Красавица и Ректор: расколдовать любой ценой

Глава 37

Да! Да, да и еще раз да! Конечно, я хочу быть с ним! Больше всего на свете! Стоило только подумать о том, что наши вечера перестанут быть чем-то украденным, а будут тем, что по праву принадлежит мне, как дыхание перехватывало от радости.

Какие тут могут быть сомнения? Это я до этого думала, что у меня сердце стучит? Глупости! Вот в этот момент оно в самом деле заколотилось, как будто хотело выпрыгнуть — навстречу к ректору Стортону, видимо.

Который ждал ответа.

Ответа.

Я должна ответить.

Провались все к низвергнутым! Но что я могу сказать?

Согласиться? Но чувства ректора Стортона — морок. Они ненастоящие, хоть он и повел себя намного благороднее Томаса Морвеля, Джимми и тем более Ходжа.

Будет нечестно с моей стороны его обмануть. Он заслуживает правды.

Признаться в том, что я наполовину русалка?.. Что именно в этом причина его… симпатии? Ректор Стортон считает, что русалки — твари, которых нужно убивать. Если я расскажу ему правду, то придется смотреть, как теплота в его глазах сменится отвращением, а возможно… возможно мне придется убегать, чтобы спасти свою жизнь. Что ж, Стортон-холл — не лучшее место для таких откровений.

В таком стоит признаваться где-то в более людном месте.

На главной площади в столице, к примеру. Там легко затеряться в толпе.

Отказать? Но какая причина? Сказать, что ректор Стортон мне неприятен? Что мне отвратительна сама мысль о его поцелуях, его руках, близости с ним… о его кольце на моем пальце?

Вряд ли я смогу такое сказать, к тому же… это разобьет его сердце. Ему будет больно такое услышать, а я… не хочу причинять ему боль. Не после того, что он сказал только что.

Во имя всех святых и низвергнутых! Провал! Дерьмо мантикорово!

Какой бы вариант я ни выбрала — он будет плохим.

— Я… — начала я и замолчала. — Может, расскажете мне все, что знаете, о лежащем на вас проклятье?

Отлично, Уннер, трусиха! Давай, тяни время до бесконечности!

Внутри синих глаз что-то мелькнуло, мне было больно на это смотреть. А затем ректор Стортон встал и кивнул. Выражение морды было каменным, безэмоцинальным, как будто он изо всех сил старался не показать, что чувствует.

— Разумеется. — Он оглядел наполненную статуями комнату, и его взгляд остановился на лице Джорджианы. — Вы вправе знать, по какой тропинке собираетесь пойти.

Он снова замолчал, и мне стало стыдно.

— Ректор Стортон. Ректор Стортон, послушайте. Вы не обязаны говорить…

— Оливер. — Он обернулся. — Учитывая, что только что я стоял перед вами на одном колене, вы можете называть меня Оливер. — Снова пауза, и он снова посмотрел на свою семью. — Все произошло именно здесь. Когда-то здесь была большая гостиная, где проводились приемы. Это была церемония именования.

— Церемония именования? — переспросила я. — Что это такое?

— А вы не знаете? — брови с торчащими вверх кошачьими усами взлетели вверх. Спустя секунду ректор Стортон… Оливер тряхнул гривой. — Прошу прощения за бестактность, Уннер. Я объясню. Это церемония проводится, когда рождается наследник, мальчик. Будущий глава рода. Дрангур рассказывал, это был огромный праздник, на котором были даже запланированы салюты. Видите ли, Уннер, моя мама стала баронессой, едва ей исполнилось семнадцать. А к сорока годам не смогла доносить ни одного мальчика.

Я понимающе кивнула. Еще бы обойтись без салютов по такому поводу! Я знала, как для аристократов важны наследники, обязательно мальчики, потому что только они могут получить титул и земли. Иначе все отходит короне или каким-нибудь дальним родственникам мужского пола. По крайней мере, так рассказывала Ирма. Самым страшным для аристократки было бесплодие, потому что это было основанием для развода. Ну и еще тот случай, если рождались одни девочки. А кому нужна женщина, которая уже побывала замужем, но не смогла родить наследника? Никому.

Должно быть, отец ректора Стортона… Оливера, в самом деле любил свою жену, раз не выгнал ее за столько лет бесплодия. Джорджиана не в счет, разумеется. Она девочка.

