Интриган. Новый Петербург

Глава 18

Разумеется, Дульсинея тоже увидела волосы и не смогла сдержать крик.

В комнату тут же вбежал Марк, а следом вошел Андрей Семенович. Оба уставились на поднос с запиской и локоном: Марк — с ненавистью, отец — с тревогой и осуждением. Тревожился он, понятное дело, за дочь, а вот осуждал вовсе не похитителей, а меня.

— Ну и что ты собираешься делать теперь? — «Чехов» скрестил руки на груди. — И дальше будешь пропадать неизвестно где? И дальше будешь якшаться черт знает с кем, пока вместо волос не пришлют голову?

— Я им самим бошки оторву, — прорычал брат, добела сжав кулаки. — Я все трущобы переверну, землю носом рыть буду, но найду ее!

— Успокойся, — строго осадил отец. — На вашем месте я бы прислушался к записке. И оставил все эти козни и распри тем, кто их устроил. Нечего соваться туда, в чем ничего не смыслишь. Нашлись тут интриганы недоделанные. Хотите действительно помочь — тогда завтракайте и собирайтесь. Сегодня в полдень назначено экстренное заседание суда. Поднимут вопрос о лишении Пана дворянского титула. Меня вызвали в жюри присяжных, но и вам не помешает поприсутствовать на слушании. Лично узнаете, что бывает с теми, кто лезет не в свое дело.

Андрей ушел, а Марк обхватил бритый череп ладонями и шумно выдохнул.

— Дерьмо… Что ни делаем — все через задницу.

— Отец прав. Надо затаиться на время. За эти дни я узнал достаточно для оперативной разработки. Составлю мотивы, проверю несколько версий, и тогда…

— Каких, млять, версий?! — парень ударил кулаком в стену. — Пока ты думы думаешь, с Афиной делают неизвестно что! В лучшем случае она сидит в гнилом подвале на воде и черством хлебе. А в худшем… Сука, я их всех перевалю. Всех до единого замочу…

— Успокойся! — встал и подошел к гардеробу. — Я знаю, что плен — не курорт, уж поверь. Но если бы похитители были отморозками и головорезами, то прислали бы не прядь, а ноготь или палец.

Надел сорочку и замер — вопреки ожиданиям, плечо не отозвалось болью. Пошевелил им так и эдак — слегка ноет, но ничего серьезного.

— Отец всю ночь сидел, — буркнул брат. — Хреново, что у него нет Дара к разрушению, как у тебя. Тогда бы нас не выжали на окраину. И Афину бы не посмели тронуть.

— Сейчас всех трогают. И Пушкиных, и Кросс-Ландау — а там о-го-го какие чародеи. Ладно, хватит лить из пустого в порожнее. Я продолжу поиски, а ты не вздумай лезть на рожон. Договорились?

— Угу…

— Не «угу», а даю слово. Строишь из себя ровного пацана — так отвечай за базар, а не мнись, как девка.

— Фига ты нахватался в окопах, — серые глаза азартно сверкнули. — Даю слово — никаких рожнов. А ты обещай, что вернешь сестру живой.

— Обещаю, — протянул ладонь, и Марк после недолгой паузы крепко ее пожал.

После скромной трапезы сели в мой кабриолет и отправились на главную площадь. Несмотря на небольшое расстояние, путь занял около часа — приходилось едва ли не с боем прорываться через толпы народа, окружившего административный квартал.

Городовые с дубинками выстроились в два ряда, чтобы не дать зевакам прорваться к суду. С тыла их прикрывали агенты охранки и конная полиция, но народ все прибывал, а обстановка накалялась. Не удивлюсь, если заговорщики воспользуются ею для своих целей. Я бы на их месте воспользовался.

Все чаще слышались выкрики о произволе, переделе и незаконном аресте кормильца и благодетеля. И для меня, побывавшего и на полях, и в резервации подобные лозунги казались по меньшей мере странными.

С другой стороны, я видел, что подавляющее большинство крикунов и бузотеров — ярчайшие представители городского дна. Добавить сюда слухи о тесной связи Дмитро с криминалом, и часть вопросов отпадет сама собой.

Для торговцев выпивкой, алкоголиков и проходимцев всех мастей это действительно благодетель и кормилец. Вот только далеко не факт, что они пришли поддержать Пана по доброй воле. Скорее всего, это засланные казачки и нанятые провокаторы из числа социально близких — знаем, проходили.

