Kurohibi. Черные дни

Глава 17: EveryYou.

Сознание, вопреки ожиданиям Синдзи, все-таки не оборвалось. Белый шум в голове, возникший вслед за мощнейшей волной наслаждения от разорвавшего все сдерживающие путы оргазма, на несколько мгновений отключил органы чувств, оставив вместо них одно лишь наслаждение во всем теле, которое из-за своей силы казалось плотным и осязаемым, словно разбухшая вместо загустевшей крови воздушная сахарная вата. Чувство это, впрочем, вырвало его из реальности, оставив где-то позади за слепящей пеленой перед глазами образ обнаженной и сладострастно стонущей Мари, что пробудило еще одну вспышку оргазма, наслоившуюся на первую. Его мысли в водовороте чувств непрестанно возвращались к этой девушке, будто она сделалась центром вселенной, хватаясь за нее, как за спасительную соломинку над бездной небытия, и одновременно окунаясь в ее красоту, ее притягательность и манящую страсть, медленно утопая в ней.

А через секунду все кончилось. Тело, перестав стрелять всплесками оргазмов, на секунду онемело, разлилось истомой и вдруг вспыхнуло немыслимой волной боли, что накопилась за все это время и скрывалась под валом сладких чувств. Теперь уже ничем не сдерживаемая и не подавливаемая, агония гремящим потоком разлилась по телу, ошпарив каждую мышцу, скрутив живот, едва не расколов голову, но главное — взорвавшись невыносимой болью в паху, на кончике перенапряженного за гранью допустимого все еще возбужденного члена и потяжелевшим яичкам. Мучительно и сдавленно застонав — потому что кричать сил уже не было — Синдзи перекатился на бок, уже не ощущая, как заныли затекшие плечи и запястья, грозя вывихнуться окончательно, и лишь потом сквозь слезы тихо заскулил.

И вот когда отчаяние наполнило его душу, затмило шторм невыносимых чувств, агония вдруг прекратилась так же легко, как началась, оставив после себя, словно эхо, болезненное покалывание между ног и скручивающее давление в животе. Однако эти ощущения казались блеклой тенью той муки, что он пережил только что, да еще стократ умноженной неподконтрольным и не в меру своенравным воображением. Его мозг неспешно и неохотно стал склеивать пошатнувшийся разум, приводя мир в порядок и попутно успокаивая пульс, как будто заботливой рукой поглаживая чрезмерно разошедшееся, а сейчас сжавшееся в стальных цепях сердце. Ценой этого была лишь полная потеря чувства времени, поэтому, когда шум в голове затих, сковавшие тело иглы отпустили и грудь вновь наполнилась воздухом, Синдзи не мог даже представить, сколь долго он пробыл отключенным от реальности. Где-то далеко тело просигнализировало, что его вновь переворачивают на спину и что-то делают с онемевшим членом, он даже слышал четкий и до рези в ушах знакомый голос, но усилием воли заставил себя сосредоточиться только на своих мыслях, не видя ничего, кроме черного омута в центре своей души. Он думал, он переживал, точнее даже пережевывал бурлящие на сердце впечатления, память ощущений, чувств, Мари, Каору, себя, и он перестраивал намеченные планы. Он прислушивался к самому себе.

«Итак, я снова здесь. Нехорошо отключать мысли в самый напряженный момент. Еще чуть-чуть, и я бы не смогла себя сдержать».

Синдзи распахнул глаза.

— Я говорю, еще чуть-чуть, и я бы не смогла себя сдержать, — повторил ему голос над ухом. — Ты что, вообще меня не слушаешь?

Мари поправила лямки бюстгальтеров на плечах, подтянула чашечки к грудям и, зыркнув в его сторону, обиженно надула губки.

— Ну балда… Мог яиц лишиться, а ему хоть бы хны. И чего я перед ним тут распинаюсь?..

— Я все равно догоню тебя… — тихо произнес Синдзи.

Девушка замерла, чуть сдвинув брови и вонзив в него острые, блестящие под очками стальные глаза.

— Поговори мне еще тут. — Ее голос словно окатил ледяным душем, но тут же лицо девушки расцвело в ее обычной, не поддающейся разумному осмыслению радости, и она уже гораздо мягче и веселее произнесла: — Игра еще не окончена. Свою ставку ты отыграл, посмотрим, как справишься с другими. И да, птенчик, забыла сказать одну вещь.

Она наклонилась прямо к его лицу, обдав едва ощутимым фруктовым ароматом мокрых от только что принятого душа волос.

— Боль может быть не только в теле. Ты увидишь.

И тут Синдзи ощутил, как Мари коленями развела его бедра в стороны, одной рукой резко подтянула его ногу, а второй приложила что-то к его заду. Он не успел даже понять, что происходит, как вдруг почувствовал резкое давление проникающего в анус предмета, очередную вспышку боли, которая пронзила тело скорее не своей остротой, а памятью пережитых ощущений, и Синдзи сдавленно пикнул, но вдруг предмет исчез из его нутра так же стремительно, как туда попал.

— Готово, — произнесла довольная Мари, помахав перед его лицом влажным вибратором с короткой приплюснутой головкой. — Ничего не ощущаешь?

Синдзи, чье напряжение уже успело иссякнуть, с неприятной тревогой в теле поерзал на полу, убедившись, что его руки так никто и не удосужился развязать, как вдруг ощутил внутри живота — в глубине прямой кишки — прохладное покалывание небольшого твердого предмета.

— Ключ в тебе, — улыбка Мари стала такой широкой, что по телу прошла волна жуткой дрожи. — Как ты его достанешь — твоя проблема. Можешь подождать, пока он выйдет естественным путем, но я бы не стала затягивать с этим процессом — мы в чужой квартире, и черт его знает, когда вернутся хозяева. Можешь как-то выкрутиться сам, хотя без понятия как, а можешь прибегнуть к помощи этого.

Она кивнула в сторону Каору, что, как и в самом начале, сидел под окном во все той же черно-белой одежде, на которой теперь различались белесые влажные разводы. Только теперь его нога была прикована наручником к радиатору, основательно ввинченному в стену.

— В общем, все в твоих руках, — подмигнула она опешившему Синдзи. — Я пока сбегаю по своим женским делам и приготовлю следующую партию. Жди звонка, милый.

Поправив бюстгальтер, она накинула блузку, завязала галстук и надела на голову обруч, затем с тихим шорохом ткани о тело поправила свежие чулки, медленно погладив их ладошками по всей длине упругих бедер, и, задумавшись на некоторое время, все же натянула на себя трусики, нарочито медленно, демонстрируя Синдзи каждое движение их воздушных складочек, трепет рюша о гладкую кожу и скольжение кружева по пухлым наливным губкам, идеально легшим под полупрозрачную ткань. Терпеливо, с грациозным движением бедер и некоторым соблаговолением во взгляде подождав, пока тот оторвет от ее киски глаза, полные животной жажды крови, и вопьется ими в лицо, мысленно уже пожирая ее тело с потрохами, Мари блаженно закатила глазки и приложила кончики пальцев к щечкам, будто только что отведала сладкое лакомство, а затем бархатным голосом произнесла:

— Синдзи, дорогой, я от твоего взгляда сейчас снова потеку. Пожалуйста, не надо, только что ведь надела свежий комплект белья. Ах…

Вздохнув умильно, она послала ему воздушный поцелуй и неспешно двинулась в сторону выхода, на пути бросив:

— Решение твоей проблемы с полицией лежит на кровати в соседней комнате. Хотя какой у тебя выход, хи-хи…

Ее звонкий смешок стих за закрытой дверью, и комната погрузилась в гробовую тишину. Каору, не шевелясь и даже не моргая, внимательно следил за Синдзи, впрочем, не буравя его взглядом до нервной дрожи, а будто бы подбадривая или утешая. В любом случае, он ощущал только исходящее от него приятное тепло вместо ожидаемого смущения или раздражения, не вполне четко представляя, почему так происходит. Возможно, причиной тому было полное отсутствие оценки или критики в его взгляде, которую так чутко и болезненно ощущал Синдзи ранее в незнакомых и ненавистных людях, или еще проще — самую обычную искренность, не пытающую скрыть свои чувства, даже когда вся правда о нем перестала быть секретом.

— Сможешь достать ключ? — спросил Синдзи.

Брови Каору слегка приподнялись.

— Ты имеешь в виду… оттуда? — в его мягком голосе проскользнула нотка удивления.

— Угу. Не хочу терять времени.

— Боюсь, она уже успела далеко уйти.

— Я не собираюсь ее догонять. Просто не желаю в ее удовольствие терзаться выбором и сомнениями. Так что давай.

— Уверен?

— Все равно это неизбежно. Вперед, я рассчитываю на твои руки.

С легкой заминкой и еле заметной озадаченностью на лице, через секунду сменившейся заинтригованным интересом, Каору поднялся на четвереньки и, шурша одеждой, подполз к нему настолько близко, насколько ему позволяла прикованная нога. Синдзи к своему удивлению не ощутил ни капли волнения или смятения, даже смущения, оставаясь невозмутимо собранным, будто ему предстояла обычная процедура синхротеста, а не почти что медицинская операция по извлечению постороннего предмета из организма. Хотя, когда Каору подобрался к нему на расстояние вытянутой руки и раздвинул его ноги, искорка волнения все же кольнула его сердце. В голову пришла странная ассоциация, что выглядит он сейчас совсем как Аска или Рей, когда он с алчным голодом и вожделением в глазах нависал над ними, готовый разорвать в клочья.

«Они чувствовали то же самое? Нет, раз в сто сильнее. И им было страшно. Они все еще были способны чувствовать это…»

Тело невольно вздрогнуло, ощутив на ягодицах осторожные прикосновения прохладных пальцев Каору.

