Измена в новогоднюю ночь (СИ)

Глава 47

Вполуха выслушиваю истерику Эвелины по поводу того, что она бедная — несчастная просидела взаперти почти сутки.

— А если бы со мной что-то случилось? — верещит она.

— Что, например? Жратва закончилась?

— Да, между прочим.

— Ничего, похудеешь, тебе полезно.

— Что? Да у меня идеальный вес! — возмущается она.

— Ну, я бы так не сказал, — специально добешиваю её.

— Знаешь что! — свирепеет.

— Короче, — закатываю глаза. — Сникерс будешь? — достаю из кармана. — Больше порадовать мне тебя нечем.

— Нет. Я такую вредную калорийную пищу не ем, — вздёргивает высокомерно подбородок.

— Могу предложить низкокалорийную и ничуть не вредную сигарету.

— Давай, — хмуро соглашается.

Я не могу удержаться:

— Прошу, — протягиваю. — Может, ещё за бухлишком сгонять? В водке ноль калорий.

— Нет уж, — вытягивает сигарету, тут же прикуривает, жадно затягивается.

— Покурила? Собирайся, поехали.

— Куда? — недовольно.

— Ну вот ты тут без сигарет пухнешь, а в больничке подруга твоя на стены лезет. О-о-очень слёзно просит тебя её выручить. Поехали, “беременной” женщине нельзя отказывать.

— Ты что от меня хочешь? — спрашивает настороженно.

— Я хочу, чтобы ты свалила подальше из города и не лезла к дочери. Но это потом, а пока ты мне ещё здесь нужна.

— Я никуда не поеду, — садится Эвелина на диван надутой совой.

— Отлично, — достаю телефон. — Звоним Седому? Пусть присылает обратно своих головорезов.

— Нет! — тут же вскакивает она.

— Ну вот. Воздержание от курева положительно влияет на твой мозг. Начинаешь соображать. Поехали!

Едем в больницу. По дороге заезжаю в магазин, покупаю манго и сигареты.

Возвращаюсь в машину, сигареты отдаю Эвелине.

— Это зачем? — спрашивает настороженно.

— Это витамины для беременной подруги.

Дуется, молчит. Больше ничего не спрашивает.

В больнице даю ей наставления, отправляю её к Натахе вперёд. Сам жду Геннадия Михайловича. Забираю у него документы. Выясняем ещё несколько важных моментов.

Идём с ним в больничку. Приоткрываю тихонько дверь в палату жены. Стойкий запах дыма, сквозняк. Распахиваю дверь шире.

Наташка тут же испуганно прячет руку за спину, выбрасывает сигарету в окно, хлопает на меня невинными глазами.

— Я не курила, — оправдывается. — Это Эвелина.

— И как тебе, Эвелина, не стыдно, курить в палате больной беременной женщины?

Эвелина молчит, поджав губы.

— О, манго! — округляются радостно Наташкины глаза.

Хромает ко мне навстречу. Одна рука у неё в гипсе, но ноги целы. Уже легче.

— Гордей, спасибо, — смотрит на меня щенячьим взглядом. — Мне очень приятно, — трогает меня за плечо, берёт мою руку, кладёт себе на живот. — Ты ещё ничего почувствовать не можешь, но я его уже чувствую и люблю, — и смотрит так преданно.

Хочется блевануть. Но я включаюсь в игру.

— Я чувствую, Наташ, — делаю голос мягким. — Знаешь, эта новость многое изменила между нами.

— Любимый, — загораются её глаза надеждой.

Она жмётся ко мне плотнее, я обнимаю её за плечи и с удовольствием говорю прямо в лицо:

— Она убила во мне последнее уважение к тебе и жалость!

— Что? — отшатывается. — Как ты можешь так говорить? — хватается за живот. — Ты понимаешь, что у меня и так угроза, — начинает всхлипывать.

— Угроза чего? — наступаю на неё. — Угроза остаться голой и босой на улице? Я понимаю, ты привыкла ни хрена в этой жизни не делать и заниматься только своими удовольствиями. Но теперь придётся тебе напрячься, — развожу руками. — Или можешь вон, как подруга твоя, перебирать разных папиков. Уверен, с твоей блядской натурой, тебе зайдёт.

— Ты что, Гордей? — всё ещё пытается держать лицо при плохой игре.

Но тут не выдерживает Эвелина.

— Наташа, прекрати, — обрывает она. — Он всё знает, — прикуривает ещё одну сигарету, нервно выпускает дым в окно.

— Что? — бледнеет Наташа.

