Горячее лето

IV

Утром Владимир встал с головной болью. Сон был беспокойным… Всю ночь Мироненко отчитывал его. Рядом появлялась тонкая блондинка с темными бровями, ласково улыбалась, за улыбкой чудилась насмешка: «Попало на орехи? Давай лучше парки строить!» Потом ее образ заслонялся другим: глаза пронзительные, лицо бледное, все в слезах. И приглушенный голос: — «Зачем ты уезжаешь от меня? Хочешь, я буду тебе Дамой с собачкой?»

Вспоминая слово за словом вчерашний разговор в парткоме, Владимир все более убеждался, что вел себя скверно, что скомпрометировал себя в глазах секретаря. Растирая тело мокрым полотенцем, он вслух повторил: «Неужели не задумывались, инженер?»

Из дома он вышел с болезненным ощущением слабости во всем теле. Брезжил сырой, сумрачный рассвет. На востоке над заводом слабо проступали бледные пятна — поднимавшееся солнце не в силах было пробиться лучами сквозь толщу тяжелых туч. Поселок выглядел серым и скучным. Шлакоблочные дома, выстроенные во время войны, не штукатурены.

Возле будущего дама номер двадцать Карпов нашел только одного Егорова. Бригадир смотрел невесело.

— Владимир Николаевич, раствору нет, — сказал Егоров.

Так начинается каждый день. Чего-нибудь обязательно нет. Сразу встает какая-нибудь проблема, совсем не технического порядка, требующая немедленного разрешения. Надо куда-нибудь бежать, с кем-нибудь спорить, доказывать, убеждать.

— Здравствуйте, Егоров.

— Раствору… — снова начал тот.

— Хорошо, — прервал его Карпов.

Егоров определил, что инженер сегодня ее в духе. Они молча пошли вдоль начатой стены. Потом Карпов остановился, спросил:

— Скажите, Егоров, не скучно вот так жить — изо дня в день? Не досадно?

— В каком смысле?

— Люди к празднику готовятся, к Первомаю, а вы… а мы… На заводе бывали? Напряженно, стремительно там живут люди.

— Завидую. Но в нашем деле так нельзя.

— Почему?

— Наше дело особое, трудное. Там другой оборот: машины, организация, размах. Есть где развернуться. А у нас, сами видите, строительство мелкое, рабочие — молодняк, опыта никакого. Глядите, как бьется Платон Петрович. Порядок не установился.

— Порядок сам не установится.

— Так-то оно так. Только тут большого порядка и ожидать нельзя. На что уж силен наш хозяин, да и ему трудно.

Егоров вздохнул, погладил черную, аккуратно, в кружок подстриженную бороду, надвинул на глаза картуз и отошел. Вид у него был не то чтобы виноватый, а такой, словно он наговорил лишнего.

Карпов следил, как подходит народ, как люди сначала берутся за подготовительные операции. На это уходят минуты и часы. «Неужели так и потянется эта медлительная, как ожидание, жизнь? С ума можно сойти».

Отдав нужные распоряжения, Владимир зашагал в направлении конторы Хазарова.

«Не каждому выпадет такое счастье, — почти со злобой думал он. — Типичная демагогия».

Контора перегородкой делилась на две комнаты. В первой проходной, сидел Семкин, человек лет пятидесяти, с желтоватым вытянутым лицом, с острой лысиной, окруженной неровно поседевшими, словно выцветшими, волосами. Это — управляющий делами при начальнике стройучастка. Среди рабочих он носил кличку старшего писаря.

— Платон Петрович не принимает, — заявил Семкин.

— У меня важное, срочное дело.

— День-деньской у всех важные и неотложные. Вы уже должны знать, товарищ, что начальник обычно в конторе не принимает. Выйдет на строительство, тогда говорите сколько угодно.

Карпов хотел без дальнейших объяснений пройти к Хазарову, однако Семкин преградил ему дорогу. Карпов осторожно, но сильно отстранил его, сдерживая гнев. Странная обстановка!

— Простите, ворвался к вам, Платон Петрович, во внеурочное время.

— Что за причина? — оторвал глаза от бумаг Хазаров. — Гвоздей нет? Пиломатериалов, цемента? Знаю. Все знаю.

Утром Семкин сказал ему, что Карпов был в парткоме. «Ха, спортсмен, романтик, — подумал Хазаров. — Кишка тонка: с жалоб дело начинает. Малокровный, видно».

Какое-то неприятное чувство, робость и злость вместе, заставило Владимира помедлить под тяжелым взглядом начальника.

— Ну? — нетерпеливо спросил тот.

— Я к вам с просьбой. Даже с предложением.

— Ну?

— Надо централизовать приготовление раствора для кладки.

— Гм-м… Надо, говорите?

— Обязательно.

Замолчали. Начальник размашисто писал резолюцию на каком-то заявлении. Карпов понимал, что он подбирает возражение.

— Надо, — сказал начальник и взялся за другую бумагу.

