Гниющий Змей. Книга 1

Глава 13

Кап-кап-кап...

Откуда-то сверху накрапывала водичка — или ещё какая жидкость. Кто же знает, что стекает по чёрным буграм этого уютного местечка?

Узкие проходы пещеры тянулись бесконечно, из расщелин где-то в неизвестной вышине просачивался серебристый призрак света: чисто ради возможности что-то видеть, ведь блуждать в кромешной темноте означало бы неминуемо проснуться.

Под пальцы шероховато ложилась твёрдая поверхность: мерзостная от влаги, как давно зачерствевший и покрывшийся совсем не благородной плесенью кусок сыра. И крошилась эта дрянь от прикосновений, точно пармезан под ножом. Нет, с виду обычный камень — только до такой степени тёмный, что не потеряет ни унции черноты даже под лучами палящего солнца.

Только сомневаюсь, что здесь оно восходит: всё же это мой кошмар, а им свойственно отражать душевное состояние своих творцов и владельцев.

Надо заметить, что тревожность тишины и периодические шорохи по углам уже до того утомили меня, что утратили свою главную функцию — создавать антураж неизбежности жестокой развязки.

— Э-ге-гей! Чудища! Ау, выходите! — покрикивала я в пустоту. — Мне уже скучно! Сожрите меня, наконец!

Крупный валун зашевелился и, как бы извиняясь за задержку, принялся расправляться в неприглядного монстрилу с горящими очами.

— Ну, наконец-то! — выдохнула я с облегчением и бросилась бежать.

Развевающийся пеньюар из белого муслина с кружавчиками совсем не стеснял движений, и часть меня радовалась той свободе от жёстких рёбер корсета, которую порядочной девушке может подарить только сон или непринуждённая обстановка утреннего чаепития. Ну, бегущая следом махина сотрясала каменные полы точно не чтобы угостить меня заваркой — скорее уж пустить на пряничек вприкуску.

И как он только не проваливается в тартарары? Ведь под его весом этот странный хрупкий камень должен рассыпаться буквально в гравий. Чудище ревело и пыхтело, прекрасно отрабатывая гонорар за свою роль в этом ночном спектакле.

Отсутствие стягивающего нижнего белья имело и неприятное последствие: мне приходилось хватать собственные сиськи, чтобы те не болтыхались из стороны в сторону, как бурдюки с маслом, что довольно неприятно и болезненно.

Мне повезло: впереди показался проход, слишком тесный для догоняющей твари. И конечно, из его недр призывно сочились лучики всё того же холодного света, даже как-то переливались, чтобы точно не пробежала мимо.

Ладно хоть так мой собственный разум даёт мне возможность уцелеть при встрече с голодным троллем — или как там лучше обозвать этого крупногабаритного верзилу. Жалко, что у меня не выходит контролировать происходящее напрямую, чистым усилием воли. Может, для этого ещё потренироваться надо, но я очень надеюсь, что эти дурацкие осознанные сны закончатся раньше, чем мне хватит времени для выработки подобного навыка.

Влетела я в узкий коридорчик за мгновение до того, как в каменную стену врезалась догоняющая тварь. Хрупко посыпались отбившиеся кусочки... Но толщина скальной породы оказалась достаточной, чтобы не пустить преследователя за мной. Обернувшись, я смогла рассмотреть его пасть с заострёнными зубками и парой клыков, похожих на кабаньи бивни, только прямые.

Пасть эта орала от негодования, разбрызгивая слюни. В коридорчик просовывалась громадная четырёхпалая ладонь и гребла по воздуху, будто не понимая, что дотянуться не выйдет. Да, похоже, этому умнику место в университете точно не светит.

Он всё заглядывал, а потом снова пытался дотянуться до моей перепуганной фигуры. Я даже заметила свисающие чёрными патлами волосы, острые лопасти ушных раковин и надбровные валики. Глаза его поблёскивали красными огоньками, но если присмотреться, то ничего демонического этот феномен не скрывал — у кошек такие же.

Взволнованная и слегка окрылённая радостью спасения, я развернулась к источнику сияния. Увиденное поражало одновременно красотой и банальностью.

