Гниющий Змей. Книга 1

Глава 18

Ветер теребил кроны высоких дубов.

Нашу кавалькаду сопровождало неспешное постукивание копыт, собачий перелай и умеренный, очень светский шум бесед, перемежающийся идеально выверенным, отточенным как все прочие манеры, смехом — таким же фальшивым, как мушки на щеках некоторых дам.

Пресветлая Троица, дай мне сил пережить сегодняшний «отдых»...

Белоснежная лошадь под моим седлом прядала ушами: чуяла неуверенность наездницы. Нет, в разговоре с Гальтоном я преувеличила: отец оплачивал уроки верховой езды, но постоянной практики, как и с танцами, со мной не случилось. Жизнь в сердце столичного города предполагает возможность нанять возницу, а выезжать загород, чтобы подышать луговым воздухом я бы не стала: братец мой уже однажды погулял с друзьями.

К прискорбию замечу, что маркиз-колдун преуспел в своих чародействах: минувшие ночи принесли мне спокойный, здоровый сон. Никакие чешуйчатые похабники не осквернили чертоги моей пелены. Подаренный начальником департамента магии кулон я сняла и засунула в потайной кармашек своей амазонки: кристалл неприятно царапал стиснутые вместе груди. Брадену следовало подарить мне брошь, ведь её можно цеплять на одежду... с которой она запросто может отстегнуться. Или же её можно забыть переколоть на другой наряд. Ладно, цепочка практичнее, соглашусь.

Мой наряд тоже отличался повышенной практичностью. Несколько слоёв раздвинутых юбок накрывали лошадиный круп на манер попоны, но седло подо мной не было женским, и сидела я прямо, сунув оба мыска лакированных сапог в металлические стремена. Благодарить за такое облегчение мук следует леди Эйнсворт, которая сейчас гарцевала позади на гнедом жеребце и экспрессивно спорила с молодым лордом на предмет места женщин в мире.

Эта эмоциональная суфражистка сумела ввести в моду стиль, названный её же именем. Так что мне дозволили надеть чёрную амазонку-эйнсворт с глубоким разрезом спереди, а под платьем мои ноги обтягивали плотные леггинсы. Строгий жакет с баской и шляпка с пером довершали композицию. Чувствовала я себя в таком наряде не очень уверено и периодически ловила мужские взгляды, падавшие на мои блестящие коленки, но зато в седле фиксировалась гораздо надёжнее.

Ехать я имела честь в самых головах процессии, рядом с таким же белоснежным жеребцом младшего Кадогана; старший — восседал на вороном, будто облитом смолой, коне впереди нас. Все эти лошадки стоят сумасшедших денег. Представляю, что станет с конюшим, который не уследит за таким красавцем, а ведь эти твари, так и норовят подохнуть от колик, их даже ночью нельзя без присмотра оставлять. Впрочем, гунтеры относятся к полукровным породам и довольно выносливы — другие для предстоящих скачек не годятся, как мне успели объяснить.

Мою белоснежку зовут Королевой. Так что я сразу мысленно переименовала её в Кралю. Удивительно, но даже лошадь умудрилась одарить меня при знакомстве надменно-высокомерным взглядом. Наверное, в высшем обществе это сродни заразной болезни.

— Вы обязательно полюбите лисью охоту, моя дорогая, — блестящая улыбка лорда-канцлера слепила глаза. — Простор и приволье моих угодий приятно вас удивят. Смею заметить, что содержу это имение большей частью как охотничью резиденцию.

— Я думала, на лис полагается охотиться ближе к зиме, — тихо и безразлично сказала я, покачиваясь на лошадиной спине.

— Совершенно верно, — Кадоган-старший махнул арапником, отгоняя псов из-под копыт, — сезон охоты с ноября. Но к чему нам эти холода, верно? Будем охотиться, когда душе угодно. Вы же успели познакомиться с объектами нашей ловитвы?

Я кивнула и туго сжала губы.

