Kurohibi. Черные дни

Глава 23: Supermassive Black.

Мари приходила в себя медленно — сначала слабо качнулись ее длинные ресницы и дрогнули веки, затем обнаженные прелестные грудки пришли в движение, колыхнувшись от чуть более глубокого дыхания, возвестив о возвращении сознания девушки. Ее слегка поблекшие из-за крайне долгого пребывания в небытии сине-изумрудные глаза с призрачным отблеском стали неспешно отворились, словно с трудом продираясь сквозь обретшую плотность завесу яркого дневного света, молочной массой залепившего все пространство вокруг. Как только ласкающий теплом солнечный луч упал на голову Мари, зрачки ее сразу же сузились до размеров двух черных булавочных головок, а расслабленное, украшенное глубокими, но уже зажившими и отчасти растворившимися кровоподтеками личико дернулось в машинальном рефлексе и еле заметно скривилось — насколько ему позволили синяки и ушибы.

Девушка моргнула, со второй попытки все-таки раскрыв глаза и обретя способность видеть, но еще не выветрив из головы спутавшую сознание мутную дымку и не обретя контроль над телом. Однако по мере того, как порциями стремительно возвращалась память и активировался мыслительный процесс, взгляд ее делался все осмысленнее, чище и ярче, обретая свою искомую красоту. События минувших часов или даже, может быть, дней головокружительным водоворотом пронеслись перед глазами, наполнив сознание ее персональными, еще не успевшими выветриться эмоциями, переживаниями, стремлениями — всем тем, что составляло ее личность. А за ними последовали и чувства, глубокие, даже интимные — гнев, радость, возбуждение, страх, надежда, благоговение, разливающие по венам трепет и наполняющие сердце обжигающей теплотой, и тело от неожиданной лавины ощущений ответило непроизвольной судорогой, заставив рывком дернуться конечности. Вот только что-то их удержало, не позволив шевельнуться даже на сантиметр, и мозг Мари, перегруженный вихрем нейронных сигналов, в беспомощности обрушил разум в хаос из одного треска, шума и крутящегося вихря.

— О-о-ох… — послышался ее болезненный голос, дрожащий из-за подступившей к горлу тошноты. — Мне плохо…

Еще минут десять ей пришлось потратить, чтобы хотя бы собрать из осколков воспоминаний общую картину и развеять режущий калейдоскоп перед глазами, поборов мутящий стон.

— Ты под кетамином, моя ненаглядная, — донесся до ее ушей спокойный, даже слегка удовлетворенный и капельку ехидный голос Синдзи. — Пробуждение дается непросто, но ты, главное, не думай о блевотине, и тогда не…

Его речь прервал смачный утробный звук рвоты, вырвавшейся изо рта девушки и залившей ее голую грудь жидкой и крайне неаппетитной массой.

— Ну я же говорил, не думай о тошноте… Сейчас уберу… Ладно, так даже лучше, я думаю. Учитывая, чем мы сейчас с тобой займемся, опорожнить желудок заранее будет не лишним. Я кстати тоже проблевался, пока проводил подготовку. Ты не представляешь, какие они отвратительные.

Пока Синдзи губкой стирал рвоту с ее тела и мокрой тряпкой досконально очищал кожу, Мари успела прийти в себя и окончательно прояснить зрение — хотя по слеповато прищуренным векам и сведенным бровям было заметно, что без очков ей было тяжело разглядывать детали. Немного пошевелив пальцами, подергав конечностями, насколько ей позволили почти иссякшие силы и ударная доза медицинского наркоза в крови, девушка окончательно пришла к выводу, что двинуться с места ей не удастся. Она — совершенно голая и изрядно побитая — лежала спиной на столе, и каждая ее конечность была намертво привязана к каждой ножке, причем сам стол ощутимо накренился вперед. Видимо, две его опоры были подпилены почти у самого основания, отчего тело не лежало горизонтально, а под небольшим углом к полу. Конечности стягивала жесткая проволока, туго врезавшаяся в кожу до крови и до онемения приковывающая запястья и лодыжки к ножкам, более того, сами пальцы были проводом стянуты восьмеркой, который, похоже, был ввинчен в столешницу саморезом. А, судя по морозному холодку на коже, с внутренней стороны стол обивали железные рамки, что сразу же ставило крест на любой попытке высвободиться.

Сама Мари находилась в собственной комнате своей квартиры, сейчас изрядно перепланированной — не считая стола, на котором располагалась она, вся прочая мебель либо была задвинута к стенкам, либо выкинута в коридор. Исключение было сделано для небольшого кофейного столика, накрытого белой простыней, на котором виднелся большой серебристый поднос с аккуратно разложенными на нем в ряд хирургическими инструментами и шприцами, найденными в личных вещах Мари. Весь пол устилала прозрачная пленка, а под столом на полотенце виднелись небрежно разбросанные интимные принадлежности девушки — вибраторы всех форм и размеров, смазка, роторы, кляпы и вакуумный насос. Чуть поодаль виднелись ведро, до краев наполненное водой, дрель и красный пластиковый контейнер для переноса рыбы, внутри которого под лучами солнца просвечичвалось что-то барахтающееся и бултыхающееся.

— Хо-хо, не слабо ты тут поработал, — пытаясь сохранить в голосе бодрость духа, пролепетала девушка заплетающимся сухим языком. — А как узнал, где я живу?

— Прочитал в твоем телефоне, — с леденящим душу спокойствием и полуулыбкой на идиллически-добром лице, разве что обезображенном шрамами и ранами, произнес Синдзи.

— А, телефон… — Мари криво улыбнулась и без тени злобы сказала: — Черт бы тебя побрал, Августин. Решил кинуть меня в последний момент… Эй, а сколько я вообще пробыла в отключке?

— Восемнадцать часов.

— Хех, не слабо… — ее взгляд скользнул по правой руке Синдзи, чья ладонь была крепко перебинтована тейпингом. — Смотрю, уже успел сходить к доктору. А как там наши девочки?

Тот пожал плечами.

— Понятия не имею. Я не проверял.

— Ясно, ясно…

Не сбрасывая с лица чуть нервозную улыбку, девушка вздохнула и опустила быстро уставшую голову на стол.

— Ты тут прямо камеру пыток устроил.

— Угу, — не без веселья в голосе ответил он.

— Хочешь меня наказать? Или просто хочешь получить удовольствие от садизма над беспомощной девочкой?

— Ни то, ни другое. Я хочу помочь тебе, Мари.

Он наклонился над ее покалеченным телом и нежно провел ладонью по коже от живота до груди. В свете солнца она и впрямь выглядела мраморной — чистой, сияющей и усеянной почти незаметными белыми прожилками, следами неоднократных операций.

— Помочь?..

— Да, Мари, помочь. Я не желаю тебе зла.

Она хохотнула, хотя от взгляда Синдзи не скрылась пробежавшая легкая рябь мурашек на ее теле и нервное подергивание прекрасных округлых грудок.

— Не желаешь мне зла? После того, как я изувечила твоих подружек? Истязала их. Убила, даже может. И ты мне, значит, теперь хочешь помочь? То есть, другими словами, отплатить той же монетой? Ха-ха-ха.

Однако Синдзи на смех девушки ответил лишь доброй милой улыбкой, поправив ее челку со лба.

— Забудь уже о них, Мари. Я здесь только ради тебя, потому что того желает мое сердце, потому что я сам желаю тебя, я трепещу, я трясусь только от одного вида твоего тела, твое красоты и твоей робости. Ты теперь такая хрупенькая, слабая, покорная, ты моя милая, ты вся моя, Мари, и я сделаю так, что ты таковой и останешься до скончанья своих дней.

Девушка чуть дрогнула, и на мгновение ее лицо словно накрыла тень, но она быстро спрятала оцепенение за надменную улыбку и насмешку:

— Да ну? Дай догадаюсь: дабы сохранить бла-бла-бла и связать нас вечными узами, ты будешь пытать меня и пытать, а потом снова пытать, и в доказательство своих чувств преподнесешь мне океан насилия и страданий, пока смерть не разлучит нас где-то через пару часов. Ух-ух, как интригующе, какой же подарок ты мне приготовил? — глаза девушки зажглись, хотя бедра и руки ее затрясло с невероятной силой. — Наверное, чувственный укол кислоты — воткнешь иглу шприца прямо в глаз и начнешь медленно впрыскивать химию, пока тот не лопнет от восторга. Но боюсь тебя разочаровать — в глазу не так много болевых рецепторов, так что лучше сразу в лимфоузлы под мышками, или в интимные места. Или, может быть, классика — метровый столб прямо в попку? Ой, прости, это уже было. Тогда как насчет запихать в анус сложенный надувной матрац и включить насос, чтобы наполняемая воздухом резина издевательски медленно, шаг за шагом рвала внутренности, пока весь ливер не лопнет вместе с брюхом? Да чего уж там, давай сразу сдерем кожу — тонким острым скальпелем снимем пласт за пластом, пока не обнажатся мышцы, которые, к слову, можно приятно пощекотать губкой с чистящим порошком. Ну и про кости не забудь, их травмы — одни из самых болезненных, особенно когда суставы поворачивают в сторону, не приспособленную для того организмом. Просверли мне коленные чашечки дрелью. Ты ведь не разочаруешь меня, дорогой? Я вся надеюсь на твою фантазию.

Она умолкла из-за накатившей на нее отдышки, обессилено растянулась на столе, чтобы перевести дух, нервно подергиваясь, будто от невидимых уколов, пока на побледневшей коже ее не проступил пот, а груди не закачались от слишком взволнованного дыхания. Но затем, замерев, она подняла на Синдзи тревожный взгляд и тихо прошептала:

— Не делай мне больно, пожалуйста…

— Хватит врать.

И тут девушка вдруг резко вскинула голову, наполнив устремленный на него взгляд столь неестественной серьезностью, растерянностью и даже опаской, но тут же смягчившись и как-то обреченно потеплев, словно сдавшись.

— Вот как… Значит, ты уже догадался. Давно?

— У меня были подозрения еще с нашей первой встречи, рассказ Каору только все подтвердил.

— Ох уж этот Каору, — Мари кисло усмехнулась. — Гаденыш водил меня за нос, словно базарный вор деревенскую простушку. Ну, и что он тебе рассказал?

— Всю твою историю с того момента, как вы познакомились — начиная с американской базы и до этих дней. Собственно, главное в его рассказе было описание изнасилования тебя теми техниками-отморозками — жесткого и изуверского. Тебя, кажется, едва ли не по кусочкам собирали, неоднократно оперировали, долго и мучительно возвращали к жизни. Тогда-то я и понял, что в тот момент ты потеряла чувствительность к боли. Я тут проверил, по-научному это называется аналгезией, это реальное неврологическое заболевание.

Девушка сокрушенно улыбнулась, откинула голову на стол, устремив свой вдруг показавшийся таким уязвимым взгляд в потолок.

— Да уж, теперь чувствую себя совершенно по-идиотски. Я так надеялась, что ты не догадаешься, а ты, оказывается, раскусил меня с первого взгляда. Ох, какой стыд… Но знаешь, ты не прав в одной детали. Даже в двух. Хочешь знать?

Синдзи присел на край столика, кивнув и приободрив учтивой улыбкой девушку, чье неловкое выражение замешательства прибавило красоты к ее и так обнаженному соблазнительно растянувшемуся на столешнице телу.

— Во-первых, у меня не аналгезия, а специфическая синестезия — замена одного восприятия на другое, точнее, их смешение. В общем, чтобы не ломать тебе голову, у меня нарушено восприятие боли — вместо крайне неприятных и мучительных ощущений я чувствую обратное. Эдакое волнительно-трепетное возбуждение с изрядной долей наслаждения, блаженства или кайфа, если хочешь. Но не подумай, что это психическая девиация, у меня на самом деле происходит замещение сигналов боли на удовольствие — на уровне нейронов. Как сказали врачи, барахлит мозг, что, однако, спасает меня от полной нечувствительности и паралича, хотя и приводит к чрезмерной травмоопасности.

Она смущенно хихикнула.

— Что уж и говорить, если любое повреждение тела, любая болезнь или прочее состояние организма, причинившее любому другому человеку лишь страдание, вызывают во мне одно наслаждение. Пришлось долго приучать себя не кромсать при первой же возможности. Поверь, это не так просто, когда малейшая царапина щекочет, как при страстной ласке, а перелом костей приводит к невероятно бурному оргазму. Казалось бы, я самый счастливый человек на свете, но, увы, как и любые другие ощущения, моя сладкая боль имеет свойство притупляться и слабеть, поэтому, чтобы я окончательно не угробила себя в буйном экстазе, врачи ослабили нервный столб в позвоночнике и искусственно подавили мою чувствительность, заменив часть рецепторов на синтетические аналоги, способные лишь передавать тактильную информацию. Стало невыносимо тяжело чувствовать, что эта манящая боль где-то рядом, что наслаждение ждет тебя буквально в одном шаге, но не иметь возможности достичь его. Лишь только сексуальное возбуждение — исключительно психологическое — способно хоть как-то расшевелить мое тело, на некоторое время вернув ему способность воспринимать боль, а следовательно, наслаждение. Вот такая вот замкнутая петля.

Ненамного замолчав, Мари отвела взгляд к окну, будто из стыда или опасения показаться каким-то монстром, уродцем. Но через секунду заговорила вновь.

— Вторую ошибку ты допустил, предположив, что моя болезнь связана с тем групповым изнасилованием. Нет, все началось гораздо раньше. — Синдзи не мог не расслышать, как тяжело ей дались эти слова, но девушка, преодолев какой-то внутренний барьер тяжести и подавленности, продолжила. — Мне исполнилось шесть лет в тот день, когда отец впервые изнасиловал меня. Насколько я знаю, моя мать умерла во время родов, так что день рождения всегда был черным днем для меня. С его приближением из года в год папа грустнел, становился все мрачнее, строже, а ровно в тот день, сколько я себя помню из детства, напивался и каждый раз жестоко меня избивал. Чего уж говорить, в том возрасте больше всего на свете я боялась своего дня рождения. К своему шестилетию я как обычно спряталась под кроватью, надеясь, что хотя бы в этом году папа не разозлится, но я даже и представить не могла, что меня ожидает. Когда он вернулся домой и после опустошенной бутылки поднялся в мою комнату, я едва не лишилась дара речи от его ужасающего взгляда — вместо обыкновенной злости и ненависти в его глазах отразилась невыносимая тяжесть, будто черные грозовые облака заполнили его душу. Тогда я еще не поняла, что это было выражение сломленной пустоты, потери надежды, смерть при жизни. Я онемела от страха, обледенела и только крупно затряслась, потому что видела по его глазам, что больше бить он меня не будет. Вместо этого папа опрокинул меня на кровать, перевернул на живот, разорвал мою пижамку и с нечеловеческой силой, мощью, безжалостностью жестко изнасиловал. В одном порыве он воткнул свой просто огромной член в мою киску, ты представляешь, Синдзи, исполинский столп в детскую несформировавшуюся писючку, чьи губки походили на простые складки кожи, а дырочка влагалища не достигала и размера ноготка!

Произнеся последнюю фразу с надрывом, Мари вдруг затряслась, покрывшись мурашками, и далее стала говорить тихо, старательно скрывая дрожь и не показывая выдавившиеся слезы на устремленных в сторону окна глазах.

— Я закричала так сильно, что сорвала голосовые связки до крови. Знаешь, Синдзи, я много видела боли на своем коротком веку. Я видела, как мужчины скулили, плакали, орали, словно дети, я видела отчаяние и муки слез женщин, я причинила многим людям просто нечеловеческую боль. Но еще ни один человек на планете за всю мою память не орал так, как кричала я в день своего шестилетия. Моя киска рвалась с мясом, кровь хлестала по простыне, плоть выворачивалась наружу, весь низ моего живота превратился в один мясной фарш, а я кричала и кричала, я хрипела и булькала в пене, я пыталась содрать с себя кожу своими маленькими ноготками, потому что это было невыносимо больно, это было нечеловечески, просто нереально как больно, это невозможно было вытерпеть. Я плакала огромными солеными слезинками, которые заливались в мой ревущий рот, я захлебывалась в соплях, я молила, чтобы мои мучения прекратились, чтобы я умерла, но тело перемалывало все в новых и новых волнах боли, одна сильнее другой. И папа драл меня полтора часа без остановки, рвал и пронзал брюхо своим членом, даже когда от влагалища и матки ничего не осталось, и я уже потеряла все силы, чтобы кричать, чтобы даже дергаться, я только беззвучно плакала и сипела от непрекращающейся боли, этих скользящих раздирающих ощущений, треска плоти, скрипа натертой до кровавой рези кожи, чувства раздвигающегося мяса в чреве, ударов крепкого столпа о живот. Кажется, я уже была мертва, но даже тогда боль не покидала меня…

Мари не смогла сдержать слез в своем голосе. Замолчав, чтобы не всхлипнуть, она сделала долгий перерыв, так и не повернув голову к Синдзи, лишь вздрагивая от внутренних уколов на сердце.

— А потом я вдруг испытала оргазм. Оргазм такой силы, что мое тело вспыхнуло пламенем невероятных чувств, в котором смешалась вся та жуткая боль, все мое сокрушение, горечь, страх, и все это вдруг перемешалось вихрем, загорелось, заискрилось, вспыхнуло и разлилось жидким светом по венам. Мое разорванное, истерзанное тело словно пронзила молния — не страшная и убивающая, а легкая, воздушная, ласкающая, внутри будто затрепетали сотни, тысячи бабочек, кожа превратилась в расцветающие лепестки, а в животе, в его основании будто взорвалась сверхновая звезда, залив каждую клеточку моего тела невероятным, завораживающим, восхитительным, просто неописуемым наслаждением. Я закричала вновь, на этот раз сладостно, восторженно, возбужденно, мгновенно позабыв обо всей той боли и ужасе, что пожирали меня секундой ранее, потому что я была выше небес, я парила в экстазе, мой разум затуманила одна нежная пьянящая пелена блаженства. Бурный, бешеный, неистовый оргазм длился больше получаса, не угасая ни на толику, все то время, пока отец насиловал меня — и в киску, и в попку, и в ротик — а я, захваченная этими волшебными ощущениями, лишь подчинялась его движениям и скользила по его члену, била на нем бедрами, лизала и глотала сперму, совершенно ничего не понимая, да и не желая понимать. В тот день, даже не имея ни малейшего представления о том, что такое оргазм или хотя бы секс, я испытала самую жуткую боль, последнюю в своей жизни, и самое сладкое наслаждение. И все последующие дни я пыталась это повторить, но так и не приблизилась к подобному ни на йоту.

Вновь выдержав паузу, Мари все-таки повернула к Синдзи лицо, одарив его теплым прослезившимся и немного сконфуженным взглядом, и неловко улыбнулась.

— Знаю, что ты думаешь, — я полная дура. Да, наверное, так и есть. Моего отца посадили после того, как обнаружились следы изнасилования при медосмотре. Мне сказали, что он покончил с собой, не дожидаясь суда. Меня же отправили в НЕРВ, ну а остальное, полагаю, ты знаешь — все эти изнасилования, игры с мужчинами, соблазнение и мои увечья. Я просто… просто хотела, чтобы все стало, как прежде. Чтобы я чувствовала все то же, что и все — настоящую боль, настоящее удовольствие, чтобы мое тело вновь ощущало холод и жар, влагу и сухость, чтобы я сама могла чувствовать… и жить где-нибудь как прежде, с отцом, прячась под кровать в свой день рождения и все-таки оказавшись избитой до потери сознания, чтобы наутро видеть папин взгляд, полный вины и сострадания.

В ее чистых зелено-голубых глазах промелькнула вымученная грусть.

— Но я ведь этого не заслужила… Ничего из того, о чем мечтала… Поэтому, Синдзи, я решила, что ты будешь моим палачом.

Тот не шевельнулся, когда девушка замолчала, не выразил на лице ни единого чувства и не сказал ни слова. И только когда Мари расслабленно откинулась на столешницу, проглотив последние слезы и оставшись наедине со своими чувствами, он поднялся, достал кипятильник, которым она прижгла влагалище Аски, и, включив в сеть, опустил металлическую спираль в ведро с водой. Затем Синдзи встал перед Мари, медленно расстегнул и снял свою рубашку, открыв шрамы, рубцы и кровоподтеки по всему телу, надел на руки медицинские перчатки, а затем взял со столешницы хирургический зажим на длинных ножках с изогнутой браншей и, развернувшись, наклонился к красному контейнеру.

— Да, кстати, — он остановился, положив руку на крышку. — Почему ты зовешь меня жаворонком?

Девушка, что со все нарастающей тревогой в глазах внимательно следила за каждым его действием, застыла с недоуменным взглядом и с легкой запинкой произнесла:

— Я зову тебя жаворонком? Нет… Это не так, жаворонком называл тебя Нагиса, я лишь подхватила за ним.

— Каору? — Синдзи от неожиданности даже распрямился.

— Да. Подожди, а ты еще не понял? Все это придумал он — череда насилия над твоими близкими, шантаж, безумная игра. Это он мне открыл глаза, что именно ты сможешь стать человеком, кто исполнит мое желание, благодаря нему я узнала о тебе, о том, что мы схожи.

— Схожи?

— Брось, Синдзи. У нас есть дар затмевать разум людям противоположенного пола, сбрасывать их в пучину страсти, приковывать к себе цепями порочного и ненавистного обожания, вынужденной привязанности, сколь жестоко не было бы наше обращение с ними. Как собачки, они делают то, что мы им прикажем, одним щелчком разбивая их сопротивления и вынуждая терпеть и желать большего. Почему все твои девушки так легко тебе отдаются? Почему они так нелепо и немощно сопротивляются? Почему чувствуют постыдное удовольствие, даже когда ты их грубо насилуешь? Неужели ты этого еще не заметил?

«Упс. Она разгадала наш маленький секретик, один-один по очкам».

Выдохнув, Синдзи сел на пол и провел пальцами по лицу.

— Просто это… истинные надежды и мечтания…

— Что?

— Ладно, это уже не так уж важно. Будь то Каору или сама судьба, но сейчас ты лежишь на столе, и я собираюсь тебя уничтожить.

Мари притихла, перестав дышать, и даже взгляд ее застыл, словно покрывшись инеем.

