Игорь заканчивает игру на фортепиано затейливым пассажем. Клавиатура трепещет под его руками, как рулон пленки, который заправляют в проектор. Он выходит из комнаты и идет по коридору к студии Коко. После ссоры в Париже последние два дня Коко его избегала.
Коко сидит за рабочим столом, что-то отрезает и прикалывает. Она подбирает материал для белого платья и темной шляпы. В фильме, который они смотрели в тот вечер, ее поразил контраст между белой рубашкой и черной маской, между белой лошадью и черной шляпой. Она еще раз убедилась в том, что черный на свету всегда доминирует над другими цветами. Она вспоминает годы в монастырской школе, где их заставляли носить черно-белую форму, что делало их похожими на монахинь. В этом что-то есть, думает Коко в тот момент, когда Игорь появляется в комнате. Он слышит, как Коко вздыхает.
Увидев Игоря, Коко откидывается на спинку стула.
Он говорит:
— Ты не оставишь работу?
Ему непривычно видеть женщину за работой — разумеется, женщину из общества. Как и его жена, он находит в этом нечто неправильное. Коко известно его отношение к ее работе. Однако это как раз и подзадоривает. Ее подталкивают вперед решимость, желание утвердиться, примирить новое ощущение женственной элегантности с каждодневными нуждами женщины.
— Никогда не оставлю. — Коко хочет, чтобы Игорь понял: она все еще сердита на него.
Игорь колеблется, стоя в дверях комнаты. Коко кивает, чтобы он вошел, и тянется через стол за шерстяной ниткой. Ее руки быстро делают что-то с этой ниткой.
— Вот, — говорит Коко, показывая замысловато сплетенную колыбель для кошки. Она уверенно переносит ее на пальцы Игоря. — Ну, теперь ты!
В руках Игоря нить тут же запутывается, и структура нарушается.
— Ты безнадежен, — поддразнивает Коко. — Посмотри еще раз, как я это делаю. — Она снова сплетает колыбель на его руках. — Вот. Сделай другую.
Игорь пробует еще раз, и вновь у него ничего не получается.
— Хорошо, — говорит Коко с насмешливым вздохом. — Давай тогда что-нибудь другое.
— Что-нибудь полегче, — просит Игорь.
Коко связывает нитку в подобие ожерелья прямо у него на глазах.
— Хитрость состоит в том, чтобы продеть одну из ниточек так, чтобы они не запутались. Смотри! — Она легонько тянет одну из ниточек и все меняется. — Видишь?
Коко быстро переделывает плетение. Затем протягивает Игорю. Он, сосредоточившись, высунув язык, дотягивается им до верхней губы, что-то подвешивает в воздухе и тянет одну из главных нитей. Шерсть безнадежно запутывается.
— Бесполезно, — говорит Игорь. Откладывает игрушку в сторону, придвигается к Коко. Его пальцы поглаживают ее губы, ласкают щеки. — Прости меня за тот вечер.
— Все в порядке, — говорит Коко, не глядя на него.
— Я тогда был очень уставшим.
Коко не желает сразу же прощать его, ей нужно большее.
— Я тоже.
— Я не подумал.
— Ясно.
— Но я не могу сейчас бросить Екатерину. У нее плохи дела.
При упоминании его жены Коко отводит руку Игоря от своего лица. Она находит его объяснение бестактным.
— Мне не хочется об этом разговаривать. Спасибо.
— Но ты единственная, с кем я хочу быть, — умоляет Игорь.
Обернувшись к нему, она говорит:
— Тогда сделай же что-нибудь!
— Что ты предлагаешь?
— Ты мне не облегчаешь жизнь, Игорь, — раздраженно бросает она.
— Что дается легко, не ценится.
— Не всегда нужно добиваться того, что трудно.
— Но иногда — нужно, — настаивает Игорь. Снова придвинувшись к Коко, он заявляет более твердо: — И я добиваюсь!
