К островам Индийского океана

Идем к островам Альдабра. «У вас впереди бурун!» Я — как все. Лунный этюд

Однажды одинокая арабская доу, сбившись с курса во время шторма и долго проплутав по океану, бросила якорь возле восточной оконечности какого-то острова. Над ним неподвижно зависли облака, точно повторяя очертания берегов. Они отсвечивали странным зеленовато мерцающим светом, что и побудило моряков дать этому кусочку суши ее теперешнее имя — Альдабра: с арабского «Аль-Хадра» переводится как «зеленый» (на одной из португальских карт 1511 года атолл обозначен как Альдахара, что можно считать искажением арабского «Аль-Хадра» — «Зеленый остров»).

Сторонники другой теории утверждают, что слово «Альдабра» должно быть переведено как «дверное кольцо», поскольку атолл напоминает его по форме. В лагуне этого самого отдаленного от Сейшельского архипелага атолла можно свободно разместить весь остров Маэ — на целых пятьдесят километров вытянулось коралловое кольцо и опознается на экране радиолокатора уже с расстояния тридцати миль.

Альдабра известна как самый большой остров планеты, созданный живыми существами — кораллами: вся его поверхность — кружева коралловых сооружений.

— Что за необычный остров!

— Это не остров, — возражают специалисты. — Это целый архипелаг!

В результате дискуссии выясняется, что со строго географической точки зрения Альдабра вправе считаться архипелагом, состоящим из четырех островов. Протоки, в нескольких местах прорезав сушу, соединяют ее с океаном. Из-за их узости во время приливов и отливов возникают опасные быстрые течения. Каждая из четырех частей Альдабры имеет собственное название: Полимни, Вест, Саут и Малабар.

— Птицы! Вы видели когда-нибудь розово-голубых птиц?

К кораблю тянется стая, и вскоре крупные птицы уже кружат над мачтами. Утренний розовый свет разлит над океаном, голубоватые рефлексы струятся от воды, еще не вобравшей жар солнечных лучей.

«Курчатов» находится на десять градусов южнее экватора, в двухстах двадцати милях от Мадагаскара. Когда новая земля поднимается из океана, на палубах собираются участники экспедиции, мобилизуют свои познания…

— Если я не ошибаюсь, Альдабра была открыта примерно в шестнадцатом столетии?

— Говорят, во время отлива целые водопады обрушиваются в море со скоростью десять миль в час?

— Но ведь есть и судоходные протоки с глубиной до двенадцати метров…

— Если вы имеете в виду канал Мейн-Ченнел…

— Именно… Когда немцев преследовал английский флот, они в сентябре семнадцатого сумели-таки войти в лагуну.

— Да-да. Немецкий крейсер «Кёнигсберг» прятался в лагуне Альдабры целых два месяца…

«Король атоллов» (еще одно наименование Альдабры) хорошо виден с верхней палубы: отлогий песчаный берег, нежный пушок казуарин, тронутые лучами верхушки пальм. Остальная береговая линия скалиста, изрыта трещинами и гротами и состоит из труднодоступных коралловых рифов, прозванных сейшельскими рыбаками «грибами». Остров всего на три-пять метров возвышается над уровнем океана и постепенно подвергается разрушению. Бугристая, неровная почва загромождена острыми глыбами, бесчисленны выступы и впадины, подземные пустоты. Колючий, непроходимый кустарник, лишь кое-где встречаются ровные песчаные участки с высыхающими лужицами пресной воды.

Для высадок Альдабра слывет местом неподходящим, более того, опасным — труднопроходимая местность как бы охраняет последнее пристанище слоновых черепах. Не так давно была сделана попытка произвести хотя бы ориентировочный подсчет обитающих там животных. Экспедиция Королевского общества Великобритании установила, что на островах Альдабра живет от шестидесяти до ста тысяч особей черепах и гнездится до тридцати видов птиц.

В этом самой природой изолированном заповеднике, где ведутся научные работы, категорически запрещены какие-либо действия, нарушающие экологический баланс. В нескольких домиках располагается научный центр: рядом с современным бунгало управляющего несколько каменных одноэтажных и двухэтажных построек для приезжающих на атолл ученых, небольшая библиотека, метеостанция и другие службы. В этот научный центр и предполагается визит советских ученых.

