Гниющий Змей. Книга 1

Глава 4

Услышав лязг в замочной скважине, я разлепила веки и сморгнула сонливость.

Три ночи, проведённые в крепости Ордена, выдались тревожными. Постоянные мысли — эти древоточцы разума, — как же они измучили меня...

А что, если эликсир не подействовал? Вдруг меня плохо обработали, и гниль остались где-то в волосах или на вымоченной травяным раствором ночнушке? В общем, тяжело засыпать в карантинном изоляторе. Тем более, прямо здесь, вот на этой самой узкой койке у стены регулярно дожидаются своей участи другие заражённые. Что, если помещение и постель после них недостаточно тщательно стерилизовали?

Так мало по малу я изводила себя. Пыталась читать книжки, оставленные здесь, чтобы бедолаги смогли отвлечься и меньше тревожились о своей участи. Но все оказались знакомыми: отец периодически жертвует литературу приютам, школам и богадельням. Весь тот хлам, который не удаётся сбыть, всё потом пылится в таких вот местах.

Дверь отворилась, в помещение кельи вошёл брат Алистер. Добродушное лицо его озаряла мягкая полуулыбочка. Внушает надежду. Я села в постели, спустив ноги в мягкие тапочки на плетёном, очень познавшем жизнь, коврике. Брат-лекарь присел рядом. От складок его шерстяного балахона пахло алхимическими реагентами.

— Как ваши дела, милая? Как самочувствие? — осведомился он.

— Всё хорошо, — кивнула я с воодушевлением. Ну, а что слегка носом шмыгаю — так это от сквозняков. К делу не относится.

— Да, анализы тоже говорят, что всё хорошо, — не стал он мучить меня ожиданием вердикта и улыбнулся шире.

От сердца отлегло, но щёки залились румянцем. Совершенно не хочу знать, что брат-лекарь и его послушник делали с прозрачной колбой, которую пару часов назад меня попросили наполнить свежей утренней уриной вместо ночного горшка.

— Получается, вы отпускаете меня домой? — несмотря на смущение, я подняла ресницы на врачевателя.

— Да, милая. Я уже отправил весточку твоему отцу. Скоро тебе передадут одежду из дома и заберут из нашей обители.

В порыве чувств я крепко обняла старика и чмокнула в щёку. Тот смешливо покхекал, да собрался уходить.

— Подождите, брат Алистер. Не знаете, смогу ли я увидеться с братом перед уходом? Ну, с моим настоящим братом...

— Ты про Адана? — улыбка померкла. — Боюсь, что он отправился по поручению от великого магистра. Куда — мне не докладывают, но ходят толки, что за Черноозерьем завелось нечто, требующее внимания святых рыцарей.

— Это же на материке, — ужаснулась я.

— Не страшись милая, твой брат не первый год встречается с опасностью, способной прожевать и выплюнуть косточки кого попроще. Милость Троих сопровождает его, будем молиться, чтобы Азар, Бриар и Дея благословляли его ратный путь и дальше. Да и адамантовый клинок при нём, что существенно подкрепляет божественную благодать, — старик хитровански подмигнул.

Честное слово, что он забыл на духовной стезе? Мантия чародея подошла бы его взглядам куда лучше, чем ряса азария.

— Брат Алистер, простите, можно задать вам личный вопрос? — получив в ответ мягкий, понимающий кивок, я продолжила: — Вы случайно не обучались в Академии магии имени Никодимуса Великого?

— Неужто я так похожу на чародея? — прищур стал ещё хитрее.

— Есть немного, — не стала лукавить я. — Мне кажется, в вас от волшебника больше, чем от святого лекаря. Извините.

— Ничего, деточка, — он похлопал меня по руке. — Ты довольно наблюдательна и проницательна. Нет, в Академии Никодимуса я никогда не обучался, поскольку в пору моей юности её ещё не основали. Но я знал его лично. Он вёл курс алхимии в Бафорской военно-магической академии, ещё до Архудерана и всего этого бедствия. Жаль, что мне так и не выпал случай послужить под его началом.

— Так вы всё же чародей? Военный маг?

— В прошлом, милая, в далёком прошлом, о котором теперь так не любят вспоминать, дабы не бередить раны.

— Ну, не скажите. Художественную литературу о временах до Великого Змея раскупают как горячие пирожки.

— Да, читал я пару таких опусов. Кто их пишет? Молодые романтики, никогда воочию не знавшие ранешной жизни, а потому фантазирующие о ней невесть что. Это всё только налёт милая, ряска на воде. Правду вы знать не хотите. Больно от неё становится.

Он с кряхтением начал подниматься, и я подскочила, чтобы помочь.

