Красавица и Ректор: расколдовать любой ценой

Глава 16

— ТАНГ? — рыкнул ректор, и я решила, что нельзя больше тянуть, хм… кота за хвост.

Нужно набраться храбрости и рассказать все, как есть.

— Чтобы мое проклятье перестало действовать, нужно влюбиться в чудовище. Не пожелать выйти за него замуж или получить его деньги, а влюбиться, по-настоящему, всей душой. И девушка должна отдать ему самое дорогое, что у нее есть.

После моих слов повисла тишина.

Ректор не шевелился, а потом вдруг отшатнулся.

— Танг, вы думали о какой-то конкретной девушке? Или в целом — о ком-то?

То, что ректор говорил со мной спокойно и не пытался накричать, по-настоящему пугало.

— Я… — Я постаралась вспомнить. — Я про это не думала, о том, кто именно. Просто — нужно влюбиться, а потом про то, что нужно отдать самое дорогое. Или…

Ректор вздохнул и закрыл лицо лапой.

— Танг, какого цвета был центр сферы, когда вы закончили формировать проклятье?

— Прозрачный, — гордо доложила я.

Ректор снова вздохнул, а потом решительно посмотрел на меня.

Я, не выдержав давящего взгляда, отвернулась, посмотрела на профессора Хейдар, а затем, обернувшись на профессора Янга. Оба были серьезными и, кажется, не спешили шутить.

— Прошу покинуть мой кабинет, — коротко приказал ректор Стортон.

— Если тебе нужны какие-то советы в том, чтобы вести себя с дамами… — начал профессор Янг, но его прервал грозный рык.

Они с профессором Хейдар молча вышли, и эта удивительная согласованность мне очень не понравилась. С чего это вдруг они решили стать серьезными?

— Может, мне тоже уйти? — пискнула я, глядя на закрывшуюся дверь.

— Сидите, Танг. Мы с вами еще не закончили.

Голос ректора стал серьезным и спокойным. Несколько раз нервно метнув хвостом, он подошел ко мне ближе — я напряглась — и обошел стол. Провел когтем по спинке кресла, куда не мог теперь сесть — просто был слишком большим.

Я внезапно поняла, что не могу дышать от испуга и напряжения.

Ректор хмурился.

— Проклятья — сложная наука, — выдал наконец он.

Что?

— Я догадывалась, — ляпнула я.

Ректор раздраженно дернул круглым пушистым ухом, как будто отгонял назойливую мошку. Он не смотрел на меня, только за окно.

— Итак, адептка Танг, — наконец перевел он взгляд на меня. — Когда вам будет удобно отдать мне самое дорогое? Возможно, вам стоит подняться в свой будуар, чтобы…

— Что? — возмущенно откликнулась я и вскочила. — Да как вы смеете намекать на такое! Я…

Только сейчас я поняла, что осталась один на один с мужчиной после заката. Это было неприлично, пусть даже он был ректором. И огромным чудовищем.

Но эти его намеки… щеки полыхнули, и я прижала к ним ладони.

Ректор зарычал. От этого его верхняя губа приподнялась, обнажая два ряда острых клыков.

— Ваша сомнительная честь — последнее, что меня интересует, адептка Танг. Раз у вас одно на уме, придется пояснить, что я имею в виду, — вибрирующе произнес он. — Проклятья — сложная наука, однако она конкретная. Вы вложили в ограничение слова «самое дорогое» — это буквально то, что вы цените сильнее всего, чем обладаете и что можете отдать. Уверен, ваша честь — не то, чем вы обладаете, учитывая, чему свидетелем я стал сегодня.

— Да что вы себе позволяете!

Я сжала руки в кулаки и почувствовала, как воздух в кабинете сгустился, стал влажным. Волосы и кожа намокли.

Ректор махнул лапой, с которой сорвался зеленоватый сгусток и завис в воздухе над нашими головами, набух, как земля во время дождя. Влага, которую я чувствовала кожей, которая появилась из-за моей злости, исчезла.

