Когда Венера смеется

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Лишь несколько дней спустя после моего возвращения в Рим я выбрал время написать письмо Метону. В нем я пересказал все события, произошедшие за время моего отсутствия: победа Цицерона над Целием в процессе над Бестией, несмотря на обвинение против «виновного пальца» (прекрасный анекдот, которым Метон, без сомнения, поделится со своими товарищами), замешательство Помпея по пути на суд по делу Милона, непристойные вирши против Клодия и Клодии.

Поскольку я во всех подробностях изобразил посещение моего дома Тригонионом и Дионом, пока гостил у Метона в Иллирии, я чувствовал себя обязанным сообщить ему, что случилось с философом. Просто для того, чтобы он знал, говорил я себе, принимаясь за рассказ. Но по мере того как я писал, до меня стало доходить, что именно ради этой истории я вообще взялся за перо. Смерть Диона оставила во мне грызущее чувство вины, и процесс описания кровавых фактов, предназначенных для сведения Метона, как бы он ни был болезнен, доставлял облегчение моей совести, словно изложение событий на бумаге могло каким-то образом умерить их ужас.

В литературном искусстве до Метана мне далеко; моя проза никогда не заслужит одобрительной похвалы великого Цезаря. Тем не менее я приведу здесь отрывок послания, которое я написал Метону в тот последний день февраля:

«Сын мой, ты, наверное, помнишь, как я рассказывал тебе историю о посещении моего дома Дионом — философом, с которым я когда-то был знаком в Александрии, — и маленьким галлом по имени Тригонион. Ты еще смеялся, когда я описывал их дурацкие наряды — Дион был переодет женщиной, а евнух в тоге пытался выдать себя за римлянина.

Последующие события, однако, содержали в себе мало смешного.

То, чего так боялся Дион, свершилось всего несколькими часами позже его ухода из моего дома. Той самой ночью, когда я готовился пуститься в путь для встречи с тобой, Дион был зверски убит в доме своего хозяина, Тита Копония.

О самом факте убийства я узнал от Вифании на следующее утро после своего возвращения в Рим. Она заявила, что подробности ей не известны вовсе. Вифания невзлюбила Диона с той минуты, как увидела его, а ты знаешь ее характер — отныне и впредь он перестал для нее существовать; даже страсть к сплетням не могла подвигнуть ее заговорить о его убийстве. Мне пришлось выяснять детали самому, задавая различные вопросы в соответствующих местах. Это было не очень трудно, хоть и отняло некоторое время.

Дело выглядит так. Предварительно на Диона уже совершалось покушение — кто-то неудачно пытался отравить его. Он упоминал об этом во время своего визита ко мне. Очевидно, часть рабов его прежнего хозяина, Луция Лукцея, была подкуплена (без сомнения, агентами царя Птолемея), чтобы подложить яд в пищу Диона, но в результате был отравлен единственный раб, остававшийся при Дионе и служивший ему для проверки подаваемой пищи. После этого Дион перебрался из дома Лукцея в дом Копония.

Именно оттуда Дион пришел ко мне с просьбой помочь ему. Если бы только я предложил ему той ночью остаться у меня! Но в этом случае его убийцы могли Осуществить свой кровавый замысел прямо здесь, под моей крышей. При этой мысли я вспоминаю о Вифании и особенно о Диане и вздрагиваю.

Потерпев неудачу с ядом, противники Диона решили прибегнуть к более открытым средствам. Покинув мой дом, Дион со всей скоростью, на которую был способен, вернулся в дом Копония — было уже темно, а Дион страшился темноты, даже в своем наряде и с Белбоном в качестве провожатого. Что касается Тригониона, то он, по словам Белбона, дошел с ними до дверей дома Копония, после чего отправился своей дорогой, скорее всего в Дом галлов, который также расположен на Палатине, рядом с храмом Кибелы. Трудно найти человека, который знал бы что-нибудь о галлах, и никто не смог мне объяснить, какое он имел отношение к Диону.

О том, что последовало дальше, я имею сведения лишь из вторых и даже из третьих рук, поэтому их можно назвать просто слухами, но я думаю, им можно верить.