— Я… начну?

— Не сдерживай себя.

— Попробую… — выражение лица Каору почему-то вызывало мысль, что он едва сдерживает улыбку. Не насмешку, а именно легкую улыбку. — Только извини, у меня сухая кожа.

— Не разменивайся по мелочам.

Синдзи попытался полностью расслабить тело, чтобы напряжение не сковывало мышцы и давление не резало болью. Хотя как только пальцы на долю сантиметров погрузились в него, зад тут же отозвался жуткими ощущениями, напомнив о чересчур тесном контакте с Мари.

«А она невероятная девушка. Ничего в ней особенного нет, да еще и ведет себя, как последняя шлюха, но почему-то в каждом своем движение, взгляде или улыбке она излучает умопомрачительную красоту. Грацию или элегантность, какую-то чудовищную эстетику и животную притягательность. Таких, как она, я никогда не видел. И то, что я испытал с ней… этому нет логического объяснения. Такое наслаждение, хоть она намеренно причиняла мне боль и унижение, но с ней было так хорошо… Просто от мысли, что она рядом, от одного ощущения ее близости. Это такое непонятное чувство, будто я… я… Черт!»

Синдзи скривился, когда ощущения в его анусе стали невыносимыми, и тело машинально сократило мышцы, заперев внутри пальцы Каору. А тот ввел их всего лишь наполовину, еще даже не дойдя до ладони, и ему пришлось вытаскивать руку обратно.

— Ты в порядке?

— А… ага… Не останавливайся.

«Я знаю, на что это похоже. Я уже ощущал это чувство ранее. Чувство умирающего одиночества. Мари… Мать твою, как же больно!!!»

Зашипев, Синдзи невероятным усилием воли все же удержал себя в расслабленном состоянии. Рука Каору, хоть и являлась тонкий и женственной, но даже в запястье, казалось, выглядела толще, чем тот фаллос, что пихала в него Мари, не говоря уже о ширине всей ладони вместе с пальцами, которые, сомкнутые, только-только начали подбираться к основанию.

«Рей уже испытывала это. Рука Аски вошла в нее почти до локтя, а она ненамного меньше его. Но и Рей сама по себе меньше. Хрупче. Хотя в нее проникалось гораздо легче. И потом, она привыкла. Ее попка стала словно мякоть сдобной булочки, легкая, податливая, воздушная. Дырочка разработалась так, что ее можно тянуть как жвачку. Но ей было больно. Невероятно больно. Адски».

Синдзи закатил голову назад, чтобы не видеть, как Каору почти ввел в него ладонь до середины. Казалось, это был предел, еще сантиметр вперед — и натянутая до предела, до рези плоть лопнет, но парень, делая короткие остановки и давая мышцам время привыкнуть, сантиметр за сантиметром продвигался внутрь. Превозмогая боль, Синдзи сам стал поддаваться движению навстречу, сокращая мышцы так, чтобы стенки кишки начали захватывать ладонь.

«А Аска всегда боялась. Всегда. Не только, когда я растерзал ее девственность… или сломил волю… или растоптал гордость… или сделал своей игрушкой… Она боялась все это время, боялась всего на свете. Самая слабая… уязвимая… ломкая… нежная… зависит от всего…»

Прошло совсем немного времени, пока разрывающая боль стала терпимой, а потом уже почти незаметной, хотя Синдзи этот промежуток показался вечностью. Он уже без труда ощущал сложенную лодочкой ладонь Каору в себе, ее плавное движение в основание кишечника и отзывающееся раздвижение мягкой плоти, невыносимое давление сфинктера и трение о его кожу. Но, несмотря на боль, он уже не мог сказать, что испытывает адскую агонию, и в голове закралась мысль, что ничего особенного в этих ощущениях нет, что он легко смог бы вынести их в следующий раз, возникни такая необходимость. Распирающая предстательную железу изнутри ладонь непроизвольно заставила напрячься член и мошонку, будто они вопреки сознанию пытались заявить, что ощущения могли быть не только дискомфортными, но и приятными, однако Синдзи слишком отдалился от собственных чувств, чтобы осмысливать их. Хотя все же ощущения Каору в себе невольно возвращали к нему мысли.

«Зачем он это делает? Почему? Не могу понять, каков его интерес? Неужели, он тоже в Мари?.. Погружен в Мари? Он тоже гонится за ощущениями? Или у него свои цели? Есть ли они у него вообще? Может, он просто плывет по течению, без всякой подоплеки, намерений и идей? Может ли он быть?..»

Живот вспыхнул изнутри феерией ощущений, когда Каору начал шевелить пальцами в поисках ключа. Плоть кишечника была слишком чувствительной для такого проникновения, однако и его пальцы двигались очень осторожно, так что вместо резкой боли нутро наполнилось странным волнением, отчасти неприятным, отчасти щекочущим. Синдзи задрожал, провалив очередную попытку отвлечься от своего тела, и теперь его разум устремился к собственным чувствам, внутрь себя, вмиг наполнив душу трепетным сиянием минувшего экстаза с Мари, словно Каору все еще нес частицу этого тепла в себе. А еще его разум возвращался к девушкам, тем минутам нежного наслаждения, о которых он ранее не мог даже и мечтать, их сердцам, что на самую малую толику открывались перед ним под звук рвущегося треска. Синдзи тяжело задышал, не в силах совладать с бурей внутри себя, его глаза заплыли, кристальной чистотой смывая черную маслянистую пелену боли, и на острие душу вдруг закололо то хрупкое чувство, что могло сорвать его в бездну, разрушить все, как вдруг…

— Нашел, — вывел его из транса мягкий голос Каору. — Попробую вытащить.

Его рука, совершив небольшой поворот в анусе и тем самым прогладив растянувшиеся стенки кишечника, едва не сорвали Синдзи в стон, и в его голове сверкнула дикая мысль, что если бы не его истощение, то он мог бы даже кончить от этого. Но Каору, как будто не подозревая о тех ощущениях, что он доставлял ему, не резким, но быстрым движением выкрутил запястье назад и окончательно вытащил ладонь назад с маленьким блестящим ключиком, сжимаемым между пальцами.

— Готово, — улыбнулся он.

— О… Отлично… — Синдзи пришлось отвернуть голову в сторону, чтобы парень не увидел его покрасневшего лица. — Сначала ты.

Где-то в мыслях он боялся, что Мари и здесь сделала подвох, однако до его уха за шуршанием одежды донесся механический щелчок замка, звон цепочки наручников и стук упавшего на пол браслета.

— Сделано.

С ремешками проблем тоже не возникло — Каору быстро распутал их и высвободил Синдзи, сам отправившись в соседнюю комнату. Тот с хрустом затекших конечностей, кривясь от покалывания мышц, поднялся, покрутился их стороны в сторону, прогоняя нудящую боль и разминая тело, а затем, когда багровая пелена от резкого притока крови спала, убедился, что девушка не совершила с его детородным органом ничего опасного. Бордовая краска с члена хоть так и не спала, однако легкое покалывание говорило, что чувствительность он еще не потерял, да и твердость головки указывала на все еще имеющуюся способность к эрекции.

«Что ж, это было весело. Мари, Мари, Мари… Надо сказать, я у тебя в долгу».

Поднявшись и восстановив твердость поступи, Синдзи обратил внимание, что к полу его приковал крепкий наручный ремешок, кажется, использующийся в психиатрических лечебницах для связывания особо буйных, причем цепь между наручами была прибита к полу крюком.

«Медицинский наркоз, ремни… Даже не хочу знать, откуда у тебя все это».

Каору к этому времени уже появился в проходе, видимо, из ванной, держа в руках снятый джемпер и сверкая каплями воды на бледной коже точеной немускулистой, но сильной фигуре.

— Испачкался, — пояснил он. — Я бы предпочел переодеться.

— Да… одежда… — отчего-то смущенно произнес Синдзи, отведя взгляд в сторону. — Не помешало бы.

— Мари уже приготовила комплект. Пойдем.

Он указал на дверь комнаты рядом, о которой Мари сказала, что в ней лежит решение проблемы с полицией. Эти слова только сейчас всколыхнули тревогу в его душе, потому что эта девушка простых решений не ищет. Уже заходя в комнату, совершенно обнаженный, он внутренним чутьем догадывался, что его ожидает, и не ошибся.

На кровати лежал красиво расстеленный комплект одежды. Женской одежды. Просторное платье молочно-кофейного цвета с короткими рукавами и средней длинным подолом, декорированным оборкой бежевого оттенка, тонкий черный танк-топ, свободная белая водолазка, черные чулки, белые хлопчатые девичьи трусики в мелкий розовый горошек, небольшой бюстгальтер со вставками под первый размер груди нежно-розового цвета с пурпурными сердечками, клетчатым рисунком на бретельках и бантиком между чашечками. На подушке располагался парик, имитирующий длинные кофейно-шоколадные волосы с челкой, а под ним — цепочка с кулоном в виде большого красиво завитого золотого сердечка.

— Я этого не надену… — чувствуя, как пересохло у него в горле, хрипло произнес Синдзи.

Каору хмыкнул, будто припоминая что-то свое давно минувшее или просто усмехаясь тщетности сопротивления, затем прошел к шкафу и достал из него еще один комплект женской одежды. На этот раз это было настоящее черное викторианское платье с длинным складчатым подолом, обилием рюшей, оборок и бантиков, с чепчиком, манжетами и корсетом на шнурках, только выполненное в томных готических тонах.

— Мари, все же ты решила оставить мне это… — с неловкой улыбкой произнес Каору, сказав это куда-то в воздух, а затем развернулся к Синдзи. — Могу предложить этот вариант, если он тебе больше нравится.

— НЕТ! — нервозно резко ответил тот. — Спасибо, я пас.