Проблема первой высадки, именуемой разведкой, всегда окружена тайной. В Океании нас предпочитали не брать на разведки: с художниками хлопот не оберешься. В подобном случае отбывающие всегда утешают остающихся на борту:

— Видите ли, условия высадки могут оказаться трудными…

— Причала нет, придется прыгать в воду…

И хотя нам не нужен причал и мы готовы разделить участь своих отважных товарищей, это не меняет дела. Менее деликатные, подсластив слова улыбкой, добавляют: «И вообще, все-таки возраст!»

— Тем более! — ловко научились отвечать мы. — Тем более, пока не поздно!

На этот раз та же ситуация. Правда, Алексеев, работая над портретом начальника экспедиции Неймана, между делом ухитряется испросить его согласие на участие в первой высадке на Альдабру. Без особого энтузиазма Виктор Григорьевич разрешает «одному из нас». Предстоит внутрисемейное решение этой проблемы: полагаю, как джентльмен честь первооткрывателя художник Алексеев уступит даме.

Может быть, она сама откажется от этой чести? Вспоминаю видеоролик Джона Адама, познакомивший нас с уникальным миром Альдабры.

— Ты видеоролик помнишь? Труднопроходимый ландшафт, известковые пещеры и ямы. По атоллу ходить трудно, провалившись в щели, гибнут гигантские черепахи. Если выберешься…

Худшего я не мог придумать.

— Что значит «если»? — взрывается Плахова. — Мне кажется, я не черепаха.

Именно теперь она твердо решилась на подвиг. В бинокль хорошо видны глыбы отмерших кораллов, уступами нависающие над лагуной. На острове, судя по рассказам, развелись дикие козы, крысы; заповедник знаменит обилием блох. Нет пресной воды, для питья употребляется дождевая, собранная во время ливней. В трещинах-ловушках тысячи выбеленных солнцем черепашьих скелетов.

— В Каракумах тоже белели кости верблюдов. Воду я возьму в термосе. Что касается блох, их и у наших кошек предостаточно, и вообще не мешай мне собираться.

Ну что ж, в конце концов я сам уступил ей право на первую высадку. И пока на корабле затишье, принимаюсь за историю Альдабры.

Специалисты считают, что Альдабре повезло: судьба этого изолированного атолла долгое время висела на волоске, как и судьба населяющих его черепах и птиц-фрегатов.

В шестидесятые годы в прессу просочились данные о намерениях английской и американской военщины превратить уникальный остров в одну из военно-морских баз в Индийском океане. «Альдабра — это чудо природы — в смертельной опасности!» — под таким заголовком развернулась кампания по спасению атолла. Прогрессивные ученые утверждали, что уничтожение природы атолла, нарушение его экологических особенностей преступно, как преступна была бы идея снести Парфенон, чтобы построить на его месте военный порт. Военные стратеги, в свою очередь, комментировали мнение общественности как вопли любителей черепах и птичек.

На Альдабре начались изыскательские работы. Выдвигались проекты по удешевлению строительства военной базы. Для уничтожения коралловых рифов, препятствующих проходу военных судов, предлагался взрыв, не исключался и атомный. Планировалось строительство' шоссе, радарных станций, четырехкилометровой посадочной полосы для приема военных самолетов. В первую очередь гибель грозила нескольким сотням тысяч обитающих на Альдабре фрегатов: взлетная полоса намечалась в районе их поселений. Из-за опасности столкновений с самолетами птиц должны были уничтожить. К счастью, период этот совпал с крупной девальвацией фунта стерлингов, и от создания дорогостоящей базы было решено воздержаться. Атолл передали ученым Королевского общества Великобритании для научных исследований. Небольшая станция работала до 1980 года — в природной лаборатории изучали мир коралловых островов, реликтовых черепах и фрегатов.

31 марта 1980 года с флагштока исследовательской станции был спущен флаг Королевского общества и поднят государственный флаг Республики Сейшельские Острова. Самая большая в Индийском океане колония фрегатов, десятки тысяч полутораметровых черепах, именуемых слоновыми, восемьдесят видов растений-эндемиков стали достоянием республики. Чтобы восстановить нанесенный природе урон (крупные скопления черепах в Индийском океане исчезли уже в XIX веке), правительство Сейшел приняло закон о полном запрещении охоты на черепах в прибрежной зоне и на пляжах — решается проблема искусственного расселения древних рептилий с Альдабры на другие острова архипелага.

