Kurohibi. Черные дни

Глава 21: Too Far.

Молодой человек в капюшоне, медленно затянувшись сигаретой и осветив тусклым огоньком свое бледное, пугающее внутренней бесчувственностью лицо, выпустил облачко дыма и стрельнул тлеющим окурком в парней на диване, которые до этого момента всем скопом остолбенели и проглотили языки от наглости внезапно ворвавшихся к ним гостей. Обе девушки все это время, впрочем, не проявляли никакого интереса к посетителям, каждая занятая своим делом — Намико давилась от пузырящейся из-за непроизвольно хрипящего горла спермы во рту и только исступленно металась глазами по сторонам, а Яёи вообще, кажется, находилась на грани раскола сознания, повиснув на руках двух поддерживающих ее парней с членами в обоих отверстиях, с выпученными глазами мелко подергиваясь и выдыхая в глухом протяжном стоне.

— Чё за мудаки нарисовались? — наконец, обрел дар речи лидер и кивком дал знак товарищу на диване разобраться. — Проводи их нах отсюда.

Тот, что только что кончил в ротик Намико, сначала растерянно моргнул, но тут же собрался, нехотя поднялся, застегнув штаны, и сделал шаг вперед.

— Вам по ебалу давно не двигали? — цыкнув и попытавшись напустить на себя грозный вид, изрек он и попытался добавить что-то еще, вот только слова так и не смогли покинуть грудную клетку, потому что его челюсть вдруг раскололась на две части, и россыпь окровавленных расколотых зубов взмыла в воздух вслед за движением покрытой вмятинами и багровой коркой алюминиевой биты.

Все произошло настолько быстро, что оставшиеся парни, с недоумением отворив рот, лишь успели проследить, как их исторгнувший фонтанчик крови товарищ со странным свистящим звуком запрокинул голову назад, обнажив усеянный осколками кости и рваными ошметками мяса подбородок, а потом вдруг согнулся в обратную сторону. И только потом, когда он с глухим стуком обрушился торсом на стол, сметя с него полупустые баночки, пакетик с арахисом и бычки вместе с собственными зубами, позади внезапно, словно из ниоткуда, материализовалась фигура панка, скорчившего безумное и напряженное выражение лица на грани эйфоричного ража, наркотического транса и пародии на гонконгские фильмы про кун-фу, протянув при этом нечто, похожее на:

— Й-и-и-я-я-о-о-у-й-ы-ы! — И добавив: — Ёба-а-о-о!

И только тут до парней дошло, что сейчас произошло. Лидер и его напарник, сбросив с себя обмякшую в мутной прострации и осунувшуюся девушку, мгновенно вскочили с кресла и, не обращая внимания на влажные эрегированные и болтающиеся члены, кинулись на панка. Третий тоже пришел в себя, хоть все еще пораженный видом разбитого за секунду товарища, но откинул от себя Намико, и тоже бросился вперед. Однако их попытка смести налетчиков окончилась так же быстро, как и с тем невезучим старшеклассником, что сейчас лежал у разбитого стола и пускал кровавые пузыри из носа, не в силах даже пискнуть из-за чудовищной боли.

Блондин сделал невидимое движение ногой, и ближайший к нему бегущий ученик вдруг стал заваливаться вперед, даже не заметив, как одна его нога под ударом тяжелого сапога вывернулась назад и потянула за собой все тело, которое совершило низкий нырок вперед по инерции и обрушилось головой об пол. Несущийся за ним лидер успел лишь изумленно вытянуть лицо перед тем, как то встретилось с шипованной подошвой, замерло на месте и вслед за все еще летящим телом сделало кувырок в воздухе. Через секунду парень рухнул на спину, болезненно вскрикнув и скривив разбитые губы со следами ровной сеточки шипов от подбородка до лба, но прийти в себя он так и не успел — сапог, нависший над его головой, обрушился со всей своей силой вниз, совершив полдюжины мощных резких ударов, пока лицо не превратилось в кровавую кашу, а вырвавшийся стон не затих в булькающем кровью хрипе.

Панк к тому времени успел расправиться с последним старшеклассником, который от вида безжалостно разгромленных всего парой ударов друзей впал в ступор и со все сильнее накатывающим ужасом в глазах начал медленно отступать, однако был остановлен ударом битой по ногам, заставившим его рухнуть, как подкошенного. На свое горе он неосмысленно попытался отбрыкнуться от подошедшего к нему панка, но тот в ответ ловко крутанул своим орудием и обрушил всю мощь алюминиевого куска металла на его колени, разбив коленные чашечки и за пару секунд обездвижив заоравшего от боли парня ударом в солнечное сплетение. И спустя всего минуту в комнате возникла неестественная повисшая тишина, будто сам воздух загустел и застопорил внутри себя любое движение, любой звук, оставив только тяжелое, почти осязаемое и беззвучное давление в комнате от вида треснувших костей, порванных мышц и невыносимой боли.

А еще через секунду все вдруг лопнуло, и помещение наполнил оглушительный рев и мучительный полустон-полукрик от четырех перекатывающихся по полу, судорожно дергающихся и истекающих кровью тел. Один старшеклассник дрожащими руками пытался собрать собственные зубы, будто не видя торчащей из щеки кости, второй неистово орал, схватившись за ноги, третий булькал бордовыми пузырями из разбитого носа, четвертый зарылся в груду мусора, ничего не соображая от боли и размазывая красными разводами стол и пол вокруг себя. И среди них неподвижно возвышались две темные фигуры, с удовлетворением и даже наслаждением взирая на творящуюся у их ног агонию, пока их взгляды не остановились на девушках.

Яёи к тому моменту еще так и не пришла в себя, неподвижно валяясь у кресла и взирая на потолок широко раскрытыми, заплывшими от слез глазами, да мелко подергивая бедрами, когда от одного неосторожно прерывистого дыхания случайно напрягались мышцы в животе и раздирали болью горящую от раздражения попку. А вот Намико, в отличие от своей подруги, все это время находилась в сознании, но поначалу едва ли могла уследить за произошедшим, больше занятая собственными рвотными позывами, выдавливающими сперму из ее желудка, и натужным глубоким кашлем, а потом — протяжной ноющей болью между ног из-за остывающего и так не отошедшего от фрикций влагалища, заставляющих содрогаться все тело сначала в быстро затухающем наслаждении, потом — в усталости плоти и ее тяжелой рези с непривычки, приправленной горечью и опустошенностью на сердце, что остались после мимолетной эйфории. И вот когда первый спазм разогревшейся плоти утих, и когда сладкая истома сменилась стыдом и липким чувством вины, до затуманенного разума девушки, наконец, донеслись дикие крики вокруг нее, мутные глаза различили сквозь дымку двух устрашающих мужчин над ней, а в душе, помимо тягостного грызущего чувства отчаяния, ярким всполохом вспыхнуло осознание и дикий ужас. Ее взгляд замер на орущих от боли парнях, на крови вокруг, на незнакомцев, на собственные руки, залитые спермой, и порванную одежду, едва скрывающую взмокшее, а теперь покрывшееся мурашками тело, и хаотично закрутившийся в голове клубок спутанных мыслей и необъятного страха вырвался в одном протяжном неподконтрольном крике, заставившим девушку прижать к себе руки, рухнуть на пол и залиться в сокрушительном плаче.

— Не-е-е-ет!!! Нет! Не-е-ет!.. Я не делала этого… Это была не я… Не я…

Блондин провел по ней долгим флегматичным взглядом, будто пытаясь ее зрительным образом разжечь в себе интерес к этой ничтожной, сокрушенно плачущей персоне, затем, не оборачиваясь, бросил панку:

— Убери мусор в общую кучу. Мясом займусь я.

Тот, уже успевший подобрать с пола дымящуюся самокрутку и сделать затяжку, вдруг поперхнулся и с отвращением сплюнул.

— Дешевый косяк, ёба, тьфу. Нашмаляются всякой дури, потом тупеют, свинорылы. Гыгы.

— Слышал, что я сказал?

— А, босс, не вопрос. Мешок с говном к мешкам с говном, бабенок не херачить. Выполняю, босс.

Схватив за шиворот двух извивающихся и все еще скулящих от боли одноклассников, он тут же потащил их по полу в сторону спортзала, а блондин, с задумчивым видом поиграв скулами, с силой сжимая и разжимая челюсть, медленно осмотрел комнату и вдруг остановился взглядом на небольшом темном окошке чулана.

Увидев его острые ледяные глаза, Синдзи едва не свалился с ящика в черноту комнатки, и удержали его только крепко обхватившие грудь руки Мари, вцепившиеся так сильно, что под ее легкой блузкой без лифчика он смог ощутить два бугорка затвердевших сосков. Зародившийся в груди от неожиданности легкий возглас, к счастью, был подавлен ее вовремя прижавшейся ко рту ладонью, отчего Синдзи сразу же ощутил смутно знакомый аромат духов, смешанный с манящим запахом ее слегка вспотевшего тела.

— Он нас не видит… — почувствовалось на уже беззвучное дуновение воздуха с ее губ, смешанное с чуть потяжелевшим дыханием.

Блондин некоторое время еще смотрел прямо в глаза Синдзи, скрытые в темноте, не видя, но будто чувствуя его присутствие, а затем повернулся к нему всем телом и вдруг начал медленно идти к стене. Синдзи стал ощущать до жути неприятное покалывание под ложечкой, усиливаемое все быстрее забившимся сердцем, звук которого, казалось, мог выдать его с потрохами. И даже мелькнувшая мысль, что в его сумке прямо под боком лежит пистолет и шокер, не сильно обнадежили, тем более что Мари буквально повисла на нем, улыбаясь во все свое дерзкое личико — он чувствовал это даже спиной. А когда блондин приблизился вплотную к двери в чулан с той стороны подсобки, находясь буквально на расстоянии метра, Синдзи огромным усилием воли заставил себя не пикнуть, ощутив, как девушка, с причмокиванием разомкнув губы, высунула язычок и запустила острый кончик в его левое ухо, нежно и одновременно с натиском начав просовывать все глубже. Ухо тут же ответило приглушенным шумом и приятным покалыванием, особенно когда язычок начал трепетно извиваться и скользить вглубь отверстия, насколько ему позволял узкий извивающийся канал, и Синдзи невольно дернулся от накатившей волны дрожи, не зная, что пробрало его больше — напряженные нервы или столь необычные и в чем-то даже приятные ощущения мягкого и упругого тела в ухе, с лаской щекочущего его стенки и заливающего их слюной.

С той стороны послышалось дерганье створок дверей — блондин, судя по всему, проверил, как плотно был заперт засов и не стоит ли заглянуть в еще одно помещение. Звякнул висевший на ручках амбарный замок — очевидно, что попасть в чулан можно было лишь снаружи, из подсобки, и задрожавший от бессвязного шепота и причмокивания Мари над ухом Синдзи взмолился, чтобы тот не додумался проверить спортзал с улицы, где располагался запасной вход.

И когда уже напряжение достигло своего предела, а из груди вырвался шумный выдох от чрезмерно волнительных ласк Мари, в комнату вернулся панк за оставшимися парнями.

— Босс, ты чего там?

— Ничего, — он отвернулся. — Нашли ту потаскушку?

— Неа. Никто ее здесь не видел. Зря приперлись, фигли.

— Никто, значит… Ладно. Сегодня валим из города, так что напоследок развлечемся. Сколько там?

— Бабенок, ну… штук пятнадцать, все молоденькие и в соке. Плюс одна училка, ничо так, свеженькая еще. Ну и говно-пацанов где-то столько же, отбаранили почти всех, уже никто не рыпается.

— Хорошо. Трахаем баб, сколько влезет, можно не церемониться и рвать под мясо. Оторвемся от души на прощание. Как там Рико?

— Ох, ёба… — панк нервно хохотнул. — У него шары размером с яблоки, такие, едрена наливные. Мужик, по-моему, вообще слетел с катушек, герыч ему весь мозг через жопу вынес. Эта сучка его в больного неадеквата превратила, шваль ебаная.

Проворчав еще что-то, панк пнул корчащегося на полу старшеклассника со сломанной челюстью, взял за шкирку второго, притихшего, и потащил их в зал. Блондин, проводив его взглядом, сплюнул на пол и тоже направился к выходу, но неожиданно замер возле сжавшейся у ножек дивана светловолосой девушки, тихо поскуливающей от ужаса и натужно пытающейся сдержать накатывающий плач.

— Шлюхи, значит. Любите потрахаться?

Намико горько всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Это неправда… Нет… Неправда…

— Вы у меня сегодня натрахаетесь вдоволь. Пошли, суки, я вам дыры в колодец растяну.

Схватив ее за руку, он без церемоний потащил девушку за собой, ничуть не смущенный ее прорвавшимся плачем, истощенным сопротивлением и беспомощными подергиваниями слабых конечностей. По пути блондин остановился возле Яёи и также грубо приподнял ее за волосы второй рукой, потянув к выходу. Та хоть и не брыкалась, и даже не рыдала, сохраняя на лице отрешенное разбитое выражение, но, кажется, уже пришла в чувства и в какой-то мере осознавала происходящее, взирая на парня не пустым, но слабым и мутным взглядом, словно безуспешно пытаясь пробудить в себе тревогу или хотя бы интерес к происходящему, однако постоянно проваливаясь в омут глубокой внутренней боли на дне надломленной души.

Когда они трое, наконец, скрылись за дверьми, Синдзи смог позволить себе выдохнуть, не сдерживая стона, и попытаться оттолкнуть в сторону прилипшую Мари, все так же вылизывающую его ухо и усиленно трущуюся своими плотными грудками по спине.

— М-Мари, хватит уже, — твердым негромким голосом скомандовал Синдзи. — Отвали!

— Чего ты такой дерзкий, ня? — мурлыкнула она, облизнувшись и оскалившись в хищной самодовольной улыбке. — Давно по яйцам не получал, ня?

— Ты… Ох. Извини.

Он глубоко вздохнул, чтобы унять накатывающую дрожь.

— Та «потаскушка», о которой они говорили, — это ведь про тебя?

— Знаешь, девушка от такой фразы может и обидеться.

— Давай опустим эту часть с брачными играми. Что ты такого сделала, что привела в ярость пять быдловатых перенакаченных яростью быков?

— Ах, моя слава идет впереди меня… — лирично пропела девушка, приложив ладошки к вспыхнувшим щечкам. — Неужели я пала столь низко, что при упоминании эпитетов «шваль» и «быдло» сразу вспоминается мой образ?

— И все же?

Мари изогнула краешки губ, коварно ухмыльнувшись.

— Ладно, твоя взяла, это я их привела. Правда, нечаянно, и вообще как-то неловко получилось. Сейчас расскажу, пойдем пока поглядим, что голубчики устроили в актовом зале.

Синдзи ничего не оставалось, кроме как повиноваться соскочившей на пол и потащившей его за руку к другой стене девушке, аккуратно маневрируя среди гор мусора и стараясь не производить шума.

