Гниющий Змей. Книга 1

Глава 5

Крыса ещё подёргивалась, будто пытаясь ожить.

Совершенно не понимая зачем, я опустилась на колени, шумно умостив под собой подъюбники. Моё лицо приблизилось к нежелающему застывать трупику. Что же я пыталась рассмотреть? Каких ещё ужасов мне недоставало? Будто какой-то кусочек мозаики выпал и теперь на его месте зияет незаполненная дыра. Я пыталась вспомнить, что упустила, а зверёк замер...

Но лишь мгновение, и его тушку начало сотрясать судорогами. Лапки дёргались, шея с проступившими позвонками вскидывала мёртвую голову, шевелился и дёргался из стороны в сторону лысый хвост. Затем из распахнувшейся пасти вырвался вопль боли.

И мелкая тварь бросилась на меня, острые зубки вонзились в щёку.

Визжа от ужаса и неожиданности, я отпрянула назад, моментально оказавшись на ногах и саданувшись поясницей о столешницу. Пальцы вонзились в гадкую от чёрной гнили шёрстку и отодрали грызуна от лица. Швырнув эту погань на стол, я схватилась за нож.

Лезвие взмыло, блеснуло и опустилось на ожившую мерзость.

Я возносила руку снова, и снова, и снова... кромсала крысу в фарш; летели вонючие брызги, марая меня всё сильнее.

Тяжело дыша, я выронила оружие и посмотрела на собственные руки.

Чернота растекалась по ним, пробиралась под кожу, вены наливались этой скверной и набухали тёмными шнурами. Пальцы снова сжались на рукояти ножа, хотя я не искала его — тот просто оказался, где был нужен. Положив руку на столешницу, я приготовилась перепилить суставную сумку, отделить лишний, осквернённый кусок собственной плоти. Но вдруг подумала: «а как же потом быть со второй конечностью?»

Рук-то две, и обе необходимо отрезать! Потому что нельзя быть такими грязными!

От решения этого жизненно важного вопроса меня отвлекла щекотка: по босым ногам что-то пробежало. Опустив глаза, я моментально выронила нож — и тот утонул в мохнатом ковре, который вздымался всё выше, будто поспевающее в деже тесто.

Крысы.

Полчище крыс. Сотни, тысячи серых тел с длинными хвостами громоздились друг на друга, заполняя собой всё, заставляя тонуть в живом океане. Я пыталась выбраться, хватала этих тварей, не обращая внимания на укусы, но ничего не выходило.

Ну, а крысы... они начали разлагаться. Таяли прямо под пальцами — те увязали в мерзкой жиже, словно в пудинге. Только облизывать фаланги совершенно не хотелось.

В какой-то момент отказываться от этого блюда всё же стало невозможно: я просто захлебнулась. Чёрная дрянь ворвалась в рот, потекла в желудок, стала заполнять лёгкие. И я проваливалась всё глубже, будто увязая в трясине — та засасывала меня, тянула вниз, в бездонную пропасть...

Проснулась я рывком и в холодном поту.

Сердечко скакало так, что взяло бы первый приз на ипподроме.

Очумев от ужаса, я рассматривала собственные руки. Потом отбросила одеяло, задрала ночнушку и стала пристально пялиться на остальное, выискивая малейшие признаки угрозы. Но белые бёдра и голени не выказывали ни малейшего стремления обзаводиться узором распухших вен, наподобие раннего варикоза. Сонное наваждение потихоньку таяло, будто кусочек льда, угодивший за шиворот — но кожу эта льдинка ещё морозила.

Босые пятки коснулись ворсистого ковра и протопали в угол рядом с дверью, к умывальному столику. Из фарфорового кувшина с подглазурной росписью в синих тонах пролился журчащий поток. Ладони окунулись в чашу и щедро омыли сомкнутые веки да щёки, пылавшие нездоровым румянцем.

Я посмотрела на себя в зеркало, позволяя воде стекать с подбородка.

Кошмары начали мне сниться сразу, ещё в карантине. И вряд ли их острые когти скоро оставят мой истерзанный мозг в покое.

