Гниющий Змей. Книга 1

Глава 26

— Ос-с-са, — просмаковал змеелюд. — Какое удобное имя, даш-ше проис-с-снос-с-сить приятно, — по его выговору я поняла, что у Гхара с артикуляцией всё просто на высоте.

Когда мы вошли, Хасурх перевязывал рану на плече пострадавшего в бою сородича, наверняка одного из бойцов спасательной команды: грозный вид, прислонённые к лавке ножны. Его хатан лежал рядом, как и броня.

Пару секунд я с интересом таращилась на крупные, выстроенные рядами чешуи на его груди. Рельеф мышц под ними напоминал человеческий, ну, собственно, а чего ему другим быть? Киля у нахашей нет, они не птички. Плечевой пояс тоже ведь не отличается, потому что ручки одинаково крепятся. Ещё я обратила внимание на хребет: раньше тоже замечала этот нахлёст, сейчас он вызвал неприятные ассоциации с шаксами. Не хватало только хвоста — жёсткого и хлёсткого.

Но пострадавший за правое дело ящер выглядел обычно, как Гхар.

Семиш отличался. Гребни на макушке у простых нахашей почти лежат, лишь немного выступая над округлостью черепа, у Хасурха они вызывающе вздыбливались и горели багровой раскраской. Петух — вот единственное слово, которое пришло мне на ум. Собственно, в Мароне их так и называют.

Я прикусила губу, чтобы не уронить смешок, хотя в моём состоянии только веселиться осталось.

Закутанный в длиннополый хатан змеелюд обернулся. На меня устремился заинтересованный взгляд. Глаза семиша тоже отличались: светло-зелёные, сохранившие лишь немного янтаря вокруг щелок зрачков.

Рождаются нахаши одинаковыми, только в подростковом возрасте становится понятно, кто будет править, а кто навсегда останется рядовым членом общества. Не вижу в том ни малейшей справедливости, но так уж у них заведено. Выросли гребни на башке, покраснели — будешь жрецом и высшей инстанцией по всем вопросам.

Гхар представил нас и коротко рассказал о случившемся, и вот теперь Хасурх смачно шипел моё имя. После он проводил ящера с перебинтованной рукой и затворил дверь.

— Твоими яс-с-свами нуш-ш-шно с-с-саняться немедленно, — предпоследнее слово меня очень порадовало, но радость эту я подавила в зародыше.

Когти коснулись моего подбородка и повертели голову из стороны в сторону, а необычно светлые глаза внимательно изучили места поражения семенами.

— Гхар-р-р, ты пока с-с-свободен, — распорядился он, убрав руку. — Вели детиш-ш-шкам пр-р-ринести тёплой воды.

Я покосилась за своего спасителя. Ему действительно не мешало помыться и отдохнуть, но мне совсем не хотелось оставаться с этим чешуйчатым незнакомцем наедине. Нет, я понимала, что он ничего мне не сделает. Но всё же проскользнуло какое-то детское чувство: тебя приводят в класс игры на фортепьяно и бросают с чужими. Оставляют одну на произвол судьбы.

Тьфу ты, даже не смешно.

Я кивнула Гхару, и тот покинул помещение.

— Выпей это, — семиш протянул мне склянку с неизвестной жидкостью. — Помош-ш-шет притупить боль.

Строго говоря, я до того измочалилась, что глазом не моргнув опорожнила бы бочонок вискаря, а не только эту маленькую бутылочку настойки с горьким привкусом. По телу разлилось приятное тепло, ощущение разбитости начало превращаться в вату.

— Тебе пр-р-ридётс-с-ся с-с-снять это, — когтистая рука скользнула по воздуху, вольготно обозначая всю мою одежду. Я застыдилась, и семиш заметил это. — Относ-с-сис-сь ко мне, как к лекар-р-рю.

Угу, как к брату Алистеру, точно. Вот только он старик, а этот — совсем нет. Я заметила среди нахашей во дворе пару мужчин в возрасте: у них чешуя выглядела грубой, как годами нестриженые ногти. Этот был старше Гхара, но не критично. Лет сорок или чуть старше. Ящеры живут подольше людей, но разница не слишком серьёзная, так что всё сопоставимо.

— Милая, мы даш-ш-ше не одного вида, — подбодрил Хасурх и отодвинул занавесь из грубого полотна, за которой обнаружилась постель, явно для пациента. — Тебе не о чем переш-ш-шивать.

