История героя: Приквел

Глава 1, в которой происходят сразу три судьбоносные встречи

Тишину позднего времени прерывали лишь шаги ночного сторожа. Немолодой, аккуратно ступающий, он нес свои фонарь и гонг с привычной лёгкостью. Вот, приподняв медную тарелку гонга, он ударил в неё колотушкой, и ночную безмятежность городских улиц разорвал, вместе с протяжным звоном, его заунывный голос:

- Наступает час Тигра! Остерегайтесь воров и пожаров!

Никого не пробудил ото сна вопль сторожа - все жители древнего города, успевшего побывать столицей в давние времена, были привычны к подобному объявлению времени. Престарелого ночного обходчика слышали лишь те, кто не спал в этот поздний час. Как притаившийся в подворотне мальчик.

Он был бы и рад заснуть сейчас, но тянущее чувство голода, терзающее его внутренности, надёжно отогнало сон. Вчера ему сопутствовала удача - когда лоточник снял крышку с плетеной корзины, полной маньтоу, расхваливая свой товар перед покупателем, мальчик ловко схватил один из них, и был таков. Едва сдержавшись от того, чтобы не начать набивать брюхо на бегу, он тогда спрятался в пустынном закоулке, и вцепился в рисовую булку, как волк в горло своей добычи. Её сладость и мягкость показались ему райским наслаждением, а сытность позволила пережить вчерашний день.

Мальчик задумался, недовольно скривившись. Приходить в город было ошибкой. Стражники Лояна бдительны и многочисленны, что делает воровство много труднее. Попрошайничать мешают вездесущие члены Клана Нищих, не гнушающиеся отходить малолетнего конкурента палкой. Поначалу, он надеялся на городские мусорники, но жители Лояна оказались жадинами и чистюлями, выбрасывая лишь то, что и нищему было без надобности. В одном из пригородов он хотел было украсть несколько плодов локвы из обширного сада, но едва не лишился жизни - его затравили собаками.

Он поднялся, стоически игнорируя бурчание в животе, и двинулся в сторону городских ворот. Пора было попытать счастья на западе, в местах менее заселенных. В крайнем случае, рыба в реках и дикие фрукты со съедобными растениями были доступны каждому, и хотя мальчик не обладал навыками ни рыболова, ни знатока флоры, он надеялся на лучшее, намереваясь пересечь этот мост, когда придет к нему.

Мальчика звали Ван Фань, пусть он и был близок к тому, чтобы забыть это имя - давно уже к нему не обращались иначе как “вонючка”, “мусор”, или же, в лучшем случае, “мелкий”. Он давно был один - мать сгорела родами, пытаясь дать жизнь его брату, а отец вскоре после этого слег с болезнью, и долго не прожил. Соседи болтали о разном - те, что подобрее, судачили, что Ван-старший умер от горя. Злые языки других винили его пристрастие к горячительному. Именно соседи выставили маленького Фаня за дверь его собственного дома, сунув ему в руки связку монет - очень у многих из них сыскались денежные претензии к семейству Ван. Лишний рот же был никому не нужен.

Удачей было то, что Ван Фань смог не пропасть в те первые годы. Впрочем, нет - он выжил, скорее, своей звериной цепкостью, с которой держался за жизнь, и необычайным чутьем на опасность.

Ван Фань был худ и невысок ростом, даже для своего малого возраста. Можно было легко принять его за пятилетнего, пусть ему уже и шёл одиннадцатый год. Волосы почти не росли на его голове, лишь сиротливый клок едва прикрывал макушку. Впрочем, внешний вид был последним, что волновало мальчика. Одет он был в обноски не по возрасту, которыми повезло разжиться в Лояне - все же город был богаче деревни, где и такое рубище пошло бы в дело.

Но, несмотря на всю незавидность своего бытия, маленький Ван Фань находил в жизни моменты радости. Сейчас, меряя шагами дорогу, что выходила из западных ворот Лояна, он увлеченно любовался восходом, чье солнце цеплялось за колышущиеся верхушки бамбуковой рощи.

***

Шёл третий день путешествия Ван Фаня, путешествия, куда глаза глядят, и куда бог на душу положит. Настроение мальчика было приподнятым. Вчера, ему несказанно повезло - владелец маленькой придорожной чайной, заметив в кустах горящие голодом глаза Ван Фаня, примеривающегося, как бы безнаказанно стащить чего-нибудь съестного, не разразился ругательствами, не бросил в него палкой или камнем, и не спустил собак. Вместо этого, он снял с дымящейся пароварки свежайший, с пылу да с жару, баоцзы, и протянул его мальчику, добродушно усмехаясь в усы. Тот, не веря своей удаче, подошёл, и вцепился зубами в поданное, обжигаясь горячим рисовым хлебом и мясом. То, что после, держатель чайной отвел находящегося на седьмом небе от счастья Ван Фаня на кухню, к груде грязной посуды, вручил ему тряпку, и строго наказал все перемыть, было, по мнению юного бродяжки, на стоящей внимания мелочью. Его желудок приятно оттягивало лакомство из свежеиспеченного, нежнейшего рисового хлеба, и мелко нарубленного мяса, сдобренного пряностями и молодыми побегами бамбука.

