Гниющий Змей. Книга 1

Глава 2

Оно вышло на свет и подняло голову; на меня посмотрели чёрные глазки-бусинки, дёрнулись поредевшие усы. Крыса, просто крыса... Больная, разлагающаяся заживо крыса. Она подволакивала заднюю лапку, но упорно двигалась ко мне, будто моля о помощи — или последнем милосердии.

Серая шёрстка свалялась и взмокла: гниль уже разъедала мягкие ткани. Когда она непроизвольно дёргала головой на каждом шаге, я замечала, что губа с одной стороны изъедена заразой — торчали два жёлтых передних зуба, виднелись сомкнутые в глубине пасти моляры.

Крыса приближалась, влача за собой безвольный хвост, а я просто стояла и не могла пошевелиться. Ужас и отвращение сковали каждый мускул надёжнее кандалов городской тюрьмы. Нет, нет, нет... только не снова. Я не могу пройти через этот кошмар опять. Нужно бежать, пока не поздно. Но не могу, не выходит...

Несчастный зверёк сделал ещё один рывок и припал грудью на паркет. Видимый с этой стороны глаз затянулся бельмом и... вытек, будто проколотая икринка. Но крыса не издохла. Уже не в силах переставлять лапки, она ползла, а челюсть её клацала о половицу, провисая на подгнивших связках, грозясь вот-вот отвалиться...

Я непроизвольно прижала оледеневшие пальцы к губам и подалась назад. Врезалась поясницей в высокий столик — тот закачался, пошатнув вазу. Под звуки бьющегося фарфора я ринулась прочь из гостиной, через узкий коридорчик, ведущий в бытовые помещения.

Там наверняка должен быть чёрный ход для прислуги, пусть господин Даттон и не нанимал постоянный штат. Сердце бешено колотилось в рёбра, тугой корсет под платьем не давал продохнуть, каблуки стучали по широким плиткам с замысловатым узором. Я комкала руками тяжёлый подол с подъюбниками и проклинала собственный наряд за неудобность.

Путь занял всего десятка полтора порывистых шагов, однако для меня они растянулись в вечность отчаяния и болезненных воспоминаний. Казалось, гниль пропитала все стены богатого жилища. Я знала, что она не передаётся с воздухом, однако не хотела дышать миазмами разложения.

И страшно становилось от мысли, что я тут так много всего потрогала... Ну, почему я не натянула лайковые перчатки? Они остались в передней, ведь погода уже не такая прохладная.

К дверной ручке кухни я уже не осмелилась прикоснуться голой кожей — завернула руку краем подола. Помещение для приготовления пищи в доме Даттона располагалось не в полуподвале, как у нас, а в отдельной пристройке под стропильной крышей. Окна здесь были шире, но света проливали совсем немного из-за обвившего стены снаружи плюща.

В полумраке я заметила спасительный выход и бросилась к нему, едва не споткнувшись о...

«Боги милостивые... Пресветлая Дея, защити меня и сохрани...»

Удержаться на ногах не получилось. Внезапный испуг превратил мои колени в вату, и та оказалась не в состоянии удерживать весь груз человеческой плоти вертикально.

Передо мной же распласталась другая плоть. Тоже человеческая.

— Господин Даттон, божечки... — пролепетала я будто девчонка, не узнавая собственный голос и вновь невольно прижимая ладонь ко рту. Пальцы тут же в ужасе отдёрнулись. И задрожали в ошеломлении и панике: на них осталась чёрная, отвратительная грязь.

— Нет, нет, только не это... — слова срывались с губ, и те чувствовали мерзкий вкус, занесённый неловким движением. В отчаянии я принялась стирать эту пакость рукавом. Вторая, такая же грязная рука, уцепилась за край столешницы. Под седалищем ощущалась холодная, гадкая влага: она пропитывала ткань, подбираясь к коже. Не помня себя, я поднялась — задняя часть платья изгваздалась в гнили.

На останки старика я старалась не смотреть. Но этот запах...

Желудок подкатился к гортани. Удержать завтрак внутри не получилось. Полупереваренные пирожки устремились на и без того перемазанный пол. Рот пришлось снова утирать. Глаза резало, они слезились, нос начал шмыгать, а рвотные позывы не прекращались.

Нужно выбраться отсюда... свежий воздух, хотя бы глоток свежего воздуха...

