Интриган. Новый Петербург

Глава 24

Первое правило любого пленника — успокоиться, сохранить трезвый рассудок и осмотреть место, где оказался. Второе правило — найти любые предметы, которые помогут выбраться на волю.

Прижал тыльную сторону предплечья к ребрам и ощупал кобуру для скрытного ношения.

Потому что давно казалось, что колдуны так отвыкли от огнестрельного оружия, что не обращают на него никакого внимания. Или считают его чем-то незначительным и несерьезным — вроде носового платка.

Сколько уже раз видел, как задержанных не обыскивали и не изымали стволы — мол, волшебной клетки хватит. Но в этот раз меня винтили опытные ребята, и все оружие отобрали. Не завалялось даже патрона, из которого можно достать порох. Так что этот способ пришлось мысленно перечеркнуть.

Что дальше?

Пояс, саму кобуру с ремнями и шнурки на туфлях оставили. Но какой от них прок? Будь я заточен в не самой высокой башне — сплел бы какую-никакую веревку и попытался бы выбраться через окно.

Но меня бросили в подвал, где нет ни единого окошка — только отдушины, но туда и кошка с трудом пролезет. Зато над головой потрескивала лампочка без плафона — при желании можно повеситься. Висит низко, без табуретки достанешь.

А в остальном придется попыхтеть — между браслетами всего пять толстых звеньев, и это зазор сантиметров в двадцать. А Рита, наученная горьким опытом с Хмельницким, застегнула наручники до упора — аж в кожу впились.

И избавиться от них путем нанесения себе увечий можно лишь одним способом — отрубить нафиг кисти. Хорошо еще, что застегнули спереди, а не за спиной — хоть какое-то пространство для маневра.

Здесь все понятно, переходим к внешнему периметру. Я встал с пыльного пола и прошелся вдоль стен. Клетка сварная, чугунная, вмурованная в бетонные плиты. Чтобы разорвать такой контур, понадобится полевая пушка или связка динамита.

С замком все еще печальнее — это не амбарная чепуха, а крайне сложный сейфовый механизм. И судя по толщине бронированного кожуха, в личинку карандаш войдет на всю длину.

А значит, на ключе столько бороздок и выступов, что опытный медвежатник с набором профессиональных инструментов провозится несколько часов.

На браслетах же скважин и вовсе не заметил — вполне вероятно, они отпирались магией. Что вполне логично, когда речь идет о колдовском артефакте.

У меня же не нашлось ни проволоки, ни иголки, а пряжка на ремне не годилась — слишком толстая и прочная. А выбираться надо — и срочно.

Пока я здесь кукую, враг действует. Что ж, и для безвыходной на первый взгляд ситуации имелся экстренный вариант — весьма опасный, но жизненно необходимый.

— Эй! — ударил браслетами по прутьям. — Позовите Генриха! Я готов говорить!

Наверху скрип половиц и тяжелая поступь. Через несколько минут дверь в подвал отворилась, и на ступени упали длинные желтые лучи. По ним сошел адмирал, придерживая ладонью эфес абордажной сабли.

— Слушаю, — проворчал Кросс-Ландау, встав в трех шагах от решетки.

— А где Рита? — приподнялся на носках и в попытке заглянуть за широкую спину.

— Ты из-за нее меня позвал?

— Да нет, что вы, — отшагнул и замер аккурат под лампой. — Просто любопытно. Неужели ей нет дела до моих признаний? Особенно после того, что между нами было.

— Пытаешься меня спровоцировать? — мужчина усмехнулся. — Придумай что-нибудь менее жалкое.

— А что тут думать? — подмигнул в ответ. — Велосипед давным-давно изобретен.

Я поднял руки, обхватил ладонями раскаленную лампочку и раздавил колбу. И в тот же миг задергался на месте, не в силах вдохнуть и балансируя на грани сознания.

Ощущение, будто снаружи сдавили многотонным прессом, и в это время точно такой же пресс давил изнутри. Боль — непередаваемая, как если бы молотом расплющили каждую клетку в теле.

Меня бы неминуемо отшвырнуло, но мышцы свело электрическим спазмом, и руки намертво вцепились в оголенные контакты.

Генрих что-то выкрикнул — разобрать ничего не смог, потому что уже с трудом понимал, что вообще происходит, превратившись в огромный оголенный нерв, по которому туда-сюда носился разряд в двести двадцать вольт. Ну, или сколько тут принято.

