Коко и Игорь

1

Воскресным утром, в день своей смерти, Коко поехала покататься на автомобиле. Укутавшись в теплое твидовое пальто, чтобы защититься от январского холода, она сидела позади шофера у окна. В зеркальце над шофером отражалось лицо женщины под девяносто. Глаза, исчерченные кровеносными сосудами, и ресницы длинные, как страусовые перья. У нее была очень морщинистая кожа, огрубевшая от чрезмерного пребывания на солнце и от курения.

— Мадемуазель, куда ехать?

— Все равно. Куда-нибудь.

Набрав скорость, автомобиль затарахтел по булыжникам мостовой. Сжавшись в уголке на заднем сиденье, Коко ощущала, как холод пробирает ее до костей.

— Отвратительно, правда? — сказал шофер.

— Что?

Шофер взмахнул обеими руками.

— Это.

Коко что-то пробормотала и надела очки. Вдалеке привидениями покачивались деревья. Колокола церкви Святой Магдалины уныло отвечали на веселый колокольный звон, кругами расходящийся от церквей, расположенных в центре Парижа.

И тут Коко увидела нечто поразительное. Улицы были усыпаны тушками мертвых птиц. Больше всего там было голубей. Коко осторожно выглянула в одно окно, затем в другое. Лицо ее будто накрыло тенью.

— Остановитесь! Я хочу выйти!

Шофер остановил автомобиль. Когда он торопливо вышел из машины, чтобы помочь Коко, у него свалилась шляпа. Несмотря на живость и подвижность, присущие Коко даже в ее возрасте, она была очень хрупкой и слабой, и для того чтобы выйти из машины, ей требовалась поддержка сильной мужской руки.

Коко оглянулась и не поверила своим глазам. Вся улица была завалена застывшими трупами птиц с поднятыми вверх лапками. Птицы — в основном серые, с вкраплением фиолетового и с радужными ленточками вокруг шеек — лежали голова к голове, вяло раскинув крылышки, клювы слегка приоткрыты. На ногу Коко медленно опустилось серое перышко.

— Господи! — По телу Коко пробежала дрожь отвращения. Она чуть не упала в обморок.

Глянув на высохший фонтан, она увидела еще более ужасающую картину. В чаше фонтана валялись разодранные трупики птиц. Вокруг фонтана разлетелись бесчисленные перышки.

— Что произошло? — в полном недоумении спросила Коко.

— Приказ властей. Птицы заполонили город, они налетали на окна автомобилей, разносили заразу… — Голос молодого человека был сух и бесстрастен. — Об этом писали в газетах.

— Но как?.. — Коко обвела рукой место побоища.

— Ночью в фонтаны парка насыпали яд, — ответил шофер, — достаточно сильный, чтобы убить голубей. — Он потер руки в кожаных перчатках. Шофер замерз, на нем была только униформа отеля «Ритц», сшитая из тонкой кожи. Видя, что Коко жаждет побольше узнать о случившемся, он добавил:

— Выбрали ночь с субботы на воскресенье, чтобы в воскресенье было легче все это убрать.

Только теперь Коко заметила небольшую армию дворников. Она стала наблюдать за людьми в светло-голубых халатах, занятых грязным делом уборки мертвых птиц. Эти люди с лопатами показались ей похожими на мрачных крупье казино.

У Коко подкосились ноги, и ей пришлось опереться на машину, чтобы устоять. На перчатках появились пятнышки пыли. В голове послышался настойчивый внутренний голос, в ушах зазвенело.

— Мадемуазель? — Шофер прислушался, но понял, что бормотание Коко к нему не относится.

Мысленно Коко представила себе Игоря, его коллекцию птиц. Как он опечалился бы! В какой ужас пришел бы, увидев это побоище.

Коко испугала мысль о том, что ей так его не хватает, даже теперь. Один за другим из жизни уходят ее приятели. Но он еще жив. Странно, подумала она, как это они оба выжили, когда почти все вокруг поумирали. Коко с нежностью стала вспоминать то лето, которое они провели вместе на ее вилле Бель-Респиро. Пятьдесят лет назад.