— Я не собираюсь тебя пытать или мучить до смерти, тем более что боль ты все равно не воспринимаешь. Вместо этого я излечу тебя от нашей общей болезни одним не очень приятным способом.

Открыв красный контейнер, из которого сразу же донеслось плескающееся барахтанье, брезгливо скривившийся Синдзи погрузил в жидкость зажим, схватил небольшой извивающийся объект, и вернулся с ним к девушке.

— Это какой-то мутировавший вид миксины, названный местными рыбаками морским демоном. Несмотря на их мерзкий вид, большой опасности не представляют, однако даже один такой красавец, попавший в трюм вместе с рыбой, способен погубить весь улов за пару дней.

В браншах зажимов был зажат крупный извивающийся червь, толстый, длинный и абсолютно прозрачный, словно состоящий из одного бесцветного желатина. Существо диной в 15 сантиметров обладало неким подобием рта на одном конце, похожим на присоску пиявки, без зубов, но с мягкими шевелящимися жвалами, а внутри его прозрачного трубчатого тельца не виднелось ничего, что напоминало бы внутренние органы, лишь одна мутная прозрачно-белесая масса с канальцем от головы до хвоста. И червь непрерывно извивался, скручиваясь в узел, распрямлялся и снова сворачивался в клубок, беспрестанно источая просто огромные порции слизи, потянувшиеся на пол вязкими тягучими нитями, напомнившими чем-то плавленую карамель. Или сопли.

— Их находят на затопленных руинах — обычные падальщики, что питаются разлагающимися останками людей и рыбы. Вроде бы обычный безобидный обитатель морей, коих там несчетное количество. Вот только даже один такой глист, а точнее его слизь, заставляет рыбаков поминать морских богов и делать все возможное, лишь бы не прикасаться к нему. Все дело в том, что эти черви выделяют неприятный токсин — не яд и не жгучую химию, а странное вещество, разжижающее любую плоть. Это их защитный механизм и их пищеварительная система — они кушают только разложившуюся плоть, поэтому, попав в рыбу или встретившись с еще свежим трупом, начинают активно заливать все вокруг своими выделениями. Она смягчает и растворяет любые ткани, делая их похожими на губку или желе, причем токсин настолько сильный, что способен размягчить даже кости. Но на этом вся их опасность и заканчивается, слизь со временем растворится, и плоть обретет свою былую твердость и упругость, главное — избегать травм со стороны, к которым ткани становятся очень чувствительными. Особенно к чрезмерному растягиванию — кожа делается словно жеваный ирис.

В глазах Мари мелькнул неподдельный страх, смешанный с инстинктивным отвращением. Чувство неприязни, ужаса перед чем-то мерзким, тошнотворным, а главное — способным сотворить с телом нечто кошмарное, заполнило душу девушки, и ее лицо не смогло скрыть тень все усиливающейся паники, попытавшейся спрятаться за бодрым самоуверенным голосом.

— Ну, это просто скользкий червяк, хех. Видела и пострашней. А вот медуза, например, может обстрекать так, что потом полдня корячиться будешь, если не потонешь. Я думала, у тебя там кальмар с гигантскими пятиметровыми щупальцами, которые бы бойко насиловали меня, помещенные в матку.

Синдзи тепло улыбнулся.

— Нет, кальмара, увы, я с собой не захватил. Но ты можешь не переживать, у меня этих ребят на тебя хватит с избытком.

И, развернув ногой контейнер к Мари, он продемонстрировал его содержимое — наполненное да краев прозрачными извивающимися червями всех размеров, от крошечных в полсантиметра, до каких-то жирных монстров в десятки раз длиннее, и все они шевелились, барахтались, сворачивались в один отвратительный клубок, обливаясь слизью и переливая густую бесцветную массу через край.

Девушка, лишь только увидев этот клубок паразитов, уже не способная скрыть ужас отвращения, побледнела, содрогнулась от рвотного спазма, к своему счастью, уже опорожнившая желудок заранее и потому совладавшая с тошнотой, но притом, кажется, окаменевшая и будто провалившаяся в прострацию.

— Представляешь, их тут столько, что, помести тебя в одну ванную с ними, они сожрут тебя за какие-то сутки, живьем, растворив до состояния клейкого, слизистого и очень милого пудинга.

Переведя на Синдзи свой обледеневший взгляд, Мари вдруг сильно задрожала, сжала лицо, будто откусив дольку лимона, на глазах ее сверкнули бусинки слез, и из груди ее донесся неожиданно жалобный слабый голосок:

— Синдзи… Мне страшно. Я боюсь умирать. Я очень, очень боюсь…

Замерев, чтобы в последний раз насладиться великолепным телом девушки, ее ровными линиями бедер, изгибом талии и округлостями подрагивающих от испуганной тряски грудок, он наклонился к ее киске, раздвинул пальцами мягкую наливную плоть — столь податливую и нежную, что лепестки замерли в развернутом положении, чуть выдавшись вперед, а преддверие влагалища отозвалось ярко-розовым блеском выпуклой плоти, где среди гладких выдавшихся складок различалась упругая горошина клитора под капюшоном тонкой кожицы, четкая дырочка уретры и большое отверстие лона — широкое, блестящее от влаги и усеянное мелкими напряженно сокращающимися бугорками. Стенки тут же сомкнулись в замок вместе с непроизвольно вырвавшимся тихим писком Мари, однако на дне туннеля успело сверкнуть далеко выступившее колечко — слегка приоткрытое глубокое отверстие шейки матки. И тогда Синдзи, погрузив в горячую сочную киску сразу несколько пальцев и оттянув крепкую плоть в сторону, под сдавленный и все сильнее наполняющийся страхом стон девушки аккуратно просунул зажим с червем сквозь шевелящиеся стенки влагалища и отпустил его прямо рядом с устьем чрева. Тот, немного побарахтавшись и залив все дно киски обильным слоем слизи, вывернулся узлом, нащупал своей извивающейся головкой дырочку в матку и вдруг быстро и легко протиснулся внутрь, оставив вместо себя густую вязкую массу клейкой жижи.

— Мгх… — тяжело выдохнула Мари, словно ее грудь сковало цепью, и взгляд ее сделался натянутым, округлив глаза и устремившись в одну точку на стене.

— Эти паразиты боятся людей больше, чем люди их, поэтому, оказавшись в незнакомой среде или даже просто почувствовав опасность, стараются забиться в самую темную и глубокую щель, используя свойства собственной слизи и гибкого растягивающегося тела. Твоя матка для них словно дом родной, особенно, маточные трубки, в которые наш друг в данный момент яростно пытается заползти. Ну, то есть, родной дом до тех пор, пока полость чрева не превратится в обмякший провисший мешок. Давай подсадим к нашему другу товарища, чтобы ему не скучно было.

Салфеткой тщательно очистивший руки от слизи Синдзи повторил процедуру, зацепив из контейнере еще одного червя такого же размера и раздвинув киску Мари, натужно задышавшей и уже начавшей всем телом трястись от постепенно одолевающего ее ужаса и непривычных ощущений в матке, которая на этот раз сжалась сильнее и туже, но была разведена в стороны гинекологическим зеркалом-расширителем. Второй паразит скрылся в матке, чье устье будто сделалось чуть мягче, засочившись изнутри слизистой массой.

— Вот и второй пошел. Забавные ощущения, правда? Только не волнуйся так сильно, у нас еще целый контейнер этих красавцев, хватит на твое внеплановое оплодотворение.

Заметив, как лицо девушки вытянулось в гримасе пожирающего ее страха и отвращения, смешивающихся в один жуткий клубок сокрушительных чувства, Синдзи хихикнул, успокаивающе ласково провел ладонью по ее голове, ощутив на коже холодный пот и невыносимое напряжение, а затем взял со столешницы несколько шприцов.

— Однако моя цель иная. Как я уже сказал, чтобы вылечиться, тебе предстоит принять лекарство — несколько нетрадиционное и с не самыми приятными последствиями. Но, поверь, Мари, твоя жизнь изменится кардинально.

Улыбнувшись девушке, что с все большим ужасом взирала на него, а точнее — на шприц, своими дрожащими ярко-стальными острыми глазами, Синдзи наклонился к ее киске, осторожно раздвинул половые губы, чтобы обильно потекшая слизь не попала на его пальцы, а затем уверенным движением всадил иглу в пространство на гладкой выпуклой кожице между влагалищем и уретрой. Поршень выдавил всю прозрачно-мутную жидкость в плоть, оставив на поверхности мелкую капельку крови и чуть вздувшийся бугорок, но не успела масса рассосаться, как Синдзи взял второй шприц и, воткнув иглу прямо в клитор, впрыснул его наполнение под кожу. Мари запищала, когда побагровевшая горошинка на вершине ее киски раздулась, словно небольшой воздушный шарик, а из дырочки потекла крошечная струйка крови вместе с густой бесцветной жидкостью, но Синдзи, даже не думая брать перерыв, взял третий шприц. Новая порция клейкой массы была введена по бокам внутренних половых губ, по чуть-чуть на каждую из сторон, а остатки были залиты прямо в нижнюю стенку влагалища, чью упругую плоть легко проткнула острая игла. Беря со стола шприц за шприцем, Синдзи впрыскивал их содержимое во все части киски небольшими порциями, пока ее преддверие и сам туннель влагалища не оказался усеян россыпью кровавых точек, часть из которых сочилась кровью, а часть уже зажила, перекрытая обильной порцией слизи из матки. Напоследок он ввел иглу прямо в уретру до основания, несколько раз промахнувшись и всадив ее кончик под нежную кожицу узкого туннеля, впрочем, используя эту возможность для впрыскивания небольших доз жидкости. Спустя полдюжины попыток истыканный по всей длине мочеточник засочился кровью наполовину с клейкой жижей, а влагалище превратилось в раздраженный до алой рези дрожащий комок плоти, сочащийся кровью и слизью, но, впрочем, все еще сохранивший свою форму и ровной отверстие лона с рядом сокращающихся бугорков.

— Как ты догадалась, — наконец, прокомментировал свои действия Синдзи, — я ввожу в твое интимное сокровище концентрированную слизь этих червей, которую я забирал прямо из их желез. Погибло немало славных ребят ради этой драгоценной… драгоценной… хренотени. Подожди, еще не все. Двенадцать полных шприцов, как-никак.

Девушка изо всех сил пыталась вытерпеть и совладать с собой, когда он продолжил вводить слизь прямо в ее тело — теперь уже не только в киску, но и лобок, ямочки по обеим сторонам венериного бугорка, животик, протыкая кожу и всаживая иглу прямо в матку сквозь плоть, и еще выше — в пупок, наполняя углубление слизистой массой до такой степени, что тот начал выдаваться вперед. Все это время Мари дрожала, одолеваемая с одной стороны жуткими ощущениями, которые ее бесстрастный мозг превращал в наслаждение, а с другой — диким, невыносимым страхом, ужасом, омерзением, из-за которого удовольствие, словно в искаженном зеркале, превращалось в отвратительное неестественное чувство выворачивающего наизнанку надлома, разбавленного ощущениями копошащихся в маке червей и расплывающейся по чреву оплавляющей плоть слизи. Трясясь и балансируя на грани разбивающегося сознания, она тяжело и с шумом стонала, она бросала отчаянный взгляд на Синдзи, периодически закатывая глаза, она пыталась что-то жалобно прошептать, не находя в себе сил совладать с дыханием, а живот ее к тому моменту уже превратился в рыхлый издырявленный уколами комок, потеряв свою идеальную гладкость и упругость.

— Ну, вот и готово, — вытер тот руки от слизи, впрыснув последнюю порцию из шприца в налившийся пупок. — Токсин не смертелен, не надо смотреть на меня такими глазами. Просто слегка расслабит твою плоть, чтобы мы могли перейти к самому главному. Кстати, к нему мы сейчас и перейдем.

Убрав пустые шприцы, Синдзи взял с пола небольшой анальный вибратор, по форме напоминающий даже не фаллос, а тонкий ребристый стержень с гладкой закругленной головкой. Для Мари он, похоже, представлял лишь академический интерес, так как ее годами тренированная плоть без проблем пропускала гораздо более массивные фаллоимитаторы и не способна была удовлетвориться столь смехотворным прибором, однако Синдзи провел неожиданную манипуляцию. Вместо того, чтобы поместить стержень в заполненное до предела слизью влагалище или хотя бы в крепко сжатый анус, он начал гладить все истыканное иглами преддверие влагалища по кругу, разминая кожицу, ставшую похожей на сладкую нугу — чрезмерно мягкую, податливую и тянущуюся до такой степени, что ее, казалось, можно было ущипнуть и намотать на палец. И тут головка уткнулась к слегка расплывшейся дырочке уретры, замерла на секунду и вдруг легко проскользнула внутрь, разведя плоть вокруг до толщины пальца.

— Гха-а-ах!.. — протяжно простонала девушка, попытавшись изогнуться дугой или вытянуться по струнке, но только лишь отчаянно дернувшись, крепко связанная по рукам и ногам. Преодолев первый приступ, она проскулила полным тревоги голосом: — Ч-Что ты д-делаешь?

— Открываю новые горизонты.

Чуть поводив вибратором, Синдзи всего за пару минут разработал мочеточник до такой степени, что тот остался широко разведенным даже тогда, когда стержень покинул уретру.

— Хах… а-ах… Нет… Он слишком большой для этого отверстия… этого нельзя делать…

— Как видишь, можно. Причем, еще и не такое.

Отложив дилдо в сторону, Синдзи взял вибратор покрупнее, уже похожий на настоящий член, правда, не самого большого размера и с узкой головкой. Погружение его в уретру уже заставило приложить некоторые усилия — мякоть утопла глубоко внутрь, а плоть натянулась, словно нейлоновая ткань, однако спустя пару глубоких проникающих движений на преддверии влагалища нарисовалась крупная дырочка, по размером не уступающая с самим лоном. И тогда Синдзи, поднявшись и удовлетворенно хмыкнув, взял со столика презерватив, расстегнул брюки, обнажив свой уже давно эрегированный член, и плавно натянул резинку на ствол, развернув его скрученное колечко по всей длине до основания.

— Т-Ты… ты не сделаешь этого… — ошеломленно выдохнула Мари, округлив глаза. — Это невозможно…

Без лишних слов он подстроился между ног девушки, приставил головку пениса к ее вздувшейся и осунувшейся киске, заплывшей от слизи, и нерезким, но сильным движением ввел член прямо в широкую дырочку уретры, за один толчок проникнув сквозь тонкий хрупкий канал прямо до мочевого пузыря, распрямив и расширив узкий проход до толщины своего органа и заставив мышечную оболочку сжаться в спазме.

— Гх-хк… — выкатила глаза девушка, сжав живот так, будто ее переломило пополам.

Однако ей пришлось заглохнуть от напряжения, когда Синдзи начал бить в ее уретре членом, сделав его еще шире влагалища и разорвав ослабший сфинктер, отчего моча захлестала из отверстия обильными порциями при каждом обратном движении пениса. Девушка, закатив глаза, откинула голову назад и протяжно застонала будто в помутненном рассудке, ее бедра мелко затряслись и из матки стала с хлюпаньем выплескиваться слизь, перемешиваясь с мочой. Зашуршавшая о тугие стенки резина презерватива начала приятно щекотать член, хотя ощущения не шли ни в какое сравнение с трением о женское лоно, будь то влагалище, анус или хотя бы рот. Синдзи полагал, что уретра не сильно отличалась бы от этих проникающих отверстий, даже выигрывая в тугом обтягивании и ощущении от горячей, плескающейся внутри мочи, однако из-за плотного клубка слизи рисковать не мог, старательно держась над телом девушки. Длины уретры как раз хватало, чтобы член входил в мочевой пузырь и ударялся о его заднюю стенку, заставляя сжиматься влагалище, и уже через пять минут активной стимуляции, превратившейся в ритмичное неистовое вбивание пениса в полость, заставившее полубессознательную Мари натужно и прерывисто закричать из-за разрушенного мочеточника, Синдзи уже был готов кончить.

Однако, подавив ноющий внутренний возглас разочарования, он остановился, дав отдых затекшим от напряжения ногам и рукам, отошел от стола и перевел дух, пока стирал с себя попавшие капли слизи спиртовым растворителем.

— Ух, здорово было. А ты говорила, что все испробовала — смотри, сколько нового я тебе смог предложить.

Девушка никак не отреагировала, продолжая тихо вымученно стонать с закатившимся вверх взглядом, да подергиваться от судорог — ее уретра, растянутая до толщины члена, так и осталась в неестественно раскрытом положении, исторгая из себя остатки мочи.

Вздохнув, Синдзи подобрал пару виброяичек, включил роторы и без всякого сопротивления погрузил их в мочеточник, заткнув отверстие.

— Гха-а-а… — мутно протянула Мари в тон жужжанию моторчиков, но тут вдруг получила несколько сильных пощечин.

— Эй! Не смей мне тут отрубаться. Ты еще самого фееричного не видела.

Обойдя стол, Синдзи приподнял его за один бок и поставил на ребро, используя ножки для опоры, отчего замычавшая девушка оказалась перевернутой почти что вверх ногами, а затем подтянул контейнер с червями, взял из-под столешницы воронку и, погрузив ее во влагалище, зачерпнул половником копошащуюся массу склизких паразитов.

— Кушай, моя сладенькая.

И черви вместе с тошнотворно густой порцией слизи отправились прямо в жерло, легко проскользнув через горлышко и попав на самое дно влагалища, где, забарахтавшись и заелозив, мгновенно начали пробиваться в расплывшуюся и сделавшуюся, словно губка, матку.

— М-м-мгх… — Мари, похоже, пришла в себя, когда внутри ее черва образовался целый клубок из противно шевелящихся мерзких паразитов, начавших обследовать каждый миллиметр полости и заливать все вязкой жижей.

В жерло воронки шли и толстые жирные черви, и мелкие, совсем еще юные, похожие на личинки, и все они утопали в животике вместе со слизью, наполняя размякшую матку, словно вода бурдюк, отчего та тяжелела, растягивалась и проседала вглубь живота на ослабшей уколами плоти. И когда почти четверть контейнера скрылось в чреве девушки, что уже лишь бессвязно булькала и хрипло стонала где-то внизу, живот ее выпятился вперед, будто на ранней стадии беременности, только в отличие от плода он еле заметно шевелился и покрывался рябью от извивающихся бугорков, утробно чавкая где-то внутри и исторгая с плеском слизь через края разведенных половых губ.

А Синдзи, заворожено следя за раздувшимся и ослабшим до состояния воздушного теста животом Мари, переборол приступ тошнотворного отвращения, приметив, как черви выпадали наружу вместе с порциями слизи, стекающей по ее кожи к грудкам и на лицо, забил во влагалище остатки паразитов, сколько их туда могло вместиться, а затем зажимами сцепил ее половые губки, ставшие легкими и мягкими, словно суфле. Пропитанная слизью кожица опасно натянулась, но импровизированный шов не разошелся, более того, поток тягучей водянистой массы ослаб и черви перестали вываливаться наружу. И тогда Синдзи полотенцем стер с тела Мари излишки слизи, стараясь не глядеть на ее шевелящееся чрево и слушая ее жалобный надрывной плач, в котором с трудом можно было различить слезную мольбу и обрывки слов:

— Пожа… луйста… не… надо… оста… новись… я не… выдержу… меня… разрывает… на части… только не… так… я не… хочу… у мереть…

Ничего не говоря, Синдзи с ощущением все более глубокой черноты на сердце, давясь от напряжения, медленно погладил слегка вздувшийся животик девушки, ощутив, как туго черви натянули внутри полость матки и как неистово они барахтались внутри, зачерпнул пальцем горсть слизи и стал медленно втирать ее в кожу по кругу, постепенно останавливаясь в самом его центре. А когда та нагрелась и сделалась крайне мягкой, он остановил палец на пупке, чуть утопил его в эластичной дырочке, и стал методично раскачивать и расширять отверстие, миллиметр за миллиметром проникая вглубь. Девушка, ощутив это, бессильно дернулась и с диким страхом в голосе, захлебываясь от пробившегося плача, соплей и слизи, протянула:

— Ты… ты ведь не хочешь?.. Нет… нет-нет-нет… Это уже чересчур… Стой… Это физически невозможно… Этого просто не может быть…

— Разумеется, невозможно. Если только чуть-чуть не помочь скальпелем.

Взяв инструмент со стола, Синдзи осторожно углубил его в ямку пупочка и легким нажатием проткнул узелок кожи, углубив лезвие прямо в плоть. Мари захлебнулась в глубоком протяжном стоне, возбужденная до предела, но из-за шока от переизбытка сенсорных ощущений вкупе со страхом и отвращением не способная достичь не то что оргазма, даже сколько-нибудь приятного наслаждения, блокируемого взвинченным до предела сознанием.

Осторожно распоров мышечную ткань так, чтобы не повредить излишне мягкую от слизи кожу, Синдзи убрал скальпель, затем пропустил палец в слегка засочившееся кровью отверстие и углубил его прямо внутрь живота, ощутив скольжение вдоль рассеченного апоневроза и давление сократившихся, будто одеревеневших от напряжения, складок брюшной стенки. И тут вдруг, когда палец прошел сквозь мышечную прослойку, он обнаружил мягкий и эластичный клубок гибких трубок, коими оказался сложенный кишечник, а под ним — вздувшийся вибрирующий мешочек матки.

— Есть, — расплылся в улыбке Синдзи. — Я бы мог, конечно, сделать это вибратором или хирургическими инструментами, но куда забавнее будет трахнуть тебя в живот.

Мари, хоть ничего не ответила, но, судя по вымученному стону, расслышала его слова и слабо заелозила на привязях, проскулив больше от отчаяния и беспомощности, что рушили ее сознание в омут бесконтрольного ужаса. Сам Синдзи слегка расширил пальцами дырочку пупка, пользуясь размякшей плотностью кожи и мышечных тканей, а затем вытянулся, взял свой облаченный в презерватив член и осторожно, протискиваясь сквозь неприветливую плоть брюха, ввел ствол на несколько сантиметров вглубь чрева девушки.

— Бгх-х-х… — раздалось невнятное бормотание внизу, когда, судя по всему, внутренности Мари свело в спазме, а желудок подскочил к ее горлу.