Коко видит, что он настроен решительно, и это производит на нее впечатление.
Игорь понимает: необходим какой-то жест, что-то смелое, но самоуничижительное. Внезапно он опускается на пол и ложится на спину. Он задирает рубашку, напрягает мускулы и приглашает Коко встать к нему на живот.
— Иди же!
— Не глупи!
— Это совсем не глупость. Иди, иди!
Это его способ реабилитироваться, понимает Коко, заслужить ее доверие. Но при кажущемся принижении себя он на самом деле пускает пыль в глаза.
— Ладно, — говорит Коко, давая понять, что она смеется над ним.
Сняв туфли, Коко ногами в чулках становится ему на диафрагму и старается сохранить равновесие. Игорь, даже не дрогнув, несколько секунд выдерживает вес ее тела. Он сосредоточен, у него строгое лицо. Коко улыбается, сходит на пол, но прежде чем он опускает рубашку, она дотягивается до спицы, воткнутой в клубок шерсти. Игорь испуганно глядит вверх.
— Ты так легко не отделаешься, — говорит Коко.
— Что ты задумала?
— Оставить тебе знак Коко!
Имитируя Дугласа Фербенкса, Коко процарапывает на животе Игоря свои инициалы — две повернутые друг к другу буквы «С».
— Ты мой! — говорит Коко, ведя спицу вверх, пока не добирается до его шеи. — Ты понимаешь? Весь мой! — продолжает она певучим голосом, но с серьезным подтекстом. — И я не желаю делить тебя с кем бы то ни было еще! — Резко отбросив спицу, Коко заканчивает убедительным ударом в пах.
— Понятно?
Игорь осознает, что он в ее власти, и этот факт вызывает в нем панику. Но в такой панике есть своя сладость. В жестких правилах, которые устанавливает Коко, раб должен ублажать хозяйку, испытывать трепет от добровольного подчинения ей, от покорного желания вылизывать туфли дамы.
В течение нескольких следующих дней Игорь сопровождает Коко в Париж посреди дня. Пока она идет в магазин, он бродит по городу. Ему нравится биение энергии города, нравится его радиальная симметрия, его широкие авеню и его мосты, соединяющие берега реки подобно струнам гитары. Он любит березы, которых много повсюду, их взъерошенную кору, их листья в пятнышках солнечного света. И великолепие парков нравится ему, и бесстыдная любовь к зрелищам. Франция, может быть, и называется республикой, но все в городе, похоже, кричит о королевском величии: его арки и шпили, его монументы и гробницы, его сады и дворцы. И все это напоминает Игорю о Санкт-Петербурге.
Игорь регулярно посещает контору Плейеля, где ему заказывают переложения для механического пианино. Он считает, что это выгодно. И хоть это не так уж и интересно, зато легко. Что еще более важно — это объясняет его поездки в Париж вместе с Коко, и он за это благодарен.
Пока Коко доделывает свою работу, Игорь прохаживается по Тюильри и пьет кофе в одном из ближайших кафе. Потом он всегда возвращается в квартиру Коко, где они предаются любви.
Однажды Коко удивляет Игоря подарком.
— Ну, что скажете? — Игорь позволяет детям войти к нему в студию, чтобы они посмотрели на его новую игрушку.
— Что это? — спрашивает Милена. Она наклоняет голову, и ее косички свешиваются по сторонам, показывая два розовых бантика.
Сулима отвечает:
— Пианола.
— Смотрите! — говорит Игорь.
Глаза у него сверкают, как у фокусника, который обещает, что из воздуха раздастся волшебная музыка. Он заводит инструмент, и музыка начинается. Мелодия немножко примитивная, ритм замедляется к концу полного оборота, а затем в начале следующего оборота снова ускоряется и становится беспечным. Игорь вспоминает замечание Коко: она сказала, что нечто похожее можно услышать в борделе.
Невидимые пальцы нажимают на клавиши. Моток перфорированной бумаги накручивается на цилиндр в центральной панели пианолы. Дети трепещут. Они свидетели чуда и с раскрытыми ртами придвигаются поближе.
