Кэш

Глава 1

Молли

Поцелуй меня в зад, ковбой.

Сентябрь

Я нахожусь в самом сердце ковбойской страны, но всё равно резко жму на тормоза, когда вижу, как настоящий ковбой привязывает настоящую лошадь у настоящего салуна.

Я что, попала в прошлое?

Или вся эта сцена — мираж? Хотя нет, мой бортовой компьютер показывает, что на улице сто девять градусов.

Пыльное облако, преследующее меня ещё с Белтона, взметается вокруг внедорожника, на мгновение скрывая из виду здание с вывеской «Гремучник».

Пыль Хилл-Кантри рассеивается. Да, это определённо лошадь.

И это определённо парень в узких джинсах и ковбойской шляпе, который спрыгивает с седла с такой лёгкостью, что у меня перехватывает дыхание.

Мамин голос звучит у меня в голове: «Хартсвилл — это городишко с одной-единственной лошадью». Я и не думала, что она говорит буквально.

Что-то знакомое мелькает в сознании, когда я рассматриваю фасад здания за ковбоем и его лошадью. Два этажа, кирпичная кладка, окна с кривоватыми стёклами, поблёскивающими в ленивом полуденном свете. Выцветший зелёно-чёрный тент с изображением белой гремучей змеи, раздвоенный язык которой высовывается между клыками.

Мне было шесть лет, когда я последний раз была в этом захолустном городке, затерянном где-то в глуши. Но с чего бы мне запомнить именно бар?

— Молли? Ты пропала?

У меня сжимается живот, когда голос Уилера в телефоне резко возвращает меня обратно в салон Рэндж Ровера. Не глядя, я тут же жму на газ и отправляю безмолвную благодарность судьбе за то, что на Главной улице никого нет. Никого, кого можно было бы сбить, слава богу.

Ну, кроме ковбоя и его лошади, которых я мельком вижу в зеркале заднего вида. Я всего в трёхстах двадцати километрах к юго-западу от Далласа, но это место кажется совершенно иным миром.

Я поворачиваю вентиляционную решётку в свою сторону и направляю поток холодного воздуха на лицо.

— Прости, я тут. Только что приехала в Хартсвилл… И, кажется, у меня был момент из «Чужестранки», только в вестерн-версии. С салуном и ковбоем.

Хрипловатый смех моей лучшей подруги и партнёрши по бизнесу раздаётся через динамики.

— Привези ковбоя Джейми в Даллас. Скажи ему, что городская жизнь лучше.

— Без вариантов. — Я вглядываюсь в дорогу перед собой, пока GPS сообщает, что я приближаюсь к пункту назначения. — Мама не шутила, когда говорила, что здесь вообще ничего нет.

— Забери деньги и уматывай к чёрту. Позвони, когда закончишь, ладно? Думаю о тебе.

Я улыбаюсь, хотя в животе снова неприятно сжимается.

— Спасибо, подруга. Жду не дождусь поп-апа.

— Взаимно. Интересно, как всё пройдёт.

Один из известных бутиков Далласа устраивает на этой неделе поп-ап-магазин для нашей компании по производству ковбойских сапог. Клиентура у бутика стильная и обеспеченная, так что, надеюсь, мы сможем сделать приличную выручку. Чёрт знает, нам сейчас очень нужны деньги.

Завершив звонок, я притормаживаю перед последним зданием слева, прежде чем Главная улица уходит в пустынную даль. Пыльно-белая земля, редкие деревья, кактусы и сухие кусты колышутся в знойном воздухе.

Латунная табличка у двери гласит: «Гуди Гершвин, адвокат. Основано в 1993 году».

— Вы прибыли в пункт назначения, — сообщает GPS.

Я въезжаю на диагональную парковку рядом с огромным ярко-красным пикапом. Он тоже, кажется, из девяностых, окна опущены, на переднем сиденье с выцветшей серой обивкой лежит коробка с лучшими хитами Brooks & Dunn.

Коробка с кассетами.

Может, я и правда вернулась в прошлое.

Жара обрушивается на меня, едва я выхожу из машины. Она поднимается от асфальта, обжигая ноги.

В то же время солнце нещадно палит сверху, давит на плечи и голову. Будто я оказалась внутри раскалённой сковороды.