Я проглотила комок едкой желчи и начала оттирать ладони полотенцем. Да, это уже бесполезно, но не могу... не хочу прикасаться к себе такими руками. Нужно избавиться от этой погани, стереть хотя бы видимые следы, чтобы не пугать прохожих. И немедленно сообщить в Орден. Да, правильно, они же помогут, ещё не слишком поздно. Нужно успокоиться, взять себя в руки...

Руки, блин! Эти грязные, отвратительные руки!

На низкой лавке рядом со столешницей для готовки стояло судомойное корыто. В отчаянии я бросилась к нему и набрала воды ведром из бочки у входа. Начала намыливать ладони, моргая от катящихся по щекам слез. И заметила ещё одну крысу. Дохлую.

Её трупик стекал с края столешницы мерзкой, уже подсохшей жижей. Шкурка казалась опустевшей, но постепенно гниль справиться и с волосяным покровом. Наверное, он не такой вкусный, как мясо, сухожилия, кости...

Меня снова вывернуло наизнанку.

Лишь чудом моя ступня не угодила в останки ещё одного грызуна. Похоже, серые тварюшки нажрались мертвечины. Ведь если ещё вчера Даттон был жив, а при слабом заражении болезнь развивается не так уж быстро... Они наелись до отвала. Наверное, продолжали жрать размягчившееся мясо, не замечая, как их собственная плоть становится такой же, а боль гложет сильнее и сильнее...

Обмен веществ у мелкого зверья быстрее нашего, так что и зараза разносится по венам скоренько. Эта крыса оказалась посвежее: под облезлой шкуркой проступал белёсый скелет. Она только начала подтекать, лужица не успела превратиться в маленькое смертоносное озерцо.

Не сразу, но я заметила даже изюминки, рассыпанные по полу — подохшие мухи.

Инфекция. Здесь всюду инфекция. И я перемазалась в этом воплощении гнева чудовищного змея. В его последнем проклятии, в отмщении за своё падение. Архудеран погиб, но не проиграл. Даже сейчас он упорно тащит весь мир в свою могилу. Его прогнившие кольца опутали весь континент и даже здесь, на защищённом морскими течениями острове, нет спасения от его скверны.

Краем глаза я заметила какое-то шевеление.

В груди сдавило, дыхание стало прерывистым. Чувствуя ручьи холодного пота, сбегающие по коже, омывающие лоб и заливающие веки, я обернулась на тело, некогда служившее прибежищем старого скряги. Он ведь не может оказаться живым... наверняка очередная крыса, ещё не успевшая подохнуть вслед за товарками.

Тошнотворные спазмы снова сжали желудок кузнечными тисками.

Гниль уже разъела кожные покровы лица, оставила свободными от мягких тканей крепкие не по возрасту зубы, обнажила скуловые кости. Смотреть в пустые глазницы не хотелось, да и не было надобности. Старик добрался до кухни в одном исподнем. Наверное, почувствовал, что дела плохи ещё там, в постели наверху. Спустился вниз и пришёл на кухню, что бы что? Позвать на помощь? Попить водички?

Нет, вон, бутылка джина без пробки. За тёмным стеклом не видно, осталось ли сколько-то содержимого. Похоже, решил облегчить боль народными средствами, да так и не сумел или не захотел никого позвать. Не сообщил, что с ним происходит. Даже не оставил предупреждающего послания на собственной двери, чтобы никого не постигла его участь.

Как меня сейчас.

Всё же, старый Даттон всегда был вредным старикашкой. С детства его не любила. Умереть, никого не прося об облегчении страданий — да. Подумать о судьбе других — нет. Горделивый хрыч.

И сейчас пузо этого хрыча раздувалось изнутри.

Поняв, что происходит, я в ужасе бросилась к дверной ручке. Позвоночник будто прошибло остриём копья, потому что та не поддалась. Дверь чёрного хода оказалась заперта. В отчаянии я пнула её разок-другой, не жалея дорогих туфель.

Тем временем кожа на животе старика, покрытая узором чёрных вен, снова вздулась, будто мертвец пытался дышать. Брюхо вспучивалось, опадало, снова начинало ходить. Наконец мембрана кожных покровов лопнула, не выдержав натяжения. Расползлась, проливая потоки чёрной смерти на кафельную плитку.

Нестерпимая вонь заполнила помещение.

Стараясь не дышать, я по стеночке начала обходить тело. Нет, причина моего нежелания наполнять лёгкие этими ароматами не в их чудовищной отвратности. Если это то, что я думаю...

«О, Великая Троица, к вам взываю с мольбой! Азар, Бриар и Дея, не оставьте меня в час нужды...»