Да, нам показали клетки с перепуганными лисами, которых затем увезли и выпустили в лесу за несколько часов до начала охоты. Оленей и косуль на Сиаране давно перебили, как и волков. Кабаны в дикой природе тоже больше не встречаются, хотя их разводят для таких вот забав. Но охоту на секача сочли слишком опасной и напряжённой для весёлой предсвадебной атмосферы. Так что перст судьбы пал на лисиц. Эти рыжие красавицы ещё водятся в наших краях, но их слишком мало, так что для джентельменских забав этих зверьков тоже разводят в неволе.

— Наверняка вы заметили, как прекрасны их шубки, — продолжал мой будущий свёкор. — В это время года дикие лисицы ходят в линялых нарядах, но наши заводчики добились прекрасных селекционных результатов.

Действительно, превосходного качества шерсть — вот что необходимо животному, которое скоро разорвут в клочья. Эстетика, господа. Самое главное — приглядность взору.

За конными охотниками следовал обоз с телегами и слугами: что за отдых без пикника? Когда мы добрались до свежескошенных лугов, персонал принялся ставить палатки, разводить костры и так далее по списку. Пока бивак разбивали, вельможи занялись любимым делом.

Пикёры с помощниками и тремя собачьими сворами углубились в лес, дабы выгнать несчастных лисиц на приготовившихся охотников. Всадники растянулись вдоль опушки и стали дожидаться, ведя непринуждённые беседы. К счастью, мне больше не было надобности изображать бутоньерку в петлице Гальтонового сюртука, и я отъехала поодаль.

Санада на светло-соловой кобыле пританцовывала рядом. Ну, в смысле лошадка пританцовывала, хотя, судя по светящемуся виду подруги, животина транслировала их обоюдное нетерпение и восторг.

Лисан с Милой остались в усадьбе. Кудряшка брала уроки верховой езды, но вот молодой чародей не имел к тому ни нужды, ни времени, так что парочка предпочла не позориться перед высшим светом. Стоит заметить, что Санда в седле ещё больший новичок, чем я. Однако три дня индивидуальных занятий с Аншетилем не прошли даром, хотя переходить даже на рысь, не говоря о галопе, я бы подруге не советовала.

— Ох, поверить не могу, что мы действительно здесь! — восторгалась Санда.

— Угу, — скупо соглашалась я, не разлепляя губ.

— Ты видела платье госпожи Эртон? — её глаза просто светились, но я поморщилась от упоминания этого имени. — Потрясающая работа, госпожа Эстли даже захотела пообщаться с камеристкой графини, для обмена опытом, так сказать.

Я перевела взгляд туда, где в сени развесистого дуба беседовала компания, состоявшая из пары Кадоганов, помянутой графини и бургомистра. Богато расшитый наряд соперницы напоминал покроем мундир и всё же источал такую женственность, что все без исключения джентльмены приносили Гордане дань из бесконечных взглядов: украдких, маскирующихся под случайные; или долгих, почти до неприличия откровенных. Лихо заломленная треуголка на её голове довершала образ.

Уж не знаю, может, она, так сообщала мне о намерении продолжать боевые действия или же вовсе не вкладывала потаённых смыслов, но её хищная улыбка и холодные, враждебные глазами служили хорошим контрастом к тёплому, погожему деньку.

Рыжая лошадка графини пританцовывала на месте с тем же нетерпением, что кобылка Санды. Рядом источал жизнерадостность и пот господин Армистед. Упитанная фигура бургомистра никак не позволяла оседлать лёгкого быстроногого гунтера, так что восседал он на спине массивного тяжеловоза тёмно-гнедой масти. Этот мерин флегматично общипывал кустарник и не проявлял интереса к обществу прекрасной дамы с огненной гривой, чего нельзя сказать о жеребцах Кадоганов.

Я отвернулась от этой четвёрки: слов с такого расстояния не разобрать, а наблюдать за пантомимой, додумывая содержание, не хотелось.

Аромат свежескошенной травы приятно наполнял ноздри, а кусты периодически шевелились, когда там шныряли собаки. Вот, послышался звук охотничьего рожка, и через пару мгновений из зарослей шиповника выскочила обалдевшая от ужаса лисица, совершенно непривычная к дикой жизни и покушениям на свою шкурку.