— Предпочитаешь идти нагим? — задал Каору вопрос, от которого на лице Синдзи растянулась кислая мина, оправдав все его худшие ожидания. — Эти два платья — единственная одежда в этой квартире. Твою она уничтожила еще вчера.

— Значит, она это спланировала?

— По ее словам, полиция разыскивает молодого юношу в школьной одежде. Никто не сможет предположить, что ты перевоплотишься в девушку.

— Все равно глупо. Будет очевидно, что это трансвестит.

— Предоставь это мне, — улыбка Каору стала еще шире, напомнив о жутком оскале Мари.

Синдзи поежился, но, прикинув возможные пути решения проблемы, нехотя кивнул. В принципе, идти голышом по улице была для него не такая уж и большая проблема, однако местные аборигены вряд ли восприняли бы эту затею с воодушевлением, так что свидания с полицией в этом случае не избежать. Кончено, тот еще вопрос был, а сколько внимания он привлечет в женской одежде, но, как верно заметил Каору, иного выхода не было.

— Закончим с этим поскорее. Не хочу здесь долго задерживаться.

Наспех умывшись, Синдзи терпеливо подождал, пока Каору намажет его лицо и руки каким-то обнаруженным в ванной лосьоном с маслянистым молочным запахом. Пока седоволосый парень ватным тампоном наносил ему слой густой жидкости, разглаживая кожу на лице и ладонях, Синдзи предпочел не думать о пикантности ситуации, благо что тот не демонстрировал никаких признаков конфуза. Затем, пока кожа пропитывалась кремом, он собрал одежду и отправился в соседнюю комнату. Не долго думая, он натянул трусики, ощутив, как его член и яички практически в упор уместились в мягкой гладкой ткани, и как края их с легким давлением впились в кожу на ягодицах — белье явно было мало. Точнее, оно не было рассчитано на выпирающий бугорок мужских половых органов. Хотя Синдзи не мог не отдать должное женским трусикам — даже не по размеру, они сидели легко и приятно облегали к коже нежным хлопком. Мотнув головой, пока ощущения не стали слишком приятными и пенис от тесноты не начал разбухать, Синдзи натянул чулки, немного повозившись со способом их надевания. Поднявшись, он вдруг ощутил, как приятно пригладила кожу мягкая ткань, облегающая бедра, и вновь внутри него защекотала воздушная волна уюта, словно тело приласкали сотни пушинок.

«Нет-нет-нет. Просто девчонки любят всякие милые и нежыне штучки, мне это совершенно не интересно. Ничуть».

Отбросив на кровать бюстгальтер с твердым решением не использовать его, он немного поломал голову над тем, в какой последовательности должны надеваться платье, кофта и водолазка, и, наконец, разгадав эту головоломку, стал примеряться. И тут же чертыхнулся — платье было снабжено небольшим бра в области грудей размером не ниже первого, и без него ткань просто-напросто провисала. Внутренне зарычав, Синдзи натянул на себя второй предмет женского белья, немного повозившись с застежкой, и с легкой дрожью в теле сосредоточился на столь непривычных ощущениях. Дышать стало капельку тяжелее, однако соски его слегка придавили мягкие вкладыши из какой-то плотной и эластичной ткани, приятно ласкающей кожу.

— Дерьмо.

Он постарался побыстрее одеться, чтобы новые и небезынтересные ощущения не забили его голову, и уже через минуту обнаружил себя перед зеркалом, с придыханием взирая на свое отражение. И хоть лицо его по-прежнему выдавало в нем парня, все остальное невозможно было отличить от облика высокой и симпатичной девушки: шею и руки облегала тонкая свободная ткань водолазки, поверх нее грудь укрывал черный танк-топ, и все это облачало прекрасное и невероятное красивое в своей простоте платье, ниспадая до колен и контрастируя своей воздушностью с темной гладью чулок. Один вид этой одежды, столь непривычной и так волнительно глядящей кожу, привел Синдзи в состояние смущенного смятения, трепетом отозвавшегося на дрогнувшем сердце.

— Тебе идет, — раздался голос Каору у двери.

Нервно развернувшись, Синдзи уже было собрался резко ответить, чтобы скрыть неловкость, но слова застряли в горле при виде нового облика парня — наряд, напоминающий отчасти сложный костюм служанки, отчасти готическое платье, сплошь выполненное из черных складчатых тканей с короткими белыми полосками рюша, крест-накрест прошитое белыми лентами на талии, на концах завязанными бантами. Подол, словно накатывающие друг на друга морские волны, украшали ряды оборок, шею украшала черная лента из кружев, на руки были надеты длинные черные перчатки из полупрозрачного сетчатого кружева с манжетами из рюша и такими же белыми складками у локтей, а голову обрамлял еле заметный чепчик с инкрустацией из раскрывшегося бутона черной розы, отделанной лентой-бабочкой. Внешний образ заканчивали выкрашенные черным лаком ногти и выделяющийся черными тенями контур над веками с подведенными ресницами. Лоск ниспадающих длинных серых волос и бледное сияние кожи под шеей особенно контрастировали с темным тоном наряда, делая образ Каору хоть и вычурно ярким, контрастным, но на самом деле просто сногсшибательным. Не зная заранее, невозможно было сказать наверняка, что это парень.

— С опытом приходит, — казалось, в его голосе промелькнуло смущение или, возможно, неловкое оправдание. — Ей такое нравится.

— Ага… — туманно протянул Синдзи, продолжая водить взглядом по его наряду.

— Пойдем, я тебе помогу закончить.

Каору поспешил усадить его перед зеркалом и затем принес набор с косметикой. У Синдзи нервно екнуло, когда он увидел перед собой россыпь тюбиков, склянок и флаконов непонятного назначения, однако, управляемый уверенными руками парня, не посмел возражать. Тот, сняв перчатки, для начала тонкой кисточкой нанес тени на его веки, чуть более темные, чем его кожа, а затем контурным карандашом слегка подвел ресницы, после чего тушью придал им объемную форму. Затем он щеточкой расчесал брови, которые, к счастью, оказались не столь густыми, чтобы их пришлось выщипывать. После этого Каору окунул большую пушистую кисть в чашечку с пудрой и осторожно нанес ее на щеки, плавно заскользив щетинками в сторону от носа, в котором тут же защекотало от ее приятного запаха. Однако чихнуть не удалось, так как Каору сразу же перешел к его губам. Нанеся на них кисточкой тонкий слой защитного крема, он поднял со стола помаду неяркого темно-телесного оттенка и осторожно провел ею по губам, оставив различимый, но не выделяющийся кремово-вишневый тон. И только после этого, убедившись, что на лице не осталось ни одного неаккуратного штриха и макияж лежит идеально, Каору надел парик на голову Синдзи, подобрал проступающие локоны под резинку и щеткой привел его вид в порядок, а затем, прицепив кулон, наконец, отступил в сторону.

Синдзи, все это время не дышащий и боящийся даже шевельнуться, вздрогнул, увидев свое отражение. Несомненно, на него смотрело его же собственное лицо со всеми знакомыми ему чертами, однако сейчас что-то в нем неуловимо изменилось, настолько, что он был готов поклясться — перед ним сидела девушка удивительного очарования. Одновременно неизведанная и до дрожи знакомая, словно сестра-близнец, родная кровь и плоть, и оттого привлекающая не красотой, а поразительным контрастом сходства и различия.

«Вылитая Лилли…»

— Это максимум, чего можно добиться на скорую руку, — очистив ладони влажной салфеткой и снова облачив их в перчатки, произнес Каору.

— Это… просто… — Синдзи с трудом мог подобрать слова, — изумительно… Вроде бы ничего не изменилось, но я с трудом себя узнаю.

— Рад, что ты впечатлен, — на его лице расцвела легкая улыбка. — Нам повезло с формой твоего лица и его чертами. На мне Мари долго отрабатывала макияж, пока не добилась… того, что ты видишь.

— С-Спасибо… — Синдзи перевел на него взгляд и запнулся, будто только сейчас вся феерия ощущений от хлопкового белья, шелка чулок и мягкой ткани женской одежды вместе со слоем воздушной и чарующе пахнущей косметики, пропитавшей кожу удивительной свежестью, распустилась в душе едва уловимым чувством внутренней ласки, чуткости, которую он мог лишь видеть ранее в трепетно дрожащих глазах девушек.

«Возможно, затея и не столь абсурдна».

Он не мог понять, откуда возникла эта сумятица в душе, когда он поднялся с табурета и ощутил облегающее давление одежды и белья, когда Каору слегка кивнул, словно приободряя и взглядом приглашая отправиться на выход, когда он надел женские туфли с коротким узким каблуком, сделавшие его походу неуверенной и хрупкой — во многом благодаря малому размеру обуви и ее неустойчивости. Однако Синдзи был уверен — волнение от женской одежды, даже от ощущения себя в женском обличие не было столь сильно, если бы не нахождение рядом этого загадочного и закрытого, но располагающего к себе парня. Они оба оказались в одном положении, они оба выглядели одинаково, вероятно, они оба пережили и испытывали одно и то же. Именно с этой мыслью Синдзи решил не расходиться на улице, а отправиться вместе с Каору к станции монорельса, который должен был доставить его домой.

— А почему именно Августин? — задал он в пути давно интересующий его вопрос, хотя неловкости от молчания не ощущал, да и на улице им пока не попался ни один прохожий, способный разоблачить их личину.

— М-м?

— Мари так тебя называет. Почему?

— А, имя, — Каору устремил взгляд куда-то далеко вперед, словно его посетило теплое воспоминание. — Видимо потому, что мы познакомились в августе. Или по любой другой причине, которую мне не суждено понять.