Банальность эта, явно перекочевавшая сюда из воспоминаний о сказках, которые мне читали в детстве, располагалась под сводом небольшого зала, вырезанного в скале моим спящим разумом. В самой сердцевине его, куда сходились радиальные линии, прорезавшие твердую черноту пола, громоздился здоровенный валун. Казался ли он серым из-за разливающегося над ним света или же действительно отличался породой от остальной пещеры, я не поняла. Но он точно не являлся частью единого массива этих каменистых недр, просто валялся здесь — а лучше сказать, был укреплён или возложен.

Из его макушки торчал клинок.

Металл источал то самое неземное сияние, что привело меня в этот чертог красоты посреди надоедливой жути кошмара. Сразу вспомнилась легенда про первого короля Сиарана, который получил власть от богов. Те послали ему в испытание адамантовый меч, вонзённый в камень, дабы лишь достойный сумел вынуть его.

Конечно, если послушать азариев, то всё это просто выдумки или бесовская прелесть: ведь какая богоизбранность может осенить язычника, слыхом не слыхивавшего о Пресветлой Троице? Ясное дело, что боги эти из той же серии, что Нирах или Архудеран, а от них добра не жди. Да и адамант — металл бриарейский, в этих далёких от сердца империи краях его в те стародавние времена просто не могло быть, а значит, это лишь позднейшая вставка.

Но саму легенду-то я слышала, да и кто не слышал? Вот и породил мой мозг это диво дивное, в валуне застрявшее. Только неправильно как-то клинок выглядит: полоса металла чуть заметно изгибается, да так и заходит в каменюку, будто её когда-то раскалили и осторожно, соблюдая постоянный угол, протолкнули в глыбу, как в кусок сливочного масла.

Сабля, а не меч.

Неземной блеск манил меня. Чувствуя себя мотыльком, летящим на огонь, я вступила в круг света — тот оказался вовсе не таким холодным. Каменный пол от него заметно нагрелся. Только сейчас я почувствовала, что пятки-то у меня босые и камни всё это время холодили стопы, а пальчики и вовсе уже на грани отмерзания. Теперь по ним пошла лёгкая боль, как бывает при отступлении холода под натиском тепла.

Сияние доставляло удовольствие не только ногам. Всё моё естество жмурилось сытой кошкой, валяющейся на лужайке в тёплый погожий денёк. Волны любви и заботы окатывали меня, подобно материнской ласке. Этот свет, как бы банально не звучало, проникал в самую душу и залечивал старые раны, покрытые струпьями, которые давно пора отковырять. Он просвечивал меня насквозь... он видел меня насквозь...

Это сияние, оно оказалось живым, дышащим, настоящим...

Более настоящим, чем реальность сна или яви.

Если боги существуют, им подобает испускать именно такие эманации, дабы привлекать толпы страждущих на паперти своих храмов.

Но сам клинок не казался творением эфирных миров. Нет, это было добротное изделие кузнеца, пусть и крайне искусного. С лезвием, сходящим на нет — как отлить подобное с помощью тигля и пары болванок, я не представляю, но ведь адамантовое оружие не проковывают и не затачивают. Застыв навечно, оно уже не способно затупиться, не нуждается в оселке и будет служить бесчисленным поколениям воинов, чьи руки вложат в него частицу себя, своей личности, задав вектор царственной магии, которой сейчас сияет этот плод моего воображения.

Но вот эфес сабли не являлся осколком вечности, в нём не было даже намёка на несокрушимость адаманта. Рукоятку покрывал кожаный чехов, оплетённый проволокой по ложбинками между витками шнура, наклеенного на деревянный черен. Я видела такие рукояти как в книгах, так и у вельмож и даже у городской стражи — только переходящая в защитную дужку крестовина и прижимающая всю конструкцию сверху гильза у них латунные.

Хотя, кто знает? Может, жёлтый металл этой рукояти тоже не сильно благороден, а стати ему придаёт неземное сияние клинка. Да и чёрная кожа слегка потёрта: оружие явно не только что из мастерской, им активно пользовались, пока оно не угодило в камень. В руках аристократа клинки приходят в такое состояние только в военное время или если используются в тренировочных целях — костюмная шпага должна подчёркивать высокий статус своего владельца, а потому не имеет права даже на лёгкий износ.