Перекидываю сумку через плечо и думаю: ну какого чёрта кто-то вообще живёт здесь? Что отец нашёл в этом месте?

Не верится, что я действительно здесь. Не верится, что его больше нет. Но больше всего не верится, что я упустила шанс всё исправить.

Горе, смешанное с приличной дозой злости, тяжёлым грузом ложится мне на грудь.

Колокольчик над дверью звякает, когда я вхожу в здание. Внутри приятно прохладно, и знакомый аромат свежесваренного кофе помогает мне немного прийти в себя.

Парень в круглых очках поднимает голову от стола и приветливо улыбается.

— Вы, должно быть, Молли Лак. Добро пожаловать! Я Зак, помощник Гуди. — Он обходит стол и протягивает мне руку. — Могу предложить вам что-нибудь? Воды? Кофе? Надеюсь, дорога не была слишком утомительной.

Я пожимаю его руку.

— Три часа. Не так уж и плохо. Рада познакомиться, Зак. И спасибо, я в порядке.

Он переводит взгляд на мои сапоги цвета розового металла.

— Они просто потрясающие.

— О, спасибо. Это из последней коллекции моего бренда.

— У вас своя компания по производству обуви? — В кабинет входит женщина с короткими тёмными волосами в светлом льняном костюме. На шее у неё кожаный шнурок, чёрный с серебряной пряжкой, и совершенно без тени иронии. — Это же просто невероятно!

— Мы производим их прямо здесь, в Техасе.

Женщина улыбается, и у неё в уголках глаз появляются морщинки.

— Тем более. Я Гуди Гершвин. Очень рада наконец-то познакомиться, Молли. Ваш отец часто о вас рассказывал. Он так вами гордился.

Глаза начинают щипать, сердце сжимается. Гордился? Он никогда не показывал этого. И уж точно никогда не говорил. Но мне хочется верить, что хоть немного — да гордился.

Я натягиваю улыбку.

— Взаимно.

— Мне очень жаль вашу потерю. Вся наша община тяжело переживает смерть Гарретта, но даже представить не могу, как тяжело вам.

Резкая боль пронзает сердце, ком встаёт в горле. «Община», значит. Выходит, они были ближе к нему, чем я. Хотя на его похороны в Далласе три месяца назад пришли только мама, бабушки и дедушки по материнской линии, Уилер и я. Так что кто знает?

— Спасибо.

— Мы рады, что вы здесь. — Гуди отпускает мою руку. — Сегодня всё должно пройти довольно просто. Как исполнитель завещания вашего отца, я проведу вас по его наследству, распределению имущества, а также его последним…

Гуди поднимает голову на звон колокольчика за моей спиной. В её глазах появляются новые морщинки.

— Кэш! Всегда рада тебя видеть.

Кэш. Почему это имя кажется знакомым?

— Мэм. Добрый день.

Глубокий, чуть хриплый голос с густым южным акцентом заставляет меня обернуться.

Сердце делает кульбит.

На пороге стоит мужчина — лет двадцати восьми, может, тридцати. Высокий, на вид не меньше ста девяноста сантиметров, с телосложением, как у квотербека: широкие плечи, сильные руки, длинные ноги с мощными бёдрами, обтянутыми узкими джинсами. Кажется, это Wranglers.

В руках он держит ковбойскую шляпу, словно только что снял её, растрепав свои каштановые волосы, слегка завивающиеся на концах. Вены проступают на тыльной стороне его руки. Лицо украшает небрежная щетина, причём усы чуть длиннее, чем борода. Обычно усы меня не привлекают, но на нём это выглядит чертовски привлекательно. К тому же его рубашка в бело-синюю полоску подчёркивает глубокий оттенок кобальтовых глаз.

Глаз, которые настолько синие, что будто светятся на фоне загорелого лица.

Эти глаза впиваются в мои. В ушах начинает громко пульсировать кровь. Раз. Два.

Прямота его взгляда, его смелость заставляют меня нервно сглотнуть. В следующую секунду в его глазах мелькает что-то… Раздражение? Или даже злость?