Закончив с посудой, Ван Фань даже предложил доброжелательному хозяину чайной остаться у него на мелких работах, не прося в уплату ничего, кроме еды. Тот, все так же благосклонно усмехаясь, отказал ему. Этот пожилой мужчина - плосколицый, приземистый, с усами, растущими, забавным образом, над уголками его рта, - представился Чжан Эром, то есть, Чжаном Вторым, и поведал мальчику, что сегодня тот подменял его собственного приболевшего сына, того же возраста (он ошибся с возрастом Ван Фаня на добрые полдесятка лет), и что ещё один работник, даже столь нетребовательный, его чайной не по карману. Чжан Эр кормил своим промыслом себя, старую мать, жену, и сына, и места для Ван Фаня в этой дружной семье не нашлось бы. Тот, впрочем, не огорчился, тепло простившись с хозяином чайной, тем более, что тот одарил его в дорогу ещё одним горячим пончиком с бамбуково-мясной начинкой.

Сегодня же Ван Фань двигался по ещё одной роще бамбука, шелестящей в лёгком ветерке. Молодые ростки были по большести объедены здешними косулями, но кое-что осталось нетронутым, и сейчас мальчик увлеченно жевал один из них, пробираясь между зелёных трубчатых стволов. Его внимание привлекал некий необычный для дикой природы звук, все ещё слишком далекий, и заглушаемый шелестом и стуком рощи. Он настойчиво стремился к этому звуку, все не ослабевавшему, и не могущему принадлежать дикой природе, пусть он и вписывался в шумы ветра и растительности очень органично. Путь мальчика начал забирать в гору, но он не обратил на это большого внимания - в нем горел огонь любопытства, разожженный неведомым звуком, тянущим его к себе все сильнее. Даже когда пришлось опуститься на все четыре конечности, настолько крутым стал подъем, Ван Фань не отступился, цепляясь руками за пучки свежей травы и молодую бамбуковую поросль.

Его терпение в конце концов было вознаграждено. Он перевалил через край небольшого горного выступа, плоского, поросшего ровной, словно ковер, травой. Неведомый звук шел именно отсюда, и оказался музыкой.

Мелодия, не похожая ни на что из доселе слышанного Ван Фанем, захватила все его внимание. Музыка, плавная и текущая полноводной рекой, обрушилась на него, не сдерживаемая препятствиями в виде бамбуковых стволов и горного склона, и повлекла его за собой, вздымаясь волнами, извиваясь мелодичными переливами, и прерываясь внезапными аккордами, которые, словно речные пороги, заставляли ее размеренный ток вздыматься брызгами отрывистых звуков, добавляющих спокойному величию мелодии звонкого веселья.

Когда прекрасная музыка оборвалась, мальчик судорожно вдохнул, осознав только сейчас, что задерживал дыхание едва ли не все время, пока неведомая мелодия играла, и пораженно выдохнул, дивясь пережитому им необычайному опыту. Он не заметил, как подошел к самому источнику мелодии, и не разглядел его до самого ее конца, настолько полно его внимание было захвачено музыкой.

Музыкой, исходившей от простого вида циня - прямоугольного и покрытого коричневым лаком, - что лежал на плоском камне. Но вскоре, струны циня умолкли, оставленные пальцами игравшего на нем. Тот, юноша в темно-зеленом шелковом халате, с длинными волосами, подвязанными темно-зеленой же лентой, удивленно поглядел на стоящего совсем рядом мальчика. Стоя друг против друга, они выглядели бы, как изображение двух полных противоположностей. Щуплый, малорослый Ван Фань, грязный и оборванный, с нелепой прической в виде клока волос на макушке, не мог быть более непохожим на неизвестного музыканта. Тот, разодетый в дорогой шелк, статный и высокий, несмотря на заметную молодость, с породистым и приятным лицом, выглядел рядом с мальчиком, словно принц рядом с нищим. Но выражения лиц, несмотря на всю несхожесть облика, делали их похожими в этот миг – с обоих медленно сходила одухотворенная радость.

- Здравствуй, - юноша в зеленом оправился от недолгого удивления, и глядел на Ван Фаня с понимающей улыбкой - восхищение того музыкой не осталось незамеченным. - Моя фамилия - Сяо, а имя - Фу. Как зовут тебя? - его собеседник нервно сглотнул, и поспешно поклонился - вежливость в него вбили очень быстро, и очень буквально, в самом начале его странствий.

- Я - Ван Фань, молодой господин Сяо, - стесненно ответил он, но тут же подался вперёд, восторженно блестя глазами, что смазало все впечатление от его подобострастия. - Что это было… молодой господин?

- Первый куплет “Счастливой жизни на реках и озерах”, - ответил тот, без труда поняв, чем интересуется его новый знакомый, и просиял широкой улыбкой. - Тебе понравилось, А Фань[1]?

- Это было великолепно! - восторженно воскликнул мальчик. - Никогда в жизни не слышал ничего лучше! - выдав эту восхищенную тираду, он добавил с долей смущения:

Правда, я не так много музыки слышал - только на праздниках, и в трактире несколько раз, - он окончательно смутился и добавил: - Молодой господин.

- Чтобы понять, что цветок прекрасен, не нужно знать свойства тысячи растений, - добродушно ответил Сяо Фу. - И не нужно быть столь церемонным, А Фань. Можешь звать меня по имени. Или… - он задумчиво оглядел своего собеседника. - Ты ведь младше шестнадцати?

- Мне исполнится двенадцать через месяц, - ответил тот осторожно. Юноша посмотрел на него с жалостью, словно только сейчас заметив его худобу, ободранный вид, и пачкающую лицо и тело Ван Фаня дорожную грязь.

