Горячее лето

XXXIII

Возвращаясь из командировки, Березов должен был в большом городе сделать пересадку. Он приехал утром, и в его распоряжении было часов восемь. Он решил посмотреть город. Чаще всего останавливался возле строящихся домов и наблюдал.

Возле громадного — в квартал длиной — шестиэтажного дома, на окраинной улице, Березов лицом к лицу столкнулся с Хазаровым.

— Нежданно-негаданно… — полувопросительно сказал Березов, шагнув навстречу.

После рукопожатия Хазаров, уклоняя взгляд, торопливо пояснил, что решил навестить старых знакомых, живущих в этом городе. Оживляясь, Хазаров похвастал, что некоторые из его приятелей-однолеток стали видными строителями, а один даже профессором. Потом он увлек Березова за город, где строились дома из шлакобетонного камня, как на Степном.

Тут выяснилось, что Хазаров не зря провел время в отпуске.

— Когда я услышал — не поверил: шлакоблоки на известковой основе!

— Да как же они затвердеют? — спросил Березов.

— Вот именно! И я то же самое сперва спросил. Но видите — факт. Известь очень тонко размалывается. Кроме того…

Они долго спорили, смотрели, снова спорили.

— Это интересно. Большая экономия цемента. А если у нас попробовать? Едемте, Платон Петрович, домой, — предложил Березов.

Хазаров молчал.

— Едемте, а? Вместе. Немедля.

— Домой, так домой, — сказал Хазаров с таким видом, точно ему было совершенно безразлично: оставаться ли здесь или ехать.

Однако, зная характер Хазарова, Березов понял, что согласился тот все-таки слишком поспешно. И эта поспешность выдала его с головой.

Через день они явились на Степной с чемоданами в руках и рюкзаками за плечами. Был час разгара работ — любимое строителями утреннее время, когда солнце еще не обжигает землю отвесными лучами, а ласкает и согревает ее своим теплым взглядом.

— Платон Петрович! — воскликнул Березов, останавливаясь и опуская чемодан.

Он не был здесь около месяца.

— Вот мы и дома, — сказал он спокойнее. — А Степной меняет облик.

Вокруг было по-новому светло. Большая часть старых домов поселка оштукатурена. Молодая зелень оттеняет кремовую белизну домов, ставших тоже молодыми. Ранним утром, видно, здесь прошел дождь. На листве деревьев остались крупные, пронизанные солнцем капли. Ветерок легкими порывами смахивает их. Миг они блестят в падении и затухают на земле. Клумбы цветут гвоздикой и левкоями. Кусты пошли в рост. Среди насаждений выделяются подростки-клены, точно курчавые ребятишки, разбежавшиеся по поселку.

— Смотрите, Платон Петрович!

Березов указывал туда, где на фоне ярко-желтых полей пролегла новая улица. Десяток новых домов выстроился двумя рядами. Стекла поблескивали на солнце.

Два дома докрашивались, на двух заканчивались кровельные работы, а на двух следующих воздвигалась кирпичная кладка. Подъемные краны легко, как игрушки на нитках, вздергивали вверх проволочные сетки-контейнеры со стопками кирпичей. Секунду помедлив, как бы приготовясь к следующему движению, они разворачивались и плавно опускали груз на подмости, к ногам каменщиков.

Хазаров смотрел хмуро. На побуревшем лице и шее выступил пот. Платон Петрович так и не поставил свой большой чемодан. Гнулся под тяжестью поклажи. И не сводил глаз с поселка.

— Значит, наладили, — буркнул он себе под нос и пошел, не оглядываясь.

На строительстве Хазаров появился так же внезапно, как ушел в отпуск. Он шагал улицей, заложив руки в карманы, короткими кивками отвечая на приветствия встречных и чувствуя на себе пристальные, любопытные взгляды. Он смотрел вокруг широко открытыми глазами, хотя старался сделать вид праздно прогуливающегося человека.

Еще утром, когда Березов воскликнул: «Смотрите, Платон Петрович!» и указал вот сюда, на эти дома, Хазаров с трудом скрыл волнение. Он тогда не мог даже смотреть: солнце ли слепило или набегавшая на глаза влажная пелена.

Дома… Эти дома он весной закладывал, строил. Теперь во многих из них живут новоселы. Окна раскрыты. На подоконниках стоят цветы. Из дверей выбегают дети, вертятся возле рабочих, мостящих улицу. Те, что постарше, пытаются помогать — таскают колотые камни. Сразу видно, праздник на этой улице. Любо, должно быть, сердцу строителя.

Хазаров не мог толком разобраться в своих чувствах. Он был доволен, что дома выросли так скоро, но в душе жила острая досада.

Чем ближе он подходил к стройке, минуя заселенные дома, тем тревожнее становилось на сердце. Все перемешалось — обида, сознание своего поражения, горечь отставания. В отпуске у него хватало времени подумать. Встречаясь с прежними приятелями, внешне постаревшими, Хазаров видел, что живут они молодо. И невольно поддавался зависти.

А он?.. Его летом отпустили, фактически выгнали в «отпуск». Значит, он не нужен. Устарел. Отстал, товарищ Хазаров! Предложат тебе, брат: иди на все четыре стороны. Теперь уж — в бессрочный отпуск. А работать-хотелось до зуда в руках. Строить!