После адмирал выхватил саблю, одновременно погасив руны на прутьях. Один взмах раскаленным до ярчайшего белого света клинком — и замок разошелся на две части, как плитка пластилина.

Еще один взмах руки — и воздушная волна отшвырнула меня к стене. Боль наконец-то утихла, но воспользоваться ее плодами я бы не смог при всем желании.

Хотя, казалось бы — вот и замок сломан, и колдовская защита снята, но не мог ни встать, ни даже пошевелиться. Потому что умирал. И в этом и заключался план.

— Отец! — где-то в глухой дали прозвучал испуганный голос Риты. — Что тут произошло?!

Саму девушку не видел — глаза застилало тусклое зеленоватое свечение, исторгаемое из рук Генриха. Адмирал склонился надо мной в тщетных попытках исцелить, но Дара хватало лишь на то, чтобы удерживать мятущуюся душу в бренном теле.

Не лекарь вы, господин, не лекарь, хоть в бою страшны, как буря. Сюда бы Андрея — гладишь, и справился бы. А так придется везти меня в больницу. А еще лучше — в Академию. Вызывать бригаду скорой помощи или магистров сюда — нельзя.

Они могут и не успеть — блокпосты на каждом перекрестке, плюс чрезмерная загруженность из-за огромного количества раненых после беспорядков.

Да и вопросы нехорошие возникнут: почему это герой войны, защитник города и преданный слуга императора умер при столь странных обстоятельствах?

И доказывайте потом, что я на самом деле якшался с предателями и виновен во взрыве «Титаника». Что-что? Это Гектор вам такое рассказал? Сомнительные улики, господа. Крайне сомнительные. А вы сами, случаем, не из предателей?

Так что ничуть не удивился, когда меня переложили на самодельные носилки из широкой доски и поспешили к выходу, попутно разогнав всю прислугу и охрану.

Побег вышел бы на десяточку, если бы не одно но — без скорого вмешательства грамотного целителя я имел все шансы отойти в мир иной в самое ближайшее время.

Но ни в больнице, ни в Академии на меня не станут надевать кандалы — потому что де-факто я не виновен. Генрих, конечно, может наплести с три короба Оресту, и тот с радостью выдаст ордер, потому что терпеть меня не может.

Вот только ждать никто не собирался. Теперь свинтить будет несоизмеримо проще, что я и сделаю при первой же возможности.

— Садись за руль! — крикнул адмирал дочери.

Меня поднесли к неприметному грузовичку, на котором в резиденцию доставляли припасы. Хлопнула дверца, машина качнулась на рессорах, взревел движок. Край носилок уложили на железный пол и затолкали в кузов, точно хлеб в печь.

Адмирал запрыгнул следом, продолжая поддерживать целебный купол. Правда тот слабел и выгорал с каждой минутой, и я всерьез забеспокоился, что не доеду, ведь без волшебной подпитки продержусь не дольше, чем медуза на сковороде.

— Куда ехать?

— В Академию! Гони на всех парах. На заставах не останавливайся, окружи машину щитом — и двигай. Гектор должен выжить, слышишь?

— Что с ним случи… — окончание утонуло в реве движка — девушка утопила педаль в пол.

— Он схватился за провод, — прорычал адмирал. — Никак не привыкну к этому проклятому изобретению.

— Но зачем? — грузовик выехал из ворот и резко взял вправо. Мужчина отшатнулся, и купол на мгновение погас. Я тут же выгнулся дугой от накатившей боли, и лишь чудом не отключился.

Точнее, не только чудом — но и увесистой пощечиной.

— Не спи! Потом сами боги не разбудят, — и обратился к дочери: — Сбежать захотел, вот зачем. И у него это почти получилось. Поэтому наручники нельзя снимать ни при каких обстоятельствах, поняла? Наври с три короба про оплывшие замки, про замкнувшийся контур — неважно. Но чтобы браслеты оставались на руках.

— А если спросят, как они вообще на нем оказались?

— Скажешь, что хотели попробовать новенькое, но случайно перепутали игрушки.

— Серьезно?! — кажется, даже воздух стал гуще от возмущения. А может, просто начали отказывать пораженные током легкие.