— Я как-то случайно узнала, что у тебя случилось с ними рандеву, — по пути зашептала Мари. — Вот и подумала — а что связывает одного циничного хлюпика и банду отвязных гопников? Ну и в качестве бонуса понадеялась на близкое общение с сильными и темпераментными во всех отношениях мужчинами. Собственно, стоило мне там появиться, как дело сразу перешло к пункту два, причем я даже и слова сказать не успела. Стоит отметить, поначалу трахались самцы бесподобно — накинулись всей группой и сразу же отымели в три щели за раз, причем так, что я ненадолго лишилась чувств и чуть не выблевала киши наружу. Это мягко говоря. А на самом деле, я едва в живых осталась от их прыти — с таким напором им бы нефтяные скважины бурить, а не девушек ублажать. В общем, это было крайне волнительно и доставило мне много новых впечатлений, а, когда у меня отказали ноги и скрутило живот, даже начало в чем-то доставлять, особенно после онемения всей нижней половины и той части горла, которая отвечает за рвотный рефлекс. Знаешь, милый, это было забавно — сквозь покрывало спермы разглядывать, как лошадиный член выпирает из твоего живота и натягивает на себя матку, словно презерватив. Мне пришлось приложить все свои усилия, чтобы заставить себя кончить, потому что большую часть времени я пыталась подстроиться и не позволить телу разорваться на части. Под конец даже стало приятно, хотя, наверное, это было следствием истощения моих интимных мест и шоковой перегрузки нервных рецепторов. Правда, поговорить нам так и не удалось — когда мальчики выдохлись, я едва могла шевелить веками и туго соображала из-за обилия их вонючей спермы в каждой щелочке моего тела, ибо, казалось, она уже выделялась на моей коже вместо пота. К тому моменту, как они перезарядились, я как раз более-менее очухалась, перевела силы и смогла оглядеться по сторонам, даже перекинуться парой фраз. На самом деле я была не против второго раунда, зная, чего следует ожидать и как правильно подстроиться, чтобы получить максимум наслаждения, пусть их там целый табун будет. И поначалу даже так и было — они драли меня еще неистовее, настолько сильно, что моя попка до сих пор похожа на лунку для гольфа, а вывернутая киска вибрирует, словно дешевый китайский вибратор, но счастье было недолгим. Один из жеребцов, самый здоровый среди них, принес шприц, и тут все вдруг стало серьезно. Они хотели накачать меня героином, чтобы я стала их половой тряпкой, как… кхм, как обдолбанная шлюха. Естественно, такой расклад меня не устраивал, поэтому, пока они меняли позы и здоровяк натягивал меня на свой столб, я воткнула шприц в его яйца и выпустила в них всю дозу. Дальнейшее помню смутно, никогда еще в жизни я так не бегала, да с заплетающимися ногами и болтающимися внутри моего трепетного лона клубками разбитой в хлам плоти, исторгая по пути водопады спермы. Со стороны, наверное, это выглядело забавно, но я уже успела попрощаться с жизнью, как вдруг спас меня проезжающий мимо грузовик. Водитель, к счастью, оказался понятливым и без вопросов помог скрыться, хотя потом попытался нелепо меня отыметь, но я особо не сопротивлялась — сил не было, да и по сравнению с теми лютыми быками он показался просто французским кавалером, правда, полным неучем и нулем в плане секса, даже изнасиловать по-нормальному не сумел. Ну, фиг с ним, в любом случае, готова спорить, что такого минета он в жизни не испытывал и вряд ли испытает — пусть скажет спасибо тем костоломам и моему разбитому горлу, которое после них шпалы могло глотать. Вот так все и было. Тому бычаре, что я вколола героин, похоже, крышу снесло окончательно и бесповоротно, а член его, и так накаченный какой-то дрянью, сейчас вообще одубел до размеров среднестатистического слоновьего хрена, только торчит, словно окаменелый сталагмит. Я так думаю, мальчик просто жаждет встречи со мной, а явились они в школу потому, что я у них в минуту отдыха спросила о тебе. Вот они и сообразили про школу, явившись то ли за мной, то ли за тобой, то ли просто так.

Закончив речь, Мари умилительно подняла на Синдзи свои наивные глазки и детским голоском пролепетала:

— Ты ведь не сердишься на сестренку?

А тот, переварив все только что услышанное, тяжело выдохнул и плюхнулся на старую парту, уткнув пальцы в разошедшиеся болью виски.

— Си-и-индзик… — с ноткой тревоги протянула девушка, осторожно обняв его за шею и нежно прильнув, уже не пытаясь потереться всем телом, а всего лишь слабо коснувшись. — Ну не делай такое личико, мальчик мой. Сестренка больше не будет натравливать на тебя обезумивших от ярости бычар. Если хочешь, я их оставлю тебе, развлекись с ними сам. Это очень, очень волнительно, поверь моей разодранной попке.

Она вдруг хихикнула.

— А было бы забавно…

Но он вдруг поднял на нее теплый взгляд, мило широко улыбнулся и принял ее объятия, прижав к себе.

— Ты все правильно сделала, Мари, молодец. Хорошая девочка.

Та на секунду опешила, но тут же спохватилась, тихо мяукнула и лизнула его в щеку, тут же затершись об нее своей щекой, словно приласканная кошка.

— Хозяин такой добрый. Ня-я…

А потом, проникновенно вздохнув, вдруг отпрянула, щелкнула Синдзи по носу и невесомым движением вскочила на ящик у оконного разъема, выходящего в актовый зал.

— Давай, милый ты мой ублюдок, — с хищной улыбкой протянула она ему руку. — Поглядим на аттракцион «волки и мясо».

Забравшись к девушке, Синдзи приподнялся на цыпочках, чтобы подтянуться к небольшому, покрытому слоем пыли окошку, и слегка напряженно дернулся — руки девушки мгновенно оплели его по бокам в крепкий захват, а ладошки скользнули ниже и легли между ног, нежно накрыв прощупывающийся бугорок его расслабленных гениталий.

— Что-то ты сегодня вялый, — промурлыкала она на ухо, обращаясь скорее к члену, чем к нему. — Совсем неприветливый. Плак-плак.

Действительно, даже ощущая весьма чувственные и нежные поглаживания на бедрах и пенисе, Синдзи практически не испытывал того сексуального желания, что еще не так давно захватывало его с головой и заставляло рвать любые препятствия на пути к женскому сладкому телу. Буквально находясь в руках столь притягательной девушки, он лишь ощущал слабое покалывание да утомленный позыв плоти, словно говорящей, что она не против ласк, но только пусть за нее всю работу сделает кто-нибудь еще.

— Ты дрочил, что ли, все утро? Чего такой равнодушный?

Синдзи предпочел пропустить ее комментарий мимо ушей и сосредоточиться на происходящем за окном, пытаясь выявить хоть что-то за слоем грязи. А когда ему это, наконец, удалось, перед его глазами открылась жуткая картина: весь зал был буквально разгромлен, инвентарь разбросан где попало, краска разлилась по полу, но главное — все ученики сосредоточились в двух углах помещения, девушки в одном, парни в другом. Последние уже представляли собой настоящую разгромленную в пух и прах кучу, избитые до потери сознания, кто-то в кровавую кашу, лежа без сил, кто-то слега поцарапанный, сжавшись в клубок, они скулили и стонали от боли и ужаса, не стесняясь слез и надрывного плача. Те, кто бы в силах совладать с собой или даже оказать хоть какой-то отпор, сейчас валялся на полу с жуткими побоями на теле либо без сознания, либо хрипя или скуля от травм.

Напротив сгруппировалась ревущая и рыдающая в нечеловеческом страхе кучка девушек, словно перепуганные до смерти зверьки забившись в угол, наседая друг на друга, крича кошмарным голосом и горько жалостливо плача, умоляя о пощаде и просто бессвязно что-то лепеча. Однако выглядели они относительно невредимыми, если не считать нескольких безвредных ссадин и синяков, большинство было одето в спортивную форму — легкую кофту и шортики-блумерсы, в общей группе выделялись несколько чирлидерш и простых школьниц в повседневной форме. А перед ними валялись те две ученицы, что развлекались со старшеклассницами, — одна протяжно рыдала, вторая просто дрожала, безвольно распластавшись на полу, а чуть поодаль выделялось тихо скулящее тело взрослой женщины, по всей видимости, учительницы, похоже, тоже получившей свою порцию кулаков и теперь, держась за живот, переводящей дух.

А перед ними, словно волки перед загнанным выводком косулей, мерно расхаживали здоровые, пышущие злобой и похотливым желанием, вооруженные битами и арматурой парни. Синдзи нервно сглотнул — их уже было далеко не пять. Помимо знакомых блондина, панка, толстяка, качка и громилы, к банде добавились еще полдюжины человек, на вид таких же отбросов и безжалостного отребья, как и их товарищи. Был среди них тип, похожий на металлиста, в кожаной, обитой заклепками куртке и цепях с конским хвостом на голове, был еще один панк, тощий, как скелет, и одетый в рваные лохмотья, рядом выделялся почти взрослый тучный мужчина в гавайской рубахе, шортах и сандалиях, у стенки сидел бледный лысый парень, почти целиком покрытый аляповатыми самодельными татуировками, а у выхода наблюдался вообще почти пожилой мужчина с бутылкой в руке — на вид абсолютный бомж. И все они держали в руках уличное оружие, по кровавым следам явно только что пущенное в ход, и почти все они жадно облизывались, рычали и пускали похабные шуточки, затравливая орущих от ужаса девушек, и изредка набрасывались с побоями на какого-нибудь парня, кто рыдал громче других. Впрочем, были и те, кто глушил алкоголь в сторонке, как тот бомж, и даже несколько накрытых наркотиками парней, глупо хихикающих и пускающих слюни, хотя, кажется, все они уже находились под кайфом, кроме разве что лидера. Но особенно выделялся тот самый баскетболист, о котором, судя по всему, говорила Мари, — громила, тяжело дыша, возвышался монолитом в центре зала, заплывшими красными глазами смотря в одну точку. Его джинсы были спущены до колен, а между ног торчало нечто, что уже вряд ли могло называться членом, — огромный кусок жилистого мяса в виде столба с красным перекаченным кровью наконечником, испещренного сетью бугристых фиолетовых вен, пульсирующих, словно живая плоть, пухлый и раздутый с четким рельефом врезавшихся в кожу пирсинговых колечек, а под ним — морщинистый лиловый щетинистый мешок, некогда бывший мошонкой, а теперь ставший словно волосатый грейпфрут, почерневший в точке укола. Громила был явно не в себе, пыхтел и брызгал слюной, бросая редкие взгляды на девушек в углу, и именно он был по большей части причиной их беспредельного ужаса, с каждым брошенным взглядом превращающегося в настоящую панику.

И тут к компании присоединился блондин. Что-то негромко сказав товарищам, он под их одобрительные выкрики, полные отборного мата и похабных фраз в адрес девушек, неторопливо двинулся к последним и буквально вырвал из трясущейся и забившейся в ужасе и утробном реве кучи одну из учениц — юную чирлидершу, не успевшую от испуга даже вскрикнуть, как тут же очутившуюся на полу и прижатую к нему ногой парня.

— Сезон охоты открыт! — прогорланил на весь зал лидер. — Стая, можете рвать мясо, сколько хотите!

Банда ответила дружным отвязным воем и уже было собралась накинуться на зарвавшихся ревом девушек, но тут вдруг их улюлюканье заглушил мощный животный рык баскетболиста, то ли пришедшего в себя, то ли наоборот, окончательно слетевшего с катушек. Громила, растопырив лапища в стороны, прогремел нечеловеческим ревом, выдохнул с шипением, словно раскаленный металл окунулся в ледяную воду, и перевел взгляд на до этого тихо плачущую, а теперь оцепеневшую светловолосую ученицу под ногами — заплывшую в слезах Намико в порванной одежде и со следами спермы на своей гладкой мраморной коже, с онемением взирающую полными ужаса глазами на чудовище перед собой.

Баскетболист склонился над ней, словно буйвол над букашкой, сгреб трясущееся тело одной рукой и приподнял ее за волосы. Намико только сейчас выдавила тонкий протяжный писк, скривившись от вида красных горящих яростью глаз, а когда ее взгляд упал на вздымающийся внизу фаллос, девушка, кажется, на несколько секунд лишилась рассудка, провалившись от отвращения, изумления и ужаса в столь глубокий шок, что даже дикий крик застыл еще где-то на полпути из окоченевших легких.

А потом вдруг для нее все кончилось. Баскетболист рывком поддернул ее вверх, легко ухватив за бока, как пушинку, напряг мышцы между ног, отчего исполинский член приподнялся к его животу, и одним пронзительным движением опрокинул девушку на себя. Пенис со звуком, похожим на треск распариваемого арбуза, ворвался в ее чрево через киску со столь мощной силой, что пухленькие покрасневшие дольки внешних губ вмялись внутрь вместе с плотью, образовав глубокую воронку между бедер, узкий извивающийся тоннель влагалища за долю секунды оказался сметен в одну широкий продолговатый проход, натянувшийся на ствол, словно резиновый карман, а чрево выпрямилось и выдавилось вперед, вспучившись толстым бугром над животиком. Тут же ноги девушки непроизвольно выпрямились в коленях, руки скрутило в локтях вместе с запястьями, голову схватило мертвецкой хваткой, глаза выкатило от внутреннего давления, и только сейчас из распахнувшегося до предела рта вырвался истошный сокрушительный рев. Намико взвыла так, словно ее тело перемолола гигантская мясорубка, и одновременно забилась в напряженных судорогах, однако, когда воздух в ее груди кончился, парализованный болью живот не позволил легким сделать вдох, и девушка быстро заглохла, лишь отозвавшись в чудовищном хрипе, когда баскетболист начал водить ею по своему члену. На ее лице отобразилась вся гамма мучительных ощущений, слившись в одну непрекращающуюся и разрывающую тело агонию, глаза застыли и сделались похожими на рыбьи, скрючившийся язык повис над подбородком, конечности стало сводить судорогами, и только вывалившиеся пышные груди запрыгали в такт мощным толчкам громилы, без труда насаживающего невесомую девушку на свой член, будто игрушку.

Прочие девушки от такого зрелища на некоторое время притихли, слишком пораженные даже для плача, но мгновенно сорвались в крик ужаса, когда на них накинулись прочие из банды. Те несчастные, на кого пал выбор, с отчаянным визгом попытались вырваться, брыкаясь и беспомощно отбиваясь, но у них не было ни одного шанс против вошедших в раж гопников. Толстяк с качком вытащили в центр зала совсем еще юную девушку в спортивной форме и волосами, сплетенными в косу, но тут из группы учеников вдруг вырвался один парень и пронзительно выкрикнул:

— Нет!!! Только не ее!!! Хитоми!

Большего он сделать не успел — подскочившие двое верзил мгновенно отправили его на пол синхронными ударами стальных прутьев по коленям, а затем уже там начали месить ногами. Девушка завизжала и забрыкалась, но качок захлопнул ее крик, вмяв кулак в хлипкий животик, и оттянул голову назад за косу.

— Не вырубайте его, — обратился блондин к метелящим ученика гопникам, сам вдавив подошву сапога в лицо залившейся ревом чирлидерши у ног. — Пусть смотрит.

— Ок, босс! — гоготнули те и ловко приподняли окровавленное избитое тело, ладонью зафиксировав его полубессознательный взгляд на девушке.

А та уже лишилась верхней одежды и судорожно пыталась удержать на себе срываемые трусики в польский горошек, что лишь вызвало новую волну глумливого гогота у налетчиков:

— Сучка, чего зажимаешься-то, а? Уже перепихнулась со своим ебарем? Если нет, то у нас плохие новости — уже поздно, гы-гы! Тело признается общаком и подлежит тотальному затрахиванию.

С этими словами толстяк, сдернув шорты, схватил свой эрегированный член и стал тыкать им в щеку разревевшийся и исторгнувшей крик ужаса девушке.

— Стойте!!! — заорал парень, даже не взирая на струящуюся по опухшему от побоев лицу кровь. — Умоляю вас, только не ее! Прошу, прекратите!

— Ха-ха, — прыснул качок. — А если мы, скажем, вместо нее возьмем вон ту, тебя это устроит?

Его палец устремился на случайно попавшуюся в общей массе рыдающую девушку, которая в ту же секунду остолбенела от страха и с паникой на лице покрылась ледяным потом.

— Да!.. — вдруг горько всхлипнув, выкрикнул ученик. — Кого угодно… Но только отпустите Хитоми, прошу…

— Ну ты и говно, — сплюнул качок и хохотнул. — Шикарный ублюдок, прямо ублюдочнее всех нас, вместе взятых. Смотри, блять, как ебут твою девку!