- Тогда ты можешь называть меня старшим братом, - удовлетворенно кивнул Сяо Фу. - Ты согласен, маленький брат Фань?

- Согласен, старший брат, - заулыбался мальчик, и, не в силах больше сдерживать детское любопытство, засыпал столь доброжелательного собеседника вопросами:

- Что ты здесь делаешь, в лесу? И откуда ты знаешь эту великолепную мелодию? Ты - музыкант? Я думал, музыканты играют в трактирах, чтобы заработать на плошку риса. Ты - придворный музыкант вельможи? - вулкан любопытства, бурно извергшийся из глубин его души, вдруг был прерван подавший голос желудком мальчика, что решил именно сейчас сказать свое веское, протяжное, и очень громкое слово. Сяо Фу осмотрел своего собеседника с великим удивлением, быстро сменившимся стыдом.

- Будь моим гостем, маленький брат Фань, - сказал он поспешно. - Я приглашаю тебя в мой дом, и разделю с тобой обед, - он встал с небольшого камня, служившего ему сиденьем, и аккуратно убрал свой инструмент за спину, перекинув через плечо присоединенный к циню кожаный ремень. - Пойдем, я отвечу на твои вопросы по пути, - юноша направился к небольшой тропинке, ведущей с маленького плато вниз по склону горы.

- Хорошо, старший брат! - радостно ответил Ван Фань, спеша за неожиданным благодетелем.

- Я - наследник Дома Музыки и Меча, - рассказывал Сяо Фу, пока они спускались вниз по склону, овеваемые легким ветерком, что шевелил ветви окружающих тропинку бамбуков, шумя в их вершинах. Солнце, медленно путешествующее в сторону запада, золотило верхушки деревьев и гор, озаряя ласковыми лучами и двоих новых знакомых, и открывающийся перед ними пейзаж - зеленые луга, бликующие водой ступеньки рисовых полей на дальних холмах, и теряющиеся в тумане вершины виднеющихся вдалеке гор.

- Отец говорит, что мой талант обязан сохранить и приумножить музыкальное и боевое искусство нашей семьи, и учит меня обращаться с цинем, флейтой сяо, и мечом, - говорил юноша спокойно и размеренно, словно он не мерил шагами крутой спуск, а беседовал за чашкой чая, сидя в гостиной. - “Счастливая жизнь на реках и озерах” - один из моих уроков, и часть этой благородной ноши. Наша семья, - его голос приобрел грустные нотки, - утратила все куплеты этой мелодии за прошедшие годы, кроме первого и третьего. Но я намереваюсь восстановить ее, как и все другие утраты фамилии Сяо! - с горячностью, неожиданной для его сдержанного тона, продолжил юноша.

- Я думаю, ты обязательно достигнешь, успеха, старший брат Фу! - захваченный его воодушевлением, высказался Ван Фань, и добавил недоуменно:

- Но все-таки, почему ты играл в лесу? Ведь так тебя никто не услышит. Я нашел тебя по чистой случайности.

- Этот склон - совсем рядом с Домом Музыки и Меча, - доброжелательно ответил Сяо Фу, приостановившись, чтобы поправить чуть сбившийся ремень циня. - Виды, что открываются с него, пробуждают в моем сердце умиротворение и вдохновение, сходное с тем, что я чувствую, слыша “Счастливую жизнь на реках и озерах”. Я надеюсь, что однажды мое вдохновение подскажет мне ноты и ритм, приличествующие этой мелодии. Кроме того, - он обернулся к мальчику, и широко улыбнулся, - один благодарный слушатель лучше сотни прошедших мимо невежд, и один добрый друг ценнее тысячи безразличных знакомых, ведь так, маленький брат?

- Конечно, я тоже рад нашей встрече, - с готовностью ответил Ван Фань. - Значит, ты идешь по пути воина, А Фу? Пути меча?

- Пока еще нет, - с толикой разочарования ответил юноша. - Отец говорит, для понимания нашего семейного боевого искусства необходимо музыкальное умение. Он едва начал наставлять меня в мече. Но мудрость отца - много больше моей, - продолжил он спокойно. - Ему открыто многое, - он неожиданно хихикнул, - в том числе, и глубины моего невежества и бесталанности.

- К музыке у тебя совершенно точно есть талант, - ободряюще сказал мальчик. Он устал, и запыхался, пытаясь поспеть за идущим легкими шагами Сяо Фу - подъем по склону, и последующий спуск с него, истощили его невеликие силы, и голод все сильнее давал о себе знать, но дружеская беседа, которых он не вел целую вечность, увлекла его, заставив телесную немощь отступить на второй план.

- Благодарю тебя, маленький брат. Но расскажи мне о себе, - заинтересованным тоном продолжил Сяо Фу, бросив на собеседника взгляд через плечо. - Почему ты один здесь, так далеко от любого селения, кроме моего дома? Не будут ли беспокоиться твои родители?

- Мои родители умерли, - ответил Ван Фань без особых эмоций. - Мать погибла, рожая брата, а отец вскорости умер от горя. У меня нет родичей - я сам по себе. Я думал найти в Лояне пристанище, но нашел только побои от Клана Нищих, да мою рубашку, - он оттянул край своего бесформенного рубища. - Сейчас я иду искать лучшей доли где-нибудь еще.

- Надеюсь, духи благосклонны к твоей семье в мире мертвых, - с жалостью сказал юноша. - Я поговорю с отцом, и, может статься, мы сумеем тебе как-то помочь.