«Расскажите это Гхару, уважаемый».

Но вслух я ничего не сказала, только болезненно поколупала струп на оцарапанной ладони. Несмотря на утомление, меня не покидало желание узнать, какую роль играет семиш в смешанном сообществе людей и нахашей. Так что я спросила прямо:

— Извините, но вы здесь главный?

— Допус-с-стим, — прошипел он, доставая какие-то бутыльки из ящика и расставляя на столе. — Ты иди, рас-с-сдевайся, чем быстр-р-рее начнём ис-с-свлечение, тем лучш-ш-ше.

— Вы командуете всеми? Не только нахашами?

— И ш-што ш-ше тебя с-с-смущ-щ-щает? — ящер обернулся с улыбкой.

Я пристыжённо мотнула головой.

В дверь постучали, после дозволения со стороны Хасурха вошли те подростки с парой ушатов воды. Они с любопытством попялились на меня да ушли. Со вздохом я задвинула занавесь и принялась стягивать грязную, изодранную одежду. На что ушло время: крючочки корсета никак не хотели поддаваться. Однако содрав его я ощутила до того божественное облегчение, что почти заплакала.

Напрочь о нём забыла, хотя могла содрать с себя или расстегнуть давным-давно.

Пресветлая Дея, неужели я пробегала всё это время в корсете? Пережила столько ужасов: бешеные скачки, встреча со звероловкой, Бесовы Жернова, смерть Санды, выживание в лесу, катание на рахше — и всё это не снимая проклятого корсета! Да я просто монстр. Интересно, что бы получилось, не сжимай эта дрянь мои рёбра? Небось с самого Архудерана бы шкуру сняла. Ужас, просто ужас.

Змеелюд с красным гребешком передал мне мочало и отрезы ткани в качестве полотенец, и я начала смывать с кожи грязь и кровь — свою и шакса. Вода стремительно темнела, из неё на меня пялилось жуткое чудище с осунувшимся лицом и чернючими глазами в обрамлении не менее тёмных кругов. На лбу и щеке бугрились воспалённые гнойники, шее досталось ещё сильнее. Зато вот красная лента из потрёпанной косицы никуда не делась — только перемазалась, да кончики обвисли.

Я с наслаждением выплела и бросила её на изодранную одежду. Вышла обратно к нахашу босяком: когда стягивала сапоги, погрузилась в болезненные воспоминания, но постаралась разогнать их. Не время сейчас для рефлексии. Есть вопросы поважнее. Например, собираются ли эти лесные партизаны отпускать меня домой? Очень хотелось бы осведомиться. Ведь я слишком много увидела и узнала.

— С-с-сабирайс-с-ся на с-с-стол, — когтистая рука указала на вытянутую столешницу, накрытую чистой, но очень застиранной тканью. Обычный обеденный стол, если честно. С обычной для сельской местности скатёркой. Рядом возвышался столик поменьше, куда семиш выложил весь необходимый инвентарь.

Невольно сглотнув, я села на столешницу, оставшись замотанной в выданное мне полотнище: понятно, что придётся оголиться полностью, но очень уж хотелось оттянуть этот радостный момент. Улеглась, ручки по швам сложила, да мысленно помолилась.

Ящер начал с лица: протёр гнойнички смоченной в спиртовой настойке тряпочкой. После чешуйчатая рука скользнула над моим челом, а веки рептилии смежились. К моему удивлению появилось ощущение покалывания на коже. Нечто похожее я испытала при общении с мэтром Майроном и Браденом. Колдунство подпустил этот нахаш, вот что.

— Извините, — подала я голос, и светло-зелёные глаза недовольно открылись. — Вы чародей? Просто, если собираетесь применять ко мне магию, хотелось бы узнать заранее.

— Милая, я с-с-семиш-ш-ш. С-с-сама моя пр-р-рир-р-рода пр-р-редполагает наличие бош-ш-шественного благос-с-словения. Пр-р-росто доверьс-с-ся мне.

Моргнув третьим веком, он вернулся к своим пассам и начал что-то тихо шипеть под нос. Поди заклинания — или молитвы.

Блин, как же неуютно. Вот ещё одно существо, обладающее сверхчеловеческими — или сверхнахашскими — способностями совершает надо мной нечто, совершенно мне неподконтрольное. Но хотя бы понятно, кто зачаровывает можжевельник и почему семишей так выделяют в змеелюдском обществе. Занятно, что у них наличие одарённости проявляется в физиологических изменениях. Странно, что мне не попадалось упоминаний этого факта... хотя ящеры вообще довольно скрытно относятся ко всему, что связано с их верованиями и жречеством.