В общем, сабля не выглядела новой. Странные сны мне снятся, раз даже такая красота не может похвастаться совершенством.

Пока я таращилась на волшебное оружие, громила продолжал реветь бегемотом и ломиться в проход. Стены сотрясались, с них скатывались мелкие камушки, а с потолка начала сыпаться пылевая взвесь. Но я не обращала внимания. Меня полностью заворожил божественный свет.

Вот пальцы сами потянулись к рукоятке...

В груди перехватило, а веки непроизвольно зажмурились, когда пятерня сжалась на тёплой ребристой поверхности. Меня накрыло волной экстаза такой мощи, что захотелось немедленно с кем-то переспать, дабы эти ощущения не были чисто духовными. Промеж ног малость взмокло и заныло, а волосы взметнулись, подхваченные ветром потустороннего дыхания.

Вспомнились неприличные строки из очень академического справочника по мифологии и религиоведению: про фаллическую символику любого продолговатого оружия.

Но стоило мне потянуть лезвие из камня, как дуновение силы тут же развеялось, экстаз прекратился, а свет померк. Да, оружие поддалось и стало выходить на свободу из своего узилища, но...

Отверстие в валуне начало сочиться кровью.

Красная влага выбухала, как смола из древесного пореза, и растекалась по камню клиновым сиропом; вот только не мутно-желтоватым, а багряным — неистово алым, несмотря на потёмки. Эта краснота казалась неестественной и неуместной, как лента в моих волосах, которую я обязательно переплету с прядями утром, но сняла перед сном.

Я потянула клинок сильнее — лезвие выходило обагрённое, как... Ну, да, как то самое из девицы, только что лишённой девственности. И кровь всё текла, и текла, угрожая затопить залу; под ногами уже стало сыро.

С силой задвинув клинок обратно, я закупорила этот поток.

И в этот момент стена не выдержала таранных качеств безмозглой твари.

Грохот развалившихся камней, шрапнель осколков, забивающая лёгкие пыль.

И проступившие сквозь серое облако очертания громилы.

— Вр-р-р-ра! — сообщил он и наступил босой ножищей на солидный булыжник, который тут же расщепился галечной грудой.

Сейчас этот монструс предстал передо мной во всей красе. Пусть неземное сияние померкло, но пещера всё же не потонула во тьме. Под нависающими сосулями сталактитов расправились могучие плечи — свет заиграл на чешуе, которая покрывала их плотной бронёй. Однако сами чешуйки не походили на змеиные: округлой формой и опалесцирующим блеском они скорее напоминали о рыбах. Однако задуматься над этой любопытной деталью мне не позволили.

Громадная рука потянулась ко мне уже без всяких преград.

Не зная, куда бежать, я заметалась из стороны в сторону, уворачиваясь от падающих на каменный пол кулачищ. Сиськи болтыхались, но стало совершенно не до удобства. Спина чудища оказалась такой же чешуйчатой, а торчавший вдоль хребта гребень очень смахивал на перья рыбьего плавника. Мускулы его бугрились, а из пасти разило такой вонью, что сдохнет любая канарейка.

В темноте я не заметила очередной камень и споткнулась, ссадив колени и левый локоть, а заодно перемазав белоснежный наряд с кружавчиками в крови раненного камня. Обернулась и едва не замерла от ужаса: собранные кувалдой пальцы стремительно приближались.

Инстинктивно крутанувшись в сторону, я приложилась о камни ещё крепче, а кулак сотряс скальное основание хорошим таким землетрясением. С потолка снова посыпалось, а по полу побежали трещины.

В следующий миг опора под задницей пропала.

Пропасть огласили сразу два вопля: девчачий и чудовищный.

По-хорошему на этом бы пора проснуться, но нет, мой мозг не счёл падение с высоты трёх пожарных колоколен событием достаточно пугающим: закалился, гадёныш. Для полного счастья я даже не разбилась о воду, хотя знала, что с учётом высоты она должна стелиться не мягче, чем гранит.

Бултых!