Толстяк к этому моменту, запыхтев, начал пенисом хлестать и отдавать пощечины по лицу заскулившей девушки.

— Шлюха, откроешь ты рот или нет?! Я тебе вкусняшку вставить хочу, не рыпайся!

— Чего ты возишься, урод? — фыркнул качок. — Выбей ей зубы и дрочи в горло, бля.

Замахнувшись для удара, он уже был готов сломать ей челюсть, но ученица, увидев это, не выдержала, и разошлась глубоким надрывным плачем, смешавшимся с диким криком ужаса. И тут же под истошный вопль ученика толстяк затолкнул ей в рот свой короткий толстый член, а качок, хмыкнув, подстроился сзади и рывком вогнал в киску свой ствол.

— Хей, ёбт, да она не целка! Паренек-то ее обработал! Или, может, ее уже выдрал кто-то другой? Слышишь, мудло, твоя девка уже залежалая! Но не боись, так, как мы, небось, ее еще никто не ебашил. Учись, говно, как действую настоящие мужики!

Тот, не в силах это видеть, задрожал, закрыл глаза и, не выдержав, отчаянно разревелся, все так же удерживаемый посмеивающимися гопниками, а качок, запыхтев, начал двигать тазом все сильнее и резче, пока схваченные напряжением ягодицы девушки не зашлепали по его бедрам, а из киски не начал доноситься месящийся звук.

— Ух, вот так, детка, хорошо ебешь!.. Еще тугая и неразработанная, сжимаешь что надо! Да-а, кайф, сучка, давай, стискивай меня еще сильнее, я тебе там все порву!

Его пальцы сжали ягодицы до такой степени, что мягкая масса округлостей почти целиком вобралась в его ладони, а половые губки выкатились далеко наружу, выдавив клитор и развернув малые лепестки наизнанку. Ярко-красная, налитая сочной краской дырочка раскрылась практически до самого влагалища, натянув нежную кожицу до гладкого скольжения, и мощный член качка забился в лоне, словно работающий на всех парах поршень, а толстяк тем временем стал отвешивать пощечины по лицу разошедшейся кошмарным стоном девушке, попутно вталкивая ей в рот пенис и заглушая ее крик.

Блондин, полюбовавшись зрелищем, удовлетворенно изогнул кончики губ в жуткой улыбке и перевел взгляд на здоровяка, который, кажется, вошел в бесноватый берсеркер, с шипением и рыком яростно вбивая в Намико член столь бешено, что ее животик вздыбливался от упирающегося в дно матки столпа, а сама она уже безвольно повисла на его руках, болтая конечностями от фрикций, словно плетками, и непрерывно извергая изо рта какой-то долгий низкий звук, похожий на стон умирающего в муках раненого зверька. Впрочем, глаза ее к этому моменту уже ничего не выражали, напоминая две плоские жемчужные пуговки из-за закатившихся зрачков, а рот причудливо округлился и онемел, позволяя языку свободно выкатиться и захлестать по залитым слезами щекам.

— Ну что, красавица, давай и мы начнем, — обратился он к придавленной к полу чирлидерше, которая притихла в робкой надежде остаться незамеченной, а сейчас вновь сорвавшейся в пучину опутывающего нечеловеческого ужаса, не способная даже зареветь. — Ты у меня сделаешь глубокий отсос до горла, а иначе вместо личика получишь бордовую кашицу, поняла?

С этими словами он достал нож и приставил лезвие к щеке девушке, и та, распахнув глаза в накатывающем страхе, наконец, разошлась диким воплем:

— И-Й-А-А-А-А!!! НЕ-Е-ЕТ!!!

Ее тонкие изящные ручки забили по крепкому прессу парня, не оказав на того, впрочем, никакого впечатления, и блондин с презрительным взглядом обхватил пальцами ее тонкую шею, чуть надавил, чтобы та захлопнулась и с хрипом отворила рот, залившись слезами в давящем напряжении на покрасневшем лице, сапогом выбил ее ноги, опрокинув на колени, и направил ее голову к своему паху, где из-за расстегнутой ширинки уже показался мощный возбужденный член. Чирлидерша жалобно пискнула и, заметив красную наливную головку, онемела от ужаса, и тут блондин обхватил ее голову обеими руками, освободив шею, и буквально вонзил пенис в рот девушке, издавший сдавленный заглатывающий звук. Ствол в одно мгновение утонул в небе, скользнул по выкатившемуся наружу языку и протиснулся через сжавшиеся мышцы гортани, расширив сократившуюся глотку.

— МХ-ГУЛП!!! — выдавила девушка, обледенев в его хватке с выпученными глазами, схваченная невыносимым ужасом и раздирающей болью, к которой еще добавился и рвотный рефлекс с удушьем, но блондин не спешил вытаскивать член обратно, и спустя десяток секунд девушка мелко затряслась, словно надломленная до предела и готовая вот-вот переломиться тростинка, глухо захрипела и разошлась потоком вырвавшихся ручьем слез.

И тут блондин все же подался назад, отодвинув головку из глотки в рот, и чирлидерша мгновенно разжалась, когда напряжение отпустило ее скованное тело, закашляв в тяжелом дыхании и забрызгав слюной с языка. Но секундное облегчение обрушилось вместе с резким рывком члена вперед, столь стремительным, что глотка не успела схватиться, и рефлекторно распахнувшаяся челюсть вобрала в себя весь его ствол вместе с подтянувшимися яичками, перевалившимся через нижний ряд зубов под сжавшийся язык, а сам пенис ворвался в горло, плотной головкой разведя хрящ и углубившись в пищевод за глоткой, отчего подбородок и шея взбугрились широким распирающим изнутри стержнем.

— КХ-Х-ГЛБ!!! — выкатила та глаза, забившись в судороге и обхватив ладошками руки блондина, но тот лишь сильнее надавил на ее затылок, утопив нос девушки в свои жесткие лобковые волосы, и тогда из ее груди через нос донеслось полное смертельного отчаяния мычание, словно в преддверии смерти, а после — задыхающийся натужный стон, сошедший на давящийся хрип. Тело чирлидерши начало трястись в конвульсиях, ее светлые и утопленные в слезах глаза стали быстро затухать, грудь задергалась от удушения, пытаясь из последних сил ухватить хоть глоток воздуха, и язык от спазмов горла выкатился наружу, затершись об мошонку и промежность парня. Еще через несколько секунд она издала натужный сдавленный кашель, брызнув слюной из носа, закатила глаза, затряслась в волне мелкой дрожи и с агонизирующим хрипом в последний раз дернулась, после чего, медленно прикрыв веки, обмякла.

Ее руки сползли по бокам вдоль швов и безжизненно повисли плетками, плечи осели, и тело, словно тряпичная кукла, повисло на руках блондина, удерживаемое лишь за одну голову. Хмыкнув, тот поелозил во рту членом, слегка растолкав и расширив мышцы окоченевшего горла, а затем внезапно забил его в самую глубь так сильно, что взбугрившаяся тонкая кожица на подбородке побледнела почти до прозрачного состояния, и красное вспухшее лицо девушки — бездыханное, заплывшее, влажное от коктейля из слюны, пота, соплей и пробившегося желудочного сока пищевода — заскользило ртом по стволу с огромной скоростью, невероятно глубоко и легко, будто это была подушка с отверстием по центру. Девушка безвольно подергивалась от фрикций, когда ее глотка в горле с хрустом расширялось, из гортани доносился хриплый прерывистый звук вперемешку с утробным бульканьем, похожим на взбиваемые в чашечке сливки, издаваемый подкатившей из желудка массой тягучей клейкой слизи и накопившейся слюной.

Несмотря на отсутствие дыхания, непроизвольно шевелящиеся под веками глазные яблоки и гортанный бурлящий хрип говорили, что чирлидерша еще была жива, хотя ее лицо уже стало приобретать лиловый оттенок, и в остальном тело уже никак не реагировало на стимуляцию, держась на коленях в вертикальном положении только благодаря рукам блондина. И тогда тот, выдохнув в удовлетворенном плотоядном желании, втолкнул член максимально глубоко, напрягся всем телом и кончил струей спермы прямо в ее живот. Девушка, впрочем, никак не отреагировала на забурлившую по ее пищеводу сперму, залившую желудок и выплеснувшуюся обратно — в носоглотку, брызнув через нос и заплыв в легкие. Ее тело все так же продолжало висеть на руках толчками вбивающего в нее семя парня, только теперь заливаемое белесо-пенистой жижей по фиолетово-пунцовой коже, лишь единожды отозвавшись конвульсией. Лицо, искаженное раздирающей болью, ужасом, мукой удушья и желанием смерти, будто превратилось в страшную безжизненную восковую маску, но тут блондин вдруг выпрямился, оттолкнул от себя девушку на пол и вдруг резким ударом вогнал свой кованный сапог прямо ей в живот, заставив ту с жутким рвотным звуком выплеснуть из желудка накопившуюся жидкую массу и сократить диафрагму, отчего сжавшиеся легкие выжали из себя сперму и прочистили дыхательные пути. И хоть девушка и не пришла в себя, но ее грудная клетка сиплым звуком сократилась, выпрямилась и задергалась в судорожной попытке кашлем избавиться от посторонней жидкости. Машинально задвигающиеся мышцы стали короткими порциями брызгать из носа и рта спермой и слюной, по лицу стала пробегать тень мучительно накатывающих ощущений, однако блондин и не собирался давать девушке опомниться. Приподняв ее бедра, он задрал короткую ярко-синюю юбочку, сорвал такие же синие трусики и все еще твердым членом одним рывком разорвал ее девственную киску, замесив в узком и тугом влагалище кровью и остатками семени.

Пока их лидер забавлялся с бессознательной чирлидершей под взглядами шокировано обледеневших от страха учениц, два панка склонились над тихо распластавшимся телом Яёи, уже успевшей обсохнуть и остыть от первого в жизни и столь болезненного двойного проникновения и теперь безразличным надломленным взглядом взирающей в потолок, о чем-то перекинулись друг с другом парой фраз и глумливо захохотали. А затем один из них, приподняв безвольную девушку, шлепнул ее по щекам, прыснув смешком, высунул свой отвратительно длинный, проколотый пирсингом язык и со смаком провел им по ее лицу — от подбородка до макушки, не постеснявшись с нажимом облизать все детали: сухие потрескавшиеся от крика губы, нос, влажные от слез щечки, открытые глаза, гладкий высокий лоб и даже волосы, с челки вдоль пробора на темени.

— Ух-гы-гы, — причмокнул он после. — Сладенькая ты моя сучка. Предпочитаешь забавляться с сразу с несколькими ебарями? Не боишься, что тебя сожрут живьем? Или порвут случайно там?

За мутной пеленой ее глаз вдруг проблеснули признаки мыслительной деятельности, что-то тяжелое и глубоко болезненное стало пробиваться со дна ее души, возвращая память о том жутком чувстве, что едва не сокрушило ее рассудок, и на лице Яёи медленно проявилась гримаса жалости, возможно, даже к самой себе, мольбы о пощаде и прощении, которую она устремила кому-то невидимому, кого пыталась различить вверху. Панк, недоуменно поскребя затылок, на всякий случай тоже посмотрел на потолок, сделал глубоко задумчивое выражение лица, а затем вдруг обнажил свои подгнивающие зубы в подобии улыбки и вцепился ими в мягкие губы девушки. Та, как ни желала остаться наедине со своей болью, отстраниться от реальности, ничего не смогла поделать, ощутив жуткую резь вокруг рта, а через секунду скривилась и забилась в придавленном крике, заколотив руками по спине гопника. Тот еще некоторое время пожевал челюстью, заставив ту разразиться диким воплем, и рывком отстранился, с гыгыканьем выпустив ее растерзанные в мясо и засочившиеся кровью губы. Презрительно сплюнув, он вытер рот рукавом и вдруг приставил огромный нож к ее исказившемуся от страха и частично обезображенному жутким укусом лицу.

— На вкус, как земляничка. С фаршем! Рыпнешься, блядь маленькая, сама пойдешь на колбасу!

Второй к этому моменту избавил ее от остатков одежды и пристроился сзади, достав член и задрав ее ноги вверх, а затем ввел его во все еще сияющую красным оттенком киску. Яёи тут же скривилась и натужно проскулила от вернувшейся волны боли, а первый панк, так же доставший член, развернул ее корпус боком, крепко обхватил за плечи и со спины просунул пенис между ее рукой и торсом, прямо под мышкой. С другой стороны показалась ярко-красная головка, начавшаяся тыкаться в заколыхавшуюся грудь девушки, и парень сжал ее плечи еще сильнее, запыхтев от удовольствия. Девушка, горько скривившись, всхлипнула, когда пенис другого гопника глубоко погрузился в ее раздраженное от трения влагалище, и прерывисто заскулила через нос, прикусив кровоточащую губу и все же не удержав вырвавшегося вскрика — панк у ее ног вытащил пенис обратно и теперь принялся за ее попку, рыхлую и мягкую, не способную зажаться и заблокировать ворвавшийся в анус ствол.

— Чёта, бля, не пойму… — с легкой отдышкой вдруг произнес он. — Вроде бы и гладенькая там внутри, и дырочка разработанная, но ёбта… Она ваще не схватывает нихера. Не жмет и не обгладывает, что пизда, что жопа. Раздолбанная шваль, ее щелки теперь только для метровых херов подходят, я натурально по нулям, что с ней делать. Никакого, бля, удовлетворения, аж кончать не хочется.

Остановившись, он вытащил пенис и задумчиво заиграл жвалами, следя за фрикциями своего товарища.

— И ты еще мудло, нахера ей рот разбил? Теперь в него не поебашишь, я без поняток, что с ней делать.

— Рыло захлопни, — с придыханием ответил тот, рыкнув, и с довольной ухмылкой дернул членом под рукой, и тут вдруг из его кончика выплеснулась жиденькая белесая струйка, залив подмышку и часть груди и даже несколькими каплями попав на мучительно сжавшееся от напряжения и заплывшее слезами лицо, растворившись в однородную водянистую массу. — Во-от так, подкончил слегка на дрочке. Ништяк все, если девочка любит метровые члены в обе щели, мы дадим ей метровые члены в обе щели.

— Чё? — приподнял брови второй, но тут его товарищ вдруг расплылся в злобной ухмылке и свободной рукой приподнял с пола бейсбольную биту. — Дадим бляде то, что ей нравится.

Яёи в этот момент широко распахнула вдруг резко прояснившиеся глаза, выйдя из опутавшего ее сумрачного состояния, и с ужасом выдавила глухим скрипучим голосом:

— Что?.. Нет… Только не это… Снова…

— Да-да, детка, снова это! — увидев ее реакцию, радостно загоготали гопники. Небось, такого в тебя еще не пихали, да? А ведь ты прыгала на двух херах тех сосунков, как последняя шлюха, так что привыкай теперь к своему размеру. И наслаждайся, что называется, у тебя еще вся жизнь впереди.

Схватив хрипло завизжавшую девушку за ноги, оба парня растянули ее на полу животом вниз, раздвинули бедра широко в стороны, раскрыв ее красную промежность, а затем один из них подтянул ее за живот и приподнял попой кверху, попутно подавив сбивчивое хаотичное сопротивление и скрутив ее руки за спиной, а второй приготовил биту, направив торец прямо к дырочке ануса.

— Не надо! Стойте!!! — жалостливый голос Яёи становился все громче и отчетливее, хоть и срывался на жуткий скрип. — Пожалуйста, не надо!.. Умоляю вас, я все сделаю, я смогу вас обслужить, даже одновременно, в рот, в киску, в попку, как хотите, сколько угодно, хоть весь день, но только не вставляйте в меня эти штуки!

