Гротенберг. Песнь старого города

6.1

Интермедия

Гротенберг. Десять лет назад

Утро было чудесным. Осеннее солнце словно ласкало щёку, едва-едва согревая. Я открыл глаза, и оттянул в сторону пыльную штору, подставляя лицо солнцу целиком. После затяжных дождей видеть бледный солнечный диск в небе — благо. Слабое тепло, похоже, будило своим видом робкие надежды в этом городе — такие же слабые и бесперспективные. Никогда горы солнце не грело так, как южные города, купающиеся в золотом свете. Наверное, я мыслил, как пессимист, но жизнь уж слишком часто ломала мои надежды, чтобы я думал об этом не больше, чем о не стоящей такого внимания мелочи.

Такое странное состояние. Ни хорошее, не плохое. Внутренняя гармония, словно мир за пределами небольшой комнатушки попросту не существует. Только вот эти мгновения не могли длиться вечно. Вот и сейчас, облако скрыло солнце, и я подумал — пора вставать. Этот день уже распланирован за меня, а я не люблю уклоняться от обязанностей.

Пока я приводил себя в порядок, в дверь комнаты раздался осторожный стук.

— Семи?

Это Элиза. Она сама для меня походила на тот самый редкий луч солнца в пасмурную погоду. Пожалуй, даже лучше, чем луч солнца, это был свет, какой он есть для меня. Тот, что ведет тебя за собой и не дает упасть во мрак отчаяния и безысходности.

— Входи. — Как раз я откинул одеяло, стряхнув с него частицы пыли, и накрыл постель. Шустро заправил всё, как следует, когда дверь, наконец, открылась. Она всегда выдерживала некоторую паузу, прежде чем войти.

Девочка тут же, оценив обстановку, махнула в сторону выхода, и я последовал за ней. Она не любила тратить слова на пустяки. С кухни уже чувствовался запах каши, и малинового варенья. Сама малина для этого города была редкостью, но отец иной раз старался нас побаловать чем-то привезённым из своих путешествий. Например, диковинными фруктами с юга, или чем-то полезным: технологиями из продвинутых городов, что там считались уже нормой. Например, у нас всё ещё пистоли были оружием редким, для дворян, и, вероятно, элитной стражи, тогда как остальные всё ещё были вынуждены пользоваться арбалетами. В магических странах были в ходу зачарованные предметы, однако что там, а уж тем более, здесь, они были слишком дороги. Вот обереги были в ходу и здесь, и там. Даже материалы и символика была схожей.

В беззаботном детстве каждое возвращение отца было сродни маленькому празднику. Только вот, когда ты с возрастом понимаешь опасности моря, то начинаешь с опаской ходить к портовым рабочим, чтоб понять: всё ли будет хорошо с ним? Обойдётся ли на этот раз, смилуется ли море, не разверзнется ли пучина?

В душе кольнуло.

Вспомнилась недавняя ссора с отцом, по поводу моей работы. Я умылся холодной водой, всполоснув до кучи ещё и голову. Ссоры, как обычно последние несколько месяцев, касались исключительно моего места работы. Подрабатывал я вышибалой в пабе. Массы телесной на это у меня особой не было, зато ловкости — хоть отбавляй, да и пьянчужки особого сопротивления не оказывали. Они пытались, но их движения редко когда были расчётливыми, и поэтому многих легко было подловить на простой подножке! Тогда они кубарем падали вниз, а пока нелепо пытались встать, я успевал их вышвырнуть за порог.

Плохо то, что это была фикция. Да, я подрабатывал там. Только вот основная деятельность была намного... преступнее. Наёмничья работа в криминальном мире ценилась не меньше, чем хорошие бойцы в банде, или ловкие воришки. Благо убийствами промышляли мы мало. Диор в целом цеплялся за мораль, и потому без доказательств, что человек действительно — вот что б клятвой пред всеми божествами! — заслуживал смерти, за такие дела не брался. Если уж говорить честно, такие спорные делишки мог прихватить кто-то из нас, и я с Сиолой частенько выполняли такие, «черные» заказы.

Дело то было лишь в том, что об этой работе почти никто не знал. Отец тоже не знал, но догадывался. Конечно, пока он уходит в море, моему промыслу ничего не грозило. Через пару дней он отбывает снова, а Диор обещал сегодня, что мы обсудим новенькую работу. Новенькую, но, что главное, очень дорого стоящую работу. Отчасти меня такие заказы пугали. То ли клиент слишком спешил, то ли это было тем ещё дерьмом, а не заказом, но, что ещё хуже, это могут быть те деньги, которые никто платить не собирается.