Вновь возникла тишина, нарушаемая лишь шорохом подолов их платьев и тихим стуком каблуков. Синдзи с ощущением колючих мурашек на спине приметил на другой стороне улице случайного пешехода, проводившего их слегка заинтересованным взглядом. Впрочем, к его облегчению, смотрел он всецело на Каору, да и то лишь из-за его экстравагантного наряда, не выявив в глазах ни одного намека на разоблачение. Синдзи облегченно выдохнул и, поправив локон прически, маячивший перед глазами, снова взглянул на спокойно шествующего рядом парня. Ни единой капли беспокойства, насмешки или смятения.

— Скажи… Почему ты терпишь все то, что она с тобой делает?

Каору перевел на него рубиновый взгляд, теперь особенно выделяющийся из-за черных теней и подводки глаз, и сквозь мимолетное удивление одарил его наивной улыбкой.

— Терплю? Разве со стороны это так воспринимается?

— А… — опешил Синдзи. — Да нет… Просто я подумал…

«Значит, все-таки ему нравится. Изврат на изврате».

— Не делай поспешных выводов, Синдзи-кун. Я не терплю сквозь силу Марию, и я не наслаждаюсь той болью и унижением, которые она мне причиняет. Мне просто нравится за ней наблюдать. Она упивается плотским удовольствием, наслаждением тела, эротичностью и похотью, а я в свою очередь даю то, о чем она меня просит, только лишь потому, что она искренне этого желает. Не могу сказать, что я испытываю сексуальность по отношению к ней или к кому-либо еще, будь то влечение или страсть. Отнюдь, у меня нет в этом потребности, хотя мое тело все же и реагирует на стороннее воздействие, но такова наша природа.

Каору приветственно кивнул прошедшему мимо мужчине, заставив того смущенно потупить взгляд и ускорить шаг, проходя мимо них.

— Она мне нравится, и я рад видеть счастье на ее лице. Когда мы познакомились два года назад, она сначала показалось мне закрытой и бездушной девочкой. Не имея семьи или близких, приписанная к военному корпусу НЕРВ, уже в том возрасте она устраивала свои дикие игры. Больше всего она любила соблазнять взрослых мужчин, доводить их до исступления сексуальными намеками или своим беззащитным уязвимым видом с жалобной просьбой о защите, а потом, когда они доходили до состояния бесконтрольного полового влечения, в резкой форме унижать или оскорблять их. Многие не выдерживали и набрасывались на нее, а она в этот момент изображала беспомощную жертву или наоборот, насмешками еще сильнее поддразнивала мужчину. В итоге, потеряв голову, те насиловали ее, не сдерживая сил и зачастую прикладывая руки, притом не подозревая, что Мария все это записывала на камеру. В итоге она либо заставляла их исполнять свои прихоти под угрозой уголовного преследования за изнасилование несовершеннолетней, либо сразу же отправляла запись семье мужчине, если таковая имелась. Совсем скоро слухи об ее играх разнеслись по всей базе, и многие просто решили не иметь с ней общих дел, но, как ни странно, жертвы находились всегда. Используя не только соблазн, но и слабости мужчины, их больные места, унижая их и провоцируя, она все равно доводила тех до крайней черты и заставляла насиловать себя, подвергаясь побоям, но теперь она уже либо подстраивала разоблачение, либо сама изворачивалась и жестоко калечила мужчин, оправдываясь после необходимой обороной при попытке изнасилования. Военная полиция и руководство все понимали, но, учитывая важность готовящегося пилота для проекта, не пытались ее остановить, в отличие от нерадивых мужчин, чью глупость превосходило разве что их сексуальное влечение.

Каору сделал паузу, ожидая, пока минует небольшая толпа людей на светофоре, а Синдзи терпеливо ожидал продолжения, даже не сильно взволновавшись при виде полицейского патруля, который, хоть и одарил их пристальным вниманием, но больше никак не отреагировал.

— Именно тогда мы и познакомились, во время первых синхротестов еще только строящихся Евангелионов. Разумеется, она сразу попыталась меня соблазнить, однако тогда я еще не понимал ее мотивов, и все ее попытки вызывали у меня лишь недоумение. Как я уже сказал, я не ощущал потребности в удовлетворении половых инстинктов. По-видимому, это чрезвычайно злило Марию, и однажды она отчаялась до такой степени, что сама набросилась на меня с угрозами, связав и начав пытать с помощью украденных медицинских инструментов, чередуя насилие с агрессивной лаской. Это было, конечно, больно, однако лишь позже я узнал, что она ждала от меня унижения, мольбы о пощаде, слез, ненависти, благоговения — то есть выражения любых чувств, которые относились бы лично к ней. А я по незнанию просто лишь смотрел на нее, думая, что так нужно. В итоге, спустя несколько дней одних только истязаний без сна и пищи, она упала на мои ноги и, не сдерживая слез, стала умолять, чтобы я ее заметил. И тогда я понял, насколько чистой, хрупкой и чувствительной являлась ее душа, сколь несчастна она была все это время, и я понял, что могу дать ей желаемое. В тот день я стал ее игрушкой, подопытным кроликом в ее безумных экспериментах, ее рабом и ее единственным близким человеком.

Навстречу выскочила группа старшеклассников и тут же впилась в них жадным пошлым взглядом.

— Хей, девчата, с косплей-пати что ли? — пылко воскликнул один из них под гогот остальных. — Как насчет компании нормальных пацанов? Прогуляемся, потусим, а?

Синдзи ощутил одновременно вспыхнувшую злость и тревогу, ведь сейчас он совершенно ничего не мог поделать, и даже голос мог выдать в нем парня. И ему не хотелось думать, что бы устроили эти молодцы, узнав, кто перед ними на самом деле.

— Простите, не интересно, — без тени беспокойство мягким бархатным голосом ответил им Каору и взял Синдзи за руку. — Мы вместе.

Парни заулюлюкали.

— Да вы лесби! Так это еще лучше! Чего вам сосаться друг с дружкой, у нас тоже есть что пососать. Пойдемте, не пожалеете.

— Мы фудзиеси, — улыбка Каору стала еще шире. — Любим мальчиков, которые любят мальчиков. Как насчет вам, ребята, пососать друг у дружки? Такой вариант нас очень даже устроит.

— Фу, бля, — один из старшеклассников с отвращением отвернулся. — Мерзость.

— Думай, что несешь, — озлобленно напрягся другой, но его товарищи подхватили его за локти.

— Ну их на хер, что-то с ними не так. Забей на этих извращенок, пошли нормальных найдем.

Тот еще раз смерил их взглядом и надменно дернул плечами, будто демонстрируя, что это он принял решение.

— Наберутся всякого говна и еще гордятся этим, — буркнул он, с презрением во взгляде проходя мимо. — Собрать бы вас всех и отправить на остров, чтобы вы там все подохли и нормальным людям жить не мешали…

Только когда компания скрылась за поворотом, Синдзи смог облегченно выдохнуть:

— Это было близко…

— Они безобидные, — улыбка так и не сошла с лица Каору. — На самом деле кроме слов им гордиться нечем, так что даже если бы мы и согласились с ними пройтись, это нам бы пришлось их соблазнять для интимной близости, а не наоборот.

— Брр… — Синдзи передернуло. — Нет уж, не надо мне такого счастья.

— Уверен? — глаза Каору сверкнули. — По-моему, ты хорошо справляешься в женском обличие, а я могу заверить, что, будучи девушкой, у тебя откроются новые возможности в плане управления мужчинами, не говоря уже о новом и интересном опыте интимной близости.

— ТЫ ИЗДЕВАЕШЬСЯ ЧТО ЛИ?! — вспыхнул Синдзи, едва не накинувшись на Каору, но тут же замер столбом, увидев, как тот звонко и искренне рассмеялся.

— Прости, прости меня, Синдзи-кун, — произнес, наконец, он, совладав с собой. — Я не смог удержаться. У тебя был такой уязвленный и напуганный вид…

Тот, с некоторой заминкой закрыв распахнувшийся рот и преодолев всю гамму самых разнообразных эмоций, обиженно насупился.

— И ничего и не было… — буркнул он, отвернувшись в сторону.

— Ладно-ладно, Синдзи-кун, не дуйся. Ты тоже можешь меня поддеть, когда тебе этого захочется, за мной остается долг.

— Угу…

— На чем мы остановились? Ах да, как я стал подручным Марии.

Ничего не сказав, Синдзи навострил уши.

— Тот день мы провели, погруженные друг в друга — я наблюдал за ее наслаждением, за переменами в душе, сколь стремительно распускалась в ней надежда и счастье от долгожданной встречи человека, с которым не нужно более изображать жертву, не нужно бежать от страха, с которым можно быть самим собой. Тогда я понял, насколько сильно она в нем нуждалась, и я терпел все ее шалости, позволив телу вобрать в себя все приятные и болезненные ощущения. Мне доставляло удовольствие не ее ласки, а то внутреннее сияние, что пробивалось сквозь ее глаза, упоение жизнью, счастье от каждой прожитой минуты, ведь Мария как никто другой знает, что значит жить. Однако после наших ласк, когда мы уже разошлись по домам, ее подкараулила группа техников, с которыми она как-то развлеклась и чью репутацию растоптала компрометирующим видео. Им уже нечего было терять, и все, что они желали — это месть. Оттащив ее в техническое помещение, они несколько часов избивали ее обрезками металлических труб, пока не переломали почти все кости, а затем стали насиловать — по очереди и все вместе, а затем снова били и били, в минуты отдыха сначала макая ее в экскременты, затем заливая в нее технические жидкости: мазут, краску, растворители, в том числе прямо в глаза, а под конец разорвали ей влагалище, насадив ее на опорный столб парового котла, по размерам сопоставимый с мачтой линии электропередач. Когда ее разум померк и тело перестало реагировать на побои, кто-то достал пистолет и сделал три выстрела в живот и один в грудь, хотя на ней и так не оставалось живого места.