— Да кому ты нужна, шлюха? — процедил первый панк с ехидной усмешкой и, уперев ладонь к тыльной стороне биты, сильным глубоким движением утопил широкий, плоский и чуть закругленный торец, толщиной достигающий сжатой ладони, между ягодицами девушки, сначала наткнувшись на крепкое сопротивление плоти ануса, который из-за напрягшегося сфинктера просто не пропускал столь здоровый предмет внутрь, но, поднажав, с тяжелым скольжением протиснул внутрь стержень на десять сантиметров.

— НГА-АКХ!... — девушка, выгнувшись, заглохла и сжалась, исступленно вытянув лицо, словно ее скрутила невидимая гигантская рука, а бита продолжила свое тугое движение дальше, вмяв плоть глубоко внутрь вместе с кожей и мякотью ягодиц, пока не превратилась в одну сдавленную втянутую воронку, и от чудовищной боли Яёи не смогла даже вскрикнуть, издав вместо протяжное: — МГ-Г-ГХ-Х!!! НГ-Г-ГКХ!..

Но несмотря на ее отчаянную попытку высвободиться короткими дерганьями, изогнуться хоть как-то, чтобы огромный металлический вал прекратил свое сокрушительное проникновение и перестал рвать трещащее колечко ануса вместе с натянутой кожицей полости внутри, руки другого парня прочно держали ее в мертвой хватке, более того, после застопорившегося из-за сомкнувшихся мышц толстой кишки погружения, начали сами толкать ее тело на ствол, сантиметр за сантиметров утапливая его в живот.

— Гха-а-а-а… ха-а-а… кх-х-х… — зрачки девушки закатились за подрагивающие широко раскрытые веки, ее зубы застучали мелкой дрожью от невыносимого напряжения, и конечности стало выламывать из суставов, а изо рта потянулась белая пена, но сведенный судорогой живот уже больше не мог удержать протискивающуюся биту. Та вошла уже где-то на 25 сантиметров — четверть своей длины — и уперлась в изгиб кишечного тракта, выпятившись снаружи бугорком возле пупка, как вдруг панк с хищным оскалом на завороженным похотью лице взял вторую биту и приложил ее к смятым половым губкам на киске Яёи, подведя к краю сплющенного влагалища.

— Второй нах пошел!

И, надавив со всей мочи, он со скрипом металла о натянутую влажную кожицу вогнал стержень в отверстие, лишь только благодаря своей невообразимой силе раздвинув эластичную мягкую плоть до предела возможного, столь резко и мощно, что края половых губ оплели толстый вал до белой рези, не оставляя места для крови внутри, и втянулись внутрь вместе с подавшимся вперед стволом.

Яёи тут натянуто всхлипнула тонкой струной, хрипнула жутким звуком, словно в ее груди развалился старый ржавый мотор, и в животе ее что-то забурлило, исторгнув изо рта пенистую массу, похожую на взбитые сливки. Лицо с молочными белками глаз будто впало, как у призрака, язык крюком вывалился на щеку, тело сковало одной чудовищной судорогой, а бедра затряслись в конвульсиях.

Панк захохотал и стал выплевывать язвительные насмешки, сдобренные порцией мата, без передышки усердно ввинчивая обе биты в живот сотрясаемой в агонии девушке — первая уже вошла в попку почти наполовину и выступила над гладью животика продолговатым шлейфом, а вторая уже уткнулась в матку и натянула кожу снаружи вместе с плотью, словно подпираемая столбом провисшая ткань шатра. Девушка уже больше даже не хрипела, а издавала булькающий хрип, исторгая пену изо рта и подергиваясь, как от ударов тока, и панк на несколько секунд отпустил обе биты, продемонстрировав, как те торчат из ее гениталий, выпятившись к потолку двумя кольями рукоятей и вибрируя из-за судорог плоти, расхохотался и вдруг принялся месить стержнями ее нутро, проталкивая их все глубже, расширяя бугром выпятившиеся на животе бугры.

— Ха-ха-ха, вот это шлюха, ты смотри! Почти до ребер дошла хреновина, а дивчина еще жива и шевелится! Реально конский член теперь сможет трахать, да сразу у двух жеребцов в обе дырки! Слышь, сука, у тебя новое призвание! Только хер два ты им сможешь воспользоваться! Получи, блядь!

И тут, ухватив рукояти, он резко рванул их в разные стороны — ту, что торчала из попки, вверх, а другую вниз — и промежность тут же натянулась тонкой, почти прозрачной мембраной, сделавшись похожей на перепонку между пальцев, затрещала и вдруг лопнула, брызнув кровью. Тонкая багровая трещина расползлась между анусом и влагалищем, алым ручейком залив ярко-розовые натянутые губки киски, внутри живота словно все обвисло, моментально лишившись сопротивления плоти, и Яёи с булькающим хрипом, все это время заменяющим ей дикий крик, затряслась в ужасающей волне боли.

— Упс, — панк с невинным выражением лица отскочил в сторонку, сцепил руки за спиной и простодушно засвистел, глядя куда-то в сторону и делая вид, что он тут не при чем, а второй разочарованно протянул:

— Сломалась, бля, — и выпустил ее из рук.

Девушка, все еще удерживая внутри себя две мощные биты, простилающиеся по всей длине живота, рухнула на пол и сжалась клубочком со стоном пробившегося, наконец, мучительного плача, не в силах ничего поделать с выпирающими из-под груди стержнями и пробитой промежностью, и только содрогающаяся от нечеловеческих ощущений и взывающая к смерти.

Спустя некоторое время второй панк все же выдернул из нее биты, оставив в промежности две огромные широкие дыры с багровыми завернувшимися краями, которые, казалось, теперь уже никогда не придут в свою изначальную форму, да с презрением сплюнул на постепенно затягивающуюся рваную трещинку между ними с выходящим из нее и медленно утихающим ручейком крови, смешивающимся с затекшей из киски мочой.

— Вот теперь девка может с гордостью всем рассказать, что познала настоящую мужскую ласку. Реально, нах? Пошли, еще кого-нибудь выберем, у меня стояк уже ломит.

Группа ошалевших от ужаса учениц, к которым развернулись оба гопника и которые все это время наблюдали за зрелищем разъедаемым страхом взглядом, онемевшие и дрожащие, от вида приближающихся панков синхронно взвизгнули и, не выдержав скручивающего их нервного напряжения, в панике сорвались с места врассыпную. Но шпана словно этого и ожидала, с насмешливым улюлюканьем кинувшись их окружать и с ходу сносить с ног ударами оружия под колена. Первая волна из четырех обезумивших от шока девушек слегла моментально, болезненно шлепнувшись лицом об пол и оглушительно отчаянно зарыдав, провалившись в затуманившую разум глубокую истерику. Еще несколько учениц, получив ударом битой в живот, тяжело плюхнулись на колени и жалобно заскулили, согнувшись в позу эмбриона. Прочие, сквозь смятение в общем переполохе, все-таки каким-то образом смогли осознать, что будут следующими, и собрались в одну рыдающую кучку, словно блеющие овечки перед взявшей их в кольцо собачьей стаей.

А блондин, ничуть не обеспокоенный суматохой вокруг, уже успел своими глубокими проникающими движениями членом разбить киску чирлидерши до расхлябанного обессиленного состояния, сделав похожим ее влагалище на бесформенную ярко-алую клубничную кашицу, заправленную девственной кровью и слизью. Морщинистая плоть половых губок болталась снаружи вокруг ствола, словно мякоть перезревшего фрукта, от каждого толчка бедра сокращались в спазме, а животик сводило судорогой, и только это, похоже, позволило девушке извергнуть из себя всю проглоченную сперму и сдавленно рывками задышать, так и не придя в сознание.

Спустя минуту он кончил, плотоядно застонав от удовольствия и слегка подергав тазом в ее чреве, чтобы сперма смогла залиться в матку. Удовлетворенно хмыкнув, он отбросил от себя непроизвольно содрогающееся тело чирлидерши, из киски которой, помимо разбавленных полупрозрачных ручейков крови засочилась густая белая масса, перемешиваясь в розовый молочный коктейль, присел на корточки и вытер измазанный выделениями член о ее лицо. Сладко потянувшись, он поднялся, как вдруг его взгляд упал на пыхтящего, словно паровоз, баскетболиста, своим исполинским членом неистово рвущего плоть Намико, к этому моменту на свое счастье также провалившейся в небытие, трясясь от сокрушающих фрикций в распираемом чреве и взирая в пустоту безжизненным неживым взглядом.

И тут внезапно словно земля затряслась, а громила задрожал в накатывающем лавинообразном реве, зарычав столь мощно и громко, что, казалось, стекла задребезжали ему в ответ, и вдруг резко кончил убийственным фонтаном спермы прямо в матку девушки. Ее живот всего за пару секунд вспучился, округлившись до небольшого упругого шара чуть ниже пупка, словно в ее чрево зашили волейбольный мячик, тело свело от столь мощного порыва сокрушающих болью чувств, что Намико на секунду пришла в сознание, исторгнув нечеловеческий по своей муке вопль, отрешенно вытянула лицо и высунула не помещающийся во рту из-за крика язык, а потом вдруг осунулась и с выражением изничтожающей агонии в глазах обмякла, повиснув на руках все вбивающего в ее влагалище пенис баскетболиста. Залившаяся до предела сперма брызнула из-за краев расширившейся разодранной киски, вязким молочным водопадом начав стекать по бедрам на пол, и только тогда громила остановился и с шипением выдохнул, а затем рывком вырвал из девушки член, отчего ее раздувшаяся матка с бурлящим звуком моментально опорожнилась белесой кисельной массой.

— Вау… — прошептала Мари на ухо Синдзи, задвигав ладошками по его члену с удвоенной скоростью и начав играться с крайней плотью, оттягивая ее до основания и потирая головку пальчиками. — Это было восхитительно, ты так не находишь? Мальчик явно обдолбанный, наверное, поэтому может кончать ведрами спермы. Или из-за убойной дозы порошка в яйцах, хи-хи.

Синдзи щекотливо передернуло, отчасти из-за увиденного, отчасти из-за ласк прижимающейся к нему девушки.

— Слушай! — вдруг негромко воскликнула она. — Эка что мне в голову пришло! Он ведь под дурью. В его яйцах полно героина, следовательно, и в сперме тоже. Значит ли это, что от его семени можно закайфовать? Или не-не-не, значит ли это, что залетевшая от его семени девочка будет под кайфом? Или ребенок будет обдолбан в момент зачатия? Черт, это просто грандиозно!

Захихикав, Мари прильнула лицом к его затылку и, щекотливо заелозив носом, еще сильнее стала перетирать пока еще мягкий член в ладошке, второй рукой попутно замяв яички, а Синдзи нервно сглотнул и с дрожью выдохнул. Как бы он ни был истощен, ему все сложнее было сохранять концентрацию, а пенис, все отчетливее отзываясь искорками наслаждения от ласк, в любую секунду был готов налиться эрекцией.

«Если это случится… я боюсь представить, что произойдет…»

Он предпочел сосредоточить взгляд на баскетболисте, чей могучий детородный орган даже не пошатнулся после оргазма, оставшись торчать громадным жилистым колом, и который опустил свой невменяемый бычий взгляд на подергивающуюся у его ног, всю целиком залитую спермой и протяжно бессознательно стонущую Намико, после чего взял ее за ноги, подтянул к себе ногами кверху и буквально насадил на пенис, всей своей силищей натянув ее попку до основания и позволив телу болтаться внизу и отрешенно тихо поскуливать.

К этому моменту уже успели кончить толстяк и качок, обильно оросив семенем дрыгающуюся в опустошенных конвульсиях и надломившую рассудок Хитоми с раскуроченными ножом сосками в виде двух крошечных и сочащимися кровью розочек. Под отчаянные вопли ее парня они достали из карманов горсть тонких бумажных пластин, похожих на марки, и стали запихивать их в ее забитый спермой рот.

— Поширяйся кислотой, сучка, — воскликнул толстяк. — Скоро привыкнешь и сама будешь об отсосе умолять за дозу.

И оставив притихшую в обессиленной прострации девушку на полу, машинально зажевавшую пластины и будто провалившуюся в небытие с опустошенно померкнувшими глазами, отправились выбирать новую жертву. К ним присоединились и панки.

— А ты знаешь… — Мари начала ласково покусывать ухо Синдзи. — Судя по всему, местная поликлиника в ближайшее время озолотится на абортах.

— Абортах?.. — вздрогнул тот.

— Да, миленький, абортах. Бесконтрольный трах может привести к нежелательной беременности. Мне подобное не грозит, а вот ты, надеюсь, не забываешь о контрацепции. Впрочем, обрюхатить своих потрахушек и оставить их самих разбираться с проблемами — в этом тоже есть своя романтика, хи-хи.

Внутри Синдзи вдруг что-то кольнуло — не болезненно, но почему-то слегка грустно и тоскливо, словно тяжелая тень легла на сердце. Он понимал, что был осторожен все это время, и, сколь нещадными не являлись бы его игры, он старался не переступать черту, но в душе осталось гнетущее ощущение, словно он что-то выпустил из рук, потерял, упустил. Причиной тому были не слова о беременности, а нечто еще более сокровенное. Слишком личное и болезненное.

Синдзи приложил ладонь к вспотевшему лбу, вздрогнув от прохладного дыхания девушки на шее.

— Что так занервничал? — лукаво промурлыкала она. — Не предохранялся, да? Ладно, мой жаворонок, не забивай свою милую головку всякой ерундой, расслабься лучше. Я тебе пипиську всю размяла до мятной свежести, а ты никак не просыпаешься. Вот, давай…

Она чуть приподняла ногу и обвила ею его бедро.

— Поласкай меня там. Пожалуйста. Я бы сама сделала, но у меня ручки заняты. Ну Синдзик… Пожа-а-алуйста. Ведь так хочется…

Его дыхание начало тяжелеть, хотя причиной тому было скорее сковавшее в смятении сердце, чем трепетное возбуждение от заигрываний девушки. Он стиснул челюсть, намеренно прикусив язык, чтобы боль хоть немного прояснила его зашатавшийся разум. Из груди сквозь зубы вырвался короткий стон, голова в дымке закружилась, но Синдзи внутренним усилием воли заставил себя твердым взглядом вцепиться в происходящее за окошком. Он ощущал, что от падения его отделял один короткий неосторожный шаг. Ощущал, как где-то рядом замерло в сладком ожидании жерло подступающего краха.

Зал за стенкой вдруг заполнил оглушительный хор из слезного плача, отчаянного воя и испуганного стона ужаса — все гопники бросились к своим жертвам. Ученики, напуганные уже до неподвижного дрожания на месте, не могли даже сдвинуться с места, а те кто мог — лежали с перебитыми ногами и скулили от боли. Девушки забились в одну трясущуюся и рыдающую массу, и теперь налетчикам оставалось лишь выдрать из нее понравившихся и насиловать, сколько угодно, но тут блондин вдруг поднял руку.

— Стоять. Дадим им последний шанс.

Он развернулся к бомжеватого вида типу, все это время в сторонке безразлично потягивающему выпивку из бутылки.

— У нас нет денег расплатиться, но, как я и обещал, товар можно взять живьем. Выбирай, кто нравится.

Тот нехотя отлип от стенки, задумчиво почесал свою длинную спутавшуюся бороду и громко рыгнул.

— Да мне сдался этот молодняк, не люблю юнцов. Хотя с училкой бы развлекся.

— Ну, вперед, — оскалился лидер. — Она вся твоя.

— Моя, говоришь?.. — хмыкнув, тот неспешно подошел к сжавшейся на полу женщине лет тридцати пяти, тихо дрожащей от страха и до этого момента, похоже, молящей, чтобы о ней не вспомнили, а теперь в ужасе вытянувшей лицо. — Можно и попробовать.

— Только подожди секунду.