Ее удивило резкое ощущение утраты и окружившей ее пустоты.

И в этой пустоте что-то настойчиво звенело.

Рядом стоял шофер, терпеливо ожидающий ее следующего каприза.

— Мадемуазель?

Коко рассеянно ответила:

— Что?

Вернувшись в настоящее, она смотрела на тонкие сучья деревьев и слушала тишину, наступившую после того, как умолкли колокола. Коко поморщилась от запаха разложения.

— Мне холодно. — Она внезапно поежилась. Пальцы в перчатках онемели. Еще плотнее запахнув пальто, она этим резким движением обозначила свое желание вернуться в машину.

Автомобиль быстро отъехал от тротуара, и Коко, пытаясь увидеть свое отражение в зеркальце пудреницы, проворчала:

— Помедленнее! Что за спешка? — И снова в голове у нее что-то зазвенело, будто оса забилась о стенки жестяной банки.

В этот серый день Коко отчаянно хотелось ярких красок. Казалось, даже безвкусные кричащие рекламы потеряли свой цвет и блеск. Дрожащей рукой Коко провела губной помадой по сжатым губам, накрашенный жизнерадостным красным, рот ее стал маленьким светлым пятном в серости этого утра.

Коко сняла перчатки и увидела, какие скрюченные, какие шишковатые у нее руки. Ей было противно смотреть на эти клешни, покрытые, словно проказой, коричневыми пятнами.

Коко не желала быть старой. Она ненавидела неизбежность и неумолимость старения, сравнимого с осенним листопадом при наступлении холодов. Никогда не прикладывающая никаких усилий к тому, чтобы быть женственной, теперь она чувствовала себя не столько женщиной, сколько висящим в воздухе кожаным мешком, набитым костями и готовым соединиться с землей. Все случилось слишком быстро. Ее жизнь, как расплывшееся пятно, так же скоро пронеслась мимо нее, как сейчас мимо окон ее машины проносятся улицы города.

Они мягко подкатили к отелю «Ритц», где у Коко были собственные комнаты. Шофер проводил ее через вращающиеся двери входа.

— Отсюда я доберусь сама, — сказала Коко, отступив на шаг от шофера. — Я не калека.

Со взглядом, полным уважения, молодой человек дотронулся до шляпы и пошел к выходу.

Теплый воздух коснулся лица Коко, и она тут же ощутила разницу температур.

Она прошла по вестибюлю, где пылесосом чистили пол, постаравшись не наступить на шланг пылесоса.

— Доброе утро, мадемуазель Шанель, — перекричал грохот пылесоса портье.

Не оглядываясь, Коко легко взмахнула рукой в знак приветствия. Она понимала, что шланг пылесоса — это часть заговора против нее, как и сильно навощенный паркет, как и ковры в ее комнате, за которые можно зацепиться ногой. Все они хотят ее подловить. Она улыбнулась, подумав, что снова разрушила их планы. Еще одна попытка убить ее провалилась.

Когда Коко подходила к лифту, до нее донеслось зловоние из ресторана. На сей раз — спаржа. А если не спаржа, то эстрагон или чеснок. Оттуда вечно чем-то таким воняло. Во всем виноват метрдотель. Она была убеждена, что это делалось нарочно. Коко несколько раз объясняла ему, до чего отвратительно, когда из ресторана доносятся запахи чужой еды. Но он будто и не слышал ее. Коко не сомневалась: это его стратегия, таким образом он с ней борется. Он просто хочет от нее избавиться.

Дверцы лифта, как алчно разинутая пасть, раздвинулись и с чмоканьем закрылись за нею.

К этому времени Селин, горничная Коко, уже была на месте и готовила для хозяйки постель. Повернув ключ в двери, Коко вошла в комнату. Горничная, выпрямившись, пожелала ей доброго утра. Коко оглядела ее с ног до головы.

— У вас, детка, слишком длинные волосы и слишком короткая юбка.