От дверного стука я вздрогнула, наскоро утёрла лицо, да набросила на плечи лёгкий муслиновый пеньюар.

— Деточка, с тобой всё хорошо? — под скрип петель в спальню заглянула Гвида. — Я тут на втором этаже прибиралась, слышу, кричишь. Думаю, дай-ка проведаю.

— Просто дурной сон, — выдохнула я и осела на банкетку. — Всё хорошо, — но улыбка получилась натянутая, как бельевая верёвка под грузом мокрых простыней. Ох, сразу дурная мысль пришла... Но нет, постель я просто пропотела, как и ночную рубашку.

— Ты совсем осунулась, пока в обители была, — с материнским беспокойством покачала головой кухарка. После смерти мамы она действительно во многом заменила её нам с Блайком. — Давай-ка приготовим чего-нибудь вкусненького, там, глядишь, и дурные думышки головку твою оставят, ну как?

— Прекрасная идея, — я постаралась добавить в голос живости, энтузиазма, но вышла только бледная пародия.

— Вот и ладушки, — кивнула Гвида. — А пока заварю-ка я тебе тоже ромашкового чаю, как господину Равнику, — она притворила за собой дверь. Скрип половиц постепенно затих.

Шумно освободив лёгкие от воздуха, я повалилась обратно на постель.

Отец после давешних событий совсем замкнулся. Всё сидит над рукописями, почти не выходит из мастерской. Только вглядывается в чернила через увеличительное стекло, шуршит бумагой и пергаментом да восстанавливает повреждённые тексты. На меня смотрит с такой болью, что так и хочется сесть рядом, заключить в объятия и прошептать, что со мной всё хорошо, он не виноват... А потом вместе плакать, как мы уже делаем пару вечеров кряду.

Но пора встряхнуться и вернуться к прежней, оставленной жизни.

— Постараюсь вернуть вам Киллиана до обеда! — с улыбкой бросила я, переступая через порог и затворяя за собой входную дверь.

Рисовальщик в простом двубортном сюртуке с воротником-стоечкой дожидался у подножия каменной лестницы. Ветерок игриво колебал его длинные волосы и височную косицу, периодически выглядывавшее из-за туч солнышко золотило макушку. Руки подмастерья тяготила тряпичная сумка, в которую я плотно уложила тетради и книжки: пора всё же выполнить обещание и отнести их в школу. Вот детишки обрадуются...

Это сарказм, если что.

Прохладно сегодня; я поплотнее задёрнула шерстяной плащ с пелериной. Его края сводила вместе брошь с крупным агатом, отполированным под кабошон. Всё дорого и черно, как всегда. Волосы я уложила тоже по-обычному — на затылке. Но чтобы улучшить настроение дала себе труда немного подкрутить пару прядей, которые оставила ниспадать на плечо. Кокетливая шляпка с вуалеткой и перчатки довершили композицию.

Пока я спускалась, придерживаясь за кованый поручень, на Киллиана обрушился полный жизни и весеннего восторга человечек — прискакала Санда. Яркая улыбка, искрящиеся восторгом глаза, разведённые для объятий руки.

И довольно вызывающее декольте на закуску, пусть и полуприкрытое плащом.

— Попался! — она с хохотом охватила тут же разулыбавшегося парня. Корзина для него тут же утратила всякий вес, а на щеках проступило лёгкое смущение. — Вы что это, не дождались меня? — подруга повернула лицо ко мне, но рисовальщика не отпустила. — Ай-я-яй, не хорошо-то как! Подумаешь, на полчасика задержалась, я, между прочим, девушка, и мне простительно.

— Между прочим, я тоже девушка, так что отмазка не засчитана, — спустившись на тротуар, я расцеловалась с подругой.

— Осса, ты только посмотри на себя! — она развела мои руки, словно в танце и скользнула взглядом от макушки до пят. — И даже не говори, что это не ради Мейнарда!

— Санда, вечно ты за своё, — укорила я.

— Нет и ещё раз нет, даже не пытайся! Нет тебе веры, голубушка, — закончив этим изречением, она толкнула меня бочком и засияла ярче керосиновой лампы.

