Kurohibi. Черные дни

Глава 22: Song to Say Goodbye.

Палец плавно опускался на спусковой крючок. Всего за какую-то ничтожно малую долю секунды тело успело окоченеть от пробирающего до костей холода, сделаться ватным и вновь окаменеть, будто делая все возможное, лишь бы не давить на показавшийся невероятно твердым и тугим кусок металла. Рука от повисшей тяжести заныла мгновенно и вот-вот была готова переломиться в локте, замерший в груди воздух словно давил изнутри на палец и не давал ему сжать крючок, и голова от хаоса невнятных мельтешащих мыслей, казалось, уже начала раскалываться, как вдруг грянул нечеловеческой силы удар.

Синдзи никогда не стрелял из пистолета. Даже обладая общими, сугубо любительскими познаниями об огнестрельном оружии, даже разобравшись с его конструкцией и механикой стрельбы, он понимал, что все окажется гораздо сложнее. И он уже был готов заорать в диком отчаянии, когда крючок намертво застрял в скобе пистолета и отказался вдавливаться, как неожиданно воздух сотряс звонкий оглушительный гром. Рывок, поначалу показавшийся Синдзи способным вывихнуть его руку, всего лишь легонько вдавил рукоять в ладонь и несильно, почти ласково оттолкнул запястье чуть кверху, и он уже готов был возликовать — ведь все оказалось настолько просто и элементарно, — как вдруг осознал, что того микроскопического движения руки из-за отдачи оказалось достаточно, чтобы пуля пролетела на ощутимом расстоянии от цели и выбила красочный фонтанчик пыли и каменной крошки из стены где-то далеко-далеко позади.

Всего одно мгновение, занявшее меньше секунды, вытянулось в его голове тонкой протяжной полосой, будто насмехаясь над его беспомощностью и с саркастической ухмылкой давая понять — он упустил свой шанс. Неважно было, умел Синдзи стрелять из пистолета или нет, неважно, как тяжело оказалось спускать курок, ушедшая в молоко пуля открыла ему глаза — сейчас, в момент максимального напряжения, он должен либо начать убивать, либо сесть на пол и сложить руки в ожидании быстрой, но мучительной смерти. Это была не игра, не шоу и не аттракцион, и здесь не было месту чувствам, эмоциям и мыслям. И все эти философские бредни, все разглагольствования о моральной дилемме, холодной мести и праведном спасении несчастной девушки стоили не больше, чем раскаленная дымящаяся гильза, с лязгом звякнувшая о бетонный пол где-то у ног Синдзи.

— Нихуя… — исторг изумленный до снежной бледноты на вытянутом вспотевшем лице панк, еще так и не осознавший, что же только что произошло и сколь близко он был от смерти, в отличие от его товарищей.

— Ах ты, сука!!! — выпалил кто-то из толпы, и эти слова будто стали командой всем прочим.

Впрочем, как действовать в подобной ситуации — имея численное преимущество и полную незащищенность перед огнестрельным орудием — мозг гопников, расслабленный наркотиками и эйфорией от многочасовых издевательств и насилия над хрупкими беспомощными девушками, сообразить так и не смог. Пара громил, кто был ближе прочих, ошарашено попятились назад, кто-то скорчил полную ярости и презрения мину на лице, готовый, казалось, одним праведным гневом испепелить наглого сопляка, а кто-то просто замер на месте, не способный сопоставить картинку из глаз с собственным жизненным опытом и неуютной, а оттого непонятной идеей о грозящей смертельной опасности.

Впрочем, ступор продлился едва ли пару секунд. А затем все пришло в бессмысленное хаотичное движение. Группа громил, одновременно начав каждый что-то делать, будь то пытаться бежать, материться или хвататься за биты, превратились в сумбурный мельтешащий рой, в который, казалось, так было удобной стрелять, но который было невозможно поразить — после первого промаха Синдзи уже был в этом уверен. Поэтому он не поддался соблазну пустить беглый огонь по дернувшейся толпе, а очистил голову от закрутившихся в паническом беспорядке мыслей, просто отстранившись от всего. Расслабив скованное напряжением тело, сделав вдох и слившись с пистолетом в одну неодушевленную фигуру, Синдзи перестал помнить, зачем он сюда пришел, перестал помнить, кто он есть, что с ним произошло и к чему он идет. Он отвернулся от столь безжалостного и привычного мира, выпал из всеобщей картины вселенной и превратился в еще одну никчемную бесхозную вещь, коих здесь валялись целые горы. С одним лишь отличием — он двигался сам по себе.

