Гротенберг. Песнь старого города

10

Ночь. День третий

Лаборатория Нерла. Старый Гротенберг

Первое, что ощутил Сегель, просыпаясь — это боль. Жгучая, ужасная в своей сути и нестерпимая боль. Кажется, она захлестывала всё его существо, каждую клетку тела. Тело, к слову, совершенно было неподвижным, наверное, так чувствуют себя разбитые параличом. Единственное, что мог он сейчас — это едва заметно вдохнуть. Вдохнуть, и тут же провалиться во Тьму.

За эти сутки мужчина просыпался уже много раз. Купался в океане боли, под шепот алхимика, играющего на его чувствах музыкой. Забывался в кошмарных снах, навеваемых этим проклятым городом, слушал песню, которую пела закованная в легкий доспех под атласным платьем женщина с седыми волосами, опустившимися до самого пола, и скрывающие почти всё лицо, кроме сухих потемневших губ. Иногда ему казалось, когда он открывал глаза, что эта женщина смотрит на него, откуда-то издали. Присматривается к нему, пытается зачаровать.

Ранее кажущаяся ужасающей песня, его манила. Была лучшей из всех, что он слышал в своей жизни. Ему хотелось её слушать, словно это была колыбельная, успокаивающая его, заставляющая забыть все печали, всю тревогу, и говорила: «отдайся на волю течению, присоединяйся к потоку, и не будет проблем, не будет печалей, всё останется где-то далеко позади». Но его частичка напоминала о том, что у него есть ещё цель, за которую стоит держаться. Сестра. Её тоже манит песня? Сегелю казалось, что он слышал среди хора голосов и её, и не мог точно сказать, не было ли это простой галлюцинацией.

Однако песня была слишком далека от него, сколько бы Сегель теперь не тянулся к ней. Его мозг ясно понимал, что бредит. Может, он и вовсе стремительно сходит с ума под тяжестью этого города, под тяжестью событий прошлого дня.

В очередной раз проснувшись, Сегель чувствовал, как рябит вокруг него пространство. Несмотря на боль, сознание было удивительно ясным. Впервые за это время. Во рту был горький привкус трав, а их запах стоял в воздухе. Открывая глаза, он понял, что находится в лаборатории Нерла. Старый алхимик разговаривал о чем-то с незнакомым ему мужчиной. Сегель не мог повернуть головы, в сторону входа, но наблюдал через высокое, ростовое зеркало. Как будто кто-то специально его поставил, чтобы следить за входящими. Может, здесь бывал кто-то до него? Вполне вероятно.

Сосредоточившись на неизвестном ему ранее ощущении, он понял, что чувствует металл, что, если бы он напрягся, то «разглядел» бы всю конструкцию здания, и даже сейчас удивительным образом понимал, где точно стоит алхимик, и незнакомец. Бег крови, понял он. В голове медленно нарастала боль. Организм не мог адаптироваться к новым ощущениям, и Сегель заставил себя отпустить это чувство. Мир словно «потух», оставляя его со стуком собственного сердца, а после — звуки реального мира вокруг снова обрушились на слух.

Неприятное чувство, подумал наемник.

Нерл тихо переговаривался с мужчиной о проклятии своего старшего сына, который боится обращения. Просил о лекарстве. О снадобье, сдерживающем обращение. Поскольку темноволосый скрылся из поля видимости зеркала, зато заскрипел шкафом, похоже, доставая склянки. Пару минут спустя, мужчина рассыпался в благодарностях перед алхимиком.

Сегель же снова закрыл глаза. Что было после того, как его ударила Сиола? Он не помнил. Только темнота была вокруг. Его самого не было. Ему даже почудилось, что он и впрямь умер. Или всё-таки, не почудилось? Он снова дернулся, распахнув глаза. Порыв прощупать грудную клетку, подавляли чары, и получилось лишь едва двинуть головой, тут же тяжелеющей от магии алхимика.

— Так-так-так, — спокойный голос Нерла заставил остановиться, перевести взгляд на него, — вижу, ты, наконец, очнулся полноценно. — Мужчина протирал очки, и сел на стул у кровати. После — нацепил их, сплел пальцы в замок, упираясь локтями в колени. Весь его вид выражал искреннюю обеспокоенность.