Селин улыбнулась, будто оправдываясь, прикоснулась к ленте в волосах и чуть одернула подол. Она понимала, что Коко ее поддразнивает.

— Это модно, — сказала девушка.

— Что ты в этом понимаешь? — воскликнула Коко.

Не в духе, подумала девушка, продолжая поправлять постель. Коко коснулась ее рукой и почти умоляюще произнесла:

— Я очень устала. — Она потянулась к ограждению кровати и с силой ухватилась за медный шар стойки. У нее кружилась голова. — Хочу лечь, — сказала она.

Девушка понимающе кивнула. Губы ее растянулись в улыбке. Коко скинула пальто, сняла очки и с видимым усилием сбросила туфли. Затем, сев на кровать, наклонилась и опустила голову на подушку. Поднимая на кровать ноги, она слегка вздрогнула от боли.

Никогда еще Коко не чувствовала себя настолько утомленной. Вид мертвых птиц вызвал в ней депрессию. Заболел живот. Зачем ей нужно было все это видеть в выходной день? Она так хотела отдохнуть перед завтрашней работой. Нужно столько всего сделать! Только что закончена весенняя коллекция и уже пора браться за коллекцию для лета. Это все неотложные дела. А ей с каждым годом все труднее и труднее. Она стала думать о расписании на следующую неделю, о мелочах и о серьезных делах. В висках застучало, плечи охватило странное напряжение. Коко чувствовала, как медленно циркулирует кровь в пальцах рук и ног.

Она закрыла глаза и позволила себе восстановить в памяти те месяцы, которые провела на своей вилле вместе со Стравинским. Величайший композитор современности живет с прославленной кутюрье и парфюмером. Кто мог бы тогда это предположить? Кто поверит в это теперь?

Темные размышления о нынешних неприятностях стали удаляться, уступая место воспоминаниям о солнечном свете, о пении птиц, о вновь зазвучавшем рояле. Ритмы музыки незаметно слились с ритмом дыхания Коко, и она соскользнула в бессознательную дремоту, перешедшую в глубокий сон.

Через час, почувствовав резкую боль в груди, Коко проснулась. Боль из центра груди быстро распространялась по рукам. Сдавило голову. Страх сковал ее тело. Ужас охватил ее разум. Она огляделась. У настольной лампы стоял стакан с водой и трехстворчатая иконка, которую пятьдесят лет назад ей подарил Стравинский.

Белые стены. Столик у кровати. Икона. Коко в панике пыталась сосредоточиться на этих предметах. В голове все мешалось.

Внезапно в ней что-то перевернулось. Ее пронзил панический страх.

— Скорей подними меня! — крикнула она горничной, вбежавшей из соседней комнаты.

Коко почувствовала удушье.

— Нечем дышать!

Глаза Коко расширились от ужаса. Она не узнавала свой голос. Потянула нитку жемчуга на шее, будто та была виновна в удушье. Внезапно комната завертелась и с головокружительной быстротой превратилась в нечто расплывшееся. Кожа Коко покрылась потом, остро запахло тревогой.

Селин схватила шприц. С трудом открыла ампулу с лекарством.

— Все в порядке. Я здесь. Все будет хорошо.

Глаза Коко уставились в угол комнаты. Она побелела. Онемели пальцы рук. В ушах раздался пронзительный звук.

— Они меня убивают! — еле слышно воскликнула она.

И в этот момент на нее надвинулось нечто неотвратимое. Но прежде чем тень смерти накрыла ее, в ту долю секунды, когда последняя капля кислорода покидала ее мозг, за пульсирующими веками пронесся миллион картин и образов.

Будто в зеркале, вживую, промчались сверкающие видения. Последним было ясное воспоминание о том, как он смотрел на нее, когда наклонился, чтобы ее поцеловать, какими были его темные глаза.

Коко пробормотала:

— Так вот что это такое!

И провалилась в безмолвие. Черты ее лица изменились. Вокруг была тьма.

Селин слишком поздно сделала инъекцию. И теперь тихо сидела рядом. Селин удивило, с каким спокойствием она опустила веки Коко.