Термометр в тени показывает тридцать градусов. Участники высадки на Альдабру собрались на палубе. Плахова покидает каюту.

— Ну, что ты решила?

— Если бы ты меня не отговаривал, я бы осталась.

Помогаю затянуть молнию на раздувшейся кожаной сумке, вместившей альбомы, акварель «Черную речку», блокноты и термос с водой: не пить же дождевую.

— Группе разведки приготовиться к высадке на Альдабру! — извещает спикер.

В полной экипировке, включая спасательный жилет, выхожу к штормтрапу. Под мышкой зажат пунцово-алый, в цветочек зонтик. Стоящие у лацпорта в недоумении: в качестве дамы оказываюсь в единственном числе. В бот садятся капитан Касаткин, начальник экспедиции, несколько ученых и плечистые бравые моряки из команды, они же «ныряльщики» и «пдавальщики». Можно бы дать задний ход, но надо держать марку.

С океана к Альдабре катит высокая зыбь. Под штормтрапом, как неугомонный пес, рвущийся на охоту с хозяином, радостно подпрыгивает на волне бот, бьется со скрежетом о железный бок «Курчатова», оставляя на корпусе рыжие царапины.

Процедура посадки в шлюп всегда привлекает зрителей. Две мокрые веревки с подвязанными дощечками-ступеньками качаются над глянцево-синей поверхностью океана. Плавсредство либо подпрыгивает вверх, норовя улучить момент и ударить под ноги, либо проваливается в очередную водяную яму… но все это давно освоенные пустяки.

Океан отбрасывает режущие глаз блики. Пахнет машинным маслом, стелется, не тая, черный дымок, быстро уменьшается за спиной громада корабля. Окрашенный голубыми пузырьками воздуха, долго держится на воде след, отмечая наш путь к Альдабре. Атолл все еще далеко, зато, обогнув мыс, приближаемся к двум стоящим на якорях яхтам. Как правило, владельцы подобных судов любят путешествовать с комфортом — яхты оснащены автоматическим рулевым управлением, имеют на борту газовые плиты, духовки, баню.

— Надо у них спросить, как пройти рифы! — раздается чей-то голос. Но спрашивать некого. На пустых палубах ни движения, ни звука. Моторист Евгений стопорит машину, колышемся возле безмолвных суденышек. Никто не откликается на призывы. Наконец под ярко-зеленым, натянутым над кормой тентом появляется флегматичный, бронзово-загорелый европеец с бутылкой кока-колы в руке.

— Скажите, пожалуйста, где и как лучше пройти рифы? — раздается вопрос на английском языке. Обладатель бутылки смачно, с бульканьем допивает содержимое и внимательно рассматривает бутылку на свет, прежде чем взмахом руки отправить ее за борт.

— А нигде и никак! — переведен ответ. — К острову подойти можно лишь по высокой воде, в прилив. Не раньше двух часов дня.

Сейчас нет и двенадцати. Берег Альдабры безлюден, видимая его часть изрыта ямами, возле них, завертываясь воронками, бурлит пена. Подход к атоллу Альдабра издавна считался опасным. Еще Жак-Ив Кусто, путешествуя на «Калипсо», установил, что при отливе скорость течений в протоках Альдабры в отдельных случаях может достигать пятнадцати узлов. Кольцо атолла охватывает мелководную лагуну, в часы приливов и отливов мощные массы воды устремляются в протоки, грозя неприятностями застигнутым пирогам и шхунам. Трудно найти лазейку в этом лабиринте, радуга от разбивающихся бурунов красноречиво висит над рифами.

Участники разведки расстроены, ибо бот разворачивается на обратный курс: не ждать же два часа до прилива. Капитан Касаткин начисто отметает робкие предложения энтузиастов — несмотря ни на что ринуться на высадку. Однако голоса все настойчивее — все так и рвутся вступить в единоборство с океаном: А я?

Касаткин несколько растерян: в первый раз в жизни оказался он в боте с учеными. Наука — великая вещь, кто знает, какие глобальные проблемы собираются они решать там, на Альдабре.