— А как я здесь...? — Голос Сегеля был тих и слаб. Слова с трудом вылезали из глотки, словно до этого ему сшили рот, а нёбо сожгли. Говорить попросту было больно, и он закашлялся, с трудом извиваясь в силках чар.

— Тебя принес Асари. — Нерл тяжело вздохнул. В этот миг он напомнил чем-то Огюста, или Диора. Разговор предстоял тяжелый. — У меня плохие новости, Сегель. Ты проклят, как и большая часть жителей Гротенберга. Проклят и отравлен темной магией герцогини.

«Прямо как моя сестра» — подумал Сегель, закрывая глаза.

— И ты тоже теперь подвержен обращению, как и они. Ты слышишь её, так?

Сегель снова открыл глаза, и шепнул:

— Да. Прекрасная и ужасающая. Зовет, но не меня... — Сегель зажмурился вновь, сильнее. Песня старого города снова скользнула под кожу, заставляла вздрогнуть всем телом, заполняла слух, ворошила тьму внутри него. Он снова открыл глаза. Он знал, что если прислушается, услышит её так же чётко, как до этого. — Как это случилось?

— Ты мне скажи... — Нерл приподнял голову Сегеля, и осторожно напоил каким-то отваром. Вязкий вкус предгорных трав наполнил рот, подслащенный медом. Что-то такое давали детям, когда они простужали горло. — Как давно Вакант дал тебе силы?

— Десять лет назад. — Говорить легче не стало, понял тут же Сегель. Нет, что-то было серьёзнее, чем простая боль в горле, а может, он уже и забыл, что делают такие отвары.

— Магия пришла сразу?

Сегель отрицательно покачал головой. До недавнего времени он и помыслить не мог о том, что будет подчинять себе металл. А все ли это способности? Сегель выдохнул. Его товарищи в Китгорфе частенько повторяли: «от магии всё зло идет, выжечь бы этих колдунов» — и теперь частично Сегель был с ними согласен.

— Спящая сила, — кивнул своим мыслям алхимик, поднимаясь. Он поднялся. Зашелестела одежда, но Сегель не мог проследить за ним, — это плохо, но так хорошо объясняет всё. — Наемник хотел бы поинтересоваться, что именно это объясняет «кладбищенскому чудаку», и тот, словно почувствовал его рвение, продолжил. — Обычные проявления дара защищают просвещенных от всех недугов, если только они не вызваны проклятиями. Потому многие завидуют наделенным магическим даром. Уж не знаю, как оно в других частях нашего мира, но черные маги Востока и торокские определенно болеют значительно реже простых людей, да отравить их тяжело, за что их ценят при королевском дворе. Но! — Нерл показался снова в поле видимости Сегеля, и осторожно принялся менять символы, нанесенные на стене. Физически наемник чувствовал, как тяжесть в мышцах уходила, а голову отпустило значительно быстрее, чем руки или ноги. — Всё это имеет место быть, если дар пробужденный.

Нерл кивнул на немой вопрос, и Сегель осторожно сел. Тело отозвалось болью, и он заметил полосы тугих повязок, обматывающих его тело, словно восточную мумию. Наемник ужаснулся — что же с ним стало? Мигом поднявшись, он ринулся к зеркалу. Ожоги проглядывали через повязки. Волосы теперь похожи были на лохматую солому, выцвели в некоторых местах, а кое-где были обгорелыми. Он отшатнулся.

— К-как.. как это... произошло? Что произошло со мной? — Севшим и слабым голосом проговорил Сегель.

Тут же, принявшись прощупывать тело, он увидел, как повязки на груди чуть набухли от крови, и в тот же миг адская боль пронзила сердце. Он вскрикнул, а ноги его подкосились. Нерл удивительно ловко для своих лет подскочил к нему, подхватил, и позволил устоять. Сегель в его жесткой хватке себя чувствовал марионеткой, которой резко обрезали нити.

Алхимик провел его к кровати, помог сесть, и после, сложив руки вместе, тихо зашептал что-то себе под нос. Слова обретали форму, строками повисая в воздухе, обвиваясь вокруг рук его, и после — хлынули в тело наемника. Успокаивающее тепло обволокло очаг боли,подавляя его. Наконец-то можно было вздохнуть.