Чуть надавив, Синдзи протолкнул пенис еще глубже, пока не ощутил перекатывающуюся массу кишечника вокруг ствола и давление повисшей матки сверху, а затем начал плавное движение взад и вперед. Скольжение, даже несмотря на сковавшие мышцы брюшной полости, происходило гладко, почти без сопротивления, однако кишки совершенно не оказывали никакого воздействия, лишь барахтались от его проникающих толчков, сминаясь и извиваясь вокруг ствола, а единственную стимуляцию оказывал лишь сомкнувшийся апоневроз, отчего возникало приятное натяжение резинки презерватива и оттого тугое трение вдоль головки. Через пару минут дырочка на пупке приобрела ширину пениса в диаметре, разрез на сухожилиях между мышцами окончательно ослаб, и скольжение в брюхе Мари сделалось легким и быстрым, что позволило вбивать член до основания и ударяться о ее перегруженную слизью и червями матку. Сама девушка, впрочем, уже перестала даже стонать, булькая через горло, откуда вместе с пеной начали вытекать остатки содержимого желудка, а сознание ее почти оборвалось, оставшись лишь крошечным измученно трепещущим огоньком в померкших закатившихся глазах.

И тогда Синдзи, учащенно задышавший от ставшими неожиданно приятными ощущений, что дарило ему горячее и восхитительно мягкое барахтающееся содержимое чрева, положил обе руки на основание живота Мари, с усилием утопил в него пальцы, отчего размякшая кожица ушла глубоко внутрь брюха, нащупал сквозь нее и слой мышц собственный член и, крепко его сцепив, начал помогать себе стимуляцией — прямо через плоть. Практически мастурбируя обеими руками, он тер о свой пенис сомкнувшуюся из-за его крепкой хватки шкурку чрева, сжимал вокруг него плотные мышцы вконец ослабшего живота, скользя сквозь комок кишечника, а девушка лишь скрипуче хрипела и захлебывалась от изнеможенного стона. И вот голову уже начало затмевать искрящееся марево, а по телу заиграли всполохи приятных покалываний, наполняя пьянящим наслаждением, и руки Синдзи сами задвигались резче, стремясь как можно быстрее достичь сладостной кульминации. И тут член, неожиданно разойдясь восхитительной волной наслаждения, дернулся чрезмерно сильно, тело отозвалось вспышкой экстаза, и в презерватив в тот же миг выстрелила густая струя спермы, наполнив его жидкостью, что медленно начала расплываться вдоль ствола горячей массой.

Выдохнувший и шатнувшийся Синдзи замер, прекратив движение в брюхе хрипнувшей Мари, опустил руки и медленно вынул пенис, презерватив на котором, наполненный спермой, покрылся тонким слоем крови. Качаясь от померкшего в удовольствии взгляда, он опустился на колени, взглянув на изувеченный живот девушки, где в центре вместо пупка зияла темно-багровая дыра, а затем, собравшись с силами, заставил себя подняться и вернуть стол в первоначальное положение. Лицо Мари, красное от слез и напряжения, уже не выражало ничего осмысленного, сохранив маску ужаса и возбужденного шока в пустых глазах, и тогда Синдзи стянул с себя презерватив, поднес его ко рту девушки и медленно вылил в него все содержимое до последней капли.

— Вот, попей, станет легче.

Густая вязкая сперма неспешно потянулась в горло девушки, заставив ту непроизвольно начать глотательные движения и непроизвольно вернуться из омута сокрушенного небытия. Хоть мышление Мари еще не восстановилось до конца, осознанность постепенно начала к ней возвращаться по мере того, как кровь отливала от головы, возвращая лицу бледность, а взгляду — мутную надломленную подавленность и исступленную истощенность от возбуждения. Машинально проглотив семя, девушка перевела на Синдзи слабый взгляд, что-то беззвучно сказав влажными от спермы и пены губами, однако тот нежно приложил к ним палец и ласково прошептал.

— Экономь силы, сладенькая. Они тебе еще понадобятся — мы приступаем к главному.

С этими словами он выпрямился, откинув в сторону презерватив, остановил свой взгляд на конвульсивно подергивающемся проткнутом животике девушки, где в дыре на пупке даже можно было разглядеть шевелящуюся от учащенного тяжелого дыхания темно-красную плоть чрева, а затем начал бережно гладить кожу вокруг, разминая ее круговыми движениями.

Внизу зашумела закипающая от нагревателя вода в ведре, и на ее поверхности с заигравшим в легком танце паром появились первые пузырьки. Синдзи, уменьшая амплитуду и делая нажим пальцев все сильнее, приблизил руку к отверстию в животе, под жалостный писк Мари ввел в рану сразу несколько пальцев, а потом вдруг мощным движением погрузил вглубь всю ладонь, заведя ее под слой мышечной ткани через кишечник прямо к матке. Пальцы сразу же ощутили опасное напряжение чрева, кажется, уже готового лопнуть от переполняющих его паразитов, однако они скользнули чуть в сторону, вдоль гладкой эластичной и обжигающе горячей плоти, утопая в кашице крови и сухожилий, поддерживающих внутренние органы.

— Мг-гх-х… Гха-а-а-а!!! — Девушка, натужно пикнув, громко выкрикнула, выпучив глаза, забила затылком об стол и стала вымученно корчиться, вновь покрывшись пунцовой краской от жуткого, невыносимо острого экстаза, буквально воспалившего тело.

Синдзи пришлось закрыть глаза и сосредоточиться только на собственных ощущениях, осторожно перебирая пальцами тонкую кишку, сеть хрупких сосудов и, наконец, наткнувшись на упругий продолговатый шарик с длинными отростками — яичник и фаллопиевы трубы. Зацепив его большим пальцем, он двинул ладонью в другую сторону, пока не нащупал второй яичник, а затем остановил ладонь и на пробу с усилием сжал упругие шарики, отчего Мари буквально ударила молния — тело резко дернулось, едва не вывихнув ей конечности, а из груди донесся жуткий сладострастный и мучительный стон.

— ГХА-А-А-АХ!!!

— Здорово, правда? — улыбнулся Синдзи. — Яички женщины тоже, оказывается, очень чувствительны, просто спрятаны глубоко. Приготовься, дорогая, сейчас будет очень неприятно.

И, собрав яичники пальцами вместе, он с треском рвущейся ткани брюшины резко дернул руку назад, потянув их за собой и вытащив наружу через отверстие в пупке.

— ГИ-Й-Я-Я-Я-Я-Я-Я!!!

Над гладью животика показались два овальных яичка серого цвета, покрытые кровавой пленкой, с розовыми эластичными трубками, уходящими в недра ее чрева. Мари забилась в жутких конвульсиях, кажется, расколов разум от ужаса и чудовищного наслаждения, а Синдзи спокойно взял со столешницы последний шприц со слизью, и, подведя иглу к шарикам, задумчиво произнес:

— Я бы мог их раздавить. Вырвать с корнем. Разрезать на мелкие кусочки. Облить кислотой. Но, моя дорогая Мари, я сделаю то, о чем ты так долго мечтала.

И он вонзил иглу в гладкое упругое яичко, впрыснув половину слизи, а затем проделал то же самое со вторым. Вопившая и дрыгающаяся девушка вдруг умолкла, остановив бешено мечущиеся стеклянные глаза, скрипнула надорвавшимся голосом и вдруг обледенела, словно ее тело погрузили в прорубь. И тогда Синдзи улыбнулся, положил шприц, осторожно убрал яичники обратно в брюхо, чтобы не травмировать их еще больше, поправил пальцами разворошенный кишечник и только затем, взяв хирургическую нить с иглой, стал медленно зашивать рану. Тщательно проводя стежок за стежком, он закрыл дыру в пупке так, чтобы из нее больше не вытекло ни капли крови, затем наложил тампон с пластырем и, вытерев руки, погладил дрожащую в диком ужасе девушку, вытянувшую напряженное и ошеломленное лицо.

— Поздравляю, операция прошла успешно. Только вряд ли ты меня слышишь — сейчас, я полагаю, твое тело поглощено новыми и крайне удивительными ощущениями. Доктор Акаги говорила, что аналгезия может являться в первую очередь следствием травмы позвоночника, во вторую — неврологическим заболеванием и только в третью — генетическим или гормональным нарушением. Если твои врачи проверили вдоль и поперек, почему бы ни предположить невероятное — твоя невероятная красота, твое притяжение, сводящее с ума мужчин, твой шарм и твоя неземная сексуальность есть зеркальное отражение твоей невосприимчивости к боли. А что определяет половую привлекательность человека? Правильно — те самые половые гормоны, что строят нашу жизнь, эти маленькие, но такие важные и драгоценные яички. Твоя заветная мечта и твое проклятье. Это последствия тех желаний, что ты загадала, Мари. Кому, как не мне, знать это.

Вода в ведре забурлила, дойдя до предельной стадии кипения. Синдзи еще некоторое время продолжал гладить по голове повисшую на пике восприятия сокрушенную Мари, пока схватывались швы на животе, а затем поднялся, всмотрелся в глаза девушки, где сменяющийся изумрудно-металлический блеск гремел безудержным огнем, словно доживающая свои последние часы сверхновая звезда в преддверии вселенского взрыва, и добавил:

— Надо сказать спасибо червям, без них операция прошла бы крайне кроваво и с летальным исходом, однако теперь пора от них избавляться. Можно их вывести химическим растворителем, но, боюсь, тебя это тоже добьет, так что применим способ куда проще и эффективнее — кипяток. Я проверял, от него слизь резко густеет и становится бестолково-желеобразной, а главное — плоть снова сгущается и схватывается, оставляя лишь некрасивые складчатые морщинки. Ах да, ты же сваришься заживо, если в тебя влить кипяток. Но не переживай, у этой проблемы есть решение — мы просто вытянем пораженные органы наружу. Потерпи еще самую малость.

Оставив девушку в покое, Синдзи поднял с пола вакуумную помпу с прозрачной колбой и электромотором для высасывания воздуха. Прибор, судя по его виду, походил на те, что кичливо рекламировались на сомнительных сайтах и в спам-сообщениях, предлагающих с помощью насоса увеличить пенис. Разумеется, отсутствие практической пользы от такого устройства было очевидно любому, у кого сохранялись хотя бы остатки здравого ума, да и само по себе оно уже скатилось не более чем в глупую шутку. Впрочем, насколько показала проверка, аппарат работал исправно и даже высасывал воздух из трубки до полного вакуума, чем-то напоминая пылесос или пневматическую вытяжку. Похоже, что Мари купила его забавы ради или, в крайнем случае, для эротической стимуляции своих грудей или даже мужских пенисов — давление как раз образовывалось весьма ощутимое и волей-неволей укрепляло эрекцию, заставляя член наливаться кровью.

Однако укреплять и уж тем более увеличивать свой орган Синдзи не собирался. Вместо этого, подключив устройство к сети, он в несколько прогудевших с шумом затяжек проверил механизм, удостоверившись, что колба исправно всасывала кожу на руке, а затем вернулся к девушке и, оттянув одну сторону половых губ, словно кожицу кальмара, до зияющей дыры влагалища, пропихнул широкую толстую трубку в дырочку. Даже несмотря на толщину проникшего объекта, плоть не оказала никакого сопротивления, свободно пропустив колбу прямо в вязкую массу слизи и лишь слегка натянув ставшей почти прозрачной кожицу лона. Длина трубки достигала внушительных тридцати сантиметров, что позволило ей свободно раздвинуть стенки, проникнуть до дна влагалища, наполнившись мутной полупрозрачной жижей лишь наполовину, и упереться в выпятившуюся шейку матки. Мари подала признаки жизни, издав дрогнувший в истощении стон, пропитанный мольбой о прекращении этой кошмарной пытки, но Синдзи, лишь добродушно улыбнувшись и поплотнее придавив край колбы к плоти, включил насос, и тут же стеклянную трубку с шипяще-булькающим звуком словно втянуло внутрь влагалища, и его полость наполнила обильная порция густой слизи вперемешку с копошащимися червями.

— Мха-а-а… ха-а-а… ха… — надсадно, давясь от обессиленного плача, протянула сокрушенно скривившая лицо девушка, и живот ее на несколько секунд чуть втянулся вглубь, из рыхлого, но еще ровного сделавшись впалым.

Однако Синдзи успел отключить насос, пока колбу не переполнила слизь, вытащил ее из влагалища и выплеснул содержимое на пол, стараясь не глядеть, как в вязкой клейкой массе запрыгали и забарахтались прозрачные паразиты. Повторив процедуру, он еще несколько раз вычистил матку Мари от червей, с каждой попыткой задерживая насос включенным все дольше и следя, как опасно втягивались внутренние органы под гладью ее живота, образовывая сначала небольшую, но потом все больше вырастающую воронку на коже. И каждая процедура сопровождалась тяжелым вымученным стоном девушки, невыносимо извивающейся на столе и бьющейся от судорог из последних сил.

— Нет… — промямлила она после очередной попытки, утопая от слез на красном лице. — Не надо больше… Хватит… пожалуйста…

Но Синдзи ее не слушал и вновь включал насос, пока, наконец, не превратил влагалище девушки в размятую губку с куском мяса в основании, но почти без червей. А затем, удовлетворенно хмыкнув, подытожил:

— Ну вот, большая часть вышла. Остались лишь самые проворные, но это меньшая из бед. Твоя плоть пропиталась слизью и, если ее не вывести, скоро растворится вместе со всем животом. Я это исправлю, но… В общем, что бы ни случилось, просто держись.

Подбодрив вымученно и с ужасом взглянувшую на него девушку легкой улыбкой, Синдзи подтащил к центру комнаты стул с высокой спинкой, взял столешницу за изголовье и, перевернув, опустил на него. Тело Мари оказалось подвешенным над полом на привязях под небольшим углом животом вниз, ногами едва не касаясь земли. Взяв полотенце, Синдзи пододвинул к ее бедрам ведро с все еще кипящей водой, обдав кожу горячим паром, а затем взял колбу, вновь протиснул его во влагалище и включил насос. Только на этот раз он не отключал мотор ни через десять секунд, ни через минуту и не стал останавливаться, даже когда Мари громко со стоном выдохнула и с ужасающей гримасой на лице натужно закричала. Животик ее вмялся внутрь, бугорок лобка осунулся, словно исхудав за считанные минуты, кожица вдруг осела, образовав широкую ямочку почти во всю гладь живота, и тогда Синдзи, крепко ухватившись за окончание гудящей и запотевшей трубки, с силой потянул ее назад.

— ЙИ-А-А-А-А!!! — вдруг заревела девушка, выпучив глаза, и внутри ее чрева раздался сочный хлюп с легким треском, живот вдруг резко вмялся, будто в его центре образовалась пустота, и из влагалища, выворачивая его ярко-красные опухшие стенки наизнанку, показалось наполовину всосавшаяся в помпу темно-багровая матка.

Мари заглохла и бешено забилась на столе, моментально утратив всякую осмысленность во взгляде и только начав болтать выкатившимся языком из захрипевшего рта, а Синдзи все продолжал тянуть шипящий насос, постепенно вырывая матку из чрева, а вместе с ней — выкатившееся и собравшееся складками влагалище, и вдруг раздувшаяся от давления плоть хлопнула где-то внутри, и скомканный красный мешочек, вывернутый наизнанку, вырвался из лона, забившись в основание трубки и перекрыв насос. Выключив аппарат, Синдзи снял с повисшей на одной коже кусок плоти, мощный, длинный и гладкий, напоминающий невероятно тяжелую и толстую кишку длинной с локоть, где в основании проглядывались бугорок мочевого пузыря и раздувшиеся яичники с обратной стороны кожицы. Настоящий, чудовищный по своей силы пролапс матки заставил Мари заглохнуть и издать невероятной по своему ужасу стон, расколовший ее разум в буре нестерпимых ощущений, но Синдзи не становился на достигнутом. Держа этот ярко-алый гладкий рукав плоти, в который превратилась выпавшая матка и вывернутое наизнанку влагалище, образовав в животе натуральную впалую дыру, он осторожно поднес его к ведру и бросил прямо в кипящую воду.

Мари, вдруг замерев на секунду, выпучила глаза и внезапно разразилась диким воплем:

— ГЬЯ-А-А-А-А-А-А-А!!!

И Синдзи показалось, что это был не просто крик ужаса, смешанного с отвращением и экстазом, а настоящий рев боли. Исказив лицо, Мари орала не переставая, пока ее матка и влагалище варились в кипятке, затвердевая и сморщиваясь, словно ливер в приготавливаемом бульоне. Взяв за изголовье стол, он начал медленно поднимать и опускать его, окуная кусок плоти в бурлящую воду, пока та за полминуты практически не сварилась вместе с закравшимися в маточные трубы червями и яичниками и не превратилась в кусок ошпаренной колбасы, а девушка не стала захлебываться в обезумившем вопле диких ощущений. И только тогда Синдзи приподнял стол, вытащив дымящуюся кишку из кипятка, и поставил его обратно. Девушка, похоже, потеряла сознание окончательно, трясясь в судорогах и лишь истекая слезами из пустых, слабо подрагивающих зеленым светом глаз, и Синдзи бережно взял ее обжигающе горячую, окрепшую съежившуюся матку, дурно пахнущую вареным мясом, и осторожно погрузил обратно в живот, чтобы не травмировать плоть еще больше, оставив часть снаружи остудиться. А затем он ласково провел пальцами по ее воспаленной и мокрой от слез щеке, бережно погладил волосы и, склонившись, нежно поцеловал в лоб, произнеся:

— Поздравляю тебя. С пришествием в новый мир. А теперь просто отдыхай.

Оставив девушку, Синдзи плюхнулся на пол, чтобы перевести дух. Тело начало наполняться ненавистной тяжестью, что переливалась прямо в душу и давила своей чернотой, да и боль в сломанном пальце и ранах после такого марафона вновь начала давать о себе знать, однако сам он ощутил облегчение. Мари, что сейчас сломлено покоилась на столе, очевидно, больше никогда не способная вернуться к прежней жизни, подтвердила его мысли и чаяния, стерев все сомнения и дав надежду на завершение его долгого пути. Теперь, когда препятствий больше не оставалось, он был готов, как никогда.

Восстановив силы, Синдзи провел уборку в комнате, убрав все инструменты и приспособления, сняв простыню и целлофановую пленку с пола, очистив комнату от слизи и червей, смыв прочих в ванную, поставил мебель на место, а после перенес обмякшую, но притом дрожащую, горящую жаром и учащенно дышащую Мари на диван, накрыл ее простыней и только тогда достал сотовый.

— Акаги, — раздался голос в трубке.

— Это Синдзи. Третий пилот выведен из строя.

Раздалось тяжелое молчание.

— Она… в порядке?

— Жива. Но ей уже больше не до Евы. Остался один лишь Каору, но с ним я что-нибудь придумаю.

— Послушай, Синдзи… Ты должен узнать кое-что важное.

Он насторожился, почувствовав неудобное напряжение в голосе женщины.

— Что именно?

— Я… поговорив лучше при встрече. Где ты сейчас?

— В квартире Макинами. Ей, кстати, не помешает срочная медицинская помощь.

— Хорошо, я высылаю скорую и машину за тобой, жди их через четверть часа. И, пожалуйста, будь осторожнее.

Как и сказала Рицко, машины прибыли через пятнадцать минут, и доктора оперативно забрали тело притихшей девушки, только поначалу поколебавшись от вида ее вывернутой матки и смерив Синдзи пилящим взглядом. Дорога до базы НЕРВ заняла много времени из-за откуда-то взявшихся блокпостов прямо посреди центральных проспектов, укрепленных заведенной и готовой к бою бронетехникой с символикой ООН. Развернутая через переулки колючая проволока, противотанковые ежи на перекрестках, обилие людей в военной форме, бросающих недобрые взгляды на нервно проскакивающих то тут, то там гражданских — город и впрямь будто оказался на военном положении. Синдзи уже давно заметил, как Токио-3 мрачнел в тяжком ожидании своей судьбы, как накрывались тенью его белоснежные здания, а в гигантских зеркальных окнах высоток отражалось лишь холодное свинцовое небо, но беспокойство у него вызывали лишь растения — те проросшие сквозь асфальт и бетон кустарники, деревья и цветы, что сейчас страдали от недостатка солнечного света и гибли под лязгающими гусеницами танков. Все прочее шло своим чередом и вряд ли было способно вызвать у него хоть какой-то интерес.

Разойдясь у лифта с врачами, которые бегом помчались с Мари на каталках в сторону отделения интенсивной терапии, Синдзи отправился в кабинет доктора Акаги, уже предчувствуя неприятные вести — столь тяжело и неспокойно звучал ее голос по телефону. Каждый шаг, приближающий его к кабинету Рицко, отзывался все растущей тревогой в душе, потому что разум с издевательски очевидной прямотой уже приучил его к неизбежным проблемам — особенно под конец пути, когда, кажется, ничто не сможет помешать.

— Синдзи… — поприветствовала его женщина после невыносимо долгого молчания, когда он появился в двери, словно не узнав или, скорее, пытаясь подобрать слова. — Как ты добрался?..

— Акаги-сан, — одернул ее тот категоричным тоном. — Я уже понял по вашим словам, что произошло что-то важное. Давайте к делу.

— К делу… к делу…

За рассеянным усталым голосом будто промелькнула бездна отрешенности, абсолютного изнеможения и апатии, что подмяло под собой не выдержавшую тяжесть груза надломленную душу, а в глазах сверкнул холодный бесцветный огонек безразличия к жизни, к своей судьбе и будущему. Женщина, скрыв воспаленный, будто бы заплаканный, но совершенно сухой взгляд ладонью, тяжело и отрешенно выдохнула, затем поднялась и чуть приглушенно, кажется, даже виновато произнесла:

— Хорошо. Ты прав. Лучше тебе увидеть самому.

Поднявшись, она спешно двинулась к выходу, как показалось Синдзи, чуть нервозно стараясь избегать взгляда в его сторону, однако ему не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ней. Женщина больше не промолвила ни слова, однако и без ее объяснений на сердце навалилась тяжелая тревожная тоска, словно то уже заранее готовилось к встрече с чем-то неприятным или скверным. Словно противное копошение зародилось в его душе, ощущение, схожее со смутным озарением, которое никак не могло сформироваться в четкую мысль и тем самым мучило своей неясностью. И чем дальше шел Синдзи за доктором, тем ощутимее и четче становилось это чувство, с насмешкой уводящее его от уже сложившейся догадки.