Взявшись под ручки, мы двинулись вниз по улице, начав пустой и необременительный разговор с кучей подколочек в мой адрес на счёт снежных королев, которые сами только и мечтают, что оттаять.

Немного неприятно было проходить мимо особняка Даттона, даже во рту пересохло, а по спине поползли слизняки воспоминаний. Но я отвернулась и растянула напомаженный рот в улыбке, выметая лишние мысли поганой метлой.

— На днях в Этцеле, что на Атле начнётся фестиваль первого урожая, — вещала подруга. — Ну, ты помнишь, там алхимики пробуют новые удобрения, чтобы помидоры быстрее созревали, а то с этой гнилью... ой, прости. Так вот, говорят, у них там в тепличках такое повырастало!

— Какое? С лапками? — приподнял бровь Киллиан, дотоле не смевший встревать в женский разговор.

— Да ну тебя! — хихикнула подруга. — Нет, краснющие и вкуснющие! В общем, нужно непременно наведаться к ним на островок, да снять пробу, пока всё без нас не схомячили.

— Я двумя руками за, — не упустил возможности провести время с Сандой паренёк.

— А ты как, Осска, поедешь? — повернула девушка лицо ко мне.

— Поживём — увидим, — я постаралась улыбаться как можно беззаботнее.

— Вот только не начинай! — воздела палец подруга и погрозила мне. — Знаю я тебя. Скажи честно, ты хоть раз в жизни до соседних островов плавала?

— Нет, — буркнула я скупо. — Не возникало надобности.

— Только не говори, что воды боишься!

— Воды — не боюсь. Но в ней водится живность, и никто не даст гарантий, что здоровая, — угрюмо стояла я на своём.

— Так живность-то за бортом плавает, а мы купаться не полезем. Правильно я говорю, а Киллюша? — она посмотрела на парня такими большими, полными обожания глазами, что тот проглотил «Киллюшу» проще, чем намасленную корочку.

Разумеется, подмастерье тут же истово закивал. Я закатила глаза.

Мы успели покинуть пределы внутренних стен и вышли в район попроще: брусчатку ещё не сменила грязь и лужи нечистот, но базальтовые плиты уже не казались так хорошо подогнанными, будь на мне ботильоны не с таким широким каблуком, непременно бы угодила в щель.

Добравшись до порога школы, я попросила Киллиана подать мне сумку.

— Да я помогу занести, мне же не трудно... — начал тот.

Санда легонько толкнула его локотком и прыснула:

— Осса хочет сама порадовать этого милого учителя, неужели не понимаешь? Так, давай-ка сюда эти книженции. Ох и тяжесть, ты туда кирпичей напихала? — она сунула увесистую ношу мне. — Всё, пойдём, Килл, мы здесь лишние...

— Но господин Равник велел проводить госпожу Оссу туда и обратно, — запротестовал подмастерье.

— Так мы за ней зайдём, — пообещала девушка, подмигивая мне. — Через часик-полтора, да? Вот и славненько. Пойдём, пойдём, тут недалеко замечательный рынок. Поможешь мне выбрать ткань на новое платье, а то лето не за горами.

Дождавшись, когда эта парочка растворится в толпе, я толкнула дверь и погрузилась в обитель знаний... Ну, или детского галдежа.

— Так, перемена закончилась, все по местам! — доносился командирский голос из соседней комнаты.

Я пересекла общую гостиную, где стены покрывали детские рисунки: как на бумаге, так и на самой штукатурке. Здесь же валялись игрушки, а на скамейке у стены, обнимая тряпичного зайца, задремал пацанёнок лет семи — похоже, новенький.

Не собираясь его тревожить, я заглянула в класс.

— Рин, немедленно перестань бить Дарина по голове! Нет, так тоже нельзя! Немедленно всем успокоиться, начинаем урок! — учитель Мейнард выглядел слегка всклокоченным, но в целом не терял присутствия духа перед оравой оголтелой детворы. Он никогда не прибегал к жёстким мерам, линейку использовал только по назначению и на моей памяти ни один ученик не получил ею ни по пальцам, ни по заднице.

— О, госпожа Равник, — лиственно-зелёные глаза поднялись ко мне, блеснув стёклами очков. — Добрый день, проходите. Ребята, давайте дружно поприветствуем нашу гостью.

