Интриган. Новый Петербург

Глава 35

Южный вокзал представлял собой кирпичный двухэтажный блок с тремя пирамидальными шпилями, что придавали ему отдаленное сходство с Кремлем.

Сквозь спаренные арки проходили рельсы, размежеванные широким перроном с газетными киосками, летними кафе и табачными лавками.

В это время поезда оставались доступны лишь состоятельным подданным, и для них создавались примерно те же удобства, что и в современных аэропортах: маленькие, скромненькие, но заоблачно дорогие.

Однако помимо красоты и фешенебельности архитекторы учли и стратегическое расположение вокзала, и наличие в округе опасных врагов — бандитов, индейских партизан и американцев.

Поэтому окна сделали высокими и узкими, как бойницы, пожертвовав комфортом ради безопасности мирных жителей и тех, кому этих самых жителей предстояло защищать.

А к нашему прибытию солдаты и городовые сделали максимум возможного за столь короткий срок. Тяжелые чугунные ворота не только закрыли на засовы, но и подперли застопоренными вагонами.

Метров двести путей сразу за локомотивами подорвали динамитом, предварительно поставив поперек грузовики. Стрелки, семафоры и прочие коммуникации постигла та же участь, а водонапорные башни завалили прямо на рельсы.

И теперь Тесле придется хорошенько постараться, чтобы расчистить дорогу. А уж мы постараемся сделать все, чтобы от дороги пришлось бы отчищать ее саму — а точнее то, что останется от этой лживой твари.

На оборону пошел почти весь городской арсенал, а из запасников и заводов Пушкина прибывали все новые орудия — еще теплые после отливки.

К окнам первого этажа подкатили легкие полевые пушки и обложили их мешками с песком по самые колеса. На втором обустроили четыре пулеметных гнезда, рядом поставили ящики с гранатами, а счет винтовкам перевалил за сотню.

Вот только предателей все это ни капельки не пугало. Они не нападали и не пытались протаранить баррикаду. Наоборот — остановились на почтительном расстоянии и спрятали главный калибр.

Рядовые стрелки курили, опустив респираторы, а манородные лениво перепасовывались футбольным мячом. И засунутые в карманы руки, папиросы в зубах и громкий хохот прямо давали понять, что новоиспеченные чародеи в гробу видали старую школу.

И сделают все, чтобы метафора стала реальностью — вот только досмолят цигарки, доиграют матч и расскажут еще парочку анекдотов. А устаревшие колдуны пусть делают, что хотят — ведь итог един.

— Поверить не могу… — процедила Распутина, глядя на мятежников из окна. — И вот эта, excusez mon français, шушера — смертельная угроза для города? Да я уничтожу их одним заклинанием!

— Софья Ивановна, пожалуйста, — я попытался воззвать к гласу разума, но архимаг разъярилась не на шутку. И вид откровенно издевающихся противников бесил ее еще больше. — Сейчас нельзя поддаваться эмоциям. Нужно продумать тактику и ударить всем вместе, с учетом сильных и слабых сторон каждого из нас.

— Еще я ради этих босяков не напрягался, — фыркнул Пушкин. — Ты посмотри на эти рожи! Околоточная рвань, напялившая ворованные тряпки. Но как осла не наряди, все равно конем не станет. Так что я шандарахнул бы по ним как следует — и дело с концом.

Я вздохнул и покачал головой. Даже сейчас среди этих ворчунов нет единства, и каждый снова тянет воз на себя, не желая уступать и равным по статусу, не видя в них товарищей и соратников, а не конкурентов.

Возможно, в чем-то Тесла права. Эту раздробленность надо исправлять — но не любой ценой. А путем планомерной и плодотворной работы, а не кровью и потрясениями.

— Чего они хотят? — тихо спросил адмирал, сведя руки за спиной. — Почему не атакуют?

— Показывают свое превосходство, — ответил я.

— Превосходство? — настал черед Пана возмущаться. — В чем? В слабости и глупости? Не понимаю, почему мы до сих пор мнемся, как барышни перед первым танцем. Давно пора показать зарвавшимся засранцам, почему власть именно у нас. И почему их удел — трущобы и помойные канавы.

— Ты, Дмитро, скотина еще та, — Пушкин крякнул и потер ладони. — Но всегда мыслил здраво. А ну-ка давай-ка надерем им зады — как в старые добрые.