И если праздная публика толпилась в задних рядах, то крепкие молодчики в картузах и подтяжках настойчиво лезли вперед.

И норовили потолкаться с городовыми, порой прямо вынуждая их применять дубинки.

А получив по плечу или руке, орали так, словно им оторвало ногу шрапнелью.

Тем самым зля и разогревая всех сомневающихся и не готовых перейти к прямым столкновениям.

Которые, похоже, начнутся сразу после оглашения приговора.

А в том, что Пана лишат титула, ничуть не сомневался — помимо взрывчатки Ратников наверняка поднимет папочки и с другими прегрешениями, и закопает Хмельницких в два счета.

Дмитро, разумеется, знал о компромате и о том, как крепко железная рука в ежовой перчатке взяла его за яйца. И бушующее море голытьбы вокруг — прямое доказательство того, что предатель не только ждал, но и готовился.

— Пошли прочь! — нам на выручку поспешил отряд всадников во главе с главным полицмейстером. — А ну расступились!

— Орест! — позвал, пытаясь перекричать шум толпы. — Осторожнее сегодня!

— Не учи ученого! — усач отмахнулся нагайкой. — Проезжайте, не задерживайтесь!

Пришлось немного поколдовать и создать перед капотом воздушный щит, чтобы хоть немного проредить беснующуюся ораву. Только так удалось добраться до внутреннего двора здания, на крыше которого сверкала позолотой статуя Фемиды.

В просторном холле собрались репортеры и фотографы, и наше появление тоже озарили фосфорной вспышкой — правда, всего одной. После чего пресса потеряла к обнищавшему роду всяческий интерес, зато Генриха обступили плотным кольцом и старательно записывали в блокноты каждое слово.

То же внимание уделили кряжистому смуглому мужчине с грубым, точно вырубленным из камня лицом. Олег Вячеславович Земской угрюмо отвечал на вопросы о том, как же теперь быть с поставками зерна и не грозит ли городу продовольственный кризис и дефицит спиртного. Мужчина лишь пожимал плечами и говорил, что его дело — шахты и руды, а не пшеница.

Чуть поодаль у высокого стрельчатого окна о чем-то разговаривали Пушкин и Распутина, которую тоже пригласили — то ли в качестве свидетеля, то ли для магической защиты.

— Андрей Семенович, — к нам подошла Рита, одетая в длинное черное платье с небольшим, но крайне притягательным декольте. Все-таки на заседание в мужской одежде не придешь — правила есть правила, и где как не в суде их соблюдать. — Гектор, Марк. Вы в порядке? А то слухи ходят — один другого страшнее.

— Благодарю, в порядке. Как сами? Как отец?

— Папа если и умрет, то только от скуки, — девушка закатила глаза. — Ненавижу все эти мероприятия. Что бал, что званый ужин — обязательно наряжаться, вести себя прилично и отвечать журналистам и унылым попыткам сватовства.

— Сдается мне, — склонился к подруге и заговорщицки зашептал, — сегодня будет интереснее, чем обычно.

Рита хотела что-то спросить, но тут двери зала заседаний распахнулись, и вперед вышел старик в черной мантии и белом парике.

— Прошу Совет графов занять ложу, — и указал на отделенные перегородками стулья.

Земской и Пушкин вошли сразу, Генрих задержался, чтобы с улыбкой пожать нам руки и узнать о здоровье. Такое внимание удивило отца, ведь он понятия не имел о наших морских приключениях. И судя по хмурому взгляду у порога зала, не очень-то им бы обрадовался.

— Прошу наследников и уполномоченных особ занять ложу представителей.

Помещение делилось на четыре сектора, разграниченных деревянными переборками.

Впереди за высоким президиумом восседала троица судей, а перед ними сиротливо стояла одиночная кафедра.

И находящийся за ней ощущал всю мощь и силу имперского правосудия, видя нависшую громаду из красного дерева, с массивным золотым гербом посередине — одноглавым орлом, смотрящим на запад.

Орел сжимал в лапах меч и оливковую ветвь, как бы олицетворяя древнее изречение: кто к нам с чем зачем, тот от того и того, ну а в целом мы люди мирные.

Справа находились трибуны Совета, слева — покрытая антимагическими символами клетка для обвиняемых. А в дальнем конце зала находились лавки для зрителей. В первом ряду — изысканные, с обитыми бархатом подушками, а дальше — самые обычные. Там сидели репортеры и художники — снимать фотовспышкой не разрешали по вполне понятной причине.