— А что ты предлагаешь? Сказать правду, чтобы Гектора забрали в застенки Ратникова или в тюрьму Пушкиных? Да любой из них может работать на заговорщиков! Мы должны разобраться во всем сами — это во-первых. А во-вторых, о вас давно сплетни ходят. Одной больше, одной меньше… всяко лучше, чем рассказать правду.

— Если что — между нами ничего нет, — сердито проворчала Рита.

— Да я и не против, если бы было, — в гремящий сталью тон просочилась нежность. — Хоть под конец жизни понянчу внуков. Но если Старцев связан с мятежниками — уж прости, я его повешу.

— А я — подам веревку, — колдунья рывком переключила передачу. — Держись, впереди пост!

— Сбавьте скорость! — донеслись крики городовых. — Стоять!

Окруженный заслоном капот с грохотом протаранил шлагбаум, и грузовик покатил дальше под крики, свист и выстрелы в воздух. Впрочем, скоро стали бить на поражение — под крышей вспыхнули три аккуратные дырочки, но ниже пули не долетали — разбивались о кормовой барьер. И все равно Генрих остался недоволен:

— Подними выше щит! Пули над головой свистят!

— А ты пригнись пониже! — огрызнулась водитель.

Судя по нарастающему реву, за нами устремилась погоня. И настигнуть тяжелый автомобиль не составило особого труда. По дверцам застучали пули, опускаясь все ниже и ниже — того и гляди в самом деле свистнут над макушкой.

И адмирал не придумал ничего лучше, как воздушной волной распахнуть створки и заорать на настигающих полицейских:

— Это Кросс-Ландау! Мы едем в Академию! У нас срочный пациент!

У старика весьма колоритная внешность — трудно с кем-либо спутать, а волшебная преграда подтверждала статус лучше любых документов. Преследователи убрали оружие и обогнали нас, чтобы предупредить ближайшие КПП и расчистить дорогу.

Мог бы, в принципе, сразу так сделать, а не нарываться на погоню. Потратил бы пару минут, зато сколько нервов сэкономил. Видимо, испуг и возраст взяли свое. Все стареют и ошибаются — и я не исключение.

С эскортом мы домчали до Академии всего за полчаса, и прямо у ворот нас встретили трое целителей во главе с Распутиной.

Софья лично подключилась к накачке щита, и тот за считанные мгновения засиял так ярко, что не спасали даже плотно стиснутые веки. Впрочем, долго страдать не пришлось — очень скоро я окунулся в глубокий безмятежный сон.

Очнулся на закате — всего несколько часов спустя. Внутренние часы отработали на отлично — давно научился вставать без будильника, а при необходимости мог прийти в себя даже после тяжелейших ранений. И в сирийском плену отточил этот навык до совершенства.

Открыв глаза, увидел просторное помещение с белыми стенами и длинным рядом одноместных кроватей. Почти все пустовали, и лишь на соседней кто-то лежал спиной ко мне и накрывшись одеялом.

Меня переодели в больничную одежду — хлопковые штаны и рубашку. Браслеты все так же сияли рунами на запястьях, а цепь между ними разрезали — судя по оплавленным краям, так же, как и замок в подвале.

Не знаю, как Генрих представил мое появление и убедил Софью в необходимости колдовских кандалов, но, по сути, я все еще оставался пленником.

Хотя, кто знает, какие у них отношения — возможно, адмирал без прикрас поведал обо всем бывшей наставнице, и теперь они заодно.

Так или иначе, мне надо во что бы то ни стало защитить свое честное имя. И я уже знал, как это можно сделать без поиска чемоданчика, но для начала необходимо оказаться на свободе.

Встав так, чтобы койка не скрипнула, бесшумно подошел к окну и выглянул наружу. И первым делом заметил решетку — но не магическую, а обычную, как в тюряге.

Лазарет находился на высоте четвертого этажа, а под окном курили три «бушлата», стараясь не обращать внимания на бродящих под стенами агентов Юстаса.

Значит, на выходе из башни и у ворот охраны еще больше. Подошел к двери и тронул ручку — заперто. Коснулся ухом холодных досок и услышал снаружи скрип кожаной портупеи и тяжелое сопение — очевидно, охрану выставили и у палаты.

И все равно выбраться отсюда куда проще, чем из подвала, так что душу обуяли спокойствие и легкий азарт. Теперь я контролирую обстановку, а не наоборот.