Они шли не очень долго — через главный коридор госпиталя в отделение реабилитации к палатам приемного покоя, до боли ему знакомым. Не раз он пробуждался здесь после тяжелых и изматывающих битв в окружении стерильных стен и больничных принадлежностей. Сейчас же Синдзи быстрым шагом следовал за Рицко вдоль кажущегося ледяным коридора мимо бесконечно длинного ряда однотипных дверей, редко встречающихся врачей, стоек с хирургическими приборами и пустующих скамеек, пока они не остановились возле ничем не примечательной палаты. Акаги замерла напротив двери, что-то с тяжестью на лице обдумывая, а затем, вздохнув, запустила руки в карманы халата и тихо произнесла:

— Это здесь. Можешь заходить.

А затем, качнувшись, будто намереваясь открыть дверь, но передумав, она без оглядки на Синдзи развернулась и, не оборачиваясь, направилась обратно по коридору, бросив из-за спины:

— Если у тебя возникнут вопросы, я буду ждать тебя в своем кабинете.

Ее шаги затихли где-то в конце коридора, когда Синдзи, ощутив неприятное покалывание мурашек на спине, отворил дверь. Он знал, что увидит там — покрывшись ледяным потом и обнаружив на койке молодую девушку, он уже понял, что подсознательно ожидал ее увидеть. На белоснежно чистой простыне, накрыв одеялом нижнюю половину тела, полулежа расположилась Аянами Рей. Живая. Невредимая. Чистая, словно умытый ранним утренним дождичком цветок. Источающая освежающе прохладное нежно-голубое сияние из-за люминесцентного освещения палаты. И абсолютно бесстрастная, безэмоциональная, ледяная, взирающая куда-то в стену сухим колюче-красным взглядом.

Синдзи вздрогнул. Он вспомнил, что это уже было. Он вспомнил первый взгляд Рей — не тот, когда он занял ее место в Еве, чтобы не позволить истерзанной и мучительно стонущей от боли девушке страдать еще больше, а тот, которым она одарила его после. Попав в ее квартиру, рухнув на нее сверху, ощутив ее нежную мягкую грудь в своей руке, именно тогда Синдзи впервые ощутил на себе столь ледяной и жуткий океан равнодушия и бесчувственности во взгляде, а после, завязав наконец-то разговор и тут же получив пощечину, — разрывающую, колючую бездну обиды и неприязни.

Сейчас Рей смотрела в стену так же. Отстраненно, бездушно, сухо и жестко, с непривычной для нее решительностью, будто алое пламя в ее глазах сделалось разъедающей сердце кислотой. Той милой и хрупкой девушки, слабой и сильной одновременно, потерянной и не знающей сердечной теплоты, той чувственной и манящей девушки, что исступленно и сладостно стонала в его ласке, что беззвучно плакала в его руках, разрываемая проникающим членом, что тяжело дышала от переполняющей ее страсти и безропотно выдержала все побои, больше не было. Эта Аянами Рей напоминала ту лишь внешностью. Она была другой, чужой, враждебной.

Глаза девушки дрогнули и медленно повернулись в сторону Синдзи. Ее лицо не шелохнулось, но тому показалось, он был готов поклясться в этом, что она улыбнулась одним взглядом — коварно, ехидно, презрительно. Она его узнала. И ей было на это наплевать.

И тогда Синдзи сорвался с места. Он сам не понял, что заставило его сделать это — сжавшееся и засочившееся ядом сердце, провалившаяся в пропасть душа, смеющийся разум или то самое предчувствие, открывшее ему реальное положение дел за секунду до обнаружения Рей. Он уже не мог контролировать свои мысли и тело — сознание, вспыхнув слепящей вспышкой отчаяния, оборвалось под внутренним криком ярости и гнева.

Синдзи в один прыжок вскочил на кровать и сбросил одеяло. Рей, оставшаяся в одной пижаме и трусиках, взирающая на него снизу вверх, ничуть не изменилась в лице, разве что насмешка в невыносимо остром рубиновом взгляде сделалась еле сдерживаемой, шелохнув кончики губ в уничижительной ухмылке. И тогда он влепил ей звонкую пощечину, отправив лицом на кровать и тут же подняв к себе за волосы, но Рей все равно не изменилась, подняв свой кукольные неживые глаза. Заскулив сквозь зубы, отпустив ее тело, Синдзи тихо взвыл, чувствуя, как из-за слез начал расплываться взгляд, как защипало под кожей ядом отчаяния и как внутри груди разверзлась животная ярость, голод, желание сокрушить и уничтожить эту нелепую насмешку над ним.

Зарычав, он с неизвестно откуда взявшейся звериной силой схватил девушку за руку, дернул в сторону, отчего та безмолвно перевернулась на живот, с треском ткани сорвал ее трусики и впил взгляд в идеально ровные округлости попки — безупречно гладкие, упругие, нетронуто чистые, без единого шрама или следа насилия. А ниже показались ровные половинки половых губ — плотно сомкнутые, аккуратные, почти детские, лишь украшенные кисточкой маленьких волосиков на вершине. Ее киска, ее попка, ее нежная и притом тугая белоснежная кожа и крепкая плоть — они сияли в своем первозданном целомудрии, но не вызывая соблазна, а пробуждая какой-то глубинный страх.

Рей, не издав ни звука, из-под упершейся в кровать руки развернула голову, стрельнув своим жестким бесчувственным взглядом, и тогда Синдзи всхлипнул от переполняющей его горечи, ощущая разливающийся по венам жидкий свинец, а затем с невероятной силой схватил ее за бедра, приподняв к своему тазу и разведя их в стороны вместе с плотно сжатой, словно сцепленной замком киской, а другой рукой придавил ее шею к подушке — лишь бы не видеть это безжалостное лицо. Пальцы сами расстегнули ширинку и достали красный ослабший член, который от касания к нежной плотной кожице половых губ спустя мгновение пробудился и наполнился вынужденной, отталкивающей тяжестью эрекции.

Девушка не сопротивлялась, не скулила, не пыталась показать, что текущее положение хоть в какой-то степени доставляет ей неудобство. Но и дыхание ее не потяжелело и не участилось, по коже не разлилось взволнованное тепло, в груди сердечко не забилось так, что его удары отдавались по всему телу, — как это было раньше. Синдзи едва мог вытерпеть наполнившую его душу горечь, невыносимую тоску, пустоту от потери, что едва ли не заставляла его выть, сжимая сердце до боли в груди. Он судорожно подвел онемевший член к анусу голубовласки, с натугой уткнув в него кончик головки, но так и не раскрыв темное колечко прохода, а затем с клокочущим разъедающим чувством отчаяния вцепился в ее бедра и рывком натянул попку на себя. Пенис, глубоко вмяв мягкую плоть между ягодиц, буквально застрял на входе, лишь на сантиметр углубившись внутрь крепкой, горячей, невероятно туго сжатой полости, заблокированной схваченным сфинктером. И тогда Синдзи, подавленный невыносимой тяжестью в душе, согнулся, тихо заскулил, зажмурив заплывшие глаза, и со всей обуревающего его яростью вогнал член в попку, едва не содрав с него крайнюю плоть от чудовищного сжатия стенок кишки, будто склеенных и сдавленных стальной хваткой мышц. Не оставалось никаких сомнений — попка Рей еще ни разу не ощущала в себе проникающего внутрь фаллоса, сжимаясь и напрягаясь из-за непривычки, собственной неразработанности. Ни одно нутро, даже самое тренированное, не может сжаться так, как девственное — с естественной силой неопытной и нерастянутой плоти, а не наученных практикой крепких мышц. Толстая кишка едва ли не со скрипом распрямлялась и туго расширялась, сантиметр за сантиметром принимая протискивающийся член, доставляя не удовольствие и наслаждение скользящей, гладящей и ласкающей плоти, а одну лишь боль и дискомфорт.

И хотя через несколько минут, с невероятным трудом все же протиснув пенис до основания и даже сделав несколько заходов в ничуть не ослабшей попке, Синдзи все же смог заводить в ней продольными движениями, больше меся плоть вместе со слипшимися стенками, чем проскальзывая внутрь прохода, а Рей так и не подала ни единого признака заинтересованности в происходящем, даже не выдохнув в самой глубокой точке проникновения, даже не покрывшись трепетным румянцем на своей бледной коже. Более того, на ненадолго промелькнувшем лице из-под прижатой к подушке руки проявилась жуткая улыбка — безжалостная, едкая, злая, а глаза прищурились в надменной желчи, что, словно алая язва, обожгла сердце. И тогда всхлипнувший в дрожи от ужасающих чувств Синдзи вырвал член из попки, так и не ощутив той знакомой, волнительной и чуть ли не приветливой мягкости, нежности нутра, опустил его чуть ниже — к плотно сжатой киске и рывком вогнал в узкую щелку, уткнувшись поначалу в плотную мякоть преддверия, скользнув по кожице к показавшейся невероятно крошечной и неприступной дырочке, но все же втолкнув ствол в стиснутое, свернутое, схваченное лоно. И даже несмотря на ничтожно малое количество смазки, на гладкость стенок и мягкость плоти, проникновение получилось ничуть не проще, чем в попку — так же натужно, сдавленно и тяжело. Будто сцепленное замком, влагалище наотрез отказывалось принимать входящий пенис, вынужденно раскрываясь лишь в месте его погружения, выталкивая своими почти что сросшимися стенками, сжимаясь, словно под прессом. А когда головка уткнулась в тонкую прочную мембрану невдалеке от входа во влагалище, Синдзи ощутил, как что-то в его душе оборвалось.

А после он сорвался. Издав нечеловеческий вопль, Синдзи в одном ненавистном, причиняющим лишь боль порыве разорвал девственную плеву, вбил член сквозь тугую складчатую плоть, утопил головку в устье матки и, спустя секунду неживой тишины, вырвал его наружу вместе с порцией девственной крови, облегчившей обратное скольжение и оросившей белоснежную простыню алой краской такого же оттенка, что и лукаво прищурившиеся глаза девушки. Без передышки, не дав отойти давлению во влагалище, он вонзил ствол обратно в бордовую жесткую мякоть нутра, с таявшей на глазах надеждой пытаясь разбить неукротимое сопротивление плоти, разрушить ту глухую стену неприятия, которая, казалось, разделяла его и девушку непреодолимой пропастью. Даже когда он проникал внутрь ее, он отчаянно пытался сделать хоть что-то, чтобы услышать ее жалобный слабый голосок, ее стон, дыхание, трепет. Синдзи прижимал ее голову все сильнее, он бил и бил пенисом во влагалище, увеличивая темп только за счет скудной смазки из крови, но ничуть не укрощая крепко напряженные, стиснутые стенки лона, и под свое горькое скуление он даже не успел заметить, что противный, отталкивающий в своей дурноте оргазм подобрался к основанию живота. Ничуть не сладкий, не вожделенный, не окунающий в океан эйфории, он повис в основании пениса, в любую секунду готовый выплеснуть все свое отвращение во чрево девушки.

Но не он заставил Синдзи резко остановиться на самом краю. Взгляд Рей, выражение ее лица, возникшее на повернувшейся к нему голове, будто окатили ушатом холодной воды. Синдзи замер, не в силах сделать и малейшего движения, вымолить хоть слово, чувствуя лишь бесконечное падение внутри. Голубовласка улыбалась во все лицо. Она сияла с маской торжества, благостного наслаждения, никак не связанного с чувственным удовлетворением тела. Наоборот, где-то глубоко искрилась боль от разорванной девственности и рези ануса, но девушка будто не замечала ее, не обращала никакого внимания. В ее глазах, развратных глазах змеи сочилась лишь неприкрытое желание, жажда, голод и мания, обращенные прямо к его сердцу.

— Икари-кун… — произнесла она леденящим душу тихим колючим голоском. — Почему ты остановился?

Синдзи, чувствуя, что не может даже вдохнуть из-за сковавшей грудь тяжести, отстранился и вытащил из ее влагалища блестяще-красный от крови член, однако Рей лишь сильнее прищурила глаза и шире улыбнулась.

— Икари-кун, пожалуйста, продолжай. Я твоя, Икари-кун. Ну же, овладей мной, я так этого хочу. Я принадлежу тебе, я твоя игрушка, Икари-кун. Я желаю тебя, Икари-кун. Ты мой и только мой. Ты принадлежишь мне. Мы будем с тобой вечно, Икари-кун, везде и всегда. Мы станем одним целым.

Вдруг ловко юркнув, девушка с неожиданной силой выскользнула из его хватки, крутнулась на простыне с широко расставленными руками, словно ящерица, а затем внезапно уцепилась своими тонкими холодными пальчиками в яички Синдзи, не позволив тому в страхе отскочить назад. Держа его мошонку одной рукой, второй Рей обхватило основание ствола члена и со сладкой улыбкой, облизав губы, накрыла ртом испачканный ее выделениями член. Алые, пробирающие насквозь глаза не сводились с его лица, пока язычок девушки заелозил вокруг головки, размешивая по себе смазку со слюной, и из ее носа, наконец, раздалось волнительное сопение, смешанное с глухим чавканьем внутри, однако Синдзи был готов закричать от ужаса, сколь пугающе выглядела эта Рей. Его голова закружилась от абсурдности происходящего, от невозможности поверить в то, что он видел и чувствовал, от щекочущих движений язычка, от ее хватки, крепко оттягивающей яички и только приливающей возбуждение. Он вцепился в ее волосы, силясь отодрать от себя всосавшуюся в пенис девушку, но она лишь выпустила его изо рта и с вожделенной миной стала тереться лицом о ствол, размазывая по щекам и губам свою же девственную кровь, так ужасающе контрастирующую с ее белоснежной кожей и ледяного цвета волосами.

А через мгновение Синдзи, согнувшийся и застонавший от резко вспыхнувшего наслаждения и опустошение в душе, а также от острого сладостного чувства оттягиваемых яичек, резко кончил — так и не испытав ни капли наслаждения. Голову затмила тошнотворная белая пелена, струя спермы брызнула прямо в лицо Рей, смешавшись с кровью, густые вязкие разводы, провиснув нитями, медленно потекли по ее щекам и подбородку, залившись брызгами в глаза, нос и рот, а сама голубовласка, замерев на секунду, блаженно растянулась в улыбке, все же отпустив его, проникновенно выдохнула в удовлетворенном стоне и начала слизывать с себя семя.

Синдзи больше не мог этого выносить. Шатаясь, он соскочил с кровати, почти ничего не видя мутным взглядом, и рванул к выходу, с дрожью расслышав ее голос за спиной:

— Икари-кун... Только я принадлежу тебе. Мы будем вместе, Икари-кун, ничто не сможет нас разлучить!..

И она засмеялась звонким переливающимся голоском, живо и счастливо — как обычная полная юной энергии девушка. Но совершенно не являющейся тихой и кроткой Рей.

И тогда Синдзи побежал без остановки, на ходу застегнув брюки и едва сдержавшись, чтобы не выблевать накопившуюся желчь. Его изнутри будто разъедало, жгло и скручивало, он задыхался и ничего не видел, его мысли вихрем закрутились в голове, разбив сознание на тысячи ничего не понимающих осколков, и за всей это гремящей массой чувств и эмоций где-то далеко на дне души сквозь тихую мелодию одиночества зазвучал его бесстрастный голос:

«Ты знал это с самого начала. Неужели ты забыл?»

«Нет… Теперь я вспомнил…»

«Я хотела увидеть это снова».

«Мы идем за тобой, Икари Синдзи».

Влетев в кабинет доктора Акаги, на его лице уже не осталось ни тени ужасающей сумятицы или спутанного волнения. Синдзи выглядел собранно, сосредоточенно, и он буквально испепелял взглядом сидящую за своим столом женщину, однако не произнес ни слова.

— Полагаю, ты требуешь объяснений, — в голосе Рицко, кажется, мелькнула неожиданная грустинка, почему-то показавшаяся обреченной, неизбежной и оттого долгожданной, даже радостной. — Что ж, я готова. Идем.

Надев халат и положив что-то в карман из ящика стола, женщина проплыла мимо Синдзи к выходу, двигаясь бесшумно, словно приведение, но притом тяжело, будто пробираясь через невидимую вязкую массу. Что-то изменилось в ее лице. Взгляд посветлел и сделался глубже, напомнив собой тихое глубокое озеро, губы больше не сжимались в напряжении, словно облегчение от давившей тяжести наполнило ее душу, но не из-за их исчезовения, а потому, что ей больше не нужно было о них волноваться. Одиноко и обреченно идущая по коридору женщина показалась отстраненной, добровольно выпавшей из общей картины мира и оттого умиротворенной, успокоенной, так что Синдзи даже успел позабыть об объявшей его тревоге и молча последовать за доктором.

Они шли долго — по большей части потому, что Рицко никуда не спешила, пока не оказались у одного из мрачных, обитых железом и устрашающими механизмами лифтов. Это был тот сектор, к которому пилотам был закрыт доступ, и, насколько представлял Синдзи, вел он к таинственным недрам базы, хранящим свои самые важные секреты. По крайней мере, именно так он думал, когда хмурые охранники вежливо давали ему от ворот поворот при приближении к лифту, так он думал и сейчас, проходя через вереницу гигантских бронебойных дверей с перегруженной системой доступа.

Впрочем, изнутри лифт оказался обычным элеватором, только глухим настолько, что его движение ощущалось лишь по легкому толчку и чуть убавившемуся весу в теле. Рицко, все это время безучастно молчащая, наконец, решила заговорить.

— Нам недолго осталось.

Синдзи, услышав то, что он и так знал давно, лишь вопросительно поднял брови.

— Вся эта война и суета, все лишено смысла. Все рассыпается, как карточный домик, хотя мы готовились к этому с самого начала. Но, как и всегда, никто не мог учесть один маленький настырный фактор.

Она вдруг хмыкнула.

— Видел танки в городе? Со дня на день будут активированы серийные Евангелионы, и тогда НЕРВ прекратит свое существование. Старики из Комитета решили, что Икари и его сын берут на себя слишком много, чтобы продолжать давать им свободу, поэтому, взяв за шкирку марионеток из ООН, они решили собрать все ниточки в своих руках. НЕРВ существует, пока есть формальная необходимость защищать плод вечной жизни и плод знаний от Ангелов, но и этим временам скоро настанет конец. Изначально, чтобы обрубить руки Икари, они установили свою власть в Токио-3, взяв под контроль мэрию, муниципалитет, службы обеспечения жизни города и силовые структуры. И вот ведь ирония, именно в этот день произошел шокирующий случай в школе с массовым избиением и изнасилованием учеников. А полиция, оставшись без руководства, лишь развела руками, отделавшись сухим объяснением, мол, пострадало несколько школьников, все живы-здоровы, преступники были убиты в ходе полицейской операции. Забудьте и продолжайте заниматься своими делами. Но тут жители, и так запуганные слухами об участившихся случаях насилия и, гм, изнасилований при полном бездействии полиции, поминая пропажу учеников из школы, публичный секс на улице, угрозы пистолетом в общественных местах, дошли до крайней точки и, руководимые ошалевшими родственниками тех самых жертв нападения на школу, отправились митинговать к полицейскому участку, а, не получив никаких объяснений от и так ничего не понимающих, только что занявших должность марионеточных начальников, начали бунт. Последствием его были разгон демонстрации, погромы, стачка, ввод военной силы и, как следствие, исход мирных жителей и полный паралич города как административного центра. Вот и получилось, что командующий Икари, которого хотели незаметно выставить за дверь, в последний момент оказался самым нужным человеком в общем хаосе. И что-то мне подсказывает, хоть прямой связи я так и не установила, что виноваты в этом твердолобые старики, да глупые гражданские, а вот инициатором всех бедственных событий был один скромный мальчик, затрахавший половину Токио-3.

Синдзи неопределенно пожал плечами, промолчав.

— Ну, тут я с тобой согласна. Так уж совпало — вот, наверное, наиболее точное объяснение. Кто виноват и от кого началась цепь событий, сейчас выяснять уже нет никакого смысла. Потому что мы и так стоим на грани пропасти — полного уничтожения человечества, и к этому ты уж точно никакого отношения не имеешь.

Женщина, задумавшись, достала сигарету и закурила.

— Сражение человечества против Ангелов изначально было лишено смысла — мы бились не за выживание, а за возможность выбрать ту смерть, которая нам подойдет больше всего. Мы были обречены с самого начала, мы знали это с самого начала и, что самое страшное, решили использовать собственную гибель для выгоды кучки возомнивших о себе стариков. Все прочие — расходное мясо, включая нас с тобой. Тебя это не смущает?

— Нисколько. Раз нам всем конец, я хочу быть на вершине рушащегося мира и уничтожить его собственными руками.

Рицко хмыкнула, выпустив облачко дыма сквозь тонко сжатые губы.

— В любой другой ситуации такое заявление выглядело бы комичным. Делай, что хочешь. Мы пришли.

Двери лифта отворились, и перед Синдзи открылся огромный бесконечно длинный коридор с высоким сводом, обвитым сетью жутковато переплетенных и искривленных труб, словно являющихся частью живого организма. В холодном воздухе, ударившим в лицо порывом ветра, сразу же почувствовался острый больничный запах: химия, стерильное оборудование и металлический привкус крови. Женщина без колебаний направилась вперед, четким цоканьем каблуков нарушив глухую тишину, и Синдзи поспешил за ней, переборов дрожь от пробирающей до костей прохлады.

Они шли изнуряюще долго, проходя через арки механических бронированных дверей сквозь ангары, пустые лаборатории и технологические цеха, огромные темные помещения, в которых чувствуешь себя муравьем на стадионе, и Синдзи замечал вокруг совсем жуткие места, похожие на кладбища, усеянные могильными столбами. Сосредоточенно задумавшаяся о чем-то Рицко прервала молчание только в очередной гигантской комнате, явно являющейся частью пещеры, где вся стена была заставлена исполинскими цистернами, похожими на поставленные вертикально вагоны, с россыпью предупреждающих надписей и крупной эмблемой черного черепа и костей на желтом фоне, а с другой стороны виднелись окна в пролеты глубоких шахт баллистических ракет.