— Может быть, зайдем с другой стороны?

— А если попробовать добраться вплавь?

— А может…

Робкие голоса все упорнее. Через буруны вплавь? Этого еще недоставало. С вполне объяснимой заинтересованностью слежу за развитием событий.

Но капитан есть капитан.

— Нет, — твердо произносит Касаткин, и бот окончательно становится кормой к Альдабре, носом к «Курчатову». Белый на голубом, с прямыми стройными мачтами, будто уменьшенный окулярами бинокля, корабль кажется нарядной игрушкой на шелковой глади океана. Хитрецы явно тянут время в ожидании прилива…

— Может, искупаемся?

— Для чего взяты ласты и маски?

— Вы не против? — вежливо обращается ко мне Нейман. А я что? Я — как все.

«Все», кроме меня, моториста и Касаткина, поспешно избавляются от излишков одежды и, облачившись в маски и ласты, исчезают в пучине. Весело поблескивают жемчужные пузырьки, вода уже окрасила ныряльщиков в призрачный зеленоватый цвет.

— Прошу не заплывать далеко! Держаться парами, — следует запоздалое напутствие капитана, но куда там: кто, где уже не определить, люди-амфибии один за другим скрылись в Индийском океане. Даже солидные доктора наук Гительзон и Сорокин, пятясь, исчезли в глубинах.

Полдневный жар бьет без сожаления, с раскаленного купола изливается слепящий свет — океан, шутя, отражает его обратно. Между океаном и небом — потерявший ход шлюп. Ни малейшего движения воздуха.

Течение медленно относит нас в сторону. Неузнаваемые в масках, изредка возникают головы ныряльщиков — уже на значительном отдалении. Моторист, сидя на корме, пытается приблизиться к ним, манипулируя рулем.

— Сбросить якорь! — приказывает Касаткин.

Но сбросить якорь не удается по той простой причине, что его вообще не оказывается в наличии. Зато из-под лавки извлечен багор, призванный стать орудием спасения, если течению вздумается тащить бот на рифы. Облегченное плавсредство продолжает резвиться, ложась с боку на бок и понемногу приближаясь к их черте. Пытаюсь взглянуть на ситуацию «со стороны»: Евгений с багром, Касаткин, встревоженно высматривающий ныряльщиков, и я — в спасательном жилете с зонтиком на изготовку.

С грустью вспоминаю каюту с журчащим кондиционером — что поделаешь, у каждого могут быть минуты слабости. В глазах огненно-красные точки, затылок налит свинцом, но из каждого положения можно найти выход. Знает ли кто-нибудь, как использовать обыкновенный зонтик, оказавшись в полдень в открытом шлюпе на груди океана? Зонт нужно раскрыть и, крепко вцепившись в ручку, опустить за борт, с силой втолкнув в воду. Постарайтесь не пролить добытую влагу, возвращая зонт в прежнее положение, — содержимое выльется само собой, несколько облегчив ваши страдания.

Вода напоминает прозрачный бледный изумруд. Дно кажется близким. В фиолетовых и розовых зарослях кораллов мельтешат рыбки — «мир безмолвия» вовсе не безмолвен.

Молчаливые рыбы не молчат, а ворчат, скрежещут зубами, трещат, кудахчут и лают, ослабляя свой плавательный пузырь, регулируют разнообразный ассортимент звуков. В мире этом свои чудеса. Например, рыбы-мероу могут изменять пол на противоположный, из самок превращаться в самцов, и наоборот. И все же им, ловкачам, сто очков вперед дает рыба-прожектор, шарообразное ее тело усеяно разноцветными фонариками, и они светятся, как светофор, каждый своим светом. На левом и правом рыбьем боку по пять красных фонариков. В центре — большой желтый; ученые насчитали сто сорок источников света на одной лишь рыбине! Однако в поисках подобного чуда бесполезно всматриваться в песчаное дно подле Альдабры: эта рыба обнаружена пока лишь в Атлантике. Зато проскакивает рядом, сияя всеми цветами радуги, грациозная золотая макрель, враг летающих рыбок. На проплешине, чистой от коралловых зарослей, серый распластанный мешок ската-хвостокола с растопыренными треугольниками плавников, на спине и хвосте иглы его связаны желобками с железами, вырабатывающими яд. В Океании полинезийцы часто пользуются иглами скатов в качестве наконечников для копий: ведь попадаются экземпляры размером до двух метров и с жалом до сорока сантиметров длиной.