— Здравствуйте, госпожа Равник! — не очень стройным унисоном произнесли детишки. На меня косились весёлые глазки, ребята перешёптывались и хихикали.

Я тоже поздоровалась и выдвинула стул задней парты.

Этим шалопаям давно пора обзавестись не только учителем, но и нянькой — которая, как известно, нянькаться не станет. Я иногда остаюсь, чтобы помочь с чтением и другими уроками, но отец пока не разрешает принять воспитательскую должность — это может неблагоприятно сказаться на моих перспективах замужества. Всё же здесь за мной не будет постоянного присмотра родни или компаньонки, чью роль полагается выполнять Санде. Благо ещё Гвида в дуэньи никогда не набивалась, а приглашать в дом ещё одну женщину просто так отец не станет.

Учитель Мейнард одёрнул полу расстёгнутого сюртука и написал на доске тему.

Детишки с разной степенью прилежания стали переписывать её. Гусиные перья скрипели по бумаге, тетради лежали на наклонных партах, а сбоку у каждой либо на узкой верхней перекладине имелись чернильницы, баночки с водой и открытые перочистки. Кто не удосужился привести перо в порядок на перемене, сейчас спешно болтыхал им в воде и совал в пучок свиной щетины.

В качестве темы значилось:

«Падение Великого Змея».

Полноватый мальчишка, Матиас, поднял руку и по кивку учителя спросил:

— Но папа говорил, что никто точно не знает, что же случилось со Змеем.

— Верно, — кивнул учитель. — Потому сегодня мы обсудим самые популярные версии этого воистину знаменательного события. Кто скажет, почему оно так важно?

— Потому что мы с него годы считаем? — предположила маленькая кудрявая Изи.

Здесь район простой, так что детей обоих полов не гнушаются обучать вместе, в нашем районе есть две специализированные школы для мальчиков и девочек. Ну, а наиболее зажиточные семьи неизменно выбирают домашнее обучение.

— Интересный вариант, — усмехнулся Мейнард. — Мы действительно начали отсчитывать новую эру с того дня, когда из Асабии, тогда ещё цветущего королевства, пришло сообщение о гибели Архудерана. Мы ликовали и радовались, потому что не знали, что нас ждёт впереди. Так что же тогда произошло, кто хочет поделиться версиями? Давайте, давайте, что вам рассказывали родители? Это не на оценку, так что не трусьте, дорогие мои.

— Мне дедушка говорил, что это боги покарали Змея, — поднял руку и ответил Рин. — И если добраться до пустоши, то увидишь гигантскую секиру Бриара, которую тот засадил в змеиную башку по самую рукоятку!

— Не-е, мне батя рассказывал, что гада ползучего маги прикончили, — Дарин тщательно складывал кораблик из вырванного листа. — У него знакомый среди совета есть, старый дед такой, сам там был.

— Да брешет всё этот дед! — повернулся на него Рин. — Бриар это был! Кто же ещё мог с таким чудищем справиться?

— Так чего тогда Бриар нас сейчас не защищает? — поднял глаза Дарин.

— Да кто ж его знает? Дедушка говорит, что змеиный яд просочился через рукоятку и отравил Бриара. Тот не то помер, не то очень заболел. Короче, не может он больше помогать нам. Самим с поганью разобраться надо! Я правильно говорю, а, учитель? Вот было бы адамантового оружия побольше, мы бы этим змеиным выродкам такого бы перцу задали!

— Я бы себе адамантовый меч хотел, — мечтательно проговорил Матиас. — Точно знаю, он бы у меня в руках огнём пылал или молниями швырялся, или ещё чего... Учитель, а правда, что адамантовые клинки сам Бриар для нас выковал и частичку собственной благодати в них вложил?

— Если верить священным текстам, то так и есть, — уклончиво ответил Мейнард и поправил очки на переносице. — Такое оружие появилось задолго до прихода Великого Змея и много веков прослужило святым рыцарям, когда те ещё не приобрели современные черты. Так ребята, кто напомнит, чем современные паладины отличаются от древних?

