И Эльборус на юге...

Печорин, Грушницкий и... Поливанов

Следуя за лейб-уланом Поливановым в его странствиях, выявляя неизвестные архивные документы, мы неожиданно для себя оказываемся среди множества лермонтовских знакомых и родных, начальников и однокашников, боевых друзей и... прототипов литературных героев. Да-да, прототипов, которым суждено было узнать себя на страницах романа. Поездка Николая Поливанова самым непосредственным образом связана с предысторией «Героя нашего времени».

Общепризнанным прототипом Грушницкого был Николай Петрович Колюбакин. Вспыльчивый, фатоватый, любитель вычурной фразы и завзятый дуэлист — таким рисуют его многочисленные мемуары. Ранение в ногу во время экспедиции послужило поводом для поездки на воды, где и состоялась его встреча с Лермонтовым.

Н. И. Поливанов. «Привал на Кавказе.— 1. Генерал-лейтенант Алексей Александрович Вельяминов. 2. Начальник штаба Вревский. 3. Волков Петр Аполлонович. 4. Розен, барон. 5. Поручик Поливанов.— 1837 г.» Акварель. УХМ. Публикуется впервые.

Н. И. Поливанов. «Поливанов. Волков.— г. Ставрополь». Рисунок. УХМ. Публикуется впервые.

Прообразом Печорина, как убедительно доказала Э. Г. Герштейн, в значительной мере явился товарищ поэта по «кружку 16-ти» граф Андрей Павлович Шувалов. Он «храбро сражался на Кавказе, где получил <...> легкую рану в грудь. Он был высокого роста и тонок; у него было красивое лицо <...>, плохо скрывавшее нервные движения, присущие его страстной натуре <...>. Он очень нравился женщинам благодаря контрасту между его внешностью, казавшейся нежной и хрупкой, его низким приятным голосом, с одной стороны, и необычайной силой, которую скрывала эта хрупкая оболочка,— с другой» — так описывает Шувалова современник[155].

А теперь вернемся к осени 1836 года и перелистаем «Журнал действий отряда за Кубанью», исписанный убористым почерком штабного офицера.

«Сентября 26-го <...>. С правой стороны замечен был аул и в оном фураж. Мингрельская дружина (здесь и далее курсив мой; в дружине, как мы помним, находится корнет Поливанов.— Я. М.) <...> послана была для забрания фуража. Она быстро доскакала до аула и несмотря на сопротивление неприятеля заняла оный <...>. В этот день при перестрелках с неприятелем в цепях и при занятиях аулов с нашей стороны ранено: Нижегородского драгунского полка унтер-офицер Колюбакин, Мингрельской дружины наездников 2 <...>. Неприятель на месте потерял одного убитого и несколько убитых и раненых успевал уносить.

Сентября 28 <...>. Когда отряд подошел к аулу, лежащему по правую сторону от дороги, то для занятия оного послан был полковник Горский <...> с батальоном Тенгинского полка, Конно-Мингрельской дружиною <...> и двумя орудиями пешей артиллерии. Чтобы спасти сколько возможно сено, которое неприятель при появлении наших войск всегда зажигает, коннице приказано было обскакать аул справа. Она выполнила это быстро и успешно несмотря на сопротивление неприятеля, который встретил ее в правом конце аула. Он был немедленно опрокинут; и как аул примыкал к лесу, то Мингрельская дружина была спешена в ожидании пехоты, которая и не замедлила прийти.

В этом случае у нас ранено: прикомандированный к Генеральному штабу Грузинского гренадерского полка портупей-прапорщик граф Шувалов <...>

Сентября 30-го <...>. Полковник Горский вместе с <...> Конно-Мингрельской дружиною <...> послан был прогнать неприятеля <...>.

Кавалерия врубилась в неприятеля и опрокинула его; будучи потом подкреплена артиллериею и пехотою принудила его удалиться... С нашей стороны ранено: Конно-Мингрельской дружины всадников 4 <...> убито лошадей мингрельских 2, ранено 3<...> лейб-гвардии у корнета Поливанова ранена лошадь»[156].

Таким образом, мы впервые узнаем, что прототип Печорина не только участвовал в кавказской войне, но и действительно находился рядом с прототипом Грушницкого. Интересно, что «Печорин» ранен два дня спустя после «Грушницкого». Здесь же — Николай Поливанов, лошадь которого ранена еще через два дня во время горячей схватки...

