Кэш

Глава 4

Молли

Так держать!

Мне не стыдно за то, что я приманила Пальмера в свою квартиру бутылкой вина позже на той неделе. Но в отчаянные времена приходится идти на отчаянные меры.

Бутылка вина за триста долларов, а вместе с ней два бокала, на стенках которых остались фиолетовые разводы, стоят пустыми на кофейном столике передо мной. Мама подарила мне ящик этого редкого вина в честь запуска первой коллекции Bellamy Brooks. С тех пор я берегла его для особого случая.

Или, как в данном случае, для экстренной ситуации.

Я закидываю ноги на край стола и придвигаю ноутбук ближе. Вглядываясь в таблицу, чувствую, как у меня начинают болеть глаза. Нужно снять линзы, но я не хочу, чтобы Пальмер видел меня в очках.

— Я думал, тебе нужно было расслабиться?

Я поднимаю голову и вижу Пальмера, лениво прислонившегося плечом к дверному косяку спальни. Он уже оделся, пиджак перекинул через руку. Единственное напоминание о том, что у нас только что был секс — расстёгнутый воротник и чуть припухшие губы, которые тронуты ухмылкой.

Я улыбаюсь.

— Задача выполнена.

Он пересекает комнату, весь из себя самоуверенный биржевой трейдер.

— Но если ты снова зарылась в Excel, все те полезные эндорфины, которые я тебе только что обеспечил, пойдут насмарку.

— Ты не можешь дать мне эндорфины.

— Я дал тебе кое-что получше.

Он наклоняется через спинку дивана и быстро целует меня в губы — жёстко, но не слишком долго.

— Это было хорошо, Молли.

— А вот твои реплики… — я смеюсь, прижавшись к его губам, — просто ужас.

— Зато в главном я не подкачал. Можешь не благодарить.

Я шутливо хлопаю его по плечу.

— Ты просто кошмар.

— У тебя не осталось ещё вина?

— На сегодня хватит. — Я приподнимаю ноутбук. — У меня куча дел.

Я даже не жду, что он спросит, над чем я работаю или почему это меня так нервирует. Потому что он не спросит. Это не из-за равнодушия, просто у нас такие отношения — мы не интересуемся друг другом в этом смысле.

Пальмер выпрямляется и поправляет ремень. Он высокий, широкоплечий, красивый.

Часть меня хочет испытать хоть лёгкое разочарование от того, что он не пытается задержаться, не предлагает просто посидеть, а может, даже остаться на ночь. Нам было вполне комфортно, пока мы пили вино, болтая о бывших однокурсниках и новом баре, который недавно открылся в центре.

В колледже мы вращались в одних и тех же кругах, но были скорее знакомыми, чем друзьями. Несколько месяцев назад случайно столкнулись впервые с момента выпуска. Через три часа и один поцелуй на танцполе я предложила ему поехать ко мне.

С тех пор мы периодически спим вместе. И мне это идеально подходит — хороший секс без обязательств, не требующий от меня никаких усилий. Он не хочет встречаться со мной — как и большинство двадцатилетних парней с Уолл-стрит, он вообще не хочет моногамии. А я точно не хочу встречаться с ним. Он слишком корпоративный. Слишком самодовольный.

Именно поэтому большая часть меня испытывает облегчение, что он уходит.

Я смотрю на цифры в таблице и понимаю, что придётся изобретательно подходить к расчётам, чтобы оплатить счета Bellamy Brooks в этом месяце. Может, попросить нашего пиарщика перейти на ежеквартичную оплату?

Я зеваю.

— Ох, что-то я устала.

Ухмылка возвращается.

— Ещё бы.

Я закатываю глаза.

— Тебе точно нужно поработать над своими репликами.

— А тебе — лечь спать.

Он достаёт из кармана ключи.

— Спасибо за вино. И за оргазм.

— Пожалуйста, — кидаю я ему его же фразу. — Веди осторожно.

Он улыбается, чертовски красивый.

— Безопасность — мой девиз.

— Боже, ну это уже совсем плохо, — дразню я.

— Тебе нравится.