— Они не были гнилостойкими, — тихо ответила Изи. — Ведь гнили тогда ещё не было. Их только из благородных набирали, а теперь не так.

— Умница. Ну, а теперь записывайте...

И началась лекция.

Мейнард вкратце напомнил детям историю прихода в мир Великого Змея — только факты. Упомянул легендарные битвы с богами — ни разу не подтверждённые, на чём он сдержанно сакцентировал внимание. Затронул события после падения Архудерана, когда его труп начал пропитывать почву и загрязнять воды — но обошёлся без натурализма.

Затем снова вернулся к адаманту.

Дети были в восторге от идеи волшебного оружия, которое добывают себе паладины на руинах погибшего мира. Они спрашивали о нём учителя, тот отвечал. Рассказывал, как гибли наши прадеды с этими сверхпрочнымы клинками в руках, когда сражались с тварями первого поколения. Сетовал, как много оружия осело в гиблых землях, недоступных даже для гнилостойких. Говорил, что оно жизненно необходимо обществу, ведь каждый взявший его в руки получит возможность защищать Сиаран наравне с теми самыми, павшими героями легендарной войны.

К концу урока мальчишки уже пылали мечтой вступить в ряды паладинов, будто это как-то зависит от желания, а не от воли случая.

На перемене я подошла к учительскому столу и водрузила на него тяжёлую сумку.

— Послушайте, Эрих, но зачем вы разжигаете в детях желание примкнуть к Ордену? — с некоторой толикой раздражения спросила я у Мейнарда.

Он смерил меня потяжелевшим взглядом, но ответил:

— Нашему миру нужны герои, Осса. Пусть эта профессия самая опасная и неблагодарная из всех, но она гораздо нужнее любой другой. За исключением магов, конечно же, — тут же поправился он. — Может, если дети будут мечтать об адамантовых мечах, они вырастут с меньшей предвзятостью в отношении паладинов.

Я едко сузила глаза и невольно прошипела:

— Да, конечно. Особенно, если эти герои придут в их дом, чтобы забрать больную сестрёнку, а вернут урночку с пеплом, — ничего не смогла с собой поделать, хотя прекрасно понимала, что такое зло — неизбежная и нужная часть работы моего брата и его товарищей.

Мейнард сцепил пальцы в замок поверх столешницы:

— Они ведь приходят не только, чтобы убивать заражённых, верно? Я слышал, недавно в доме твоего соседа был обнаружен очаг гнили. Полагаю, ты ещё жива только благодаря этим героям. Может, если старшее поколение научится проявлять благодарность, то и дети что-то переймут.

Я понимала, что он прав, но... Не знаю даже. Наверное, мне просто не понравился наставительный тон учителя, ведь я ему не ученица.

Развернувшись на каблуках, направилась к выходу. У самого косяка обернулась и бросила на прощание:

— Будьте бдительны, учитель. Угроза эпидемии ещё не минула. Смотрите, что едите и чем угощаете детей, — я кивнула на тарелку с надкушенными бутербродами с вареньем на подоконнике.

— Я всегда бдителен, Осса. Спасибо за заботу, — разумеется, никакой благодарности в холодном голосе не прозвучало. — И принесённые тобой книги я тоже внимательно просмотрю — страницу за страницей. В перчатках.

Такой тонкий намёк на то, что главный источник угрозы сейчас — я и моё жилище.

И ещё надо сказать спасибо, что сейчас не как в первые годы после начала распространения гнили — тогда наш дом, отца, меня и всех подозреваемых в хоть каком-то касательстве до гнили просто бы сожгли. Да, да, я отлично понимаю, что благодарить за все перемены к лучшему нужно не только магов и братьев-лекарей, но и паладинов. И что сейчас с Мейнардом я повела себя как полная дрянь.

Не знаю даже, за что я злюсь на этого вдовца. На очень симпатичного, смею заметить, вдовца, который положил жизнь на воспитание юного поколения, хотя мог бы отдыхать в своём особняке перед камином, да смаковать коньячок, услужливо поданный дворецким.

Может, Санда права?

Может, он мне просто нравится и меня раздражает, что сам Эрих этого подчёркнуто не замечает?