— Здесь хранятся стратегические запасы нейротоксина, способного уничтожить всю органическую жизнь со сложной ЦНС на территории всего восточно-азиатского сектора. В случае критической угрозы, он может быть смешан с суперполимеразой протоангела, и тогда его поражающее воздействие возрастет в миллионы раз, оставив целую планету мертвой на многие века. Ты слышал об инциденте двухлетней давности? Хотя, вряд ли. Но ты точно видел множество растений по всему городу, как и красное море. Это последствия нашей ошибки. Плоть протоангела, уникальная самовосстанавливающаяся ткань, что послужила материалом для строительства Евангелионов, была рассеяна по поверхности из-за коллапса высокого давления, в результате чего возник стремительный рост всей органики и прежде всего — растений, что впитали полимеразу из почвы. Деревья, пробившиеся из-под асфальта, бактерии, окрасившие океан в красный цвет, — все они явились следствием небольшой экологической катастрофы, которую никто не разглядел на фоне Второго удара.

Не дождавшись от Синдзи какого то ни было комментария, женщина, проводив каким-то трепетным взглядом цистерны, направилась дальше — к еще одному внушительному лифту. И снова они спускались в недра земли, кажется, углубившись так далеко, что уже можно было достичь дна земной коры. Конечно, Синдзи понимал, что это лишь игра воображение и следствие глухоты в ушах от огромной массы почвы над ними, создающей неприятное ощущение нахождения в могиле. Поэтому он не смог бы даже примерно сказать, сколько заняло их путешествие сквозь череду огромных лабораторий, похожих больше на рабочие покои безумного ученого со страстью к гигантизму — коробки строгих прямоугольных форм, обитые стерильными белыми панелями с торчащими из них жуткими кранами, проводами и механизмами, которые, что заставляло нервничать все больше, покрывали странные метки и символы, похожие на оккультные знаки.

К счастью, Рицко завернула в один небольшой коридор, прочь от этих возвышающихся конструкций, пока они не вошли в тесное темное помещение, поражающее своим контрастом. Вместо сияющих стерильной белизной камер комната выделялась своей мрачностью, грязью и тоскливой пустотой, больше походя на полуразрушенную брошенную хибару захолустного врача-любителя из страны третьего мира: старая затертая кушетка, столешница с разбросанными хирургическими инструментами, какой-то старый хлам, расставленный по углам, странные надписи на стенах и на полу, но главное — за стойкой с занавеской доносилось какое-то сопение вперемешку с бурлением некоего аппарата.

— Здесь была рождена Рей. Она искусственный человек, как ты уже, наверное, догадался. Следствие случайного эксперимента и продукт наших технологий, а также последняя надежда командующего. Мне было это просто противно. Но зато я смогла провести здесь и свою работу! — Рицко вдруг расцвела в счастливой улыбке. — Да, я тоже смогла создать нечто достойное. Гляди.

Она подошла к стойке, отдернула штору, и Синдзи остолбенел от жуткого зрелища, едва не заставившего его исторгнуть содержимое желудка. Он увидел Майю — молодую тихую девушку, компьютерного техника, что они вместе с Рицко изнасиловали до невменяемого состояния, сейчас представляющую собой нечто отвратительно страшное. Ее тело, расположенное на четвереньках, было установлено в необычный агрегат, похожий на постамент, — руки и ноги были погружены в пазы и зафиксированы зажимами, словно тисками, не позволяющими девушке выпрямиться или даже пошевелиться. На голову была надета жуткая маска-респиратор, зафиксированная во рту, к которой тянулся толстый полупрозрачный и вымазанный чем-то изнутри шланг, а другой его конец был вставлен прямо в ее анус. Глаза скрывала плотная черная повязка на ремешках. К грудям тянулась сеть контактов на тонких проводках, то ли снимающих медицинские показания, то ли слабо ударяющих током — тело постоянно ритмично подергивалось. Но что ужасало больше всего, основание живота Майи было усеяно тонкими линиями швов, а киска ее, гладко выбритая и изувеченная множественными шрамами, увенчивалась настоящим мужским эрегированным членом, к которому также тянулась связка электроконтактов, а головку обрамлял некий жужжащий колпачок с трубкой, сокращающийся и будто доящий пенис. Ошеломленный Синдзи не верил своим глазам, но это была правда — к телу девушки хирургическим путем был пришит полностью функционирующий, покачивающийся от сокращения мышц мужской половой орган, торча из-под ее бедер сюрреалистическим фаллосом, живым и стимулируемым электричеством на некоем доящем аппарате. Красное и мокрое лицо девушки, несмотря на маску и повязку, сохранило на себе выражение глубокой нечеловеческой муки, сменившейся после долгих дней пыток операциями безнадегой, сокрушающим опустошением и бездумным, животным, диким безумием от ужаса, после всего пережитого скатившегося к одному разбившему разум вожделению и жажде непрекращающихся ощущений. Изувеченная, зафиксированная в машине, доящаяся страшным аппаратом, словно корова, Майя по своему состоянию почти не отличалась от Маны, также безвольно и непрерывно постанывая, потеряв чувство реальности и плача давно иссякшими слезами.

— Мой шедевр, — с пробившимся восторгом произнесла Рицко. — Полная имплантация тканей, нервов, сосудов и желез, полноценно функционирующий орган. Первые три не прижились, но с четвертым получилось превосходно. Ты хоть понимаешь, что это революция в трансплантологии?

Синдзи отступил на шаг назад, почувствовав себя дурно от загоревшегося взгляда женщины.

— Научное открытие огромной значимости, и совершенно бессмысленное. Что ты на меня так смотришь? Ибуки сама этого хотела. Может, не высказала свои мысли вслух из-за врожденной нерешительности, но подсознательно стремилась к этому. Ты знаешь, доноры даже остались живы. Это те парни, что напали на тебя в школе, я приказала доставить их в лабораторию. Более того, им я тоже провела операцию из запчастей, и теперь мальчики привыкают к новой для себя роли девочек. Забавна ирония, не находишь?

Заполнившую комнату тишину нарушил томный сдавленный стон Майи, когда стимулирующий механизм активировался вновь и начал сжимать и сокращать ствол красного перенапряженного члена. Выдохнув, Рицко провела пальцами по волосам, снова сделавшись подавленной, и, опустив руки в карманы, неспешно направилась к коридору.

— Есть еще одна вещь, которую ты должен видеть, — сделав акцент на слове «вещь», женщина движением головы позвала Синдзи за собой.

И вновь они отправились в долгое путешествие из комнаты в комнату, которые из лабораторий и цехов все больше становились похожи на медицинские палаты, операционные и процедурные. В одном помещении неприятно поежившийся Синдзи даже приметил пенитаральный отдел с характерными кювезами — прозрачными контейнерами для новорожденных, неестественно обвитыми электронными перфузорами с проводящими трубками, а за ними ряд жутковатых инкубаторов, похожих на огромные микроволновые печи с округлыми иллюминаторами, как на барабане стиральной машины. К счастью, поход по пугающему своей пустотой и мрачностью родильному отделению закончился прежде, чем взмокшему от холодного пота Синдзи сделалось дурно — он сам не мог понять, отчего его состояние начало резко ухудшаться, но вид лабораторных палат для новорожденных наполнил душу выворачивающей наизнанку тяжестью и причиняющим почти физическую боль дискомфортом. Он понимал, что не должен был видеть это, что все это противоестественно, но отступать было поздно.

Миновав больничный комплекс, они с Рицко вошли в очередной лифт, на этот раз абсолютно черный и будто сделанный из монолитного куска оникса — даже панель с кнопками отсутствовала. Судя по легкому покачиванию, они двигались не столько вниз, сколько в сторону — причем абсолютно бесшумно. И вот когда Синдзи уже начал ощущать себя заживо похороненным в просторном, но совершенно глухом гробу, лифт вдруг остановился и отворил свои двери.

Они оказались в странном помещении, чьи размеры и высоту нельзя было определить из-за отсутствия освещения на черных стенах. Создавалось впечатление, что они отсутствовали вообще, вместо себя открывая вид на бесконечное ничто. Однако Синдзи позабыл о своей тревоге в тот миг, когда включилось автоматическое освещение объекта по центру комнаты и перед его глазами предстал гигантский, расположенный полукругом аквариум. В его содержимом — похожей на LCL оранжевой жидкости — плескались порядка двух десятков Рей. Все абсолютно идентичные, взрослые, живые и совершенно лишенные человеческого разума. Будто безмозглые переросшие дафнии они кувыркались в жиже с по-идиотски счастливыми лицами, собираясь в одну копошащуюся кучу, наседая друг на дружку и непрерывно, с каким-то сумасшедшим помешательством лаская друг дружек. Они терли киски, запускали пальчики во влагалище, впивались в соски, лизали бедра, губки, гладили плоть, и этот клубок голубоволосых бледнокожих существ не останавливался ни на секунду, двигаясь будто единым организмом.

Обледеневший Синдзи почувствовал, как земля стала уходить из-под его ног.

— Они так ведут себя с последней процедуры слепка личности псевдопилота на прошлой неделе. Теоретически, никакой физической связи между болванками, то есть клонами, и текущим носителем быть не должно, однако все образцы стали вести себя неадекватно после гибели второй Рей. Третья, получив слепок личности, на своем подсознательном уровне ничем не отличается от этих озабоченных пустышек, как ты мог заметить. Это означает, что Икари потерял свою последнюю соломинку.

Женщина развернулась спиной к Синдзи и еле заметно задергала плечами — то ли от тихого смеха, то ли от плача. А тот, за первым шоком ощутив, как на его сердце навалился сгусток невыносимо тяжелой массы, бесконечно отчаянной тоски, подняв внутренности комом к горлу и затуманив взор мутной пеленой, сжался пополам и рухнул на колени — не чувствуя больше ни боли, ни страха, ни тревоги. Он увидел ответ, который уже знал, и теперь был готов принять.

«Наконец-то. Они идут».

— Надежды больше нет, — тихо прошептала Рицко. — Ни у кого. Я не знаю, что ты задумал, не знаю, чего хотят старики, Ангелы, весь этот чертов мир… Да и мне уже все равно. До его сердца мне так и не удалось достучаться…

И тут ее рука, плавно качнувшись, вытащила из кармана небольшой короткоствольный револьвер, начавший подниматься вдоль грудей женщины куда-то вверх. А Синдзи, даже не видя ее движения потемневшим взглядом, только внутренне ощутив болезненный укол в сердце, да тревожный звоночек в голове, не думая сорвался с места, прыжком накинулся на Рицко и в слепую ударил ногами в бок.

Грянул оглушающий выстрел. Женщина каким-то чудом удержалась, краем глаза успев заметить его приближение и машинально вскинуть руку, чтобы загородиться, так что пуля отлетела в сторону — прямо в стекло аквариума, оставив тонкую кольцеобразную сеть трещин. Клубок Рей, увлеченный играми самим с собой, этого даже не заметил. Сама Рицко в легком недоумении подняла брови на бледном ошарашенном лице, словно гром выстрела привел ее в чувства из транса, и тогда Синдзи воспользовался этим секундным шансом, вцепился в ее неожиданно крепкую руку и обхватил ладонь. Вот только его травмированный палец не позволил ему выкрутить пистолет, и вместо возни с попыткой завладеть оружием он просто вдавил спусковой крючок. Прогрохотали еще пять ударов, сопровождаемые яркими всполохами пламени, а затем все затихло. К удивлению Синдзи сопротивления женщины он так и не ощутил, наоборот, взглянув в ее лицо, невольно оцепенел — та, скривившись в какой-то внутренней муке, горько заплакала, размазывая тушь по щекам, и обессилено рухнула на пол.

Он не стал удерживать тихо зарыдавшую Рицко. Отбросив пистолет, Синдзи поднялся, поправил рубашку и спокойно сказал:

— Вы торопите события, доктор. Мне еще не хватало быть убитым в шаге от триумфа. Как бы вам ни было тяжело, помните — придут Ангелы и всех нас спасут.

И в этот момент стекло в аквариуме звучно затрещало, из пулевых отверстий засочилась оранжевая жижа, и вдруг раздался громкий дребезжащий хлопок. Передняя витрина, расколотая трещинками от пробоин, разломилась пополам и от давления жидкости выдавила треснутое стекло, высвободив огромный по своей массе бурлящий поток. Несколько тонн LCL вырвалось стремительной волной, забрав за собой затрепетавшие обнаженные тела Рей, и, даже несмотря на отдаленность Синдзи и Рицко от аквариума, их окатил бурный поток водянистой жижи, едва не сбив с ног его и чуть не утопив женщину.

Жидкость еще разливалась по помещению, волнами окатывая ее тело, когда Акаги разошлась кашлем, от неожиданности заглотнув ее носом, и уже промокшая насквозь попыталась подняться, как вдруг ощутила множественное движение вокруг себя. Замерев в предчувствии опасности, она вскинула испуганный взгляд, и буквально покрылась льдом, увидев, что безумно хихикающие Рей окружили ее в кольцо, впившись своими жуткими змеиными глазами, полные алой жажды, и медленно двинулись к ней на четвереньках. Испуганно вскрикнув, Рицко заметала головой из стороны в сторону, как вдруг обнаружила у открытого лифа Синдзи, приветливо ей улыбающегося и размахивающего каким-то образом стянутой у нее картой-пропуском. Распахнув рот, в ужасе сжавшая лицо женщина что-то отчаянно выкрикнула, но ее речь заглушил вдруг резко пронзивший помещение протяжный вои сирены.

— А вот и Ангелы… — усмехнулся Синдзи.

И трезвон тревоги будто послужил сигналом для двух десятков клонов Рей, что сорвались с места и, словно стая гиен перед раненой антилопой, всей гурьбой набросились на женщину, полностью накрыв ту своими извивающимися мокрыми телами. Где-то в глубине закопошившейся кучи раздался дикий крик, треск разрываемой одежды, множество вожделенных стонов, и где-то в проблесках фигур на блестящей белоснежной коже голубовласок замелькали кроваво-красные пятнышки.

Двери лифта закрылись, когда крик Рицко стих под давлением облепивших ее тел, и Синдзи отправился обратно на поверхность. Под непрекращающийся рев сирены он по памяти стал проходись через виденные ранее коридоры, пока не вышел в темный закуток, где все так же на четвереньках стояла схваченная в аппарате тихо стонущая Майя. Бросив взгляд на столешницу, Синдзи взял скальпель, перерезал трубку, соединяющую ее рот и попку и уже наполненную вязкой массой, так же распорол электроконтакты с жутковатого налившегося возбуждением члена и грудей и только после этого осторожно снял с нее маску и повязку. Из-под них проявилось совершенно сокрушенное и изнеможденное лицо с опустошенными и затуманенными глазами, заплывшими от накопившихся слез. Немного повозившись с опорами, Синдзи высвободил ее конечности из установки, осторожно поставил девушку на ноги, аккуратно поддерживая за плечи, и, стараясь не смотреть на покачивающийся эрегированный пенис, вручил ей в руки скальпель и карту.

— Доктор Акаги ждет тебя внизу, — медленно произнес он ей на ухо. — Вперед, еще можешь успеть.

Сначала Майя никак не отреагировала, но тут Синдзи вдруг заметил слабо пробивающийся огонек мыслительной деятельности в ее глазах, нечто перевариваемое глубоко в душе и терзающее ее израненное сердце.

— Сэмпай… — тоненьким шершавым голоском выдохнула девушка.

— Да, сэмпай там, внизу. Просто иди вперед по коридору к лифту, и скоро ее найдешь.

— Сэмпай… сэмпай…

Повторяя слово, словно мантру, Майя сделала слабый шаг, так и не прояснив свой взгляд до конца и не выйдя из потерянного транса, затем еще и еще, жутким призраком со скальпелем в руке, покачивающимся эрегированным членом и красной краской истомленного возбуждения на теле отправившись к выходу.

Синдзи прибыл в ангар с Евой спустя почти полчаса, хоть возвращение обратно заняло куда меньше времени, чем спуск под землю. Несколько раз едва не заблудившись, он все же миновал пустые лаборатории, инженерные отделения и оккультные комнаты, с некоторым облегчением встретив засуетившихся техников в уже знакомых ему секторах базы. Сирена отошла на второй план, и теперь из громкоговорителей звучали четкие голоса операторов, информирующих о состоянии замеченного Ангела, уровне готовности подразделений и первых попытках исследовать очередного посланника, включая его реакцию. Сейчас Синдзи больше всего интересовала готовность Ев, и, к своему счастью, никаких команд на активацию или подъем машин он не расслышал.

Однако уже на месте, когда он экипировался в контактный комбинезон и занял свое место в заполненной LCL капсуле, Ева почему-то не стала активироваться, а встретила его изнутри холодным безжизненным молчанием. Несмотря на включенную электронику и систему жизнеобеспечения, Синдзи не ощущал знакомого протяжного гудения ядра, легкого шепчущего шума в ушах и ощущения всеобъемлющей, почти осязаемой теплоты, похожей на невидимое объятие чьих-то рук. Ева оставалась отключенной.

— Что за фигня? — недовольно пробубнил он.

— Синдзи, ты на связи? — раздался командный голос капитана Холифилда, и тут же на стенке капсулы возникло коммуникационное окно с его физиономией.

— Да. Почему Ева не запускается?

— Как мы и сообщали, твоя Ева заморожена из соображений безопасности. Учитывая неоднократные случаи неподчинения Юнита командам, а также непредвиденная реакция при использовании псевдопилота и пожирания ядра Ангела, ты отнесен в запас. Беря во внимание тот факт, что в нашем подчинении находятся еще четыре пилота, думаю, твоя помощь нам не понадобится.

— Четыре? — он вздрогнул. — Что значит «четыре»?

— О чем ты? Каору и Рей на первой линии, Аска на поддержке, Мари в резерве. Последние двое, конечно, находятся не в лучшем состоянии, но функционал поддерживать еще способны. Впрочем, я уверен, их услуги нам даже не потребуются.

— Что за бред?.. — Синдзи почувствовал, как жуткое ощущение тревоги заскреблось в его душе.

— Попрошу без фамильярностей, пилот. Уже завтра серийные модели будут введены в строй, и вам больше не придется выполнять эту тяжелую и опасную работу. Так будет лучше для всех нас. Нападение Ангела всего на день опередило график.

Синдзи не успел возразить. В его голове не укладывалось, как искалеченные, измученные и доведенные до предсмертного состояния Аска и Мари вообще могли находиться в капсулах, не говоря уже об управлении Евами. Как и Рей, у которой явно было не все в порядке с рассудком.

В этот момент донесся голос оператора:

— Получили изображение Ангела. Расстояние — 3600. Излучение в оранжевом, переходит в красный. Объект неподвижен.

На другом экране появилось изображение с камеры где-то далеко за чертой города: над широкой холмистой поляной висела огромная странная фигура, состоящая из быстро крутящегося, невероятно длинного кольца, внутри которого под другим углом крутилось кольцо поменьше, а в нем еще одно, и еще — их сложно было разглядеть из-за крайне высокой скорости движения и источаемого в центре яркого белого пламени, погожего на электрическую дугу.

— Принято. Запускаем приманку.

Спустя несколько минут камеры показали приближающихся из-за холма конвертопланов, на тросах держащих выделяющуюся своей ярко-красной окраской Еву-02.

— Что? — Синдзи едва не подпрыгнул в кресле. — Это и есть приманка?

— Так от нее будет хоть какая-то польза, — спокойно ответил капитан. — Синхроуровень пилота на критически низком уровне, но его достаточно, чтобы активировать псевдопилот и установить АТ-поле для подавления защиты Ангела. Юниты 00 и 03 — выходите на позицию.

Чуть дальше на вершине холма показались белая Ева Каору и синяя Рей. Задрожавший от злости и собственной беспомощности Синдзи сжал зубы, ощущая все нарастающий пульс в венах и бесконтрольное беспокойство, плавно переходящее в отчаяние. Он не понимал, что происходит и что задумал командующий, но было уверен — дела обстоят очень плохо, просто критически, и скоро все станет еще хуже. Три пилота — три девушки, что находились в кошмарном состоянии, были не способны оказать хоть какого-то сопротивления. Им не было места в предстоящей битве — Ангелы могут посчитать их за врагов. А что хуже всего — он был заперт в капсуле, не способный хоть как-то повлиять на ситуацию.

— Черт!.. Черт-черт-черт! — стремительно теряя над собой контроль в лавине накатывающего ужаса и забив кулаками по рукоятям управления, отчаянно выкрикнул Синдзи. — Вы не понимаете, что делаете!

— Объект над целью, высота — 700.

— Принято. Отпускайте.

На изображении показалась зависшая прямо над Ангелом Ева-02, от которой вдруг отцепились тросы, и махина с чудовищным грохотом рухнула прямо перед крутящимися кольцами, сложившись в коленях и завалившись на бок. Впрочем, Ангел, похоже, никак не отреагировал на свалившуюся с неба громадину, да и сама Ева не выявила никакой активности. Возникла напряженная тишина, нарушаемая транслирующимся гудящим треском вращающихся колец.

— Аска, поднимайся, — бесстрастно приказал Рене. — Установи АТ-поле и попытайся атаковать цель. Живее, выполняй приказ.

Задыхающийся в смятении Синдзи заскрипел зубами, от вида распластавшейся по земле Евы чувствуя, как невыносимо сжалось сердце. Но тут внезапно Ева шевельнулась, слабо и медленно выкрутила одну руку, нелепо попытавшись подняться, чуть двинулась боком и вдруг зарылась в землю лицом, со скрежетом начав пальцами беспомощно грести почву, будто сама махина корчилась от глубокой внутренней боли.

— Пробный залп — огонь!

Откуда-то с другого холма с гулким эхом грохнула гаубица, и через несколько секунд экран озарился в яркой вспышке. Когда пламя вместе с черным дымом развеялось, Синдзи разглядел, что Ева все так же продолжала корчиться на выжженной земле, однако вот Ангел изменился — его кольца резко остановились, и на их гранях появилось некое подобие множества глаз, а электрическое свечение по центру сделалось тоньше и ярче, словно к земле протянулась длинная нить. Вновь все затихло.