На мгновение он замирает, глядя на меня.

Я не знаю, почему спрашиваю — то ли из-за усталости, то ли из-за растерянности, то ли потому, что до сих пор не до конца осознала всё это. Но вдруг говорю:

— Что бы ты сделал, если бы унаследовал ранчо?

Пальмер приподнимает бровь. Я не рассказывала ему о завещании отца. Да если подумать, я даже не говорила ему, что у отца было ранчо. Или что он умер. Отец — не самая лёгкая тема для разговора, так что логично, что в компании Пальмера я его ни разу не упоминала.

— Почему? — спрашивает он. — Ты унаследовала?

— Просто пофантазируй.

— Если бы мне просто так досталось ранчо, это было бы чертовски круто. В старших классах я часто тусовался на ранчо у друзей. Это были лучшие вечеринки.

— Я имею в виду рабочее ранчо. С коровами и прочим.

Пальмер морщит нос.

— Копаться в навозе? Нет уж, спасибо.

— Да, вот именно! Не понимаю, почему кто-то вообще выбирает такой образ жизни.

— Ну, если честно, немного выбираться на природу было бы неплохо, — Пальмер бросает взгляд на панорамные окна, выходящие на центр Далласа. Город окутан густым маревом, окрашенным закатом в желтоватый оттенок. — Живя здесь, я могу неделями не выходить на улицу. Иногда чувствую себя вампиром. В детстве мы с отцом часто охотились. Иногда мне этого не хватает.

— На ранчо такая же жара и духота, как и в Далласе.

Он поворачивается ко мне.

— Не знаю. Весь этот бетон, здания, машины, загрязнение… Это не сравнить с открытым простором ранчо.

— Может быть, — я снова опускаю взгляд на ноутбук. Живот сводит от боли. — Спасибо, что поддержал разговор.

— Если ты действительно унаследовала ранчо, я бы с радостью приехал к тебе в гости.

— Ты уже используешь меня ради вина, а теперь ещё и ради ранчо?

— Значит, тебе всё-таки досталось рабочее ранчо, — он улыбается.

Я медленно перебираю пальцами по клавиатуре.

— Спокойной ночи, Пальмер.

— Спокойной, Молли. И давай уж называть вещи своими именами. Я использую тебя ради секса. А вино и ранчо — это просто бонус.

Я смеюсь, он смеётся, а потом он разворачивается и выходит из моей квартиры. Я живу на восемнадцатом этаже, так что спустя минуту слышу звон лифта за дверью. Могу представить, как Пальмер заходит в кабину, слегка покачивая головой из стороны в сторону.

Он уже перестал обо мне думать. И это… ничего во мне не вызывает. Ни разочарования, ни неловкости. И я говорю себе, что это хорошо. Мне действительно нужно сосредоточиться на следующем шаге.

Я смотрю на телефон. Три сообщения от Уилер и два пропущенных звонка. Боль в животе усиливается. Я совершенно точно использую секс и вино, чтобы избежать разговора с ней. Она просто не даёт мне покоя насчёт денег, которые у нас уже должны были быть, но которых нет. Я не виню её.

Но даже если бы не это дурацкое условие, деньги всё равно поступили бы не сразу. На это ушли бы месяцы. Я могла бы взять заём под залог наследства, чтобы у нас было достаточно средств для запуска коллекции.

Мы просто не ожидали, что деньги улетят так быстро. Наша самая большая ошибка новичков — не следить за бюджетом.

Мой живот сжимается, когда я читаю её сообщения, полученные пока я была в постели с Пальмером.

Уилер Рэнкин

Нам срочно нужно связаться с Барб. Если не переведём ей первый платёж как можно скорее, я боюсь, что потеряем место в производстве.

Может, тебе стоит ещё раз поговорить с юристом твоего отца? Прости, что пристаю, но кажется, мы теряем слишком много времени.

Ты в порядке? Я знаю, что тебе сейчас тяжело. Прости. Мы что-нибудь придумаем, обещаю. Просто скажи, что у тебя на уме.

Я бы и сама хотела знать.