Блондин быстрым шагом подступил к учительнице, взял ее за волосы, отчего та отчаянно пискнула и тихо разрыдалась, и громко на весь зал спросил:

— Мои псы готовы разорвать ваших учениц, но пока те еще относительно целы, а кто-то даже невинен. Предлагаю сделку — вместо них мои ребята будут насиловать вас, столько, сколько у них есть сил, долго-долго и очень больно. Но ученицы не пострадают. Идет?

Женщина горько скривилась, не осмеливаясь поднимать голову, заскулила навзрыд и тихим молящим голосом прошептала:

— Прошу, не надо… У меня дети, муж… Остановитесь…

— Это не ответ, — рыкнул парень. — Нам трахать вас или девочек? Я тебя спрашиваю, шлюха! Ты или они?!

— П-Пожалуйста… Хватит…

— Тебя или их?! Отвечай!!! Если не ответишь внятно, будем драть тебя.

— Нет… нет… Я не могу… Не меня…

— Не тебя? Значит, их? Говори отчетливо!

— Д-Да…

— Отлично.

Он самодовольно выпрямился и кивнул своим парням.

— Вы слышали ее, ребята. Дерем сучек, училкой займется наш достопочтенный гость.

А затем перевел взгляд на зарыдавшую на полу женщину.

— Мудрый выбор. Но это не исключает того факта, что ты дерьмо. Вот и живи теперь, как дерьму подобает.

Зал разразился новой волной воплей. Панки, вытянув из группы девушек отчаянно извивающуюся ученицу, мгновенно сорвали с нее одежду, подняли за бедра на руки, и один из них развернул ее корпусом к себе, лицом к лицу. Та завизжала от безумного ужаса, беспомощно забила конечностями, но мгновенно запнулась, когда парень всадил в ее киску член, и натянуто напряженно пропищала. На пол тут же закапали ручейки крови, и девушка, скривившись от боли, сдавленно и обессилено заплакала, но тут второй панк, пристроившись сзади, достал свой член и приложил его к намокшей киске. Однако вместо того, чтобы войти в попку, он поднажал вперед и с жестким усилием протолкнул его рядом с пенисом напарника, также протиснувшись между натянутыми губками и войдя во влагалище. Два члена, хоть и не без труда, но затерлись в одном расширившемся, словно в клещах, разодранном отверстии и забились внутри лона, сначала медленно, но потом, ускоряясь, все быстрее, пока дырочка не растянулась в овал и не замялась под фрикциями, как тесто. Девушка сначала сдавленно заскулила, а потом, когда ощущения сделались невыносимыми и плоть не начали терзать рвущие ощущения, вскрикнула и разразилась долгим протяжным воем.

Толстяк и качок забавлялись с другой ученицей, поймав еще одну чирлидершу, распоров на ней всю одежду, после чего сразу же войдя в нутро. Первым начал толстяк, впрочем, разочаровано констатировав, что «девственность в целочке не обнаружена», забил своим тучным потным телом и довольно быстро кончил. Однако вместо продолжения они с хихиканьем о чем-то перешептались, и качок достал из-за пояса широкий длинный нож, гордо названный им военным тесаком. Заплаканная, но еще не успевшая лишиться чувств девушка в панике завизжала, когда тот поднес лезвие к ее киске, но ее сопротивление было быстро подавленно навалившейся тушей толстяка, и качок резкими движениями начал соскребать с ее лобка тоненькие, но уже обильно покрывшие бугорок волосики. Девушка сдавленно запищала и забилась, однако через полминуты эпиляция была закончена, и качок с гордостью пошлепал ладонью по покрасневшей не очень гладко выбритой кожице с частыми вкраплениями черных точек. А затем, задумавшись, обо что вытереть нож, пожал плечами и ввел лезвие в промокшее, залитое спермой влагалище заточенной стороной кверху, слегка надрезав плоть на потолке туннельчика.

— Вот, а ты говорил, целка уже порвана, — захохотал он от вида потекшей крови. — Слышь, сука, хватит рыпаться, иначе сама все себе там располосуешь. Лежи тихо и терпи.

А затем, закурив сразу три сигареты одновременно, они с толстяком попеременно начали прижигать их о соски, заставляя девушку вскрикивать от боли и тут же запинаться из-за режущего ощущения во влагалище. И когда ее доселе розовые сосочки покрылись темными пятнами ожогов и задымились, качок перенес последнюю сигарету к клитору и плавно утопил в него тлеющий конец.

— ГЬЯ-А-А-А-А-А-А!!! — пронзил воздух душераздирающий агонизирующий вопль девушки, а ее тело, уже не слушаясь девушки, непроизвольно выгнулось дугой, и нож скользнул по влагалищу, острием утонув в мягкой чувствительной плоти и пропоров бороздку сквозь мочеточник прямо к клитору, разделив капюшон на две половинки и вырвавшись сверху клинообразным разрезом. Мгновенно потерявшая сознание чирлидерша, чьи бедра стали обильно заливаться алой жидкостью, безвольно обмякла на полу и забилась в рефлекоторых конвульсиях, а парни с хохотом уже отошли от тела в поисках следующей жертвы.

Блондин в этот момент уже забавлялся с новой девственницей, лишая ее оной прямо не телах подруг — вырвав из группы девушку, он бросил ее сверху и, даже не срывая с нее трусиков, вонзил в киску свой восстановившийся после оргазма член, разорвав ткань и забив ее глубоко в окровавленное влагалище. Алые капли забрызгали по телам взвывших от ужаса подруг под ней, сама ученица протяжно и глубоко завыла навзрыд, но вырваться ни ей, ни подругам не позволяли крутящиеся перед их носами биты подчиненных лидера.

Бомж, что-то сладко приговаривающий, уже забрался на тело учительницы, только кверху ногами, аккуратно по пуговичкам расстегнул ее блузку, снял юбку и нижнее белье и начал раздеваться сам, не переставая елозить по ее распластавшемуся телу. Его пах оказался прямо на лице женщины, а голова с алчно растянувшейся похотливой улыбкой — между бедер. Быстро стянув с себя тряпье и обноски, бомж предстал полностью обнаженным — грязным, вонючим, покрытым отвратительными язвами — хотя это его совершенно не смутило, и он тут же стал целовать бедра девушки, быстро сместившись к ее киске и утопив в нее свое бородатое лицо. Учительница отчаянно завизжала, но мгновенно запнулась, когда член бомжа налился в эрекции и стал тыкаться в ее щеки, волосатыми яичками начав елозить вдоль глаз. Не выдержав тошнотворного запаха пота и помоев, женщина в накатившей тошноте выплеснула изо рта немного жижи, и между губ тут же проскользнул уже довольно крепкий и напряженный пенис, скользнув вдоль языка прямо в горло. Застонав и заохав, мужчина забил в ее глотке членом, исторгая из нее порции рвоты и заставляя женщину залиться давящимся хрипом, а сам утопил лицо в киску и стал вылизывать ее ровную розовую плоть, с шумом всасывая сок, словно это были остатки крепкого зеленого чая на дне чашки.

К группе учениц начали подключаться и прочие гопники, поскольку охранять больше никого не оставалось. Найдя двух девушек, в ужасе обнявших друг дружку и зарыдавших на плечах подруг, они вытащили обеих, сорвали с них одежду и насильно, сквозь дикий плач и мольбы, приставили их киска к киске, заведя ноги крест-накрест, и затерли их телами, держа за широко разведенные в стороны колени. Мягкая и разделенная надвое узкой щелочкой плоть заелозила о такой же бугорок подруги, начав стискиваться, вминаться и раскрывать дольки половых губ, а когда на бледной кожице появились первые капли влаги, гопники под опустошенные вопли подруг нагнули их на четвереньки, приставили друг к дружке попа к попке и расположили между ними две найденные на полу эстафетные палочки. Круглые пластиковые трубки легли прямо напротив ануса и размятых кисок и под синхронным рывком крепких рук одновременно проникли прямо в оба отверстия каждой из девушек. По нижней палочке из обеих дырочек влагалищ засочилась ярко-алая кровь, закапав на пол, а верхние, вмяв тугую кожицу, углубились в попку, и ягодицы подруг под их болезненный стон сомкнулись вместе, отверстие к отверстию, целиком проглотив трубки и скрыв их за мягкими округлостями плоти. Гопники за плечи и животы начали одновременно двигать их телами, и обе щелочки девушек заскользили вдоль стержней, в криках, плаче и натужных рывках до момента их сокрушенного бессилия сделавшись одним целым.

В другом углу зала уже заканчивалась оргия с еще одной орущей в нечеловеческой агонии ученицей, чью забитую спермой киску теперь кто-то залеплял расплавленным пластиком, капая им из подожженной зажигалкой ручки скакалки. Другая группа забавлялась со сжавшейся клубочком девушкой, чью сомкнутую челюсть свело от страха, и вместо минета один из гопников с гоготанием кончил прямо ей в ноздри, заставив ту разразиться надрывным кашлем и все-таки заглотить член. Рядом захлебывалась от плача еще одна девушка, сначала описавшись от страха, а потом, когда ее попку разорвал мощный пенис парня и после пары минут ударов в нее закачал до предела спермой, нагнув ее тело над лицом, опорожнилась липкой бурой массой прямо на себя. Кто-то чуть поодаль насаживал бьющуюся ученицу влагалищем на кегль, кто-то запихивал бейсбольные шарики в попку другой, проталкивая уже явно далеко не первый мяч в раскрывшееся отверстие, а позади них третья, давясь от тошноты, отвращения и плача, под угрозами побоев и продолжения насилия слизывала с пола выплеснувшуюся изо рта и влагалища сперму, попутно периодически макаемая в нее лицом гогочущими быками. Баскетболист тяжело сидел на полу, с отдышкой смотря на тело лишившейся всех чувств и сознания Намико, чьи дырочки на попке и киске к тому моменту напоминали две глубокие распоротые скважины, внутри бурлящие невообразимой массой спермы.

Синдзи едва мог дышать. Мари все-таки добилась от него эрекции и бойко ласкала поднявшийся член своими ловкими пальчиками, заведя вторую руку себе между ног. Под наполненным криками страха и боли воем, стонами и рыданиями, слившимися в один ор по ту сторону окна, он с трудом держался на ногах. Его порывало сорваться с месте и кинуться в зал. Он не знал, что это за чувство и почему сердце изливалось горечью, но был уверен — подобного не должно было случиться. Не с этими подонками.

«Они мои. Эти мудаки забрали моих девушек. Мою собственность».

— Я… — выдохнул Синдзи, вдавив пальцы в виски. — Я не…

В зале раздался звонкий хлопок.

— Антракт, друзья мои, — весело прогорланил блондин, подняв руки вверх и захлопав в ладоши. — Отличная работа, джентльмены, но нам нужен перекур. Мои ребята стали выдыхаться, а у нас еще чуток недотраханных девиц осталась. В общем, господа.

Он обратился к притихшим ученикам, кто еще находился в сознании от побоев.

— А почему бы вам тоже не развлечься? Забудем обиды, все мы мужики, все мы любим ебаться. Смотрите — мы уже подогрели почву, отодрали самых сладких сучек, но там еще полно, кто может двигаться, и даже пара нетронутых осталось. Давайте, говнюки, не стесняйтесь — берите любую и трахайте, сколько сил есть.

В зале воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь приглушенными мучительными стонами.

— Вы чё, не поняли, мудло? Это не предложение, это приказ. Кто сейчас не сдвинется с места — будет отметелен моими ребятами, пока кости в муку не перемелются. Вот ты, лузер.

Он обратился к тому парню, чью подружку изнасиловали одной из первой.

— Быстро, встал и оттрахал любую из этих шлюшек. Тебе персональное условие — свою дражайшую драть нельзя. Она вроде приходит в сознание, так пусть полюбуется, что называется, юностью порой. Ну, чего рот открыл, вперед, блять! Все остальные — тоже.

Впрочем, никто из ошарашенных подобным заявлением парней не шелохнулся, и тогда стая гопников, выбрав одно наугад, стала утюжить его битами, пока другая группа громил с ободряюще-насмешливыми выкриками не начала буквально пинками сгонять с мест остолбеневших учеников.

— А ну пшли все маршем! Такой шанс — вдуть родным одноклассницам. Давайте-давайте, не тормозите. Кто не может ходить, к тому сучек мы сами притащим, к ним кстати это тоже относится — отдаться и постелиться под молокососов, либо же самим запрыгнуть на того, кто слегка травмирован. Двигаемся, вперед-вперед!

Лица учеников перепугано и ошеломленно вытянулись, когда их глазам открылось зрелище скулящих от боли и ужаса, изувеченных и разбитых девушек, часть из которых без чувств или в глубокой сокрушенной прострации валялась на полу, кто дрожа или корчась от рефлекторных судорог, кто лишь слабо и истощенно дыша, а прочие, коих осталось едва ли треть из первоначальной группы, сбились в одну рыдающую и всхлипывающую массу.

Гопники рыкнули в последний раз и уже пошли на парней с угрожающе занесенными битами, как у одного из них вдруг не выдержали нервы, и он, спотыкаясь, плюхнулся на колени рядом с девушкой, измученной разорванной девственностью и резким проникновением в попку, сам залившись слезами и начав бормотать мольбу о прощении. Разразившись дружным хохотом с товарищами, ближайший громила схватил его за шею и буквально уткнул носом в облитое спермой тело одноклассницы, грубым криком заставив того расстегнуть брюки и вытащить безвольно повисший сморщенный член. Тогда гопник с подзатыльником приказал парню просунуть его в слабо приоткрывшийся из-за всхлипываний, скривившийся от отвратительных чувств унижения и боли ротик девушки, а ту заставил начать его сосать, пока пенис, вопреки воле заплывшего в слезах ученика, не напрягся достаточно, чтобы войти в киску. А затем громила силой схватил парня и девушку за шею и, словно животных на случке, приложил их телами друг к другу, с остервенелым ревом принудив того пропихнуть член в ее расшатанную киску. Поблизости примерно то же происходило и с прочими учениками — подгоняемые яростными криками гопников кто-то сам забрался на заскуливших девушек, некоторых из них самих заставили начать ласки с тем, у кого возникла проблема с эрекцией от страха или кто из-за побоев не мог передвигаться, а те, кто отказался или не смог, были жестоко перевоспитаны битами.

— Ох, у ребят никакого изящества, но в силе им не занимать, — с легким восторгом произнесла Мари. — Знаешь, на долю секунды мне даже стало жалко девушек, но притом как-то… благоговейно. После такого, если у них сил хватит дотянуть до приезда скорой, к ним даже с уважением можно будет отнестись, с почтением я бы сказала. Хотя как бы касатики палку не перегнули, как с той бедняжкой…

Синдзи слушал девушку вполуха, следя за творящейся в зале оргией и ощущая, как с каждым биением сердца сгущалась кровь в его венах, но когда до его мозга дошли ее слова, словно игла впилась в позвоночник и заставила тело болезненно дернуться.

— Что за «бедняжка»? — сухо спросил он.

— А… Ой. Забыла сказать. Когда меня драли эти красавчики в своем логове, я там краем глаза увидела одну девицу, тоже, наверное, из этой школы и, судя по всему, уже довольно долго подвергаемая их пристальному вниманию. — Мари захихикала. — Я сначала подумала, что это труп, но она вроде чуть-чуть шевелилась, хотя очевидно, что это был уже овощ. Разбитая в хлам, ни одного живого места, изувеченная, расшибленная в лепешку и перемолотая в фарш, но главное — очевидно затраханная не то что до предела, за гранью возможного. Прозвучит немного грубо, но мне подумалось, что она могла бы стать отличным изображением фразы «половая дыра». А это ее лицо, ах… даже чуть завидно стало. Быть убитым вдребезги, натурально в хлам, больше, чем до смерти, когда тело уже даже умереть не может, настолько диким и нечеловеческим трахом, я только представить могу, сколь чудные и фантастические ощущения она испытала. Жаль, что человеческое тело не способно вынести подобное. Ну, в смысле, больше, чем один раз.