Также забавно, что для нахашей колдовской дар и божественное благословение — одно и то же. Сколько тёрок до прихода Архудерана было между нашим духовенством и магами... Хотя есть нечто неприятное в том, что надо мной совершают молитвы Нираху, чужому богу. А ну как собственные обидятся? Но сейчас я в таком состоянии, что и крокодила бы в задницу поцеловала ради облегчения — если тот в благодарность не попытается откусить мне башку.

— Да, чувс-с-ствую их, — прошипел Хасурх. — Повес-с-сло, ш-што это с-с-семена, а не личинки. Они не такие подвиш-ш-шные, не уш-ш-шли глубоко в ткани. С-с-сумею ис-с-свлечь.

Стало ещё тревожнее, жим-жим подкрался. Пальцы змеелюда скрючились над одним гнойничком — появилось жжение, зуд, началась пульсирующая боль. Через миг я зашипела не хуже нахаша, а засевшее под кожей семечко проложило себе дорогу обратно. Ранка выплюнула его, и эта мелкая погань зависла в воздухе между когтей рептилии.

Поразглядывав его немного в свете керосиновой лампы, подвешенной на крючок к матице, Хасурх бросил зачаток нерождённого чудовища в керамическую миску и вернулся к своему занятию.

Мои зубы болезненно впились в губу, когда под кожей началось новое шевеление. Выпитая настойка притупляла ощущения лёгким хмельным жаром, но не купировала их полностью. Вспомнилось, как мучился Лисан в святой обители: жужжалка-то подсадила ему именно личинок, так что пока они дохли без гнили, парнишка получал экскурсию в преисподнюю. В общем, повезло мне, что не придётся пройти через подобное, а небольшую боль я перетерплю.

— Вы с-с-с Гхар-р-ром вс-с-стретилис-с-сь в Ар-р-рш-ш-шад-даху? — вопросил семиш, наверное, чтобы отвлечь меня от дивных ощущений.

— Аршад-даху? Это страна грёз?

— Любопытное нас-с-свание. Ес-с-сли не вос-с-сраш-ш-шаешь, я буду говорить р-р-разумом, а не ртом. Мне так пр-р-ро-щ-щ-ще.

Ничего возразить я не успела, а мои зрачки наверняка расширились, потому что свет лампы резанул по глазам. Ресницы захлопали, в голове появилось странное ощущение расширения и мягкой, обволакивающей кисеи. Боль сразу почти исчезла, похоже, семиш подавил её. Но благодарить не хотелось: он вторгся мне под черепушку!

«Извиняюсь за это», — услышала я внутренний голос, мне не принадлежавший.

— Коли спрашиваете согласия, могли бы его дождаться, — возмутилась я вслух. Отвечать так же мыслями почему-то не хотелось. Да и вообще ощущения были настолько странными... Всё приобрело некую нереальность, сюрреалистичность.

«Я чувствую некие преграды в твоём разуме, — сообщил семиш вместо извинений. — А, понятно, любопытно. Вот эта, свежая, защищает твою пелену сновидений искусственным коконом, чтобы оградить от Аршад-даху. Хорошая работа, грамотная. Браден ставил? Узнаю его подчерк».

— Вы сказали «преграды»? Их несколько? — по костям разлилась лёгкая тревога. — О, понятно, вторая — защита от наведённого колдовства?

«Нет, она есть, но ставится не на разум», — коротко ответил Хасурх.

— Тогда что там? — холодок стал сильнее.

«Есть некоторые мысли. Позже, когда оправишься от случившегося, займёмся этим вопросом. Сейчас просто расслабься и позволь рассказать тебе кое-что».

Казалось, голос исходит от рептилии, но губы не двигались, а слова рождались у меня в голове, от чего появлялся какой-то странный резонирующий гул или зуд. Мне не нравилось общаться мысленно, но я не сопротивлялась, да и не смогла бы.

— Про Аршад-даху? Это как-то переводится?

