Доезжаем мы не так быстро, как хотелось бы. Метель усиливается с каждой минутой, и дороги практически не видно. Спасибо моему полному приводу, иначе мы бы тут застряли наглухо.
Машина Снегурки стоит заметённой так, что её уже и от сугроба с трудом отличить можно.
Интересно, а её “хороший парень” сейчас что думает? Или он даже рад будет, если девочка в лесу в зимнюю ночь сгинет?
Если бы я уехал сейчас, она бы тут так и валялась на снегу, пока в сосульку не превратилась? Она и так перемёрзла, перенервничала, а теперь её вообще добить решили?
Опять в груди поднимается волна злости. Что ж это за “любовь” такая? Не, ну решил ты с девкой другой развлечься, базара нет, но зачем так-то? Ты же должен башкой понимать, что малышка сейчас в таком состоянии может глупостей наделать? И метель на улице ты не видишь? Или тебе со своей кобылы слезть некогда, чтобы в окно посмотреть?
Оглядываюсь на девчонку. Она совсем поникла, зарылась лицом в ворот пальто, не плачет уже, но так жалобно дышит, что лучше бы ревела.
Хочется сказать ей, что не стоит её слёз этот мудак, что нужно плюнуть на него, растереть и забыть, но…
Знаю по себе. Сказать легче, чем сделать. Обида душит, ревность, боль от предательства не хуже удава. И рад бы скинуть этот морок, да не выходит.
Поэтому молчу, не трогаю девчонку. Это нужно пережить, переболеть, а по-другому не работает.
Останавливаюсь у крыльца своего не слишком приветливого домика. От всякой новогодней мишуры я сознательно отказался. А теперь жалею. А ещё судорожно соображаю, что в домике конкретный бардак. Внизу ещё сносно, сюда я редко спускался, а вот в спальне… Там я буйствовал от души, выливая свою пьяную агрессию на мебель и стены.
Ну что ж теперь, всё лучше, чем в сугробе праздник отмечать. Кстати, смотрю на часы. О, до Нового года осталось всего полчаса. Надо торопиться.
Открываю пассажирскую дверь.
— Ну что Снегурка, тебя отнести или сама пойдёшь? — трогаю девочку за руку.
— Что? — поднимает она на меня заплаканные глаза.
— Так, понятно. Пошли, — вытаскиваю её, подхватываю на руки.
Ох, как давно я девок не таскал. Но такую красоту грех на руках не носить. Особенно, настолько потерянную.
Что-то мне подсказывает, если бы девочка пришла в себя, то не позволила бы чужому мужику так поступать, а она молчит, смотрит только вокруг отрешённо.
Плохо это. Надо девочку в чувства приводить.
Усаживаю Снегурку в кресло, возвращаюсь за пакетами. Ох, как хорошо, что Снегурка мне попалась хозяйственная. Хоть с голоду не помрём.
Подкидываю в камин дров, подвигаю кресло с девушкой ближе к огню. Сажусь перед ней на корточки.
— Ну что, давай раздеваться, Снегурка?
— Ч-что? — кажется, оживает на секунду, возмущённо сводя домиком брови.
— Пальто давай снимем и обувь, — уточняю с улыбкой. Я бы не против продолжить и оставить тебя, красавица, совсем без одежды, но… Нельзя. — Если холодно, я тебе плед дам, укутаешься.
Кладу на подлокотник кресла свёрнутый плед, снимаю с неё сапожки. Ножки такие аккуратные, пальчики с розовым лаком на ногтях просвечивают через капрон колготок.
Ножки эти совершенно ледяные. Растираю их немного ладонями, подставляю стульчик, укладываю на него ступни девчонки, чтобы ближе к огню грелись.
Дальше помогаю расстегнуть пуговицы на белоснежном пальтишке, к слову сказать, очень тонком, скорее осеннем. Как она ещё не околела в нём, чёрт возьми. Отлупить бы её за беспечность, но… такую красоту лупить нельзя.
Стягиваю с девочки пальто, замираю, наткнувшись взглядом на манящее декольте, во рту тут же становится сухо, а кровь вся стремительно утекает в одно конкретное место и начинает там болезненно пульсировать.
