Кэш

Глава 17

Молли

ДА ЗДРАВСТВУЮТ КОВБОЙШИ!

Восход.

Он разливается над холмами оттенками персикового, неонового розового и ярко-мерцающего жёлтого. Передо мной раскинулся огромный табун, растянувшийся по пастбищу, насколько хватает глаз.

Я вдыхаю этот момент, сидя в седле, и ощущаю то же самое тепло, что разливается в груди. Оно проникает в самые кости, наполняя меня таким глубоким спокойствием, что я закрываю глаза, чтобы лучше его прочувствовать.

Живот не скручивает. Спокойно. Никакой боли.

Я дышу ровно, чувствуя, как свежий утренний воздух заполняет лёгкие. Солнечное тепло льётся на мою кожу.

Мария тихонько фыркает подо мной, лениво щипля траву. Где-то неподалёку смеются ковбои.

Я знаю это чувство. Солнце, покой.

Ощущение восторга.

Я помню его с детства, когда каталась верхом с мамой и папой. Папа ездил на гнедой кобыле, а у мамы был великолепный серый андалузец по имени Шторм.

Тогда мы вставали рано, потому что… ну, таков распорядок на ранчо. Иногда я оставалась дома с мамой, но если ей хотелось покататься, она брала меня с собой, и мы наблюдали, как папа работает с табуном вместе с другими ковбоями.

Больше всего я помню то невероятное, ослепительное счастье. Я любила бывать с обоими родителями. Это делало меня особенной.

Я также любила находиться на свежем воздухе, на ранчо, в седле. Это давало ощущение, что я часть чего-то большего. Сам процесс захватывал. А внимание родителей было… всем.

— Красиво, да?

Я открываю глаза и вижу Кэша, сидящего на коне рядом. Он в рабочих перчатках, а его предплечья уже блестят от пота.

Сегодня на нём ещё и чапсы.

Настоящие, добротные кожаные чапсы, коричневые, застёгнутые пряжкой прямо… по центру.

Нет слов, чтобы описать, насколько божественно он в них выглядит. А его уверенные, неторопливые движения в седле? И тот надеждой наполненный взгляд за завтраком, когда он спросил, остаюсь ли я на ранчо?

Я слегка двигаю бёдрами, пытаясь ослабить нарастающее напряжение между ног. Но от этого только хуже. Шов джинсов проходит ровно по чувствительной точке, заставляя жаждать… большего.

Мне хочется, чтобы вместо джинсов там был Кэш. Но этого не будет, так что… спасибо, что существуют вибраторы?

С утра мы почти молчали, пока ехали в его пикапе к этому пастбищу, таща за собой прицеп с лошадьми. Он сказал, что мы примерно в восьми километрах от конюшни. А теперь мы верхом — я на Марии, Кэш на своём огромном вороном жеребце Киксе, а его братья и работники ранчо подъезжают следом на нескольких грузовиках ранчо Лаки. Скоро начнётся работа.

Я улыбаюсь.

— В прошлый раз, когда я видела рассвет, я шла домой из бара. Тогда у меня было такая жуткая похмелье, что не до красоты было. А это… совсем другое.

— Ах ты, гуляка, — ухмыляется он.

— Чёрт возьми, ещё какая. Думаешь, где я научилась танцевать?

— Надеялся, что на светских вечерах или на занятиях балетом или типа того.

Я смеюсь, хотя сердце вдруг начинает биться чаще. Он помнит, что я занималась танцами.

— Там тоже.

— Справишься? — Кэш кивает на Марию. — Крикни, если помощь понадобится.

Я двигаюсь в седле.

— Это же как велосипед, да? Нужно просто снова привыкнуть, и всё вернётся.

— Если ты так говоришь.

Я протягиваю руку и слегка толкаю его в плечо.

— Спасибо за поддержку.

— Молли Лак, если есть что-то, в чём ты не нуждаешься, так это в том, чтобы тебе говорили, что ты чего-то не можешь. Ты знаешь, на что способна. — Он смотрит на меня, щуря один глаз от яркого солнца. — Так что вперёд, бери и делай.