Из гнилых кишок показалась чёрная палочка, покрытая щетинками. Я вздрогнула и позабыла обо всём, остолбенела и просто смотрела, как разлагающаяся плоть порождает новую жизнь. Совсем другую, чуждую, противоестественную. Вслед за первой лапкой показалась вторая, из смрадного месива высунулись шевелящиеся усики, а затем и фасеточные глаза.

Непереносимый страх выхолодил поджилки и едва не отправил меня в обморок. Во рту стало сухо, как в винном погребе после зимних праздников. Тварь неспешно выбралась из чрева своего невольного родителя. Два прозрачных крыла пронизывали тёмные жилы, будто свинцовая оплётка витраж. Крылья эти оставались грязными, измазанными в гнили, послужившей питательной средой для вызревания богомерзкого отродья.

Оно потирало передние лапки, очищая их от грязи — точно муха, которую существо напоминало больше всего. Однако по выгнутой спинке нахлёстом пролегали крупные чешуи, скорее рептильные, чем подобающие насекомому. Толстое брюшко чуть подёргивалось и загибалось кренделем, будто куцый змеиный хвост, так и не сумевший отрасти на должную длину.

Тварь определённо унаследовала некоторые черты от своего хтонического пращура, чья гниль её породила.

Необходимо убраться отсюда раньше, чем она меня заметит...

Медленно, стараясь не шуметь, я начала продвигаться в противоположную сторону, обходя брюшко чудовищной мухи по дуге. Тварь начала разворачиваться на шести лапках, но выходило у неё не так стремительно, как у мелких собратьев. Размером с кошку, она не была существом идеально приспособленным для той жизни, к которой её вызвала тёмная магия погибшего демона.

Во всяком случае, я очень на это надеялась...

Мне удалось преодолеть половину пути и остаться незамеченной. Сейчас нас разделял массивный стол, за которым старик Даттон завтракал. А может, и нет. Кто его теперь спросит? Все его привычки, тревоги и воспоминания — всё, что слагало человеческую личность отныне уничтожено, растворено в смердящую кашицу. Что стало с его душой, коли та существует — ведомо лишь богам.

Почти получилось. Я уже добралась до дверного проёма...

Жильчатые крылья встрепенулись. Со страшным жужжанием эта потусторонняя тварь оторвалась от разрушенной плоти хозяина дома. И приземлилась на столешницу, доказав, что даже муха кошачьих размеров вполне способна к полётам. Наверное, она гораздо легче, чем кажется. Но времени размышлять про сей занятный феномен, у меня не нашлось. Глаза, сложенные сотнями и тысячами фасеток устремились на меня.

Я опрометью бросилась в тёмный коридор.

Невероятной силы жужжание устремилось следом. Я чувствовала щекотку страха между лопаток, ожидая удара. Но летала тварь недостаточно быстро. Просто неслась по пятам, угрожающе гудя и грозясь настичь, но не поспевая. У меня же наверняка подошвы сверкали. Как же я ненавидела в этот момент своё платье! Даже сейчас, со смертью на хвосте, мне приходилось хватать подол, комкать ткань, задирать её, чтобы не запутаться в этих тряпках!

Единственное, за что могу похвалить себя — я ни разу не попыталась обернуться, хотя ужас выхолаживал кровь до состояния январской проруби. Не успела я выскочить в гостиную, как летучая гадина всё же настигла меня. Дикое тарахтение не смолкло, когда цепкие лапки запутались в моих волосах. С воплем я повалилась ничком. Кувыркнулась, будто раскатываемый ковёр. И заметила ещё одну особенность...

У этой твари есть зубы.

Целая пасть, полная острых прозрачных иголок. И они клацнули перед моим лицом, но я успела сбросить этого переростка и, хватаясь руками за лакированные доски паркета, рывками подскочила. Жужжание уже неслось за мной, не отставая ни на шаг. Крылатый выродок не собирался упускать добычу.

Времени молиться богам не оставалось даже в мыслях. Лишь животный ужас неизменно сохранялся в каждом нерве, только стремление выжить любой ценой. Я схватила вазу со второго высокого столика в гостиной — её сестра-близнец уже лежала на полу фарфоровыми черепками. Без всяких сожалений я швырнула произведение древнего мастера в атакующую тварь. Та увернулась, но сбилась с траектории, ушла вбок, что дало мне пару секунд форы.