— Осторожно — не прикасаться!
— Как оно работает? — спрашивает Федор, которого вывела из угрюмости магия механизма.
— Видишь этот рулон? — Дети следят за перфорированной бумагой. — Так вот, маленькие дырочки передают информацию клавишам, чтобы те знали, какую ноту играть. Это очень умная машина!
Игоря радует интерес детей. Его укололо скептическое замечание Екатерины, что он уделяет им слишком мало времени. Екатерина говорит, что Федор не спит, это так огорчительно. Еще она говорит, что остальные дети чувствуют себя беззащитными. Игорь понимает, что он слегка отдалился — наверное, это потому, что необходимо оградить их от его тайной жизни. Сегодняшнее утро послужит восстановлению добрых отношений, докажет, что он о детях заботится.
— Ну так что же вы скажете? — повторяет Игорь.
— Мне нравится! — говорит Милена.
Людмила ноет:
— Но там сразу нажимается слишком много клавиш!
— Так в этом же и есть красота!
— Четыре руки, и никаких чувств! — бурчит Сулима, который меньше других поражен пианолой. На прошлой неделе у него на носу и на щеках высыпали веснушки. Кажется, что этот взрыв только подчеркивает его неодобрение.
— Это правда, вы не можете варьировать темп и громкость, как могли бы это делать на фортепиано. Зато очень удобно для работы. К тому же можно не платить музыкантам.
Милена соглашается:
— Что ж, по-моему, это замечательно.
— Я тоже так думаю, — говорит Игорь.
— Это дорого? — Федор с каждым днем становится все практичнее. Игорь отмечает, что и физически сын быстро развивается, быстро растет. Хотя он все еще носит короткие штанишки и у него худые руки и ноги подростка, но он всего лишь на дюйм ниже ростом, чем отец.
— Да.
Федор настаивает:
— Как мы можем себе такое позволить?
— За это мы должны поблагодарить Коко, — говорит Игорь.
Некоторое промедление с ответом выдает неловкость, которую он испытывает. Он заставляет себя улыбнуться.
Но среди детей только Федор явно недоволен. Возможно, чувствуя, что мать неприязненно относится к Коко, он тоже относится к ней с подозрением. Как самый старший, он острее всех чувствует, что его семья зависит от хозяйки дома, и инстинктивно этому сопротивляется. Федор находит эту зависимость унизительной, угрожающей и оскорбительной. Его почти монгольские черты лица ожесточаются. Губы сжимаются. На какой-то момент воздух между ним и его отцом уплотнен настолько, что может взорваться.
— А у Коко есть и граммофонные пластинки? — невинно спрашивает Людмила.
У Игоря гулко бьется сердце.
— Да, есть.
— А мы можем их послушать?
— Потом, потом…
Появление пианолы должно восприниматься как праздник. Он не позволит дурному настроению Федора все это испортить. Чтобы удивить детей, он прижимает ладонь правой руки под левой мышкой и отбивает какой-то ритм. Быстрое движение руки вверх-вниз создает странный звук. Все дети смеются.
Кроме Федора.
Желая умаслить сына, которому скоро четырнадцать лет, Игорь обнимает его за плечи. И впервые замечает пушок над его верхней губой.
— Знаешь, что я подумал, сынок, глядя на тебя?
Федор прячется в свою обычную угрюмость.
— Что?
Игорь расплывается в улыбке. У него идея.
— Я думаю, пришло время нам с тобой выпить пива. Что скажешь?
Федор сияет. Сулима смотрит на них с молчаливым благоговением. Девочки с восторгом взирают на старшего брата, который не может скрыть застенчивой улыбки.
— Пойдем выпьем. А для остальных будет лимонад.
— Ура-а-а! — кричит Милена.
Пианола безмолвно стоит в студии, а Игорь ведет детей в кухню, чтобы установить новый обычай.