И только к этому моменту Синдзи вдруг обнаружил, что из кабины Евы-02 все это время доносился едва различимый шепот Аски — тихий, сдавленный и переполненной мучительной болью.

— Мама… помоги мне… спаси… вернись ко мне… Синдзи…

Он сжал лицо, потому что скрежет в голове и давление внутри становились невыносимыми, но тут Ангел неожиданно пришел в движение. Его кольца, до этого выглядящие монолитно твердыми, внезапно резко покрылись ослепительно белым светом и скрутились в жгут, став похожими на огромный, висящий в воздухе и свернутый спиралью хлыст, а затем его конец вдруг молниеносно быстро метнулся к красной Еве и одним страшным ударом пробил ее грудь.

Где-то далеко раздался чудовищный крик ужаса Аски.

— Повреждение брони! — тут же заголосил ор голосов. — Физический контакт! Прямое проникновение в органическую структуру Евы! Угроза повреждения ядра!

— Проклятье. Катапультировать пилота.

— Отказ механического узла! Ангел блокирует отпор замков!

Жгут к этому времени уже обвил корпус Евы, словно питон свою жертву, однако его плоть вдруг начала бурлить, сливаться в единую массу и буквально впитываться под броню замершей Евы.

— ЙА-А-А-А-А-А!!! — капсулу Синдзи пронзил дикий визг девушки. — НЕ-Е-ЕТ!!!

— Ангел изменил свою структуру! Происходит массивное заражение, подтвержден контакт с капсулой.

— Забудьте про пилота. Юниты 00 и 03 — атакуйте цель! О безопасности 02 можете не думать, объект официально считается поверженным.

Задрожавший в злости Синдзи, чуть не вырвавший рукояти управления от безудержного рывка, едва сдерживая кипящие в душе чувства, прошипел:

— Да вы там совсем сдурели!.. Поднимите меня наверх!

И вновь его никто не услышал.

Рей и Каору уже преодолели большую часть дистанции, как вдруг черная махина седовласого парня замерла на месте. Синяя Ева голубовласки еще пробежала несколько сот метров, потом тоже неуверенно остановилась, и в этот миг с неба на нее упал невероятный по своей яркости и мощи столб света.

— Еще один Ангел! — даже в голосах видавших виды операторов не смогла утаиться нотка глубокого изумления. — Расстояние установить не удается. Объект находится на околоземной орбите, стремительно приближается.

— Что?! — нервы невозмутимого капитана дали слабину. — Это… абсурд. Это просто исключено. Ангелы не нападают в группе. В свитах было четко сказано… Господи, да что тут происходит?

— Рей… — вдруг среди общего гама прозвучал сухой, но показавшийся неожиданно человечным голос Гендо.

Ее Ева не шевельнулась, а сама девушка не издала ни звука.

— Что с пилотом?

— Физически не поврежден. Подтверждено психическое воздействие, нарушена гармоника соединений с Евой, началось разрушение синапсов! Либидо покинуло границу эго, угроза повреждения личности.

— Матерь вашу! — взревел Рене. — Каору. Новая приоритетная цель — убрать 00 из зоны поражения и отступить для перегруппировки. Открыть эвакуационные шахты №54 и 56. Прикажите орбитальным расчетам — ракетный залп по цели.

Однако черная Ева не шелохнулась.

— Каору, чтоб тебя! Выполняй приказ!

— Эм… — донесся его спокойный и немного неловкий голос. — Господа, вы знаете… Тут немного жарковато становится, так что я пас. Простите, вынужден вас покинуть.

И в тот же миг его капсула с шипением реактивных двигателей вырвалась из разъема Евы и по высокой параболе взмыла в воздух, в верхней точке раскрыв парашют и начав спуск куда-то далеко за холмы.

— Каору, сучий ты сын!!! — чуть ли не в истерике заорал капитан. — Вот ублюдок! Внимание наземной группе. Пилот Каору Нагиса с этого момента считается дезертиром. Приказ немедленно найти и доставить в изолятор.

Ошарашенный и трясущийся от невыносимого чувства бессилия и отчаяния Синдзи даже перестал дышать, ощущая, как чувство реальности покидает его мозг, оставляя вместо себя хаотически закрутившееся в диком танце безумие. Аска, чья Ева медленно оплавлялась в хватке Ангела, все продолжала бешено кричать, и даже из скрывшейся в столбе яркого света Евы голубовласки, кажется, донеслось тяжелое измотанное дыхание девушки.

— Второй Ангел входит в атмосферу. Состояние пилотов близко к критическому, но внешнего воздействия не зарегистрировано. Сознание Первого дитя подвергается психической деформации, имеются физические повреждения нейронов коры головного мозга. Второе дитя окружено материей неизвестной структуры, зафиксирован непосредственный контакт с пилотом без летальных повреждений, незначительные химические повреждения тканей, психическая активность нестабильна.

— Выпускайте Мари, — скомандовал Гендо.

— Но… — голос капитана вдруг показался неуверенным. — Она из всех в самом тяжелом состоянии — мы буквально вытащили ее с операционного стола. Я не думаю, что Мари одна сможет оказать сопротивление двум Ангелам.

— Используем псевдопилот — достаточно лишь наличие живого пилота внутри. Ранее вы подтвердили ее боеготовность, так что я не вижу причин отказываться от полноценной боевой единицы.

— Я… понимаю, однако мне кажется, что этот шаг несколько поспешен… У нас есть еще одна Ева…

— Пока я являюсь командующим, вы обязаны исполнять мои приказы, капитан. Не забывайте, что уже три сверхдержавы выразили готовность использовать нейтронную и термоядерную бомбардировку территории Японии в случае, если нам не удастся остановить Ангела. Также вы должны знать директиву Протокола №1 Лаборатории Искусственной Эволюции о необходимости применения нейротоксина для недопущения контакта жизненных протоформ. Поднять Евангелоин-04 на поверхность и пробудить пилота.

Рене, судя по приглушенной реплике, попытался еще что-то возразить, однако его речь перекрыло подтверждение операторов, а за ним — новое возникшее изображение, показавшее поднявшегося из подземной шахты белого гиганта, тут же прицепленного к тросам опустившихся конвертопланов. Ева отправилась в свой короткий полет к полю битвы, где в корчившейся красной махине уже заглох истошный крик Аски, а синяя громадина под ослепляющим лучом так и не выявила признаков активности. В другой части окна можно было увидеть трансляцию прямо из кабины Евы-04 — Мари, облаченная в причудливый зеленый комбинезон, больше напоминающий скафандр космонавта, только без шлема, судя по всему, находилась без сознания с некоей трубкой, тянущейся к носу, и пучком проводов, обвивающих все тело и уходящих через контактные гнезда одеяния. Впрочем, через минуту ее веки зашевелились, грудь под слоем плотного слоистого материала резко колыхнулась, будто ее что-то ударило изнутри, а конечности слабо задергались от слабых электрических импульсов. Еще до того, как ее Ева плавно опустилась на землю в полукилометре от Ангелов, Мари вернулась в сознание.

А затем капсула вместе с эфиром передающегося изображения взорвалась невообразимым, раздирающим слух, бешеным криком. Девушка, на долю секунды замерев, будто пробуждая в памяти минувшие события и возвращая ощущения телу, вдруг скривилась, сжала лицо в гримасе ужасающей боли и, прикрыв голову руками, заорала столь сильно, что крик заглушил даже голоса операторов.

— Какого черта там происходит?! — пытаясь перекричать вопль, взволнованно выпалил Рене. — Почему она кричит? Разве анестетики не должны были блокировать проводимость нервов? У нее же невосприимчивость к боли! А она в пала в болевой шок! Это ужа настоящая агония, вы слышите?

Мари начала биться телом по всему креслу, срывая с себя датчики, искажая перенапряженное и схваченное в утробном ужасе лицо и ни на секунду не переставая кричать.

— Хватит, это уже слишком! Отзовите Юнита, она явно не в состоянии продолжать бой!..

— Активировать псевдопилот, — Гендо, кажется, произнес это с легким чувством довольства, однако его приказ был неожиданно прерван восклицанием оператора:

— Отказ системы! Входящий сигнал не проходит.

— Что?! — капитан, похоже, вот-вот был готов сорваться. — Какова причина отказа? Это решение Евы?

— Кажется, нет. Ядро стабильно, контакт глушит резонирующий сигнал во внутренней проводящей цепи. Это какой-то вид коррозии…

— Да что за чертовщина тут происходит?

И в этот миг мостик разразился оглушительным воем сирены.

— Еще один Ангел! Местонахождение — Евангелион-04, органическая часть. Налет на стенках ядра проявил систематическую нейронную активность, излучение в красном, сдвигается к желтому! Самопроизвольный сигнал синхронизации, начались подключения гармоник! Частицы группируются в колонии — похоже на пыль… нет, это грибок, прорастает под защитной оболочкой ядра! Ангел заражает нервную сеть Евы, движок отрезан от управляющих контактов! Грибок достиг позвоночного столба, зафиксирована коррозия капсулы, угроза прямого заражения!

— Оборвать контакты с капсулой! — заревел Рене. — Немедленное катапультирование!

— Нет ответа, сигнал блокируется АТ-полем Ангела. Гамма ядра меняет спектр, S2 сливается с оболочкой реактора, резонирующее излучение поля выходит за регистрируемую границу.

Ошеломленный Синдзи, чье дыхание перекрылось от волнения и чувства разверзающейся пропасти в душе, внезапно уловил, как на фоне извивающейся и мучительно ревущей фигуры Мари на стенках капсулы вдруг возникли странные голубые огоньки — словно несколько десятков светлячков одновременно зажгли свои фонарики, а затем вдруг оторвались и, как снежинки под легким ветром, воспарили по капсуле, медленно опускаясь на бьющееся и ничего не замечающее тело девушки. За первыми светлячками появились еще и еще, и вот уже вся капсула наполнилась чарующим синим свечением, а сама Мари, лишь в последний момент обнаружив, что происходит вокруг, и даже непроизвольно сменив свой дикий панический вопль на тяжелое натужное скуление, с легким недоумением озарившись страдальчески сжавшимся слезным взглядом по сторонам, скрылась среди облепивших ее огоньков. А потом вдруг светлячки обрушились вниз, слились в одну плотную переливающуюся массу, и девушка вмиг оказалась погребенной под слоем жидкого голубого пламени, словно сияющий ярким призрачным светом мед покрыл ее заколотившееся в кресле тело, заглушив под собой отчаянный крик ужаса и боли, а после как живой начал барахтаться и переливаться над ней, будто пытаясь проглотить или перемолоть.

— Прямой контакт! Физическое заражение пилота! Множественные химические ожоги кожи, асфиксия, проникновение грибка во внутренние полости тела! Состояние критическое, психограф регистрирует повреждение личности!

— Да сделай уже что-нибудь, Икари! Мы потеряли почти все Евы, я дою добро на разморозку 01.

Синдзи различил легкое торжество в последующем ответе отца.

— Приготовить токсин, код угрозы — 999. В случае провала операции запустить ракеты с распылителем. Евангелион-01, даю разрешение на старт.

И тут же стенки капсулы зажглись ярким светом, а затем вспыхнули радужным калейдоскопом. Голову Синдзи наполнил сонм различных звуков и образов, сигнализирующих о начавшейся синхронизации, и где-то глубоко внизу раздалось знакомое живое гудение. Его Ева ожила.

— Контакт установлен, синхронизация завершена успешно, отклонений систем не наблюдается. Открыт проводящий туннель, выходные ворота №49, лифт на подъем.

Затрясшийся от внезапно нахлынувшего воодушевления, смешавшегося с так и не выветрившейся тревогой, что угнетающе навалилась на его сердце, Синдзи вцепился в рукоятки управления и невольно подался вперед, навстречу вдавливающей его в кресло силе ускорения. За стенками капсулы замелькали слившиеся в одну размытую полосу пролеты шахты, мерцающие огни на сводах туннеля, развилки, с уханьем проносящиеся мимо, и тут Ева будто воспарила, резко изменив траекторию движения и выскочив на поверхность из подъемной установки. Привязные зажимы на комбинезоне не позволили телу взлететь к потолку капсулы, хотя от головокружительного скачка желудка к горлу спасти они не могли, но Синдзи уже привычно мотнул головой, приводя кровоток в норму и очистив сознание, а затем сразу же взглянул на тактическую карту. Еву выбросило на краю города, всего где-то в двух километрах от места битвы, где за холмами виднелся столб яркого света, сакрально пробивающегося через плотные дождевые облака.

— Синдзи, твоя главная цель — уничтожение Ангелов, — обратился к нему Гендо. — Не задумывайся о пилотах.

— Понял, отец, — расплывшись в хищной улыбке, ответил он.

«Ну, теперь Ева в наших руках. Пора разобраться с одним незавершенным делом».

И Синдзи сорвался с места. Ева помчалась по широкому полю, с небывалой четкостью отзываясь на каждую его мысленную команду, будто махина слилась с ним в одно тело. Еще никогда он не чувствовал такой отзывчивости и легкости движения, с каждым мощным скачком над землей разжигая в душе пламя решительности, целеустремленности, ощущая, как наполнялось силой его тело, озаряя сердце сиянием надежды. И теперь отчаяние и страх, хоть и не исчезли окончательно, дрогнули под рухнувшим столпом бессилия.

Но под грохотом бегущей Евы, под собственным ликующим возгласом Синдзи не сразу заметил, что голос Аски сделался глуше и почти стих, будто она кричала в подушку, а вопль Мари начал захлебываться и булькать, как от погружения в воду. И даже в беззвучной трансляции из капсулы Рей послышалось ее надсадное дрожащее дыхание, повисшее на грани иссякших сил. А затем, когда внутри Синдзи вдруг что-то кольнуло, в небе появился ослепительный солнечный шар.

— Второй Ангел вошел в атмосферу и резко замедляется! С такой траекторией и скоростью движения он приземлится прямо на Еву-00 через… девять секунд.

Уже преодолевший холм и спустившийся к краю равнины, где происходила битва, Синдзи невольно замер, ослепленный ярким шаром в небе. И только когда капсула автоматически приглушила светофильтр, а с глаз развеялось глухое пятно, он с тяжелым разъедающим чувством на сердце различил спускающегося Ангела, похожего на гигантскую птицу, чье тело словно состояло из желтого огня, даже света, отчетливым лучом бьющего в землю — а точнее прямо в Еву Рей.

Земля задрожала, и воздух наполнило пробуждающее жуткий страх стрекотание. Будто само пространство сделалось вязким, а время замедлилось — Синдзи со вновь разверзшимся ужасом в душе мог лишь смотреть, как Ангел плавно опускался вниз. Он не понимал, почему не может пошевелиться или даже моргнуть, он хотел закричать от опутавшего его кошмарного чувства опустошения и бессилия, собственной слабости и беспомощности, накатывающего непреодолимой волной паники. А когда глаза привыкли в свету, его вдруг охватил первобытный страх от жуткой истинной формы ангела — это был огромный плотный шар, из которого в беспорядке торчали порхающие крылья, ничуть не похожий на величественную и чарующую форму птицы, которым он казался издалека. Шар плавно спустился вниз, коснулся головы Евы-00, а затем крылья оплели ее корпус, скрыв их за покровом светом источаемых перьев — и все это Синдзи наблюдал будто в трансе, пока до его дрогнувшего разума не донеслись голоса с командного мостика:

— Подтвержден прямой контакт, физическое проникновение! Началось люминесцентное заражение Евангелиона, волновая структура поля сменилась на корпускулярную. Состояние психики пилота — критическое.

— Синдзи, слышишь? Атакуй. Нападай, пока есть возможность.

И в этот миг он будто очнулся. Видя трех поверженных Ев, схваченных Ангелами, чьи отчаянно кричащие пилоты уже притихли в своих кабинах, Синдзи уже не сомневался в своем решении.

«Ангелы сработали на отлично. Спасибо, ребята».

— Отвечай, Синдзи. Ты должен напасть.

— Да, я слышу, — твердо без колебаний ответил он, когда его душа, наконец, справилась с мучающими ее сомнениями. — Выдвигаюсь.

В тот же момент он дал команду Еве двигаться вперед — и ничего не произошло. Обескураженный Синдзи дернул за рычаги ручного управления, и вновь безрезультатно. Ева, внешне оставаясь активной и полностью исправной, не откликалась на его команды.

— Что за черт?..

— Синдзи, почему ты…

— Активность ядра Евы-01 вышла за рамки возможных величин. Колебание гамм не поддается анализу. Это не псевдопилот. Кажется, ядро пытается перехватить контроль над системами Евы.

— Неужели это… — неожиданно дрогнувший голос Гендо сел.

А затем капсулу залил пугающий и притом приятный лиловый свет, и вдруг на ухо Синдзи прошептал ласковый, добрый, заботливый женский голос:

— Здравствуй, мой мальчик. Я скучала по тебе.

И тут душу словно сжало в одну бесконечно малую чувствительную точку, сразу же разорвавшуюся необъятной вселенной из полузабытых образов детства — чуткой нежности во взгляде, тихо напевающей мелодии, теплом объятии заботливых рук, мягком касании груди и целый океан, бездну сердечной привязанности, которая может быть лишь к самой близкой, подарившей жизнь женщине.

— Мама… — прошептал Синдзи, вмиг сжав горло от нахлынувших слез, что размыли взгляд радужной картиной. — Мама…

— Дай, мой милый. Я вернулась.

Сердце, скрутившись в один измученный комок, вспыхнуло цветком давно пережитой грусти, ностальгии, чувственной надежды и робком, но в упоенье расцветающем, раскрывающимся, словно бутон, глубоко личном и сердечном счастье.

— Юй… — отрешенно выдохнул Гендо. — Неужели ты…

— Привет, дорогой, — весело отозвалась она. — Давно не виделись. Как дела у тебя и у твоих любовниц? Шучу, дорогой, не отвечай. У меня тут воссоединение с сыном, так что, прошу меня извинить, я вас отключаю.

— Стой, Юй!..

На информационном дисплее всплыло сообщение «Обрыв связи», и все голоса в эфире смолкли. Капсулу заполнила непроницаемая тишина, будто та оказалась отрезанной от реальности, сопровождаемая лишь невидимым дыханием.

— Мама… мам… — разум Синдзи рассыпался, словно карточный домик, руша за собой все его стремления и мечты, все планы, что он так упорно и хладнокровно строил, демонстрируя их ничтожность и смехотворность перед одним простым фактом — та мама, что когда-то бесконечно далеко дарила ему тепло и нежность, что со всей материнской заботой оберегала его и наполняла жизнь светом, радостью, разгоняла страхи и пела колыбельные перед сном, она была рядом, вплотную к нему. И все прочее вдруг оказалось бессмысленным, ненужным, лишним, и слезы сами полились из глаз, смешиваясь с LCL, а лицо сжалось от безмерной грусти и невероятной радости вернувшейся мечты.

— Да, мой сладенький, твоя мамочка здесь, с тобой, — ее голос растворялся в ласке, словно мед в сахаре. — Тебе больше не о чем беспокоиться. Я всегда была рядом с тобой, защищала и приглядывала, а теперь мы будем вместе, и ничто не сможет нас разлучить. Ты ведь рад это слышать?

— Я… я просто… не могу поверить…

— Ну-ну, мой мальчик. Я ведь не умирала на самом деле. Поверь, мне было очень горестно бросать тебя, ничего не объясняя, причинять тебе столько боли и оставлять вместе с этим чурбаном. Нет, ты не подумай, папа хороший человек, добрый и чуткий, просто немного скованный. Вы в этом плане так похожи. Однако теперь я вернулась, и тебе больше не нужно беспокоиться об остальных людях. Все это было задумано, чтобы мы вместе смогли жить вечно, далеко от этого погибающего мира.

Синдзи замер от ощущения внезапно проснувшегося холодка на сердце, даже перестав беззвучно плакать.

— Жить вечно?..

— Именно, мой мальчик. На земле тебя бы ожидала страшная участь — быть уничтоженным либо злыми Ангелами, либо еще более злыми людьми. Судьба мира уже была решена, именно поэтому я решилась на столь мучительный и болезненный для тебя поступок — отречься от жизни человеческой ради сохранения наших душ.

— Я… не совсем понимаю, мама… Душ?

— Смерть — это не конец. Но и у души есть свой предел. То, что случится с людьми, — уничтожит не только их тела, но и души. Однако для нас двоих есть спасение. Мы отправимся далеко-далеко в этом ковчеге, и нас не затронет всеобщая гибель. Вспомни, сколько боли, страданий и страха тебе принес этот мир. Теперь все это в прошлом. Мы будем с тобой пламенем вечной жизни, лишенной всех обременяющих нас потребностей и недостатков. Это единственный выход и это мой дар тебе в качестве извинения за нашу долгую разлуку. Просто открой мне свою душу.

Синдзи не мог понять, что творилось в его сердце. Он обрел мать — ту часть себя, что кровоточила болью и ненавистью все это время. Пропасть внутри него вдруг заполнилась мягким океаном спокойствия и умиротворения. Однако вопреки блаженно расплывшимся в голове мыслям вдруг стали всплывать чужие образы, резью начавшие царапать мозг. Аска, что была схвачена Ангелом. Рей, подавляемая сокрушающим светом. Захлебывающаяся Мари. Мисато. Тодзи. Даже отец. Все они оставались там, внизу, обреченные на вечную муку. А он, отрекшийся от мира, должен был возвыситься и обрести вечную жизнь.

«Как крыса с тонущего корабля».

— Бросить их всех?.. Когда я так близок к своей цели…

— О чем ты, зайчик? Разве не они причинили тебе столько боли?

— Они… Нет. Я сам. Я причинил боль себе, и я причинил еще больше боли им. Но это будет несправедливо, если кто-то другой разрушит их жизни, а я просто сбегу. Каждому воздастся должное, и мне решать, каков будет их конец.

Где-то далеко-далеко, как показалось Синдзи, вдруг прозвучал полный отчаяния приглушенный крик Аски.

— Прости, мам, но я пока не могу. Есть люди, кому я еще не уделил должного внимания.

— Ох, Синдзи, ты стал таким упрямым, — ничуть не озлобившись, проговорила Юй. — Ты ведь их имеешь в виду?