Я улыбаюсь и выпрямляюсь в седле.

— Ничего себе, какая мотивирующая речь, Кэш.

— Благодарю покорно.

Он прикасается пальцами к краю шляпы, а выглядит при этом так, что я замираю, сердце подкатывает к горлу. Он прямо вылитый Брэд Питт в Легендах осени. Я почти жду, что сейчас появится Энтони Хопкинс и начнёт меня отчитывать за то, что пялюсь на его самого красивого сына.

Точно, а медведи тут вообще водятся?

Всё это было бы куда проще, если бы Кэш не был таким чертовски привлекательным.

— Спасибо, что позволил мне поехать с вами, — выдавливаю я.

Он ухмыляется и надевает солнцезащитные очки в золотой оправе.

— Всегда пожалуйста. А теперь смотри и учись.

О Господи, и я смотрю.

Направляя Марию к краю стада, я наблюдаю, как Кэш собирает ковбоев и устремляется прямо в самую гущу событий. Сегодня выходной, но все братья Риверс здесь, кроме Сойера, у Эллы нет детского сада, так что он сегодня на дежурстве в роли папы, а ещё десяток работников ранчо.

Их преданность делу впечатляет.

Они все верхом. Их работа напоминает танец: Кэш всегда впереди, на своём огромном вороном жеребце, остальные слаженно двигаются вокруг него, направляя стадо к другому пастбищу.

В воздухе клубится пыль, смешанная с запахами травы, пота и навоза. Гулкое мычание коров отдаётся эхом в ближайшем каньоне.

Скоро приходит жара, но это никого не останавливает. Я смотрю, затаив дыхание, как Кэш пускает коня в бешеный галоп, чтобы догнать отбившегося лонгхорна — длиннорогого быка. Он наклоняется вперёд в седле, одной рукой удерживая поводья, а другой — верёвку, привязанную к седлу.

Грациозные, мощные движения, полное слияние с конём — завораживающее зрелище. Длинные скачки, разлетающиеся капли пота, абсолютная сосредоточенность. Ни тени сомнения. Ни мысли о том, как это выглядит со стороны, ни страха перед возможной ошибкой.

Они просто делают свою работу.

И делают её чёртовски хорошо.

После небольшой схватки у гребня холма Кэшу удаётся загнать быка обратно в стадо.

Я ощущаю удары копыт его жеребца у себя в груди, когда Кэш, вздымая пыль, мчится ко мне с широченной улыбкой на лице.

— Йииии-ха! — кричит он.

Его радость, его уверенность, разливается по пастбищу, словно пожар, и ковбои откликаются на его крик собственными возгласами.

У меня бешено стучит пульс.

Это… весело. Чёрт возьми, как же это весело.

Смеясь, я набираю воздух и тоже выкрикиваю:

— Охренеть!

Рядом свистит Уайатт.

— Да у тебя, оказывается, голос будь здоров!

Кэш осаживает коня в нескольких шагах от меня. Он и лошадь тяжело дышат, вокруг них клубится облако пыли.

— Это что, ты меня освистывала?

— Я тебя поздравляла.

Уайатт приподнимает бровь.

— А звучало как свист вслед.

Кэш ухмыляется.

— Значит, тебе понравилось, что ты увидела, Городская Девчонка.

— Ты всё ещё за своё? — спрашивает Уайатт.

— Скоро перестанет, — отвечаю я, цокая языком и лёгким нажатием пяток побуждая Марию двигаться. Она плавно идёт вперёд, её голова раскачивается в такт шагам.

Я чувствую на себе взгляды Кэша и Уайатта, но стараюсь не думать об этом, а просто… еду. И еду. И продолжаю ехать.

Уайатт сказал, что, чтобы держаться в седле, нужно сжимать лошадь ногами. Вот я и сжимаю. Двигаю бёдрами, напрягаю бёдра, чтобы двигаться в ритме с лошадью.

