Кэш

Глава 11

Кэш

КОЗЛЯТА И ПЛОХИЕ РЕШЕНИЯ

Я насквозь пропотел, когда вхожу в кухню в Новом доме позже этим утром.

Обычно я бы переоделся или быстро принял душ. Но я опаздываю, потому что Дюк умудрился шлёпнуться на спину, пытаясь провернуть какую-то дурацкую выходку.

Он решил заехать на лошади прямо в прицеп, в последний момент схватиться за край крыши, подняться, а потом эффектно спрыгнуть на землю.

— Будет классное видео, — сказал он.

Я посмотрел на него.

— Какое ещё нахрен видео?

Вместо «создания контента» Дюк оказался на спине в пыли, постанывая, потому что из него выбило весь воздух. К счастью, он цел. Но этот цирк занял полчаса, которых у меня не было.

Потом, когда у прицепа спустило не одно, а сразу два колеса всего в километре от стойла, ушло ещё полчаса.

И вот теперь я здесь — весь в поту и грязи, матерюсь как сапожник и мечусь по дому, пытаясь успеть всё сделать.

Класс Эллы должен приехать с минуты на минуту. Нужно приготовить бутылочку для жеребёнка. Отнести в стойло перекус и соки, а заодно и пледы для пикника, которые где-то тут валяются.

Обычно со всем этим помог бы Сойер. И Пэтси тоже. Но Сойер ведёт колонну машин от детского сада к ранчо, а Пэтси в стойле, заканчивает паковать подарочные мешочки для детей.

Хотя вся эта затея вообще-то была моей. Элла каждый день приходит из школы и с упоением рассказывает про животных, о которых они узнали. На прошлой неделе это были белые медведи. Неделей раньше — бабочки.

Я подумал: а почему бы в этот раз не поговорить про лошадей? А заодно и показать детям настоящих.

Сойер связался с учителями Эллы, и они были в восторге. Конечно, для нашего городка это не такая уж новинка — классы постоянно возят на ранчо. Но с рождением жеребёнка это стало чем-то особенным.

Я дико хочу есть и пить, но у меня нет на это времени. Захожу в кладовую и чуть не врезаюсь в Городскую Девчонку.

Она вздрагивает, а из открытой упаковки в её руках сыплются крекеры.

— Да чтоб тебя, Кэш, ты опять за своё!

— За что?

Я бросаю взгляд на её розовое платье и коричневые сапоги. На сапогах красные и розовые сердечки. Смешно, но мило.

Наклоняясь, она подбирает крекеры.

— Вваливаешься в комнаты и пугаешь людей до чёртиков.

— Мне некогда. — Я задираю футболку и вытираю лицо, потом показываю на упаковку сока за её спиной. — Можно взять?

Молли выпрямляется и смотрит на меня. Вернее, на мой голый живот. Её взгляд скользит по коже. Я чувствую, как тело откликается. Стараюсь не обращать на это внимания, но это дурацкое ощущение в бёдрах и паху никак не проходит.

— Тебе… нужна новая футболка, — она облизывает губы.

Я отвожу взгляд и натягиваю футболку обратно. Она прилипла ко мне, как вторая кожа.

— Нет времени. Соки, пожалуйста. Дети скоро приедут.

— Ты напугаешь их своим вонючим видом. Ты пахнешь дерьмом. И лошадьми.

— С утра их было предостаточно. Дети ждут перекус.

— Соки и крекеры? — Она поднимает свою упаковку. — Тут их было штук семьдесят, так что я подумала, что можно украсть одну.

— Элла без ума от них. Как и Дюк с Райдером. Соки, пожалуйста.

Молли откладывает крекеры и стряхивает крошки с рук.

— Как насчёт того, чтобы ты переоделся? Или, что ещё лучше, принял душ? А я отнесу всё в стойло.

Я упираю руку в бедро.

— Я сам.

— Ты всегда так говоришь. Поверь, тебе нужна новая футболка. Встретимся в стойле. — Она зажимает упаковку сока под локтем. — Что-нибудь ещё взять?

Я просто смотрю на неё.

Заносчивая Городская Девчонка предлагает помочь? Она что, проявляет заботу? Доброту даже? Так же, как с Пэтси утром на кухне? И как позавчера с Уайаттом и Сойером в стойле?

— Там ещё пледы для пикника были.

— Поищу.

Я прищуриваюсь.

— Где подвох?

— Без подвоха. Просто хочу посмотреть на детёнышей. И человеческих, и козьих. — Она прищуривается в ответ. — А теперь марш в душ, Кэш.