— Вот, совсем старый я стал, скоро в печку пора, — сетовал он, шагая со мной под ручку к двери.

— Кремация же обязательна только для заражённых.

— Но по желанию доступна всем. Негоже отнимать пахотные земли под хранилища для костей. Их и так мало осталось. Лучше пусть хлеб растят.

С этими словами старик покинул келью. Ну, я тоже покинула её, пользуясь возможностью размяться и осмотреться под предлогом помощи пожилым.

— Брат Алистер, скажите, а могу я хотя бы навестить Лисана. Ему сейчас, наверное, совсем тяжко.

— Не беспокойся, милая. Уже идёт на поправку, хотя первые двое суток вышли поистине изнуряющими даже для столь молодого и здорового организма. Даром что чародей, — добавил старик с лёгким профессиональным пренебрежением. — Давай, заглянем к этому страдальцу, коли желаешь.

Я кивнула, и мы спустились по винтовой лестнице, сокрытой в чреве высокой каменной башни, как холсты художника в тубусе. Кельи по обе стороны коридора пустовали, однако нужная оказалась в самом конце. Наверное, Лисана не стали селить рядом со мной, чтобы не тревожить криками...

В момент, когда медик толкнул дверную ручку, и петли заскрипели, я ощутила лёгкую волну страха. Паскуднее всего, что испугалась я вовсе не за Лисана, а за себя. Вдруг уничтожения гнили недостаточно, и вызревавшие в нём личинки не погибли... Усилием воли я одёрнула себя и заставила лицо приобрести сострадательное выражение.

Начинающий магик лежал в постели и выглядел умиротворённо. На его покрывало падала решётчатая тень от свинцовых ромбиков оплётки, скреплявшей простые стёкла, даже не очень прозрачные, но выполняющие главную возложенную на них функцию — пропускать свет. Чем и занимались с усердием, достойным лучшего применения.

— Осса, это ты? — поморщился парнишка с прищуром и закрылся от восходящего солнечного диска растопыренными пальцами.

— Нет, это добрая фея прилетела спасти тебя от ожога сетчатки, — проговорил брат Алистер. — Госпожа Равник, будьте добры, задёрните занавески. Ух уж эти сёстры, знают же, что палата ровнёхонько на восточную сторону окнами выходит, а пациент ещё слишком слаб, чтобы самостоятельно позаботиться о собственных нуждах. Ну, я, пожалуй, оставлю вас. Милая, не утомляйте его долго.

Уже задёрнув простые, но плотные шторы, я покосилась на уходящего старика через плечо. Какая-то двусмысленность была в его словах. Или мне только показалось?

Неужто чародей-врачеватель решил, будто между мной и Лисаном... Да нет же, поди просто подначивает. Будь этот парнишка моей пассией, стала бы вперёд исспрашивать дозволения встретиться с братом? Да я бы все уши ему прожужжала за эти три дня — не хуже той мухи, — чтоб меня пустили разделить страдания возлюбленного. Кстати... вот Милка наверняка уже извелась, непременно нужно будет доставить ей весточку.

— Ну, привет, страдалец, — присела я на постель. И заметила по её краям ремни. Лисан проследил за моим взглядом и болезненно кивнул.

— Ага, привязывали, представляешь? Это чтобы с кровати не свалился и себя не покалечил в агонии.

— Было так кошмарно? — мои пальцы невольно смяли ткань подола на коленях.

— Да не-е, — тут же переменился парнишка в лице и вместо подлинных эмоций предпочёл щит из юношеского гонора. — Так только, немного поплохело, но уже всё нормально. Тебя уже отпускают, да?

Я кивнула.

— Блин, повезло, а я-поди всю неделю проваляюсь. Брат Алистер говорит, что нужно ещё несколько анализов сделать, чтобы убедиться. Да не бойся ты. Личинки уже неопасны, если без гнили остаются. Сами они её не производят. Да и странно это было бы, они же живые существа. Это Змей гниёт где-то в сердце Асабийской пустоши и загаживает всё вокруг.

— Так и твари эти — его порождение, — парировала я.

— Ну, не поспоришь, — парень вымученно улыбнулся, а я мысленно отвесила себе затрещину. Да, действительно. Уж если я эти три дня места себе не находила, то какого ему? Мучиться и гадать, сдохнет засевшая под кожей инородная жизнь или нет? Осознавать, что в тебе может начать развиваться такая же мерзкая тварь — с крыльями и усиками. Нет, я бы не выдержала такого.

Я взглянула на Лисана новым взглядом.

— Лис, знаешь, тебе вовсе не нужно храбриться передо мной. Если ты перенёс такое и не свихнулся, ты и так стократ храбрее меня. Я бы померла от одной мысли о.. ну, сам понимаешь.