Через полчаса чувствую лёгкий укол в пояснице. Не критично, но ясно одно — к вечеру будет все болеть.

Через час я уже обливаюcь потом, как и Мария, но чувствую себя увереннее в седле. Даже пробую несколько поворотов, подводя себя ближе к стаду.

Интересно, что бы сказал отец, если бы увидел меня сейчас?

— Выглядишь хорошо, — замечает Уайатт. — Как себя чувствуешь?

— Это, конечно, тренировка ещё та, но мне нормально.

Кэш подскакивает ближе, его рубашка прилипла к груди и животу.

— Если нужно, делай перерыв. И пей побольше воды. Больше, чем думаешь, что надо.

Я ухмыляюсь.

— С каких это пор ты тут главный?

— Твой отец так решил. Так что тебе лучше послушаться.

Я многозначительно поднимаю брови.

— Слушаюсь, сэр.

Уайатт смотрит на нас с прищуром.

— Это у вас тут какой-то странный способ флиртовать, что ли?

— Да нет, — отвечаю, отпивая воды из термоса, который Кэш подкинул мне в седельную сумку. Благослови его Бог, он даже лёд туда положил. — Просто твой брат воображает себя главным.

Кэш напрягает предплечье, удерживая поводья, и подводит своего коня ближе.

— Это вызов?

— Это просто факт, — спокойно отвечаю я.

Уайатт запрокидывает голову и громко смеётся.

— Да в ней больше Гарретта, чем я думал.

Я жду, что Кэш скривится. Бросит какую-нибудь ехидную, едкую фразу. Но он просто смотрит на меня из-под полей шляпы.

— Всех нас удивляет, да?

Спина ноет от долгой езды. Лицо болит от постоянной улыбки. Но когда Уайатт и Кэш сравнивают меня с отцом, внутри распирает гордость.

Я очень, очень жалею, что не приложила больше усилий, чтобы проводить с ним время. Узнать его лучше. И в то же время я очень, очень горжусь тем, что унаследовала что-то от него. Любовь к этой земле, возможно, одна из этих черт. Хотя скорее к этой жизни.

В седельной сумке завибрировал телефон. Пока я его достаю, сигнал уже пропал, так что перезвонить маме не получится. Честно говоря, это даже к лучшему. Вряд ли она сказала бы что-то хорошее по поводу того, что я гоняю скот с пятнадцатью ковбоями где-то в глуши. Да что там, ей бы вообще не понравилось, что мне это нравится.

Но сердце всё-таки делает странный кульбит при мысли, что у неё могут быть новости от юристов. Конечно, я хочу вернуться в Даллас. Хочу получить доступ к своему наследству, чтобы воплотить в жизнь мечты о Bellamy Brooks. И чем скорее, тем лучше.

Но вот мысль о том, что мне снова придётся вернуться в свою тихую, пустую квартиру… Мне это не нравится. И я даже не знаю, что думать по этому поводу.

Списываю всё на новизну. Конечно, сейчас я хочу остаться на ранчо. Это весело и захватывающе, потому что для меня это что-то новое. Да и горячие ковбои тут есть. Но со временем блеск потускнеет. Причём скорее рано, чем поздно. Давайте будем честны: сегодня я поставила будильник на три тридцать утра. Я не смогу так просыпаться вечно.

Когда мы загружаем лошадей в трейлеры и возвращаемся в дом на обед, я уже умираю с голоду.

Я в два счёта уничтожаю сэндвич с тушёной свининой, который нашла в холодильнике — с горкой набитый домашним капустным салатом и политый самым острым, самым вкусным барбекю-соусом на свете. Запиваю лимонадом, а потом пробую брауни, которые буквально умоляет попробовать Салли.

Съедаю два.

Удивительно, но мой желудок справляется со всем этим без последствий. Это какое-то чудо. Впрочем, я ведь сжигаю калории на ходу. Приятно хоть раз не отказывать себе в удовольствии.

