Коко и Игорь

31

Игорь с дирижерской палочкой в руке поднимается на подиум, чтобы репетировать с оркестром возобновляемую «Весну священную». Из кармана пиджака выглядывает носовой платок. Над верхней губой — усы. Очки без дужек плотно держаться на носу благодаря особому зажиму.

Игорь подготавливает оркестр. Глаза сощурены, рот чуть приоткрыт. Затем, отсчитывая ритм левой рукой и приглашая к вступлению правой, он призывает музыку. Шесть одиноких нот вылетают из раструба фагота. Будто вдогонку звучат остальные деревянные. В ответ скрипят первые скрипки, нервно щебечут флейты. Вот вступают вторые рожки, за ними — отрывистые восклицания медных и струнных.

Пальцы Игоря подают сигнал на ускорение темпа, руки взмывают в воздух и опадают, требуя более спокойного звучания. Указывая по очереди разным инструментам, Игорь расставляет акценты здесь, смягчает звучание там. То, как он ищет взглядом музыкантов, как музыканты встречают его взгляд, создает среди них тайную конкуренцию за его внимание. Игорь тонко пользуется внимательностью музыкантов и в то же время старается слить отдельные фрагменты музыки в целое.

Внезапно брови его хмурятся. Чего-то не хватает. Опустив дирижерскую палочку, он нетерпеливо постукивает по пульту и просит оркестр остановиться. Он обращается к литаврам. Литаврист мило улыбается из-за копны рыжих волос. Игорь грохочет:

— В этом пассаже предусматривалось ФОРТИССИМО! Надо колотить по коже, а не жалеть ее!

Игорь спускается с подиума и торжественно идет к фортепиано. Зал, в котором они репетируют, совсем не отапливается, и шаги Игоря гулко отдаются в холодном воздухе. Стоя, он проигрывает несколько фраз в качестве энергичной иллюстрации.

— Слышите?

Униженный литаврист краснеет.

Взобравшись на подиум, Игорь просит начать за несколько фраз до прерванного пассажа. Он удовлетворенно кивает, когда литаврист точно следует указаниям дирижерской палочки.

Потом Игорь прикрывает глаза и вслушивается. Ему нет нужды смотреть в партитуру, он дирижирует вслепую, эта музыка — у него в сердце. Он ощущает ее удары и ее мягкость, видит цвет нот, возникших в его уме. От струнных поднимается резкий запах канифоли. Игорь слышит знакомые ми-бемоль-мажорные аккорды, которые наслаиваются друг на друга.

Он продолжает дирижировать, и музыка вызывает в его сознании образы. Вот он за фортепиано в Бель-Респиро с пером в руках и с партитурой над клавиатурой. Студию наполняют солнечный свет и птичье пение. И тогда, непрошено, в памяти возникает Коко, ее черты хитро вплетаются в ткань музыки. Ее полные губы, короткие темные волосы, четко очерченные брови, ее руки отвечают акцентам фортепиано. Ее поцелуи. То, как темнели ее глаза, когда он входил в нее, и как она двигалась, когда они любили друг друга.

Видение пронзает Игоря.

Он потрясен тем, как действует на него музыка. До этого момента он всегда воспринимал музыку как нечто абсолютное, чистое и истинное, как сущность, которая не представляет ничего, кроме себя самой. Зная за долгие годы работы о силе воздействия музыки, сейчас он ошеломлен образами, возникшими в памяти. У него пересохло горло. Ноги дрожат. Он ошеломлен тем, что музыка производит на него столь сильное впечатление. Однако в этом нет никакой сентиментальности, никакой суеты, никакой слащавости. Воспоминания острые и точные, а чувство потери все более мучительно. Игорь ощущает тяжелое бремя печали.

Концертмейстер первых скрипок — единственный, кто замечает происходящее. Он сидит совсем рядом с Игорем и быстрее, чем кто-либо другой, ловит его взгляд, а сейчас он видит слезы в глазах дирижера.

Игорь чувствует, как все это наполняет его до краев, формируя линзу, в которой фокусируются вся боль и вся тоска, вся нежность и все внимание, вместившиеся во времени, проведенном с Коко в Гарше. Затем набухшая слеза вытягивается, разбивается — и, с памятью об их отношениях, рассыпается тысячью крошечных капелек. Непоправимо. Внезапно музыка взрывается в его сознании. Ударные барабанят, струнные тянут, медные обрушиваются разнузданным обвалом. Великое смещение звуков.

И когда все разбивается, слеза скатывается из глаза Игоря, ускоряет свой бег по его щеке и задерживается в ложбинке у ноздри. Слеза меняет форму около губ, где, провалившись в темноту, плавится на языке.