— Внимание на шлюпке! У вас впереди бурун!

Это заговорила рация, голос с «Курчатова».

— Бурун в пятидесяти! В сорока метрах! Внимание на шлюпке!

По неведению полагаю, что речь идет о бурунах подле рифов, куда течение постепенно стаскивает бот. Но что им вздумалось предупреждать? Мы, увы, гораздо ближе к бурунам, нежели судно.

— В тридцати! В двадцати! Внимание!

Наблюдатель с «Курчатова» в мощный бинокль обнаружил приближение к шлюпу белого гребешка-буруна — такой след на воде оставляет плавник акулы.

Призыв Касаткина держаться ближе к боту так и не доходит до адресатов, изредка хлопают по воде ласты, блестят коричневые спины, над водой мелькают части тела, начисто лишенные органов слуха. Капитан отдает приказ немедленно завести двигатель и вплотную подойти к ныряльщикам. Моторист, отставив багор, бросается выполнять распоряжение, но… Вот они, негаданные, нежданные морские приключения! Мотор послушно взревывает и, пару раз чихнув, глохнет. Подвинчивания, подкручивания и прочие действия не приносят результата. Тем временем по наитию пловцы дружно выныривают на поверхность, устремляясь к плавсредству. Обратный путь к кораблю проделываем влекомые на буксире: с «Курчатова» спускают спасательный бот.

Теперь остается под испытующими взглядами встречающих осилить штормтрап. Но что значит какие-то веревки в сравнении с акулами и рифами! И раньше, чем белый бок корабля снова взмывает вверх, влезаю по веревочной лестнице в дырку лацпорта.

Группа разведки вся в сборе, на борту «Курчатова». После сияния океана узкий внутренний коридор кажется темным, приходится идти на ощупь. Понемногу глаза начинают различать окружающее. Алексеев берет у меня из рук тяжелую сумку. Голова кружится после нескольких часов пребывания на воде под солнцем, саднит разбитое о штормтрап колено.

— Ну, как ты? — вопрос заботливого мужа.

— А что «как»? Нормально…

В четырнадцать часов прилив, как по расписанию, устремляется к атоллу. За отсутствием впечатлений собственных, читаю описание посещения Альдабры одним из участников экспедиции на «Калипсо» Джемсом Дагеном: «Мы нашли проход в барьерном рифе — коралловой ограде вокруг острова. Тут и там вздымались могучие серые колонны грибовидных кораллов… видимо, морское дно поднималось, отсюда — эти размытые башни, которые торчали из воды на шесть метров… Альдабра — своего рода заповедник среди океана, не поруганный человеком. Мы причалили к необитаемому острову и пошли по сосновым иглам и мелкому песку… Ветви кустарников гнулись от отдыхающих морских птиц — олушей и белых глупышей. Нам попалось кладбище с посеревшими деревянными крестами. На покосившихся дощечках были написаны азиатские, африканские, европейские имена. Кругом валялись побелевшие кости морских черепах.

Нас со всех сторон окружили черепахи высотой до полуметра и до метра в длину. Они щипали траву аккуратно, как газонокосилки…»

— К» повторной высадке на Альдабру выйти к штормтрапу! — вновь приглашает спикер.

Однако с меня вполне достаточно. Ограничусь отчетом экспедиции: «30 марта подошли вторично к группе островов Альдабра. Здесь планировалась высадка для работ в лагуне и за ее пределами. Имели контакт с администрацией островов и были уведомлены о строгом режиме заповедной зоны. По совету администрации решили высадку на Альдабру отменить, заменив ее высадкой на острова Космоледо, расположенные поблизости».

По рассказам очевидцев, события развивались следующим образом: дождавшись высокой воды, бот благополучно прошел через рифы к острову, где состоялась встреча с работающими в заповеднике иностранными учеными. Местный администратор, некто Пимм Рон, подданный Великобритании, работает на Альдабре меньше года по контракту с правительством Республики Сейшельские Острова. Основная его задача — охрана заповедного района и прием периодически посещающих Альдабру иностранных исследователей. О приходе научно-исследовательского судна «Курчатов» он сведений не получал, и неожиданное появление на горизонте большого корабля несколько его обескуражило.