— Привет, женишок, — позади раздался скрип и приглушенный хриплый голос.

Обернувшись, увидел Варвару, по шею закутавшуюся в простыню. Половину головы и лица покрывал уродливый бурый ожог, а от глаза осталась лишь спекшаяся чернота — не помогли ни магия, ни оперативное вмешательство. Девушка улыбнулась, обнажив почти полностью лишённый зубов рот и спросила с издевкой:

— Ну что, возьмешь в жены? Или уже передумал?

— Знаешь, почему я здесь оказался? Потому что меня предала женщина, которую я бы взял в жены с превеликим удовольствием. Так что не думай, что все потеряно.

— Ну-ну, — она сплюнула на пол. — Бездарная пьяница и позор семьи, а теперь еще и уродина. Спасибо за поддержку. Мне сразу полегчало. Как выберусь — обязательно сыграю в твою рулетку. Только с полным барабаном.

— Не неси чепуху. Всегда можно сколотить банду — тогда грозная внешность пойдет только в плюс. Или в пираты — и с глазом разбираться не придется.

— Пошел ты… — Варя тихо рассмеялась, смахивая слезы с уцелевшей щеки.

— Не страшно лишиться половины лица. Страшно быть двуличной. А в остальном главное — характер. Проявишь себя — и никто не посмотрит на недостатки. Особенно если их перевесят достоинства. Так что не вешай нос. Не все так плохо.

— Почем тебе знать, что такое плохо? — девушка осклабилась.

— Я три года провел с перебитым позвоночником. И ничего не чувствовал ниже пояса. А ты можешь ходить, можешь драться, можешь пить вволю — хотя я это категорически не одобряю. Да и между ног поди ничего не спеклось. И теперь не придется раздвигать их перед женишком, которого выберет папаша. Теперь можешь сама трахнуть кого угодно. Ну, или на худой конец заплатить. Или приставить ствол к башке.

Страдалица снова захихикала сквозь слезы.

— Вот же козел…

— А можешь полностью измениться. Уйти в монастырь. Заняться благотворительностью. Спасать котиков. И вдохновлять своим примером всех вокруг. Ты можешь что угодно, пока дышишь. А вот после рулетки все закончится. Так что думай сама. Все в твоих руках. И далеко не все, кто встречался с бомбистами, могут что-либо решать. Ну, разве что каких червей собой покормить.

— Ладно, — она шмыгнула и провела пальцем под носом. — Сам-то как сюда заехал? Тут такая движуха началась, когда тебя привезли…

— Да неважно, как заехал сюда. Важно — как свалю отсюда.

— Ого… Тайны и загадки — это я люблю. Может, свалим вместе?

— А ты уже здорова?

— Давно, — махнула рукой и шумно выдохнула. — Не вся, конечно, но это уже не вылечишь. Меня здесь держат, чтобы не сыграла в рулетку. Так что если что — я в деле.

— Хорошо. Но с одним условием, — поднял палец. — Никаких рулеток.

— Ладно…

— Поклянись. Мне не нужен еще один грех на душу.

— Клянусь! — крикнула и проворчала чуть тише: — Не собираюсь я убиваться. Но если просижу здесь еще хотя бы день — сама сдохну от скуки.

— Ну, смотри. Веселья тебе обеспечу с лихвой. Показывай, что у тебя в тумбочке.

Девушка всегда остается девушкой — даже будучи злобной изуродованной пацанкой. И среди вещей нашлись внушительный набор для маникюра, пачка сигарет и зажигалка. Разложил все это добро на простыне и взял табурет с толстыми точеными ножками. Плотно обмотал одеялом и выломал одну — получилась увесистая и удобная для хвата дубинка.

— А мне? — буркнула Варя.

— А тебе зачем? Все же решила стать пиратом?

Девушка не сразу поняла шутку, а когда дошло, с тихим фырканьем шлепнула по плечу. И словно осознав, что перегнула палку, попятилась и опустила голову. Чтобы подбодрить ее и показать, что не сержусь, легонько щелкнул по носу и жестом велел больше не шуметь.

Закончив с подготовкой, подошел к двери и прильнул ухом к доскам. Сопение стало тише, зато добавилось постукивание, звучащее вместе со скрипом портупей.