— Тебя убили прошлой ночью, Сегель. — Сказал Нерл. Так просто, словно это была норма жизни, но Сэмюель побледнел.

Мозг не сразу понял смысл сказанного, но алхимик не торопился. Ошеломленный мужчина снова осторожно опустил взгляд на грудь, едва-едва касаясь окровавленных бинтов. От осознания и воспоминаний, окативших его холодной волной, ему стало снова плохо, и он закрыл лицо руками.

— Но я ведь сижу здесь, перед ва-... — он осекся. Конечно. Если он проклят, как и многие жители города, значит, эта проклятая сила вернула его к жизни.

Удивительным образом этот факт не вызвал ужаса, наоборот, Сегель облегченно выдохнул на миг. У него всё ещё есть время. Он поежился. Такое привычное чувство, терзавшее его суть с момента приезда в Гротенберг, теперь обрело форму: проклятие. Если он столько времени противился Песне, то, что делать ему сейчас? С опаской он одернул пыльную занавеску на скудном грязном окне. Ночь.

— Почему же я тогда не обращаюсь сейчас? — Обернулся Сегель к алхимику.

— Потому что перед закатом я влил тебе снадобье, и оно сработало. — На губах алхимика проскочила улыбка. — Я опасался, что не подействует, учитывая твой... специфичный случай. Твое обращение до смерти испугало Асари. — И улыбка исчезла с его лица. Он расправил полы мантии, словно давал себе время, чтобы подобрать слова. Сегелю это не понравилось, и он нахмурился. — Поговорим о том, что тебе уготовано, Сегель. Весь путь людей ведом чувствами, и твой путь тебя ведёт к Мэйнард.

— Я лишь хочу помочь Элизе, — уверенно и честно сказал он, — если для того, чтобы освободить её от этого проклятия, понадобится убить герцогиню, я это сделаю.

Нерл смотрел в глаза мужчины непроницаемым тяжелым взглядом. Под ним он чувствовал себя ничтожным, легко извлекая и то, зачем он так стремится к своей цели. Вина, и искупление вины. Вина перед Элизой, которую он вынужден был бросить в городе, виной перед павшими товарищами по его вине, виной, по которой город пришел к этому упадку. Одно дело. Одна огромная ошибка привела его в эту точку, поставила перед выбором, насмехаясь над глупыми попытками сбежать от прошлого, от попыток утопить горе в выпивке, едва он вырвался из Гротенберга, но лишь так подстегивал ужасные кошмары — следы прошлого назойливо его преследовали эти годы. Преследовали и потери отрядов, где удивительным образом выживал именно он, а его товарищи погибали. Судьба извращенно смеялась над ним, сгущая черный шлейф, тянущийся за ним. Он хотел просто защитить один единственный цветок, единственную радость своей жизни.

Чтобы вернувшись, обнаружить, как этот цветок оброс шипами, и был поражен болезнью.

Тяжесть навалилась прессом на плечи, словно подхватывая желание высказаться за много лет, сорвать плотину, которой он огородил реку сожалений.

— Цена за твои желания будет высокой, друг мой. — Неожиданно мягко произнес алхимик. — Увы, но этот город не дает хороших и счастливых историй.

— Я хочу хорошей концовки для моей сестры. — Прошептал Сегель. — Я так... виноват перед ней. Много лет назад я совершил столько ошибок, что мне по гроб жизни не расплатиться, и я это знаю. Киран мне судья, но я раскаиваюсь в том, что совершил. Я обманывал своих друзей, обманывал себя самого, что заключенный с Вакантом договор был не ради меня, а ради неё, и трусливо сбежал, оправдывая себя тем, что наш совместный побег навредит ей куда больше, стоило мне увидеть стражников у нашего дома. Я лишь хочу исправить это. — Уже едва слышно он добавил. — Но мне страшно заплатить эту цену.

