Гротенберг. Песнь старого города

3.4

— Сиола? — Он обернулся, рефлекторно не отпуская рукояти клинка, за которую интуитивно схватился.

Перед ним стояла высокая девушка в белой рясе, и держащая в руках копьё. К сожалению, белоснежность наряда была нарушена несколькими брызгами крови. И подол пострадал от уличной грязи. Доспех поверх рясы, явно начищенный ранее до блеска, тоже был обильно покрыт кровью, равно как и кольчуга, скрывающая руки по локоть и верхнюю часть ног. Её волосы, цвета каштана, были туго заплетены в причудливую причёску, а часть лица подведена серебряной краской, подчёркивая бледно-карие глаза. Она осматривала его не менее пристальным взглядом, особенно заострив внимание на его руке.

— Что с тобой произошло? Когда ты лишился руки? — Начала живо интересоваться девушка, однако чем дальше, тем сильнее в этом волнении проступало ещё что-то. Её взгляд был всё более мрачным, и он заметил, как она малость сменила баланс, а наконечник её копья слегка сместился, да и переместила она руку поудобнее. Так, чтобы в случае чего сделать выпад.

Впрочем, чему тут удивляться? Эта ночь любого заставит предполагать во всяком встречном врага.

— Я отрубил её, когда нас поймали. — Ответил Сегель скупо, но честно. Ей же незачем знать причины этого действия. Как любому другому человеку. — Я думал, ты мертва, как и все остальные.

— Меня пощадили. За кое-какую услугу. — Не менее скупо ответила девушка. — Когда я узнала, что ты сделал, я захотела самолично тебе свернуть шею. Это ведь было подло. Мы столько прошли вместе. Мы были, как семья. Как ты посмел?

Сегель теперь уже и сам перехватил клинок удобнее, не меняя стойки. Он всё ещё чувствовал пульсацию в другом магическом клинке. Кажется, она стала даже чаще. Что это значит? Но что важнее: чего хочет старая знакомая? Уж ни его ли смерти?

— Значит, ты пришла мне мстить?

Сиола смерила его задумчивым взглядом, явно взвешивая свои мысли, и тяжело выдохнула, приняв, наконец, решение. По её виду, ей было очень нелегко справиться с сомнениями.

— Если бы пришла за твоей жизнью, я бы могла просто помочь твари, — она ткнула в сторону отрубленной головы, — а не вести с тобой беседы здесь, верно? Вера не позволяет мне тебя просто так убить, пусть у меня и родятся такие мысли, и от них очень тяжело избавиться. Зачем ты вернулся? Зачем ты продолжаешь нести своё проклятие сюда, в Гротенберг?

— Я пришёл за своей сестрой. — Ответил он. — И ничего более, но меня предупредили, что здесь творится что-то странное, поэтому я вообще не планировал покидать трактир до утра, а уже утром отправиться на поиски. Если бы не твоё приглашение...

Девушка оглядела его ещё внимательнее, и покачала головой, убирая копьё в заспинный крепёж. Она не поверила ему. Он видел это в её мрачном выражении лица.

— Да, здесь и впрямь стало опаснее, чем раньше. Твоя родня, вроде бы, живёт всё в том же доме, по ту сторону реки? — Наёмник неопределённо качнул головой. — Что ж, после церемонии расспрошу сестёр и братьев об этом.

Он хотел спросить о том, что ещё за церемония, но произнёс уклончивое:

— Что за одежда на тебе? — Сегель выдохнул, убирая клинок в ножны, и запахиваясь плащом поплотнее. Холодный ветер подул с моря, неся отдалённый запах соли, гнилой рыбы, тлена и разложения. А ещё стало мутить от слащавой примеси дымного огня и горящей плоти. Наёмник бросил снова взгляд на груду тел, но голос девушки вновь отвлёк его от мыслей.

— Ах это… — девушка оглядела себя, и явно поморщилась, заостряя внимание на кровавых пятнах, — я теперь принадлежу ордену Литании. Ты ведь не застал его зарождение, это было через несколько лет после того, как ты сбежал. Пойдём. — Сиола махнула рукой, закованной в латную перчатку, показывая следовать за ней. Она всё ещё была напряжена, и он сам тоже, несмотря на попытки девушки вести лёгкий разговор, как будто они всё те же друзья.