— Дрангур говорил, что мне было около года в тот день, когда проводилась церемония именования.

Около года? Эти слова были неправильными, щекотали изнутри. Но не время перебивать.

— Тогда-то все и произошло, — проговорил Оливер, глядя на статуи. — Во время церемонии именования глава рода формирует заклинание связи между собой и наследником. В этот момент наследник становится частью рода и занимает в иерархии соответствующее место. Впрочем, зря я вам рассказываю, ваши успехи в заклинаниях весьма впечатляющи. Должно быть, особенности этого заклинания вы знаете и без меня.

Я знала только то, что написано в учебнике. Заклинание связи…

Магическая связь…

Сегодня днем ректор Стортон спрашивал меня о родовых проклятьях. Просил ответить, в какой момент появляется ребенок. Правильный ответ: тогда, когда устанавливается магическая связь с родителями.

Заклинание связи, которое делает мальчика наследником целого рода, — еще более тонкая магия, еще более сильная. Но имеет ту же природу.

— Вас усыновили, — выпалила я, глядя в пол. — Вы не родной сын Стортонов. Именно поэтому вы не превратились в статую. Поэтому в момент церемонии именования родовое проклятье активировалось. Должно быть, условием его исполнения было…

Оливер обернулся ко мне и сцепил лапы за спиной.

— … Именование в качестве наследника рода Стортонов ребенка, не связанного с родом кровью. Верно, Уннер. Я думаю, именно это стало причиной.

Вот, почему Оливер сказал, что ему было «около года» в день проведения церемонии. У аристократов принято запоминать момент рождения вплоть до конкретного часа, но если он приемный ребенок, которого не ясно, откуда взяли, то и возраст его может быть неизвестен.

— Думаете?

— Да, — кивнул он. — Я могу только предполагать. Как я уже говорил, проклятье на мой род… вернее, род Стортонов было наложено так давно, что я не смог найти упоминания об этом даже в самых ранних записях книги «История и корни рода Стортонов». Я изучил ее вдоль и поперек, как и дневники всех моих предков. Никаких следов.

— Но… кто же вы тогда?

«Кто вы тогда?»

Мой вопрос повис в воздухе, потому что Оливер — как же приятно было так его называть! — не спешил давать ответ.

— Я думаю, для рассказа об этом нам лучше пройти в библиотеку.

Бросив последний долгий взгляд на статуи, он подошел к двери и потянул на себя створку. Замер, церемонно пропуская меня вперед.

Уже выйдя из просторного зала, я оглянулась. Статуи, кажется, еще немного поменяли свое положение, а может, это просто игра света на камне.

— Я ожидал более сильной реакции, Танг, — сказал Оливер, идя впереди меня по коридору. Хвост его снова нервно дергался туда-сюда, так что я сделала вывод: в руках вспыльчивый Оливер держит себя из последних сил.

— Я… я должна подумать, — пробормотала я. — Все это так внезапно, так странно…

— Я про новость о том, что я — не Стортон.

Пожав плечами, я ничего не ответила. Разве в этом дело?

— Любая другая девушка отказала бы мне не до того, как я сообщил об этом, а после.

— Любая другая девушка из тех, что вас окружают, должно быть, не выросла в доме деревенского старосты, потому что осталась без родителей.

Оливер обернулся.

— Знаете, Танг…

— Унни. Я не люблю свою фамилию. Унни — лучше.

Я почувствовала, что щеки заливает краска. Танг — это «безымянная» с древнего языка. «Уннер» — волна. Ласковое «Унни», которое придумала мачеха, мне нравилось намного больше. Это было в самом деле мое имя.

Задержав на мне долгий взгляд, Оливер кивнул, и остаток пути до библиотеки мы проделали в тишине.

Так же не говоря ни слова мы прошли мимо величественных набитых книгами шкафов и добрались до камина, рядом с которым я обычно листала книги, пытаясь найти хотя бы что-то об универсальных способах снятия проклятий.

Оливер выудил из стопки книг на столе уже знакомую мне «Историю и корни рода Стортонов», а затем — еще одну тонкую книгу в кожаном переплете.

— Об этом я почти ничего не знаю, — признался он, не глядя на меня. — О том, кто я такой и откуда. Ты расспрашивала меня о родителях, Унни. Они плавали к Драконьей земле и…

— И погибли от инфекции, которую там подхватили, — хмыкнула я. — Отлично помню.