— Ты можешь всё ещё сбежать. — Алхимик выдохнул, отстраняясь. Он откинулся на спинку стула, снимая очки, и вынимая лоскут ткани, чтобы протереть их снова. — Оставить город Злу, позволить ему захватить все умы и сердца. Вакант лишь дает инструмент, чтобы его просвещенные сами решали, хотят ли они платить за него, хотят ли класть на алтарь во имя него то, что он потребовал. Людям удобно верить, что его путь — неотвратим, и что его плата обязательна. Отнюдь, — Нерл надел очки, и поднялся, — строки из Пути о возвышении Ваканта гласят: «Твой выбор определяет судьбы ход. Служение кровью превратит душу в ад» — никто этого только почему-то не замечает.

— Я ведь не служил ему. — Покачал головой Сегель. — Я только исполнил нашу с ним договоренность, и больше и не вспоминал о нем. Ни о Ваканте, ни о каких других местных божествах. За пределами Гротенберга мало кто поклоняется им. Свободные от религиозных обетов, от ритуалов, от платы кровью за то, что можно получить и без магии.

Мужчина тяжело выдохнул.

— Если... — он поджал губы, и взгляд его заметался, — если я убью Мэйнард, я освобожу людей в Гротенберге?

— Да. — Уверенно кивнул Нерл, неожиданно мрачнея. В его взгляде промелькнуло сочувствие к наёмнику, которое он не понимал.

— И какова цена будет у этого? — Сегель поежился.

— Есть разница в том, как именно обратились проклятые. Есть те, кто обратился из-за смерти, поднятые магией мертвых. Есть те, кого ранил проклятый. Весомое отличие. Ты платишь цену теми, кто уже мертв.

Сегель промолчал. К какому из них относится его сестра? Откуда он может знать, не убьет ли он её своим действием?

Музыка вновь неожиданно обрушилась на него. Хлынула в мозг, заполнила слух, выворачивая сознание наизнанку. Его затрясло крупной дрожью, а темные силы изнутри пытались вырваться, раздирая грудную клетку от боли. Сердце зашлось в бешеном ритме. Всё вокруг словно задрожало вместе с ним. Перегородки шкафчиков, крепления, даже тонкая металлическая рама на входной арке — словно играло в унисон с его дрожью. Нерл поднялся, метнувшись к стойке, вытаскивая из крепления тонкую пробирку, и протянул в дрожащие руки Сегеля. «Пей» — приказал алхимик, и его голосу было тяжело противиться — он пробивался через весь вой хора. Он впивался в сознание ледяными иглами.

Собрав свою волю, Сегель выпил снадобье. Холодной волной оно прокатилось по телу, и... всё стихло. Трясти не перестало, но уже не так сильно, как раньше. Зябко обняв плечи, непроизвольно весь подобрался, сжавшись. Боль в груди не проходила.

— Как-то возможно это контролировать? — Спросил он, когда стал чувствовать себя немного лучше. — Я ведь не могу при каждом приступе просто пить снадобье. Я не могу просто выпадать из боя потому, что на меня начнет действовать проклятие.

— Ты прав. — Не стал возражать Нерл. — Более того, есть вероятность, что в замке тебе будет куда как тяжелее справиться с проклятием. Это его источник, а значит, и эффект будет сильнее всего. Ох, был бы ты просвещен в оккультных науках, тогда был бы, право, выход! — Алхимик поставил обратно пустую пробирку, и покачал головой. — Путь через Тьму — первый шаг к настоящему просветлению.

— Ты хочешь сказать, пройти по пути божеств? Это ведь всё мифы...

Нерл окатил его тяжелым взглядом.

— Вовсе не миф. Ритуальные возвышения над человеческим существованием есть в практике большинства культур, просто могут быть скрыты от глаз многих, из-за опасности. Творцы подарили своим детям многие знания, а те в свою очередь разделили знания с теми, кто этого заслуживает. Обращение опасно, а Путь тяжел. Хотя бы потому, что можно породить такого монстра, как Мэйнард, застрявшей где-то между возвышением и существованием простого человека, если не знать, как идти по нему. Только вот... — Нерл выдохнул, тяжело опустив плечи, — у тебя нет знаний, а обучать тебя — нет времени. Однако у меня есть другая мысль... быть может, так получится завершить твое предназначение.

Сегель поднял глаза на Нерла. Предчувствие болезненно кольнуло, но он только кивнул алхимику. Выбора теперь у него нет.