Судьи заняли места, и самый старый внимательно смотрел собравшихся поверх очков.

— Все на месте? Хорошо, можем начинать. Введите обвиняемого!

Под стук молотка два магистра из Академии сопроводили к кафедре пузатого бородача в косоворотке и светлом пиджаке. Пан выглядел злобным, как черт, пыхтел, сопел и постоянно теребил кандалы с теми же знаками на звеньях.

— Дмитро Степанович Хмельницкий, — грозно произнес судья, и сидящие в углу стенографисты защелкали клавишами. — Особый отдел Тайной канцелярии подозревает вас в незаконной торговле, зверском обращении с работниками, связям с преступным сообществом и государственной измене. Для проведения следственных действий отдел потребовал вашего ареста, для чего нужно снять титулярную неприкосновенность. Здесь и сейчас будет рассмотрено ходатайство о временном лишении вас дворянства. Если в ходе следствия хотя бы одно из обвинений подтвердится, вы лишитесь титула окончательно. Впрочем, вам он уже не понадобится, ведь наказание за ваши злодеяния — смертная казнь. Вы понимаете суть предъявленных претензий?

— Я невиновен! — гаркнул Пан, но как-то неуверенно, скорее для проформы.

— Прошу на место.

Стушевавшегося воротилу отвели в клетку. Пока все шло по стандарту, но вот дальше началось странное. К судьям вывели все многочисленное семейство: супругу, двух сыновей и трех дочек — на вид от десяти до шестнадцати.

— Род Хмельницких, — судья даже не стал утруждаться называть каждого по имени. — Особый отдел подозревает вас в пособничестве, покрывании и преступном сговоре. Канцелярия считает, что вы не могли не знать о том, что творил ваш отец, и должны быть подвергнуты следствию, как соучастники. Вы понимаете суть предъявленных претензий?

— Мы ничего не знали, — дородная женщина уронила лицо в ладони и разрыдалась, звеня цепями. — Мы даже живем отдельно. Пожалуйста, пощадите хотя бы девочек.

— Оставьте их! — Дмитро кинулся на прутья, как раненый медведь. — Я готов сотрудничать, только не трогайте семью!

— Тишина! — стук молотка едва смог пробиться через гул и гомон в зале. — Вызываю сторону обвинения.

Вошел Юстас — одетый с иголочки и с таким выражением, словно только что выиграл в лотерею миллион. Впрочем, с какой-то стороны так и было, но я даже не подозревал, насколько все серьезно.

Его сопровождали два агента — один с тонким кейсом, второй — с объемистым саквояжем.

— Представьтесь, — пробасил судья.

— Юстас Валериевич Ратников, обер-прокурор Тайной канцелярии.

— Каковы ваши доказательства?

— Здесь, — положил на стол перед судьями кейс, — документы, подтверждающие, что Дмитро Хмельницкий единолично владел винокурней, впоследствии переделанной под завод по производству нитроглицерина и кордита.

— Что есть кордит? — подал голос левый судья.

— Это смесь нитроглицерина и пороха, ваша честь. Взрывчатое вещество, применяемое в артиллерийских снарядах. В перечне бумаг так же есть товарно-транспортные накладные и выписки из черной бухгалтерии, доказывающие закупку сырья и отправку готового сырья контрабандой в Швецию, на фабрику Альберта Нобеля.

— С чего нам знать, что это действительно взрывчатка, а не скисшее пиво? — правый заседатель, похоже, решил немного подыграть стороне защиты.

— Прошу вызвать свидетеля со стороны обвинения, — сказал Юстас, и вальяжным жестом уступил кафедру уже знакомой мне изобретательницы.

— Представьтесь.

— Прошу внести в протокол, — женщина подняла палец, — не свидетель, а свидетельница. А зовут меня Николь Тесла. Докториня естественных и физико-математических наук, членша-корреспондентка Императорской Академии Наук.

— Кто-кто? — нахмурился центровой.

— Доктор, — Ратников с натужной улыбкой оттеснил чересчур прогрессивную свидетельницу от кафедры и достал из кейса новые листы. — Вот копии ее дипломов и степеней, гарантирующие осведомленность и компетентность в изучаемых вопросах. Тут же письменное заключение о том, что найденное вещество — вовсе не пиво.