Она понеслась через открытое пространство, вряд ли понимая, куда бежит.

Свора пегих псов с возбуждённым лаем бросилась следом; три верховых скакали рядом, стараясь не затоптать гончих. К выжлятникам прибавились благородные господа, наперегонки догоняя лисицу. Веселье началось, блин.

— Осска, ты чего стоишь? — радостно воскликнула Санда. — Поехали! — и подстегнула лошадку шенкелями, будто бывалая наездница.

Мне ничего не оставалось, как последовать примеру.

Гунтеры с красивыми, лоснящимися на солнце мускулами преследовали собак и лису, перемахивая через канавы и искусственные препятствия: изгороди, расставленные по лугу специально для удовольствия наездников. Лисица ринулась вниз по склону, так что всадникам пришлось натягивать поводья, осаживая ретивых скакунов, чтобы те не переломали себе ноги. Впереди показался буерак, густо заросший бузиной — излюбленное пристанище гадюк. Если рыжей красавице удастся добраться до него, то следом ринутся одни гончие.

А псы лаяли и неслись по пятам удирающей добычи, хлопая висячими ушами.

Мы с Сандой подоспели только к самой развязке кровавого действа. Собаки нагнали лисицу и растерзали. Подруга прикрыла изумлённо открывшийся ротик рукой в перчатке. Я поморщилась, глядя на окровавленные морды и виляющие хвосты.

— Какая быстрая развязка, — прыснула графиня Иденская, объезжая пирующую свору по кругу. — Господин Кадоган, вашим заводчикам следует лучше тренировать лисиц перед выпуском. Так мы не успеем насладиться азартом погони.

— Обязательно передам им ваши пожелания, дорогая, — в голосе герцога жгучего перца оказалось не меньше, чем просыпалось из ротика брюнетки. Однако не думаю, что Кадоган-старший сильно возражал против персоны Горданы подле своего сына — иначе её бы просто не было в его резиденции накануне свадьбы. Скорее просто не хотел, чтобы эта история выплыла на свет раньше выборов.

Послышался новый призыв рожка, и все весело-радостно устремились к опушке за новой жертвой.

— Милочка, да на вас лица нет, — леди Эйнсворт поравнялась с Сандой и чуть натянула поводья, останавливая ретивого жеребца. — Вы в порядке?

Её идеальная выправка могла посоперничать только с причёской, настолько тщательно уложенной, что ни единый каштановый волосок не выбился из-под посаженной на булавки шляпки. Она выглядела лет на тридцать, с высокими скулами и жёсткими, но полноватыми губами. Ещё я знала, что несколько лет назад она овдовела, но отказалась принимать новые предложения о браке, так что носила чёрные траурные туалеты, совсем как я. Однако же при дворе ходят слухи, что причина вовсе не в горе по отправившемуся в колумбарий муженьку, а в нежелании снова давать власть над собой ни одному мужчине.

— Я не думала, что будет так ужасно... — подавленным голосом произнесла Санда.

— Тебе надо передохнуть, — подбодрила подругу я, а Краля переступила с копыта на копыто. Её определенно раздражала заминка: не дело стоять здесь, когда всё стадо умчалось развлекаться, да ещё мошкара возле кустов донимает, вынуждая обмахиваться хвостом и подёргивать шкурой на шее. — Поехали в лагерь, там наверняка уже всё готово.

— Я бы посоветовала хороший глоточек бренди, — усмехнулась леди Эйнсворт. — Пожалуй, составлю вам компанию, девочки, — добавила она. — Нехорошо ведь отпускать невесту и подругу невесты одних, верно?

— Да, леди Эйнсворт, — неуверенно улыбнулась бледная Санда.

— Ну, вот и отлично. Можете называть меня Циарой, кстати.

Вскоре мы добрались до расставленных палаток. Суфражистка потянула носом и с аппетитом причмокнула. Над кострами прокручивались на вертелах поросята, мальчишки-поварята поливали их стекающим жиром. Столы для оголодавших с охоты вельмож уже начали накрывать: появились приборы, салаты, тарелки с фруктами.