- Ты уже помогаешь мне, старший брат, - весело откликнулся мальчик. - Сегодня, у меня будет полный желудок, что делает этот день лучше, чем много других, - Сяо Фу жалостливо скривился на этот полный радости ответ.

Они прошли еще совсем немного, снова начав подниматься в гору по более ухоженной и утоптанной тропе, и оставив позади несколько уютных беседок, и в конце концов подошли к высоким воротам, опирающимся на каменные столбы, украшенные резьбой. Надвратное пространство венчала массивная деревянная вывеска, сверкающая позолотой иероглифов. Ван Фань, знавший несколько общеизвестных символов, уверенно опознал знак “меч”, и понял - перед ним врата Дома Музыки и Меча.

- Молодой господин, - важно кивнул Сяо Фу степенный привратник, седой и сухощавый, и привычно поклонился. Но стоило его взгляду остановиться на спутнике юноши, как все спокойствие слетело с него осенними листьями, сменившись раздражением. - Пшел отсюда, бродяжка! Простите, молодой господин Сяо, сейчас я вышвырну этого…

- Прекратить, - жестко приказал Сяо Фу, и привратник, твердым шагом идущий к мальчику с понятными намерениями, остановился, глядя на юношу с удивлением. - Младший брат Ван Фань - мой гость.

- Я понял, молодой господин, - угодливо поклонился старик, бросив на мальчика удивленный взгляд.

Они прошли сквозь услужливо распахнутую старым слугой калитку, и, пройдя мимо небольшой площадки у живописного водопада, поднялись по крутой лестнице. На ее вершине, во внутреннем дворе, окруженном приземистыми домиками, устроились за обеденным столом двое мужчин, ведущих неспешную беседу.

Один, пожилой, но нестарый, с сединой, что отвоевывала все больше пространства в его каштановых волосах, удерживаемых заколкой в жестком узле, нес в своих чертах несомненное сходство с Сяо Фу. Одежда их тоже была сходна цветом. Он с благодушной полуулыбкой слушал своего собеседника, изредка оглаживая короткую бородку. Его глаза смотрели из-под кустистых бровей с ленивым спокойствием.

Другой, длиннобородый седой старик, одетый в цвета травяной зелени, золота, и морской волны, весело улыбался, рассказывая некую историю. Порой, он прерывался, чтобы отпить чая из стоящей перед ним пиалы. Глаза его, яркие и сияющие весельем, глядели слишком живо для кажущегося древним старца.

- Сын, - приветственно кивнул Сяо Фу пожилой мужчина, и с удивлением взглянул на его спутника. - Кто это с тобой?

Ван Фань испуганно съежился, словно пытаясь стать как можно более незаметным. Окружающая его обстановка дышала ухоженностью и богатством. Дорожки между домиками, мощеные камнем, были чисты и аккуратны, сами строения сверкали новизной и богатым убранством, а стол перед обедающими был уставлен дорогой посудой. Мальчика одолели сомнения в том, что это нежданное путешествие все же окончится для него, нищего бродяги, благоприятным образом.

- Я и младший брат Ван Фань познакомились сегодня, - безмятежно ответил Сяо Фу. - Он говорит, что мое исполнение “Счастливой жизни на реках и озерах” понравилось ему больше всех мелодий в мире. Я считаю, что в нем есть понимание музыки.

- Понимание музыки… - с нечитаемым выражением лица протянул Сяо-старший. - Присоединяйтесь к нам, дети, - он радушно кивнул на стол. Сяо Фу присел на один из свободных стульев без единого сомнения. Ван Фань, в котором голод все же победил стеснение, подошел и устроился рядом с ним, завороженно уставившись на мясное, рыбное, овощное, и фруктовое изобилие, украшавшее стол.

- Я помогу тебе, А Фань, - доброжелательно улыбнулся Сяо Фу, и, подцепив палочками кусок филе карпа, плюхнул его в плошку риса перед мальчиком. Проделав то же самое с рассыпчатым ломтем свинины, красноватой от соуса, он кивнул ему:

- Ешь. Не нужно стесняться.

Тот зачарованно кивнул, и, сцапав пару столовых принадлежностей, погрузил их в рис. Великого напряжения силы воли стоило ему удержаться от того, чтобы подхватить свою миску, и начать судорожно запихивать в себя еду. Он подцепил палочками горсть риса с несколькими кусочками мяса, и, отправив их в рот, принялся аккуратно пережевывать. Слезы едва не навернулись ему на глаза, настолько вкусным показалось мальчику это кушанье, тающее на языке, насыщенное мясным соком, и отдающее приятной сладостью.

- Похоже, в твоем госте присутствует еще и понимание кулинарии, Сяо-младший, - с добродушной иронией произнес старик. - Он уплетает эту “тушеную свинину Дун-по” так, словно она - персики из сада Сиванму[2].

- Старый Лянь отлично справился с готовкой сегодня, - ответил отец Сяо Фу, благожелательно жмурясь. - Не желаешь попробовать, старый друг?

- Не откажусь, Хаошуан, - кивнул старик.

- Позвольте помочь вам, мудрец[3], - поспешно сказал младший Сяо, отрываясь от своего блюда и подкладывая кусочки в миску старца. Тот благодарно кивнул, берясь за палочки.

Некоторое время все увлеченно жевали - не только для измученного продолжительным голодом и уже долгое время питавшегося краденным и подачками Ван Фаня этот обед был праздником желудка. Старший Сяо, господин Хаошуан, был прав - его повару удались сегодняшние блюда.