Как бы хорошо сейчас взбежать по лесам наверх, почувствовать на лице ветерок, напоенный запахами полей, поднять руками тяжелый, шершавый шлакобетонный камень.

Нельзя… Ему сейчас невозможно позволить себе такую роскошь. Он здесь наблюдатель. Посторонний человек! Просто — любопытный. Бывало, он гордо и пренебрежительно посматривал с высоты возводимой стены на таких же вот зевак, которым недоступно наслаждение строителя, под чьими руками растет новое здание.

Машины гудят, жужжат и постукивают, как на большом строительстве. Хазаров выпрямляется, выпячивает грудь, замедляет шаги, приближаясь к центру стройки.

Справа, сверху слышится ломкий знакомый голос:

— С приездом, Платон Петрович! Вопрос к вам есть серьезный. Можно?

Петр Проскурин сверкнул крупными белыми зубами.

— Карпову вопросы задавай. Я… в отпуске, — буркнул Хазаров.

Может быть, и не долетели до каменщика его слова, но парень понял и замолчал.

«Никто не бежит навстречу. Все заняты», — горько подумал Платон Петрович. И словно в ответ своим мыслям он увидел спешащего от экскаватора Карпова. «Рад? Притворяется!» — мелькнуло в голове Хазарова, и он резко свернул в сторону. Карпов догнал его.

— Приветствую, Платон Петрович!

Хазаров смотрел на протянутую руку, а не в лицо. Он осторожно положил свою широкую ладонь в ладонь Карпова, точно от рукопожатия ожидал подвоха.

— Слышал, кое-что интересное привезли, Платон Петрович, — сказал Владимир, с тревогой замечая, что молчание сразу становится тягостным.

— Слухи… Уже пошли слухи…

— Мне Березов рассказывал, — продолжал Карпов, опасаясь, что разговор может окончиться двумя фразами. — Но…

— Сомневаетесь? Ну что же… Там тоже сомневались.

— Может быть, пройдем в конторку?

— Нет, — поспешно и резко ответил, как отрубил, Хазаров.

— Ну, все равно — здесь.

Платон Петрович не сдвинулся с места и не сделал ни одного жеста в продолжение всего разговора. Почувствовав, что Карпов искренне заинтересован, он сухо и коротко изложил существо новинки. Потом, оглядевшись вокруг, спросил:

— Вы сами… Все сами?

— Все вместе, коллективно.

— Понятно, — неопределенно сказал Хазаров. Беседа оборвалась.

…На другой день Хазаров пошел в стройуправление. Встречаться с Боровым или Ивянским, пославшими его в разгаре строительного сезона в «отпуск», не хотелось.

Начальник технического отдела говорил с ним без энтузиазма. На предложение — попробовать применить бесцементные шлаковые камни — он отозвался неопределенно: не лишено, дескать, интереса, но — очень сомнительно… Платон Петрович вышел от него обескураженный. «Не доверяют, — думал он, вздыхая. — Осилю сам. Обязательно. Силенка есть. Докажу! Рановато Хазарова в расход списывать».

Хазаров жил тяжелой, двойной жизнью. Идея увлекла его. Она ободряла, поднимала дух. А все остальное было горьким, как полынь.

На строительство домов он теперь приходил только-вечерами. Появляться днем было невмоготу. Ему все-таки не хотелось сразу сдаваться. «Надо еще посмотреть, в какую копейку влетит государству эта конвейерная роскошь», — думал он и шел в свою одинокую комнату считать. Цифры неизменно восставали против него. Тогда он начинал придираться к качеству, кропотливо выискивал изъяны в кладке и штукатурке, пока не убеждался, что строят лучше, чем прежде, а отделка квартир просто добротна.

А Карпов ходит на стройке спокойный, уверенный. У него десятки новых планов. И, должно быть, нет ни одного такого, которого он не мог бы осуществить.

Однажды Березов свел Хазарова с Мироненко. Секретарь живо допытывался о тонкостях привезенной Хазаровым новости. Потом попросил подготовить доклад к совещанию инженерно-технических работников стройуправления.

— По-видимому, следует поставить эксперимент, испытать стенку на прочность и устойчивость, проверить ее теплоизоляционные свойства, — заметил Мироненко.

— Хорошо бы! — воскликнул Хазаров. — Для сложного опыта у нас знающих людей нет.

— А Карпов? — Мироненко смотрел на собеседника так, как будто он назвал самую обыкновенную, безобидную фамилию. — Нельзя ли его позвать сюда?

Хазарова покоробило. Он никак не ожидал такого поворота. Снова в его жизнь вторгнется этот человек. Нет, это невозможно.

Хазаров хотел возразить, но язык не поворачивался. Уж очень прямо смотрел ему в глаза Мироненко. Ни капли фальши не слышно в его голосе.

Мироненко встретил Карпова словами:

— Платону Петровичу необходимо провести опыты со стенкой нового типа. Он просит вас помочь.

Хазаров сделал неопределенный жест, точно защищался от удара или вытирал со лба пот.

— У меня возражений нет, — сказал Карпов.