Что это — согласие? Или намек: разговор окончен? Карпов стоял и ждал.

— Все? — спросил Хазаров жестко.

— Нет! — в тон ему ответил Карпов, не обнаруживая желания уходить. — Растворомешалки у нас есть, стоят без движения.

— Хорошо-с. Давайте прикинем практически. Во-первых, для обслуживания нужны люди. И знающие люди. Все-таки — механизм. Так?

— А во-вторых?

— Во-вторых… Во-вторых, как вы, товарищ молодой специалист, представляете себе транспортировку раствора? При нашей бедности.

— Я возьмусь за мешалки. Знаком. А транспорт…

— Знаком… До чего легкое слово! Я, например, знаком с хлебопечением и чугунолитейным производством.

— Я коротко знаком, Платон Петрович.

— Просил бы вас говорить «знаю», если к тому есть основания.

— Знаю, — тихо и раздельно сказал Карпов. Минутная робость исчезла и уступила место злой решимости.

— Дельно. А транспортировку раствора вы тоже на себя примете? Было бы у меня полдесятка машин, возил бы я раствор прямо с бетонного завода, что на трубопрокатном. И дело с концом. — Его раздражение поднималось, как тесто на дрожжах. — Надо, надо! Без вас знаю, что надо…

— Надо, а не хотите? — спросил Владимир, припоминая первую встречу с ним. — Можно поинтересоваться — почему?

Хазаров широким жестом отодвинул бумаги и уставился на собеседника. Он находил, что этот юноша заходит слишком далеко. Настаивает, чуть ли не требует! Срезать его, как школьника на экзамене, чтобы больше не совался, куда не следует. Ему ли, с его двухнедельным «стажем», учить Хазарова, повидавшего на своем веку не одну стройку!

— Можно поинтересоваться, пожалуйста… Потому что ваша «идея» просто-напросто недоносок, плод воображения, а не деловая мысль. Вы не подумали, что строительство у нас малоэтажное. Вы не подумали, мой юный друг, что это мероприятие вызовет к жизни целое хозяйство, поведет к непроизводительным, паразитическим расходам. Вы ни о чем не подумали! Повторяю, будут автомашины — все само собой решится. И знаете, товарищ молодой специалист… давайте условимся, кто кого учить будет: вы меня или я вас?

— Мы с вами должны решать, Платон Петрович, — смиряя себя, наружно спокойно произнес Владимир.

— Позвольте-с, я не намерен спорить!

— Отчего же, когда полезно.

— С вами я не намерен спорить! — вскипел Хазаров, делая ударение на первом слове.

— Воля ваша, — перебил его Карпов, чувствуя напряжение, какое испытывал бывало перед боем на франте. — Ваша воля, товарищ Хазаров!

— Воля моя. Вы все на свете перепутали, юный строитель! — кричал начальник. — У нас мелкие объекты! Овчинка выделки не стоит. Механизация — не самоцель. Мне рентабельность нужна! Да и силовой электропроводки на поселке нет.

Карпов махнул рукой и вышел. Даже на улицу доносился могучий бас разбушевавшегося Хазарова.

«Пожалуй, перехватил на первый раз, — размышлял, остывая, Карпов. — Хазаров знает и верит. Он чувствует, что и как надо. Уж лучше этот крутой кипяток, чем кислая правильность Мироненко».

Возвращаясь на стройку, Карпов увидел возле одного из домов с лавой стороны улицы фанерный щит, прибитый к двум свежеоструганным кольям. На щите крупно было (написано обязательство бригады каменщиков Костюка. Внизу приписка: вызываем бригаду Егорова.

«Рука Березова, профорга. Выстрел в белый свет. Требуют соревнования — вот оно, пожалуйста, — с холодной иронией подумал Карпов. — Форма торжествует»…

Костюк работал на кладке. Ветер путался в черных густых волосах, этого очень смуглого, высокого человека. Временами Костюк резким поворотом головы откидывал волосы, продолжая безостановочно укладывать шлакобетонные камни.

В чертах Костюка было что-то неуловимо восточное. Должно быть, такое впечатление создавали глаза — черные, мрачноватые. Лет ему, вероятно, около тридцати.

— Не скучаете? — спросил Карпов, кивая, как старому знакомому, превозмогая свое скверное настроение. — На Степном не скучно?

Костюк пожал плечами:

— С завода сюда перевели. Какая разница — где работать.

Карпов глазами указал на фанерный щит.

— Это Березов за нас сочинил, — сказал Костюк равнодушно.

Он поднял камень, словно любуясь им. Часть камня, косо срезанная падающим из-за плеча каменщика солнечным лучом, слегка голубела, а другая была темно-серой, матовой. Точно рассчитанным, коротким движением он положил на стенку шлакоблок и слегка придавил его сверху. Потом посмотрел на Карпова.

«Рисуется? — подумал тот. — А ловок. Хазаровской, видать, хватки человек».