Приятно использовать своё тело вот так — физически, по-настоящему. Хотя, когда я поднимаюсь из-за стола, мои бёдра дают о себе знать. Теперь понятно, почему все эти ковбои ходят вразвалку. Несколько часов в седле, и вот я уже сама еле передвигаюсь, спина отзывается тупой болью, ноги ноют.

— Тебе нужно выпить ибупрофен, — говорит Кэш, подходя ко мне у раковины и забирая пустую тарелку. — И передохнуть.

Я качаю головой. Я настроена продержаться весь день. Если уж я собираюсь взяться за это всерьёз, и в буквальном, и в переносном смысле, то должна отдаться делу полностью.

— Всё нормально. Что дальше?

Кэш смотрит на меня внимательно.

— Точно? Не хочу, чтобы ты себя угробила.

— Точно, — отвечаю, снова чувствуя, как внутри что-то сжимается от его заботы.

Кто знает, сколько ещё я здесь пробуду? Кто знает, когда снова смогу проводить столько времени на улице? Жара, конечно, невыносимая, но… смотреть на минус на счету в банке ещё хуже.

Мне нравится свежий воздух. Мне нравится это чувство — когда я с ковбоями, я знаю, что я нужна, у меня есть цель. Одна вещь, которую я поняла за это время на ранчо — здесь всегда кто-то рядом. И мне это помогает.

Заставляет задуматься, насколько часто я работаю в одиночестве дома.

Я вообще всё делаю правильно? Карьеру? Свои мечты? Жизнь? Или это просто хреново пережитая потеря, усугублённая сексуальной фрустрацией по имени Кэш?

Как бы там ни было, через полчаса я уже убираю стойла в конюшне вместе с Кэшем и Дюком. К нам присоединяется Джон Би после того, как проверил Хэппи.

Внутри конюшни настоящая парилка.

К двум часам дня я начинаю вырубаться.

Спина болит всё сильнее. Бёдра словно превратились в камень. Пот пропитал одежду так, что оставил на коже солёную корку. Но я не хочу быть слабым звеном. Так что заставляю себя работать дальше.

До кровати осталось всего несколько часов. Быстро поужинать, и к шести лечь спать. Ну, максимум в половине седьмого.

Кэш постоянно в деле, к нему подходят минимум семь человек с вопросами или проблемами, но я всё равно замечаю, как он краем глаза поглядывает на меня.

Или я уже настолько вымоталась, что начинаю себе это придумывать?

Но мне кажется, в его голубых глазах промелькнуло что-то похожее на восхищение.

Я, может, и родилась в привилегированной семье. Но я хочу показать ему, что умею пахать. Что бы ни случилось, хоть огонь, хоть потоп, я буду последней, кто останется стоять.

Отец был таким, даже после того, как сколотил состояние. Теперь я собираюсь стать такой же. Но, чёрт возьми, как же это больно. Я приняла ибупрофен, как советовал Кэш, но, кажется, мне уже ничто не поможет.

Когда я выпрямляюсь после того, как помогла Кэшу покормить Хэппи из бутылки, из горла вырывается сдавленный стон — резкая боль пронзает поясницу.

Кэш хмурится.

— Тебе больно, да?

— Нет, — я кладу руку на спину, сдерживая гримасу.

Хорошо, что Джона Би и Дюка здесь нет. Они ушли в загон — лечить лошадей, которым нужна помощь.

— Всё, Молли, на сегодня хватит.

Я качаю головой. Чёрта с два я подведу отца. Что бы он подумал о дочери, которая не может продержаться на его любимом ранчо даже одного дня?

Горло сжимается.

— Я в порядке.

— Ты плачешь?

Чёрт. Я правда плачу.

Усталость, боль, сам этот день — всё навалилось разом. Но я не дам этому взять верх. Я не могу сломаться сейчас. Прижимаю запястье к глазам и быстро моргаю.

— Я не плачу. Ковбои не плачут.

— Хорошая отсылка к Их собственной лиге, — говорит Кэш, но при этом у него раздуваются ноздри. — Но ковбои, Молли, всё-таки плачут.

