Горящий рукав (Проза жизни)

КРАСАВИЦА И ВЕРБЛЮД

Есть такой старый анекдот. Путник пробирается через пустыню, изнемогая. Изнемогает он не столько без воды, сколько без женщины. Такой путник. Но женщин там не видать. Взобравшись на очередной бархан, он в очередной раз никакой женщины, даже самой захудалой, не видит — стоит лишь облезлый старый верблюд. Но путник уже и на это согласен — пытается пристроиться к верблюду, но животное тут же отходит. Он опять доползает до верблюда, пытается овладеть им — но тот снова равнодушно отходит! Он настигает его в третий раз — и в третий раз верблюд удаляется, абсолютно равнодушный к его страсти! Путник в отчаянии. Вдруг сзади кто-то кладет руку на плечо. Он оборачивается — и с досадой видит обнаженную женщину. «Путник! Скажи мне, что хочешь ты, — я исполню любое твое желание!» «Подержи верблюда, дура!» — орет он.

Жизнь устроена так, что постепенно охота на женщин сменяется охотой на верблюдов. Верблюды важней. И держатся значительней. Горделивей! Их скорбная осанка сразу наводит на мысли о долге, служении, гражданском сознании. Что — женщина? Лишь красота — и страсть. В дни, когда Отечество в очередной раз в опасности, разве достойно думать о них? А верблюд своим размеренным шагом приведет нас туда, куда следует, где нам плохо, безводно, но зато мы исполним свой долг — долг перед верблюдом!

В юности я умел с этим управляться, за верблюдами различал и красавиц и не путал одно с другим. Умел отстать от толпы, догоняющей верблюда, и спросить у красавицы, как зовут. При этом меня считали недотепой. Такого верблюда удалось догнать!.. а меня опять не оказалось в списке участников. Я втайне был горд, особенно тем, что удавалось числиться несмышленышем, не добившимся ничего. У меня был свой счет — но тайный, и я был доволен вполне... Не поймите меня слишком узко.

Однажды меня пригласили на какую-то московскую конференцию, где раздавали какие-то даже знаки отличия... и где я мог наконец отличиться. «Настигший верблюда»! Гордый силуэт, выполненный из серебра, из золота, а лучший — из платины! И я открыл уже рот, чтобы тут же отказаться от этого, — даже исполненный из шоколада, был мне этот знак ни к чему! На хрен мне это нужно! Мне в эти дни, наоборот, надо ехать в Москву, забрать книгу из издательства и, любуясь ею, отвести штук сто в Петербург. Как же я могу совместить это с ненужной поездкой в Москву на ту же конференцию?! Или — могу?

С вокзала, отчасти еще во сне, я увлечен был толпой на конференцию и просидел там тупо полдня. Меня даже выбрали в счетную комиссию! Огромный успех — тем более для новичка, который только лишь сообразил принять в этом участие!

Опомнился я лишь в перерыв. Мы выбрались из Дворца заседаний и стояли, бодро разговаривая, на скругленном углу. Главное — распределение знаков отличия должно было произойти как раз после перерыва — и мне было доверено счесть, сколько голосов соберут главные претенденты!

«Ну... пошел!» — скомандовал себе я. Было непросто. Удалиться от толпы просто так — значило обрести репутацию отщепенца навсегда... а может быть, мне еще раз понадобится это дело? И я, сделав успокаивающий жест, перешел перекресток наискосок — в местный универмаг, выполненный, как и наш Дворец заседаний, в стиле конструктивизма. Это не было дезертирством — интересоваться промтоварами в те года было допустимо, не вызывало отторжения. Но второй каскад был исполнен мной в сугубо индивидуальной манере. Реакция была, но опять же, что самое главное, не враждебная, скорей снисходительно-добродушная: «От этого что еще ждать?» Я вышел из универмага, сосредоточенно записывая что-то в блокнот, и, как бы забыв о коллегах и заседании, медленно удалялся... главное — я и действительно забыл о них, что помогло мне быть абсолютно естественным. Публика веселилась. «Этот Попов!.. спорим — даже забыл, в каком городе он сейчас находится!» — «Да что там! В какой стране!» — «На какой планете!» Народ ликовал! Им-то достанутся значки с верблюдом, а «этому» нет! Заблудившись, я шел точно на цель — а они ликовали, хотя их значки с той поры давно уже заржавели, оказавшись вовсе не из платины, — а книга моя, «случайно привезенная» тогда из издательства, и сейчас жива! Слухи о моей непрактичности усиленно мной поддерживались: пусть считают меня самым худшим в мире охотником за верблюдами, меня это устраивает! Не будут бояться!