Юный бродяжка с сожалением отложил палочки первым - его живот чувствовался доверху наполненным бурдюком. Пища со стола семейства Сяо оказалась не только потрясающе вкусной, но и сытной - как бы ни хотел мальчик опустошить свою миску, она даже не показала дна.

- Выпей-ка воды, - любезно предложил ему Сяо Хаошуан, кивнув на стоящий на столе кувшин, и мальчик, поблагодарив, наполнил стоящую рядом с ним пиалу.

- Не окажешь ли мне услугу, малыш? - продолжил хозяин Дома Музыки и Меча, когда Ван Фань утолил жажду. - Я сейчас пропою куплет, а ты повторишь за мной, - прочистив горло, он спел несколько тактов простенькой мелодии. Его голос, сильный и чистый, разнесся над внутренним двором, всколыхнув вечернюю тишину. Мальчик, с некоторым удивлением, выполнил просьбу, старательно повторив услышанные ноты. Старший Сяо удовлетворенно покивал.

- Что скажешь, мудрец? - обратился он к старику, с интересом оглядывающему Ван Фаня.

- Скажу, что воля небес порой ведет нас причудливыми путями, - огладил длинную бороду тот. Сяо Хаошуан согласно кивнул, и обратился к сыну:

- Развлеки своего гостя, Фу-эр[4], я желаю побеседовать с уважаемым Уся-цзы.

- Да, отец, - кивнул тот, и встал из-за стола. - Пойдем, младший брат, я покажу тебе мой дом.

Сяо Фу успел показать Ван Фаню многое. Они увидели тренировочную залу особняка, уставленную стойками с оружием и, как ни странно, музыкальными инструментами; посетили конюшню, где мальчик с восторгом наблюдал огромного, до синевы черного, и очень злого жеребца, принадлежащего Сяо Хаошуану; осмотрели коллекцию циней Сяо Фу, и его тренировочные мечи. Они как раз беседовали о близких любому мужчине вещах - оружии и его применении, - когда вежливо постучавший в дверь слуга пригласил их пройти во внутренний двор - Сяо-старший захотел увидеть сына и его гостя. Вскоре, они стояли перед так и не вышедшими из-за стола старым мудрецом и хозяином Дома Музыки и Меча. Обеденные блюда исчезли со стола, замененные чайным прибором.

- Подойди-ка поближе, малыш, - обратился к Ван Фаню Уся-цзы. Тот, окончательно расслабившийся, и успокоенный доброжелательностью и гостеприимством семьи Сяо, приблизился без сомнений. Старик аккуратно взял его за запястье, и через несколько секунд отпустил, довольно улыбаясь.

- Я хочу пригласить тебя погостить в моей долине Сяояо, А Фань, - обратился он к мальчику. - Примешь ли ты мое приглашение?

- Беззаботная Долина[5]? - недоуменно ответил вопросом юный бродяжка. Его вконец огорошили как дождем пролившаяся на него удача, так и нежданная доброжелательность богатого и, несомненно, могущественного семейства, и от этого он потерял всякую осторожность. - Это название гостиницы?

Реакция на его вопрос несколько отрезвила мальчика - все трое присутствующих уставились на него с удивлением, приправленным иными эмоциями: сконфуженностью у Сяо Фу, тенью негодования у его отца, и весельем у старца Уся-цзы.

- Простите, мудрец, - поспешно поклонился Ван Фань. - Я был невежлив, - старик лишь рассмеялся в ответ.

- Не стоит, малыш. Нет, долина Сяояо - не гостиница, пусть и имеет гостевые комнаты. Она - мой дом, и дом моих учеников. Пусть с красотой и богатством Дома Музыки и Меча ее не сравнить, - Сяо Хаошуан довольно кивнул на этот комплимент своему владению, ответив краткой благодарностью, - ветер и воды[6] щедро наделяют эту долину благами своих даров, а ее виды вселяют успокоение в сердца и умы. Каков будет твой ответ, А Фань?

- Конечно же, я согласен, мудрец, - ответил тот, немного успокоенный. Сяо Фу одобрительно кивнул ему, что окончательно вернуло мальчику присутствие духа.

- Замечательно, - с отстраненным благодушием заметил Сяо-старший. - Я прикажу слугам собрать вам немного еды в дорогу.

- Спасибо, старый друг, - степенно ответствовал ему Уся-цзы.

Они выступили в путь совсем скоро, распрощавшись с гостеприимными хозяевами. Ван Фань ответил согласием на просьбу Сяо Фу навещать его в будущем, не задумавшись ни на секунду, что его жизнь, жизнь бродяжки, нищего, и вора, может не дать ему такой возможности - как и многие дети, он жил сегодняшним днем.

Сегодняшний день же был для мальчика сплошной чередой приятных неожиданностей, и он просто и безыскусно радовался им, не загадывая наперед. Он не ждал многого от предложения Уся-цзы, старца, что напоминал ему бессмертного даоса из маминых сказок, но не ожидал он от него и зла - ведь другом таких хороших людей, как семья Сяо, дурной человек быть просто не мог. Он шел следом за стариком, чьи шаги были столь же легки, сколь и походка юного и сильного Сяо Фу, и его собственный шаг был бодрым, едва ли не вприпрыжку, полным энергии, которой одарили его сытный обед и хорошее настроение.

- Где твои родители, А Фань? - спросил мальчика Уся-цзы, и тот пересказал ему свою грустную историю. Но даже неприятные воспоминания не заставили Ван Фаня приуныть - больно уж хорош был этот день.