Трое спереди замерли. Четверо рыпнулись влево, еще двое — вправо и назад, оставшиеся трое, кроме блондина, заступили за тела впереди стоящих.

— Мудила! — загорланил второй панк, стоявший рядом с первым. — Да ты, говно, у меня даже обоссаться не успеешь!

И, подняв биту, все еще хранившую на себе засохшие капли девичьей крови, над головой, помчался на Синдзи, однако тот, повиновавшись ожившему пистолету, перевел дуло на приближающуюся тощую фигуру, выждал две секунды, пока расстояние между ними не сократится до трех метров, и нежно утопил палец в спусковой крючок.

Ухнул второй выстрел. На этот раз получилось настолько мягко и легко, что невольно пробившееся сквозь глухую стену невосприимчивости ликование не позволило Синдзи разглядеть, как резко всколыхнулась грязная стертая майка гопника, как за образовавшимся на ней в самом центре груди крошечным отверстием с черной копотью по краям лопнувшим прыщом расцвело сочное красное пятно, и как его тело с выражением глубочайшего недоумения на лице кувыркнулось вперед и плюхнулось в пыль, по инерции прокатившись к его ногам. Панк, что еще пару часов назад с язвительными насмешками истязался над телом Яёй и еще несколькими ученицами, умер за несколько секунд от сквозного поражения пулей солнечного сплетения и ею же расколотого пополам позвоночника в пояснице.

— Ой бля, ой бля!.. — раздался чей-то панически надрывной голос где-то рядом, и в стороне от Синдзи мелькнула тень, однако тот развернулся с долгой задержкой, нехотя — ему не хотелось отрываться от вида свежеумерщвленного человека, подонка, так просто и беззаботно убитого им самим.

Однако позволить себе предаваться чарующим суждениям, от которых медленно начинала кружиться голова, он не мог, да и мельтешение вокруг приняло угрожающий оборот. Поэтому, не пытаясь осмыслить собственные поступки, Синдзи перевел руку в скопление отдаляющихся от него теней, поднял голову и выхватил среди мельтешащих фигур самую крупную. Ею оказался грузно перебирающий ногами пропотевший насквозь толстяк, пытающийся скрыться с линии поднятого оружия и, увидев направленный на себя ствол, со страху загорланивший что-то невнятное.

Раздался третий выстрел, и огромная масса жира на его теле разошлась волной под провисшей одеждой, будто подвергнувшийся удару пневматического молотка гигантский комок желе — пуля угодила в спину под лопатку и застряла где-то в складках его расплывшейся плоти. Толстяк, что своим членом до утробного хрипа раздирал горло Маны и прочих девушек, взвизгнул, слегка осел на колено, притом все еще пытаясь бежать, сделал полдюжины неуклюжих шажков, одновременно заведя руку за спину и силясь нащупать на ней пробитое отверстие сквозь затекшую кровью одежду, а затем вдруг рухнул на колени, медленно и грузно завалился на бок и, забрызгав слюной и отчаянно заскулив, вдруг захныкал.

— Ч-Чё за херня?.. Хнык… Бли-ин… Мне больно!.. Больно! Хнык… Черт, больно же!.. Бли-и-ин… Спина жжет, я не могу… Эй, помогите мне кто-нибудь… хнык… люди…

Он вдруг кашлянул и прыснул изо рта обильной порцией вспенившейся крови.

— Ой бля… О-о-ой… Кха-ах… Кхагр… Хртьфу… Ой, мама… Кхргх… кхах… ма… мочка… кхра… спаси…

Свернувшись калачиком, он разразился мелким пронзающим кашлем, не переставая слезно скулить погружающимся в панический ужас тонким хриплым голоском, и из-под его туши стала медленно расплываться темно-красная лужа, но Синдзи уже потерял всякий интерес к захлебывающемуся кровью толстяку.

Выбор дальнейшей цели слегка его озадачил — все прочие уже успели отбежать на достаточное расстояние и теперь рассыпались по ангару, словно тараканы под светом внезапно включенной лампы. Кто-то поспешил спрятаться за нагромождением бетонных плит, кто-то в нерешительности метался из стороны в сторону, кто-то прикрывался спинами товарищей, боясь показаться на линию стрельбы.

— Ой, нунах, я сваливаю отсюда!.. — прозвучало с одной стороны.

— Бля, сука встал у единственного выхода… — раздался писк с другой.

— Он же один, ублюдки сраные! — прогремел на весь зал голос блондина из-за группы замешкавшихся гопников. — Окружите и валите его всем скопом. Ну, живо, я сказал!