Нет, кидать тебя тоже в принципе не посмеют (хотя и такие прецеденты были, правда, заканчивались они плохо для заказчика). А вот убить после исполнения — вполне. Это вот кажется очень даже вероятным. Во-первых, с такими заказами мы сталкивались не раз. Во-вторых, предварительной информации во всех таких случаях было минимум, прямо как сейчас. И это сильно тревожило.

— Сэми, — Элиза забралась ко мне на коленки. Рост, несмотря на возраст, у неё был ещё маленький, и вытягиваться, как будто бы она не собиралась. Поэтому свободно умещалась у меня на коленях, как на скамье, и наслаждалась моей компанией, — а нам госпожа Тонна вчера рассказывала о божествах-покровителях. Интересно, а почему их именно столько, а не, скажем, больше, или меньше... это же странно, да?

— Почему же? — Удивился я. Ох, уж эти детские вопросики!

— Потому что они будто бы не охватывают всего, из чего состоит жизнь. — После она нахмурилась, словно о чём-то дискутируя сама с собой, и решительно сползла с моих колен, умчавшись в комнату. Я отпил чай, и смиренно её ждал. Она примчалась с тетрадкой, и вложенной в неё картой. Её я знал. В неё она записывала всё, что её интересовало в занятиях. Конечно, по сути своей никто не навязывал оккультные знания ученикам. Однако все прекрасно понимали, что Гротенберг связан с мистикой и ритуалами настолько же тесно, как столица Эйригаллы с магией.

Не то чтобы я не верил в магию. Просто я не верил в религиозную муть, подвигаемую нашим духовенством. Возможно, это было подростковое бунтарство, или просто желание идти наперекор всему, что в тебя усиленно пытаются впихивать, но я чувствовал себя не в своей тарелке.

Элиза подёргала меня за рукав.

— Вот смотри... нам рассказывали о Культе Пяти, и о пути их возвышения, доступные лишь избранным. — Я кивнул. — Но в Песне говорится о том, что каждый из них уже знал о том, что им уготовано стать божеством... — тут она глубоко вдохнула, как-то опечаленно. — Вот почему из них никто не отвечает за добро? Киран несет правосудие совсем не по-доброму. Не исправляет людей, а просто судит за грехи. Почему? Люди же достойны искупления, а лучшие из нас — просвещения. Жрицы стирают колени в кровь от многочасовых молитв им, но какой смысл в этом? — Она пыталась найти ответ в моих глазах, но что я мог ей ответить? Все эти правильные вопросы, по существу. Не имели положительного ответа. Я не мог ей ничего сказать. Только разводить руками в немом недоумении.

Она это поняла. Опустила скорбно голову, и тяжело вздохнула. А потом, тихо добавила:

— Говорят, что к оккультным курсам ещё добавят и обучение символикам божеств. Может, даже расскажут то, о чем знают жрицы. Лучших будут готовить к службам наравне с ними... — Элиза отвела взгляд, закрывая тетрадь.

У меня внутри всё похолодело. В самых сложных ритуалах участвовали избранные дети, и они принимали центральное участие в действии. И, что самое ужасное, не все из них выносили тяготы ритуала. Мало кто доживал до звания жрицы. Словно подтверждая мои опасения, она тяжело вздохнула, и продолжила.

— Сестра Оливия говорит, что у меня хорошие способности, и тонкая связь с потусторонним миром. — Она сжала тетрадь своими маленькими ручками, и покачала головой. — Но я ведь не хочу идти в жрицы! Я хочу, как папа, увидеть мир. Не хочу всю жизнь провести в келье, и смотреть в лицо богам с таким... таким... не знаю, так, как смотрят сестры в церкви. Они ведь совсем как каменные статуи! — Снова вскинула голову, и встретилась со мной взглядом. Умоляющим взглядом.

Я осторожно погладил её по голове, успокаивая.

— Помнишь, мы говорили, что я могу заработать много-много денег, и увезти тебя из Гротенберга? — Я подбирал слова. — Диор говорит, что появился клиент, который нам обещает золотые горы за работу. Если это так, то я смогу нас увезти. Показать весь Торок, пройти к великому ледяному озеру, проехать на юг, до Райских Садов. Отец... не был против, чтобы ты узнала мир. Знаешь, сейчас такие времена, времена перемен, и лучше их переждать в Предгорье. Кое-кто уже уехал туда.

Элиза внимала всем своим видом, ловя каждое слово. Я видел рождающуюся в её глазах надежду, и улыбнулся. Она ещё даже не спросила, но я понимал, что она хочет спросить.

— Только сначала надо будет выполнить работу, и тогда мы уедем из города.