Вернувшись к Копонию, Дион один ушел к себе в комнату, отказавшись есть что бы то ни было (он уже ужинал у меня в доме и опасался яда). Обитатели дома ложатся спать рано, и вскоре после захода солнца все были в постелях, за исключением раба, специально приставленного к входным дверям нести ночную стражу. Ночью (около полуночи, по словам караульщика) из задней части дома, где был размещен Дион, донесся какой-то шум.

Караульщик пошел разведать, в чем дело. Дверь в комнату Диона была заперта. Раб назвал его по имени и постучал. Наконец раб поднял такой шум, что Копоний, спальня которого примыкала к комнате Диона, проснулся и вышел посмотреть, что случилось. В конце концов дверь в комнату Диона выломали, и Дион был найден лежащим на своем ложе на спине с широко раскрытыми глазами и ртом и зияющими ранами в груди. Он был заколот насмерть прямо в постели.

Окно комнаты выходило на небольшой дворик. Ставни на окне были распахнуты, а запоры выломаны снаружи. Убийца или убийцы по-видимому, перебрались через высокую стену, прокрались вдоль террасы, вломились в комнату Диона через окно, а затем выскользнули прочь.

Убийцу, или убийц, никто не видел.

Это было ужасное завершение выдающейся жизни. То, что сам Дион предвидел свой конец и провел последние дни в далеком от родины городе, опасаясь за свою жизнь, отбрасывает еще более мрачный отсвет на его судьбу. То, что он приходил ко мне с просьбой о помощи в самый день своего убийства, заставляет меня волноваться до сих пор. Мог ли я предотвратить случившееся? Почти наверняка нет, говорю я себе, ибо люди, желавшие видеть Диона мертвым, располагали средствами, куда более могущественными, нежели те, которые я мог им противопоставить. И все же я вижу жестокую шутку богов в том, что они вернули его в мою жизнь после стольких лет забвения и вдруг выхватили обратно таким жестоким образом. За свою жизнь я видел достаточно смертей и страданий, но выносить их каждый раз бывает очень тяжело. Равно как и понимать.

Так что теперь все члены посольства, прибывшего прошлой осенью из Александрии, либо убиты, либо вернулись в Египет, либо другим способом исчезли из поля зрения (говорят, некоторые из них все еще находятся в Риме; но они или приняли сторону царя Птолемея, или были подкуплены, поклявшись хранить молчание; нет сомнений в том, что некоторые из них или все с самого начала служили шпионами царя Птолемея). Гражданам Рима должно быть стыдно, что такое зверство могло быть совершено не просто в Италии, а в самом сердце великого города. Разумеется, находятся люди, которые говорят, что убийство Диона является таким грубым попранием законов, что сенат хотя бы из чувства стыда должен принять меры к наказанию убийц (если не самого царя Птолемея, то как минимум его подручных). Сенат может даже отказать царю в признании и провозгласить правительницей Египта царицу Беренику, в чем и заключалась цель миссии Диона. Пока он был жив, сенат не позволял ему даже официально обратиться к себе, но погибнув, Дион может все же достичь своего: Египет получит новую, независимую правительницу.

Сможет ли правосудие последовать за такой трагедией, как смерть Диона? Учитывая состояние римского суда и знатность лиц, чьи интересы поставлены на карту, я сильно сомневаюсь в этом. Но я больше не буду заботить себя этим происшествием. Прими я предложение Диона вывести его врагов на чистую воду, я, возможно, чувствовал бы себя сейчас обязанным предъявить его убийц правосудию. К счастью, мой отказ от его предложения был высказан совершенно недвусмысленно. Я сказал ему, что не могу оказать ему помощь и привел для этого веские причины. Моя совесть чиста. Задача разыскать лезвие, прервавшее жизнь Диона, и наказать руку, направлявшую его, лежит не на моих плечах.

Что бы ни случилось дальше, меня оно касаться не будет, и я рад этому обстоятельству».

Перечитывая это письмо теперь, я вижу, что мое описание обстоятельств убийства Диона грешит ошибками, ряд которых весьма серьезен. Но ни одно из моих утверждений не было столь ошибочно, как последнее, на которое сейчас я смотрю с подлинным изумлением. Как я мог быть так абсолютно слеп, как не предвидел ближайшее будущее? В каком же опасном мире мы бродим, не видя ничего вокруг, словно слепые. Прошлое и будущее равным образом спрятаны от нашего взгляда, и ясный день может скрывать столько же опасностей, сколько и покрывало самой темной ночи.