И тут меня накрывает воспоминание: двое долговязых голубоглазых мальчишек в кузове пикапа. Один из них колотит другого по голове, удары становятся всё сильнее, пока голос из кабины не велит им прекратить.

Братья Риверс.

Несмотря на то, что в их семье травмы встречались чаще обычного, я так завидовала этим детям. Будучи единственным ребёнком, я мечтала о доме, полном братьев и сестёр, а у Риверсов их было в изобилии. Я отчётливо помню, как миссис Риверс сидела на пассажирском сиденье, держа руку на округлившемся животе.

Их семья владеет ранчо по соседству с землёй моего отца. Я видела этих парней в магазине сельхозтехники в городе и как-то раз на родео в Лаббоке. Не настолько часто, чтобы мы могли подружиться, их мать учила их дома, так что в городе они появлялись редко, но достаточно, чтобы знать, кто они такие.

Не в силах выдержать взгляд Кэша ни секунды дольше, я опускаю глаза на его ботинки. Квадратный нос, тёмно-коричневые, кожа со складками от времени, но тщательно ухоженная, с тёплым блеском после свежего слоя кондиционера.

Возвращается то смутное чувство узнавания, которое я ощутила раньше.

Благодаря моей работе я знаю о ковбойских сапогах больше, чем кто-либо. Это пара Lucchese: безупречная работа, дорогие, классические. Такие сапоги передают из поколения в поколение.

У отца были Lucchese. Не знаю, откуда эта уверенность, но она тяжело оседает в животе.

— Молли, позволь представить Кэша Риверса, — Гуди протягивает руку в его сторону. — Он управляющий на вашем семейном ранчо, боже, уже сколько…

— Двенадцать лет, — коротко отвечает Кэш. В его голосе что-то раздражённое. На меня? Но с чего бы?

И теперь он работает на нашей земле? Что случилось с ранчо его семьи? Я ничего не понимаю.

Хотя это объясняет, почему он здесь, на оглашении завещания отца. Как управляющий, он, возможно, будет знакомить меня с территорией?

Не то чтобы это имело значение. Как только ранчо Лаки перейдёт в мою собственность, я его продаю. Мне совершенно неинтересно управлять скотоводческим хозяйством в холмистой глуши. Всю жизнь я была городской девочкой, и мой дом в Далласе — там мои друзья, семья. Там же находится Bellamy Brooks, компания по производству ковбойских сапог, которую мы основали с Уилер. Дела наконец-то идут в гору, и наследство, которое я вот-вот получу, поможет вывести бизнес на новый уровень.

— Кэш. Вау. Я тебя помню, — я протягиваю руку.

Он смотрит на неё, губы сжаты в тонкую линию. Проходит неловкая пауза, прежде чем он, не говоря ни слова, берёт мою ладонь в свою тёплую, широкую руку. Сердце пропускает удар — от его крепкого рукопожатия, от того, как его загрубевшая ладонь прижимается к моей. Сухая, но какая-то живая, настоящая.

Я отвечаю таким же твёрдым рукопожатием, заставляя себя снова встретиться с ним взглядом.

— Давненько, — наконец говорит он.

От него пахнет. Простым мылом, смешанным с чем-то более притягательным. Лосьон после бритья? Что бы это ни было, аромат свежий, травяной, и он достаточно хорош, чтобы сердце пропустило удар ещё раз.

— Рада снова тебя видеть, — выдавливаю я.

Жду, что он ответит. Что это за имя вообще — Кэш? Настоящее или прозвище?

Он молчит.

— Ну что ж, раз все в сборе, — Гуди берёт папку и маленькую сумочку на молнии, который протягивает ей Зак. — Давайте начнём. Пройдём в конференц-зал.

Она идёт по коридору. Я бросаю взгляд на Кэша, который чуть приподнимает шляпу у груди.

— После вас.

Интересно, он просто неразговорчивый или же настоящий придурок?

Я так хочу вернуться в Даллас, что у меня скручивает живот. Впрочем, он у меня болит всегда, так что это не новость.

Следую за Гуди по коридору, ощущая тяжёлые шаги Кэша у себя за спиной.

Один час. Два — максимум.

И у меня будет достаточно денег, чтобы осуществить свою мечту.

Ну, хотя бы одну из них.