— И все же хочу послушать ее лично. Госпожа Тесла, вам слово.

Николь без тени сомнения повторила все, что прежде озвучил Юстас. Интересно, ей тоже за державу обидно или просто в доле?

Далее по очереди вызвали без малого два десятка агентов, принимавших непосредственное участие в осмотре крепости.

Выслушали взъерошенного мужичка с бледным прыщавым лицом и чахоточным кашлем, который оказался похищенным учителем химии и под угрозой расправы варил для Пана нитро.

Довеском привели индианку в красном платье и четверых охранников — и все как по нотам закапывали Дмитро все глубже и глубже.

— Сторона обвинения закончила, — Юстас с поклоном отступил от кафедры.

— Совет благородных, — главный судья повернулся к ложе. — Вы все услышали? Есть ли у вас возражения, сомнения, претензии к ходу заседания?

Все четверо промолчали.

— Объявляю перерыв на совещание. Продолжим, как только будете готовы.

Наследников и представителей отпустили в холл, и мы с радостью покинули душное помещение. В холле царила приятная прохлада, а вот снаружи становилось все жарче. Крики звучали не только чаще, но и заметно ближе — из окна увидел, как городовым пришлось тесно набиться в арку — и лишь такая живая пробка сдержала натиск толпы.

От неминуемого прорыва защищало лишь устройство квартала. Правительственные здания обступили площадь по периметру, а проходы оставались только в арках, которые, как правило, закрывали ворота. В итоге получилась самая настоящая крепостная стена — не Кремль, конечно, но от беснующейся голи вполне защитит, да и обороняться так удобнее.

Вот только босяков прибывало все больше и действовали они все агрессивнее. Грань пока не переходили, но ведь и приговор пока не озвучили.

Не удивлюсь, если вслед за неминуемым арестом Пана последуют массовые беспорядки. И если Дмитро попытаются этапировать в тюрьму, сторонники наверняка попробуют освободить вожака. Если же конвоиры проявят жесткость и откроют огонь, беспорядки вмиг перерастут в бунт, мародерство и прочие бесчинства, которые охватят большую часть города.

Трущобы и окраины полыхнут точно, тамошней публике только повод дай поквитаться с угнетателями. Придется выводить на улицы солдат, солдатам придется стрелять в ответ на камни, дубины и ножи, а виновник торжества попросту свинтит в свою Швецию или на Фронтир — к янки, а уж оттуда — за океан, и ищи свищи.

С другой стороны, хаос крайне выгоден не только Хмельницкому, но и заговорщикам.

Если их задача ослабить высокие дома путем стравливания народа и власти, которую эти самые дома во многом и представляют, то от стычек и баррикад они получат куда больше выгоды, чем от точечных терактов.

За мертвого дворянчика вступится только его семья, а каждая капля крови простого работяги неминуемо обернется целой лужей на колотых булыжниках мостовых и площадей. Да уж, ситуация та еще, и хрен знает, как ее разрулить с минимальными потерями.

— О чем задумался? — спросил Рита, как бы невзначай ткнув локтем в живот. — Стоишь, как истукан.

— Думаю, как избежать беды.

— Ты об улице? — волшебница облокотилась на подоконник, и я в полной мере оценил достоинства обтянутой бархатом фигуры. — Да, все на ушах с самого утра. Здесь впервые судят столь богатую и влиятельную семью. А газеты и кликуши подливают масла в огонь.

Полицейский выстрелил в воздух, и шайка крепких ребят отхлынула от арки, сбивая и тараня стоящих сзади.

— Может, нам помочь?

— Хочешь применить магию против толпы? — Рита невесело усмехнулась. — Тогда уж сразу кинь туда связку динамита. За него хотя бы простят.

— Люди не любят колдунов? — вопрос, наверное, прозвучал странно — особенно от потомственного чародея, но подруга не нашла в нем ничего подозрительного.

— А за что нас любить? Мы же не лечим всех подряд днем и ночью, хотя умеем. Народу же не объяснишь, что колдунов мало, а лекарей — и того меньше. И что на лечение тратится в разы больше сил, чем на любую другую волшбу. Что мы отдаем собственную жизнь и сокращаем свой век на месяцы, а то и годы. Нет, в их глазах мы просто зазнавшиеся хлыщи, жирующие за чужой счет и презирающие всех, кто ниже нас только потому, что родились с Даром, а другим не повезло. Зато как власть защищать — мы в первых рядах. Так что лучше не лезь. Только хуже сделаешь.