Я попыталась добраться до камина. Выложенный из массивного природного камня, он занимал добрую треть стены, а подле его закопчённого зева на специальном держателе крепились чугунные инструменты для растопки и чистки. Совок, щётка и кочерга. Именно её я и наметила своей целью.

Нужно вооружиться хоть чем-то...

И тут развевающаяся тюль напомнила, что я имела неосторожность распахнуть окна... Если чудовище вырвется на волю...

Впопыхах я забыла о платье, придержала подол только одной рукой. Ткань натужно треснула, когда я наступила на её край. Споткнувшись, я ухнула на медвежью шкуру перед камином: та пахла мускусом и пылью. Лодыжка противно заныла. Жужжание прозвучало прямо над ухом. С визгом я дрыгнула ногой, отбиваясь от летучего хищника.

Змеемуха отпрянула на быстро вибрирующих крыльях и зашла по дуге. Я откатилась в сторону и подхватила край медвежьей шкуры. Отродье врезалось в эту преграду, как мяч в развешенную для сушки простыню. И я набросила толстый меховой ковёр поверх этой гадины. Жужжание стало глухим и очень недовольным. По кистям прошла дрожь, будто внутри осиное гнездо.

«Тук-тук-тук!» — раздалось от входной двери.

— Господин Даттон, это Блайк, сын вашего соседа. Осса у вас?

Брат говорил громко, но через древесную толщу его голос звучал глухо.

— Блайк, нет! Не входи! — заорала я, отчаянно кутая жужжащую тварь в шкуру.

— Осса? — дверь приоткрылась. — Ох, ты ж...

— Прочь! — завопила я, оборачиваясь через плечо. — Здесь гниль! И... и ещё это... Позови Лисана, сообщи паладинам! Только не входи, ради всех богов!

Брат остолбенел на пороге. Сперва голубые глаза метнулись ко мне. Затем его взгляд упёрся в трупик несчастной крысы, оставившей за собой полосу разложения в попытках доползти до меня.

— Блайк, живее! Здесь тварь, Даттон где-то подцепил личинку! Я не удержу её долго! И закрой дверь!

Вернув самообладание, парнишка бросился прочь из передней. Дверь громко захлопнулась. Появление брата вызвало бурю смешанных чувств. Страх за него, ведь он тоже мог заразиться. Облегчение, что теперь я не одна в этом кошмаре. Надежду на помощь и благополучный исход.

Тварь билась во временном узилище. Я стояла на карачках и прижимала края шкуры к полу. Руки уставали, из глаз катились слёзы, а зубы стискивались в оскале. Минута или две показались мне вечностью, но вот, на пороге послышался топот. Дверь скрипнула, и внутрь заглянул молодой чародей. К груди он прижимал свою шляпу, будто та могла послужить щитом от неведомой напасти.

Брови его тут же взлетели к середине лба, а озирающиеся глаза наполнились ужасом. Он непроизвольно отпрянул, но тут же взял себя в руки.

— Существо там? — спросил он, стараясь выглядеть уверенно и солидно, но голос срывался. Вряд ли ему доводилось хоть раз лично встречаться с отродьями Архудерана.

— Да! — выпалила я и вдавила края шкуры плотнее. — Пожалуйста, сделай что-нибудь! — выбившиеся пряди липли ко лбу, падали на ресницы, лезли в рот, но отпустить хотя бы одну руку, чтобы убрать волосню я не могла.

— Сейчас, сейчас, подожди... — Лисан засуетился и стал выкладывать на столик рядом с резным хозяйским креслом какой-то инвентарь. — Так, у меня есть корень девясила, но это для желудка и кишечника, не пойдёт... Есть шалфей, но это больше от духов... — Рука его полезла за шиворот и вытащила пару кулонов: один на цепочке, второй с гайтаном. — Можно попробовать несколько заклинаний, — почти извиняясь предложил волшебник-недоучка, — но я не уверен, что мои амулеты...

— Лисан, блин, да стукни ты её кочергой! — не выдержала я.

— А, да, так тоже можно... — с облегчением согласился парнишка и нервно улыбнулся. — Ты только не отпускай, я аккуратно, по пальцам не попаду...

— Уж будь любезен, — прошипела я сквозь стиснутые зубы.

Он замахнулся чугунной палкой с крючковатым окончанием — и саданул по жужжащему бугру в обёртке из медвежьего меха. После первого удара последовал второй, и на том звуки прекратились, содержимое импровизированного капкана перестало дёргаться.