На самом деле, мне искренне хотелось верить в успех нашего дела. И в сумму, которую нам обещали заплатить. В то, что она действительно существует. Какие бы тревожные предчувствия меня не посещали, но деньги есть деньги. Пока отца не было дома, обеспечение дохода было целиком делом моим, а некогда, и моего старшего брата, да упокой Ориел его дух, и даруй муки душам его убийц.

День должен был начаться просто и обыденно.

Небольшая разминка для поддержания формы, завтрак в кругу семьи, встреча с моими друзьями, чтобы обсудить контракты. Разве что весь этот график уже с утра пошёл не по плану. Нет, завтрак с Элизой мне был только в радость. У нас последние два месяца так редко получалось встретить утро вместе. Внезапно духовенство решило сдвинуть приход в школу детворы на час раньше, а большинство моих заказов всё равно приходилось на ночь, и мы с сестрёнкой не пересекались. Пару дней в неделю теперь приходилось «скучать» в одиночестве, находясь дома, но и тут не всё было гладко. Если не работаешь… кхм, допустим «по призванию», то работай вышибалой. То в ночь, то в день. И каждый раз — не в то время, когда этого хотелось бы.

Я как раз направлялся к выходу, проверяя, всё ли моё оружие с собой. Город такой, где без меча, ну или хотя бы кинжала, лучше на улицах не появляться. Бандам что день, что ночь, особенно молодым и борзым — могут покалечить и не заметить. Да, днем набежит стража, поднимет шум, но он и быстро уляжется, ведь какой смысл в расследовании дела, если уже есть просто тело? Ну, да, родных оповестят с совершенно каменным лицом, что «нашли ещё тёпленького мертвеца в переулке», и всё. Если ты не аристократ или хотя бы уважаемый торговец, то плевать всем будет на твоих убийц. «Это же банда» — скажет стражник, и пожмёт плечами, — «он ведь уж мёртв, и подозреваемых слишком много, а мы ещё живые, и на тот свет не рвёмся».

Если ты в банде, то, конечно же, такого не спустят. Только вот, опять же, к стражникам никто не побежит. Сами возьмутся, сами найдут, и, скорее всего, поймают и убьют. Желательно — показательно для друзей виновных, а значит, как можно изощрённее. Одни начинали после такого мстить, и в такие дни лучше в точку кипения не соваться (так считала и стража), другие, наоборот, смирялись, третьи, кому Кодекс не позволял — но это старейшие банды, которые граничили скорее с полулегальными предпринимателями — игнорировали. А если уж доводили их, то от провокаторов не оставляли ничего.

Навлечь на себя гнев старейших банд было равносильно самоубийству.

В любом случае, я не относился ни к тем, ни к другим. Диор, несмотря на то, что многие нас звали к себе, оставлял нейтралитет. К нашему удивлению, банды к нам относились не менее терпимо, да и частенько подбрасывали заказы.

Так, вот, к Диору я и устремился в это знаменательное утро, но был остановлен родственником. Дядя смотрел на меня, как обычно с подозрением, и немым укором. Мне не нужно было смотреть ему в глаза, чтобы это почувствовать.

— Сэм. — Хриплый и грубый голос прервал все мои размышления.

Жаль, приятное утро гарантировано сейчас испортится.

— Гарри? — Я поднял на него взгляд. Дядька был на полторы головы меня выше. Не любил я вот так с ним разговаривать. Всегда чувствовал себя малолеткой перед судом инквизиции, словно я виноват в чём-то перед ним.

— Снова на дело. — Он не спрашивал. Он утверждал.

— На работу. — Привычно поправил его я.

— Мы оба прекрасно знаем, какая это «работа». — Презрительно фыркнул Гарри.

Разумеется, все обычные работяги, вроде моего отца, и его брата, не поощряли криминальный разгул в Гротенберге. Разумеется, что такие, как я, вызывали у них неподдельное отвращение. Многие из старших застали ещё время, когда в людях ценилось трудолюбие и честь, а не искусство убивать и разбойничать.

Тогда в Тороке, одном из крупнейших торговых портов всего побережья, кипела жизнь. И выросшие в этом благодатном бульоне «старики» внутренне уверили себя, что именно такой жизнь должна быть всегда. И продолжали тешить себя верой в то, что всё зависит от них. И чем больше заблудших баранов, вроде меня, они наставят на истинный путь, тем прочнее будет мир.

Наивные.Мир менялся и далеко не в лучшую сторону. А уж искать виновных в том – увольте. Предпочитаю воспринимать реальность собственными глазами, а не через радужную линзу прошлого. Для меня граждане, днём исполнявшие вполне легальные обязанности, и меняющие личину благонадёжности на маску бандитов по мере надобности – вполне обычное явление.

