Горящий рукав (Проза жизни)

ТЫ НИКОГО НЕ ОБМАНЕШЬ

Блеск формы, набор небывалых рифм — все это очаровывает, но ненадолго. Душа, которая летит к нам на крыльях рифмы, — вот что интересней всего. И если эта душа щедра, широка, нежна — поэта полюбят все, не только специалисты по поэзии. Можно объяснять свою непопулярность плохими временами, интригами врагов, происками реакции, но чаще всего нечитаемость автора объясняется тем, что у него нет души. А может, и есть, но в стихах ее нет. Порой, пообщавшись с автором, жалующимся на интриги, невезуху, литературную мафию, и познав его скудную, злобную душу, хочется сказать ему вслух: «Ну а чего же ты хочешь? Ты никого не обманешь! Ты получаешь ровно столько, сколько отдаешь. Ты хочешь, чтобы тебе помогали. А ты кому-нибудь помог? Разволновался хоть раз из-за кого-то, кроме себя? Тебя полюбят, как только увидят твою нежность. Есть она?»

И тщетны попытки молодых обогнать кумиров — до тех пор, пока они не раскроют своего сердца, не вырастят души. Попытки обойтись без этого, достичь популярности путем частых назойливых презентаций, созданием небывалых, но абсолютно картонных теорий и жанров, участием в модных проектах — все это приведет разве что к популярности среди таких же, как ты, — но отнюдь не к читательской любви. А между тем таким именно путем пытается сейчас «расти» наша молодежь, и, кроме ощущения треска и суеты ничего не остается. «Старики подмяли нас, заняли слишком много места...» Да просто у них есть душа, а ваши души никому пока не видны, и никакие «проекты» тут ничего не изменят.

Вспоминаю писательский круиз по суровой Балтике. Под мокрым снегом я грустно гулял по верхней палубе. Ну и зачем ты здесь? Кому ты нужен? Вдруг я увидел, что с дальнего конца огромной палубы бежит человек. Когда он подбежал, я увидел, что это Александр Кушнер. Он снял шапку. С головы валил пар.

— Ну где ж ты пропадаешь? — с отчаянием произнес он. — Я тебя по всему пароходу ищу! Я там с одним шведом разговорился — он хочет пообщаться с тобой!

Я не помню, что было потом, не помню особого энтузиазма шведа, к которому Саша меня привел. Но всегда буду помнить Сашино волнение, азарт, его страстное желание помочь своему коллеге, не жалея сил. Кто-то другой, более молодой, стал бы так бегать в качку по кораблю? Да ни за что на свете! Другие так не волнуются — поэтому их скучно читать.

Однажды мы с Александром Кушнером и одним молодым поэтом «новой волны» гуляли по Вашингтону. Прогулка была не из легких. Такой жары, духоты я не помнил! И маршрут был не совсем прост. Но после того как мы три дня куксились на абсолютно нелепой конференции, где явно были никому не нужны, я решил взять на себя ответственность и развлечь коллег. С моим убогим английским я, как сумел, расспросил портье, как нам добраться до Джорджтауна. Это, как я слыхал, уютный, сельский, богемный пригород скучного и стандартного Вашингтона. И я думал, что, если мы туда попадем, станем веселее. Но сначала надо было доехать на неказистом метро, напоминающем шахту, до станции Лягушачье болото (название это вызвало презрительную усмешку нашего молодого коллеги — но я-то чем виноват?). Но самое неприятное началось, когда мы на это «болото» вылезли. Улицы расходились веером. И по какой именно нам попасть в Джорджтаун, никто из прохожих не знал... или ленились объяснять? Все улицы были абсолютно одинаковы, мы доходили до конца одной из них, возвращались, и я призывал моих спутников пойти по следующей. Население в этом райончике было не богемным, а скорее бомжовым. И о том, что мы приближаемся к сказочному Джорджтауну, не свидетельствовало ничего. Александр с самого начала оценил рисковость моего предложения, но, однако, пошел. Он знал, что, если его товарищ хочет сделать что-то хорошее, пусть даже нелепое, надо это поддержать, иначе добрые порывы вообще исчезнут. И теперь он терпел и, стойко улыбаясь, шел со мной по очередной душной, нескончаемой улице.

И хотя шансов найти благословленный Джорджтаун становилось все меньше, ни слова упрека не сошло с его уст.

Зато уж наш молодой друг «оттягивался по полной»! Он презирал мой риск с самого начала и пошел лишь для того, чтобы снисходительно комментировать мою глупость — чувствуя себя при этом «наверху». Вот обычный их стиль! Что же может из этого вырасти? Даже если бы мы не нашли Джорджтаун — бессмысленным этот поход я бы не назвал. Тут совсем уж наглядно проступило — кто будет всегда любим читателями и за что, а кто — ни за что и никогда.

— Ну вот... только еще две улицы осталось. Попробуем? — в поту и отчаянии предлагал я.

— Давай, конечно! — стойко отвечал Александр.

— Вы разве не понимаете, Александр Семенович, Попов сочиняет свой очередной абсурдистский рассказ, с нашим участием! — язвительно комментировал ситуацию наш юный друг. И он был прав. Вот я и пишу.

Не вышло! Джорджтаун все-таки был! И мы вышли к нему! Речная свежесть после каменной раскаленной духоты, сельские уютные домики, увитые плющом. Глоток свежести, как в стихе Александра Кушнера. И где-то тут жил кумир нашей жизни Василий Аксенов... Все неспроста!

После прогулки по Джорджтауну наш юный друг снисходительно подобрел. Но хватит ли ему души для того, чтобы его полюбили когда-то, как любят Кушнера? Ох, вряд ли. Сколько ни изобретай новые направления и рифмы — ты никого не обманешь!