увядать в красивой вазе, если продолжать метафоры в стиле бургомистра. Знаю, не пристало добропорядочной девице бродить по городу без сопровождения, но...

Но сейчас мне наплевать.

Меня хотели убить и, вполне вероятно, попробуют снова. Да, в такой ситуации бродить по улицам — дурное решение. Но смерть и так притаилась в городе за каждым углом, скоро начнётся кошмар. Умереть от инфекции или от рук недоброжелателя — какая разница? Но прежде чем отправиться в колумбарий или в земляную могилу, я хочу получить от жизни хоть какую-то радость, что-то для себя. Вроде открытки на память о собственной юности, если мне всё же удастся прожить достаточно долго.

Набросив плащ с пелериной и заколов края брошью, я нацепила шляпку да отправилась прочь из дома: очень знакомым маршрутом.

Колокола пробили три часа дня, когда я добралась до школьного крыльца.

Детские крики и смех на сей раз меня не встретили: уроки закончились, счастливая детвора разбежалась по домам. Однако двери остались открыты на случай прихода желающих пообщаться родителей или каких-нибудь проверяющих.

Тихо затворив за собой, я так же неслышно сбросила плащ и повесила его на крючок у входа вместе со шляпкой. Мейнарда я заметила сразу. Учитель сидел за столом и проверял работы учеников: перо острыми росчерками выносило приговоры.

Эрих вздрогнул, когда я деликатно кашлянула в дверном проёме.

Расстёгнутый сюртук казался слегка помятым, а волосы — растрепавшимися.

— Осса... — произнёс он вместо приветствия.

Ну, хотя бы не «госпожа Равник» и то хорошо.

— Можно войти? — левая бровь сама вздыбилась ироничным изгибом — остановить её не получилось.

— Да, конечно, проходите, — он с лёгкой суетливостью переложил кипу листков с места на место, полагаю, без всякой на то надобности.

Присев за парту рядом с учительским столом, я стянула перчатки.

Что говорить, я не знала, не подумала об этом заранее, так что сейчас в классе повисла тишина — так часто бывает, когда учитель выбирает по списку, кто же сейчас пойдёт к доске. Ну, или наоборот: задаёт вопрос и предлагает детям тянуть руки.

— Я слышал о вашей помолвке, — первым нарушил тишину Мейнард и кивнул на мою косицу с вплетённой лентой. — Поздравляю, — скупо произнёс он и сцепил пальцы в замок. — Вы что-то хотели?

По моим губам скользнула непроизвольная усмешка — горьковатая на вкус.

Действительно, а чего ты ожидала, Осса?

Неужели смела надеяться, что Эрих внезапно воспылает ревностью, да бросится к тебе с пылкими признаниями? Нет, это совсем не похоже на Эриха Мейнарда.

— Вы слышали про угрозу эпидемии? — вопрос прозвучал неожиданно даже для меня самой.

— Да, инцидент на фестивале в Этцеле может дорого нам всем обойтись. Вроде появились сообщения о первых вспышках, но тревога ложная. Люди напуганы, взывают к Ордену при каждом чихе. Инкубационный период...

— Эрих, я вам нравлюсь? — напрямую спросила я, устав от недомолвок и больше не имея на них времени.

— Что? — стул под ним будто толкнули. — Ах, да, конечно, нравитесь, Осса, — тут же взял Мейнард себя в руки. — Вы замечательная девушка, умная, красивая... — он произносил эти глупости, пока я поднималась и огибала учительский стол. Ножки его стула скрипнули, мужчина тоже поднялся и попятился к доске.

— Я вовсе не об этом, — с полной откровенностью сообщила я, заглядывая в стёкла его очков. Протянула руку, коснулась дужки за ухом, сняла эти окуляры да положила на недопроверенную контрольную на столешнице.

Его губы сперва не были податливыми. Мне пришлось дарить им обещание, нежность, страсть — всё сразу, но неспешно. Тогда он раскрылся, а перепачканные чернилами руки прижали меня в ответ.

Я целовалась вовсе не в первый раз. В шестнадцать я убегала по вечерам из дома, когда гувернантка уже спала, и встречалась с очаровательным парнем. Но у нас так и не зашло дальше этих мимолётных встреч: он погиб, когда устроился перевозить выживших с материка в карантинную зону. От гнили, разумеется.

Наверное, не о том следует думать, когда целуешь мужчину, который тебе нравится. Но мозг мой — враг мой.

Когда наше дыхание разъединилось, Мейнард осторожно снял мои ладони со своих плеч и, не смея посмотреть в глаза, прошептал:

— Ты скоро выходишь замуж.

— Как это я забыла... — мои губы вновь потянулись к его, но мужчина резко вскинул подбородок и покачал головой.

— Осса, это неправильно. Мы не должны...

— Просто целуй меня.

Я чувствовала дрожь под его сюртуком, когда касалась груди мужчины. Чувствовала жар, когда чуть прихватывала его неподатливые губы зубами. Его спина прижалась к доске, и я снова завладела всеми чувствами Эриха, но надолго он мне этой власти не дал.

— Нет, Осса, — тяжело сглотнул Мейнард.

— Почему? — шепнула я.

Его руки скользнули по рукавам моего черного бархатного платья.

— У тебя свой траур, а у меня — свой, — слова дались ему нелегко, но произнёс он их твёрдо, безапелляционно, как судья бьёт молотком, вынося приговор.

Я ещё поглядела в его глаза: печаль и безнадёга человека, который знает что пожалеет, но уже сделал выбор. Глубоко вздохнув, я кивнула и развернулась, чтобы забрать со стола перчатки.

— У вас спина белая, — колко заметила я напоследок да ушла, оставляя его наедине с призраком давно почившей супруги.

В душе скреблась целая стая злых и голодных кошек.

Да ещё облитых холодной водой для острастки.