— Том Хэнкс был чертовски хорош в том фильме.

— Мадонна была лучше.

У меня неприятно ёкает в груди. Конечно, он так скажет. Чёрт возьми, сегодня этот мужчина просто не даёт мне покоя. И от этого я реву ещё сильнее. Я так устала, что больно даже дышать.

— Я люблю Мадонну, — шмыгаю носом и вытираю его о рукав.

— Ну конечно.

Он наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза, и понижает голос.

— Ты сегодня была на высоте, Молли. В этом нет ничего постыдного — сказать «хватит». Я сам через час закончу. Или даже раньше.

Внутри всё обрывается.

— Ты правда так думаешь?

— Правда. Иди домой, Молли.

— Но тебе нужна помощь.

— А тебе нужен отдых.

— Ты уверен?

— Уверен. Давай я отвезу тебя на вездеходе.

Я качаю головой.

— Не говори глупостей. Я дойду сама.

— Ты упрямая, мать твою, — говорит он.

Я не могу понять, это укор или комплимент.

Шаркаю к двери стойла.

— Ты тоже.

— Тогда я провожу тебя.

— Перестань, — машу ему рукой. — Увидимся утром.

Но когда я тянусь к засову, мышца в спине сводит судорогой. Я вскрикиваю, щеки вспыхивают от жара, а колени подгибаются. Вот же унижение — рухнуть, как мешок картошки, прямо перед ним.

Позади меня раздаётся крик:

— Молли! Чёрт возьми.

И вдруг я оказываюсь в крепких руках. Кэш буквально подхватывает меня на руки, не дав упасть. Я замираю, глядя на него, и сердце останавливается. В его глазах одновременно тьма, сталь и жар.

О Господи. Теперь я точно не могу дышать.

— Кэш…

— Довольно, — отрезает он. — Обхвати меня за шею. Не заставляй повторять. Или, клянусь Богом, я разозлюсь.

В его ровном, твёрдом голосе нет места возражениям. Но вот беда, у меня от этого всё внутри сжимается так, что соски становятся твёрдыми и болезненными.

Прекрасно. Моё тело разваливается, но Кэш Риверс всё равно умудряется меня чертовски заводить.

Вселенная, помоги мне.

— Ладно, — шепчу я и обвиваю его шею руками.

Меня ещё никогда не носили на руках как даму в беде, и, скажу честно, мне это нравится.

Кэш почти не запыхался, пока несёт меня наружу и бережно усаживает в пассажирское сиденье ближайшего вездеходу. Я вздрагиваю, когда он тянется к ремню безопасности, пристёгивая меня. Его рука случайно задевает грудь сбоку.

— Извиняюсь, — бормочет он.

Я нет.

— Я бы и сама справилась.

— Не двигайся.

— Ладно, ладно.

Я слегка озадачена, когда Кэш поворачивает налево, хотя мы должны были свернуть направо, чтобы вернуться к моему дому.

— Куда мы едем?

Мышца на его челюсти подрагивает.

— Ко мне.

— Если ты собираешься воспользоваться моим бессилием…

— Нам нужны кое-какие вещи.

— Ага. Вижу, ты любишь извращённые штучки.

Он бросает на меня взгляд.

— Молли.

— Кэш.

— Прекрати.

— Какие вещи тебе нужны?

— Скоро увидишь.

Когда через десять минут мы подъезжаем к небольшому бревенчатому домику, у меня сжимается грудь.

Дом выглядит старым — брёвна тёмные, потрёпанные, а швы между ними неровные и толстые, но видно, что его недавно отреставрировали с любовью. Крыша покатая, жестяная. С обоих сторон возвышаются каменные трубы. Передняя веранда широкая, окна с ручными стеклянными стёклами, которые слегка искажают свет заходящего солнца.

Ни пылинки, ни грязного пятна.

Романтично, уютно. И до жути похоже на него самого.

— Кэш, — выдыхаю я. — Это твой дом?

