Измена в новогоднюю ночь (СИ)

Глава 31

Мы выезжаем за город. Меня трясёт от нервов и неуверенности. Зато Гордей счастлив и весел. Напряжённая складочка между бровей уходит с его лица, и он беззаботно подпевает попсовым песенкам, несущимся из динамиков машины.

У меня на коленях стоит торт, а в пакете под ногами дорогой коньяк.

В голове роится куча вопросов, но я прекрасно вижу, что Гордей не хочет на них отвечать.

А меня просто убивают тревожные мысли.

Как он представит меня матери при живой жене? Пусть она не слишком любит невестку, и всё же…

Я в каком свете предстану сейчас? Ветреной особой, спутавшейся с женатым мужиком?

Я на месте мамы Гордея прямо вижу мою бабушку. И от каждого её осуждающего взгляда мне хочется провалиться сквозь землю…

За своими душевными терзаниями не замечаю, как мы въезжаем в какой-то посёлок.

Ровненькие улочки, домики все как с картинки. Подъезжаем к одному из таких.

Гордей сигналит пару раз и массивные кованые ворота приветливо открываются.

Дворик уютный, укутанная снегом беседка, колодец, большая ель в углу двора.

На крыльце нас встречает дородная женщина в полушубке и пуховом платке.

Меня трясёт всё больше.

— Так, Снегурка, — берёт меня за руку Гордей. — Не дрейфь, всё будет отлично.

Выходит из машины, бежит навстречу матери. Они тепло обнимаются, я наблюдаю за этим через лобовое стекло, не решаясь выходить.

Вижу, Гордей что-то рассказывает матери, та слушает внимательно, бросая любопытные взгляды на меня.

А мне всю хуже и хуже. Кажется, я уже готова выскочить, и убежать куда глаза глядят.

Но и этого сделать не суждено, потому что только сейчас я замечаю огромную белую собаку, свободно гуляющую во дворе.

Наконец, Гордей возвращается, и мать его тоже идёт к нам по дорожке. Но не дойдя до машины метра три, она окликает собаку, ловит пса за ошейник, и ведёт его к будке.

А Гордей открывает дверь с моей стороны, и тянется, чтобы подхватить меня на руки.

— Нет! — протестую я. — Я сама пойду.

— Ну сама, так сама, — подаёт мне руку.

Неуклюже выбираюсь из машины.

— А торт?

— Я потом заберу, пойдём.

И только я делаю первый шаг, как пёс вырывается из рук хозяйки и огромными прыжками несётся прямо на меня.

— Гром, стой! — рявкает Гордей.

Но проверять его послушность мне не даёт подскочившая в груди паника, я с диким воплем бросаюсь Гордею на руки, и он послушно подхватывает меня.

— Вот, сразу бы так, — смеётся Гордей и несёт меня в дом.

Я с опаской выглядываю из-за его плеча, вижу пса, который добродушно смотрит нам вслед и машет своим огромным белым хвостом.

В прихожей Гордей опускает меня на пол. Слышу, следом за нами входит его мама.

— Так, что тут у меня за испуганные дети? — громогласно спрашивает она.

И я сжимаюсь тут же. Дети… Ага. Я такой “ребёнок”, который спит с вашим сыном. Здрасте.

— Мама, познакомься, это Аня, — представляет Гордей. — Аня, это моя мама, Людмила Степановна.

Киваю, выдавливая улыбку.

— Очень приятно.

— Да не трясись ты, — взмахивает руками Людмила Степановна. — Сын, ты её запугал, что ли? Или это Гром так тебя шуганул, деточка?

— Гром, — киваю я.

— Ладно, проходите. А Грома не бойся. Он дурной, но добрый. Зализать только может до смерти. Бесполезный пёс.

Я прихрамываю, опираясь на Гордея.

— Так, а чего это ты хромаешь? — тут же замечает женщина.

— Это я упала вчера, ногу ушибла.

— Ага, от меня убежать пыталась, — усмехается Гордей. — Но от меня ж не убежишь.

— Ой, эт точно. Ты ж упёртый, баран.

— Спасибо мама.

— Да пожалуйста. Так, ты мне коньячку привёз?

— А как же.

— Отлично. Значит, сейчас знакомиться будем основательно.

Людмила Степановна усаживает нас за уже накрытый стол. Суетится, расставляя посуду. Я порываюсь помочь, но из-за ноги меня категорично отправляют не мешать. И вот я сижу как истукан, борюсь с неловкостью. Чувствую себя никчёмной и бесполезной. От нервов тереблю пуговицу на блузке.

— На, тарелки натирай, — ставит передо мной стопку Людмила Степановна. — А то сейчас свою красивую кофточку точно порвёшь.

— Спасибо, — киваю и принимаюсь за дело.

Тайком рассматриваю маму Гордея. Она совсем не такая, как я себе представляла. Старше и проще. Думаю, она возрастом ближе к моей бабушке. Но бабуля у меня сухонькая, а Людмила Степановна — женщина в теле. Но одета современно. На ней джинсы, туника, на голове модная стрижка.

Наконец возвращается Гордей с коньяком и тортом. Садимся за стол, Людмила Степановна ставит посередине блюдо с отварным картофелем и котлетами.

— М-м-м, мамулины котлетки…, — тянется Гордей к блюду, хватает одну, за что тут же получает по рукам.

— А ну брысь, — шикает на него мать. — Ну ты посмотри на него, а? — возмущается. — Что пацаном был, котлеты руками тягал, что взрослый дылда вырос, а ума не прибавилось. Руки хоть чистые, или Грома почухал и тут же за стол сел?

— Чистые, ма, — улыбается Гордей по-мальчишески.

А мать продолжает выговор:

— Вот не верю я тебе, негодяй ты такой. Аня, не целуй его, паразита, а то мало ли чего он там от собаки поймал.

Последняя фраза меня просто прибивает к земле. Я не знаю, что ответить.

— Ань, — наклоняется ко мне Людмила Степановна и смотрит так пристально. — Ты меня боишься, что ль?

— Конечно, боится, ма. Ты ж орёшь, как потерпевшая.

— Тю, — взмахивает руками. — Так я ж любя, — отмахивается.

Наконец, усаживается на место, наполняет тарелку Гордея, потом берётся за мою.

— Мне немного… совсем, — смотрю на богатырскую порцию, которая приземляется передо мной.

— Ешь! — заявляет категорично женщина. — Не люблю худосочных. Одна была у нас такая, хватит! “Котлеты я не ем, в них жир”, — кривляется Людмила Степановна. — “В картошке один крахмал и сахар”, фу! Так и хотелось ответить, это в мозгах у тебя крахмал! А у мужика нормального на одних «броколях» вся стойкость к ночным победам пропадёт.

Краснею как помидор от её непрозрачного намёка. Но ем. Всё на самом деле очень вкусное, просто мне кусок в горло не лезет из-за нервов. Но я кое-как осиливаю половину.

— Так, ну что-то поклевала, уже хорошо, — констатирует Людмила Степановна. — Откормим, — выносит вердикт.

А меня немного отпускает.

Забавная она. Простая, прямая, но хорошая. И я не чувствую от неё враждебности или осуждения.

— Всё было очень вкусно, — улыбаюсь я первый раз свободно и искренне. — И котлеты бесподобные. Рецепт мне дадите?

— Вот, — улыбается мама Гордея в ответ. — Наша девочка, — смотрит тепло на меня, потом на сына. — Вот можно мне было сразу такую невестку привести, а?

И вот тут меня отпускает окончательно.

Прав Гордей. Против нас точно не все! И это вселяет надежду.