По спине Синдзи пробежали мурашки.

— Но я же не видел на ней ни одного шрама…

— Так и есть. Когда ее нашли, она была все еще жива и находилась в сознании. У нее не осталось почти ни одной целой кости — были сломаны руки и ноги, ребра, череп, таз, желудок был забит критической массой химикатов, кишечник был пробит в нескольких местах, поражены легкое, печень и желудок. Операция по ее спасению длилась 18 часов, и все это время она балансировала на грани жизни и смерти, несколько раз переживая остановку сердца. Учитывая важность Марии для проекта, доноров нашли мгновенно, причем, скорее всего, часть органов была позаимствована у тех техников, что ее изнасиловали — с ними никто церемониться не собирался. Прочие, включая кожу, кровь, роговицу глаз и ткань влагалища, были выращены в лаборатории. Полгода она находилась на аппарате искусственного обеспечения жизни, пока кости срастались и приживались органы, но никто не верил, что она сможет хотя бы ходить. Однако, как ты видишь, она выкарабкалась. Проявив чудеса стойкости, она всего за пару месяцев заново научилась самостоятельно передвигаться, работать руками, справляться с обновленным телом, которое тогда еще работало не идеально. Правда, внешний вид ее из-за швов и шрамов выглядел жутко, поэтому по завершении реабилитации хирурги провели лазерно-пластическую операцию, затерев все следы трави и придав сломанным костям изначальный вид. Данный метод, хоть и отличается большой эффективностью, не практикуется из-за невыносимой боли — так как кости подтачиваются напрямую, а применение анестезии может привести к отмиранию тканей, не говоря уже о постоянных мучительных ощущениях на протяжении всей жизни. Однако Марию это не остановило, и я понял, что с ней все в порядке тогда, когда она соблазнила главного врача. Синтетические органы позволяли достичь ей удивительной пластики и умения в их манипуляции, а после, заполучив компромат почти на всех хирургов, она могла позволить себе совершать над телом немыслимые эксперименты, зная, что ее потом без труда восстановят и залатают все шрамы. Она вновь начала соблазнять мужчин, однако теперь шантаж и унижение не были ее целью. Она просто игралась, иногда во время секса причиняя себе страшные раны, из-за чего мужчины пугались до ужаса — ведь нельзя было доказать, что эти травмы были нанесены не ими. Месть, злость, надменность — ничего этого в ней не было. Мария просто купалась в ощущениях.

Через дорогу показалась станция монорельса.

— Я же оставался ее личной игрушкой, с которой она могла хотя бы ненадолго расслабиться, реализуя самые безумные и дикие фантазии. Впрочем, это не означает, что ее игры для остальных стали менее безобидными. Наоборот, она доводит жертву до такого состояния, что она сама рушит свою жизнь, сжигая себя в безответной страсти или отчаянии. Но знаешь, Синдзи-кун, — Каору вдруг повернулся к нему, скользнув, словно бритвой, своим алым взглядом, — могу тебе сказать, что сейчас с тобой она не играется. Глядя в ее глаза и наблюдая в них наслаждение от жизни, этот яркий огонек страсти — настоящей, сердечной, искренней, я испытываю необычайное воодушевление и симпатию к ее чувствам, но теперь, я не сомневаюсь, этот огонек разгорается еще ярче при одном взгляде на тебя. И знаешь… мне немного завидно.

Шум прибывшего поезда заглушил последние слова Каору, и он, придержав встрепенувшиеся под шквальным порывом ветра волосы, лишь широко улыбнулся и кивнул.

— Ревность, наверное, — его голос потонул в шуме вывалившейся из вагонов толпы. — Твой поезд. И не бойся полиции, с ними все улажено.

Не дожидаясь ответа, Каору махнул рукой и влился в поток стремящихся по своим делам людей, спустившись по лестнице обратно на дорогу. Синдзи так и не смог понять, как ему следовало бы относиться к только что услышанному, хотя история Мари и отношение к ней загадочного парня полностью овладели его мыслями. Перематывая в голове описанные им события, сопоставляя их с проблесками тех сокровенных, глубоко личных чувств, которые, как ему казалось, иногда удавалось разглядеть за холодной сталью ее глаз, за едкими и сладкими речами, Синдзи все больше погружался в эфемерный и чарующий образ девушки, будто бы проникая сквозь ее преграду отчуждения к самому сердцу. Несмелая надежда на то, что могло быть пониманием ее души, затеплилась внутри него, и эта мысль настолько захватила его разум, что Синдзи на некоторое время даже позабыл, в каком положении и где находится.

Из омута глубоких переживаний его вывел пристальный взгляд в спину, который Синдзи ощутил каким-то внутренним чутьем. Резко развернувшись, он, однако, не обнаружил среди утомленно покачивающихся пассажиров ни одной подозрительной личности, кроме разве что молодой девушки, поспешившей направить взгляд в другую сторону. Синдзи пригляделся к ней: длинные шоколадные волосы, косая длинная челка, скрывающая половину лица, невзрачный пуловер без рукавов поверх свитера и джинсы — ничего особенного. Впрочем, ее пристальный взгляд, от которого по спине Синдзи пробежала волна мурашек, мог быть свидетельством того, что она раскрыла его маскировку.

«Кто их разберет, этих женщин. Может, они нутром чуют собственную природу. Ладно, черт с ней, если она не поднимает шум, мне это не интересно».

Поездка не продлилась долго — станция находилась буквально в двух остановках от апартаментов Мисато, поэтому до дома он добрался довольно быстро и без приключений. Лишь на улице ему пришлось с опаской оглядеться по сторонам в поисках притаившихся агентов или полицейских, однако Синдзи не заметил ни одного признака засады. На верхнем этаже, будто заманивая, горел единственный свет гостиной их квартиры, наполняя одновременно и радостью, и тревогой. Понадеявшись на удачу — ибо больше ему ничего не оставалось — Синдзи направился к входу.

С каждым шагом сердце стучало все сильнее, мимо медленно плыли соседние дома, фонарные столбы, одинокие деревца, а за ними дверной пролет подъезда, лифт, квартиры, но ничего не происходило. Не высыпались люди в черных костюмах, не взвывали сирены полицейских машин, ни единой души не возникло на его пути. Идя к ставшему почти родному жилищу, которое он так до сих пор и не научился называть своим, Синдзи где-то в глубине души желал, чтобы его схватили. Ему было отвратительно в этом признаться, но перспектива встретись своих девушек, которые пережили столько боли и страданий, которые сейчас, наверняка, не находили себе места и пожирали свои души в изничтожающем абсурдном чувстве вины, из последних сил цепляясь за призрачную ниточку надежды, казалась ему куда более жуткой, чем ночь в кутузке. Причиной тому были последние события с Мари, его пережитые чувства, понимание, страшной тенью накрывшее его идеальной мирок, и тяжкое осознание неизбежного, от которого внутри все сжималось горьким клубком и лицо кривилось, как от протяжной ноющей боли. Он знал, что ему предстоит увидеть, и это рвало его сердце.

Рука тихо отворила незапертую дверь. Коридор был наполнен ароматным запахом карри — блюдо, которое так и не научилась готовить Аска, попробовав однажды повторить увиденный у него рецепт. Из гостиной доносилось монотонное бормотание телевизора, пытавшееся выдавить драму из искусственной игры актеров в очередной мыльной опере. На кухне журчала вода и позвякивала посуда. Это был мир гармонии, к которому когда-то стремился Синдзи, тихий, спокойный и милый. И у него защемило в груди, потому что чернота перед глазами, к которой он уже успел привыкнуть, не давала ему насладиться трепетным теплом в душе, чувством, которого он так долго ждал.

— Я дома… — тихо прошептал он.

И тут на кухне возникла повисшая в воздухе тишина, словно замершее время, накатывающее к критической точке, и через секунду раздался звон разбившейся чашки, а за ним — резвый топот босых ног. Синдзи ожидал увидеть мчащийся к нему рыжий шторм, однако обнаружил голубовласую девушку, на огромной скорости вылетевшую из-за поворота, словно приведение. Рей, одетая в купленный им костюм служанки, скользила по полу, словно ее ноги не касались его, путаясь в подоле длинного платья, и лицо ее сияло от искреннего безмерного счастья. Будто не веря в происходящее, она лучилась радостной улыбкой, окуная его в слепящий блеск сверкающих алых глаз, будто только сейчас растаявших от сухого льда вспыхнувшим теплом надежды и облегчения. А за ней из-за угла выплыли сначала каштановые кошачьи ушки, а за ними испуганная рыжая головка с печальным, слегка обиженным, но уничижающее покорным робко чувственным лицом, мгновенно утонувшим в тонких ручейках слез — чистейших, как бездонный океан ее лазурных глаз, льющихся от самого трепетно бьющегося сердечка. Их вид, такой нелепый и милый, объял душу нежной и уютной лаской.

«Будто не видел вас тысячу лет. Какие же вы красивые…»

Рей, кажется, только сейчас заметила, во что был одет Синдзи, и с выражением легкого недоумения, чуть тронувшего ее сияющее личико, замерла в двух шагах от него. Аска несмело также выбралась с кухни, раскрыв свое одеяние: кухонный фартук был одет поверх джинсового бюстгальтера и таких же джинсовых шорт, из которых выбивался кошачий хвост, да ее ошейник — все, что было на ней надето. Немка, подступив к Рей, неловко помялась с ноги на ногу, осторожно взяв ту за край юбки, и не без труда справившись с бушующей гаммой радости, укора и облегчения, дрожащим слабым голоском произнесла:

— Здравствуй…

Даже сквозь одежду можно было различить, как сильно колотились сердечки в их грудях, как учащенно те поднимались от волнения и как наполнились их глаза преданным благодушием.