Мистер Пимм обстоятельно рассказал о режиме заповедника, где абсолютно вся дикая природа находится на учете и подлежит жесткой охране.

Итак, обсудив обстановку и предлагаемые условия пребывания на островах, руководство принимает решение отказаться от высадки на Альдабру, заменив ее высадкой на острова группы Космоледо.

Вечером, в двадцать часов, когда прилив вторично за сутки достигает наивысшей точки, к «Курчатову» подходит надувная резиновая лодка, оснащенная мотором. Приезжают биологи с атолла и гости с яхт. Среди них сотрудники Смитсонианского института из США, также прибывшие для работы в заповеднике. Некоторые из них при разных обстоятельствах общались ранее с коллегами из Института океанологии, некоторые даже бывали в СССР. Лодка подходит к штормтрапу, и на палубе появляется очень молодая и очень декольтированная дама в вечернем туалете из бледно-фисташкового развевающегося шифона. Посетители в количестве девяти человек вместе с администратором острова, сопровождаемые дежурным по экспедиции, знакомятся с лабораториями и затем отправляются в конференц-зал.

Для нас же более значительным событием явился необычный закат. При абсолютном штиле океан стал светлее неба, штришками пошла по воде легкая рябь. Над Альдаброй долго висело огромное лиловато-розовое облако, под ним — второе, зеркально отраженное океаном. Солнце отправилось на покой, расстелив полыхающую дорожку, — у ловцов закатов появилась надежда на Зеленый Луч. Пеленгаторная, как всегда в таких случаях, превратилась в арену ожидания, заняты «выгодные места» у борта, нацелены фотоаппараты. Но, коснувшись горизонта, светило багровеет, сжимается в пульсирующий зеленоватый сгусток, последняя вспышка света выплескивается на небо, а был ли, не был Зеленый Луч — никто толком сказать не может.

Давно облюбовал место для ночного мотива. И вот он: «Ночь над Альдаброй». Поставил этюдник, укрепил холст, очертя голову окунаюсь в восхитительный пейзаж.

Призрачные поздние облачка со всех сторон выбегают на остывающий небосвод, замирают в неподвижности, добравшись до центра купола, едва не столкнувшись лбами. Сквозь вуаль облаков все ярче проступает напряженный блеск звезд. Будто и не было недавнего пламени заката, крадущиеся тени обволакивают корабль, смягчая контуры мачт, размывая провода и тросы.

Перебирая кисти, сожалею, что не стал астрофизиком: кому, каким цивилизациям шлют вести бесчисленные светила? «Звезды охотнее всего светят влюбленным, поэтам и философам», — любили говорить древние, но и мне они сегодня светят с особенной силой, кажется, именно здесь, сейчас опустится к тебе птица удачи.

Контуры острова подернуты нежной дымкой, пальмовые султаны обволакивает туман, горизонт оплывает голубым мерцающим свечением — над Альдаброй лениво скользит сплющенный лунный диск.

Чего проще — луна на небосводе. Но какой емкий мир в этом, казалось бы, банальном сюжете. Какие тайные пружины должны вступить в действие, чтобы «магия видения» приоткрыла завесу над главным, превратив «мотив» в событие? В каждом пейзаже сосуществуют рядом второстепенное и главное, в этом ночном пейзаже суть заключена в тайне: ничья, кажется, нога не попирала смутно белеющую полоску песка, никто не раздвигал сплетенные ветви кустарников.

В основах медицинских доктрин позднего средневековья лежало убеждение о связи человека с Вселенной, о влиянии Зодиака, планет и Луны на человеческий организм. Специальные законы предписывали обращение врача к таблицам движения Луны и планет по Зодиаку. «Чтобы отныне ни один цирюльник не смел пускать кровь никакому человеку… иначе как при доброй луне», — писано в законе, изданном в 1400 году в Каракасоне.

Сегодня добрая луна. Каждый трепет лунного блика не случаен. Позванивают кристаллики звезд, просятся на чистую поверхность холста, все кажется исполненным символики и значения. Все, что живет, растет, дышит, находится в неразрывной взаимосвязи, и человек неотделим от этого единства. «Мир велик, потому что не отбрасывает ни единой песчинки». Для художника не может быть большего счастья, нежели показать красоту мира.