Мои юристы, вернее, мамины, запретили мне связываться с Гуди. Они сами ведут с ней переговоры, но пока безрезультатно.

А я тем временем сгораю от нервов.

Обычно секс с Пальмером помогает мне расслабиться. Но этот комок в животе никуда не исчезает.

Я закрываю ноутбук, беру телефон и подхожу к окну. Сентябрьский Даллас — это много чего, но только не красота. В тишине комнаты отчётливо слышится гул кондиционера. Экран ноутбука гаснет.

Я направляюсь в гостевую комнату квартиры — фактически штаб-квартиру Bellamy Brooks. Уилер ласково называет её «шкаф». В основном потому, что это крошечная шкатулка, целиком посвящённая моде. Она доверху забита ковбойскими сапогами всех цветов, узоров и текстур — в основном образцами из первой коллекции и несколькими прототипами из второй. Одна стена увешана вдохновляющими коллажами: куски кожи, вырезки из журналов, карточки Pantone, эскизы и многое другое.

Крошечный стол зажат между двумя стеллажами с сапогами. На нём стоит банка конфет с арахисовой пастой — любимого лакомства Уилер, и коробка с моим любимым угощением: шоколадными эспрессо-бобами.

Моё сердце сжимается самым сладким образом, пока я вбираю в себя всё это. Я так, так горжусь тем, что мы сделали.

Провожу рукой по паре коричнево-кремовых сапог, восхищаясь их мягкой, как масло, кожей. Идеально выполненный западный узор, вышитый коралловыми нитями на союзке, до сих пор заставляет моё сердце пропустить удар, даже спустя месяцы после того, как я нарисовала этот эскиз.

Я никогда не забуду первое письмо от клиентки. Она написала, как прекрасно себя чувствовала в сапогах Bellamy Brooks, которые надела на свою свадьбу.

Я влюблена в наши сапоги. И меня убивает мысль о том, что мы можем больше не сделать ни одной пары.

Возвращаюсь к дивану и пытаюсь дозвониться до мамы. Она не отвечает. Пальцы автоматически листают контакты до номера отца. Глаза жжёт. Меня преследует наша последняя переписка — единственный разговор за несколько месяцев до его смерти.

Я попросила денег, чтобы починить машину.

«Конечно», — ответил он.

На следующее утро деньги уже были у меня на счёте. Я не поблагодарила его, и он больше не написал. Сейчас мне так стыдно за то, как всё тогда произошло. Не раздумывая, я нажимаю на его номер и подношу телефон к уху. Гудки, снова и снова, пока, наконец, не включается автоответчик. От звука его хриплого голоса у меня бегут мурашки по коже.

— Вы позвонили Гаррету Лаку. Оставьте сообщение, и я вам перезвоню. Хорошего дня, ребята.

Лицо у меня искажается. Раздаётся сигнал записи. Если я так злюсь, то почему не могу перестать чёртовски плакать? Злость — это крик. Это ледяное молчание и вспыхивающие споры. Но это точно не бесконечные слёзы каждый раз, когда вспоминаешь человека, которого любила, но одновременно и ненавидела.

Я сбрасываю звонок, всем сердцем желая, чтобы могла спросить его, зачем он добавил это условие в завещание.

Возможно, мне не казалась бы такой невыносимой сама мысль о жизни в Хартсвилле, если бы я понимала, зачем он хотел, чтобы я вернулась.

У него было столько шансов вернуть меня на ранчо. Годы, полные возможностей. Но он не воспользовался ни одной. Зачем же настаивать на этом теперь? Мысль приходит неожиданно: возможно, Кэш знает ответ. Он говорил, что был близок с отцом. Кто, как не человек, который проработал с ним бок о бок больше десяти лет, мог бы мне всё объяснить? Вот только Кэш — настоящий засранец. Я бы скорее выцарапала себе глаза ржавой ложкой, чем заговорила с ним снова. Жаль, что у меня нет других вариантов.