— Тут меня упрашивать не надо, — Хмельницкий хрустнул пальцами. — Это я всегда за.

— Стойте! — попытался остановить безумцев, но опоздал — причем, похоже, давно — когда сделал ставку на сплоченность дворянства хотя бы перед неминуемой бедой.

Пан ухнул и присел, как сумоист перед броском. Отвел вбок левую руку, повернул ладонью вверх и медленно поднял, точно на пальцах висела невидимая пудовая гиря.

В тот же миг раздался треск и грохот, пол задрожал, а слева от бронепоезда вспух толстый земляной «прыщ» размером с коттедж.

Стоило колдуну тем же приемом поднять правую руку, и такой же бугор поднялся с противоположной стороны. Неудивительно, что помещик выбрал именно эту стихию — возможно, его потому и тянуло в поля из-за особой связи с нею.

В это время Пушкин занес перед грудью левую ладонь, а кулаком правой начал описывать над ней круг с радиусом в пол-локтя. Со стороны это выглядело так, словно крепыш с косматыми баками вращал рукоятку прозрачных жерновов.

Но стоило посмотреть наружу, и суть волшбы открывалась во всей красе — два ревущих огненных смерча обволакивали холмы, спекая грунт и превращая в плотные раскаленные камни.

И как только снаряды впитали достаточно пламени, Дмитро со всей силы хлопнул, и почерневшие камни с тонкими жилами магмы ринулись навстречу друг к другу. И даже стоящий между ними состав не смог их разлучить.

Громыхнуло так, что с потолка посыпались куски побелки и лепнины, и если бы Распутина загодя не подняла выгнутый воздушный щит, нас бы всех покосило шрапнелью.

Поезд утонул в клубах огня и черного дыма. И, несмотря на расстояние и двойной щит (поставил и свой — лишним не будет), лицо горело от жара, будто я резко открыл прогретую духовку.

Огненное цунами накрыло даже передний вагон, а уж центровой локомотив должно было расплющить в лепешку.

Однако не расплющило.

Налетевший с океана ветер сдул гарь, и мы увидели на крыше паровоза Николь в сопровождении двух лысых хмырей в бежевых пальто и темных очках.

Хмыри скалились, заговорщица попивала кофе из маленькой чашечки, стрелки курили, а манородные продолжали гонять мяч. Стоит ли говорить, что на серых клепаных бортах не осталось ни царапинки?

Эта идиллическая картина ввергла старых волшебников в полный ступор. Главы родов с полминуты таращили налитые кровью зенки и пытались подобрать отвисшие челюсти.

А заодно — слова, способные хотя бы частично выразить крайнюю степень удивления, и при том не выходящие за рамки цензуры и приличий.

И, судя по тихому шамканью и сопению, не находили.

— Ё! — только и смог выдавить из себя Пан.

— Да как?.. — вторил Николай Григорьевич, тряся рукой в направлении врага — мол, посмотрите, что эти черти вытворяют. — Да какого?..

— Ваш ход закончен! — весело крикнула Тесла в мегафон. — Теперь наша очередь. Вас было двое, поэтому и мои мальчики ответят в паре. Уж не обессудьте, господа.

Женщина отвесила театральный поклон и отступила за спину хмырей. Те поправили тонкие красные галстуки, подняли воротники и встали плечом к плечу — двое из ларца, мать их.

— Поднять заслоны! — процедил я. — Всю ману — на щиты!

Теперь уже никто не спорил и не паясничал. Ибо воочию увидели силу противника — и это им явно не понравилось. Жаль, что из-за очередной склоки потерян эффект неожиданности, но как-нибудь сгладим и этот недочет. Главное — хотя бы теперь действовать сообща.

Меж тем лысые разом сцепили пальцы в замок, после чего выпрямили «шалашиком». Сжали — выпрямили, сжали — выпрямили, словно подражая крыльям бабочки.

И всего через несколько секунд мельтешение ускорились настолько, что глаз уже не различал движений, а кисти окутало вязкое марево.

При этом колдуны все так же давили гнусные ухмылки, и выражение наглых физиономий ничуть не изменилось, даже когда по макушкам покатились крупные капли пота.

— Что они делают? — успела спросить Софья, прежде чем здание задрожало и начало медленно оседать.

Я высунулся в окно, наплевав на все правила безопасности, и увидел под фундаментом месиво наподобие зыбучих песков, куда и погружался весь вокзал целиком.

