Коко и Игорь

7

Коко тихонько стучит в дверь спальни Екатерины. Из спальни после некоторой паузы раздается слабое: «Войдите».

Коко входит, боясь нарушить покой, и держит дверь так, будто она только заглядывает в комнату.

В комнате душно. Шторы лишь чуть приоткрыты. В воздухе стоит запах пота и болезни. Снизу доносятся звуки фортепиано.

— Это всего лишь я, — говорит Коко.

Она подносит стул к кровати. Смотрит на Екатерину. Лицо Екатерины худое, желтоватое. Испуганные глаза под набухшими веками. Под глазами темные круги. Не успевает Екатерина откинуться на подушки, как приступ кашля вынуждает ее снова сесть. Жесткий, лающий, сухой кашель приводит Коко в трепет. Этот кашель напоминает ей грохот ткацких станков.

Екатерина не может скрыть испуга от появления Коко и старается пригладить сбившиеся влажные волосы.

Коко спрашивает:

— Дать вам воды?

— У меня тут стоит вода.

Екатерина автоматически дотягивается до стакана с водой на прикроватном столике. Делает несколько глотков и ставит стакан обратно.

— Жаль, что вчера вам не было лучше.

Екатерина понимает, что Коко лишь выполняет долг.

— Мне тоже жаль.

В этом ответе сквозит некоторая колкость, что заставляет Коко выпрямиться и собраться. Она тут же меняет тон на более участливый.

Екатерина же не позволяет себе расслабиться. Она серьезная женщина, и страдания не сделали ее ленивой, она все так же продолжает свои занятия. Вокруг постели множество книг: романы, стихи и тома по теологии. Ее французский гораздо лучше, чем у Игоря, — более правильный и более беглый. Екатерина три года была студенткой в Париже. Но Коко не может отделаться от впечатления, что интеллект Екатерины победил за счет жизни и живости. Коко ненавидит в людях слабость и с трудом терпит их болезни. Если быть честной с самой собой, тут дело в классовом сознании. Она видит в Екатерине сильнейшую анемию, слабость голубой крови, немощность аристократизма, что всегда высокомерно выставлялось напоказ.

Для Коко все не так уж просто, поскольку в возрасте одиннадцати лет она видела, в каких мучениях умирала от туберкулеза ее мать. Какая-то часть Коко негодует: ведь Екатерина существует в таких тепличных условиях, а ее мать умирала в бедности и одиночестве.

Трудность общения двух этих женщин только подчеркивается сложными аккордами снизу. Эта трудность становится очевиднее по мере того, как дружелюбие Коко все больше радует Игоря. Екатерина не верит в дружбу между представителями разных полов. В конце концов все это оборачивается жульничеством или эротикой, думает Екатерина. Это не относится к Игорю, которого она считает своим лучшим другом. И ее никогда не радовала дружба с другим мужчиной. Ей, конечно, нравится Дягилев, но это другое. К тому же Дягилев предпочитает мужчин.

Глаза женщин скользят друг по другу. Масло на воде.

— Не забывайте, доктор говорит, что вам нужен свежий воздух.

— Я знаю.

— Хотите, чтобы я открыла окно?

Екатерина колеблется. Это их первая встреча с глазу на глаз. Екатерина чувствует в Коко некое странное могущество. Инстинктивно Екатерина не доверяет Коко, считает ее хитрой обманщицей. Однако вопреки своей воле хочет нравиться ей и полюбить ее. В этой женщине есть харизма, тут не поспоришь. Екатерина хорошо это понимает. И снова пытается взбить волосы.

— Да, — говорит она.

Коко встает со стула. Она широко раздвигает шторы и толкает створки окна. Створки разбухли от сырости, поэтому Екатерине и не удавалось самой открыть окно. Но под сильным нажимом окно отворяется. Врывается теплое дыхание воздуха и наполняет комнату. Шторы чуть-чуть колышутся. Ветерок вздувает волосы Екатерины, и она вздрагивает.

Коко заявляет:

— Так-то лучше!

— Да, — говорит Екатерина. Услышав нотки решительности в голосе Коко, она еще больше пугается.

— Солнце придаст вам сил.

Но солнце будто подсмеивается над Екатериной. Коко садится, кладя ногу на ногу. Повисает молчание, слышатся лишь сложные музыкальные фразы из студии.

Екатерина уставилась на постельное белье. Горло пересохло, но она не желает снова тянуться за водой. Она понимает, что это лишний раз скажет о ее слабости.

Она знает все о происхождении Коко — о том, что незаконнорожденная, о том, что была сиротой — и восхищается яростной энергией, с которой Коко, цепляясь когтями, выбралась наверх. Но эта энергия и пугает. Ведь она может быть направлена и против нее, Екатерины. В присутствии Коко Екатерина чувствует себя в лапах торнадо.

Поддавшись импульсу, Коко встает и подходит к гардеробу.

— Не будете возражать, если я посмотрю ваши туалеты?

Вопрос удивляет Екатерину. В нем есть какая-то самонадеянность. Но Коко так решительна! И вот еще одно напоминание о том, что они живут здесь по ее милости. Это ее дом. Это она платит врачу, она оплачивает все счета. И тут уже ничего не поделаешь. Отказать? Они всем обязаны Коко, чувство обязанности грузом наваливается на грудь больной и еще больше сдавливает ее дыхательные пути. Екатерина слабым голосом говорит:

— Да, разумеется.

Коко тянет створки гардероба. Оттуда вырывается сладковатый запах плесени. Екатерина будто теряет право на собственные вещи. Словно бы ее, вместе с ее вещами, разоблачают. Она чувствует, что ее осквернили, коснулись самого интимного.