Мои воспоминания о первых шести годах жизни на ранчо размыты, как городской пейзаж за окном. Но они не все плохие. Я помню, как ездила верхом на пони, а отец вёл лошадь по кругу в загоне. Помню, как мама сидела за рулём вездехода, ветер играл в её волосах, когда она оборачивалась и улыбалась мне на заднем сиденье. Я до сих пор чувствую этот запах: кожа и сено в конюшне.

Телефон звонит.

Я подпрыгиваю от неожиданности.

Уведомление: баланс вашего бизнес-счёта достиг нуля.

Я вспоминаю письмо Гуди.

То самое, где она подробно расписала, какую сумму я могла бы получать в конце каждого месяца, если бы жила на ранчо.

А что, если я поеду в Хартсвилл? Всего на тридцать дней. Ровно настолько, чтобы получить первый платёж. К тому времени, возможно, мамины юристы добьются решения суда и избавят меня от этого условия.

Сегодня утром Уилер и я просто разорвали интервью с одним блогером. У нас осталось всего два запланированных звонка на этой неделе. Она вполне справится и без меня.

Телефон снова вибрирует.

Звонит Уилер.

Острая, жгучая боль разрезает мой живот.

Чёрт.

Чёрт-чёрт-чёрт.

Она точно тоже получила уведомление из банка. Мы обе имеем доступ к счёту.

Смахнув слёзы, я провожу пальцем по экрану.

— Привет, Уилер. Прости, что всё время тебя пропускаю. Я разберусь с минусом на счёте. — Я делаю глубокий вдох. — Я возвращаюсь в Хартсвилл.

— Подожди. — Она замолкает. — Ты едешь? В смысле, серьёзно едешь?

— Я устала ждать, пока наши юристы разберутся с этим дерьмом. Я поеду и добуду для нас деньги.

Опять пауза.

— Молли, тебе не обязательно это делать.

— Обязательно. Я не вижу другого способа удержать нас на плаву.

— Тогда давай я поеду с тобой. Ты не можешь просто так заявиться на ранчо своего отца одна.

Глаза щиплет от этой мысли. Но я всё равно говорю.

— Ты нужна здесь, в Далласе, для встреч и ведения соцсетей. Не думаю, что в Хартсвилле найдётся много блогеров или бутиков, готовых к сотрудничеству.

— Мы могли бы открыть свой, — смеётся Уилер.

— Рядом с магазином тракторных запчастей? Не думаю, что Bellamy Brooks туда впишется.

— Каждая женщина хочет чувствовать себя красивой. Даже ковбойши.

— Не те, что живут там. По крайней мере, так говорит мама. Я справлюсь, Уилер. Правда. Я могу выдержать месяц чего угодно.

— Может, пока будешь там, ещё и ковбоев освоишь.

Я фыркаю.

— Нет уж, спасибо.

— Клянусь, ты, наверное, единственная женщина в мире, которую не привлекают парни в шляпах Stetson и джинсах Wrangler.

— Ты вообще знакома с моей матерью? И не будем забывать о чудесном Кэше Риверсе.

Я уже рассказывала Уилер, каким козлом был Кэш, когда звонила ей неделю назад, возвращаясь домой из Хартсвилла.

— Справедливое замечание. Хотя, сомневаюсь, что все ковбои такие. — Она выдыхает. — Ты уверена, Молли? Жизнь на ранчо и ты… ну, вы как огонь и лёд.

— Ещё бы, Шерлок. Я не собираюсь делать больше, чем потребуется.

Хотя, если быть честной, сердце всё же чуть заметно сжимается от мысли снова оказаться в седле. У меня не так много воспоминаний о жизни на ранчо, но вот верховая езда — одно из них. В детстве я обожала кататься.

— Будь осторожна.

— Конечно.

— И присылай фото. Особенно всех ковбойских задниц, которые встретишь.

Я смеюсь.

— Сделаю, что смогу.

— Вот и умница. Держи меня в курсе. Удачи, подруга.

— Уилер?

— А?

— Мы, конечно, много говорили в теории о том, как помогли бы друг другу скрыть улики… Но ты бы действительно стала моей сообщницей? Если бы я вдруг попросила?

Я слышу её ухмылку по голосу.

— Только скажи, и к рассвету мы уже будем в пути, лопаты наготове.