Заряженный ядерным реактором, кипящем в груди, на полном автопилоте кружу по центру.
Мне срочно нужно обезболивающее… Иначе эта чёрная дыра полностью поглотит меня, и я не знаю… Боюсь, выпасть в полный неадекват и наделать глупостей.
После измены жены внутри было пусто и гадко. Хотелось помыться и всё забыть.
А сейчас… Сейчас горит так, что хочется орать на луну раненым зверем и крушить всё вокруг.
Кто придумал эту суку-любовь? Почему она делает нас такими слепыми? Как эти вероломные змеюки с невинными глазами умудряются влезть под кожу, опутать там всё ядовитым плющом, а потом творить такое?
Ответа нет. И не будет. Я это знаю. А ещё, умом понимаю, что я уже большой мальчик, и как бы ни было паршиво, должен взять себя в руки, перетерпеть, вырвать эту тварь из души и жить дальше. Потому что терпеть всякие мутные тройнички я не готов. Или моя, или нахер!
Но…
Понимать легко, а вот сделать…
Какая бы женщина ни была сука, нельзя её перестать любить в один момент. К Наташке я остывал долго и разочаровывался долго. Там всё гнило и отмирало годами. И то паршиво было, пиздец.
А сейчас мне как будто по живой ране кислотой плеснули. И теперь ковыряют, ковыряют, ковыряют…
Не помню, как доезжаю до бара в центре, пробираюсь к барной стойке, сразу вливаю в себя двойную порцию вискаря, сигарету в зубы. И курю-курю-курю, ожидая, когда хоть немного отпустит.
И снова заливаюсь вискарём, ещё и ещё.
Когда уже основательно начинает кружить голову, ко мне подходит охранник.
— Добрый вечер, — пытается быть вежливым мордоворот. — Вы ведь Гордей Дымов?
— Чё надо? — пьяно оскаливаюсь.
— Хозяин вас просит подойти за свой столик.
— Хозяин? Это кто? — оглядываюсь, замечаю в вип-зоне на диванах знакомую рожу. — Седой, что ли?
— Да. Эдуард Семёнович.
— Хм. Вот это меня удачно занесло. Ну пошли.
Иду, меня слегка пошатывает. Падаю к Эдику на соседний диван. Рядом с ним по обе стороны сидят две девки с голыми ногами.
— Здравствуй, друг, — светит Эдик своей щербатой улыбкой.
Наклоняется вперёд, тянет руку. Но пузо ему мешает.
— Привет, — привстаю, пожимая его ладонь, меня слегка кидает вперёд.
— А чего это ты один бухаешь? Непорядок. Случилось чего? — рассматривает меня своим цепким взглядом.
— Нет, — пьяно усмехаюсь. — Свободную жизнь отмечаю.
— М-м-м. От Натахи? Ты же вроде про новую тёщу говорил, значит, опять жениться собрался?
— Уже передумал. Так что у меня теперь свобода от всех. Ненавижу баб, все суки.
— Согласен с тобой, — усмехается Седой. — Но некоторые очень приятные на ощупь, — ржёт, лапает блондинку справа. И незаметно кивает той, которая слева.
Девка тут же встаёт, обходит стол и пересаживается со мной рядом, преданно заглядывает в глаза.
Сука! Ещё и рыжая! Как специально. И мне на пьяных каруселях вдруг мерещится, что это Снегурка моя. И хочется одновременно её зацеловать и придушить.
Трясу головой. Картинка становится чётче. Нет, это не она. Неестественно пухлые губы, сиськи, вульгарный наряд.
— Не хочу! — отталкиваю её.
И так тошно. Ещё и мараться о всяких сук.
— А чего хочешь? — хитро играет бровями Седой. — Может, тебе какой дури поубойнее?
Да! Это было бы шикарно. В данный момент я готов всыпать в себя любую гадость, лишь бы отпустило.
— Давай! — киваю я.
— О-о-о! Вижу, плохи дела наши. Ну пойдём ко мне в кабинет. Здесь я такого не держу…
Уводит меня в недра этого адского заведения. Поднимаемся по лестнице, Седой открывает ключом дверь, пропускает меня вперёд.
Щёлкает выключателем, яркий свет заливает просторную комнату. Обычный кабинет, больше подходящий по дизайну какому-нибудь банкиру, а не хозяину сомнительных заведений.
Здесь прохладно и воздух свежий. Немного отрезвляет, но в данный момент это совсем не благо для меня, потому что сразу начинает гореть сильнее внутри.