И, может быть, если я вложу деньги отца в Bellamy Brooks, мне наконец станет хоть немного легче. Может, я перестану злиться… ну, на всё.

Гуди садится во главе длинного, отполированного до блеска стола. Я тянусь к стулу справа от неё и наблюдаю, как Кэш усаживает своё большое тело в кресло слева. Он ставит свою шляпу вверх дном, так что тулья смотрит в потолок. Это что, способ сохранить форму или ещё какая-то ковбойская примета?

Затем он поднимает руку и проводит короткими пальцами по волосам, отчего рубашка натягивается на его широкой груди.

Я резко отвожу взгляд и начинаю копаться в сумке, доставая свой планер. Мне он сейчас совершенно не нужен, но надо же чем-то занять руки. Внезапно я чувствую нервозность.

Что, впрочем, совершенно нелепо. Мама уверила меня, что я единственный ребёнок отца, его единственная наследница. По условиям их бракоразводного соглашения, всё его имущество переходит мне, потому что он так и не женился снова и у него не было других детей. Деньги — это единственное, что он мне давал. Стоило мне попросить, он тут же выписывал чек.

Но когда мне нужен был он сам — его никогда не было рядом.

Я списываю свою нервозность на нахмуренного ковбоя напротив. Который, между прочим, лениво откинулся на спинку кресла, расставил колени в стороны и раскинул руки на подлокотниках, как будто ему до смерти скучно.

Вспышка злости накрывает меня с головой. Думаешь, я хочу здесь быть, придурок?

Мы с отцом не были близки. Но, несмотря на это, я не хотела, чтобы он умирал. Даже если теперь мне достанется куча его денег и ранчо. Честно говоря, я бы очень хотела, чтобы он был жив. Чтобы я могла… не знаю… попробовать ещё раз.

Позвонить ему в последний раз и сказать: я люблю тебя, мне жаль, можем начать сначала?

Я всегда думала, что у нас впереди целая жизнь, чтобы всё исправить. Часть меня хотела, чтобы он знал, насколько сильно я была ранена его отсутствием после их развода, когда мне было шесть. И когда я подросла, я полностью от него закрылась. Думала, что когда стану достаточно взрослой, когда добьюсь успеха, когда перестану держать обиды, мы сможем уладить всё между нами.

Теперь этого шанса у меня больше не будет. И от этой мысли мне становится невыносимо больно.

Гуди раскладывает на столе несколько листов бумаги, выравнивая их в три аккуратных ряда.

— Прежде чем мы начнём, хочу сказать, что такие моменты могут вызывать сильные эмоции. Если вам понадобится перерыв, просто скажите, хорошо?

Я снимаю колпачок с фиолетового фломастера.

— Хорошо.

— Да, мэм, — Кэш выпрямляется и опирается локтями о стол.

— Тогда приступим, — Гуди бросает взгляд на бумаги. — Для удобства мы разделим имущество Гарретта Рэндалла Лака на две категории: финансовые активы и материальные. Ранчо Лаки включает в себя 1036 квадратных километров земли, 15 тысяч голов скота, 22 постройки, несколько единиц тяжёлой техники и нефтяную скважину, которая производит около 160 тысяч литров нефти в сутки. На момент подписания завещания на ранчо работало 50 человек…

Я слышу слабый шорох ткани. Посмотрев через стол, замечаю, что колено Кэша подрагивает. Он тоже нервничает.

Зачем он здесь? Надеется что-то получить от отца?

— …и, наконец, финансовая категория, включающая наличные средства и инвестиционный портфель. Гарретт распорядился передать их в траст…

Кэш поднимает глаза, и наши взгляды сталкиваются. Я наконец-то понимаю, что написано в его взгляде.

Озлобленность.

Что? Почему? Меня не было в этом городе двадцать лет. Что я вообще могла ему сделать?

— …всё это значит, — Гуди резко вдыхает, и Кэш переводит взгляд на неё, — что Гарретт в последний раз внёс изменения в своё завещание в апреле этого года. В этом дополнении он постановил, что ранчо Лаки и все его операции переходят его единственной живой родственнице — Мэри Элизабет Лак, по прозвищу Молли.