А «красавиц», приносящих истинное и глубокое удовлетворение, давно за верблюдами перестали замечать, и я этим пользуюсь! «Двойная игра» требует конспирации, тщательно скрываемых правил. Но уже настала пора некоторые из них рассекретить. Благодаря им я дожил до своих лет, не изменив себе и занимаясь только любимым делом. Тайные правила никто не видит, их «не бомбят», тебя не преследуют, не ломают через колено, ты никому не конкурент. На «общей поверхности» ты только жалкий отросток, неумеха, худший из лучших... Иногда, для подтверждения моей низкой репутации, я даже «выхожу на верблюдов», потешить всех... А все мое ликование — внутри! И некоторые свои тайные правила рискну все же открыть.

Первое: держать несчастья отдельно! Если, скажем, тебе надо перейти улицу от одного несчастья к другому — за время перехода улицы ты обязан возродиться полностью. И войти ко второму несчастью таким бодрым, словно ты с пляжа и никакого несчастья пока не знал. Тогда хватит сил. Чаще всего несчастья и не связаны между собой — и дать им соединиться, замкнуть кольцо — смертельная ошибка.

Понимаю, что появиться с улыбкой через минуту после того, как ты был раздавлен, несчастен, — как-то не по-нашему: это покажется бессердечием, прежде всего по отношению к самому себе... Поэтому я и держал это правило в тайне; в первом месте не говорил, куда я иду, во втором — откуда пришел. Пусть все думают, что мне легко — хотя бы, по крайней мере, вдвое против того, что мне положено. Я и сам в это поверю.

И уж точно несчастья надо держать отдельно от счастья! Иначе вместо черной и белой краски получится бурая.

Холодность? Эгоизм? Расчет? Цинизм? Самозащита. Но — вода камень точит. Как-то незаметно притворство стало привычным, потом — и главным. И я уже притворялся, и даже врал себе, что «охочусь за женщинами», перейдя на верблюдов!

Вот я сижу у себя дома за столом. Сердце колотится. Только что мне позвонил Миша Ю. и сказал, что пункт 14-г в составленном мной Большом Уставе Малой Ассоциации Союзов никуда не годится. Как же так? Мне накануне же звонил Толя 3. и говорил, что четырнадцатый хорош, а плох двенадцатый. Кто же прав? О том, что прав я и оба пункта хороши, я уже не думаю. Я звоню Толе 3., чтобы он подтвердил мне, что хотя бы четырнадцатый хорош (двенадцатый... четырнадцатый... Номера верблюдов!). Жена Толи 3. говорит мне в телефон, что Толя только что вышел в булочную, и вернется буквально через пять минут, и сразу позвонит. Я мечусь по комнате, нетерпеливо гляжу на часы. Когда же?! Кровь старого охотника бурлит... Охотника на кого? Как долго тянутся эти минуты! О! Уже и шестая пошла! Жена не передала Толе? Он сам не захотел мне звонить почему-то? Кровь стучит в голове. Пошла седьмая минута! Самому позвонить? Гигантским усилием воли удерживаю я дрожащую руку, потянувшуюся к трубке. Позвонить вторично в течение десяти минут — значит, полностью унизить себя. Слава богу — настолько я еще соображаю!.. Или позвонить? Рука безвольно тянется к трубке, и тут — о счастье! — звонок! Все же любит меня Толя 3., не совсем я еще потерян! Хватаю трубку. «Да-да!» И — с недоумением отодвигаю ее от уха. Вместо ожидаемой радости что-то совсем другое, непонятное! Женщина (?!), к тому же с иностранным акцентом (?!!), сбивчиво говорит, что она переводчица из Хорватии, хочет перевести мою книгу и просит сказать мои условия... Какая-то чушь! При чем здесь Хорватия, когда я жду, что мне скажут про 14-й пункт?

— Извините, — говорю я. — Не могу сейчас с вами разговаривать — жду важного звонка!

И кидаю трубку. И тут же хватаю ее. Но в ней лишь гудки! Что я наделал? Упустил красавицу! Совсем задергался, забыл, для чего живу!.. А верблюд так и не позвонил.