— Давай свою дурь, — падаю на диван.
— Минутку, — что-то мутит там в стакане, подаёт мне белёсую жидкость.
— Это что за хрень? — хмурюсь. — А где белые дороги, порошок, и прочая фигня?
— Отстал ты от жизни, дорогой. Это уже прошлый век. Пей, — тянет стакан с хитрой улыбкой.
— Ну хрен с тобой. Твоё здоровье!
Выпиваю залпом, морщусь. На вкус редкостная пакость. Откидываюсь на диван, жду, когда меня унесёт в счастливые дали беспамятства.
Седой же садится за стол, начинает копаться в каких-то бумагах, что-то листает в планшете.
Меня вырубает. Но и во сне я всё равно плаваю в ядовитом киселе из болючих чувств. Что-то доказываю этой предательнице, требую… Потом зажимаю её у стенки, трахаю жёстко, но в какой-то момент не выдерживаю и всё равно сваливаюсь в нежность, сопливые какие-то признания…
Самому от себя тошно! Ты ещё слёзы начни лить! Всё! Забыть её, выдернуть из себя с мясом, перечеркнуть!
Раздражённо кручусь на диване. Какая-то хреновая дурь у Седого! Не берёт вообще.
Продолжаю плавать на границе беспокойного сна.
В себя прихожу от бешеного рёва Седого.
— Сука! Как?! Мать вашу! Опять он! Откуда! — стучит кулаком по столу.
Моргаю, пытаясь понять, где я вообще, и что здесь делаю.
— Ты чего?
Седой бегает по кабинету с планшетом в руках, тут же разговаривая с кем-то по телефону.
— Ну что? Взяли урода? Сюда тащите!
— Ой, Эдик, — снова прикрываю глаза. — Опять прессуешь кого-то? Можно потише. Не надоело тебе, а?
— Так это я не по работе, — падает на диван рядом, отбрасывая в сторону планшет. — Дочка моя нервы мотает. Хочу её за границу отправить, нормальный ей там вариант с учёбой присмотрел. И она вроде хотела, а потом влюбилась, понимаешь ли! Упёрлась рогом, не поеду и всё! И в кого влюбилась-то. В сынка моего заклятого врага! Того, кто меня под ментовской каток кинул и перед серьёзными людьми подставил. И сейчас продолжает топить.
— Ну а сынок чего? — спрашиваю лениво, потому что сейчас чужие проблемы мне вообще до звезды. Свои бы разгрести как-нибудь. — Такой же как папаша? Или, может, нормальный пацан?
— Да где там! — психует. — Тоже мутный, пиздец. Но упёртый. Я его уже предупреждал, подойдёшь к Милане, урою!
— Ладно, пойду я, — встаю, потираю ноющие виски. — Не буду мешать. Кстати, дурь твоя бестолковая. Вообще не вставила.
— Нормальная дурь у меня, — смеётся. — Вон, банка стоит, видишь?
На тумбочке стоит упаковка сорбента. Кручу её в руках, открываю, нюхаю.
— Это чё за прикол? — туплю я.
— От отравления тебя спас, дебила. Нехрен из-за этих баб печенью жертвовать и мозги кислотой сжигать. Они тебе ещё пригодятся.
— Сука, вот какой из тебя друг, а? Я нажраться хотел, а теперь мне чё, загнуться трезвому? — психую я.
— Не загнёшься. Вот, проспался часа три, сейчас уже на человека почти похож. Спасибо мне потом скажешь. Да, и долг я этой, твоей несостоявшейся родственнице, прощаю. А то хреново как-то с твоей женой вышло. Я хоть и не знал, но не по-пацански как-то.
— Да пофиг уже. Я пойду, разбирайся тут сам. Мне своих проблем выше крыши.
Выхожу, иду по коридору к лестнице, но тут торможу. Навстречу мне двое мордоворотов тащат того, кто никак не должен быть здесь. У него же невеста и свадьба скоро! И это точно не дочка Седого!
— Ты? — перехватываю за шкирку Игоря.
Тот лупает на меня удивлённо. Бледный, всклокоченный, явно уже слегка помятый мордоворотами.
Охрана нервная, взведённая, тащит его дальше в кабинет Седого, а я резко разворачиваюсь.
Это что ещё за мутные истории? Пожалуй, у меня тоже есть парочка вопросов к этому донжуану недоделанному!