А вот такие правдо и чистолюбы, как отец и дядя, не сумевшие поймать волну всеобщего настроения вовремя, оставались при своём закостенелом мнении. Им повезло ещё в том, что успели найти своё место в жизни и утвердиться в нём задолго до трагических событий. И теперь только ворчат и обвиняют наше поколение в разгильдяйстве и шельмовстве. Не понять им нас, никак не понять.

С другой стороны, а чего они ожидали, когда на протяжении пяти лет лорд Гранвиль не появлялся в свете? Когда все чувствовали давление власти, разгула преступности и не было. Теперь, когда эта самая власть занята, не пойми чем, эту роль занимают другие. Та же церковь за эти годы частично взяла на себя эти обязанности. И совершенно не стесняясь, прибирала её к своим рукам, гребла всё, что могла. Только свершала свои делишки как-то неумело и однобоко. Вольные банды совершенно не занимали просветлённые умы. И их можно понять: чем больше обиженных судьбой, тем больше прихожан посещает храмы, тем полнее их закрома.

А потом Гранвиль Трейвас умер. Город пережил его смерть очень даже спокойно. Нет, спорить с тем, что Гранвиль сделал для Гротенберга намного больше, чем, когда был просто наместником крепости, было бы глупо. Развивать торговлю, развивать инфраструктуру города — всё то, чем и должен заниматься правитель, он, наверное, пытался в меру своих сил. И он этим действительно занимался. Но умер, причём очень вовремя. Это понимали все. Его сын, Моор, через неделю должен был быть коронован. В праздник всех божеств. Удачное, однако, совпадение! Разумеется, я в это не верил. Да и никто не верил.

Речь претендента пару дней назад только окончательно в этом всех убедила.

Стоя на возвышении центральной площади, Моор заявил: «Едва я стану правителем, Гротенберг ждёт новая эпоха! Мы отбились от Пути, и, конечно же, я знаю, что город болен в своей сердцевине. Даю вам слово, что калёным железом мы будем выжигать разбойничью скверну…». И всё в том же духе. Хотелось бы верить, конечно, ему, но все уже слишком привыкли к тому, что все невольно вовлечены в темные игры. Что ж, коронация в торжество божеств могла добавить очков доверия новому властителю. Особенно, когда за последние годы многие стали доверять Церкви свои жизни.

Все понимали, что будут новые репрессии и казни. Но основного-то не будет. Куда могут податься, решившие сменить свой преступный промысел на обывательскую жизнь, людишки? Работать по-прежнему негде.

Поэтому все наставительные беседы дяди казались бредом сумасшедшего, не желающего воспринимать действительность такой, как есть.

— Сегель, так не может продолжаться. Гарет вчера собирался потолковать с хозяином паба о тебе. Знаешь, он боится за тебя, что ты пропадёшь, как твой брат. — Он выждал паузу, оценивая мою реакцию. Я оставался спокоен. Это ведь не первый наш такой разговор, в самом деле. Я лишь устало выдохнул, поправив сумку на плече. А он повторил. — Знаешь, так ведь продолжаться не может.

— Я знаю. — Неожиданно для него признал я. Он, подозрительно сощурился, подобрался.

— И всё равно продолжишь? Я не могу бесконечно покрывать тебя.

Я рискнул взглянуть ему в глаза. Я редко кому-то смотрю в глаза. Мне это неприятно.

— Я знаю. — Повторил ему я, и переступил с ноги на ногу. — Может, мне больше и не понадобится так работать. Может, это дело будет последним. Я не знаю, я ещё не говорил с Диором об этом, но я и сам понимаю, что не могу дольше утаивать всё это. Более того, после коронации, слух ходит, что возьмутся за реформу стражи, и вообще будут подчищать криминал. Я хочу перебраться в место потише до того, как это случится. Я не хочу проблем для вас с отцом. Я хочу дать лучшее Лизе. Ты это знаешь.

Отрицать то, что большая часть моего дохода шла на Элизу, он не мог, и молчал.

— Так вот, — продолжил я, чуть воодушевленно, — в общем-то, если клиент не подведёт, мне долгое время ещё и не понадобится работать так, как сейчас. За это время я уже успею устроиться в место подальше от всей этой крысиной возни и потише.

Или уехать из Гротенберга, например. Разумеется, Гарри это знать не нужно. Однако мой осознанный подход к ситуации его явно успокаивал. Конечно, это ненадолго. Обычно он принимал все мои рассуждения, а через пару дней забывал об этом.

Я постарался проскользнуть мимо него и, к своей радости и удивлению, не встретил никакого сопротивления. Взялся за ручку двери, но услышал вопрос в спину.

— Обещаешь, что завяжешь с этим?

Я думал лишь миг.

— Да. Обещаю.