- Бедный мальчик, - с грустью ответил на его рассказ мудрец. - Я уверен, после перерождения твою семью ожидает счастливая судьба.

- Спасибо, мудрец, - ответил он, и, не сдержав свое любопытство, спросил, блестя глазами: - А чем занимаетесь вы?

- Я всего лишь старый человек, вышедший на покой, - благожелательно ответил тот. - У меня лишь одно занятие сейчас - помощь моим ученикам в поиске их пути, и только.

- Вы - даос? - спросил мальчик, и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, увлеченно продолжил: - Вам, наверное, ведом секрет бессмертия?

- Нет, что ты, - засмеялся Уся-цзы. - Пусть учение секты Сяояо и родственно даосскому и буддистскому, я не принадлежу ни к одному из этих религиозных течений. И, конечно же, я не бессмертен. Но ветхое вместилище моего духа все еще бодро и здраво, и я надеюсь прожить достаточно, чтобы увидеть учеников моих учеников.

- Секта Сяояо? - любопытство Ван Фаня все разгоралось, питаемое подбрасываемыми в него ответами Уся-цзы, словно пламя - поленьями. - Расскажите мне про нее, мудрец, пожалуйста.

- В прошлом, моя секта была знаменита на всю Поднебесную, - с готовностью начал тот. - Боевые искусства Сяояо были первыми в мире. Например, - он хитро поглядел на идущего рядом мальчика, - Искусство Отсутствия Формы позволяло мгновенно изучить любой боевой прием, достаточно было увидеть его один раз. Искусство Вечной Молодости одаряло своего практика бесконечно длящейся юностью, - он притворно закряхтел, - но его я, как видишь, не изучил. Искусство Символа Жизни и Смерти, самое могущественное из искусств тайного оружия, позволяло поразить любого врага, и мало кто мог устоять перед его практиками, - он посмотрел в загоревшиеся глаза своего юного собеседника, и продолжил, с все той же хитрой улыбочкой. - Но большая часть этих знаний была утрачена - многие несчастья постигли мою секту, несомые как внешним врагом, так и внутренним разладом.

- Кое-какие знания все же остались от былых богатств, - глянул он на поникшее лицо Ван Фаня, - и именно их я передаю своим ученикам. Эти знания, - он торжественно воздел палец к небу, - и мои наставления, вместе с их талантами, уже сделали моего старшего ученика известным среди вольного люда, странствующего по рекам и озерам[7], и вскоре принесут известность его младшему брату по учебе.

- Ваше боевое искусство, наверное, несравненно, мудрец? - спросил приободрившийся мальчик. Уся-цзы не успел ответить на его вопрос - их беседу прервали самым неожиданным и неприятным образом.

- Ты хочешь посмотреть на несравненные боевые искусства, мелкий вонючка? - раздался тягучий и враждебный голос из-за поворота дороги. - Ты можешь их увидеть, если вы со стариком не будете достаточно щедры.

Им навстречу вышли шестеро мужчин, выглядящих опасно и недружелюбно. Двое из них держали ладони на рукоятях сабель, один поигрывал длинным ножом, еще двое удерживали увесистые дубины. Последний был безоружен, но ему, гиганту более чем вдвое выше Ван Фаня ростом, и не нужно было оружие, чтобы выглядеть грозно. Мальчик инстинктивно попятился, весь напружинившись - он готов был задать стрекача, если эта возможная угроза жизни перерастет в явную опасность. Его спутник остановился, спокойно глядя на бандитов.

- Ты идешь по моей дороге, старик, и мимо моих деревьев, - презрительно кривясь, выдал огромный мужчина, с хрустом разминая кулаки. Меховая безрукавка не скрывала его могучих мышц, валунами перекатывающихся под кожей, а пересеченное уродливым шрамом лицо было жёстким и грубым. - Дышишь моим воздухом. Ты мне должен теперь. Плати. Всего, что у тебя есть, хватит.

- Я всего лишь бедный старый человек, - примирительно ответил Уся-цзы. Он не выказывал ни малейшей опаски, глядя на громадного разбойника, и на его вооруженных сообщников. - Все, что есть у меня - немного еды для нас с ребенком. Если вы голодны, мы можем поделиться с вами, - он положил ладонь на суму с едой, висящую у него на плече.

- Ты врешь мне, старый глупец, - зло оскалился бандитский вожак. - Ты одет в отличный сычуаньский шелк. Ни за что не поверю, что у тебя не найдётся при себе серебра или золота.

- Но это и правда так, - с улыбкой развел руками старик. - Я не взял с собой ни единого медяка.

- Ты надоел мне, старый дурак, - бросил разбойник. - Ничего, я сломаю твою шею очень аккуратно, и твой роскошный халат не замарается, - он снова размял кулаки.

- Может, хотя бы мальчика отпустите? - тон старца был все так же безмятежным, словно ему и не угрожали вооружённые и опасные люди. - У него ничего нет, и он не несёт вам угрозы.

- Щенок составит тебе компанию в царстве мёртвых, - подал голос один из разбойников, коренастый детина с широким лицом на бритой голове. Его маленькие глазки уставились на Уся-цзы с нескрываемым предвкушением. Разбойник широко ухмыльнулся, похлопывая дубиной по ладони свободной руки.

- Что же, тогда вы не оставляете мне выбора, - с безмятежной улыбкой произнёс старец, и исчез.