— Научитесь себя контролировать, Танг, — поморщился ректор Стортон. — Выбросы стихийной магии выглядят перспективно только до тех пор, пока вы не начали учиться колдовать всерьез.

Мои зубы скрипнули от злости, и почему-то вспомнилась история, которую Ирма однажды рассказывала мне полушепотом. Мрачная сказка про одну из столичных жительниц, которая убивала мужчин, самых богатых и красивых аристократов, ножом, а на месте преступления неизменно оставляла красный цветок.

Пожалуй, в этот момент я ее понимала, хотя рядом с ректором Стортоном я бы не оставила цветка, чтобы ему было обидно.

Ректор смотрел куда-то вниз, в район моей шеи, и я нахмурилась, опустила глаза и тут же поспешила прикрыться руками.

Мое платье было сшито из достаточно плотной ткани темного практичного цвета, только вверху, у самой шеи и плеч, я не устояла и позволила себе вшить тонкий кусок легкой ткани, подаренный мачехой. Она была светлого цвета и сейчас, намокнув из-за сотворенной мной самой влаги, стала прозрачной и обнажила слишком много — ложбинку груди.

Это было неприлично, даже по деревенским меркам, что уж говорить об аристократических, которые были приняты в академии.

— Если вы не возражаете, ректор Стортон, — цеременно начала я, не отрывая ладони от горла, — я бы предпочла вернуться в свой будуар или в подвалы, чтобы закончить отработку.

Я направилась к двери и, уже когда до нее оставалась всего пара шагов, прямо перед моим лицом мелькнула стремительная тень, как будто дикий зверь прыгнул, охотясь.

— Вы никуда не уйдете, Танг, — рыкнул ректор, загораживающий от меня вожделенную дверь.

Я снова сжала руки в кулаки, но приказала себе успокоиться. Нужно быть хитрее.

— Лаура Уортон, выпалила я. Она влюблена в вас, вы разве не знали? Уверена, она будет только рада… — Я замялась.

Ректор скривился, как будто ему под нос сунули что-то несвежее. Пушистое ухо нервно дернулось.

— Танг, я уже упоминал, что проклятья — точная наука. Создавая ограничение, вы вложили в него слова — «в чудовище нужно влюбиться» и «нужно отдать самое дорогое», как вы сами сказали.

— Лаура Уортон…

— В ОГРАНИЧЕНИИ ВЫ НЕ ВЕЛИ РЕЧЬ О ЛАУРЕ УОРТОН! — зарычал он, а затем, помолчав, добавил: — Уннер, — он впервые назвал меня по имени, и я вздрогнула, — формула вашего проклятья вышла очень простой и, к сожалению, действенной — в значительной части благодаря четкому ограничителю. «Нужно влюбиться». Не «девушка должна влюбиться», не «Лаура Уортон» должна влюбиться.

— Я не понимаю…

— Только вы можете снять проклятье Танг, — устало вздохнул ректор. — Ограничитель относится только к вашим действиям и к вашим чувствам. — Он опять скривился, и нижние клыки, длинные, выступающие вперед, стали видны еще сильнее. — Должен признаться, это весьма изящный ход и весьма нетривиальный.

— Но… — начала я. — Это же…

То есть что, я должна в ректора влюбиться? В него? Я окинула взглядом чудовище. Да ни за что! И дело было не только в клыках и в гриве, дело было в высокомерии, в слепоте и в том, что я ненавидела ректора Стортона до зубового скрежета после того, как он меня унизил.

Да что вообще можно найти в нем привлекательного? Тем более — влюбиться. Какая глупость. Влюбляться могут только такие наивные девушки, как Лаура Уортон или Ирма — те, которые мало представляют собой, кто такие мужчины. Влюбиться могут только девушки, которых не зажимали за углом таверны, кого не выставляли на посмешище перед всей академией, к кому не относились как к пустому месту. Я никогда не влюблюсь. Тем более в ректора Стортона, самодовольного, высокомерного и презирающего меня.