Мы спешились, а подоспевшие слуги привязали лошадей к коновязи.

Пока сидели втроём в палатке и употребляли прохладительные напитки, лишь самую малость ударяющие в голову, леди Эйнсворт спросила:

— Ну, как тебе женишок, девочка?

Её фамильярный стиль общения несколько смущал. Его не ожидаешь от дамы благородных кровей. Я невольно опустила накрашенные ресницы и ответила:

— Сказочный принц, мечта всей жизни.

— Кхэ, я слышу сарказм, — хохотнула женщина. — Ну, да, понимаю тебя. Дело ведь в Гордане, так? У Кадоганова сыночка шуры-муры с нашей очаровательной ведьмочкой.

— Что?! — в унисон воскликнули мы с Сандой и чуть не расплескали напитки.

— Шуры-муры? — удивилась Санда.

— Ведьмочкой? — ужаснулась я.

— Да, а ты не знала? — усмехнулась леди Эйнсворт. — У графини Иденской довольно неплохие способности к магии. Обнаружились ещё в детстве, но семья старалась не разглашать этот прискорбный факт. Всё же благородной леди не пристало колдовать, верно? — она произнесла это с изрядной толикой желчи. — Такой скандал, как потом замуж выдавать? Ни один уважающий себя джентльмен не согласится венчаться с женщиной, которая может зачаровать его, подавить волю, влюбить в себя до беспамятства.

— Так она... — начала я.

— Нет, не думаю, — отмахнулась собеседница. — Адарег слишком осторожен в таких вопросах, он совершенно точно обеспечил сыночка настолько сильной магической защитой, насколько это возможно совместными усилиями всего совета магов. Нет, дорогуша, твой жених точно влюблён в неё искренне и чисто, — она отпила из высокого стакана и лучезарно улыбнулась. — А что у тебя такое лицо? Неужели ревнуешь?

— Только не Гальтона, — совершенно честно отпёрлась я.

— Ах, ясно, просто женское самолюбие уязвлено. Действительно, как он смеет предпочитать тебе другую, так? Ты же лучше, интереснее, красивее. Любой мужчина должен мечтать о тебе, даже если сам интереса не представляет.

— А вы любите бить напрямик.

— Ох, деточка, поживи подольше в светском обществе, до того начнёт тошнить от вежливых увёрток, полутонов и недоговорок, что немного честности превращается в глоток чистого воздуха посреди красильного цеха. Гордане незачем привораживать ухажёров, ты только взгляни на неё.

— Да, она прекрасна, как картина, — скривилась я.

— Прекрасна, могущественна и недооценена. Вот уж чьё самолюбие здесь уязвлено, дорогая. Сама подумай: наше общество настолько погрязло в устаревших традициях, что даже апокалипсис не смог изменить отношение к нам, женщинам, — я поняла, что сейчас суфражистка начнёт пропагандировать свои идеи. — Нет профессии востребованнее магов. Мы стонем от нехватки их талантов. Однако же академия отказывается набирать в ученики девчонок, даже самых одарённых. Лучшее, что мы можем позволить себе — частные уроки. И клеймо ведьмы вместо диплома бакалавра тайных искусств.

— А Гордана тоже брала уроки? — перебила я гневные излияния.

— Да, было у неё несколько учителей. Кажется, даже мэтр Майрон одно время с ней занимался. Майрон из Мароны, забавно, да? — мы с Сандой переглянулись. Кажется, в стакане леди Эйнсворт плескалось нечто покрепче, чем у нас.

Последний кусочек мозаики нашёл место в этой фреске. Вот кто заколдовал орхидеи по заказуГорданы — она сама. Потому работа была сильной, но недостаточно умелой, отдавала дилетантством. По этой же причине Браден сумел так быстро вычислить преступника, ведь любовница-колдунья — первый подозреваемый. Какая банальщина.

Вот только теперь опасаться этой брюнетки следует стократ сильнее.

В палатку с поклоном вошёл лакей и доложил о прибытии Аншетиля, который справлялся о самочувствии Санды.