Ван Фань так и сел, где стоял, с распахнутыми в удивлении глазами и приоткрытым ртом наблюдая происходящее. Уся-цзы, преодолевший расстояние между ним и бандитами так быстро, что его фигура пропала из виду на мгновение, ударил, и его старческая ладошка врезалась в грудь разбойничьего главаря стенобитным тараном. Тот отлетел в заросли подлеска, сложившись вдвое, а старый мудрец поднял ладони перед грудью, и словно волна мощи, невидимой, но ощутимой, прокатилась от его фигуры, расшвыряв разбойников в стороны. Уся-цзы же набросился на остальных бандитов, и те со стонами валились наземь от его атак, лёгких и быстрых, больше похожих на небрежные касания.

Удивление в душе мальчика сменилось безудержной радостью - боевое искусство старого мудреца превзошло все его ожидания. Он с восторгом наблюдал за разгромом бандитов от рук своего спутника, и удерживался от одобрительных возгласов только потому, что не хотел отвлечь старшего товарища от боя. Но вот, его внимание привлекло движение совсем рядом, и восторг Ван Фаня сменился страхом - один из бандитов, тощий тип с саблей, отброшенный одной из первых атак старика, поднимался на ноги, вытаскивая свой клинок из ножен. Он яростно зыркнул на мальчика, но решил не тратить на него время - Уся-цзы, избивающий тройку оставшихся на ногах противников, стоял к бандиту спиной, и в эту спину разбойник решил направить острие своего оружия.

Мальчик сжался, дрожа от страха и сожаления - волшебная сказка, в которую превратился сегодняшний день, грозила закончиться ужасным и кровавым образом. Сейчас бандит убьет его благодетеля, а он, маленький и слабый, не сможет этому помешать. Даже предупредить мудреца означало проститься с жизнью - злодей попросту обернется и убьёт Ван Фаня, а Уся-цзы не успеет его остановить. Все инстинкты мальчика, все рефлексы, приобретенные за годы бродяжничества, кричали о том, что надо бежать прочь, сейчас же, ведь убив старого мудреца, бандиты обратят свое внимание на Ван Фаня, и тогда ему несдобровать, но он медлил. Мысль, кажущаяся чужой, и одновременно более родной и правильной, чем мысли о бегстве, возникла в его разуме: “Надо помочь деду, а то его и правда пырнут.”

Все эти колебания заняли не больше секунды времени, и мальчик воскликнул:

- Берегитесь, мудрец, сзади!

Одновременно с криком, он вскочил и бросился вперёд, вцепляясь в ноги разбойника, и всеми силами пытаясь задержать его. Бандит грязно выругался, и рванулся было в попытке высвободиться, но Ван Фань держал крепко, сжимая ноги злодея изо всех своих невеликих сил. Широкий клинок сабли сверкнул, занесенный, готовясь оборвать жизнь мальчика, но вдруг все закончилось. Тело бандита обмякло, и суровый голос Уся-цзы произнёс:

- Жизнь всякого человека ценна, но существо, попытавшееся убить ребёнка, не может зваться человеком. Ты получил по заслугам. Пусть же Яньло-ван[8] определит твою судьбу.

Разбойник рухнул наземь, и Ван Фань разжал свою судорожную хватку на его ногах. Усталость навалилась на него, физическая и моральная, нагнанная волнением, и борьбой с бандитом, истощившей его невеликие силы.

- Не смотри, А Фань, не нужно тебе видеть этого, - с поспешностью и заботой сказал старик, и, подняв мальчика на ноги, повёл его прочь, прикрывая рукой его лицо.

Невзирая на его старания, Ван Фань успел увидеть валяющийся на дороге труп, и заглянул в его глаза - один, наполненный смертным ужасом, мутнеющий, и остывающий; и второй, зияющую дыру с окровавленными краями.

Мальчик шагал за Уся-цзы, механически переставляя ноги. Усталость овладевала его мышцами все сильнее, заставляя их наливаться свинцовой тяжестью. Мысли же его, напротив, бурлили кипящей водой. Старый мудрец пытался было спрашивать Ван Фаня о чем-то, но, заметив его смятенное состояние, замолчал, продолжая поддерживать его под руку.

Ван Фань же чувствовал себя на редкость необычно. Та мысль о помощи Уся-цзы, что казалась своей и чужой одновременно, словно столкнула лавину других мыслей, столь же странно ощущающихся, и они теснились на границе сознания мальчика, словно толпа перед закрытой дверью. Он понял, что неосознанно сопротивлялся им все это время, не пуская их в свой разум, и удивился - пусть странные, эти мысли все же принадлежали ему, и никому более. И Ван Фань открыл им дверь.

Словно штормовая волна, состоящая из знаний, ощущений, и воспоминаний, эти мысли нахлынули на мальчика, но не погребли его под собой. Он остался прежним, но в тоже время изменился безвозвратно - маленький бродяга, нищий, и вор словно прожил ещё одну жизнь, долгую и богатую событиями, за считанные минуты. Пусть далеко не полную - отнюдь не все воспоминания странного человека из странного мира перешли Ван Фаню, но и тех, что заняли свое место в памяти мальчика, было колоссально много.

“Чжуан-цзы приснилось, что он - бабочка,” подумалось ему. ”Кто я - бабочка, или Чжуан-цзы? И имеет ли это хоть какое-то значение?”

Занятый своими думами, он почти не заметил, как Уся-цзы провел его внутрь некоего строения, и аккуратно уложил на низкую кровать. В отсутствие движения, усталость очень быстро взяла свое, и Ван Фань уснул.