В уши ворвалась глухота, из лёгких понеслись вверх пузырёчки.

Похоже, мой разум решил, что если по камням стекает влага, то где-то внизу она непременно должна собираться. Нет, ну, серьёзно? Имею я право хотя бы один кошмар не промокать, а? Ладно хоть не гниль — нет мерзкого привкуса, просто вода, пресная.

Вдосталь нахлебавшись, я сумела подняться к поверхности, хотя плавать никогда не училась: я же благовоспитанная девица, а не деревенская простушка.

Здесь, в подземельях свету браться было решительно неоткуда; потому он просто был: слабый, невыразительный, чисто для зрения. К собственному облегчению, продышавшись и проморгавшись, я заметила фигуру монстра: тот насадился всей тушей на остро выпирающий сталагмит. Тварь даже не подёргивалась, громадные ручищи свободно развалились в разные стороны, из пуза торчал каменный шип. Его можно было сравнить с бабочкой на иголке, но к бесам таких бабочек!

Отлетал своё и славненько.

Я выбралась на сушу — если сочащиеся влагой валуны можно удостоить такого наименования. Пеньюар и ночная сорочка под ним набрякли и противно липли к коже, как и волосы — зато хоть от кровушки прополоскались. Надо мыслить позитивнее, глядишь, и кошмары сниться прекратят.

Задрав голову вверх, я попыталась оценить размеры пещеры. Ничего не вышло, просто темнота. Хотя нет, смотри-ка, проступили очертания провала: от нашего падения осталась почти круглая дыра. Над нею точно не имелось открытого неба, однако, какая разница? Теперь будет! Вниз засочились косые потоки бледного свечения. Так ведь логичнее, чем просто светящийся воздух, верно? Вот и каменные зубья сталактитов стало видно. Главное, чтоб не начали срываться. Нет, об этом мы думать не будем...

Я шумно выдохнула и на всякий случай выбрала безопасный участок.

Всё тело ныло хуже, чем детишки перед контрольной.

Так, всё, надоело.

Пожалуй, посижу здесь, да подожду утречка. Коли сама не проснусь, разбудит горничная, камеристка, Санда или ещё кто. Никуда я больше не пойду, хоть ты тресни.

Трещать больше ничто не стало. Зато вернулись шорохи по укромным уголкам, колеблющиеся тени и отзвуки противного хихиканья. Кто эти хихикающие подлецы, я так и не разобрала, зато заметила движение...

Они подкрадывались тихо, потому что шуметь им было нечем. Они не имели ни ртов, ни лёгких, ни голосовых связок. У них даже не нашлось ног или лапок, чтобы мягко семенить по камням. Нет, они не могли приближаться шумно.

Куски слизи для этого не приспособлены.

Совершенно прозрачное желе ползло по стенам, выбиралось из воды. Шматки его наплывали на отдельно валяющиеся обломки проломленного потолка. И этих медуз становилось всё больше... Они вытягивались и перебулькивались внутри собственных оболочек — если те имелись, — да так и перемещались всё ближе. Жидкие сопли свесились даже со сталактитов.

Не помню, как подскочила на ноги и попятилась. Лопатки коснулись промозглой тверди, а потом я вздрогнула, ощутив через невесомую ткань холодное, липкое прикосновение.

Визжа в беспамятном ужасе, я содрала одного ползуна с плеча, другой перекочевал на мочалку моих волос, третий уже скользил по голени. Я затопала ногами, давя тварей и пытаясь сбросить самую наглую гадину, уже подбиравшуюся к самому сокровенному: под моим подолом ещё никого не бывало и ошмёток желатина не станет первым!

Наступать на ползучую мерзость стало ошибкой.

Они скользкие, заразы.

Я отбила копчик, а эти слизистые поганцы наползали. Запутавшийся в волосне коснулся ушной раковины, стал просовывать холодный отросточек... Новый визг огласил едва видимые своды подземелья. Как я его отдирала! Как брыкалась и отшвыривала эту погань! Я хватала медуз руками, а они сочились между пальцев. Я стряхивала их, швыряла в воду, а новые успевали облепить меня ещё плотнее.