На стенках капсулы вдруг зажглись три окна, демонстрирующие прямую трансляцию из капсул Евангелионов девушек. И стоило Синдзи поднять взгляд, как ему сделалось дурно, а в осевшей груди сердце сдавило ледяной хваткой. Там творился настоящий кошмар.

Мари оказалась погруженной в синюю массу, целиком облепившую ее тело. Она, судя по распахнутому рту на искаженном ужасом и болью лице, кричала во весь голос, хотя ее не было слышно. Комбинезон ее растворился целиком, и голое тело продемонстрировало нечто, из-за чего Синдзи едва не сделалось плохо — брюхо девушки было раскрыто в области пупка, сквозь развернутый слой мышечной ткани обнажив залитый желеобразной массой кишечник, а ниже из выпятившейся киски в жиже болталась будто преднамеренно вывернутая наизнанку матка. И что было страшнее всего — девушка все это время находилась в сознании, пока Ангел потрошил ее брюхо, кажется, не собираясь наносить смертельных ран, а только разворачивая тело, словно конверт.

Рей была охвачена непроницаемо ярким светом. Нечто, похожее на выросшие из сияющего столпа ворсинки, оплело ее тело и уже целиком сорвало комбинезон, начав проникать под кожу и расползаться под ней извилистыми змееобразными бугорками. Впрочем, сама голубовласка, похоже, не могла больше воспринимать ничего — ее лицо, освещенное сиянием, напоминало маску пустого и разбитого умалишенного: глаза закатились и не подавали признаков осмысленности, из-за приоткрытого рта тянулись струйки слюны, язык вывалился, а из груди доносился бессвязный протяжный стон.

Третий монитор продемонстрировал, что все стенки капсулы с Аской были забиты каким-то белым вздувшимся веществом, похожим на зефир. Сама девушка была жива и находилась в сознании, сжатая со всех сторон этими распухшими подушками, однако больше всего шокировали целый ворох белых извивающихся отростков, окруживших визжащее и бьющееся тело немки. Самые настоящие щупальца — гибкие, гладкие и поразительно сильные — схватили ее руки и ноги, не позволяя рыпаться, и стали рвать комбинезон в области грудей и киски, оплетая тело почти что до хруста костей. И все это время рыжеволоска не переставала панически верещать:

— НЕ-Е-Е-ЕТ!!! Уберите их!!! Кто-нибудь!!! Мама!!! Синдзи!!! Спасите меня!!!

— Аска… — ошарашено выдохнул тот.

— И что ты в ней нашел, скажи на милость? — с легким укором спросила Юй. — Специально для тебя я приготовила целый выводок лучших девушек — здоровых, физически полноценных, а главное, абсолютно покорных и безропотных. Они никогда не будут жаловаться, обижаться, занудствовать или, не приведи Господь, оскорблять тебя. Идеальные жены. Созданные из моих генов, они стали бы твоими подругами, любовницами и матерьми в одном лице, причем ты мог свободно делать с ними все, что пожелал бы. Ласкать, носить на руках, играть в дочки-матери, ходить в кино, предаваться утехам, бить, кромсать, да хоть на части резать — их прелесть в том, что всегда можно взять еще одну. Хотя, дай догадаюсь, папенька как всегда ничего тебе не сказал и все заграбастал себе. Ох уж этот Рокобунги. Уж я бы ему устроила взбучку, образцовый, видите ли, отец.

— Т-Ты… говоришь о Рей?

— Ну конечно же, зайчик мой. Носитель души человечества, она должна была стать твоей защитницей и покорной женой, как мы планировали с отцом. Даже в случае твоей смерти она уберегла бы тебя и привела ко мне, чтобы спасти от смерти души. Впрочем, все пошло не так, как я желала. Гендо, старый развратник, заграбастал девочку себе, а ты невольно воплотил в реальность нашу давнюю шутку с Кёко, что, будь у нас разнополые дети, было бы здорово им пожениться и нарожать много маленьких малышей. Кто бы мог подумать, что вы и впрямь начнете работу в этом направлении, хоть и с, кхм, некоторыми особенностями.

В голове Синдзи грянул звон колокола.

— Подожди… Так Аска?..

— А ты этого еще не понял, глупенький мой? — Юй вздохнула. — Уж скоро месяц как будет. Я это вижу так же отчетливо, как твои затрепетавшие щечки. Эта огненноволосая немка носит твоего ребенка, и я бы добавила, что девчонка недостойна такого подарка от моего дражайшего сына, да вот, думается мне, недолго ей еще осталось. Удивительно, как плод жив еще до сих пор. Ох, Кёко, не последуй ты за мной, кто знает, может, девочка выросла бы достойной дочерью своей матери, и тогда уж можно было подумать о моем сыне… Будь у этого мира будущее, конечно же.

Аска истошно закричала, когда один отросток ангела проскользнул между ее бедер к киске и начал трущимися движениями пробиваться через складки половых губок.

— Забудь о ней, Синдзи, — ласково продолжила Юй. — О них всех. Пойдем со мной в мир, где больше не будет страха и тревог. В мир только для нас двоих. Тебе больше не будет одиноко, потому что я с тобой, я вернулась, мой мальчик, и больше никогда тебя не покину. Мы с тобой семья, одна плоть и кровь, мы часть одной души. Пойдем, Синдзи, оставь все сомнения и заботы. Теперь я буду о тебе заботиться.

Ее полные нежности и материнской заботы слова сладкой негой ложились на сердце, растворяя его в светлом мареве теплоты и умиротворения. Однако крошечная черная точка где-то в глубине груди, словно острие иглы, надсадно ныла, кровоточила и не позволяла забыться в столь желанной безмятежности, чувстве защиты под крылом матери. Болью ноющая язва в душе беспрестанно заставляла возвращать взор к мониторам, где в бешеном ужасе кричала Аска, где отчаянно ревела захлебывающаяся Мари и где уже почти без сознания в океане света пускала слюни сокрушенная Рей.

— Ла-а-ла-лалала… помнишь эту мелодию, Синдзи? Я напевала тебе эту колыбельную перед сном. Столько приятных воспоминаний, как же я жалею о том упущенном времени. Но мы можем все вернуть, просто расслабься, позволь маме взять все заботы на себя, насладись этой мелодией и открой душу. Впусти меня к себе, Синдзи, я ведь так скучала без тебя.

Горло сдавило горечью, словно комок слез перекрыл ему дыхание. Разум метался между желанным покоем с родной матерью и его собственной ревущей душой, в беспорядке вспыхивающих образов отчаянно пытающейся отстраниться от сладкой мелодии в голове. Ему казалось чудовищной мысль воспротивиться воле матери, столь обожаемой и желанной мамы, к которой он обращался в своих снах. И теперь, когда случилось невероятное, когда он, наконец, вернул свою самую болезненную и мучительную потерю, его сознание своими ржавыми когтистыми лапами с мясом выдирало из уютной теплой колыбели, возвращая к ужасу мира, который он сам создал.

— Прости, мама… — прошептал Синдзи, задрожав от накатившего плача. — Прости… но я не могу…

— Ты все еще такой маленький и глупенький, — Юй, кажется, расплылась в умилительной улыбке. — Я понимаю, почему тебе страшно — ты ведь всегда переживал по любому поводу. И сейчас ты не можешь решиться. Но смотри, началось. Ангелы, преданные своим ведомым, постепенно впадают в панику.

В капсулах девушек действительно что-то стало меняться. Рей, чья кожа взбугрилась от проникших под нее ворсинок, вдруг сильно дернулась, утробно выдохнула в жутком стоне и, выпучив глаза, резко пришла в себя. Намертво схваченная, она со страхом в тусклых слабых глазах начала метать головой из стороны в сторону, видя лишь стену света вокруг, пока неожиданно на ней не начали проявляться человеческие фигуры в полный рост.

Синяя желеобразная масса также внезапно освободила Мари, дав девушке, наконец, вдохнуть, взорваться жутким страдальческим воплем и сжать в страшному муке лицо, пока жижа, будто амеба, сползла с ее тела вниз, в область распоротого брюха и вывернутой киски.

И Аска взорвалась неистовым чудовищным криком, когда крепкое извивающееся щупальце нащупало дырочку истерзанного влагалища и ужасающим по своей силе рывком ворвалось в ее нутро, разодрав еще не зажившие раны и забившись в измученной плоти резко бьющей плетью.

— Знаешь, Синдзи, открыть душу можно разными путями. Можно, погрузившись в нежность и ласку, забыться, раствориться в чудесных ощущениях и плавно и безболезненно лишиться того барьера, что разделают наши сердца. А можно наоборот, утонуть в страхе, волнении, переживании и нервном возбуждении, лишившись рассудка и раздробив разум на осколки. Второй путь крайне мучителен и я не хочу, чтобы с тобой это произошло. Но сейчас, пока ты упрямишься, я ничего не могу поделать. Ты вынуждаешь себя смотреть на невыносимые страдания своих подруг, которые закончатся страшной смертью, когда можешь просто сдаться и впустить меня в себя. Пожалуйста, Синдзи, не истязай себя так, позволь мне укрыть тебя, забрать с собой.

В капсуле с Рей уже возникли две белоснежные фигуры с едва различимыми очертаниями тела — и Синдзи вздрогнул от ледяной волны на спине. Он узнал в них себя, свою женскую альтерацию, которую создала Лилли при их близком общении. Те же черты лица, те же белые волосы, будто состоящие из жидкого света, те же глаза. Вот только отличия — их жуткие улыбки и торчащие члены — смотрелись сюрреалистично и потому крайне пугающе. И когда Рей, окончательно придя в себя, с испугом и замешательством взглянула на замершие прямо перед ней фаллосы, в тот же миг Аска разразилась кошмарным воплем, забившись в хватке отростков и бешено задергав тазом, где на глади ее животика под кожей стал проступать рыскающий бугорок щупальца, словно пальпирующего все влагалище изнутри.

— Он очень недоволен, — пояснила Юй. — Хотел оплодотворить жертву, а получилось так, что ее чрево уже занято. И теперь он не знает что делать.

Словно в подтверждение ее слов щупальце вырвалось из влагалища, разметав по капсуле капли крови, и яростно скрутилось вокруг половых губ Аски, крепко сжав их, отчего девушка заверещала, впав почти в полное безумие от боли и ужаса. А затем, будто в озарении, оно скользнуло чуть ниже, уткнулось в темное сжатое колечко ануса и вдруг одним неимоверно сильным порывом ворвалось внутрь попки, едва не содрав ее кожу на входе.

— НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!! — визг рыжеволоски, кажется, можно было расслышать и без трансляции. — Больно!!! Нет!!! Хватит!!! Остановите это кто-нибудь, пожалуйста!!! Синдзи!!! Молю, спаси меня!!! Приди за мной!!! Мне страшно!!! Я умру, Синдзи!!!

Внутри него словно разлился жидкий азот. Задрожав, он машинально попытался сдвинуть Еву с места, но та, разумеется, даже не шелохнулась.

— Ну что же ты, мой мальчик, — с легким упреком сказала Юй. — Все никак не хочешь понять. Давай, я тебе помогу. Помнишь, как мы купались вместе? Вряд ли, ты еще маленький был. Но мы так любили играться — ты хватался за мои груди и по привычке старался их сосать, хотя молока они уже не производили. Мне было щекотно и очень приятно, как и тебе, судя по твоему поднявшемуся пипинчику. Он тогда был крошечный, как стручок гороха, но всегда возбуждался, стоило мне начать мыть тебя между ног. Ты знаешь, мне даже не было неловко, а наоборот. Я всегда мечтала увидеть, каким ты станешь мужчиной — взрослым и окрепшим. Даже заключенная в ядре Евы и способная лишь наблюдать, я всегда восторгалась тобой и завидовала твоим девушкам. Ты мое сокровище…

И тут Синдзи, ошарашенный услышанным, вдруг ощутил поглаживание на своих плечах. И не успел он в испуге развернуться, как чья-то невесомая фигура скользнула мимо него и оказалась прямо на его коленях. Синдзи почувствовал, как реальность затрещала перед его глазами. Он видел перед собой собственную мать. Обнаженную девушку лет двадцати с потрясающей фигурой — объемными грудями, худой талией, гладкими бедрами и восхитительно красивым лицом, без всяких сомнений, принадлежащим его матери. Эти глаза, нос, щеки, сложившиеся в теплой улыбке губы, короткие темные волосы — все это принадлежало Юй. И до ужаса напоминало Рей, словно два человека объединились в одной копии — внешность и чувственность матери и юность и привлекательность девушки. Сочетание, за долю секунды едва не сведшее Синдзи с ума и превратившее его сердце в эпицентр рушащего разум землетрясения.

А когда ее нежные руки скользнули по его скафандру и, разблокировав замки, сняли с тела, он едва не лишился чувств в объявшем его хаосе безумия.

— Ты и впрямь подрос, зайчик, — хихикнула мать, с обожанием взглянув на покоящийся между ног пенис. — Давай, Синдзи, ощути этот позыв всем телом. Пусть твоя душа воспарит взорвавшимся гейзером.

И тут, бережно обхватив мягкий член, Юй вдруг наклонилась и без тени смущения обхватила его ртом, начав ласково потягивать, с силой всасывая, и тереть кончик язычком. Умопомрачительные ощущения вмиг расплылись по телу, отозвавшись начавшей пробуждаться эрекции, но Синдзи едва ли мог различить трепетное удовольствие среди вихря закруживших чувств. Он просто не мог поверить в то, что видел, — его родная мать, пусть помолодевшая и оттого окруженная манящим ореолом привлекательной сексуальности, делала ему минет. Более того, чувственно посасывая и трущимися движениями лаская головку между мягким языком и небом, она всего за несколько секунд добилась небывалой эрекции, отчего член больше мог помещаться в ее рту, и тогда она, ускоряясь, заводила головой по стволу, бросая на Синдзи проникновенные удовлетворенные взгляды. А когда тот почти взвыл, полностью потеряв чувство реальности и затрясшись от застрекотавшего немыслимого наслаждения, Юй с хлюпаньем выпустила пенис изо рта, облизнулась и, томно потянувшись, медленно поползла по его телу вверх, затершись об него грудками.

— Как я и думала, просто восхитительно, — сладко произнесла она, оказавшись напротив его лица. — Настолько хорошо, что я бы даже запретила его касаться всем прочим как недостойным такого чуда. А теперь — самое волнительное.

Девушка, подплыв к нему, широко раздвинула бедра в стороны, пальцами развела мягкие и округлые половые губы с темным лобком, чуть утопив их в розовой сочной плоти, и нависла над поднявшимся вертикально членом.

— Мы станем одним целым, сольемся телами и душами. Это так… приятно... Ты ведь доставишь маме удовольствие?

И не дождавшись ответа, девушка опустила свой таз вниз, и член погрузился в восхитительно плотную и сочную мякоть влагалища, тут же уткнувшись в бугристые складки его стенок, что оплели ствол в чарующе волнительном крепком объятии.

— Ах… И вправду… так хорошо… — Юй обняла затрясшегося и почти впавшего в прострацию Синдзи за шею и прильнула к нему в страстном поцелуе, просунув язык глубоко в рот, прижавшись к его телу упругими грудками и одновременно начав плавно двигаться на пенисе, постепенно ускоряясь и едва ли не запрыгав после серии глубоких фрикций. — Еще чуть глубже… Ох… Ты невероятен, зайка…

Синдзи ощущал, как его разум проваливался в омут всесокрушающего удовольствия, разбитый тем фактом, что его тело искрилось в экстазе от невероятно приятных сексуальных ласк собственной матери. Дикая идея, что гремела в его голове, уже не казалось столь ужасной, и все прочие мысли уже не трогали его скачущее сердце, слишком смазанные и невнятные по сравнению с чувством влагалища, скользящего по члену, и он уже готов был поддаться и слиться с матерью в едином экстазе, обхватить ее, прижать, пронзить как можно глубже, как вдруг где-то далеко-далеко прозвучал отчаянный умоляющий крик:

— Синдзи… Синдзи-и-и…

Надломленный рассудок выловил из глубин памяти, что голос принадлежал Аске, одной юной девушке, которой сейчас было очень-очень больно, страшно, но больше всего — одиноко. И она умирала.

И тут глаза медленно распахнулись, за страстно стонущим телом взмокшей Юй разглядев, как ужасающе мучительно кричала и извивалась рыжеволоска, метая слезы по капсуле и сжимая лицо в жуткой боли, и как бугрился ее живот, в кишечник которого уже невероятно глубоко проникло щупальце, выпятив его извивающуюся форму под кожей. Словно змеи, суетящиеся в брюхе, щупальце разрыхляло ее чрево, пробивалось изнутри бороздой и беспрестанно протискивалось все глубже, заполнив и расширив кишечник почти до самого желудка.

Кричала и Мари, обретя голос, хоть слабый и хриплый, но все так же пропитанный агонией и ужасом. Ее нижняя часть тела, начиная с живота, была целиком схвачена Ангелом, и что-то странное происходило с ее чревом — матка, будто нагретый воск, начала сжижаться и растекаться по сиденью, а дыра в брюхе медленно расползалась в стороны, обнажая вываливающийся кишечник. И вся ее плоть — от потрохов до ног, медленно растворялись и будто плавились, как мороженое на солнце. Притом кожа нигде не рвалась, плоть нигде не смешивалась, оставаясь целой — и одновременно оплавленной. Мари буквально превращаясь в аморфную массу.

— Мое… мое тело… тает… — донесся ее полный ужаса и потрясения голос. — Что со мной… меня плавит изнутри… Господи, я свои кишки вижу… Это... это ощущение… я не могу вынести…

И тут вдруг замерев на секунду, девушка вскинула голову вверх в взвыла чудовищным протяжным воплем, и из ее брюха вывалился кишечник вместе с внутренними органами, повиснув в густом полупрозрачном желе на одних сосудах и трубках. Тело ниже грудей начало растворяться, словно карамель на огне.

Однако жуткий крик Мари заглушил еще более страшный вой Аски, судя по тряске и барахтанью дошедшей до крайней черты восприятия и почти разорвавшей сознание от агонии. Щупальце в ее животе дошло до самой диафрагмы, проникнув сквозь весь кишечный тракт и натянув его на себя, словно невообразимо длинный носок, а затем начало извиваться и змеиться по всей кишке, заставляя ту пробиваться из-под живота грядой неровных бугров. И когда Аска начала трястись в судорогах, разбрызгивая пену изо рта, щупальце вдруг рвануло еще куда-то глубже, выпрямив кишечник, и девушка мгновенно заглохла, выкатила глаза и издала жуткий булькающий гортанный рев, словно внутри нее забурлил котел. А после из ее горла донесся выплескивающийся звук, как при рвоте, рот машинально широко распахнулся, вывалив язык, и тут внезапно из пищевода вырвалась головка щупальца — того самого белого гибкого отростка толщиной в два пальца, что проник в попку рыжеволоски и прошел через весь пищеварительный тракт. Сама девушка утробно захрипела и почти без сознания с забитым ртом начала надсадно что-то скулить через нос, кажется, сквозь затуманенный разум пытаясь произнести «Синдзи», но вместо этого лишь в рвотном рефлексе расплескивая вспенившееся содержимое желудка из-за краев губ да давясь от торчащего шевелящегося и скользящего щупальца.

И тут, пока ужасающим криком орала Мари и хрипела Аска, к хору агонии добавился по-настоящему испуганный возглас Рей. В ее капсуле сразу несколько белых мерзко улыбающихся фигур, внешне являющихся одновременно копией и мужского, и женского образа Синдзи, подняли тело голубовласки над креслом, и две из них зависли прямо спереди и позади нее, своим тазом где-то на уровне ее головы. Бороздки на теле оторопело замершей девушки, что образовались от забравшихся под кожу ворсинок, вдруг зашевелились и начали шустро ползти вверх, к голове. Рей напряженно сжала лицо, словно от сильного и крайне неприятного ощущения, начавшего всей своей тяжестью давить на мозг, а затем, когда большая часть червоточин под кожей собралась в области шеи, зажмурилась и протяжно заскулила. Ее тело непроизвольно дернулось, что, впрочем, из-за хваток сияющих фигур получилось едва ощутимо, а затем девушка вдруг распахнула свои глаза, где в алом мерцании разверзлась бездна страха и ужаса, и разразилась неистовым потрясенным криком. И тут же ее правый глаз налился ярким красным свечением и вдруг лопнул, словно перезрелая ягода. На белоснежном, искаженном гримасой чудовищного ужаса лице Рей вместо глазного яблока образовалась глубокая дыра с окрававленными краями, но не успела та закричать в полную силу, как фигура перед ней вдруг схватила ее голову руками и вонзила член прямо в отверстие, углубив его на всю свою длину.

Голубовласка оцепенела, словно ее тело сковало цепью, на лице мелькнула тень отрешенного опустошения, а в это время парящее позади существо неожиданно плавно опустило руку на ее затылок, и вдруг вспыхнула яркая искра из чистого света, и задней части черепа девушки просто не стало — вместо ее мягких шелковистых голубых волос на черепной кости от ее основания до темечка зияла дыра, обнажившая разделенную на две половинки серую гладь клинообразного затылочного отсека мозга. Лицо Рей за долю секунды обмякло, стерев всякое выражение страха и боли, отрешенно и опустошенно вытянулось, будто сознание лишилось всякой осмысленности, а затем белый член у ее затылка с чавканьем вонзился прямо в мягкую плоть ее мозга.

— …переход личности через матрицу свободы!..

— Кризис оболочки Рая!.. Вторая вспышка кризиса горизонта наивности!..

— Граница личности расслоилась сквозь призму Ид-дисперсии! Мышление перешло мембрану восприятия, гармоники самоосазнания сливаются в антиличность! Психика утратила черты индивидуальности и реверсировала полярность интенционального колебания. Ангел растворяется в среде квазиосознания, до зарождения сверхличности остались всего две логические антиномии. Процесс невозможно обратить!

«Просыпайся. Просыпайся. Просыпайся…»

Синдзи не мог понять, что выдернуло его из омута безумия — крик девушек, вид Рей, чью голову разорвало во вспышке света, раздавшиеся в капсуле панические отчеты операторов с командного пункта, стон собственной матери, прыгающей на члене или этот жесткий и величественный голос в его голове. Но, моргнув и сбросив с себя покрывало невероятных по своей яркости ощущений, Синдзи всего за секунду обрел над собой контроль.