(Хочется заметить, что, вопреки принятому ныне написанию «Колюбакин», в официальных документах лермонтовского времени, начиная с записей в походном журнале и кончая печатными текстами «высочайших» приказов, читаем: «Кулебякин». Такая же транскрипция в переписке его кавказских знакомых[157].)

Колюбакин-Кулебякин был представлен к производству в прапорщики: «...неоднократно являл примеры мужества и неустрашимости <...>. При переправе через Куаф, когда неприятель теснил ариергард <...>, ранен тяжело пулею в ногу навылет»[158]. Вспоминаются строки из «Княжны Мери»: «Оборачиваюсь: Грушницкий! Мы обнялись. Я познакомился с ним в действующем отряде. Он был ранен пулей в ногу... Грушницкий слывет отличным храбрецом; я его видел в деле: он махает шашкой, кричит и бросается вперед зажмуря глаза». В лермонтовской повести это отрывок из дневника Печорина. Становится очевидным, что и реальный граф Андрей Шувалов имел все основания произнести точь-в-точь такие слова. Но только ли он?..

Мы вели речь о главных персонажах. Упомянем, кстати, и об одной эпизодической фигуре.

Воюет в Закубанье Петр Нестеров. Летом следующего года, накануне приезда Лермонтова, он будет произведен в гвардии капитаны «с отчислением по армии подполковником и назначением командиром 6-го линейного батальона»[159]. Батальон располагался в преддверии Владикавказа, и Нестеров селится в самом городе.

Когда «Герой нашего времени» увидит свет, многие читатели сразу же узнают Нестерова в том владикавказском «полковнике Н...», у которого ужинал и ночевал Печорин и который утром, доведя Печорина до гостиницы, «простился с ним и поворотил в крепость». «Замечательно симпатичная и образованная личность,— уверяли современники в разговорах о Нестерове,— веселая натура его, доброта и обходительность привлекали к нему положительно всех!..»[160].

Но пока — роман еще не написан, автор его еще не приехал на Кавказ, а «полковник Н...» участвует в тех же делах, что и «Печорин». (Вспомним очерк «Три лермонтовских сокращения».) Итак, они уже знакомы, и год спустя Лермонтов вполне мог стать свидетелем дружеской встречи.

Глядя на листы поливановского альбома, мы словно превращаемся в очевидцев тех событий, о которых скупо информирует походный журнал.

Вот сражение в лесу. Орудийная прислуга в пороховом дыму. Пехота, прислонясь к деревьям, палит из ружей. Вот всадники Конно-Мингрельской дружины взлетают на вершину холма. Пули горцев встречают их. Раненая лошадь валится вместе с седоком. Вдали, в гуще деревьев,— сакли. За ними — копны сена («замечен аул и в оном фураж»). Отступая, горцы уносят с поля боя товарища. Спустя четыре года мотив этот появится в лермонтовском рисунке «Битва при Валерике», а в очерке «Кавказец» писатель упомянет о горцах, которые «в плен не сдаются, тела свои уносят».

Вот мингрельцы несутся среди домов и деревьев аула, преследуя противника. Вот они уже возле «фуража». Ожесточенная схватка. Отряд черкесов выносится из лесу с поднятыми шашками. Один из них натягивает тетиву лука.

(«Первоначально мы в цепи изумлены были непонятным, резким шипением, моментально поражавшим наш слух,— вспоминал участник экспедиции.— Я видел одного конного казака, раненного стрелою в левое плечо, у которого товарищ его выдернул стрелу. Однако железное копьецо стрелы все-таки осталось в теле, так что врач вынул его уже посредством операции»[161].)

Таковы будни действующего отряда. Именно сюда поспешит из Тамани Печорин с подорожной «по казенной надобности». Именно здесь встретится он впервые с Грушницким.

Закубанские горы и болота ожидали в следующем году и самого Лермонтова. Ставрополь, Ольгинское, берег Черного моря станут вехами его странствий. «Два, три месяца экспедиции против горцев могут быть ему небесполезны — это предействительное прохладительное средство (успокаивающее), а сверх того лучший способ загладить проступок»,— сообщал доброжелательно корпусной начальник штаба родственнику поэта, хлопотавшему за него[162]. Уникальные рисунки Поливанова позволяют воочию удостовериться, каким было это «успокаивающее»...