Скорее всего, охранники раздобыли где-то лавки и отдыхали после долгого дежурства. А стуки — это удары прикладов об пол, когда бойцы усаживались поудобнее и переставляли винтовки.

Сопоставив эти звуки, пришел к выводу, что палату стерегут всего двое «бушлатов». Сколько в коридоре — неясно, но лично я бы поставил по паре еще у лифта и лестницы.

Хорошо, что в тумбочке соседки нашлось зеркальце — причем уже треснутое, и явно не без посторонней помощи. Теперь можно убедиться во всем воочию.

Для этого вынул осколки из оправы с помощью крохотной бронзовой лопаточки из набора (без понятия, зачем она нужна). Щипчиками откусил провод, на котором висела одна из люстр (предварительно убедившись, что свет выключен — снова наслаждаться зажигательным электрическим танцем совершенно не хотелось).

Соединив медной проволокой два кусочка, превратил их в своего рода перископ — распластавшись на полу и просунув осколок в щель под дверью, куда с легкостью прошел бы большой палец, я увидел во втором все отражения первого.

Видимость — та еще, но без проблем разглядел две пары сапог по обе стороны от выхода. И двое в самом деле дежурили в конце коридора — у выступающей полукругом шахты.

Значит, как ни старайся, а тайком из комнаты не выберешься. И незаметно на волю не прошмыгнешь. А раз так — надо действовать быстро и решительно, а не играть в ниндзя или ассасина.

Вспорол ножницами подушку и бросил к порогу, как вдруг услышал вдали едва заметный шелест, сменившийся цокотом каблучков и тяжелой размашистой поступью.

— Вы уверены, что не стоит предупредить Ореста? — раздался голос Распутиной.

Пришлось в спешке спрятать весь инвентарь под одеяло.

— Уверен, — с непривычной мягкостью ответил Генрих. — У его людей сейчас и так дел невпроворот. Как и у агентов Ратникова. Так что мы справимся своими силами. Тем более, это просто несчастный случай. Я предупреждал Гектора, что не стоит чинить проводку самому, а лучше дождаться электрика. Не послушал — и вот итог. Но ничего — благодаря вам он быстро встанет на ноги. А мы покараулим, чтобы никто не попытался ему навредить.

Все продумал, старый лис. Вот только Софья пришла не просто так, а на вечерний обход больных. И столь важного пациента тоже наверняка посетит. Посмотрим, как адмирал будет выкручиваться тогда.

— Что ж, понимаю, — произнесла женщина с легкой ноткой недоверия. — И надеюсь, что тайну рунических кандалов мы тоже скоро узнаем.

— Послушайте, я очень прошу впредь не затрагивать столь щепетильный вопрос, — посетители остановились и перешли на шепот. Но эхо коридора усиливало звук, и приложенное к стене ухо работало лучше любого жучка. — Недопустимо, чтобы это вышло за пределы Академии.

Иначе репутация наших семей сильно пострадает. О Рите и так ходят всякие слухи — вплоть до того, что в любовных делах она предпочитает, простите, девушек. А если всплывет ее пристрастие к наручникам и плеткам, я точно не выдам ее замуж.

Да ладно, усмехнулся про себя. Как раз наоборот.

— Мне кажется, вы сгущаете краски, — судя по игривому тону, магистр думала так же. — И чего-то не договариваете.

Давай, давай, прижми старика! Не расколется — так хотя бы попотеет. А то что, мне одному страдать?

— Но из глубочайшего уважения к вам и вашему роду я, разумеется, закрою глаза на сию оказию. И приложу все усилия, чтобы ее замять.

Да млять!

— Премного благодарен, — представил, как хитрец учтиво склонил голову. — Не сочтите за взятку, но как насчет бутылочки настоящего карибского рома?

— Темного? С тростниковым сахаром?

— Так точно. Как в старые добрые времена.

— А вы умеете заинтриговать даму, адмирал. Но мне нужно проверить больного.

Ну же, вперед! Мы почти у цели!

— Что ж, — Генриху пришлось отступить, чтобы не вызвать подозрений. — Долг — превыше всего.

— А впрочем… — цокот затих в шаге от двери, — можно и обождать. Ночью Гектора все равно проведает дежурный целитель. А утром уж зайду сама, — цок-цок-цок обратно к лифту. — Так сколько там говорите у вас бутылочек?