— Ну, что? Вернёмся к охоте? — вопросила леди Эйнсворт, когда тот покинул нас с ответом.

Санда поёжилась и покусала губу, что ей вовсе не свойственно. Похоже, внутренности растерзанной лисицы произвели на мою подругу неизгладимое впечатление. Вся весёлость и счастье от пребывания в высшем обществе испарились, как роса под палящим солнцем.

— Я бы хотела вернуться в усадьбу, — тихо проговорила она.

— Что, даже на пикник не хочешь остаться? — прищурилась с усмешкой суфражистка.

— Я теперь ничего есть не хочу, — помотала головой подруга. — Осса, ты меня проводишь? — она повернулась ко мне, и в серых глазах плескался настоящий ужас. Ничего даже близко похожего я не замечала в Санде никогда, а ведь мы дружим с детства.

Из моих туго затянутых в корсет лёгких вырвался вздох.

Да, я забываю порой, что она никогда не видела той мерзости, на которую успела налюбоваться я. Ничего удивительного, что трагичный конец несчастной зверушки произвёл эффект затмения на солнышко по имени Санда.

— Мы все тебя проводим, — суфражистка приобняла её за плечи.

— И Аншетиля попросим составить нам компанию, — подтвердила я.

Сообщив о своих планах, мы получили в нагрузку к сквайру пару вооружённых охранников — просто для безопасности. Хотя после разбора истории с покушением, мне уже не верилось, что в этих светлых рощах есть кто-то опаснее Горданы, а та осталась галопировать за стаей гончих.

Мы неспешно двигались по широкой безлесной полосе обратно в резиденцию Кадоганов. Я предвкушала общение с прабабушкой жениха: госпожа Эмилия Кадоган свято верила в необходимость для благородной дамы постичь ремесло ткачихи и вышивальщицы, дабы коротать долгие зимы, дожидаясь возвращения мужа из очередного военного похода. Объяснять ей, что Гальтон хоть и произведён в рыцари, но вряд ли облачится в какие-то доспехи, кроме парадных, оказалось бесполезно.

Пока зубы покидали ротовую полость старушки, замещаясь на магически вживлённые протезы, разум следовал их примеру — но подходящей замены ему не нашлось. Отчасти я даже завидовала страдающей от деменции женщине: она жила в прежнем мире, совершенно не воспринимая перемены от прихода Архудерана.

— Я так взволновалась, — вещала Санда, кокетничая с молодым сквайром, — никогда в жизни сердце моё не билось так часто! — девичья ладонь накрыла васильковый жакет поверх помянутого органа. Похоже, за прошедшие полчаса подруга полностью оправилась от потрясения, но нашла его отличным поводом для сближения с кавалером.

Юноша в небесно-голубом сюртуке, со светло-русыми волосами и височной косицей внимал ей и был готов броситься грудью на защиту пассии от неприятных сцен. Его серый в яблоках жеребец то и дело возбуждённо ржал, положив глаз на кобылку под седлом девушки.

Поглядывая на все эти непотребства, Циара Эйнсворт пренебрежительно фыркала, не хуже кобылицы, но всё же ей хватило такта молчать.

— Смотрю, ты нервничаешь, — она скосилась ко мне, двигая корпусом в такт поступи гнедого жеребца.

Я перестала теребить косицу с ненавистной красной лентой.

— Стараниями Горданы я стану посмешищем двора, — отрешённо пробормотал мой голос. — И это при условии, что она не нашлёт на меня какую-нибудь интересную порчу.

— Вряд ли тебе следует этого опасаться. Уверена, Браден уже начал ставить на тебя защиту, так? — пока я кивала, леди Эйнсворт набрала в лёгкие побольше воздуха и даже успела открыть рот, чтобы поведать мне продолжение своих измышлений.

Но конь под её седлом захрапел и дёрнул головой, отказавшись двигаться дальше. Он начал пританцовывать на месте и взволнованно прядать ушами.

— Что такое, малыш? — хозяйка пыталась успокоить его, а ноздри жеребца раздувались и фыркали, будто не желая дышать очень неприятным запахом.