«Мои ненаглядные… милые и обожаемые… Как же я рад вас видеть… Как же рад…»

Сквозь мутное марево было все сложнее различить их лица.

— Икари-кун… — с еле заметной ноткой беспокойства прозвучал прохладный голос Рей, — почему ты так выглядишь?

«Как же я хочу вас обнять… Больше всего на свете… Сейчас…»

Набрав воздуха в грудь, затмив взор, погрузившись в шум, что все сильнее гремел в ушах, Синдзи перенес центр тяжести на одну ногу, а второй резким мощным движением ударил Рей в живот. Девушка, сделавшаяся вдруг легкой, словно пушинка, подлетела в воздух, спиной вперед пронеслась мимо остолбеневшей Аски и с тяжелым оханьем рухнула в центре гостиной. Рыжеволоска только успела повернуть свой изумленный взгляд назад, как Синдзи локтем двинул ей по щеке и тут же на огромной скорости утопил кулак в ее рыхлом животике. Согнувшаяся пополам немка слабо и жалобно пискнула, потеряв дыхание, дрожащей рукой обессилено провела пальчиками по его лицу, все еще не способная осмыслить произошедшее, но Синдзи в тот же момент рванул коленом вверх, попав ей в челюсть и отправив на пол вслед за Рей. Та уже успела приподняться, метнув в его сторону глубокий взгляд, какого он еще никогда не видел, — не пораженный или шокированный, но боязливый, перепуганный до смерти сбитый с толку. Однако Синдзи, оказавшись рядом с ней, ребром туфли врезал ей по лицу с такой силой, что ее тело развернуло на бок, и сразу же добавил несколькими ударами ноги ей по спине в области поясницы. Девушка прерывисто застонала от боли, и где-то позади раздался горький протяжный плач рыжеволоски, но Синдзи не собирался останавливаться. Вернувшись к Аске, которая при его приближении заревела еще громче и испуганно закрылась руками, он с разгона ударил ее ногой в бок, заставив взвыть, а затем нанес несколько мощных ударов кулаком по бедрам, в живот и по грудям, издавшим синхронные шлепки и заколыхавшимся, как взбитое желе. Девушка забилась крупной дрожью, разойдясь оглушительным воем от ужаса и боли, а Синдзи в этот момент успел вернуться к Рей и начать избивать ее лицо локтями, нанося рубящие тычки по щекам и скулам. Та почти не произносила ни звука, однако на ее оплывшем лице заблестели слезы, а глаза начали мерцать, будто готовые вот-вот потухнуть.

И тогда Синдзи, еще раз ударив голубовласку в живот, выдохнул, и отступил к центру комнаты, глядя, как стала медленно извиваться на полу Рей, чье лицо начали оплетать темные пятна гематом, и как протяжно заревела Аска рядом, содрогаясь и покрываясь редкими пятнами кровоподтеков на теле.

— У вас есть полторы минуты, чтобы кончить, — без тени эмоций произнес он. — Время пошло.

Девушки поначалу почти не отреагировали на его слова. Аска все рыдала, закрывшись руками, Рей пыталась приподняться и вновь обессилено падала на пол. Лишь через минуту та все-таки подняла на него дрожащие глаза, ища понимания, хоть какого-то объяснения, надежды, однако Синдзи ничего не предпринимал. Отсчитав положенные полторы минуты, он сказал:

— Поздно.

А затем схватил глиняную вазу с комода и ударил ею по лицу Рей. К удивлению, та не раскололась, а с глухим стуком скользнула по щеке девушки и опрокинула ее обратно на пол. Уже там голубовласка тихо застонала, всхлипнув кровью из разбитого носа, а Аска разразилась новой волной дикого плача. Заливаясь во весь голос и утопая в слезах, она с животным ужасом следила за приближающимся к нему Синдзи, широко распахнув свои блистающие слезами голубые глаза, и заплетающимися губами пропищала:

— П-Пожалуйста… не надо… Перестань… н-не бей меня… умоляю…

Однако его метнувшаяся нога вновь обрушилась на ее грудь, заставив немку крутануться в воздухе на пол-оборота и упасть на спину. Вскрикнув от боли, она заревела с новой силой, но ее жалобный писклявый голосок притих, когда Синдзи обрушился на нее сверху, ударив коленями в живот, и начал наносить удар за ударом кулаками по ребрам, грудям и бокам, каждый раз оставляя глубокие пунцовые вмятины на теле, медленно заполняющиеся пурпурными кровоподтеками. Когда плач девушки от боли сошел на сдавленный вымученный стон, а затем на хрип, и ее усеянное синяками тело забилось в судорогах, Синдзи, наконец, слез с рыжеволоски и отправился заканчивать экзекуцию с Рей. Та успела отползти к лоджии, прижимая к груди отбитую руку, и, взметнув дрожащий взгляд при виде приближающегося Синдзи, слабо протянула:

— Ней бей меня… прошу…

Однако Синдзи схватил ее за волосы, рванул вверх и там поддал коленом в солнечное сплетение. Хлюпнувшая Рей выпучила глаза, сжавшись, как пружина, и в отчаянной попытке захватить хоть глоток воздуха перебитой грудью распахнула рот, из которого выплеснулась слюна, и тогда Синдзи подтянул ее за грудки одежды и со всей силы отбросил в стену. Ее наряд разошелся по швам, обнажив бледную кожу с фиолетовыми пятнами ушибов по телу, и тело с глухим ударом плюхнулось на комод, обрушив с него колонки музыкального центра и сорвав верхнюю полку вслед за собой.

Пока Аска рыдала во весь голос, боясь обхватить себя из-за ноющих ран по всему телу, а Рей с каплями крови в ее сияющих голубой белизной волосах тихо и сдавленно скулила на полу, Синдзи потер разбитые костяшки пальцев на руках и сухо произнес:

— У вас есть полторы минуты, чтобы кончить. Время пошло.

И снова девушки поначалу никак не отреагировали, и он, не шевелясь, выжидал, однако под конец отсчета Рей вдруг потянула дрожащие пальцы к своим бедрам, запустила их по трусики и, кривясь от мучительной боли, начала гладить свою киску. Аска на пару секунд притихла, устремив на нее свои чистые промокшие глаза, в которых безмерный страх сменился мимолетным изумлением, и заплыла слезами вновь, однако в этот момент Синдзи произнес:

— Время вышло.

И вновь он обрушил серию ударов на Рей, стараясь уже не бить ее в лицо, а нанося побои по корпусу и бедрам, которые каждый раз отдавались сочным шлепком и короткой волной на коже и оставляли после себя красные следы костяшек пальцев. Зажмурившаяся Рей уже начала тихонько вскрикивать от каждого удара и в перерывах слабо стонать, и Синдзи окончательно сорвал с нее одежду, нанеся несколько острых тычков по ее холмику над киской, отчего девушка глубоко всхлипнула и горько запищала. Тогда Синдзи вернулся к Аске, что с трудом выдавливала из себя мольбу остановиться, и также избавил ее от одежды, не переставая колотить руками, локтями и добавляя ногой по бедрам, а затем, когда немка уже не могла даже закрыться, скуля и заливаясь соплями вперемешку со слезами, он схватил ее руку, положил на стол ладонью вниз, растопырив ее пальчики, а затем рубанул по ним корешком взятой с полки толстой тяжелой книги. Тот с огромной силой обрушился прямо на их кончики — по ногтям, и Аска, на секунду замолкнув и вскинув голову с невыносимым напряжением в глазах, оглушительно взревела, упала на пол, даже не взирая на опасно выкрутившуюся руку, которую все еще держал Синдзи, и забилась в диком крике, извиваясь и учащенно дергаясь. Синдзи сделал еще несколько ударов, а затем отступил и снова сказал:

— У вас есть полторы минуты, чтобы кончить. Время пошло.

На этот раз девушки, как бы мучительно им не было, сколь сильно не пронзала их тела страшная боль и, главное, какой бы ужас и опустошение в душе они ни испытывали, все же предприняли попытку начать себя ласкать. Их дрожащие избитые пальчики скользнули по пылающему телу, по отбитым грудкам, по капелькам проступившей на коже крови, они углубились между бедер и стали поглаживать ноющие от ушибов холмики кисок. Аска, скривившись не столько от боли, сколько от пережитого кошмара, горько плакала, Рей тяжело прерывисто дышала, иногда мучительно постанывая и жмурясь от жутких ощущений по всему телу, но все же они превозмогали себя, погруженные на самое дно страха и отчаяния, они начали выполнять его команду и дергано сбивчиво мастурбировать.

— Время вышло.

Еще одна серия ударов и побоев, еще более густые кровоподтеки, еще более сильные стоны и слезы. Из ран уже начала мелкими бусинками сочиться кровь, сил у девушек хватало лишь на выдохи и сбивчивые движения рук, уклоняющихся от ударов, а глаза их, поблекшие и окунувшиеся в омут безнадеги, почти уже утратили надежду. Синдзи почти не дышал, отрабатывая удары, хотя тело его ныло, а где-то совсем рядом, в душе, разверзлась целая пропасть.

— У вас есть полторы минуты, чтобы кончить. Время пошло.

Он прекрасно понимал, что девушки не смогут достичь оргазма ласками под такими побоями за такой короткий промежуток времени с такой агонией и ужасом внутри. Поэтому, проведя еще несколько циклов и постепенно сводя силу ударов к минимуму, он выждал, пока их тела не утонут в боли и синяках с вкраплениями крови, не задрожат и отбросят всякую мольбу — немую или жалобную — и не смирятся со своей судьбой. И только тогда он отбросил их, едва ли способных шевелиться, в центр комнаты и больше не произнес ни слова. Однако к своему удивлению, уже собираясь уйти, он обнаружил, как обе девушки, лежа вплотную друг к дружке и тяжело дыша, из последних сил протянули руки к противоположным лонам и начали измученно ласкать киски — одна у другой и наоборот. Они смотрели друг на дружку глубокими потухшими глазами, и словно тепло где-то разожглось в них на самом дне, а губы дрогнули в подобии улыбки, и в полной тишине комнаты Аска и Рей так и остались лежать на полу, одними с трудом шевелящимися руками слившись в единой ласке и отстранившись от невыносимой боли на сердце.