Синдзи ощутил, как начало неметь его тело. Та пустота, что едва не вывернула его на изнанку, вновь опутала его сердце своим липким тошнотворным объятием, однако теперь он был к этому готов. Он ждал, когда это случится, он смаковал этот момент, но он не мог представить, сколь тяжело будет сделать первый шаг, сколь мучительно и грустно будет вырываться из ласковых пальчиков Мари, играющихся с его членом.

— Мне… — выдохнул Синдзи, вобрав в себя всю свою решительность. — Мне нужно идти. Сейчас.

— Э? — пикнула опешившая девушка. — Ты сдурел что ли? Бросишь меня здесь?

— Я должен. Спасибо за шоу, было весело, продолжим как-нибудь потом.

И, воспользовавшись ее замешательством, он выскользнул из-под ее рук, запихнул возбужденный член в брюки и схватил свою сумку.

— А… Эй!.. — негромко, чтобы ее не услышали за стенкой, но с ноткой пробившегося отчаяния выкрикнула Мари. — Я знаю, что ты задумал! Даже не пытайся, слышишь, ни за что! Иначе случится беда и будет очень, очень нехорошо! Синдзи!

Он проскользнул между стеллажей и распахнул дверь наружу, впустив в комнатку слепящий солнечный свет.

— У тебя ничего не выйдет! Слишком поздно. Знаешь, зачем я тебя позвала сюда? Чтобы сказать кое-что насчет твоей рыжей подружки.

И тут вдруг Синдзи замер, словно на его шею накинули петлю.

— Сегодня утром к ней приехала ее мать. Прознав, что здесь творится с ее доченькой, что ТЫ с ней сделал, она желает забрать ее подальше из этого ада. Возможно, из города ей не скрыться, но взять чадо под свое крылышко она вознамерилась твердо. Или, кто знает, она действительно заберет ее домой, у нас же теперь столько пилотов…

Синдзи медленно поднял руку, махнул ладонью и, не оборачиваясь, рванул подальше от спортивного зала.

— Постой!.. Не оставляй меня одну!.. Пожалуйста, Синдзи!.. Если ты пойдешь на убийство, правил в игре больше не будет… Не надо, я прошу… остановись…

Затихающий крик Мари все еще стоял в ушах, когда Синдзи прибыл в свой уже почти ставшим родным район, к апартаментам Мисато. Внутри голову сдавливал знакомый шум, от которого, как думалось, он вроде бы избавился, но который вновь стал заливать черную смоль в душу, затуманивая взгляд. Тело ныло, потому что не получило столь мучительно выдавленную порцию удовольствия, потому что слишком резко рассталось с манящими и влекущими, как магнит, ладошками хитрой и задорной девушки. Память раз за разом обгладывала ее последние слова, не столько их смысл, сколько интонацию, с которой она кричала. В ее голосе ощущалось неподдельное искреннее отчаяние, тревога и болезненная непритворная горечь, словно сердце схватило болезненной хваткой грусти и страха от потери чего-то близкого. Чего-то, что могло быть им.

«Такая робкая и простодушная надежда, как интересно. Но я, кажется, начинаю понимать, что имел в виду Каору Нагиса. Это и впрямь… чистота. И чего тебе сдалась эта рыжая, взял бы лучше сразу двухвостую и не носился туда-сюда оголтелым кузнечиком».

Не обращая внимания на назойливый голос собственных мыслей, Синдзи с все сильнее давящей на сердце тревогой вскочил по лестнице и забежал на свой этаж. Лишь у порога он резко притормозил и задержал дыхание, чтобы оно не выдало его приближения. Осторожно отворив незапертую дверь, он проскользнул внутрь и уже в коридоре услышал громкий женский голос, доносящийся из гостиной.

— Нельзя просто так все взять и оставить! — он звучал чуть хрипловато, словно после многочасового плача, и даже немного надсадно, выдавая в своей обладательнице взрослую зрелую женщину далеко за тридцать. — Я забираю тебя, сегодня же! Мне удалось договориться с командованием, тебе предоставили отпуск на месяц, но возвращаться не понадобится. Я смогу сделать так, чтобы тебя зачислили в запас, и больше не нужно будет пилотировать машину вместе с этим… этим…

Женщина всхлипнула, и ей что-то произнес тихий голос Аски — Синдзи не мог расслышать, что — она шептала безжизненным тоном, словно Рей, и ее мать, не выдержав, снова всплакнула.

— Ну что ты такое говоришь, доченька?.. — Ее слова задрожали от горечи. — Посмотри, что этот подонок с тобой сделал… Ты вся в синяках, сама на себя не похожа, и еще эти чудовищные фото в Интернете… Клянусь, ублюдок поплатиться за это, но пожалуйста, Аска, поедем домой. Мы с отцом поможем тебе, вылечим все твои раны, я знаю высококвалифицированного психолога, все наладится, доченька… Тебе сейчас как никогда нужно держаться вместе с родными…

Но Аска перебила ее слезную речь, и теперь Синдзи показалось, что он расслышал ее слова: «ты не моя мать», сказанные сухо, безэмоционально, не то что безразлично, а в пустоту. Женщина затихла, а потом, судя по всему, заплакав, поднялась, и в комнате послышалась хаотичная возня.

— Что значит «не мать», маленькая дрянь? Я приехала сюда, рискуя своим ребенком, ради тебя, беспокоясь и переживая за тебя, а ты смеешь со мной так говорить?!

Хлопнула пощечина.

— А ну быстро одевайся и пошли со мной! Пробудишь в клинике, вылечишься у психиатра, потом обсудим, как следует разговаривать с матерью, пусть и не родной. Я столько заботилась о тебе, столько кормила и лелеяла, да я больше с тобой времени провела, чем твоя биологическая мать, а ты так смеешь со мной разговаривать?! Живо вставай! Мы уходим, немедленно!

— Никуда она не пойдет, — жестким тоном одернул ее Синдзи, неторопливо войдя в комнату. Женщина, вздрогнув, резко обернулась, и ее залитое слезами и искаженное гневом лицо моментально вытянулось в страхе, встретившись взглядом с направленным в нее дулом пистолета. — Это моя игрушка.

Синдзи уже успел охватить взглядом комнату. По центру стояла мать Аски — взрослая, невысокая, и действительно выглядящая лет на сорок, хотя под более пристальным вниманием оказавшаяся чуть моложе, просто состаренная морщинками не по возрасту и бледным цветом лица. Ее темно-серые зачесанные назад волосы были схвачены на затылке заколкой-крокодилом и свешивались короткой прядью, вдоль висков на шею ниспадали два длинных локона, одета она была в просторную шерстяную кофту и длинную юбку до пола, но главное — под ее грудью выдавался огромным шаром надутый безразмерный живот, натянув ткань так, что даже мешковато провисшая одежда казалась малой ей в талии. Не было никаких сомнений, женщина находилась на последнем сроке беременности, но даже при этом Синдзи никогда еще в своей жизни не видел столь огромного и широко выпятившегося пуза. Было сложно представить, как оно могло держаться на столь хрупкой и маленькой женщине, не отрываясь под собственной тяжестью, и как ей хватало сил таскать такую глыбу. И накаченный живот Рицко, и даже редкие кадры с виденными им беременными женщинами не шли ни в какое сравнение с этим необъятным шарообразным баллоном, в котором, казалось, вынашивался перезрелый теленок, а не крошечный человеческий младенец.

Озадаченный открывшейся картиной, Синдзи не сразу разглядел позади матери Аски саму рыжеволоску — осунувшуюся, болезненно бледную, все так же усеянную потемневшими следами побоев и, кажется, обнаженную, только лишь обернувшуюся простыней. Ее отрешенный апатичный взгляд медленно поднялся на Синдзи и вдруг слабо вспыхнул, прояснился, будто неразличимая муть смылась с лазури ее бездонных глаз, и на впалом лице проявилась тень какого-то вымученного облегчения, надсадной надежды, которую она все это время, терзая и калеча собственную душу, несла в своем сердце, обогревая в ладошках, а теперь робко протягивая ему навстречу.

Чуть дальше на полу сидела Рей — все такая же отрешенная, источающая безмятежную прохладу, будто окруженная аурой хрупкой чистоты, сейчас только запятнанной шрамами и ушибами, и также укутанная в полотенце. Ее цепкий алый взгляд моментально впился в глаза Синдзи, и тот сразу же различил в нем под слоем бесконечной тоски слабо пробившийся теплый лучик, искорка, что теплила в ее сердце жизнь и разгоняла мрак одиночества и безнадеги. На секунду ему показалось, что губы Рей сложились в улыбке, но ни один мускул не дрогнул на ее обезображенном затянувшимся кровоподтеком лице.

— Это… ты! — выдохнула женщина, переменившись в лице от поразившей ее гаммы чувств, даже позабыв на секунду о наведенном на нее пистолете. — Это ты сделал все эти ужасы с Аской… Так это из-за тебя она стала такой! Ублюдок…

— Аска никуда не поедет. Она моя собственность, моя вещь, и только я буду решать, что ей делать.

— Ах ты…

Взведя курок, Синдзи дал напомнить женщине о нависшей над ней опасности, и только тогда, когда ее глаза разглядели напротив себя черное жерло дула, застлавший их гнев, наконец, испарился, оставив вместо себя глубочайшее смятение с легкой ноткой страха.

— Подожди… — мать рыжеволоски сделала шаг назад и нервно дернула головой, будто ее мозг все никак не мог осознать тот факт, что ее жизни и жизни ребенку угрожает опасность, представляя все происходящее как глупую шутку. — Ты чего задумал, парень?.. Хватит мне тут в свои игрушки играть! Ты за решеткой все свои оставшиеся дни проведешь! Слышишь меня?

Синдзи, не шевельнув ни одним мускулом, внимательно вгляделся в лицо женщины. Несмотря на ее болезненную бледность, являющуюся, скорее всего, результатом нервного истощения, а может быть всего лишь следствием беременности в совокупности с долгим перелетом из другого конца света, и несмотря на сеть морщинок, портивших искаженное гневом и закрадывающимся страхом лицо, нельзя было сказать, что выглядела она непривлекательно. Немного в возрасте по меркам вкуса Синдзи, но тем не менее еще в соку — не слишком высокая, ростом почти с него самого, узкоплечая, с наливной округлой грудью, решительным взглядом, скрывающим неуверенность и тревогу, но главное, с огромным шарообразным животов, пробуждающим какой-то внутренний трепет от осознания, что внутри него теплится крошечный живой организм. Впрочем, Синдзи будоражила больше его форма и объем, нежели содержание, а также тот факт, что до такой степени была растянута ее матка, тугой комочек гладкой плоти, в который было так тяжело проникнуть. Вожделенного придыхания у него это не вызывало, но было достаточно, чтобы пробудить интерес.

Синдзи плавно опустил пистолет к ее пузу.

— Я выпущу четыре пули вам в живот, — мерно и отчетливо сказал он, впив в нее свой черный взгляд. — Плод задержит их всех, так что, думаю, вас это не убьет. С какой периодичностью мне стрелять? Быстро? Или с задержками, чтобы вы ощутили, как умирает ребенок в вашем чреве? Или может мне сразу прострелить вам голову, чтобы младенец погиб от истощения, заключенный в вашем остывающем теле?

Пока он говорил, женщина постепенно леденела, одолеваемая наконец-то пробившимся из пучины горячащих эмоций ужасом, и страх, будто жидкий азот, расплывался по ее венам, заставив окоченеть и сорвать душу в жутком осознании, в которое мозг просто отказывался верить. Но реальность безжалостно крушила хлипкую защиту неверия, застывшие глаза глядели на дуло несущего смерть оружия, всего на волосок отделяющего ее от потери столь желанного ребенка, и в голове закрутился хаос мыслей, слипающихся в один неизмеримый кошмар от понимания, что все сейчас происходит всерьез, что она на самом деле может потерять свое драгоценное чадо — просто так, потому что кому-то так захотелось, потому что таков мир.

— Впрочем, можем обойтись и без убийств. Например, мы с вашей доченькой прямо сейчас изнасилуем вас, и вы уже не будете столь разительно от нее отличаться. У вас будет что-то общее, правда же здорово?

Он растянулся в хищной улыбке. Парализованная женщина забилась в крупной дрожи, по ее щекам пробежали слезы, и только когда пистолет уткнулся в ее живот, та закричала навзрыд.

— НЕ-Е-ЕТ!!!

И тут же Синдзи выхватил из-за пояса шокер и коротким уколом электрической дуги вонзил стрекочущие электроды в бок, заставив женщину с захлебывающимся криком отскочить в сторону и завалиться к стене. Разряд был слишком короткий и едва коснулся кожи, так что она осталась в сознании, хотя тело ее и парализовало, а онемевшее скривившееся лицо так и не смогло измениться, когда он навис над ней, опустил ладонь на упругую верхушку выдавшегося животика и крикнул в сторону:

— Рей, Аска, тащите ее в комнату Мисато-сан! Там снимите с нее всю одежду и придавите к кровати, как следует.

Девушки моментально подчинились, без колебания схватив содрогающуюся женщину за руки и — обнаженные — потянув вперед по коридору. Синдзи внимательно следил за лицом Аски, но так и не заметил на нем ни тени смятение или замешательства. Она двигалась как на автомате, словно происходящее ее никак не касалось, и только под его взором чуть замедлилась и на секунду встретилась с ним проникновенным взглядом, в котором смешались и боязливая благодарность, и боль, и жуткий страх оттого, что он заставляет делать ее с собственной матерью, пусть и не родной. И, видимо, поэтому Аска не посмела взглянуть на ее лицо, опутанное ужасом и из-за угрозы ребенку, и из-за своей дочери.

Перед тем как проследовать за ними, Синдзи заглянул в свою комнату, достал из ящика пенал с запасенным препаратом и пластырь, выждал немного, приведя голову в порядок, и только потом вернулся к девушкам. Те уже сорвали с женщины всю одежду и, сами забравшись к ней, сверху придавили к кровати ее конечности, оставив живот торчащим вверх большим упругим шаром. Та уже практически пришла в себя и вернула контроль над телом, но сделать уже ничего не могла — ей просто не хватало сил сопротивляться двум молодым девушкам, и все, что ей оставалось делать, это отчаянно беспомощно подергиваться, жалобно всхлипывая, и слезно простонать восстановившимся хрипловатым голосом:

— Аска… Доченька… что же ты делаешь?.. Прошу остановись… Прости меня, прости, пожалуйста… Не делай этого…

Рыжеволоска никак не реагировала на мольбу матери, ни один мускул не дрогнул на ее лице, хотя Синдзи показалось, что ее небесная лазурь в глазах покрылась блистающей пленкой слез.

— Раздвиньте ее ноги как можно шире и приподнимите таз, — приказал он, достав из пенала шприц.