— Учитывая, что я слышал сегодня в коридоре, — тем временем произнес он, — осталась одна деталь — отдайте мне то, что считаете самым дорогим. И можете быть свободны.

Я вздернула подбородок. Конечно, только платье постираю! Несмотря на то, что я ничего не собиралась ректору Стортону отдавать, в голове замелькали мысли. Если бы пришлось — то что из того, чем я владею, я могла бы назвать самым дорогим? У меня было не так уж много вещей: несколько платьев, учебники, сумка, старый гребень для волос… Я сама и то, что в чем ректор Стортон, по его словам «заинтересован не был» и что все еще было при мне, несмотря на настойчивые приставания Джимми, Томаса Морвеля и некоторых других мужчин.

— Я понятия не имею, что вы слышали в коридоре, сэр, — вскинув подбородок, произнесла я, — однако хочу заметить, что подслушивать чужие разговоры неприлично.

— Вы говорите мне о приличиях, Танг? — вздернул брови Стортон.

Только сейчас я заметила, что из бровей вверх торчат тонкие и длинные белые волоски — как у кошки.

— Вы сказали, что влюблены в меня, — рыкнул ректор. — Собственно, удивляться тут нечему, поэтому перейдем сразу ко второй части — отдайте мне то, что считаете самым дорогим.

Неудивительно? Нет, серьезно? Кто-то может влюбиться в этого… этого… нахала⁈ И самое вопиющее — он в это верит?

— Я такого не говорила! — возмутилась я.

— Но имели в виду.

Я досадливо нахмурилась и отбросила на спину волосы — их вдруг оказалось слишком много, и это почему-то разозлило меня только сильнее. Вспомнился экзамен, то, как ректор меня обнимал и как в этот момент колотилось сердце, вспомнилась протянувшаяся через все небо радуга.

Стало до глупого обидно.

— Вы сказали, что хотите меня на себе женить и не можете дождаться занятия. Собирались бежать в комнату за пудрой.

На лице ректора проступила брезгливость, и я удивилась богатству мимики его нового облика.

Внезапно на плечи навалилась ужасная усталость. Я снова перекинула волосы на плечо и принялась теребить одну прядь — дурацкая привычка, от которой я никак не могла избавиться.

— Я так сказала из-за Ирмы, — призналась я. — Вы здесь не при чем.

— Хватит пудрить мне мозги, Танг! — рыкнул ректор.

Я нахмурилась, не зная, как рассказать о произошедшем в коридоре и не подставить подругу.

— Ирма Питерс очень радовалась тому, что проклятья у нас будете вести вы в этом семестре. Лаура Уортон начала над ней насмехаться, якобы Ирма, безродная, в вас влюбилась и глупа настолько, чтобы всерьез на вас посматривать. — Я пожала плечами. — А Ирма просто… она очень хорошая. Потому я сказала, что это я строю на вас планы и хочу на себе женить. Подумала, пускай лучше Лаура насмехается надо мной, мне-то вообще без разницы, что обо мне думают.

Я ожидала привычной уже язвительности, но ректор молчал.

— Сработало? — неожиданно нормальным тоном спросил он.

— Вы очень удачно посодействовали, — пожала плечами я. — До Ирмы теперь никому нет никакого дела.

Ректор снова замолчал, а потом отошел от двери. Интересно, как он, обладающий такой огромной тяжелой тушей, умудряется двигаться настолько бесшумно?

— Идите, Танг.

— А как же?..

Ректор дернул хвостом.

— Я разберусь с этим сам. Свободны.

Я взялась за ручку двери и замера. Внезапно мне в голову пришла идея, которая была глупой, рискованной, но если у меня получится…

Перспективы были такими радужными, что отказаться от задуманного я уже не смогла.