Он кивает.

— Это оригинальная хижина, которую построил твой прадед, когда застолбил эту землю. Домом она перестала быть после того, как в двадцатых построили фермерский дом. Когда Гарретт занялся этим местом, оно было в полном запустении. Но он решил восстановить его.

Я прижимаю ладонь к груди, пытаясь справиться с неровным биением сердца.

— Дай угадаю. Ты помогал.

— Ага. Когда он предложил мне жить здесь, как новому управляющему. Чёрт, это был один из лучших дней в моей жизни. — Кэш выходит из вездехода. — Хотя бы потому, что мне больше не пришлось жить в бараке.

Я отстёгиваю ремень, но Кэш даже не даёт мне попытаться спуститься самостоятельно. Вместо этого он просто наклоняется, подхватывает меня и поднимает на руки.

На этот раз я не сопротивляюсь. Я просто обвиваю его шею и позволяю себе насладиться роскошью — быть на руках у грубоватого, матерящегося ковбоя.

Может, рай и правда существует. И он вот такой.

Кэш несёт меня вверх по ступеням, через порог. Я успеваю только мельком увидеть, как чисто и аккуратно внутри, прежде чем он заносит меня в…

В самую красивую ванную комнату на свете.

Она оформлена в деревенском стиле — потолок, стены, пол отделаны деревом, но вся сантехника современная. Дверь душевой сделана из стекла, раковина установлена на мраморную стойку, а в центре стоит огромная медная ванна, отполированная до блеска.

— Единственная вещь, которую я попросил, — говорит Кэш, вынимая из шкафчика под раковиной пару пакетов. — Ванна. Нет ничего лучше долгого, горячего отмокания, когда мышцы болят.

Я усмехаюсь и отвожу взгляд, чувствуя жжение в глазах. Я не знаю, почему меня вдруг пробило на слёзы.

Может, потому что отец наверняка был горд, помогая Кэшу отреставрировать этот дом так, как ему хотелось? Может, потому что он был рядом с этим парнем, который потерял родителей, бросил школу и воспитывал братьев один? Может, мой отец не был плохим человеком. Может, я тоже не плохая. Может, мы оба просто были ранены и делали, что могли, с тем, что у нас было.

Тот факт, что мы не были хороши друг для друга, не значит, что мы не были хороши для тех, кто есть в нашей жизни.

Кэш открывает кран, наполняя ванну. Я замечаю пакеты, которые он поставил на стойку, и только сейчас понимаю, что там.

Эпсомская соль.

Святой Боже. Этот ковбой набирает мне ванну. С солью. Потому что я устала, у меня болят мышцы, и, как оказывается, он чертовски заботливый и порядочный человек. Интересно, а если я попрошу, он залезет в неё вместе со мной?

Я прочищаю горло.

— Так вот какие у тебя были «запасы»?

— Соль. И уединение. Не был уверен, что у тебя есть такие вещи в Новом доме.

— Думаю, нет.

Кэш высыпает в воду несколько стаканов соли, потом выпрямляется.

Потолки в доме низкие, и он кажется здесь ещё больше, шире.

А ещё он весь в поту.

— Отмокай не меньше двадцати минут, — говорит он, указывая на воду. — Лучше час, так что не торопись.

Он поворачивается, открывает шкафчик рядом с душем и достаёт пару полотенец.

— Оставлю их здесь, на стойке. Тебе что-нибудь ещё нужно?

Я моргаю, потеряв дар речи.

В комнате разливается терпкий, свежий аромат эвкалипта, и сердце сбивается с ритма. Вот что я всегда чувствовала на его коже. Он, должно быть, часто принимает такие ванны.

Кэш снимает шляпу и запускает руку в волосы.

— Что?

Я качаю головой, прищуриваясь.

— Кто ты вообще, чёрт возьми?

Его губы дёргаются в улыбке.

— Твой управляющий. А теперь в ванну.

И, не дав мне времени на возражения, проходит мимо и закрывает за собой дверь.