Работаю на большом, метр на метр, подрамнике. Работа моя удалась, говоря словами великого Шекспира,

За спиной шаги, оживленный говорок: после дружеской встречи покидают корабль гости, шествуют из конференц-зала по палубе. И вдруг тишина — группа остановилась: наверное, этюдник на борту научного корабля и холст с украденной луной Альдабры — зрелище неожиданное. Слышу шепоток одобрения, удивленные восклицания, но я пишу себе и пишу, никак не реагируя на их появление, хотя к тому и обязывает вежливость. Как-никак, а они не пустили наших ученых на Альдабру!

Луна уже далеко переместилась по небосклону, изменилось освещение, да и корабль развернуло на якоре. И прежде чем собрать свое хозяйство, присаживаюсь отдохнуть на теплые, туго свернутые кольца канатов.

Ночь в океане и ночь в песках — зрелище, не имеющее себе равных. С той лишь разницей, что океан — зеркально чуткое отражение неба, всегда живое, расчерченное дорожками от каждой крупной звезды; в пустыне же, погрузив все остальное во тьму, безраздельно властвуют небеса.

На экваторе, возле сонного атолла, вспоминаю другую ночь — пережитую в Каракумах.

…Темнота застает нас далеко от Ашхабада, в северо-восточных Каракумах, откуда двумя машинами возвращаемся со станции Пустынь Туркменской Академии наук.

Дороги, как таковой, нет, лишь наезженная неширокая колея. Водитель спешит: молодой парень, сам первый раз в пустыне, боится отстать, потерять из виду головную машину, буксуем, ретиво взбираясь на барханы, сползаем, зарываясь в песок. На густо-синем небесном полотне, с левой его стороны, слабо брезжит зловещий багровый свет.

Барханы прижались к земле, слились в сплошную массу. Темнота все плотнее. Давящая. Осязаемая. Говорят, пустыня всегда манит и уходит от путника, ночью это ощущение еще сильнее. Тихо ползет машина, светом фар, как слепец, ощупывая дорогу. А она и вовсе исчезла, растворилась под колесами, узкие лучи фар бьют поверху, едва обозначая колею. Но какую? Колеи раздваиваются, перекрещиваются и расходятся в стороны, чтобы больше не встретиться никогда. Вырванные щупальцами света, тянутся сухие, искривленные пальцы саксаула.

— Если техника подведет, недалеко до трагедии, — говорит наш спутник, сотрудник Института пустынь. — Пустыня, она не шутит.

И вдруг что-то неуловимо, тревожно изменилось: пропали из виду рубиновые огоньки задних фонарей нашего «поводыря» — головной машины, единственного ориентира в хаосе песков. Водитель нервничает, увеличивает скорость, затем останавливается вовсе. Стоим с выключенным двигателем, прислушиваемся к тишине, может быть, услышим шум мотора? Но машины как не бывало.

Потрескивают, остывая, песчинки. Странное чувство потерянности охватывает в песках. Безмолвие и неподвижность таят угрозу, напоминая о засаде, когда охотник ждет удобного момента, чтобы прикончить зверя. Под ногами смутно белеет горка отполированных солнцем и ветром верблюжьих костей. С левой стороны небосвода творится непонятное: багровое сияние ширится, из-за горбатых гряд блестящим малиновым осколком выскальзывает краешек лунного диска. Анилиново-красная луна с заметными пятнами и вмятинами катится, набирая высоту, постепенно теряя огненный цвет.

Ласковая, кроткая красота тропической ночи Южных морей не таит угрозы, вызывая лишь восторг перед искусно поставленным природой спектаклем.

Дремлет облитый лунным светом корабль, неподвижен неусыпный страж-локатор. Океан вздыхает, нежится, лишь страдающие бессонницей облачка ощупывают светлыми краями небо.

Кистями, мастехином записан квадратный холст. Ночь над Альдаброй навсегда принадлежит мне.

Вскоре «Курчатов» снимется с якоря и уйдет к группе островов Космоледо. Остается надеяться, что они будут к нам более благосклонны. Складываю этюдник под светом пасущихся на пажитях небесных таинственных звезд.