— Ты точно справишься? — Я киваю на сок и крекеры.

Молли закатывает глаза и обходит меня.

— Господи, ну и вонь.

Я запрыгиваю в вездеход и жму на газ.

Через десять минут я уже снова в нём, только что из душа, натягиваю свежую футболку.

Когда я подъезжаю к стойлу, там вовсю кипит жизнь. У меня на душе теплеет, когда я вижу десяток трёхлеток, облепивших загон, где Уайатт разместил коз и их детёнышей. Родители стоят рядом, потягивают лимонад, который, чёрт побери, разливает Молли.

Она насыпает лёд в стаканы, наливает лимонад и раздаёт его родителям и работникам ранчо, болтая с ними, будто она тут хозяйка.

— Ты чем это занимаешься? — спрашиваю я.

Она поднимает на меня взгляд, высыпая лёд в очередной стакан.

— Ты помылся. Отлично. Теперь пахнешь получше.

Честно говоря, я и сам чувствую себя лучше. Постоянная сухость в глазах от недосыпа после душа кажется не такой раздражающей.

— Я спрашиваю, чем ты занимаешься?

Брови Молли сдвигаются.

— Как думаешь? Я работаю барменом.

— У тебя там что, выпивка есть?

— Нет пьянству в седле. — Она ухмыляется, наливая лимонад. — Дети в восторге. — Она протягивает мне стакан. Как и я, он уже весь в каплях от утренней жары.

— Ты его не отравила? — Я прищуриваюсь на лимонад.

— Попробуй — узнаешь.

— Это будет убийство или непредумышленное убийство?

Молли пожимает плечами, глядя мне в глаза.

— Ни то ни другое. Я заметаю следы.

— Будешь скучать по мне, когда меня не будет.

— Отличная отсылка к легендарному кантри-дуэту Brooks & Dunn. Но нет, уж точно не буду.

Я делаю глоток лимонада. В меру кислый, в меру сладкий, и достаточно холодный, чтобы спасти меня от перегрева.

— Ты любишь Brooks & Dunn?

— Я, мать твою… — Она бросает взгляд на детей. — Я просто обожаю Brooks & Dunn. Это был мой первый концерт. Родители отвели меня.

Я смотрю ей в глаза из-за края стакана.

— Твой отец говорил, что это было волшебство — танцевать с тобой под Boot Scootin' Boogie. Он же достал вам билеты в первый ряд, верно?

Она замирает. Моргает, сглатывая.

— Папа рассказывал тебе об этом?

— Он так гордился, что ты любишь кантри так же, как и он. У него ведь музыка играла дома круглые сутки.

Молли снова моргает, уголки губ подёргиваются в маленькой улыбке.

У меня сердце на мгновение сбивается с ритма. Не знаю, зачем я это рассказываю. Я по-прежнему считаю, что Гарретт заслуживал лучшего от своей единственной дочери.

Но, с другой стороны, никто не заслуживает терять родителя.

Никто не заслуживает видеть, как их родители разводятся. Даже представить себе не могу, каково это было для неё. У моих друзей, чьи семьи распадались, жизнь переворачивалась с ног на голову. И если Молли пришлось пройти через это ещё в детстве…

— Я ещё и это тебе принесла.

Я смотрю на обёрнутый в фольгу свёрток, который она мне протягивает.

— Опять яд?

— Ха. Нет. Это бутерброд с жареной курицей. Нашла в холодильнике.

Сердце опять стучит чуть быстрее.

— Как ты догадалась, что я голоден?

— Просто предположила, что ты злился на голодный желудок.

Я беру бутерброд.

— Спасибо?

— О, ну конечно. — Она закатывает глаза. — Если бы я хотела тебя убить, ты уже давно бы был в земле. Без головы. И без рук. Их бы я бросила в реку.

Я смеюсь, разворачиваю бутерброд и откусываю большой кусок. Чёрт, как же вкусно.

— Ты сколько раз Йеллоустоун посмотрела?

— Достаточно, чтобы знать, как правильно расчленять.

— Звучит забавно. — Уайатт появляется у меня за спиной, с пустым стаканом лимонада в руке. — Он снова голодный и злой?

Молли разглядывает меня, пока я жую.

— Мне кажется, он всегда такой.

— Потому что у меня нет времени есть, — бурчу я с набитым ртом.

Уайатт закатывает глаза.

— Что-то я не вижу, чтобы ты худел.

— Что-то я не вижу, чтобы ты помогал с детьми. — Я киваю на загон. — Где жеребёнок?