— Это была идея Дрангура, рассказать всем об инфекции. Видите ли, он не верит, что проклятье с моей семьи можно снять: оно было наложено настолько давно, что у рода Стортонов тогда даже не появился фамильяр. Потому Дрангур придумал официальную версию: смерть от инфекции, привезенной из Драконьих земель. Люди острова ненавидят драконов, так что в это легко поверили. А репутация рода осталась незапятнанной. Мое положение как наследника, а затем и главы рода, — неоспоримым.

— Это странно, что Дрангур принял вас. Разве нет?

— Церемония именования, несмотря ни на что, состоялась, род Стортонов меня принял. Но Дрангур вообще странный. Он сказал, что мое появление благословлено святыми, и кто он такой, чтобы спорить. Дрангур мне как отец, он меня вырастил, много рассказывал о моих родных. Я рано начал изучать проклятья: как их накладывать, как они работают, из каких частей состоят.

— Я подозревала в вас склонность к вредительству.

Он покачал огромной головой.

— Я хотел расколдовать родных. А чтобы научиться снимать проклятья, сначала нужно научиться их накладывать.

Мне стало стыдно, но прежде, чем я начала извиняться, Оливер закончил листать книги и повернулся ко мне.

— Вот все, что я знаю. Вы тоже можете прочитать.

Заинтригованная, я приблизилась. Какая-то часть меня по-глупому была тронута тем, как много он мне доверил. Но больше мне было стыдно от того, что доверие Оливера я обманываю, ведь его чувства — ложь.

В огромной и объемной «Истории и корни рода Стортонов» была всего одна строчка: «Во время нашего путешествия к Драконьим землям Кларисса родила наследника, мальчика. Я назвал его Оливером».

Ложь, должно быть, барон Стортон сделал эту запись в книге, чтобы отвести следы от того, что ребенок ему неродной.

А вот в кожаной тонкой книжке, которая, должно быть, была дневником барона Стортона, информации было побольше.

'Шторм не утихает уже несколько недель. Команда истощена, пассажиры тоже. Многие боятся, что мы не доплывем до острова, бормочут молитвы, просят о спасении даже низвергнутых — я почти готов присоединиться, лишь бы спасти мою дорогую Клариссу и отважную Джорджи, которая держится лучше нас всех.

Капитан мрачен.

Во время короткого затишья мы наткнулись на шлюпку с выжившими после крушения корабля, которому повезло меньше. Матросы настаивали, что поднимать их на борт — все равно, что позвать в гости беду, но я не пожелал ничего слушать. На руках у сидящей в шлюпке женщины был младенец, выживший в этом аду, должно быть, чудом'.

Часть текста была вымарана, и внизу страницы красовалось короткое предложение:

«В ночь на новолуние Кларисса родила сына. Я назвал его Оливером».

Вот как. Должно быть, этот «чудом выживший младенец» и стал потом бароном Оливером Стортоном.

Стоп. Женщина с младенцем, выжившая после кораблекрушения… почему это мне кажется знакомым?

— Кроме этого я знаю совсем немного. Унни… — Он протянул лапу и коснулся моей руки.

Дыхание перехватило, я подняла глаза, и в этот момент дверь библиотеки распахнулась. Раздался скрежещущий звук губной гармошки, а затем громкий, не попадающий в ноты голос:

— Лунный цикл наступил,

Грим на кладбише завыл,

И я тоже запою,

Очень трах…

— Бен! — рявкнул ректор Стортон, и пение оборвалось. — Унни все еще здесь, имей совесть!

Из-за шкафов появилось кругленькое привидение, а вслед за ним удивительно изящно для такого огромного размера крыльев влетел Дрангур.

— Прости, Олли, — покаянно вздохнул призрак и тут же заволновался. — Но ты не дослушал, это — новая. Очень траха…

— Бен! — рявкнул Оливер и посмотрел на меня: — Что ж, Уннер, вы хотели оркестр? Вот и он.

Я улыбнулась и вздрогнула, когда Дрангур оказался рядом.

— О! Вы наконец все выяснили, я так рад! Унни, а я давно говорил — не стоит бояться своего происхождения, Оливер все поймет.

Провались все к низвергнутым! К щекам прилил жар.

— Унни? О чем вы говорите? Что не так с твоим происхождением?