— Прикинь, да? — усмехаюсь. — Твой муж, конечно, терпила и идиот, но и у меня лапша на ушах уже не держится.

— Это ты ему сказала? — набрасывается Наталья на подругу.

— У меня выбора не было. Потому что ты проблему с Седым не решила, а он решил.

— Ага, решил, — усмехаюсь. — Попутно выяснил, что ты и с Седым нагрешить успела. Тебе пофиг, а человеку неудобно. Он даже Эвелине долг простил, не знал, как мне в глаза смотреть.

— И что ты хочешь? — смотрит Наталья зло.

— А это мы сейчас как раз обсудим.

В этот момент в палату входит доктор.

— Так, а кто это курит в больнице, — начинает бушевать. — Тем более что пациентка в положении. Как вам не стыдно? — смотрит на меня коршуном.

Я же только усмехаюсь.

— А как вам не стыдно, а доктор? Или деньги брать за липовые диагнозы — это часть врачебной этики?

— Что вы несёте? — естественно, и не думает сдаваться он.

— Я правду говорю. Вы не боитесь так подставляться и больницу подставлять? Я же закажу экспертизу и любая, самая затрапезная лаборатория подтвердит, что моя жена не беременна и никогда не была. А я ведь и в суд могу подать.

— Так, — хмурится врач, глаза его начинают бегать, — давайте мы не будем горячиться, пройдём в мой кабинет и всё решим. Наверняка произошла какая-то ошибка.

— Да-да, ошибка. Тут у вас ошибка на ошибке. И мы разберёмся обязательно. Но позже. Прямо сейчас у меня другие более важные вопросы. Покиньте палату, пожалуйста.

Выпроваживаю его, взамен завожу Геннадия Михайловича.

— Это кто? — нервно начинает дёргаться Наталья.

— Это человек, который прямо сейчас поможет нам решить последние вопросы. Итак, Наташа, скажи, после нашего развода ты хочешь остаться нищей или … — вопросительно выгибаю бровь.

— Ты что, ты совсем уже? Я ничего не подпишу! И на развод мы ещё не подавали. Быстро нас никто не разведёт.

— Ты заблуждаешься, — ядовито улыбаюсь. — Мы не просто подавали, завтра у нас уже суд. Последний. На предыдущие два заседания ты не явилась. Видимо, забыла. Бухала, как обычно, или тягалась по каким-нибудь притонам. Но сейчас речь не об этом. Если ты подписываешь вот эти бумаги, то за тобой после развода остаётся квартира. Я всё равно в этот блядюжник больше не войду. Твоя машина. Подозреваю, что она ничем не “чище” квартиры, ну и денег я тебе на первое время подкину. И то, только потому, что ты такая красивая, — указываю на гипс.

— А фирма? А счета? — верещит она. — Мы с тобой столько лет прожили! Это всё совместно нажитое.

— Посмотри, какая ты умная. Конечно, нажитое! Потому что ты жила в своё удовольствие, а я въебывал. Короче, если ты станешь упираться, фирма резко станет банкротом, — улыбаюсь я. — И делить мы тогда с тобой будем только долги. Хочешь?

— Да ты… Ты!

— Очень великодушный человек! — щёлкаю стопкой документов по тумбочке, сверху припечатываю ручку. — У тебя пять минут на то, чтобы поставить подпись. Или потом — не обижайся.

Наташа шокированно моргает. Переводит беспомощный взгляд на Эвелину.

— Подписывай, Наташ, — устало кивает та. — Поверь, в жизни бывает намного хуже. Радуйся тому, что дают.

Наташа зло всхлипывает, хватает ручку. Одаривает меня ненавидящим взглядом, но ставит свою размашистую роспись на всех требуемых листах.

Забираю бумаги, передаю Геннадию Михайловичу.

— Думаешь, твоя рыжая тебя не кинет? — выдаёт Наташа. — Да её по взгляду видно, вся в мать!

Эвелина только горько усмехается.

— Зря ты плюёшь в колодец, из которого придётся ещё воды попить.

— Да пошла ты, подруга! Пошли вы все! Всех ненавижу! — срывает её на дикие рыдания, падает на кровать, укрывается одеялом с головой.

Но успокаивать её некому.

— Ненавидишь, — усмехаюсь я. — Так это взаимно! Счастливо оставаться, “дорогая”!

Выхожу на улицу, вдыхая полной грудью морозный воздух! Ну наконец-то! Хочется прыгать как пацану и орать во всё горло “Я свободен!”

Всё, Снегурка, держись. Больше я тебя из рук не выпущу!