И только сейчас Синдзи вздрогнул, наконец, развернувшись лицом к непроницаемо черной дыре в душе, и, отпустив свое сердце из стальной хватки, подставил его той невыносимой боли, что навалилась давящей изничтожающей массой. Но вместо того, чтобы рухнуть на колени и зарыдать, впитав в себя все страдания девушек, он лишь легко улыбнулся и нетвердой походкой поплелся в ванную — привести себя в порядок. Что бы ни творилось в его душе, как бы не ревело сердце, его это не должно было трогать, и он отпускал одно чувство за другим, устремляясь ввысь, он рвал в себе те нити, на которых еще держалось ностальгическое чувство нежности и тепла. Он двигался к своей цели.

Одежда, оставленная Мари, отправилась в корзину для стирки, а вслед за ней парик с трусиками и бюстгальтером. Синдиз наспех принял душ, стирая больше не кровь с рук и не следы их боли и слез, а аромат двухвостой плутовки, запах ее влаги, нутра киски, ее аттрактант, который все еще кружил голову. Там же, отмокая под струей воды, Синдзи смыл макияж и принял, наконец, свой обычный облик, который теперь отличался разве что темными кругами под глазами и неразличимым цветом глаз. Пилюли оказались на своем месте — то есть везде, и с ними вновь стало легко на сердце, будто двигаясь на шаг впереди всех тревог и невзгод.

Когда Синдзи вернулся в гостиную, девушки так и продолжали лежать на полу, держа свои руки у кисок друг дружки. Однако теперь ему показалось, что дышали они ровнее, но глубже и тяжелее, и в их движениях пропала надрывная резкость, а глаза вдруг сделались необычайно чистыми, оправившимися, хоть все еще и слабыми, источающими какое-то абсурдное тепло и мягкость, что в любой другой ситуации можно было бы назвать счастьем. Он не мог сказать это наверняка, но, судя по их порозовевшей взмокшей коже, по воспаленным лицам, которые не могли скрыть даже синяки и кровавые разводы, девушкам сквозь страшную боль и треволнение все же удалось достичь оргазма. Синдзи сходил в свою комнату и вернулся с двумя подушками, а затем опустился перед девушками на колени и осторожно подпер ими их головы. Аска все еще боялась, где-то глубоко внутри она еще плакала и утопала в горечи отчаяния, но внешне у нее больше не оставалось сил, чтобы закрываться, трястись от страха или умолять. Рей, кажется, уже смирилась, она приняла ту боль и те страдания, что рвали ее душу, и она была готова вытерпеть еще и еще, потому что все ее надежды, ее желания и чувства сделались для нее неважными. Они обе, наконец, отпустили те соломинки, что держали их в водовороте жизни.

Увидев его над собой, голубовласка чуть дрогнула разбитыми губами, возможно улыбнувшись, а может быть, просто скривившись в ожидании следующего удара, и еле слышно проскрипела севшим голосом звуки, состоявшие из одних гласных его имени, и обе они выжидательно смотрели на него снизу вверх, испуганно или обреченно, покорно или умоляюще, но больше уже не отводя глаз. И Синдзи заметил, как на их лица упали несколько блестящих капель с его щек, хотя его глаза не ощущали ничего, и сердце билось тихо, словно с размеренными остановками, и тогда он наклонился к ним и слизал с их лиц слезинки, слизал капли крови и пота. Ощущая воспаленный жар ушибов, солоноватый вкус кожи с кровавым металлическим оттенком, он начал медленно и бережно лизать их раны — сначала с лиц, затем постепенно переходя к шее, грудям, животу и бедрам. Он ощущал, сколь сильно горели их тела под языком, как мелко сокращались их разбитые мышцы, как утопала кожа под фиолетовыми синяками, словно в подгнившей мякоти переспелого персика, как сочилась кровь из ран — и он пил ее всю, слизывал ее ручейки с рельефа тела, и вылизывал разрывы в коже, пока они не затягивались прозрачной пленкой. Девушки за все время не издали ни звука, изредка лишь вздрагивая, когда язык утопал в особо болезненном синяке, но и тогда они терпели, и не шевельнулись даже, когда Синдзи разгладил ушибы на внутренних сторонах бедер и половых губках, хотя он и не стремился дарить им сладострастные чувства. Однако наслаждение все же было — от его глаз это не скрылось, но причиной тому являлась не его ласка, которую правильнее было бы назвать животным зализыванием ран, а простое чувство исчезновения боли, настолько сильное, что экстаз от него вмиг затмил собой эхом отдающие на сердце муки.

Под конец, когда на телах девушек ни осталось ни одной капли крови, а их налившиеся вздувшиеся синяки и ссадины сияли чистотой от слюны, Синдзи различил в глубокой чувственной лазури глаз Аски и проникновенной нежной безмятежности рубинов глаз Рей легкие воздушные огоньки наслажденья, постыдного, невольного, сломленного, но тем не менее приятного. И Синдзи подарил им по паре нежных поцелуев, уняв остатки боли в их горящих губках, а затем поднялся, накрыл их тела пледом и сам прильнул к стене чуть дальше у стены.

Сон к нему так и не пришел, однако усталость навалилась такая, что Синдзи едва ли мог не то, что подняться, а даже открыть глаза. Чтобы не терзать себя дальше, он позволил бессмысленным мыслям заполонить его голову, сам находясь будто бы в отдалении от них. Воспоминания, тревоги, переживания, крики — все это ключом било в его душе, однако ему было достаточно лишь устремить взор в будущее, ввысь, словно выискав на тронутом сумерками небе одну неяркую звезду и пытаясь удержать ее перед глазами, и на сердце сразу делалось легче.

«Все это нужно… Я смогу… У меня все получится. Я верю».

Девушки, кажется, тоже не могли долго заснуть, но они не пошевелились и спустя несколько часов, когда Синдзи угомонил дребезжащие в голове мысли, успокоил окаменевшие мышцы и поднялся, чтобы убраться в комнате. Ни Аска, ни Рей даже не сомкнули глаз, большую часть времени просто глядя друг на друга, только изредка бросая ему в спину тревожный взгляд. Однако, справившись с рефлекторным волнением, их глаза смягчились — не потому что угроза повторного избиения миновала, а потому что им уже было все равно.

Приведя комнату в порядок, умывшись и заново приготовив обед, который так и не успели закончить девушки, Синдзи вернулся в гостиную с тарелками. На его лице возникла невольная улыбка, когда он увидел их глаза: у Аски они сияли небесной синевой такой чистоты, будто они вобрали в себя всю лазурь всех океанов на планете, а Рей излучала освежающий бриз под согревающей завесой алого предрассветного зарева, словно пробивающееся сквозь бокал с красным вином солнце. Они выглядели спокойными, даже умиротворенными, и Синдзи опустился вниз, чтобы поцеловать каждую их рану, каждый кровоподтек и остановиться на их пересохших и покрывшихся горячей кровавой коркой губах. Слегка увлажнив их своим языком, Синдзи вобрал в рот холодный зеленый чай из кувшина, вновь прильнул к губам Аски, чуть приподняв ее, и выпустил ей в рот порцию освежающей влаги. Рыжеволоска, сначала слегка всхлипнув и едва не поперхнувшись, вдруг коротко простонала и начала с жадностью глотать жидкость, с удивительной силой вбирая ее зашевелившимся язычком. Синдзи еще несколько раз наполнял свой рот чаем и напоил Аску, пока она не задышала в учащенном ритме и на ее щечки не вернулся румянец, а затем проделал то же самое с Рей. Даже сквозь приятный цветочный аромат жидкости он мог ощутить стальной привкус крови на ее деснах и мучительный жар от гематом, но девушки, будто уставшие от мучающей их боли, с радостью и наслаждением вдоволь утолили жажду и растворились в живительном благоухании самого обычного чая, не подозревая, что его вкус может быть настолько чудесным.

Синдзи также испил с ними, прямо из их ртов, когда те уже насытились, а затем он, проглотив всю слюну, разжевал кусочки пищи — отваренной подслащенной тыквы и перемолотой рисовой кашей с молоком — и стал рот в рот кормить девушек, словно наседка своих птенцов. Небольшими порциями проталкивая кашицу в горло, он следил, чтобы девушки не подавились и проглатывали всю пищу. Начав с Рей, он крепко прижал ее к себе, подождав, пока та прекратит свое слабое сопротивление и перестанет мычать, а затем стал кормить ее изо рта в рот, стараясь, чтобы комочки проходили мимо кровоточащих десен. Еды было много, а порции получились маленькими, так что на это пришлось потратить много времени, а голубовласка покорно застыла в его объятиях с прищуренными глазами, широко раскрыв губы и покорно проглатывая пищу. Спустя десять минут Синдзи ощутил, как Аска стала робко теребить его майку и заглядывать в глаза просящим и немного ревностным взглядом.

— Сейчас-сейчас, я и тебя накормлю, мое солнышко.

Вряд ли она столь сильно хотела есть, но видя, как разомлела Рей в его руках, как аппетитно она проглатывала источающую сладкий молочный аромат пищу, сбитая с толку девушка тоже захотела ощутить теплую ласковую заботу. И Синдзи наградил ее этим, также начав разжевывать пищу и аккуратно пропускать ей в горло. Хоть ее рот не истекал кровью, но с перебитыми пальцами она дева ли могла удержать даже вилку, поэтому помощь ей была не менее нужной, чем Рей.