Большинство ее туалетов — пышные официальные вечерние и дневные платья, очень тяжелые и старомодные. Значительная часть их — для зимы. Совсем немногие — для лета. Есть несколько блузок с оборками, в цыганском стиле, несколько меховых вещей, включая рубашки с меховыми воротниками, множество юбок.

— Многие из этих вещей теперь будут мне велики.

— Вот это мне нравится, — говорит Коко, вытаскивая самую простую юбку с вышивкой. Она внимательно рассматривает канты и узор.

— Ox! — Вот все, что может ответить Екатерина. Это просто крестьянская юбка, на мгновение ей кажется, что Коко над ней насмехается, но интерес Коко выглядит неподдельным. — Она у меня появилась в Петербурге, незадолго до отъезда.

— Мне она нравится, — повторяет Коко, снимая юбку с плечиков и прикладывая к себе.

Екатерина наблюдает, как Коко оборачивает юбку вокруг талии.

— Я рада, — говорит она.

Коко будто бы ничего не слышит. Неспособная на какую бы то ни было снисходительность, она вытаскивает из гардероба что-то еще.

— И это тоже великолепно, — говорит она, поднимая длинную шерстяную блузу с поясом, с вышитыми на воротнике и обшлагах бантами.

— Это рубашка, — говорит Екатерина по-русски.

— Рубашка, — повторяет Коко, стараясь правильно произнести слово.

Теперь Екатерина понимает, почему Коко так продвигает дешевый материал джерси: этим она продвигает себя саму.

— Если вам нравится, можете взять себе, — говорит Екатерина.

— Нет! Нет! Я вовсе не имела этого в виду… — Коко быстро водворяет блузу на место, но продолжает осмотр. Она вынимает из гардероба еще какие-то вещи, вешает обратно. Каждый раз она комментирует ценность туалетов, указывает, когда и где Екатерина должна их носить.

Пальцы Коко, забравшись в глубину гардероба, натыкаются на папиросную бумагу. Она вытягивает вешалку с палки. Екатерина молчит. Из шкафа вылетает потревоженная моль. Коко поднимает вешалку. Сквозь папиросную бумагу просвечивают очертания платья.

Заинтригованная Коко спрашивает:

— Что тут у нас? — Она стягивает папиросную бумагу. И тогда появляется хрустящий белый шелк свадебного платья. На мгновение Коко поднимает платье повыше. Наконец понимает, что это такое, и замирает. Ну конечно, это подвенечное платье. Коко бледнеет.

Екатерина говорит:

— Давным-давно его не видела.

Глядя на платье, Коко не произносит ни слова. Как будто магическим образом здесь возникло что-то запретное, чего не должно было быть в этом месте.

Екатерина живо спрашивает:

— Вы никогда не были замужем?

Кажется, будто белизна платья невесты, которое держит Коко, пронзительно кричит. Коко ощущает эту силу, ее нужно немедленно устранить. Тридцать семь лет, не замужем, нет детей, которые носили бы ее имя, Коко осознает, что потерпела поражение. Она борется с желанием оправдаться, объяснить. Затем, как реакцию на эту слабость, она ощущает в себе внезапную жесткость. Правда состоит в том, что после Боя мужчины для нее не существуют. Коко смотрит на Екатерину и видит в ней терпеливую мягкость и слабость жены.

— Нет, — говорит она с неожиданной для себя презрительностью.

Коко быстро натягивает на платье папиросную бумагу и упрятывает его поглубже в гардероб. Затем закрывает дверцы. Один жакет высовывается наружу. Коко запихивает его обратно и снова захлопывает дверцы. Эта мелочь ее злит.

— Если вам когда-нибудь захочется взять ту юбку, только скажите, — повторяет Екатерина. Она смутно ощущает, что Коко недовольна, и ей очень хочется закончить встречу добром. На какой-то момент Екатерина милостиво допускает, что Коко рассердилась сама на себя за то, что прикоснулась к подвенечному платью.

— Что? — рассеянно переспрашивает Коко. Слова медленно просачиваются в ее сознание. — Нет. Нет. Спасибо. — Озадаченная силой своей реакции, она садится, успокаивается, затем быстро встает.

— Который сейчас час?

Екатерина бросает взгляд на часы на прикроватном столике и еще не успевает ответить, как Коко решает, что она должна уйти. У нее срочные дела. Прямо сейчас, говорит она.

— Что ж, спасибо, что навестили меня, — говорит Екатерина. В ее тоне и вежливость, и страх, растущий страх того, что при ее беспомощности, при ее постельном режиме Коко и Игорь могут сблизиться. Екатерину пугает жизненная сила Коко, ее энергия и мощь.

Существование двух этих женщин под одной крышей естественно ведет к сравнению их. Екатерина не хочет даже позволить себе это сравнение. Вдобавок ко всему ей приходится идти на компромисс — ведь Коко оплачивает ее медицинские счета. От того, что Екатерина одновременно и обязана, и обижена, ее настроение колеблется между двумя противоположными полюсами.

— Прошу прощения? — Коко уже на пути к выходу.

— Спасибо, что навестили меня. — Екатерина говорит это совершенно искренним тоном. Она понимает: нельзя допустить, чтобы эта женщина стала ее врагом.

— О да. Не о чем говорить. До свидания. — Коко произносит это с очевидным пренебрежением. Она останавливается, затем быстро выходит из комнаты, полной света и воздуха.

Екатерина снова начинает кашлять. Коко слышит этот судорожный кашель, когда, чуть покачиваясь, спускается по лестнице.