— У тебя в…

— Я помогу. — Молли берет Уайатта под руку. — Со взрослыми животными у меня явно не складывается, может, с детёнышами повезёт больше.

Уайатт ухмыляется. Они теперь друзья, что ли? И какого черта меня это так раздражает?

— Честно говоря, Мария стала пугливее после смерти твоего отца, — говорит мой брат.

Тень пробегает по лицу Молли.

— Похоже, его многим не хватает.

— Он был легендой. — Уайатт похлопывает её по руке. — У тебя хорошее имя, Молли.

Игнорируя привычное теперь чувство сдавленности в груди, я комкаю пустую фольгу и запихиваю в задний карман. После душа, лимонада и бутерброда я чувствую себя новым человеком.

А ещё мне хочется двинуть брату. Но это не новость.

Следую за Уайаттом и Молли к загону, и чуть не падаю, когда вижу, как Молли направляется прямиком к моей племяннице.

Она приседает рядом с ней, улыбаясь, показывает Элле, как правильно распрямлять пальцы, чтобы козлята могли аккуратно брать морковку с её ладони.

Молли улыбается. Ярко. Счастливо. И внутри меня вспыхивает что-то совсем другое. Я заставляю себя не обращать на это внимания.

— Отличная работа! — говорит она и поднимает ладонь для пяти.

Элла шлёпает по ней, заливаясь смехом.

— Ещё! Элле надо ещё!

Сойер оборачивается от разговора с учительницей Эллы.

— А как мы просим?

— Пожалуйста! — Элла складывает руки на груди.

Молли смеётся, глядя вверх на моего брата.

— Ну как я могу отказать, если она так вежливо просит?

— Элла использует свои манеры, — важно заявляет моя племянница. — Ты её любишь.

А потом она со всей силы налетает на Молли, изображая объятие. Мы с Сойером одновременно бросаемся вперёд.

— Элла, аккуратно!

Но Молли только смеётся, крепко обнимая мою племянницу.

— Всё в порядке. Мне была нужна эта обнимашка, Элла. Спасибо.

Я не буду задумываться, почему Молли так сказала. Я не буду продолжать смотреть, как она и Элла становятся лучшими подружками. Я также не буду глазеть на её грудь, которая вот-вот вывалится из этого выреза.

Но желание, знакомое, ноющее, всё равно сжимает сердце. И это не просто влечение. Точнее, не только влечение. Оно… глубже.

Я любил расти в большой семье. Любил быть окружённым людьми, несмотря на хаос. Больше всего я любил то чувство единства, которое испытывал, когда мы все были вместе.

Я чувствовал себя в безопасности. Замеченным. Счастливым.

Ещё в детстве, даже до того, как погибли родители, я знал, что хочу свою семью. Всегда думал, что буду растить кучу детей на ранчо Риверс, так же, как нас растили: окружёнными природой, людьми, настоящим домом.

Но потом жизнь случилась.

И теперь я слишком, чертовски, занят тем, чтобы заботиться об этой семье, чтобы думать о собственной. Особенно сейчас, когда мы снова в подвешенном состоянии, не зная, что ждёт нас впереди. Я едва держусь на плаву. Эмоционально. Финансово. Физически. Добавить ко всему этому жену и детей?..

Да, этого точно не будет.

В большинстве дней мне нормально с этим. Я слишком занят, чтобы зацикливаться на том, что изменить не могу.

Но иногда… иногда это действительно больно.

Молли поднимает глаза, её взгляд встречается с моим. Что-то снова ёкает у меня в груди. Я должен отвернуться. У меня миллион веских причин, почему мне нужно отвернуться. Но в её глазах горит что-то новое. Или нет… Я уже видел это раньше. На фотографиях Гарретта. Той пятилетней или шестилетней девчонки, которая сияла от восторга, играя в ковбоя рядом с отцом.

Сейчас, сидя в пыли, с трёхлеткой, прилипшей к её боку, Молли выглядит… так же.

Светится. Как на тех снимках Гарретта.

Это из-за козлят? Из-за детей? Или из-за того, что Уайатт с ней заигрывает? Или её радует что-то другое?

Отбрасываю эти вопросы в сторону и отвожу взгляд от Молли, поднимая его к небу. Дождя всё ещё не видно.

А эта невидимая рука по-прежнему сжимает моё сердце.

Сняв шляпу, я проводжу рукой по волосам. Они снова стали влажными от пота. Если меня не прикончит эта жара, то Молли Лак точно добьёт.

Я возвращаю шляпу на место и прочищаю горло.

— Ладно, ребята, кто хочет покормить жеребёнка?