Он спал, и видел яркий, реальный, словно жизнь, сон, в котором он шёл по кажущемуся бесконечным полю, отодвигая в сторону высокие стебли трав. Ван Фань понимал, что спит, что происходящее - нереально, и что его желание двигаться вперёд, сквозь заросли, не исходит от него, но мальчику вновь было интересно. То же чувство, что заставляло его стремиться к играющему на цине Сяо Фу, сейчас жгло его изнутри, наполняя любопытством - что же там, впереди? Кто приглашает его к себе, посылая ему этот сон, и это желание идти дальше?

Густые и высокие заросли трав оборвались в один момент, сменившись перепутьем дорог. У самой развилки, на большом, плоском камне, сидел длиннобородый и круглолицый старик, с полностью седыми волосами, спадающими ниже плеч. Он аккуратно снял свою конусообразную соломенную шляпу, и кивнул Ван Фаню, хитро улыбаясь. Свет солнца отразился на пятне его блестящей лысины, и зацепился за две необычно выглядящие шишки по бокам от неё.

- Что, малыш, странно себя чувствуешь? - вопросил он. Его голос, глубокий и приятный, был доверительным, словно неизвестный старец общался с давним другом. - Донимают чужие воспоминания?

- Да, дедушка, - ответил мальчик. Это обращение показалось ему вполне уместным с этим доброжелательным незнакомцем, и он не ошибся - старик весело улыбнулся в ответ, не выказывая ни малейшего неприятия.

- Я же не схожу с ума? - продолжил он. - Это ведь невозможно - прожить две жизни, не так ли?

- Что ты знаешь о мире, малек? - с притворной строгостью вопросил старец, но глаза его все ещё искрились добрым весельем. - До сего дня, ты был подобен лягушке в колодце, и вот, твоя голова чуть приподнялась над стеной невежества. Разве увиденные тобой вещи не прекрасны? Разве то, что твой кругозор слегка раздвинул свои узкие границы, не стоило нескольких неприятных минут?

- Да, наверное, - с сомнением ответил мальчик. - Но кто я? Все ещё Ван Фань, или этот странный человек с непонятным именем?

- А кем ты хочешь быть? - с улыбкой спросил старец, и прежде чем его собеседник успел что-то сказать, встал. Полы его халата из некрашеной ткани распрямились, открывая вовсе не ноги, которые, как думал Ван Фань, прятались под ним ранее, скрещенные. Неизвестный утвердился на длинном и толстом змеином хвосте, что продолжал его торс, и пополз прочь.

- Что же мне делать теперь? - ошарашенно крикнул ему вслед мальчик.

- Жить, - раздался голос необычного существа, зазвучавший словно отовсюду, и Ван Фань проснулся.

Некоторое время он просто лежал, рассеянно улыбаясь своим мыслям. Никогда раньше не ощущавший потребности ни в отвлеченных размышлениях, ни во внутреннем монологе, сейчас он нуждался и в том, и в другом - ему хотелось хоть сколько-нибудь упорядочить свои мысли.

“Я не бабочка, и не Чжуан-цзы,” думал он. ”Я и то, и другое. Крылатый философ? Насекомое с разумом мыслителя? Нет никакой разницы, ведь не форма важна, а суть. Но раз уж мою форму зовут Ван Фань, то я - он, а не кто-то другой. Просто, у Ван Фаня теперь есть три благодетеля. Первый - Сяо Фу, за недолгий вчерашний день ставший мне другом, и не погнушавшийся назвать меня братом. Второй - Уся-цзы, спасший мою жизнь. И третий - этот странный человек, жизнь которого я помню, и чьё имя я даже не стану пытаться произнести. Ещё и фамилия его напыщена до странного - Ли-хоу. Но постойте-ка, ведь он - это я. Так что, это я теперь маркиз неведомого владения, что зовется Ли?” Ван Фань тихо засмеялся странным мыслям. “Как бы то ни было, он - мой благодетель. Даже притчу о Чжуан-цзы и бабочке я знаю лишь благодаря ему, а уж сколько всего другого…” Он погрузился в воспоминания, которые уже начинал считать своими.

Примечания

[1] Добавление иероглифа 啊 ("а") к односложному имени, или краткой форме двухсложного, означает менее формальное обращение. Я использую его как некий звательный падеж.

[2] Сиванму (西王母, xi wang mu, "царица запада") - богиня, обитающая на горе Куньлунь, и правящая всеми западными землями.

[3] Обращение "大师" (da shi, да ши, "учитель") уместно в адрес всяких высокодуховных и высокоинтеллектуальных личностей, наподобие даосов, монахов, и ученых. Здесь оно переведено, как "мудрец", чтобы избежать путаницы с более личным "шифу".

[4] Добавление иероглифа "儿" (er, эр) к имени в качестве постфикса используется при обращению к сыну/дочери, близкому родственнику младше по возрасту, или кому-либо, приравнивающемуся к ним.

[5] Дословный перевод иероглифов "逍遥" (xiao yao, сяо яо) - "беззаботный".

[6] Дословный перевод коллоквиализма "фэншуй".

[7] Дословный перевод коллоквиализма "цзянху" (江湖, jiang hu), часто переводимого как "мир боевых искусств", и означающее совокупность сообществ практиков боевых искусств.

[8] Яньло-ван - бог царства мертвых, аналог Аида. Правит Диюем, китайским Адом.