Громкий хлопок раздаётся, когда Кэш с силой опускает ладони на стол, заставляя меня вздрогнуть.

— При всём уважении, Гуди, это ошибка. Гарретт говорил, что ранчо достанется мне.

У меня закружилась голова. В груди словно сжалась чья-то крепкая рука.

— Простите, что?

— Гарретт обещал мне ранчо. — Кэш смотрит мне прямо в глаза. — И не раз.

Гуди хмурится.

— Боюсь, у нас нет этого в письменном виде.

Я в упор смотрю на Кэша.

— Ты бредишь?

— А ты? — парирует он. — Гуди, Гарретт говорил, что внесёт это в завещание. Весь Хартсвилл может подтвердить. Пэтси и Джон Би. Рабочие с ранчо. Салли, Таллула — все слышали, как он это говорил. Подумай сама. Я знаю ранчо Лаки лучше, чем кто-либо. Моя семья живёт в Хартсвилле уже несколько поколений…

— Он был моим отцом. — Пусть даже мы едва разговаривали последние десять лет. — Я его дочь. С чего ты вообще решил, что имеешь право на его имущество? Я тебя едва знаю.

Голубые глаза Кэша вспыхивают.

— Знала бы, если бы звонила или хотя бы раз приезжала на ранчо.

Чёрт. Этот человек.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — мой голос дрожит. — И, судя по всему, ты ничего не знаешь о моей семье. Ранчо принадлежит мне…

— Дай угадаю. Ты собираешься его продать.

— Это не твоё дело.

— Да ещё как моё. Я не позволю, чтобы наша ферма досталась какому-нибудь твоему дружку с деньгами, который не отличит корову от лошади. Ты даже не представляешь, сколько труда мы сюда вложили…

— Мне плевать. — Я сжимаю зубы. — Честно, мне меньше всего на свете интересно на тебя и на всю твою работу.

— Совсем не интересно.

— Что?

Он сверлит меня взглядом.

— Так правильно говорить.

— Да что с тобой не так?

— С чего начать? — Кэш подаётся вперёд.

— Так, хватит, — Гуди повышает голос. — Давайте попробуем вести себя цивилизованно, ладно? Гарретт не хотел бы, чтобы вы так спорили. Мы должны уважать его волю, как она изложена в завещании. Это закон.

— Я буду оспаривать это, — заявляет Кэш.

Я сжимаю губы.

— Хочу посмотреть, как у тебя это выйдет.

Гуди прочищает горло.

— Можно мне продолжить?

Глаза Кэша всё ещё прикованы к моим.

— Валяй.

— Денежные активы — наличные и инвестиционный портфель, которые были помещены в траст, — также переходят Молли.

Отец сколотил состояние ещё в девяностых, когда на дальнем участке земли нашли нефть. После развода мама получила часть этих денег и открыла агентство недвижимости в Далласе. Остальное отец вложил в ранчо и акции. Учитывая, что индекс Доу-Джонса с тех пор вырос в четыре раза… да, денег там очень много.

Кэш усмехается, но без веселья.

— Ну вот, Городская Девочка. Ты получила свои деньги. Оставь нам ранчо.

Я беру пример с него и молчу. Нет смысла отвечать на этот бред. Хотя… что он имел в виду, когда сказал нам?

— Однако, — Гуди кладёт ладонь на стол рядом с моей, — есть одно условие.

Я, наконец, отрываю взгляд от Кэша и смотрю на адвоката отца.

— Условие? Мне нужно достичь определённого возраста или что-то в этом роде, чтобы унаследовать поместье?

— В каком-то смысле, — Гуди медлит. — Это условие… скажем так, необычное. Твой отец требует, чтобы ты прожила на Счастливом ранчо полный календарный год, прежде чем получишь доступ к средствам из траста. Также он хочет, чтобы ты активно участвовала в повседневных делах в качестве главы Lucky Ranch Enterprises, Incorporated. Если ты это сделаешь, тебе будет выплачиваться щедрая ежемесячная выплата из траста за каждый месяц проживания в Хартсвилле.

Я смеюсь.

Запрокидываю голову и хохочу так сильно, что боюсь — если не рассмеюсь, то вырвет.