Девушки тут же повиновались, задрав бедра женщины в стороны, отчего та захлопнулась в сдавленном плаче, и обнажив ее киску — широкий массивный бугорок с кисточкой лобковых волос, разделенный на две половинки морщинистыми складками выкатившихся половых губ с розовым комком плоти внутри, среди которого угадывалась глубокая дырочка влагалища и, за капюшоном тонкой кожицы, большая выступающая горошина. Киска в целом ничем не отличалась от виденных ранее, разве что сам клитор, после его обнажения из-под складок плоти, оказался просто огромным — не яркой крошечной ягодкой, а настоящей шишечкой размером больше фасолины, напомнив глубоко утопленную вглубь неспелую сливу. Впрочем, внимание приковывало не только лоно вздрагивающей от скулящих рыданий женщины, но и ее пузо, которое и впрямь оказалось шарообразным баллоном внутри живота, утянутым кожей до полупрозрачной белизны. Словно распираемый изнутри накопленной в нем силой он буквально разделял живот на две половинкой тонкой вертикальной линией сверху донизу, проходящей прямо через выдавшийся вперед пупок, и казалось, что еще немного, и его содержимое раздавит все внутренности женщины своей массой, сколь крепким и тяжелым он представлялся. Через пару секунд Синдзи заметил, что и груди ее отличались от нормы — помимо их невероятных объемов, создающих впечатление по-настоящему наливных сосудов, словно вымени, трясущегося и раздувшегося от переполняемой его жидкости, на вершинах выделялись мощные широкие соски темно-коричневого цвета, плотные и топорщащиеся, будто съежившиеся и притом необычайно расширившиеся, выпучившиеся. В венах от вида находящейся на крайнем сроке беременности женщины, ее переформировавшегося тела, почему-то выглядящего не только беспомощно, но привлекательно, таинственно и притом маняще, вдруг стало расплываться ощущение легкого трепета, волнения, даже немного опаски, ведь эта женщина была вот-вот готова привнести на свет новую жизнь из своего сакрально раздувшегося чрева сквозь невероятно узкий для нее туннель. Но Синдзи почувствовал, что его решимость лишь разгорелась с новой силой, а благодаря ласкам Мари член заинтересованно откликнулся в предвкушении новых ощущений.

— Держите крепче.

Он выпустил струю из иглы шприца и неспешно подошел к матери Аски, держа его на виду. Та, заметив устрашающий предмет в его рука, перестала биться, ошарашено распахнула глаза и выдавила:

— Ч-Что это?.. Ч-Что вы задумали? Нет!.. Пустите меня! Нет!!!

Синдзи залез на кровать и потянул шприц в сторону ее промежности.

— Аска!.. Скажи ему, чтобы он остановился! Пожалуйста!.. Я же вынашиваю твою сестру, доченька, умоляю…

Переполненная ужасом женщина, захлебнувшись в нервной дрожи, зарыдала, а рыжеволоска, кажется, даже и не услышала ее, только сильнее сдавила пальцами конечности и чуть отвела взгляд в сторону. Только вот с ее ресниц по щекам вдруг соскользнула пара крошечных бусинок слез, горьких и выстраданных, да в глазах отразилась переливистой болью глубокая синяя бездна. Рей молча следила за происходящим, сосредоточенно и безэмоционально, бросив лишь один еле заметный короткий взволнованный взгляд на отвернувшуюся Аску, возможно, посмотрев с интересом или тревогой, а может даже с сочувствием или завистью — Синдзи не успел разгадать ее мысли за алой завесой отчуждения в глазах.

Но времени гадать у него не было — шприц уже застыл рядом с киской, и оставалось сделать лишь один последний шаг. Одной рукой оттянув мягкий капюшон клитора, отчего тот выдался вперед и, кажется, сделался еще больше, под истошный плач женщины Синдзи плавным движением погрузил иголку в большую упругую ягодку, легко проткнув налившуюся внутренним давлением кожицу, и утопил ее до середины в плоть, тут же засочившуюся ярко-красной кровью.

— МГХА-А-А-А!!! — надсадно заревела женщина, опасно дернув телом, из-за чего игла вошла в клитор почти до основания и едва не порвала напрягшуюся кожу. Синдзи поспешил ввести в плоть весь стимулятор, пока с криком забившаяся от боли мать Аски не нанесла себе еще более серьезной травмы, а затем отбросил в сторону пустой шприц и быстро налепил пластырь на уже воспалившуюся кровоточащую шишку с отчетливой темной дырочкой.

— Можете отпустить ее, — сказал он девушкам, начав снимать с себя одежду.

Те подчинились, и женщина, уже тяжело задышавшая и спутано задергавшая головой с мутным взглядом, перекатилась на бок, поджав ноги к своему огромному животу.

— Ч-Чт… что… это?.. — промямлила она, разойдясь дрожью и на удивление быстро покрывшись испариной. — Мне… нехорошо… Меня что-то тош… тошнит… Плохо… Жив... от… сводит… нестерпимо… Мое дитя… Аска… вы… выз… вызови скорую… Пожалуйста… спаси ребенка…

Ее кожа заметно порозовела, мокрое от слез лицо заплыло пунцовой краской, а глаза сделались мутными и ничего не видящими, бедра начали странно сокращаться, будто их сводило судорогами, грудь запрыгала в частом дыхании, уже ставшим отдышкой, и из начавшей разбухать киски засочились капли прозрачной жидкости.

— Интересно будет увидеть, какое окажет влияние препарат на беременный организм, — Синдзи хмыкнул и расплылся в улыбке. — Ну, как ощущения?

— Помогите… Ха-а… Кто-нибудь… мне дурно… Хах… — Женщина и впрямь, казалось, стала задыхаться, лицо ее уже буквально загорелось краской, а от тела изошел ощутимый жар. — Я не могу… больше… Все горит… Мой… мой живот… ребеночек…

— Запомним, большие дозы препарата могут привести к безудержному возбуждению на грани коллапса, — сказал сам себе Синдзи. — Вы давно трахались, мама? Такое ощущение, что у вас критический недостаток мужского внимания в одном месте. Ну, это неудивительно по понятным причинам, но все же, вы быть хоть вибратором попользовались. Ничего с дитем не случится, ему тоже будет приятно. А сейчас, коли поздно отступать, расслабьтесь и получайте удовольствие от изнасилования тем типом, что выдрал вашу дочь, как последнюю шлюху, и уже имеет счеты на ее юную пока еще не рожденную сестричку.

Аска тут вдруг вздрогнула и подавленно втянула голову в плечи, когда на нее упал его жесткий колючий взгляд.

— Подтяни ее к краю, — сухо приказал Синдзи. — И держи. Пусть она видит твое лицо.

Рыжеволоска еле слышно всхлипнула, нерешительно, но все так же покорно исполнив приказ не без помощи Рей, и тогда Синдзи — уже обнаженный — слез с кровати и взял в руки свой напрягшийся член. Тот хоть и не налился возбужденной твердостью до конца, но уже вполне мог проникнуть в лоно, поэтому он пристроился сзади, еще раз окинув взглядом пылающую жаром, тяжело дышащую, лежащую на боку женщину, в добавок всего за пару мгновений пропотевшую насквозь, дрожащую и что-то бессвязно лепечущую, он осмотрел ее широкие упругие бедра и раздвоенные вспухшие дольки половых губ, маняще призывающие своей ровной вытянутой щелочкой, блестящей от избыточно вытекающей влаги. И Синдзи без колебаний приблизился к ним, приложил головку члена к горячей эластичной киске и рывком утопил в нее свой ствол, тут же охнув от обжигающего чувства тяжелого мощного сдавливания зашевелившейся плоти.

— Мха-а-ах!.. — простонала женщина. — Нет!.. Там… я ощущаю… его… Я… горю… внутри… Нет… не хочу… не надо… ах…

Синдзи, задрожав от столь неожиданно накатившего наслаждения, замедлился. Никогда он еще не испытывал подобного в киске — помимо жара и восхитительного истекания соком влагалище встретило его невероятным по своей мощи давлением. Но было это не следствием сокращения крепких мышц и не узостью его стенок, а сжатием лона из-за распирающего чрево плода, его невообразимого веса, от которого нутро тесно сплющивалось, словно две сжатые маленькие ладошки. Плоть туго обхватывала член, непроизвольно, не стремясь вытолкнуть или всосать его, а просто вынужденно оплетая бугристыми стенками, спрессованная под натиском вздутого живота. Удивительное сочетание узости, сдавленности, смешанное с эластичным шевелением возбужденной до предела, залитой соком мякоти влагалища, его нежной ребристой кожицы, крепкой и податливой, создавало ни с чем не сравнимое ощущение экстаза. Мгновенно схваченный такой фантастической лаской Синдзи, не в состоянии удержаться, задвигал вдоль ее киски членом, который всего за пару секунд окреп до состояния достаточного, чтобы расширять и распрямлять тяжелую плоть во влагалище и каждой своей клеточкой ощущать плотную тяжесть над ним, проталкивать его в утопающую массу, тереться о нежные эластичные стенки, с плеском исторгаемого сока подаваясь назад и с чавканьем углубляясь все дальше, пока вдруг головка не стукнулась в неожиданно быстро настигнутую тугую стенку матки. Выдвинувшаяся далеко вперед гладкая и напряженная шейка пульсировала и раскрывалась, словно крепко сжимаемый и разжимаемый кулачок, тем самым едва не проглатывая головку, сжимая ее кончик и плотно проскальзывая по ней, что усиливалось также тугим сжатием плоти влагалища, будто пережевывавшего ствол своими напряженными эластичными складками.

От остроты столь необычных ощущений Синдзи задрожал в трепете, с усилием вбивая в киску член и протискиваясь сквозь давящую плоть, сбивая ритм от всполохов наслаждения и осознания, что где-то совсем близко за этой массой шевелящихся в глотательных движениях и истекающих влагой бороздок, за упругим отверстием поднявшейся, невероятно раздувшейся и оттого кажущейся до жути тяжелой матки находилась новая, вот-вот готовая родиться жизнь. Однако больше всего кровь разжигало то чувство, с которым он пробивался в широкую, податливую, нежную и одновременно жестко стиснутую, защемленную внутренним давлением и тяжестью киску, ее фантастический нажим от нависшего чрева, вид ее широко раздавшегося живота, кажется, превышающего размеры самого торса лежащего на боку и содрогающегося тела, к которому он был прикреплен. Будто водянистый шар в жесткой оболочке перекатывался под кожей, сжимая влагалище и ударяясь пульсирующей маткой о головку, и провалившаяся в омут отчаяния и возбуждения женщина вдруг протяжно громко застонала и сама забила бедрами, стремясь проглотить в себя вторгающийся член как можно глубже.

— Он трется… внутри меня… — с тяжелой отдышкой пролепетала она, — глубоко… ударяется… в чрево… Я… я не… выдержу… как же хорошо…

Женщина, забывшись, спустя минуту словно вошла в транс, ее киска с еще большей силой пыхнула жаром и влагой, зашевелившись, как будто живая, а матка стала буквально втягивать в себя головку, и тогда Синдзи, преодолев порыв поддаться влечению и в неистовстве забить в нее членом, пока оргазм не зальет ее чрево спермой, замедлился, вынул красный напряженный пенис, с которого протяжными нитями стала стекать густая взбитая смазка, и отошел.

— Нет… нет… — разгоряченно заскулила она, сокрушенно скорчившись, трясясь, обхватив свои колени и приподняв на него свой замутненный слезный взгляд. — Я не могу… прошу… Еще… дай мне еще… не останавливайся, умоляю…

— Поднимите ее на спину и раздвиньте ноги.

Девушки без колебаний подчинились, выполнив приказ, и тело будущей матери распласталось на кровати, вздымаясь куполом своего чуть осевшего под собственной тяжестью живота в потолок. Безучастно взирающая в никуда Рей и потерянная, надломленная Аска приподняли женщину за широко разведенные бедра, держась по бокам и подставив под ее спину собственные колени, и забравшийся на кровать Синдзи расположился между ее ног, подтянул член и мягко, без всякого сопротивления плоти погрузил его в сочащееся влагалище. В этот раз получилось даже еще легче, чем раньше, так как основная тяжесть чрева легла на внутренность живота и лоно смогло немного распрямиться и раздаться.

— А-ах!.. Ма-а-ах… Хах… — учащенно задышала женщина, закрыв глаза и замотав головой, отчего ее взмокшие волосы растрепались по лицу и шее. — Этого… не может… быть… Ах!.. Невозможно… чтобы мне было… так хорошо… Нгха-ах!.. Я чувствую… что мои внутренности… плавятся… А-а-а!.. Я истекаю, я сейчас растаю!..

Она задергала всем телом и заелозила тазом, пытаясь глубоко вобрать в себя член и зафиксировать его внутри, и плоть ответила податливой лаской, мягко сжавшись и будто всосав проникший в нее столп. Огромный живот заходил ходуном под натянутой кожей от исступленной тряски женщины, заставив перекатываться мякоть нутра, бедра и больших, сплющившихся под собственных весом наливных грудей, на темных сосках которых проявились белесые молочные капли.

— Да вы сочитесь из всех мест, — хохотнул Синдзи, не переставая с хлюпающим звуком месить членом горячую переливающуюся плоть влагалища. — Рей, Аска, помогите матушке, вкусите молочка.

Голубовласка подчинилась мгновенно, но Аска замешкалась, с внутренним страхом бросив боязливый взгляд на сладострастно извивающуюся, со стоном выдыхающую и истекшую слезами по воспалившемуся лицу мачеху. Впрочем, через пару секунд она будто бы подавила в себе нерешительность, словно проглотив горький ком в горле, наклонилась вслед за Рей и вобрала в рот выпятившийся плотный сосок. И тогда обе девушки с закрытыми глазами начали их потягивать, сначала робко, а затем все крепче и сильнее, словно маленькие дети, всасывать и теребить внутри, и тут на краешках их губ показались молочные росинки, послышалось приглушенное чавканье, а глотки заходили вверх и вниз, испивая обильно засочившуюся сладковатую жидкость. Выгнувшаяся дугой женщина в ответ протяжно выдохнула и застонала, борясь с опутавшим ее наслаждением и тут же поддаваясь ему, не в силах сопротивляться, а девушки уже пристроились вдоль ее боков и задергали в ритм своими головками, отчего груди в их руках, словно шарики с водой, начали перекатываться, оттягиваться, схваченные губами, менять свою форму, сплющиваясь и выдаваясь далеко вперед. Синдзи уже сам держал тело женщины, которая в шторме объявших ее ощущений окончательно потеряла над ним контроль и теперь стонала во весь голос, сдавшись, а ее крепкая разбухшая матка и огромный тяжелый плод внутри, сдавив влагалище, как гармошку, стали тыкаться навстречу пробивающемуся вглубь члену, пощипывая его невообразимо пульсирующей округлой шейкой, и будто что-то изнутри стало биться, ударяясь о чрево, и словно сама плоть начала шевелиться, сдавливаться и растягиваться, как дюжина крошечных пальчиков. Девушки, чтобы не задохнуться, периодически отстранялись от грудей и с шумом вдыхали воздух, облизывая белесые губы, и тогда соски внезапно сами стреляли молоком, брызгая им из сотен невидимых отверстий по всей ареоле, и лица Рей и Аски моментально орошались слоем белой жидкости, едва ли не утопая в ней, щурясь, поднимая голову, отчего та стекала по их коже, по глазам, шее и волосам, и вновь прикладываясь к соскам.

Синдзи, взирая на восхитительный вид облитых молоком девушек, сосущих истекающие и брызжущие груди, на возбужденно стонущую женщину, на ее живот, что словно распирал киску изнутри и пытался подмять под себя его член, ощущая хаотичные сокращения ее горячей и промокшей насквозь плоти, уже подошел к крайней черте и учащенно задышал в экстазе, как вдруг под кроватью запиликал телефон.

— Кого там еще? — нахмурился он, не останавливаясь, но все же замедлив ритм, а затем обратился к Рей: — Принеси.

Голубовласка, проглотив порцию молока и стерев ладонью просочившиеся белоснежные ручейки с подбородка, слезла с кровати, разгребла кучу сорванной с женщины одежды и достала из кармана мелодично пищащий сотовый. Передав его Синдзи, она под его приказывающим взглядом вновь вернулась к сосанию груди, а тот взглянул на дисплей, и на лице его вдруг расплылась широкая коварная улыбка.

— Кажется, это вас, — остановив член в ее киске, протянул он мобильник женщине, которая из-за прекратившихся ласк прикрыла свое лицо руками и раздосадовано заскулила. — Вроде бы, ваш муж.