Начинающий убийца чудовищ рухнул на паркет. Пальцы нервно подрагивали на орудие смертоубийства. Свободная рука зачесала русые волосы, обильно смочив их потом со лба. Височная косица болтыхалась маятником перед смявшимся от неподобающей позы сюртуком, поблёскивали начищенные медные пуговицы.

— Ты в порядке? — неуверенно спросила я.

Он нервно прыснул.

— Это я должен спрашивать, в порядке ли ты. Ну-ка, разверни, хоть посмотрим, что за зверя ты поймала.

Мне совершенно не хотелось отпускать края шкуры. Ладони словно приросли. Но я всё же развернула бурый мех: осторожно, не спеша, ожидая подвоха. Вот показалось дутое брюшко с завитком, узор жилкования крыла, фасетчатый глаз...

— Brachycera serpentomorphica, — выдохнул магик с предыханием, моментально теряя страх и преисполняясь исследовательским восторгом. — Она тебя не ужалила? У них во рту есть своеобразное жало, видоизменённый хоботок. Вот, смотри, — и он полез раздвигать клыкастую пасть крюком кочерги.

В следующий миг наружу выпросталась длинная кишка и упруго хлестанула парнишку по любопытной конечности. Я успела заметить острый шип на конце этой дряни. Лисан заорал и отпрянул, хватаясь за пораненную руку, а гостиную снова заполнило гневное жужжание.

Брахи-как-её-там вознеслась над приятелем моего брата, будто лезвие гильотины над шеей приговорённого. Он на миг остолбенел от потрясения и начал рывками отползать к камину, помогая себе здоровой рукой и позабыв о шляпе. Муха-переросток ринулась в атаку. У меня были только доли секунды, а кочерга осталась между парнем и чудовищным насекомым.

Я подобрала донышко разбитой вазы и зашвырнула в тварь наотмашь. Та с гулким бзыканьем увернулась и заложила манёвр, поворачивая на меня. Острые стеклянистые клыки, совершенно неуместные для членистоногого, хищно щерились в мой адрес. Мириады фасеток опалесцировали в лучах солнечного света, сочащегося через кружевные занавеси. Усики, разбитые на три сегмента, гневно шевелились.

Отродье древнего ужаса рвануло ко мне. Туфли успели слететь с ног, а бегать босяком оказалось легче, пусть необходимость подбирать подол никуда не пропала, да ещё и лодыжка предательски ныла. Я бросилась под лестницу, одной рукой хватаясь за спинку гнутого стула с обитым дорогой тканью сиденьем. Стул послужил мне защитой, я забилась под лестничный марш и навалила его сверху.

Муха жужжала, почти ревела и пыталась пробиться через резные перекладины спинки. Взвизгивая всякий раз от безумного страха, я отбивалась, пыталась садануть её ножками и надеялась, что очередной выпад длинного жала не заденет пальцы. Никогда в жизни моё сердце не билось так истошно. Никогда я не ощущала желание жить так яростно и чисто.

Этой твари ярости тоже было не занимать. Однако ума облететь меня с другой, незащищённой стороны ей не хватало. Я слышала стоны Лисана и надеялась, что гадина не переключится на более доступную мишень. Но моя несговорчивость сильно досаждала ей. Не позволяла обращать внимание ни на что вокруг.

Ну, а я продолжала охаживать её ножками. В какой-то момент мне удалось отогнать её достаточно далеко. Секунды, что занял для неё обратный полёт, хватило, чтобы я подскочила и ринулась наутёк через ту самую, незащищённую сторону лестницы.

И снова назади слышалось истошное жужжание.

И вновь неслась я по тёмному коридору.

Ворвавшись в кухню, позволила этой летучей мерзости проследовать за мной.

После чего выскочила обратно в коридор и, пока она закладывала вираж, рванула дверную ручку на себя.

Медленно осев по стенке в копну собственных подъюбников, я откинула голову назад и позволила себе продышаться. Пальцы скользнули в растрепавшиеся пряди. Меня потряхивало, все внутри горело, кожу холодило испаряющимся потом. Дверное полотно содрогалось от ударов. Совсем не слабо для существа, которому полагается быть лёгким и хрупким, чтобы суметь оторваться от земли. Хорошо, что мне не пришлось испытать её таранные качества на собственной шкурке.

Потом в голове зазвенел звоночек... Ох ты ж, блин...

Играя в салочки с такой тварью недолго и позабыть, что ты целиком и полностью, совершенно точно заразилась гнилью.