Зараза. Сорвалось у самого берега. Ну, ничего, хватит уповать на удачу и вмешательство свыше. Справлюсь и сам.

Дождавшись, когда голоса гостей полностью стихнут, отсеченные колдовской перегородкой шахты, вернул вспоротую подушку на место. Поджег перья зажигалкой и прильнул к стене с дубинкой наперевес.

Подушка мгновенно занялась, сквозняк вытянул густой дым в коридор. Прикорнувшие охранники всполошились, затопали и, ругаясь через слово, принялись бряцать связками ключей.

— Пожар! — крикнули от лифта.

— Вижу, мать твою! Помоги открыть!

Впопыхах «бушлат» нашел нужный, отпер дверь и ввалился в палату. Солнце уже село, лампы я выключил, и единственным источником света были плафоны в коридоре.

Так что встревоженные бойцы далеко не сразу заметили меня. И только когда первый упал, огретый по затылку, а второй отшатнулся, схватившись за разбитый нос, бойцы поняли, что это — ловушка. Но было уже поздно.

Я швырнул дубинку в лицо третьему, а четвертый успел вскинуть карабин. Но стрелять, разумеется, не стал, потому что меня приказано стеречь как зеницу ока и ни в коем случае не убивать.

Поэтому перешел в рукопашную и попытался загнать в палату прикладом, но я в два приема обезоружил наемника и отправил полежать на кроватке его самого.

«Разбитый нос» очухался и накинулся с кулаками. Я уклонился от джеба в челюсть, поднырнул под хук с правой и в прыжке саданул апперкотом. Бугай как стоял — так и грохнулся, точно опрокинутый шкаф.

Последний, тряся набухающей на лбу шишкой, разбежался и ударил плечом в грудь. Сшиб с ног, как тростинку, навалился всей тушей и сжал в медвежьих объятиях — не то, что не шелохнешься, не вздохнешь.

Тут мое бегство, скорее всего, и закончилось бы, но Варя не зевала, подняла с пола карабин и врезала обидчику по затылку, как дубиной — держа руками за цевье.

— Спасибо, — выбрался из-под здоровяка и за шиворот втащил в палату. — Ну-ка, помоги…

Вдвоем затащили внутрь остальных, раздели и уложили по койкам. Кого надо — перебинтовали и оказали посильную помощь. Уверен, этим молодцам не привыкать получать по тыквам, так что все обойдется.

Закончив, облачились в холщовые штаны цвета хаки, сапоги, гимнастерки, бушлаты и черные береты. Сунули за пояса кинжалы и взяли по карабину, но все найденные патроны забрал себе.

И пообещал поделиться, когда выберемся за ворота. Не хватало еще, чтобы девчонка сгоряча кого-нибудь застрелила.

На мне трофейная одежда сидела еще более-менее, Варвара же напоминала ребенка, решившего примерить отцовские вещи. Но нам в таком виде не границу пересекать — главное незаметно выбраться из башни.

Сначала хотел пойти к Распутиной и все рассказать, но после недавних событий передумал. Вполне очевидно, магистр поверит Генриху, а не мне, так что лучше положиться исключительно на свои силы.

— Держись рядом, — свернул в боковой коридор, что вел к лестнице — на наше счастье, никем не охраняемой. — И ничего не бойся.

Я направился к двери, и с каждым шагом сердце билось чуточку быстрее. Азарт и легкий страх подстегивали мотор, как и предвкушение долгожданной свободы. А в мозг сверлом ввинчивалась одна и та же мысль — только бы не сорвалось, только бы не сорвалось…

Рывком распахнул плотно подогнанную створку, увидел прямо перед собой щуплого вихрастого паренька в темной «тройке». Он стоял у зарешеченного окна — ступени винтом спускались по внешней стене — будто школьник, прячущийся за углом, чтобы безнаказанно предаться вредной привычке.

В зубах — сигарета, меж пальцев — крохотное солнце, от которого паренек собирался подкурить. Тусклые отсветы играли в серых глазах, и с каждым мигом в них разгоралось все больше огня.

Все-таки на лестнице поставили охрану, но я и не предполагал, что такую. Все равно что приказать танку стеречь мышиную нору. На мой взгляд, явный перебор, но адмирал считал иначе. И велел своему сыну охранять последний путь к отступлению.