Странно, они были так долго напарниками, друзьями, и он уже всех их похоронил, и долго скорбел по ним. Одна из немногих ценных вещей в его тогда жалкой жизни – память о товарищах. Они были во многом ближе ему, чем семья. Они знали его, настоящего, со всеми грешками и недостатками. Принимали таким, каков он есть. Настоящие товарищи, которые выручали из любых бед. Что же, боль в душе возникла снова, словно кто-то вспорол старую рану.

Меж тем воительница вновь заговорила.

— Болезнь возникла через три года после того заказа — будь он проклят — и один учёный в Академии, стал искать лекарство.

Из парка они прошли в церковный дворик, и Сегель оторопел на мгновенье, замедляясь с каждым шагом. Он ощутил, как на его плечи опустились тяжёлые руки, и в душе словно стало дурно, будто невидимка выворачивал её наизнанку, ему стало тошно от самого себя, и от того, что он делал когда-то.

Сегель покачнулся.

Мир поплыл, и он схватился за голову. К горлу подкатила волна тошноты. Это точно от того, что он теперь связан с Вакантом, понял сразу наёмник. Только всё это — наваждение, которое нужно прогнать.

Сиола смотрела за его страданиями с немым укором и даже интересом, как, наверное, инквизитор смотрит за муками грешника. Ох, как же ей действительно хотелось убить его. Теперь — ещё сильнее. Еретик, из всех божеств обратившийся именно к Пустому. Но она напомнила себе: Оракул знает другой путь. Она покажет его ему. Даст просветление.

— Так я и знала. – Сухо выдала она. - И как давно ты продал себя изгнаннику? Боги, возможно ли, тебя спасти? Может, получится тебя очистить от его влияния? Не под его ли давлением ты совершал те ужасные вещи, какие о тебе я слышала? Если так, то, когда твой разум очистится, мы сможем служить свету…

— Почему... — хрипло заметил он, пытаясь отдышаться, и тут же перебивая девушку, — все грехи вешаете вы на волю какого-то черного божка? Люди могут совершать ужасные поступки и без всякого указания. Вспомни, мы грабили, потому что просто хотели есть, и убивали, потому что за это нам платили. Мы были юны, но жизнь вынуждала нас так поступать. — Он припоминал промёрзлые улочки, дождь, грязь... людей, чья кровь была на его клинке после очередного заказа. Только ради того, чтобы получить драгоценную смесь лекарств. — Просто религией прикрываться же так удобно... вроде, и ни за что не ответственен, всё «голоса» и «знамения».

— Да как ты смеешь такое говорить… — её губы дрогнули от праведного гнева.

Забавно, но он не помнил, чтобы она была настолько помешана на религии. Впрочем, о чём это он? Время и беды меняют людей. Сегель выпрямился, справившись с этим неприятным давлением, ещё сильнее убеждаясь в том, что наваждения подобного толка идут от того, сколько сам человек в это верит. Определённо, здесь что-то есть такое, что ему мешает сосредоточиться. Может, хор, отголоски которого слышно здесь громче? Он не знал.

— Ты забыла? Тебя, бродяжку, приютил Диор, когда ты попыталась его ограбить в таверне. Мы тогда отмечали очередное дело, и ты попыталась стянуть мешочек с парой золотых, и пятнадцатью серебряками, которые мы с ним получили за сложное дело. – Отчего-то казалось важным напомнить девчонке о прошлом. - Скажи мне, тебе Пустой приказал нас обокрасть? Или ты пыталась обокрасть нас, чтобы купить себе и младшей сестре поесть?

Сиола некоторое время смотрела на него с гневом, что через мгновенье сменилось искренним изумлением и сомнениями. Она будто бы не могла вспомнить то, о чём говорил наёмник, и взялась за голову. Сейчас только он разглядел на ней тонкий металлический ободок.

— А он тебя поймал за руку, — продолжал наёмник, — и сказал: «девочка, мы только-только возвратились с дела, и не порть нам праздник». Он был уже заметно потдат, а ты расплакалась, что уже несколько дней ничего не ела, а всё отдавала больной сестре. Тогда он тебя предложил обучить воровскому ремеслу, всему, что умеет, и дал тебе несколько серебряков, чтобы ты смогла со всем справиться.