«Конечно, переводится, — сообщил семиш, но мой этимологический словарь не обогатил. — Ты уже знаешь, что путь в Аршад-даху открывается лишь тем, кто, пусть немного, но связан с Архудераном. Да, мы связаны с ним, но не так, как принято считать в вашей среде. Он никогда не был нашим богом, не сотворял нас, но сейчас это не важно. Гнилостойкие люди получают пропуск в это мрачное место вместе с нашей кровью, хотя далеко не все осознают себя в том мире и уж тем более не каждый резонирует с ним настолько, чтобы пелена истончилась достаточно для прохода. Но с тобой это случилось, хоть сейчас этот путь и запечатан».

— Очень вас прошу, не распечатывайте его! — перепугалась я.

«Я не стану этого делать без твоего дозволения, да и снять чары Брадена нелегко. Нет, милая, я только хочу рассказать тебе, как обстоят дела»

— Зачем? — я тут же сделала стойку.

«Об этом позже».

— Вы очень уклончивы.

Губы нахаша разошлись в улыбке, а в голове снова зазвучал мягкий голос:

«Когда Великий Змей пал, мясо его чудовищного трупа стали пожирать опарыши. Самые обыкновенные личинки мух. Поедая мёртвые ткани, они напитались тёмной магией, плоть Архудерана стала их плотью. Они окуклились и выбрались на волю взрослыми особями, которых иронично обзывают жужжалками. Так появились первые серпентоморфы, не очень опасные, но самые многочисленные по сей день. Они понесли заразу дальше. Попадая в различных живых существ, их личинки иногда меняются, порождая новых чудовищ, а иногда гибнут, но всё равно оставляют в подарок проклятье. Впрочем, об этом ты знаешь. Ведь сейчас мы спасаем тебя именно от такой судьбы».

— Это очень познавательно, но я не понимаю, зачем...

«В Аршад-даху ты встретилась с мозговыми полипами. К счастью, я не вижу следов их проникновения в твой мозг. В противном случае, мне пришлось бы убить тебя, девочка. Ты догадываешься, почему?»

— Ну, вряд ли полезно, когда в голове сидит слизняк, пусть и не настоящий.

«Верно, абсолютно не полезно. Вот только не настоящим, он останется не долго. Эти магические паразиты постепенно переваривают мозговое вещество и строят из него собственные тела. Через какое-то время в голове заражённого остаётся только медуза».

Я представила себе это. И поняла, что не хочу такое представлять. В последнее время я столько раз оказывалась на волосок от смерти, что тот давний эпизод со сновидением казался почти не реальным. Размышлять в духе «а ведь мои мозги уже могли размягчиться в желе», не хотелось. Некий здоровый пофигизм начал развиваться, что ли. Ну, или нездоровый — как посмотреть.

— И что они такое? Эти полипы?

«Правильный вопрос. Теперь мы добрались до сути. Скажи, девочка, разве можно убить бога?»

— Понятия не имею, — пока губы произносили эти слова, мозг уже всё выстроил, и начал шевелить корнями волос в иступляющей истерике.

«Тогда, сорок три года назад, в ныне опустевших землях Асабии, погибла только плоть Архудерана, его физическое тело. Духовная субстанция никуда не делась, и в Аршад-даху мы плещемся в ней».

— Что? — потрясённо выдохнула я.

«Путешествие в чужой сон — есть проникновение в чужой разум. Страна кошмарных грёз — сон Архудерана. Долгое, тяжёлое сновидение, подобное смерти, но не тождественное ей. Его тело мертво, а разум разрознен. Однако он постепенно, так сказать, собирается с мыслями. Ну, а мозговые полипы — своего рода нервные клетки Великого Змея, готовые встроиться в чужой мозг.

— Подождите... я не могу... это слишком...

«Слишком ужасно, чтобы быть правдой? Так она ещё страшнее, девочка. Нахаши из Арха-шагартана добровольно принимают эту слизь и становятся носителями воли пробуждающегося божества. Но хуже дела обстоят с вашим видом: мы не знаем, кто из представителей правящих кругов Сиарана уже подвергся заражению».

— Аристократы используют эликсир, чтобы получить гнилостойкость, — вслух начала складывать я. — Гнилостойкие с плохими сновидениями могут открыть проход в Аршад-даху...

«И подцепить там мозгового полипа», — закончил за меня Хасурх.

Волосы уже не шевелились, они медленно седели от корешков к кончикам. Получается, каждый аристократ может оказаться заражён. Любой, даже не обязательно доброволец. Ох, ты ж... А я думала, жизнь уже не может стать сложнее и страшнее.

— Так чего вы от меня хотите? — произнесла я пересохшими губами.

«У меня есть к тебе предложение».