Сглатываю тяжело, сжимаю руки в кулаки, чтобы унять порыв и не прикоснуться к молочной коже шеи. Зарыться бы носом в эту манящую ложбинку между упругих девичьих холмиков, сжать в ладони сочную, округлую грудь… М-м-м…
Хочется зарычать, но… это всё не для тебя красота, Дымов.
Разворачиваю плед, закутываю Снегурку, пряча от греха её прелести. Она сидит как неживая, следит слегка заторможенно за моими руками. А руки эти аж зудят от желания не заворачивать её, а наоборот.
О, малышка, если бы ты мне позволила, мы бы с тобой сейчас так согрелись! Сгорели бы просто прямо рядом с этим камином. Я бы тебя сначала всю вылизал, а потом затрахал так, что ты и думать забыла бы о своём неверном мудаке.
В голове выстрелом встаёт кадр, как эти милые ножки я закидываю на свои плечи, и вот эта тоненькая блестящая ткань на груди рвётся в моих руках, и я выпускаю на волю её уверенную стоячую троечку.
Хочу узнать, какого цвета у неё соски… Их очертания я могу рассмотреть и сейчас, даже сквозь ткань платья… Мне кажется, они тоже розовые, нежные, как и вся эта чудная девочка…
Че-е-ерт… уйми свои порывы Дымов! Снегурке сейчас явно не до твоих извращенских желаний.
Собираю волю в кулак, оставляю мою рыжулю отогреваться, сам иду соображать нам праздничный стол.
Разбираю пакеты и, кажется, влюбляюсь в Снегурку безвозвратно. Особенно когда достаю курник и оливье. Боже, как давно я не ел такой домашней божественной еды.
Наташка моя всё по всяким новомодным салатам прётся, накидает вечно на тарелку стог зелени, и если среди этой травы удаётся найти мясо, это прям праздник. А уж такой ужас, как майонезное оливье, я после женитьбы и не ел, наверное.
Отламываю кусок пирога, засовываю в рот, жую с блаженством. Это просто нереально вкусно.
Так, раз нормальных оргазмов нам сегодня не светит, надо наслаждаться гастрономическими. Сейчас у меня случился первый, но судя по запаху и количеству контейнеров, меня ждёт ещё много сюрпризов.
Раскладываю по тарелкам всё, что нахожу. Красиво я, конечно, не умею, но как могу.
Замечаю микроволновку в углу на кухне. О, я и не видел её раньше. Пока греется горячее, сношу всё на небольшой столик в гостиной.
В отдельном пакете нахожу сок, две бутылки шампанского. Супер! Королевский стол в этом Новом году у тебя всё же будет, а это уже немало.
Нахожу пульт от ящика в гостиной, включаю. До боя курантов остаётся буквально пять минут. Открываю шампанское, разливаю по бокалам.
— Снегурка, не кисни, — всовываю в её слабую руку бокал. — Новый год, как никак. Пора желание загадывать.
— Я в них не верю, — грустно вздыхает девочка. — Они не сбываются.
— Ну прям. А ты пробовала?
— Да. Вот, я думала, что прошлогоднее моё желание сбудется, а оказалось…, — всхлипывает.
— И что же ты загадала? Дай угадаю. Встретить любимого, и чтобы он сразу замуж позвал, да? — ляпаю первую попавшуюся розовую хрень.
Девочка смущённо кивает, а слёзы начинаю бежать быстрее.
— Глупая ты, — улыбаюсь, а в душе просыпается вдруг какая-то совершенно неуместная нежность к этой наивной, чистой девочке.
Ловлю её за подбородок, зависаю на малиновых, слегка припухших от слёз губках.
— Хочешь, я тебя замуж позову, я бы за такую жену душу дьяволу продал.
— Что? — распахивает девочка свои невозможно красивые глаза.
— Замуж за меня пойдёшь? — ляпаю, сам до конца не понимая, что и зачем.
Начинают бить куранты, а меня сносит от невероятно, давно забытого трепета в груди. Едва ли отдавая себе отчёт в действиях, подаюсь вперёд, прикасаясь к этим манящим губкам.
Тону в оглушительном возбуждении, запах её окончательно сводит с ума…
Зарываюсь ладонью в копну рыжих волос, притягиваю девочку к себе, дурея от её вкуса и запаха.
Из телека доносятся взрывы салютов, поздравления, музыка, а у меня одна мысль: хочу новую жизнь и Снегурку…