Учитывая не самый удобный способ питания, трапеза затянулась на час с лишним, однако за все это время от девушек не поступило ни одного намека на жалобу, ненависть или страх. Забавно, думал Синдзи, видеть их такими, учитывая, что совсем недавно они кричали и страдали, молили о пощаде, они сгорали в ужасе и боли и больше всего в мире боялись его, с беспристрастным лицом и льдом вместо крови избивающим их до потери сознания. Сейчас, такие тихие и смиренные, они наслаждались той толикой спокойствия, надежду на которую он выбил из них кулаками и ногами.

«Ведь так мало нужно для счастья, да? Жаль… Ад еще только начинается».

В завершение обеда, плавно перетекшего в ужин, Синдзи еще раз напоил их чаем изо рта, на этот раз черным и горячим, а затем расстелил матрасы на полу и аккуратно перенес на них девушек. Ему было невыносимо тяжело бороться с улыбкой умиления, глядя, как беспомощные девушки слабо цеплялись за его одежду, за шею и руки, будто силясь что-то сказать и не находя в себе внутренних сил или решимости. Аска тихо заскулила, когда, повернувшись на бок, уперлась в огромный синяк на бедре, но ни один мускул на лице ее не дрогнул, не шевельнулась ни одна морщинка, лишь слезинки выдавились на краешках ресниц. А Рей неотрывно следила за каждым шагом, каждым жестом Синдзи, чуть вытянув лицо в его сторону, сама того, кажется, не замечая, однако он приложил палец к улыбнувшимся губам и тихо произнес:

— Тс-с-с …

Свернувшаяся Аска, обняв ее ногу, прикрыла глаза и с тенью пережитой боли на лице тихонько задремала. Рей озадачено выгнула брови и, немного подумав, неловко провела ладонью по ее волосам, оставив руку на плече девушки.

— Позаботься о ней, — подмигнул Синдзи. — Оставляю под твою ответственность.

А затем аккуратно уложил напрягшуюся от ноющих синяков голубовласку на матрас, чмокнул ее в щечку и накрыл девушек простыней, оставив отдыхать после тяжелого дня. Он еще мог чувствовать, что даже сквозь одеяло Рей следила за ним своими проницательными алыми глазами, поэтому еще некоторое время провел рядом, пока из импровизированной постели не послышались два тихих синхронных сопения, а затем ушел в свою комнату, наконец-то рухнув на кровать и забившись в скручивающей мышцы судороге и слезах.

Как бы он ни хотел, чтобы этот момент остался с ним в вечности, будущее, шедшее за следующим днем, его отчаянно откладываемая геенна с ее предвестником, неумолимо наступало.

Когда из сумки раздалось противный писк мобильника, Синдзи уже знал, что его ожидает. Не кто ему звонил, не почему, а просто знал, что его время пришло. Утром он проснулся в окружении осточертевших пилюль, которые, в этом уже не было сомнения, его воображение подкладывало само себе, и уже готовился к тому зову, который шел откуда-то из-за горизонта. Девушки сейчас вместе принимали ванную — после сна они выглядели на удивление бодрыми, отошедшими и, вопреки всему, счастливыми, поэтому Синдзи ничего не стал им говорить. Теплая вода с бальзамом помогла их одеревеневшим мышцам окончательно расслабиться и сделала синяки на теле не такими густыми, поэтому девушки радостно плескались в ванной, словно два котенка, забывшие, как ночью их пинали под дождем на улице.

Синдзи уже успел собрать свои вещи, когда телефонный звонок застал его у выхода. Определитель не сработал, но он ни на грамм не удивился, услышав знакомый бойкий девичий голос:

— Приве-е-е-ет, птенчик!!!

Он вздохнул.

— Ты чего унылый такой? Ты же всю ночь развлекался со своим гаремом, побольше оптимизма, ведь жизнь, она такая… обалденная!

— Что случилось, Мари?

— Ты представляешь, солнце сегодня встало, такой праздник ведь, гуляй и пой!!! Ну же, танцы, саке, букакке!

Она затихла, выжидая хоть какой-то реплики Синдзи, но тот молча выжидал.

— Ладно, я поняла. Сразу к делу. Ты знаешь, зачем я звоню?

— Догадываюсь.

— Вторая партия. Свою ставку ты отработал, посмотрим, как справишься, если на кону будут чужие судьбы. Итак, сегодня на повести дня один добрый мальчик, немного нескладный, но очень умный, отзывчивый и послушный. Его дальнейшая тихая спокойная жизнь висит на волоске, потому что он моя замена, но это ему не светит. Нет, он в опасности, потому что узнал лишнее, сунул нос не в свое дело, которое — ва-а-ау! — оказалось очень даже его. Я еще подумаю, как это можно использовать, однако загадка такова: какая лайка места себе не находит, заботясь о своих друзьях? Ответ ты найдешь на холме, где горят отходы знаний. Даю час.

Мари повесила трубку, а Синдзи, как бы он ни готовил себя ко всему, все равно прошиб холодный пот.

«Добрый мальчик… О ком она вообще? Замена, сунул нос не в свое дело. Лайка… Заботится о друзьях… Сунул нос не в своей дело, умный, отзывчивый и послушный…»

И тут его озарило.

«Тодзи!»

Не из-за подсказок Мари, от которых особого толка не было. Просто того в последнее время что-то грызло, а недавно он вообще перестал ходить в школу. Синдзи понятия не имел, что могло с ним случиться, но он уже предчувствовал наихудший исход. Он просто чувствовал, что пришла его очередь. Оставался вопрос, где его искать.

«Черт! Место, где горят отходы, это же печка для мусора у школы! Вот дерьмо».

Он вылетел на улицу, стараясь не думать, что вновь оставляет девушек одних, даже не попрощавшись. Его последний урок должен был придать им сил и самостоятельности, так как сейчас Синдзи нужно было сосредоточиться на своих проблемах. Мари затеяла игру и явно стремилась опередить его в своих ходах, поэтому она одна могла обрушить все его планы.

Мысленно подгоняя поезд, Синдзи мчался к школе, игнорируя прохожих и полицейских. Ему было плевать, потому что куда более страшная беда ждала его на одиноком холме возле школы.

За обуявшей его тревогой и волнением он даже не успел заметить, как добрался до школы и как метнулся мимо ограды по дороге для мусорных грузовиков. Задыхаясь от пробежки, он влетел на небольшую, покрытую сухой травой площадку с черной трубой мусоросжигающей печи на другом ее конце, и остолбенел.

Прямо напротив стояла ухмыляющаяся Мари в британской школьной форме и Тодзи, одетый в свой обычный спортивный костюм. Ноги Синдзи едва не подкосились, когда он увидел его лицо — сухое, напряженное, потемневшее и отстраненное, будто увидевшее самое дно ада. Его глаза буквально резали воздух острой сталью, источая мучительную чернь.

— Эй, ты почему не в платье пришел? — обиженно выкрикнула Мари. — Бли-ин, забыла сказать. Ладно, чего уж там, иди сюда такой как есть.

Не в силах совладать со своим телом, которое от взгляда его друга словно пронзили ядовитые иглы, он подчинился.

— Прости, птенчик, я обманула. Я еще вчера ему все рассказала, и что же ты думаешь? Он мне поверил? Нет, конечно. Он сам пошел, чтобы во всем убедиться. И убедился. Жаль, конечно, а ведь я так хотела, чтобы он вломился в твое уютное гнездышко и устроил там Варфоломеевскую ночь. Жаль, жаль, жаль…

Тодзи сделал шаг вперед, и Синдзи показалось, словно почва треснула под его ногами. Он дрожал. Этот парень, громила, бесстрашный и вечно бодрый, сейчас выглядел просто-напросто жалко — осунувшись, он, казалось, едва стоял на ногах под весом невидимой скалы, которая вдавливала его в землю. Однако его глаза приводили в ужас. Они единственные источали не разбитость, не внутренний ужас, а дикую нечеловеческую боль. И жажду смерти.

— Это правда?.. — его голос проскрипел, словно старая дверная петля. — Скажи мне, это все по-настоящему?

Синдзи ощутил, словно примерз к земле.

— Что именно? — тихо спросил он.

— То, что рассказала мне это девчонка. И что потом подтвердила Хикари. Что ты изнасиловал ее.

«Вот и настал этот момент. Что ж, пора».

— Правда. — Синдзи сам удивился, осознав, что его голос так и не дрогнул, а потом вдруг увидел то, во что бы никогда не смог поверить — из глаз Тодзи потекли слезы.

— Почему? — охрипшим голосом произнес он. — Почему ты это сделал? Ты… ты, такой скромный добрый малый… Как это могло случиться?.. Почему?..

— Потому что я могу, — вдруг резко ответил Синдзи твердым бездушным голосом. — Я сделал это просто так. Чтобы причинить ей боль. Я терзал ее, насадив на швабру, я разорвал ее девственность, я мучил ее, пока она не захлебнулась в слезах. Мы веселились час или два, и я забрал всю ту чистоту, что в ней была. Я разбил ее разум и разрушил всю ее жизнь. Это было забавно.

Пока Синдзи говорил, Тодзи, не веря своим ушам, осунулся, раскрыв рот в немом стоне горечи, согнулся, схватил голову руками и скривился в страшной гримасе, словно его сейчас потрошили живьем, а затем тихо сдавленно застонал.

— Да, Тодзи. Я изнасиловал ее. Так же, как и Аску. И как Рей. И Мисато. Всех их. И знаешь, что я хочу тебе сказать?

Синдзи оскалился, сверкнув черными волчьими глазами.

— Я и твою сестру изнасиловал.