Он с усмешкой кивнул и попросил:

— Ты Милке передай, что со мной всё хорошо, ладно?

— А как же всё эти колдовские приблуды? — усмехнулась я с лукавым прищуром. — Ну, там хрустальные шары, птички с человечьими голосами, гуляние по чужим сновидениям...

— Сны я ей потом навею, какие надо, — пообещал начинающий волшебник и закашлялся, я помогла ему сесть повыше. — А пока вот, — он сунул руку под подушку и извлёк сложенный пополам лист. — Сургуча у меня нет, так что просто подписал. Ты передай ей, хорошо?

— Сколько романтики, — покачала я головой и приняла любовное послание.

По коридору раздавался гулкий цокот деревянных каблучков. В дверном проёме появилась девица моих лет в обычной для сестёр одежде и с полностью покрытой головой. Лицо её было прекрасно, а губы чётко очерчены без всякой помады.

В зелёно-голубых глазах отражалась некая тоска, будто сидишь у окна в домике на берегу, пьёшь подогретый глинтвейн и меланхолично взираешь, как бушующие волны разбиваются о скалы. Это приятная, уютная тоска. Совсем не та, которая в то же время одолевает экипаж, угодившего в шторм судна.

— Осса Равник? — с мягким, очень добрым безразличием осведомилась девушка. После моего кивка, она продолжила: — Я сестра Риша, — руки её плавно соединились замком ниже опоясывающего талию пояска с привесками. — Меня послали передать доставленную вам одежду. Пожалуйста, вернитесь в выделенную для вас келью, — кисть лебёдушки изящно указала вдоль коридора, в сторону, откуда я пришла с братом-лекарем.

Тепло попрощавшись с Лисаном и пообещав передать письмо Милке как можно скорее, я проследовала за девицей до прежнего узилища.

Святым сёстрам не дозволяется использовать парфюм, аки сё блудная прелесть, однако за молодой особой тянулся шлейф очень нежного травянисто-цветочного аромата. Без спиртовых ноток и отдушек, так что правил она не нарушала. Головной покров её спускался ниже лопаток вместо шлейфа волос, и ей удалось закрепить его так ловко, что он полностью заменял их.

Вскоре я снова осталась одна, а цокот каблуков стих.

На постели меня ожидал свёрток с подсунутой под бичёвку записочкой:

Доченька, мы скоро за тобой заедем.

С любовью, папа.

Лаконично и душевно. Он весь у меня такой. Деловой, занятой, но добродушный.

Томительное ожидание стало ещё томительнее, однако сменило чёрные тона на светлое, радостное платьишко. Одежда, которую для меня передал оплаченный отцом курьер, такой яркостью не отличалась. Но после смерти мамы я никогда не носила ничего развесёленького и начинать не планирую.

Новый скрип петель оповестил окончание моего заточения. Молодой послушник, не из медиков, повёл меня длинным коридором навстречу свободе. От каменной кладки тянуло холодом и сыростью.

Во дворе я заметила женщин, занимавшихся повседневной работой. Такие же святые сёстры, как эта Риша. Ну, почти такие же.

Одна наполняла вёдра, качая рычаг колонки. Пара других весело о чём-то спорили, шоркая мокрые тряпки по стиральным доскам в кадушках с мыльной водой. Другая собирала в корзину уже просушенное на верёвках бельё. Строгие шерстяные платья с подпоясанными нарамниками и характерные головные уборы подсказали мне, что это общинные жёны.

Когда устойчивость к гнили обнаруживается у мальчика или взрослого мужчины, его обучают военному делу и вооружают против порождений Архудерана. Если слаб здоровьем, увечен или стар — отправляют в чистильщики или медики. Но ведь гнилостойкость проявляется не только у представителей сильного пола. Что делать с иммунными женщинами? Позволить остаться дома и продолжить привычную жизнь? Дать в руки оружие или погнать на вспомогательные службы?

Вопрос этот решили быстро и без затей. Роль женщины — рожать детей и заниматься бытом. Вот пусть так и будет. Тем более что от гнилостойких родителей почти всегда рождаются такие же неуязвимые для инфекции отпрыски.

Сперва женщинам с такой особенностью здоровья разрешили выходить только за паладинов и других иммунных братьев. Но вскоре оказалось, что привычный моногамный подход для новых условий не годится. Святые рыцари слишком много времени проводят вне крепости, да и гибнут с завидной регулярностью, оставляя по себе вдов. Чтобы повысить «производительность», азарийский синод постановил венчать святых братьев и сестёр общим браком.