Живые сопли побеждали и норовили просочиться в какое-нибудь естественное отверстие, но предпочтение отдавали всё же голове. Мой визжащий рот, истошно втягивающие воздух ноздри и беспомощные уши — вот, куда стремились просочиться эти отродья кошмарных грёз. Я мешала им, как могла, но их становилось всё больше.

В этот отчаянный момент я бы всё отдала, лишь бы проснуться в холодном поту да натянуть одеяло по самую макушку — и пусть оно будет таким же мокрым и холодным, но хотя бы не живым и ползучим!

Мне отчаянно требовалась помощь. Одна справиться с этим ужасом я просто не могла. Потому начала вспоминать воителя, который выручил меня в прошлый экскурс по закоулкам собственного больного разума.

Я очень тщательно припомнила его хатан, чешуйчатую кожу, тройной гребень, янтарные глаза с вертикальными зрачками и адамантовый фальшион. Вспомнила даже запах полыни от его одежды и вонь полупереваренного мяса изо рта — или пасти, если угодно. Всё же лица у нахашей несколько вытянутые, но называть их мордами не хочется, это же разумные существа, а не животные.

Совершенно не представляю, почему змеелюд, виденный лишь мельком, так поразил моё воображение и отпечатался в памяти, причём в качестве положительного персонажа — ведь недаром он шастал на фестивале с оружием. Наверняка на самом деле он далёк от нафантазированного образа. Да и напугал меня под конец прошлого кошмара... Но ведь сперва спас! И мне сейчас был необходим именно он, спаситель. Плевать, что это даже не человек. Без разницы, что говорят о нахашах досужие толки.

«Прошу тебя, помоги!» — вопил мой агонизирующий мозг.

— Твою же на лево... — выдохнул знакомый пришепётывающий голос из темноты. — Тебе не говорили, что невежливо затас-с-скивать посторонних в свои кошмары? У них вполне могут найтис-с-сь дела поважнее.

— Пожалуйста, сделай с ними что-нибудь! — кричала я, отчаянно отдирая шматки слизи и пытаясь подняться. Краем глаза заметила примостившуюся на крупном валуне фигуру. Нахаш сидел на корточках, а из-за спины его торчала какая-то палка.

— Ну, раз пожалуйста... — в голосе рептилии мне почудилась усмешка, а потом всё завертелось.

Медузы расступились, когда он спрыгнул с валуна и выхватил из-за спины древко с наконечником в виде длинного клинка с односторонней заточкой. Сперва я не поверила, но произведённый оружием эффект не оставлял сомнений — это тоже адамант.

Острие пронзало сгустки слизи, и те лопались как пузыри с водой. Странное, мрачное сияние исходило от лезвия. Скорее не свет, а смесь багрового с чёрным, но различить его выходило едва-едва. Нахаш орудовал длинным древком с виртуозностью профессионала, который вырос под звон стали о сталь. Ну, или адаманта об адамант.

Фальшион, который так выручил меня в прошлый раз, остался за кушаком. Медузы сторонились своего карателя и совершенно не претендовали на близкое знакомство с ним.

— Не позволяй им заползти в тебя! — крикнул ящер, продолжая расчищать островок вокруг меня. — И не вздумай прикоснуться к глефе!

«Бдыщ! Чпок!» — лопались ожившие куски желе.

Под конец нахаш помогал сдирать их с моей кожи и одежды. Хватал, сдавливал когтистой рукой — твари лопались даже без прикосновения адаманта, а от моего спасителя противно разило дымом полыни. Но как же я была рада этому запаху, не говоря про его обладателя!

— Не залезли? — он покрутил мою голову так и этак, бесцеремонно сграбастав спутанные космы. — Ладно, потом разберёмся, пош-ш-шли, — он рывком поднял меня на ноги, раздавил сапогом снова подползшую медузу, и потащил меня следом, заставляя переходить на бег, хотя в пещере было слишком скользко для такого способа передвижения.

Но я неслась за ним следом — только голые пятки сверкали.

И не было ничего радостнее, чем ощущение чешуйчатых пальцев, сжавших моё запястье. В груди долбил барабан взбесившегося сердца, но теперь в ритме его была надежда, а не отчаяние.