Об этом стоило догадаться. Все колдуны — дворяне, а классового неравенства и порожденной им ненависти никто не отменял.

В зале застучал молоток, и распорядитель в приказном тоне попросил занять места. На совещание ушло минут пятнадцать — и то тянули чисто из уважения к процессу, а так могли бы сразу огласить то, о чем все и так знали.

— Господин Пушкин — ваш вердикт.

— Виновен, — пробасил крепыш с лохматыми каштановыми баками.

— Господин Земской — ваш вердикт.

— Виновен, — без удовольствия ответил смуглый джентльмен с усиками.

— Господин Кросс-Ландау — ваш вердикт.

— Виновен, — одноглазый адмирал вытянулся по струнке и свел руки за спиной.

— Господин Старцев — ваш вердикт.

— Виновен, — сказал Андрей таким тоном, словно обвиняли его, и он во всем сознался.

— Решение единогласное и обжалованию не подлежит. Совет благородных временно лишил весь ваш род дворянского титула. Мы же удовлетворяем ходатайство Тайной канцелярии и помещаем вас под арест на срок до года. И с учетом государственной важности и прямой угрозы короне, следствию дозволяется применение пыток.

— Скоты! — Пан ударил грудью в решетку. — Подонки! Вы за это ответите! Клянусь…

— Тишина! — молоток застучал по деревянной подставке. — Это еще не все. Предстоит решить последний вопрос. Так как продовольствие должно поставляться, за полями и прочей недвижимостью Хмельницких необходимо установить внешнее управление.

Хм… И кому же достанется все это добро? Уж не третьей ли стороне, что поспособствовала внезапному «освобождению» всех активов?

— Господин Ратников предложил независимую кандидатуру, чья верность императору не только ни разу не ставилась под сомнение, но и подтверждена многочисленными наградами, а также верной службой на благо державы. Господин обер-прокурор выставил на должность временного управляющего Гектора Андреевича Старцева.

— Что? — невольно вырвалось у меня.

— ЧТО?! — заорал из клетки Пан.

— Че-че-че?! — Марк воровато завертел головой.

— Что?! — Пушкин вскочил со своего места. — По какому еще праву?!

— Это лишь предложение, — Юстас расплылся в добродушной улыбке. — В конце концов, моя задача — наблюдать и ведать. И я могу поручиться за своего кандидата, как за самого себя.

— И все же по закону Совет обязан проголосовать, — продолжил судья. — Господин Старцев отстраняется, как заинтересованное лицо, а остальных прошу озвучить решение — за или против.

— Против! — с ходу выкрикнул Пушкин. — Из-за этого… этого… мою девочку подорвали бомбисты! Ему вообще ничего нельзя доверить! Я бы его самого под суд отдал! На казенные харчи, а не казенные хлеба!

— Я вас понял, — стук остудил пылкую речь оружейника. — Одного слова вполне достаточно. Дальше.

— За, — с гордостью произнес Кросс-Ландау, вызвав удивленные шепотки из зала. — Я готов поручиться за этого юношу.

Один к одному. И самое паршивое, что окончательный вердикт за человеком, которого я знать не знаю. Впрочем, плевать. Внезапный прибыток редко доводит до добра. Чужого мне не надо, как-нибудь сам справлюсь.

— Олег Вячеславович? — судья поторопил последнего заседателя.

Земской покосился на Генриха, и тот чуть заметно кивнул. Потом посмотрел мне прямо в глаза — долго, обстоятельно, с прищуром, но я не отвел взгляда.

— За, — после недолгих раздумий ответил главный добытчик. — Если что — отстранить всегда успеем.

— Все вопросы улажены, — молоток взлетел над плашкой. — Объявляю слушание закры…

Снаружи донесся оглушительный взрыв — аж стекла задрожали. За ним еще один, после — сразу два. Мне уже доводилось слышать такие звуки — с точно таким же звуком подорвался манородный смертник в такси.

Грохот сменился стрельбой, воплями и топотом множества ног.

Озверевшие в край молодчики выдавили израненных и оглушенных городовых из арки и ломанулись прямиком к суду.

Отступающих полицейских резали ножами и били арматурой, а тех, кто пытался сопротивляться, расстреливали из поднятого с трупов оружия.

И судя по реву с окружающей площадь улицы, резня охватила весь квартал.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.