И если его не остановить, очень скоро нам нечего будет защищать, а все баррикады и препятствия утонут сами собой. И пособники Теслы наспех восстановят ветку и вкатят в город, как Цезарь — в Рим.

— Пан, Николай — укрепите землю! Генрих, София — держите здание. А я попробую их отвлечь.

Внизу загрохотали пушки — солдаты, напуганные немалым шансом погребения заживо, открыли огонь из всех орудий. Но как я не вслушивался, так и не услышал ни вскрика, ни даже звона снаряда о броню.

И что самое удивительное — Николь решила играть по-честному. И поезд защищала не вся волшебная кодла, а всего один лысый пес, пока напарник топил «кирпич» в грязи.

И все же погружение замедлилось, хотя все четыре чародея пыхтели и фыркали на пределе возможностей. Ведь баламутить почву — совсем не то же самое, что удерживать на весу многотонную конструкцию.

Враг тратил на атаку несоизмеримо меньше сил, чем мы — на защиту. И если не изменить это в кратчайший срок, поражение неминуемо. Вот только как поступить, если самые сильные маги скованны и выведены из боя, а от меня-недоучки толку немного?

Я попробовал применить прием с «микроволнами», который успешно использовал на продвинутом манородном.

Но лысые не шелохнулись, несмотря на все мои старания — я же, наоборот, ощутил неприятное жжение в груди и поспешил уйти из поля зрения противника, пока собственный мотор не покрылся хрустящей корочкой.

— Мы долго не продержимся! — выкрикнул Пушкин, задыхаясь от перенапряжения. — Сделай хоть что-нибудь, мать твою перемать!

Бить в лоб — не вариант. Нужно разыгрывать тот же козырь, что уже помог в подворотне у ломбарда. Знания Теслы ограничены началом двадцатого века.

Мои знания — на сто лет сильнее, как бы странно это сейчас ни звучало. Но и они ограничены фундаментальными понятиями и законами классической физики, пусть даже в несколько искаженном виде.

Я по-прежнему не могу черпать энергию из ниоткуда и обращать в никуда.

Не могу выходить за рамки базовых взаимодействий и общей теории относительности.

Не могу придумывать правила на ходу и опираться на неподтвержденные гипотезы вроде кротовьих нор или гравитационных струн.

Не могу просто захотеть и решить все вопросы по щелчку, как джинн или щука из проруби. Не могу опуститься на уровень тонких материй и прочих квантовых полей, потому что даже современные мне ученые не до конца понимают принципы, по которым они существуют.

Но с чего-то надо начинать — и с чего-то более-менее доступного. И первое, что пришло на ум — свет, а точнее, его чрезвычайная концентрация в магический аналог лазера.

Свет — это равноценная стихия, пусть и стоящая несколько в стороне от сугубо боевых разновидностей. С помощью света лечат раны, но что если попробовать превратить его в оружие?

Разумеется, как и в случае с СВЧ-печью, это не полноценное когерентное излучение, а лишь сфокусированный водяными линзами луч.

А с другой стороны… какого черта?! Мне хватит и школьной физики, чтобы обстряпать все в лучшем виде.

Ведь первое индуцированное излучение описал Эйнштейн в шестнадцатом году, первый мазер появился в начале пятидесятых, а лазер — в шестидесятом.

По местным меркам — невиданная гравицапа разрушительной мощи, так почему бы не использовать ее в бою?

И первое рабочее тело излучателя — это рубин, а его здесь — целая шахта. Достаточно заключить кристалл, в оптический резонатор из двух зеркал, накачать фотонами и направить луч на цель.

Главная проблема боевых лазеров — компактный и емкий источник питания, но мой запас маны явно больше, чем у переносной батареи.

А если подключить соратников — получится создать такую мощь, что никакой «Звезде смерти» и не снилось. Нужно лишь четко представить последовательность действий, и для начала я вообразил рубиновый цилиндр метровой длины и толщиной в пятнадцать сантиметров.

Сначала ничего не происходило, и я уж грешным делом подумал, что ошибся на самом старте, и для успешной волшбы нужно находиться рядом с источником минерала.

Однако вскоре из пола и стен просочились крохотные алые крупинки и сгустились в вытянутое облако газообразного вещества, стремительно наполняемого новыми частичками.

— Что ты делаешь?! — заорал Пан. — Помогай!