Аска вдруг вскинула голову и с тревогой округлила сделавшимися такими хрупкими и ранимыми глаза, прошептав своим измазанным молочком ротиком:

— Папа…

Ее мать, не сразу сообразив, вдруг замерла, горько отчаянно скривилась, моментально сорвавшись в сдавленный плач, и протянула:

— Нет… Только не это… Боже, нет… Что же я наделала…

— Трубку возьмите, — спокойно повторил Синдзи и возобновил крайне медленную, выдержанную стимуляцию влагалища.

Женщина дернулась от кольнувшей ее искорки наслаждения, всхлипнув, тихо зарыдала, и лицо ее в этот момент исказила гримаса ужаса, вины, отвращения и беспомощности, однако бедра словно сами по себе задвигались, стремясь как можно сильнее потереться о член. Телефон не переставал трезвонить.

— В сторону, — скомандовал он девушкам и затем, сложив ноги женщины вместе, перекатил ее на бок, а после, так и не вытащив пенис из ее киски, подтянул к себе на колени и буквально насадил на свой ствол, вмиг достигнув дна и ощутив, как невообразимая тяжесть ее чрева опустилась на его головку.

Охнув от невероятных давящих ощущений в ее лоне, Синдзи обхватил одной рукой раздутый животик женщины, приложив ее тело спиной к себе, а второй протянул ей телефон, произнеся на ухо:

— Держите трубку, говорю! Я включаю связь.

Он нажал на кнопку ответа и приложил трубку к уху женщины, а сам продолжил скольжение во влагалище, взглядом указав девушкам держать ее руки и вернуться к соскам, из которых уже потянулись по выпуклым округлостям грудям молочные ручейки. Пока Рей и замешкавшаяся, но все-таки покорившаяся Аска исполнили его приказ, женщина, в ритм содрогаемся от проникающего в ее лоно пениса и ласковых посасываний покрытых белесой жидкостью девушек, прильнувших к ней обратно и ставших похожих на вывалявшихся в молоке котят, вымученно сморщилась, попыталась собраться и вернуть контроль над горящим в наслаждении телом и слабым дрожащим голосом натужно произнесла:

— Зд… Здравствуй, дорогой…

Спустя короткую паузу ей что-то ответил мужской голос, и женщина, затрясшись от одного сильного толчка Синдзи и насев до основания на его член, отчего головка того утонула в упругой плоти шейки матки, сдавленно выдохнула, едва держась, и вновь выдавила из себя:

— Нет… все хорошо… Аска ряд… д-дом…

По ее красным, словно томатный сок, щекам побежали слезы. Девушки к этому моменту натурально залакали молоко из грудей женщины, играясь языком с отвердевшими сосками и обливаясь сочащимися белесыми струйками, стискивая ее мягкие полушария, отчего те буквально прыскали фонтанчиком, заливаясь и покрывшись обильным слоем расплывающейся ручьями жидкости с головы до пят. Только Аска постоянно бросала робкие взгляды на сокрушенно дрожащую мачеху, потягивая сосок и стискивая ее грудь будто машинально, сама находясь на грани слез от какой-то необъятной внутренней тоски и грусти.

— С ней… — женщина, как ни пыталась совладать с дыханием, запыхалась. — С ней… все в порядке… Да… Нет, я тоже… я не… нет еще… Это не схватки… Просто я… я… я-а-а-ах!!!

Из груди женщины вдруг вырвался протяжный стон, когда Синдзи в очередном глубоком движении втолкнул член в самое дно распрямившегося влагалища и попал в устье неожиданно выдавшейся вперед матки, собрав складками плоть и проскользнув в узкий туннель. Попутно он стал гладить ее распирающий живот, чувствуя, как заскользило под натянувшейся кожей его содержимое и как завибрировало нутро, и девушки впились в ее соски, начав синхронно их жевать, пока молоко хлестало их по щекам и вырывалось струйками из-за губ, и она сорвалась.

— Ха-а-ах!!! А-а-ах!.. П-Прости… прости меня… Йа-а-ах!!! Я… не могу… сопротивляться!... Хах… а-а-х… Этот парень… трахает меня… вместе с твоей дочкой… А-а-а-ах!!! И я… я сгораю… потому что… мне хорошо… Боже, как же это приятно!!! Мха-а-ах!!! Меня насилуют, и мне это нравится!.. Я еще никогда… никогда не испытывала… такого наслаждения!.. Нгха-а-ах!!! Его член трется во мне… ударяется в нашего ребеночка… у меня будто все переворачивается… но это восхитительно!.. Это волшебно!.. Я хочу, чтобы он трахал меня так все время!.. Всегда! Я прыгаю на его члене, не в силах сопротивляться!.. А-а-ах!!! Аска стала его куклой… он сокрушил ее без остатка… а теперь и я… я тоже становлюсь его… Ах! Я словно шлюха… я обожаю его член… я хочу принадлежать его члену, я хочу, чтобы он вечно трахал меня, моих детей, Аску, только бы этот экстаз не кончался!!! Прости!.. Прости, но я скоро кончу!!!

С каждым ее выкрикиваемым словом влагалище сдавливалось от сокращений диафрагмы под весом живота, сжималось, выплескивая из-за краев натертых до красной рези половых губ брызги сока, ее стенки лизали и буквально обгладывали член, матка то втягивала в себя головку, то прищемляла ее своим тугим крепким устьем, и будто огромная дыра стала разверзаться где-то в ее основании, осев на ствол. Женщина, от одышки уже не способная говорить связно, с глубоким стоном забилась в протяжных судорогах наслаждения, и ее взмокшая горячая кожа выскользнула из рук Синдзи, который сам уже едва мог держать ту от восхитительно приятных ощущений, расплывшихся по венам и уже готовых взорваться оргазмом на кончике члена. Рей с Аской, взмокшие насквозь от молока и брызг сока из влагалища, даже не смогли удержать ее падающее тело, и мать рыжеволоски плюхнулась на четвереньки, неистово забив своими бедрами в попытке еще глубже насадить себя на член, который, казалось, уже утопал в глубине ее чрева сквозь узкий туннель матки. Телефон выпал на кровать из руки прерывисто задышавшего Синдзи, однако связь так и не отключилась, и в трубку, забрызгивая ее слюной и молочными брызгами, полетели сладострастные крики женщины, смешанные с неразборчивыми словами наслаждения и сокрушенной вины.

И тут, в очередном порыве стиснувшего его член влагалища и в пульсирующей волне обхватившей головку матки, Синдзи трепетно простонал и в буре разорвавшегося в теле экстаза согнулся пополам, обхватив затрясшийся и начавший бесформенно сжиматься живот женщины, а затем вдруг резко дернулся и выплеснул поток стремительной выстрелившей спермы прямо в раскрывшуюся полость в глубине шейки матки, ощутив встретивший его поток горячей жидкости. Влагалище складками оплело его ствол, вмиг выжав из него все семя, и будто вакуум образовался в чреве, в который втянулась вся бурлящая масса, и пухлый живот вдруг резко скрутило, а женщина, согнувшись клубком на коленях, вдруг разразилась сдавленным нечеловеческим криком:

— Я К-КОНЧА-А-Ю-Ю!!! КХА-А-А!.. А-а-а-ах!!! У меня схватки… и я… Кончаю!..

Синдзи, зашатавшись от накатившего головокружений после бурного взрыва оргазма, едва успел выдернуть свой член, когда влагалище вдруг скрутило с такой силой, что, казалось, оно запросто переломило бы его ствол или выдернуло его из паха, а потом вдруг невероятно расширилось и сжалось гармошкой, и горящая красным сиянием шейка матки, широкая, гладкая и раскрытая широким жерлом, словно пончик, выдалась к самому краю киски. Тут же из черной дыры вырвался сначала белесый поток спермы, а затем настоящий водопад прозрачной жидкости, выплеснувшись на кровать и моментально впитавшись в простыню большой теплой лужей.

Синдзи едва успел отстраниться от забившего из киски ручья, а женщина повалилась на бок, согнувшись в позу эмбриона и исказив лицо гримасой жуткого смешения нестерпимой боли и наслаждения, и тяжелым голосом простонала:

— Я… кончаю… к-кончаю… а-ах… я не могу… остановиться… Ха-ах!.. А-ах… У меня схватки начались… отошли воды… я скоро рожу… А оргазм не прекращается… Гха-а-х!..

Глаза панически затрясшейся Аски распахнулись в ужасе, и она прикрыла рот ладошками, заплыв в просочившихся сквозь молочную пелену слезах, а Синдзи, отдышавшись и вернув контроль над телом, расплылся в широкой улыбке.

— Самое грандиозное приветствие прибывающей к нам новой жизни. Блеск.

Он бросил взгляд на сотовый, который, похоже, отключился из-за обрушившегося на него потока воды. Женщина перекатилась на другой бок, не переставая натужно выдыхать, и в ее киске начали ритмично сокращаться дольки половых губ, обнажая широко отворившийся вход во влагалище, раскрывающийся и сужающийся, словно живой.

— Эй, Рей, — обратился к замершей возле женщины голубовласке Синдзи. — Ты роды когда-нибудь принимала?

Та после долгой паузы растерянно приподняла брови и с пробившейся ноткой тревоги тихо прошелестела:

— Нет…

— Хорошо. Будет тебе отличная возможность попрактиковаться. Оставляю все на тебя, думаю, выкрутишься как-нибудь. В смысле, надеюсь на это.

Лицо Рей медленно вытянулось, приняв выражение такого несвойственного ей глубочайшего изумления, смешанного со смятением, а Синдзи уже перевел жесткий взгляд на остолбеневшую ошалевшую рыжеволоску.

— А ты, солнышко, вызывай скорую. На случай, если наша тормознутая пай-девочка не справится. Заодно принеси теплой воды и приберись тут. Эй, Аска. АСКА!!!

Девушка дернулась, будто ее ударило током, но так и не выйдя из неожиданно опутавшей ее странной прострации, однако через секунду она скривилась в разъедающем горечью выражении лица и протянула скулящим стоном в долгом мучительном плаче.

— Хватит реветь! Слышишь меня? Это твоя мать, и рожает она твою сестру. Такое не с каждым случается, а у тебя есть возможность первой подержать на руках крошечную сестренку. Тем более, судя по лицу мамаши, ей рядом не помешает присутствие адекватных людей — насколько я понимаю, сама она в данный момент бурно кончает от родов и вроде как прекращать не собирается. Готов поспорить, акушеры такого номера за всю свою жизнь не видели.

Однако Аска продолжала взирать на него замутившимися потерянными глазами, словно не видя, и тогда Синдзи подошел к ней, схватил за гриву, подтянув голову к своему лицу, и спокойно сказал:

— Позаботься о своей матери. Ты поняла, сучья дочь? Хватит пускать нюни и сделай уже что-нибудь толковое. Мне с тобой возиться больше желания нет. Я ухожу.

Рей вдруг бросила на него обеспокоенный взгляд, и даже Аска вдруг перестала плакать и подняла заплывшие в отчаянии жалостливые глаза, а Синдзи неспешно отошел, вытер член свитером женщины, чьи стоны и крики все никак не утихали, и бросил через плечо:

— У меня еще дела есть. Делайте что-нибудь, я в вас верю. А мне пора.

Он развернулся и направился к выходу, и за спиной тут же раздался горький страдальческий голосок Аски:

— Нет!.. Не уходи! Пожалуйста!

И за ее слезными мольбами послышался тихий шелестящий шепот:

— Синдзи… Прошу…

Но он не оглянулся. Вернувшись в свою комнату, он достал из припасенного тайника горсть патронов от пистолета Мисато, рассовал их по карманам, оделся, повесил сумку на плечо и вернулся к двери. Выйдя в коридор, Синдзи все же ожидал, а может даже и надеялся увидеть там обеих девушек — заплаканную, ранимую и столь прекрасную Аску и печальную, чувственную, милую Рей, но те, похоже, побоялись последовать за ним, и тогда он, кивнув на прощание, отворил дверь и вышел из квартиры, быстрым шагом направившись к лестнице, прочь как можно дальше от дома.

Сердце щемило нестерпимо, душу выворачивало, и где-то внутри начала расползаться черная неизмеримо бездонная дыра, отчего ноги делались ватными и глаза заплывали. Синдзи не мог сказать, отчего было так больно, — не потому что не знал, наоборот. Просто не мог. Он не мог подумать об этом, не мог, как это бывало раньше, пожаловаться сам себе, выплакаться или обрести утешение в собственном бессилии. Все это осталось там, далеко за горизонтом, где-то в его прошлой жизни. Перед глазами стояли лица Аски и Рей, страдающие и испуганные, и они были тем, что держало его в этом мире. А сейчас не стало даже этого.

«Вот так умирают вселенные. Ты все равно ничего бы не смог сделать. Даже если вновь убежал, ты просто оттягиваешь неизбежное. Впрочем, это смело, очень смело — обменять чужие жизни на еще несколько веселых мгновений в этой. Оригинальный ход, но решать тебе. Я буду ждать».

Прошло почти два часа, когда Синдзи прибыл к пункту назначения. Он шел пешком не только для того, чтобы побыть наедине с собой и набраться духу. Он еще и выжидал — ему не хотелось прибыть раньше времени и загубить все дело. Впрочем, уже было поздно об этом думать — фургон на отшибе заброшенного склада подтвердил, что он пришел вовремя.

Оставив сумку спрятанной за бетонной плитой, Синдзи вытащил пистолет, проверил обойму, нажав на кнопку выброса и вставив ее обратно, перевел флажок предохранителя в боевой режим и завел руку за спину. Чувствуя, как нестерпимо сильно забилось сердце, он сделал тридцать два шага в сторону ангара, за дверью которого уже доносились громкие голоса, вошел через металлические ворота и очутился в широком заброшенном помещении, пыльном и скудно обустроенном уличной шпаной, если за обустройство можно считать гору пустых бутылок, банок, окурков и развешенное повсюду тряпье. Ноги едва не подкосились, когда прямо по центру он увидел блондина и всю его банду — еще двенадцать человек, среди которых были и панки, и качок, и нездорово восседающий на полу баскетболист, и прочее отребье. Все они увлеченно что-то обсуждали, попутно рассовывая свои пожитки по сумкам, пока кто-то из них не заметил замершего в дверях Синдзи и не окликнул остальных.

— Ох ты ёпта кто к нам пришел!

— Бля буду, тот самый! Самоубица!

— Ебашить?

Блондин вдруг поднял руку.

— Тихо. Пацан, ты, никак, сам к нам присоединиться решил? Дерзкий малый, но мне это нравится. Двигай сюда.

Синдзи сделал шаг вперед, чувствуя, как темнеет его взгляд, а в ушах зашуршал назойливый шум. Дыхание потяжелело, ладони мгновенно вспотели, но он старался двигаться ровно и твердо, сам не представляя, как ему это удавалось.

— Может, прибить ушлепка? — спросил у лидера панк, крутанув битой, но тот покачал головой.

— Не стоит пока. Свежая кровь нам еще пригодится. Уважаю тех сосунков, кто хочет стать мужчиной. Уж у нас-то он им станет, хе-хе.

«Тринадцать человек. Тринадцать пуль. Не должно быть ни одного промаха, иначе конец».

— А чё у него за рукой? — вдруг спросил качок, и блондин настороженно нахмурился.

— Эй. Покажи руку.

Синдзи остановился, потому что дальше уже сделать не мог и шага. Все тело кололо, сердце болело от резкого стука, дыхание сковало. Пора было решиться.

— Это… — произнес он слегка дрогнувшим голосом, неожиданно растерявшись, но потом вдруг сказал фразу, саму пришедшую на ум: — В общем, ничего личного, ребята.

И тут его рука вытянулась из-за спины вперед, палец неровно вдавил спусковой крючок, вспыхнуло пламя, и по всему ангару ухнул оглушающий грохот. И первая же пуля, пролетев в десятке сантиметров от головы стоящего ближе всех панка, выбила облачко пыли из стены далеко напротив.

Синдзи промахнулся.