— Не помню этого. — Подтвердила его догадки девушка. — Но я уже исповедалась во всем, что делала раньше. Я уже искупала свои грехи, помогая этим заблудшим людям справляться с последствиями нашего злого дела.

— И кто так тебе промыл мозг? — Едва слышно прошептал Сегель, не веря своим ушам. Сиола так рассыпалась в благодарностях каждый раз, когда они вспоминали, как познакомились. Ему даже казалось, что девушка питала искренние чувства к их капитану, и была рада способствовать их делу. Что же с ней произошло, когда её увели? Задавать ей такие вопросы сейчас бессмысленно. Он это чувствовал. Ох, как хорошо он знал эту риторику. Стоило перевести разговор на другую тему.

— И куда ты меня хочешь привести? – спросил он.

— Хочу познакомить с Оракулом. – Ответила Сиола, вновь воодушеляясь. — Она говорит с божествами, и предлагает спасение всем обманутым Пустым. Он ведь заставляет своих последователей творить ужасные вещи, приносить жертвы, проливать море крови, окупая свой дар, и подпитывая его жизнями других людей. Это не угодно богам. Чего стоит один только Асари, чёрный посланник Ваканта... он принёс нам мор, он принёс нашему городу смерти.

— Перейдём к сути. — Прервал её вновь наёмник. — Как это мне поможет перейти через стены основного города? Как я найду своих родных?

— Она может открыть тебе то, где находится твоя семья. То, что ты ищешь, если твои помыслы чисты. Если ты пройдёшь через ритуал... только у очищённых есть право видеться с ней. Слышать её пророчества, слышать слова истины. Слова через Вестника. Быть может, после очищения божества дадут тебе тоже цель, как и дали нам цели для жизни.

На вопрос о проходе за стены основного города болтовня Сиолы не отвечала. Она просто повторяла давно заученные фразы.

Чем больше Сегель её слушал, тем больше хотелось, чтобы она молчала. Только от её слов уже болела голова. Даже Диор не был в своих речах настолько фанатичен. Нет, его вера была... искренней. Настолько, насколько верит в существование чего-то сказочного ребёнок. Это его раздражало, конечно, но не настолько, как заученные слова. Интересно, насколько в душе она действительно верит в то, что говорит? Или здесь тоже замешана магия?

Сегель мало что, в самом деле, знал о магии. Он знал, что связываться с магией всегда опасно, и поэтому даже слабо представлял, что значит магия Ваканта. То, что он вернул руку, за отрубленную им было хорошо. Рука есть рука — из металла или из плоти, — главное, что они обе работали, как нужно. Протезирование в других королевствах ещё было, откровенно говоря, на очень слабом уровне, и больше походило на декорацию.

Его же рука была другой. Она была полной заменой прошлой, и практически ни в чем не уступала (а в чём-то даже превосходила) отрезанную: он легко мог ей отбить лезвие, не боясь повредить металл. Если раньше оставались хотя бы царапины, то сейчас даже они были поглощены новой материей. Ему ещё предстоит разобраться, что же сделал Пустой с его рукой. Как это отразится на нём? Он чувствовал, что рука теперь чем-то отличалась. Чем-то кроме внешнего вида.

Каменные аркбутаны возвышались над ними, подобно вывернутым наружу рёбрам какого-то хтонического существа.

Теперь Вакант дал ему клинок. О его свойствах он знал только то, что вся кровь неизвестным образом тянулась к нему, и поглощалась металлом, словно заостряя его с каждым убийством. Словно смерти закаляли его, и побуждали владельца продолжать кровавые расправы. Только теперь и сам клинок отличался. Не внешне, а на грани ощущения. Сегель это странным образом чувствовал: в них была странная субстанция, которой он пока не знал, как владеть.

Чувствовал он и жжение лёгкое на коже на спине, которое сейчас сходило на «нет». Вероятно, это рана после падения всё ещё о себе напоминает — подумал наёмник.

— Пришли. — Сиола остановилась так резко, что наёмник, погруженный в собственные мысли, едва не столкнулся с ней. Хор, выдавший крещендо, как раз закончил петь, и ему стало ощутимо легче. Музыка его угнетала. — Приготовься к очищению. Хотя бы духовно. Выдержит ли твоя плоть — покажет время. — Краткий вздох. Наёмник хотел бы знать, что происходит в её голове в этот момент.