— Да… вот так, мальчик мой… какой же ты хороший... — не переставая, стонала Юй. — Ах… входи в меня… глубже…

«Я прошу у тебя помощи… Пожалуйста…»

«Как скажешь, мой дорогой».

И в ту же секунду капсула окрасилась в яркий свет. Юй, вдруг перестав стонать и скользить влагалищем по члену, сквозь пелену вожделения вскинула голову и с легким испугом озарилась по сторонам. Интерфейс Евы ожил, и где-то из глубины махины раздалось угрожающее звериное механическое рычание. Одновременно в капсуле стали возникать крошечны ледяные огоньки, запорхав вокруг беззвучными мотыльками.

— Ч-Что?.. — Юй ошарашено округлила глаза. — Н-Не может быть… нет… Только не это…

Она бросила на Синдзи полный жалости и умоляющего отчаяния взгляд.

— Почему?.. Она заняла мое место… Синдзи… — по ее щекам вдруг скользнули слезы. — Ты… Теперь я поняла… Прости, мальчик мой… Прости…

И словно невидимая сила оттолкнула тело девушке к передней стенке капсулы, и она вдруг испарилась, оставив облачко переливающихся радужным светом искорок вместо себя. А Синдзи, внутренне взвыв от горечи, судорожно застегнул комбинезон, провел пальцами по лицу, что, казалось, готово было отслоиться от грызущих его чувств, а затем опустил ладони на рукояти управления. Из трех коммуникационных мониторов информацию показывали лишь два: сокрушенна и хрипящая Аска все так же бешено дергалась с торчащим и извивающимся щупальцем изо рта, а Мари билась в кресле, наполовину оплавленная почти до желеобразного состояния. Изображение с Рей не работало, зато он сам мог видеть, как ее Ева и проглотивший ее Ангел сливались в одну пугающую фигуру — огромную, целиком состоящую из света, с длинными и тонкими, будто бумажными, крыльями и очертаниями напоминающую Рей.

— Ева, запуск! — выкрикнул Синдзи, проглотив ком в горле.

Машина послушно ухнула, из ее чрева словно пахнуло жаром, а по стенкам пробежались красные помехи, и на информационном дисплее, ведущем обратный отсчет заряда батареи, все цифры вспыхнули девятками.

— Ева-01 реактивировалась! — донеслись голоса с мостика. — Энергия ядра разрушила контур ограничения! S2-митохондрии перехватили системы сдерживания оболочки, синхронизация подскочила на 100 пунктов!

— Синдзи, это ты? — выпалил Гендо. — Где Юй?!

Ничего не отвечая, тот покрутил руками Евы, чувствуя, как легко поддавалась машина на любую мысленную команду, словно само пространство подстраивалось под их движения. Заведя руку за спину, он вырвал питающий кабель — показатель заряда батареи и энергосистем даже не колебнулся, оставшись на максимуме.

В это время Ева Рей уже приняла форму девушки, и теперь ее алые глаза, два единственно отличающихся цветом пятна на полностью белом покрове, развернулись в его сторону.

— Пора! — дал команду Синдзи.

И Ева, пригнувшись к земле, оттолкнулась с чудовищной силой, от передавшейся энергии образовав широкую вмятину в земле, и взмыла в воздух. В ногах раздался скрежещущий хруст — броня внизу, не выдержав нагрузок, рассыпалась и обнажила серо-зеленую плоть махины, по цвету напоминающую водоросли. Синдзи слегка скривился, ощутив неприятное давление и сжатие на своих лодыжках, но возникшее чувство полета затмило собой всю боль — он парил в воздухе на расстоянии сотен метров над землей, летя по огромной дуге над землей, проносясь далеко в сторону от проклятого места битвы, от двух еще живых девушек, от слившихся в нечто пугающее и грандиозное Ангела и Рей. Он двигался на запад, за горный хребет, где покоились руины старого Токио, а когда-то давно стоял горд Готемба.

Достигнув потолка возможной высоты, Ева под силой гравитации устремилась вниз и с невообразимой силой ухнула на землю, образовав ударную волну в месте падения и повалив деревья в радиусе полусотни метров. Синдзи зашипел, когда ступни обожгло острой болью, но дал команду прыгать еще сильнее, и Ева, припав к земле, послушно взмыла в небо, на этот раз на старте образовав оглушительный гром — махина на несколько секунд преодолела звуковой барьер и от ударной силы лишилась почти всей брони. Где-то далеко внизу осталась глубокая воронка в земле, над холмами фонтаном взмыли вырванные с корнем деревья, мимо замелькала панорама быстро сменяющихся гор и туманной дымки, сквозь которую парящая Ева оставляла продольный след. За грохотом летящей махины и ударами об землю Синдзи едва мог расслышать крики капитана, требовательный голос отца и непрекращающиеся отчеты операторов, от которых почему-то кровь стыла в жилах.

— Подтверждено слияние пилота и Ангела, оба ядра синхронизируются через альфа-поток. Личности объектов разложены на спектр суперпозиций, гаммы постоянно сливаются и распадаются, митохондрии продолжают выработку миом. МАГИ не удается идентифицировать объект ни как человека, ни как Ангела, излучение во всех спектрах…

Ева минула хребет и в очередном приземлении, с грохотом подняв стену пыли бетонных обломков, оказалась на руинах старого Токио. Где-то на другом конце кратера, за оцепляющими ограждениями, на горизонте у основания величественной горы Фудзи виднелись огни военной базы Готемба. Перемахнув через кратер, Синдзи проскочил мимо контрольно-пропускного поста, где ошалевшие от вида несущегося на немыслимой скорости гиганта солдаты даже не успели поднять тревогу, и спустя всего полминуты оказался над грядой ангаров, широких массивных строений и огромной площадкой, где располагалась военная техника: танки, артиллерия, бронемашины и чуть далее, на аэродроме, — вереница самолетов и конвертопланов.

Под ногами, словно муравьи, засуетились люди, высыпавшись из ангаров и помчавшись в сторону стоянки. Синдзи слегка растерялся — из-за обилия строений и общей площади комплекса он не представлял, как здесь можно было обнаружить нужный корпус. Однако быстрый взгляд по зданиям вдруг обнаружил стоящий особняком огромный ангар с голубыми линями на крыше, как и описывала его Мана. Сорвавшись с места, Синдзи со смачным хрустом пробежался по танкам, легко размозжившимся в бесформенные груды металла под тяжестью ног Евы, чуть задержавшись, чтобы повредить как можно больше техники.

Наконец-то взвыла сирена. Со всех точек на земле застрекотали автоматы, в пустую обстреливая Еву пулями, что натыкались на невидимый барьер, а за ними загрохотали станковые пулеметы с вышек и с шипением взмыли ракеты гранатометов. Впрочем, все снаряды разрывались еще на подлете, сшибаемые невидимой стеной, и Синдзи со странным чувством собственного всесилия и предосторожности двинулся к ангару, поддав еще нескольким танкам размашистого пинка. Чуть задержавшись на взлетной полосе, где он разметал хрупкую авиатехнику, Синдзи прибыл к нужному строению и осторожно, буквально пальцами ощущая хрупкость конструкции, распорол крышу, словно консервную банку ножом. Не обращая внимания на безвредные взрывы и стальной ливень за спиной, он наклонил махину к земле и активировал громкую связь.

— Кейта и Мусаши, вы здесь? — прогремел его усиленный динамиками голос на всю базу. — Выходите, меня прислала за вами Мана Киришима. Повторяю, Кейта и Мусаши, если хотите жить — выйдите наружу.

За спиной уже где-то недалеко послышалось рычание той техники, что еще осталась на ходу. Вреда Еве они, конечно, причинить не могли, но вот случайно задеть двух людей у его ног — запросто, поэтому Синдзи уже начал немного нервничать. Тем более, он вообще не был уверен, а находились ли эти двое на базе.

Из поврежденного строения начали выбегать люди — по большей части военные и инженеры, судя по спецодежде. Различить в мельтешении фигур кого-то конкретного не представлялось возможным, и Синдзи уже было отчаялся, как вдруг приметил, что двое из выскочивших в нерешительности замерли внизу и со страхом и неуверенным интересом стали взирать на Еву, игнорируя творящуюся вокруг панику и вздрагивая от слишком близко разрывающихся об барьер снарядов. Наведенный видоискатель прицела отобразил двух молодых людей ненамного старше его самого: один смуглый и черноволосый, похожий на индуса, второй также, кажется, являющийся выходцем из Центральной Азии. Оба парня, превозмогая страх, со все большей решительностью в глазах выжидательно смотрели вверх, еще ничего не понимая, но, очевидно, отозвавшись на упоминание имени Маны.

Дальше тянуть было нельзя — танки уже подобрались на опасно короткую дистанцию, отчего могли пострадать эти двое, так что Синдзи быстро наклонил Еву вниз и положил перед ними раскрытую ладонь. Парни, поколебавшись некоторое время, все-таки уцепились за пальцы и забрались на руку, как раз в тот момент, когда случайный выстрел танка снес стену Ангара и обнажил помещение огромного цеха, где покоился огромный сине-бирюзовый робот, в отличие от Евы целиком являющийся продуктом механизации и напоминающий футуристические концепты боевой техники будущего из научной фантастики. Несмотря на некоторое сходство с живым существом — две массивных птичьих ноги, две коротких руки и вытянутую пригнутую голову, напоминающую то ли птицу, то ли ящерицу, выглядел робот совершенно безжизненно и оттого отталкивающе, вселяя не подсознательный страх перед чем-то живым, а отвращение перед продуктом военных технологий.

И тогда Синдзи, выпрямившись и проследив, что оба парня крепко уселись в полусогнутой ладони Евы, привстал на одной ноге и со всей мочи влепил второй прямо в морду твари, со скрежетом лопающегося композитного металла оторвав голову махине и разломив ее корпус почти пополам. И пусть он понимал, что робота рано или поздно соберут вновь, пусть он помнил, что никто не просил его мстить бездушной и, по сути, ни в чем не виноватой машине, не удовлетворить маленькую прихоть он не мог. Тем более, это была прекрасная возможность нанести военным как можно больше ущерба.

— Сначала сам ходить научись, металла кусок, — презрительно скривился Синдзи и, прикрыв двух юношей второй ладонью, чтобы их не задели яростно плюющиеся снарядами и ощетинившиеся пулеметными очередями танки под ногами, помчался прочь — назад в Токио-3.

С двумя почти ничем не защищенными пассажирами на теле Евы он уже не мог скакать со сверхзвуковой скоростью, хотя та все так же буквально искрилась от переполняющей ее энергии. Ему пришлось аккуратно перешагнуть через линию бронированной техники и, чуть ли не танцуя, выбраться с поднятой на уши военной базы, ставшей похожей на разворошенное осиное гнездо. За ним даже поднялись те немногие конвертопланы, что остались невредимыми, и шустро поползли по земле лязгающие гусеницами танки, однако к немалому удивлению Синдзи погони не последовало — техника, словно от обиды в последний раз исторгнув поредевший шквал огня, замерла где-то на границе базы и осталась на своих местах, провожая удаляющуюся Еву воинственно поднятыми дулами орудий. Тот уже представлял, какой переполох своей выходкой устроил на самых верхних кругах и какой теплый прием его ожидает по возвращении, но это его устраивало даже больше, чем он мог рассчитывать.

Однако возвышенное настроение резко испортили вернувшиеся голоса операторов с мостика, доносящих ситуацию с Ангелами и Евами на равнине, о которых он как-то успел позабыть. Их отчеты в один миг стерли весь триумф хулиганского налета и заставили залиться холодным потом.

— Подтверждено одновременное уничтожение первого Ангела и Евангелиона-02, излучение и жизненные показатели обоих объектов не регистрируются. Состояние пилота ликвидированной Евы неизвестно. Причиной коллапса являлось облучение сверхтонким волновым излучением полиморфида.

— МАГИ регистрируют образование новой формы жизни на основе миом Ангела и Евы-00, личность пилота растворена в поле деструдо, полиморфид закончил собственную самоорганизацию. Мы не можем определить его намерения, но доподлинно установлено, что именно его воздействие уничтожило Еву-02.

— Ева-04 также не подает признаков жизни, как и зараженный ею Ангел, контрольные данные с пилота не поступают. На текущий момент Юниты 02 и 04, а также оба Ангела-абсорбента считаются официально уничтоженными, состояние пилотов выясняется, высланы спасательные команды. Объект-полиморфид на текущий момент инвертировал излучение внутрь себя, так что его местоположение не удается установить, однако, пока не поступила иная информация, объект считается вражеским и подлежит немедленному уничтожению по обнаружению.

— Применение инструкции 999 отложено до момента выявления критической угрозы. Мы получили ряд депешей, подтверждающих намерение временно отказаться от использования ОМП на территории Японии, однако мобилизация войск стран тихоокеанского региона так и не отменена. Пилот Каору Нагиса обнаружен невредимым и доставлен в изолятор. Юнит-01 идентифицирован и подвергается мониторингу.

За дальнейшим мозг Синдзи просто не смог отследить — мысли вновь закрутились в водовороте беспокойства и волнения, постоянно возвращаясь к сообщению об уничтожении Ев Аски и Мари, а также о слиянии Рей и Ангела и ее исчезновению. Он понимал, что разобраться в этом хаосе ему не удастся, что он уже никак не мог повлиять на ситуацию, и, тем не менее, всю дорогу он не переставал думать об услышанном, пытаясь в обрывках информации уловить хоть что-то обнадеживающее, что объяснило бы творящийся хаос.

«Рей… пыталась убить Аску и Мари? Или это Ангел? Черт, это очень нехорошо, она может нам помешать! И что теперь с ней делать? Одному явно не справиться…»

Поглощенный тяжелыми мыслями, Синдзи через полчаса преодолел горный перевал и оказался у подножья Токио-3, среди почти родных, укутанных туманной дымкой пейзажей. Прошагав мимо пустующего шоссе, он остановил Еву у подхода в город на небольшом отшибе и опустил руку к земле, сам отключив движок махины, выдвинув капсулу и выглянув наружу. При виде его оба парня, уже соскочившие вниз, настороженно и чуть опасливо замерли, но притом взглянули уже чуть более доверчиво оттаявшим взглядом.

— Тебя ведь послала Мана? — спросил один из них. — Где она?

— Видите тот дом со скошенным углом? — крикнул в ответ Синдзи, предварительно откашлявшись от LCL. — Она в подвале первого подъезда, дверь под лестницей слева от лифта, ключ лежит рядом в пластиковой коробке. Поторопитесь, пока не поздно.

Один парень слегка нахмурился, но второй расцвел в радостной улыбке и замахал рукой.

— Спасибо! Спасибо огромное! Не знаю, кто ты, но мы у тебя в огромном долгу!

— Меня Икари Синдзи зовут, — с грустью улыбнувшись, произнес он. — Запомните мое имя. А теперь идите, здесь скоро будет шумно.

— Благодарю, — наконец, подал голос второй и признательно кивнул. — Надеюсь, еще увидимся.

Синдзи уже забирался обратно в кабину, вновь запуская Еву.

— Ну, это вряд ли… — тихо произнес он, сбросив с лица улыбку.

«Что ж, я сделал, как ты хотела, Мана. Надеюсь, теперь ты довольна».

Ева запустилась без проблем, однако чувство эйфории пропало, как и свечение внутри, а батарея бесстрастно зажгла на таймере положенные три минуты обратного отсчета. Вздохнув, Синдзи осторожно повел Еву к ближайшему элеватору, чтобы не наступить случайно на какую-нибудь постройку или машину. Когда он подобрался к лифту, его уже обнаружили несколько отрядов бронепехоты, проводив на своих БТР до выкатившегося подъемника, но так и не вступив в контакт. Уже когда запорки защелкнулись на пилонах Евы и лифт повел ее под землю, в недра базы НЕРВ, на связь вышел капитан, измотанным голосом сухо спросив:

— Синдзи, ты на связи?

— Я вас слышу.

— Следуй в ангар и жди дальнейших инструкций. Ничего не предпринимай.

«Какой невеселый голос».

Ева прошла остаток пути по шахте, когда уже батарея почти полностью села, и энергии осталось лишь для поддержания активности капсулы. Подъемник плавно опустил их к погрузочному доку и с помощью вертикального транспортника доставил в ангар. Внутри не наблюдалось обычно суетящихся по прибытию техников, инженеров и врачей, что встречали каждый свой объект интереса и уделяли его чуть ли не фанатичным вниманием, подключая датчики, сканируя механические узлы Евы и проверяя состояние пилота. На этот раз Синдзи встретила мертвая тишина, что, впрочем, ничуть не удивляло.

«Снова карантин. Ну, и где эти люди в белых халатах?»

Зашипел автоматический замок капсулы — Ева встала на свое место и теперь ненавязчиво избавлялась от ненужного пилота. Выбравшись на помост, Синдзи упал на колени и уже по привычке стал выкашливать LCL из легких, чувствуя тяжесть и легкость вне снижающей вес жидкости. По обе стороны ангара открылись двери, где возникли люди в герметичных костюмах химзащиты, выкатывающие каталку.

— А вот и они…

Но тут среди них, бесцеремонно расталкивая в сторону, показалась фигура мужчины, которого Синдзи ожидал увидеть здесь в последнюю очередь. Прямо к нему быстрой и властной походкой несся Гендо, чуть ли не разрезая воздух своими твердыми шагами. Мертвецки бесчувственные глаза под очками на каменном лице все так же не раскрывали своих намерений, прибивая к земле своей тяжестью и пренебрежением. И Синдзи даже слегка осел, видя стремительно приближающуюся фигуру в черном, будто готовую сокрушить его одним щелчком пальца, панически не успевая сообразить, как ему следует вести себя. Он уже понимал, что сейчас хмурый, как никогда, отец сможет дать ему пощечину, ударить что есть мочи, убить на месте, а он ничего не сможет сделать, и от досады Синдзи стиснул губы, как вдруг черный силуэт промелькнул мимо него, даже не заметив обледеневшего на помосте собственного сына. И когда тот в мелкой дрожи злости поднял голову и медленно развернулся, он обнаружил своего отца, припавшего к краю открытой капсулы и закричавшего хриплым, неожиданно надломленным и пропитанным горькими чувствами голосом:

— Юй! Юй, ты там? Ответь, прошу тебя! Юй!!!

Синдзи затрясло. Теперь он понял, что ему нужно делать, и понял ее последние слова. На лице его возникла жесткая улыбка. И в ту же секунду вскочив, Синдзи подпрыгнул к отцу, одной рукой схватил его за воротник униформы, другой — за пояс и, закричав в приливе сил, опрокинул вперед. На удивление тело Гендо сорвалось во чрево капсулы необычайно легко и без затруднений, словно толкал он не взрослого мужчину, а дряхлого старика, и тот даже не успел ничего выкрикнуть, однако в последний момент зацепился одной рукой за край, повиснув над лужей LCL на дне. Глаза отца устремились вверх, и вдруг в них промелькнуло нечто, заставившее сердце сжаться. В них отразилась самая настоящая вина.

«Пришло время».

— Сын мой… — дрогнувшим голосом произнес отец и потянул к нему свою вторую руку.

И тот, лишь на секунду замерев на ней взглядом, ощутив удар в груди и разъедающее чувство тоски, сорвал рычаг экстренного закрытия капсулы, и дверца с шипением заскользила обратно, со щелчками запирающего механизма встав на свое место и задвинувшись внутрь, а на помост упали четыре отсеченных кончиков пальцев Гендо. И через секунду Ева вдруг загудела, глаза ее зажглись огнем из-под треснувшего шлема, и в ее нутре раздался хрустящий треск, смешанный с кипящим бурлением перемешиваемой жидкости. А еще через некоторое время все стихло.

— Командующий Икари мертв, — отчетливо громко произнес Синдзи, повернувшись к опешившим медикам. — С этого момента я объявляю себя новым командующим. И первым же своим решением я распускаю все подразделения специального агентства НЕРВ, все отделы и весь персонал. Вы слышите? НЕРВ больше не существует, можете расходиться по домам.

— Стоять, ублюдок! — раздался крик с другой стороны помоста.

Синдзи медленно развернулся и, как и ожидал, обнаружил взмыленного капитана Холифилда, нервно сжимающего нацеленный на него пистолет.

— Еще один шаг, и ты труп.

Позади него и на мостике начали показываться перепуганные лица техников и прочего персонала, привлеченного суматохой и сейчас просто не верящего своим глазам.

— Ладно вам, капитан, вы все слышали, — Синдзи расплылся в улыбке и неторопливо пошел в его сторону. — НЕРВ больше не существует, командующий мертв. Теперь я всем заправляю.

— Я говорю — не шевелись! Ты ответишь за все свои преступления, сукин сын, теперь тебе точно конец! Слышишь, только дай мне повод!

— Нет, это вы послушайте, капитан. Слушайте меня все, и очень внимательно! НЕРВ больше не существует, и с сего момента человечество объявляется побежденным. С потерей последнего бастиона защиты, с последних защитников вы проиграли войну, проиграли нам — Ангелам. Людям осталось доживать считанные дни, и мы… я буду вашим палачом. Я решу вашу судьбу, и сотру каждого на этой планете. Мы — Ангелы — займем ваше место.

— Ч-Что за бред?.. — Рене, ошарашенный заявлением, похоже, просто не мог подобрать слова. — Ангелы… НЕРВ… Да ты… ты просто псих!.. Тебе не жить…

— Чушь. Меня нельзя убить. Эта ваша ООН и прочие страны, вся людская цивилизация рухнет, стоит мне только пожелать. Вы гной, от которого я собираюсь избавиться. Вы ничтожные клопы.

— Заткнись… заткнись, или, клянусь, я выстрелю!

— Вперед, капитан, — Синдзи, скалясь не переставая, пошел в его сторону. — Валяйте. Докажите свою беспомощность. Инициируйте Третий Удар. Что, духу не…

Грянул выстрел. И тут все присутствующие в ангаре, все, следящие за трансляцией из ангара с камер, вздрогнули от открывшегося им зрелища. Пуля висела в воздухе, сплющенная о невидимую стену оранжевого света из череды сияющих шестиугольников в полуметре от лица Синдзи.

— О черт… — тихо выдохнул он.