Гуди, должно быть, шутит. Не может быть, чтобы мой отец, человек тихий, рассудительный, решил заставить меня — свою дочь, которую он отправил сначала в пансион, а потом учиться в крупные города, прожить целый год в глуши, управляя скотоводческим хозяйством.

Но Гуди просто смотрит на меня и моргает. Спокойно, без тени шутки.

О, Господи. Она говорит серьёзно.

— Это не может быть правдой, — Кэш наклоняется вперёд, заглядывая в бумаги. — Это на него не похоже.

Ну, хотя бы в этом мы сходимся.

Гуди склоняет голову.

— Я сидела в этом самом кресле, когда Гарретт произнёс эти слова в апреле. Мы тогда и составили новое завещание.

Я моргаю, сдерживая слёзы, а в животе всё скручивается.

— Но зачем ему было заставлять меня жить на ранчо? Это вообще законно? Как можно меня к этому принудить?

Гуди глубоко вдыхает и разводит руками.

— Таково было желание твоего отца, Молли. Прости. Я знаю, это не то, что ты хотела услышать.

— А если я откажусь?

Кэш фыркает.

— Ну надо же, какой сюрприз.

Я его игнорирую.

— У меня есть работа. Я же сказала, я управляю своей компанией в Далласе. У меня квартира, мама живёт там, у меня друзья, моя жизнь… я не могу просто…

— …уехать? — Кэш приподнимает бровь. — Можешь попробовать прямо сейчас.

Я прищуриваюсь.

— Может, тебе стоит последовать собственному совету? Раз уж мой отец тебе ничего не оставил…

— Это не совсем так, — вмешивается Гуди.

— …то почему ты до сих пор не убрался отсюда?

Кэш поворачивается к адвокату.

— Слушаю.

— Гуди, просто разблокируй средства, — умоляю я. — Хоть часть. Хотя бы пока адвокаты мамы не разберутся с завещанием.

Она смотрит на меня с сочувствием.

— Не могу, Молли. Прости. Мы либо делаем всё так, как хотел твой отец, либо не делаем вообще. Моё дело — следовать его воле.

У меня кружится голова. Я прижимаю пальцы к вискам, закрываю глаза, пытаясь не паниковать. Я не могу понять, почему это было последним желанием отца. Я не была на ранчо двадцать лет. Зачем он меня возвращает?

Почему сделал меня его полноправной хозяйкой? Почему мне не всё равно? Почему, чёрт возьми, мне вообще не всё равно?

Я не знаю. Но сердце чувствует себя так, словно его загнали в шредер.

— Поскольку фермерская жизнь — это… — Гуди прочищает горло, — очевидно, не твоя страсть, Молли, советую тебе как можно скорее переехать в Хартсвилл. Чем раньше начнётся отсчёт времени, тем раньше ты начнёшь получать выплаты. И тем раньше сможешь вернуться в свою жизнь в Далласе.

— Она и недели не продержится, — бурчит Кэш.

— Ты не продержишься и минуты, если будешь продолжать меня оскорблять, — я открываю глаза и сверлю его взглядом. — Не знаю, что мой отец в тебе нашёл, но очевидно, что в людях он разбирался паршиво. Серьёзно, проваливай.

— Я не уйду, пока не удостоверюсь, что ранчо Лаки окажется в правильных руках.

Гуди встаёт.

— Давайте сделаем перерыв.

Я с силой защёлкиваю колпачок на фломастере и бросаю его в сумку, следом кидаю планер.

— На этом всё. Гуди, мои адвокаты скоро с тобой свяжутся.

— Только не ударься об дверь, выходя, — бросает Кэш мне вслед, пока я выхожу из конференц-зала.

— Подождите, Молли… мисс Лак… — Зак поднимается из-за стола, но я пронеслась мимо него, выскочив в знойный полдень.

Только оказавшись в машине, я позволяю себе разрыдаться.

Хватаю телефон и набираю номер мамы. Гудки почти заглушает шум кондиционера.

— Молли! — Её знакомый голос заставляет бешеный пульс замедлиться, хоть самую малость. — Как ты, дорогая? Как всё прошло?

Я опускаюсь на руль, зарываясь лицом в согнутые руки.

Сквозь рыдания выдыхаю.

— Не очень.