— Так отчаянно хочешь почувствовать себя хозяйкой положения? Или мечтаешь хоть чуточку отыграться?
Смотрю на его хищный оскал и мечтаю на самом деле лишь об одном — как следует врезать по этой самодовольной роже. Стереть с неё эту непререкаемую уверенность в себе, в своей святой неприкосновенности.
Боже, мы ведь сами в этом виноваты. Я в этом виновата! В том, что Добровольский чувствовал себя императором на троне. Мы сами для него его воздвигли и, приняв под белы рученьки, на него усадили.
Добытчик, кормилец, благодетель.
В рот ему заглядывали. Как и все, кто его окружал. А он всегда принимал это как должное. Как нечто, что причитается ему едва ли не по праву рождения. Так стоит ли удивляться, что теперь всё это наше подобострастие и раболепие выходило нам боком?
— Я хочу съездить тебе по морде и желательно выбить пару зубов, — ответила я, даже не подумав скрывать свои истинные мысли. — Может же человек помечтать?
Вместо того, чтобы выплюнуть мне в лицо какое-нибудь новое оскорбление, муж неожиданно шагнул ко мне и, пользуясь моим замешательством, подцепил указательным пальцем мой подбородок.
— Ох, Дарья, ты меня искушаешь.
Он… намекает на то, что ударил бы в ответ? От шока меня на пару секунд парализовало, до того жуткой показалась догадка.
Но она оказалась неверной и оттого ещё более шокирующей.
— Что же ты все эти годы скрывала от меня свою тягу к жестокости?.. Признаюсь, меня это даже заводит.
И жёсткую линию его губ тронула лёгкая усмешка.
Это вывело меня из кратковременного ступора. Оттолкнув его руку, я попятилась и зашипела:
— Пошёл вон! Вон! Вон! Пошёл вон, чёртов извращенец!
— Хах! — Добровольский выпрямился и пожал плечами. — Не припомню, чтобы ты когда-нибудь жаловалась на мои извращения. В постели ты всё чаще стонала, чем шипела. Успела забыть?
И не дожидаясь, пока я отвечу, развернулся и пошагал к выходу.
Меня колотило от смеси гнева и отвращения. Мысли путались, и хотелось просто рвать и метать, притом в прямом смысле этого слова. Наверное, даже битьё посуды сейчас показалось бы мне пустой полумерой. Нет, я бы ему об голову развалила парочку стульев, прежде чем хоть чуточку успокоиться.
Но, к сожалению, не могла сейчас позволить себе роскоши разъяриться и разнести полквартиры. Тем более что это пока ещё моя квартира.
Я слышала голоса в прихожей, но сейчас воспринимала их как отдалённый гул. Кровь шумела в ушах, и какое-то время я не могла ни на чём сосредоточиться. Но спустя целую вечность входная дверь хлопнула, а в двери столовой сунул нос Павел.
— Мам…
Если бы я не была так разъярена, унижена и разбита, наверное, усмехнулась бы. Сын сейчас походил на набедокурившего школьника.
— Позови сестру, — выговорила я сквозь сцепленные зубы.
Он даже не подумал переспрашивать. Исчез, и пока с собиралась с силами для финального объяснения, вернулся уже с семенившей следом Вероникой.
— Удивлена, что вы не отбыли вместе с отцом, — я выпрямилась и ухватилась рукой за спинку стоявшего рядом стула.
Земля под моими ногами плыла, и ощущение было такое, что я вот-вот грохнусь в обморок. Обидно будет. Получается, не выстояла всего несколько последних минут.
— Да как мы могли? — искренне удивился Павел. — Мы же… ну, мы как-то путём и не объяснились. Мам, мы с Вероникой понимаем, как всё это прозвучало…
— Правда? — у меня хватило сил усмехнуться. — Вы действительно так считаете? Вы уверены, что понимаете, каково это, когда твои родные дети тебя предают? Вам когда-нибудь наживо вскрывали грудную клетку и вытаскивали оттуда ваше и без того кровоточащее сердце? Нет? Ну так, значит, ничего вы не понимаете.
Дети стояли передо мной, пришибленные моим омертвевшим, обесцвеченный голосом.
— А ведь я ещё колебалась. Думала, это слишком жестоко — просить от вас сторону выбрать. А на самом деле оказалось, что всё проще простого. Вы давно всё решили. Ну или отец решил всё за вас. Разницы особой не вижу.
— Мам! — в отчаянии воскликнул сын. — Ну ты же понимаешь, что без поддержки отца у нас с Никой нет никаких перспектив!
— Чушь собачья! — крикнула я. — Так ты всего лишь оправдываешь своё нежелание делать что-то самостоятельно! Вы привыкли сидеть на папочкиных деньгах. Вы, оба! Настолько привыкли, что ради сохранения своих тёплых местечек отвернётесь от матери. Что ж… ваш выбор. Вам за него и ответственность в итоге нести.
Дети таращились на меня, явно ожидая какой-то конкретики. Они действительно привыкли, что всё решалось за них.
— Больше вас не держу, — добавила я. — Семейный обед официально окончен. Или я вам десерт задолжала?
— Идём, — шепнула Вероника брату и потянула его за локоть.
Сын ещё порывался что-то сказать, но слова не шли на язык. Так и не сумев подобрать нужные, он пробормотал какие-то дежурные сожаления, которые тут же вылетели у меня из головы, и поддался уговорам сестры.
Спустя несколько минут возни в прихожей дверь за ними закрылась, и я наконец осталась одна.
Одна наедине с ужасами пережитого. Скандал наконец-то закончился, но битва продолжалась у меня в голове.
Чувствуя, как слабеет тело, я поспешила опуститься на стул, за спинку которого всё это время держалась.
И стоило мне на него опуститься, как меня тут же сложило пополам, и из груди вместе с воздухом вытолкнулись первые уродливые рыдания.