Остальные лошади тоже занервничали, стали водить мордами и навострили уши, вслушиваясь и всматриваясь в чащу. Сухо треснула веточка, и этот звук послужил сигналом тревоги, от которого коняки совсем ошалели. Краля в порыве истошного ржания привстала на дыбы и чуть не сбросила меня. Мне лишь чудом удалось остаться в седле, вцепившись больше в хлестнувшую по лицу белую гриву, чем в поводья или луку.

И вряд ли я хоть раз в жизни стискивала бёдра так тесно. Этот миг наверняка стоил мне пары поседевших прядок; согнутые в коленях ноги вдавились в стремена, до предела натягивая путлища, а душа успела превратиться в сонмище мотыльков, которые разлетелись на быстро трепыхающихся крылышках прочь-прочь-прочь.

Едва копыта ударили по сухой дорожной пыли, как лошадь взяла с места в карьер.

— Ох, Пресветлая! — выпалила я, наклоняясь вперёд и отрывая задницу от седла в полевую посадку, чтоб не так истошно болтало.

Топот целого табуна и несдержанная ругань Циары Эйнсворт, совсем недостойная уст леди, подсказали, что остальные лошадки перешли на такой же резвый аллюр.

Первым порывом было натянуть повод — и мои руки действительно дёрнули его, но Краля наплевала на боль или закусила трензель. Однако стоило мне услышать жуткий ревущий рокот и прицокивание, сродни звуку трещотки, как желание осадить лошадку сменилось на прямо противоположное. Юбки полоскались на ветру шелестящим каскадом, так что я бы не разглядела происходящего позади, даже достань мне смелости обернуться.

Шляпка слетела вместе с удерживавшими её шпильками, а затем в мои уши ворвался ещё более ужасающий звук. Вопль — человеческий, мужской. Он смешался с душераздирающим ржанием лошади. Казалось, их обоих режут заживо. Наверняка так и было. Страшный, хищный рёв на миг торжествующе вознёсся даже над топотом копыт, а затем жертвы неведомых чудищ смолкли. Полагаю, навсегда.

Мне не следовало поворачивать голову, нет. Так нельзя делать на скаку. Но Краля сама определяла дорогу, я была лишь пассажиром, от которого она бы без сожалений избавилась, да только на это действо не хватало времени, надо было удрать любой ценой. Лошадь интенсивно работала ногами, ноздри раздувались, загоняя в объёмные лёгкие побольше воздуха. Ну, а я всё же позволила себе посмотреть назад.

На миг, всего на один миг поднятый галопом ветер захлестнул чёрные полотнища моего наряда прочь...

Клубы пыли неслись за нашей кавалькадой. Я заметила испуганные лица Санды, Аншетиля и оставшегося в живых охранника, который неистово стискивал копейное древко, стараясь не потерять оружие в момент опасности. Ожесточение и собранность леди Эйнсворт резко контрастировали с остальными всадниками. Она подстёгивала гнедого жеребца, высоко поднявшись на стременах, и скоро её гунтер наверняка обгонит мою скакунью.

Но не эта часть представшей взору картины заставила всю кровь под моей кожей утечь поглубже, спрятавшись в печенке и селезёнке. Сквозь пылевое облако проступали тёмные силуэты. Они быстро переставляли лапы и...

Догоняли галопирующих лошадей!

Двуногие твари. Я заметила быстро подёргивающиеся туда-сюда хвосты, явно служившие балансирами. Единое мгновение, лишь промежуток между ударами сердца наблюдала я за происходящим. Но в памяти этот миг запечатлелся навсегда, будто вытравленный кислотой на металле.

Растопыренные пальцы — на каждом коготь такой же длины. Распахнутая пасть с хищно изогнутым языком и сотней острых зубов. Челюсти смыкаются, и эти лезвия пробивают суконную ногавку, защищавшую заднюю конечность лошади от бабки до колена. Безумное ржание раненого животного — в нём отчаяние и мольба. Крик вылетевшего из седла ездока, сразу же потерявшего копьё.

Чешуйчатая кожа.

Жёлто-оранжевые глаза.