Строго говоря, в том нет ничего нового. Ведь только последователям Азара не дозволяется плотских утех, ибо творец мира и богов двуедин, как мифический андрогин. Паладины молятся Бриару, покровителю воинской доблести, а святые сёстры — Дее, богине плодородия. Священные браки между ними заключались и ранее, а в особые праздничные дни совершались неприемлемые с точки зрения современной морали обряды.

До наших дней они дошли в строго ритуализированной форме и процесс совокупления лишь обозначается с помощью символичного инвентаря. Ну, пест и ступа, да всё такое. Постановление синода фактически воскресило иерогамию в её древнейшей форме, так что все жёны у паладинов общие.

Я никогда не знала, как относиться к сложившейся системе. Но меня и не спрашивают, верно? С одной стороны, мне очень жаль женщин, вынужденных жить сразу со многими мужчинами, почти как шлюхи. Только количество «клиентов» ограничено и денег никаких. Разве что чувство выполненного долга по улучшению демографической ситуации.

С другой стороны, многие барышни вовсе не прочь на законных основаниях раздвинуть ноги перед всеми этими статными красавцами. Да и оказаться здесь, за укреплёнными стенами святой обители, означает, что тебе и твоим детям точно не дадут помереть с голоду. В довесок — осознание своей защищённости перед гнилью.

А ещё можно посмотреть на это и вовсе под другим углом. Когда Орден Пресветлой Троицы только начал перерождаться в организацию по защите уцелевшего населения от гнили и тварей, паладинам разрешали брать в жёны женщин с неизвестной устойчивостью к заразе. Стоит только представить... ложиться с ним в постель, каждый раз думая, хорошо ли дезинфицировали его одежду, кожу, волосы...

Бррр... Как же меня передёргивает от таких мыслей.

Нет, хорошо, что для паладинов есть природой и богами назначенные подруги.

Провожатый тронул меня за локоть, и я отвернулась от этих женщин, перестав размышлять, повезло им или нет.

Вскоре часовые подняли решётку ворот, и меня выпустили на свободу.

Встречать приехали все: папа, братишка, Санда, Гвида и даже подмастерья. Мои губы незамедлительно растянулись в счастливой улыбке, а к глазам подступили слёзы.

Первым навстречу ринулся Блайк, моментально заключив меня в крепкие объятия и закружив. Я засмеялась, а тут и остальные подоспели. Брат передал право на телячьи нежности отцу, и мы с ним тоже крепко-накрепко обнялись.

— Доченька... — папина спина задрожала, и я поняла, что он плачет.

— Со мной всё хорошо, всё обошлось, — тихо повторяла я, а пальцы комкали его куртку и тоже не хотели разжиматься, чтобы разлука больше не повторилась никогда.

Райф невовремя сунул мне букет цветов, явно выполняя не более чем роль держателя для них. Санда тоже полезла обниматься.

— Осска, как же хорошо, что ты не окочурилась! — радостно воскликнула она, повисая на шее. — Мы уж собирались в фарфорную лавку заглянуть, урночку для тебя симпатичную подыскать, — из глаз её тоже сочились слёзки, так что едкость слов разбавилась до приемлемого к употреблению состояния. — А ты чего без корсета? — она ощупала моё платье на талии. — Неприлично же! Вот, говорила я твоим, что сама тебе передачку соберу, так не дали! Знаем мол, чего ты ей там навыбираешь! А чего я? Да ничего!

— Да, Санда, я тоже рада тебя видеть. Всех вас. Как же соскучилась!

Гвида схватила меня так, что выбила дух не слабже самого тугого корсета.

— Маленькая моя, ну, наконец-то! Боженьки молитвы-то мои услышали, вняли, здоровьеце тебе поправили! Спасибо им, родненьким. Теперь срочно нужно в храм сходить, отблагодарить. О, а мальчик этот там как? Лисан который?

— Идёт на поправку, — выдавила я, пытаясь продохнуть.

— Лампадку за здравие непременно поставить надо, — наставляла сердобольная кухарка. — Вот сегодня и сходим...

— Гвида, помилуй, девочка же только из карантина, — мягко отговаривал её отец, а глаза блестели — уже не слезами, а просто радостью. — Завтра, всё завтра. Сегодня — отдыхать и набираться сил.

— Тогда чего ж мы ждём? Все домой! Я такой обед приготовила — не встанете.

Угроза возымела эффект и мы начали погружаться в экипаж, нанятый отцом специально для вылазки в обитель за своей единственной доченькой.

Уже сидя в уютной кабинке, я бросила прощальный взгляд на тёмную крепость, ставшую единственным домом для моего брата.

Как он там сейчас, на своей бесконечной войне...