Крик сбил с мысли, и все добытые непосильным трудом скрупулы осыпались под ноги. Не став тратить драгоценные секунды на перепалку, опустился на колени, глубоко вдохнул и закрыл глаза, всецело сосредоточившись на заклинании.

Не понадобилось даже наблюдать за процессом — я чувствовал, как крупицы сочатся из недр и стекаются в полупрозрачную алую трубку, висящую прямо напротив.

Предельная концентрация отнимала уйму сил и морально истощала, но я терпел, раз за разом воспроизводя чертеж как бы в трех интервалах.

Иначе говоря, я держал в уме первую стадию, итоговый результат и всю технологическую цепочку от первого до последнего шага, как бы думая о трех разных вещах одновременно.

Это крайне тяжело и в безмятежных тибетских горах, а тут — и тряска тонущего здания, и недовольное бормотание товарищей и постоянная угроза сбиться с мысли и все зафакапить.

Но долгие истязания и пытки научили окунаться так глубоко в подсознание, что разум как бы отключался от тела и оставался недосягаем для боли и страданий.

Иначе в плену не выжить, и этот страшный навык во многом помог довести задуманное до конца. Как только кристалл сформировался, я направил в левую руку огонь, а в правую — песок. Соединив две стихии, получил два зеркала — непрозрачное вогнутое для отражателя и полупрозрачное выгнутое.

Первое закрепил на «корме» трубки, второе — на носу, и плотно задрапировал каменным кожухом, оставив лишь один выход для грядущего излучения.

— Боги, быстрее! — взмолилась Распутина.

— Почти готово. Бросайте все и дайте мне столько света, сколько получится. Выжмите все без остатка, но окутайте эту трубу такими спиралями, чтобы сияли ярче солнца!

— Что ты задумал? — Пушкин по-прежнему отказывался верить мне и верить в меня.

— Сделайте, что я прошу! Хотя бы раз!

— Я готов! — отозвался Кросс-Ландау. — Жду команды.

— Направьте свет внутрь цилиндра. Весь, что есть!

Для пущей наглядности своим примером показал, чего хочу добиться от соратников. И стоило подумать о целебной волшбе, как правую ладонь окутало золотистое сияние, больше напоминающее туман со спрятанной внутри лампочкой.

Настоящий Гектор Старцев не только манородом в медслужбе баловался, да и по наследству перешел отцовский талант.

И я представил самый яркий свет, что обволакивал рубиновую трубу, насыщал ее фотонами, накачивал силой… Ионы хрома возбуждались, переходили на третий энергетический уровень и… Ладно, это уже перебор.

Главное, что сила из двух источников оказалась столь велика, что кожух раскалился докрасна, а сам рубин будто выцвел, превратился в стекло с золотым сердечником.

И, несмотря на сомкнутые веки, глаза жгло так, словно в лицо направили прожектор зенитной пушки.

Слезы высыхали, едва проступая, резь выходила за все допустимые пределы, до полной слепоты оставался всего шаг, но я терпел, потому что иначе нельзя.

Терпел, даже когда и так обожженную ладонь будто окунули в кипящее масло. Терпел, когда кости начали просвечивать, как на рентгене. Терпел, потому что научился переносить такое, что не снилось и матерым гестаповцам.

Терпел, потому что знал ради кого страдать. Я совсем недавно в этом мире, но уже нашел немало достойных друзей, за которых не грех и умереть.

Но это — слишком эгоистично, когда на кону судьба миллионов. Поэтому отдал всего себя, влил всю ману без остатка, и прежде чем рухнуть ничком, нацелил лазер на лысых ублюдков и снял «забрало» с излучателя.

Из тубуса с оглушительным жужжанием выстрелил алый поток и прошелся вдоль вагонов, оставив глубокую оплавленную борозду.

Тесла успела отскочить в сторону, а вот замешкавшегося колдуна разрезало надвое. И жар был такой, что куски вспыхнули и обуглились дочерна еще до того, как шмякнулись с крыши — аккурат под ноги футболистам.

Смешки стихли, ленивые ухмылки исчезли. Вся банда собралась и повернулась в нашу сторону с таким видом, словно мы только что надругались над их матерями.

— Гляжу, играете не по правилам, — процедила Николь, не сводя с меня глаз. — Тогда игры кончились. — И проорала в мегафон: — Уничтожить их! На штурм!