Похоже, лидер схватил кого-то за грудки и вытолкнул вперед, в сторону Синдзи, сам воспользовавшись его фигурой, чтобы скрыться за опорой каменной колонны. А выброшенный в центр зала парень ошарашено заметал взглядом из стороны в сторону, пока не уставил полные дикого страха глаза на Синдзи. Тот смутно узнал налетчика — это был совсем еще молодой юнец, лопоухий и дохлый, на вид едва старше его самого, хотя, скорее всего, то было следствием раннего и бесконтрольного употребления наркотиков. Синдзи припоминал, что во время налета на школу парень в основном нюхал что-то из пакета, пускал слюни в сторонке, по-идиотски хихикая, и присоединился к оргии лишь под конец, нелепо и неумело попытавшись изнасиловать визжащую школьницу, и то безуспешно — за него дело закончил другой громила. Болезненный и чахлый, все еще не отошедший от дозы, торчок едва ли представлял какую-то опасность, даже вооруженный куском арматуры, поэтому, увидев направленный на себя пистолет, он что-то пикнул, скривился в страхе, обнажив свои поредевшие зубы, и умоляющим противным голосом прогнусавил:

— Пацан, стой… подожди, пацан, не надо… Умоляю, не стреляй… я тут вообще ни при чем, я просто так пришел… Пацан, дай сказать…

Синдзи нажал на крючок. Под оглушительный гром и вспышку пламени тело торчка вдруг скрючило пополам и отбросило назад, где он, запыхтев и со скулящим писком обхватив живот, разразился мучительным сдавленным ревом.

«Осталось десятеро на девять пуль».

И хотя двое из трех подстреленных все еще были живы, корчась от боли и истекая кровью, даже если им удастся подняться и отползти, Синдзи не сомневался, что сможет их догнать. На данный момент ему в первую очередь нужно было вывести из строя самых сильных и представляющих наибольшую опасность гопников, действуя максимально быстро и не позволив им опомниться. Мимолетное впечатление, что все проходит слишком гладко и просто, не успев окончательно сформироваться, тут же развеялось, когда Синдзи краем глаза приметил приближающийся к нему на огромной скорости небольшой угловатый предмет. Им оказался осколок кирпича — впрочем, даже несмотря на свой вес и скорость полета, вряд ли способный причинить много вреда, разве что попади он в голову. Так что Синдзи не стал суетиться и вместо прыжка в сторону, после которого наверняка потерял бы из поля зрения громил и оказался в невыгодном положении, а что хуже всего — свалился с ног, он просто слегка приподнял плечо и скользнул боком чуть вперед, позволив твердому каменному бруску прочертить полосу по его спине, разодрав рубашку с кожей, и с грохотом укатиться прочь. Было больно, но вполне терпимо, а главное — Синдзи, не обратив никакого внимания на занывшую рваную ссадину, уже просчитал свой дальнейший путь. И сделать это он успел как нельзя вовремя — за первым кирпичом с другой стороны последовал второй, на этот раз целый и запущенный с куда большей силой, причем явно нацеленный в голову, а сзади по земле с дребезжанием заскользил металлический прут, брошенный аккурат ему под ноги.

И вместо хаотичных танцев на месте, Синдзи метнулся в уже нацеленный коридор между приближающихся к нему предметов прямо к следующей цели — нелепо укрывшемуся за бочкой немолодому типу в кричащей ярко-красной гавайской рубахе. Не зная, что ему делать, кого слушать и куда бежать, тот топтался на корточках, словно ошалевший гусь, и, прыкрыв голову руками, с отчаянной надеждой бросал взгляд в сторону проема в дальнем конец ангара, где, по-видимому, чаялся отсидеться.

Впрочем, надежды его вмиг улетучились, когда случайный взгляд наткнулся на возникшее из ниоткуда черное дуло пистолета, и лицо его забавно вытянулось в кислом огорчении, словно от досады из-за какой-то вселенской несправедливости. Сморщившись и, кажется, едва не заплакав, он попытался что-то пролепетать, но его мольба заглохла одновременно с разлетевшейся на сочные окровавленные кусочки челюстью, куда угодила выпущенная пуля. Рот гопника, на долю секунды сделавшись похожим на какой-то сюрреалистический ковш из мяса и кости, вывалил из себя пробитый насквозь, разорванный язык, покрытый слоем копоти и обожженный до черноты, исторгнув жилистую бесформенную массу розоватой плоти, и повис на одной коже щек двумя жутковатыми жвалами. Пуля, пробив подбородок насквозь и вырвавшись с мясом снизу, с чавканьем вонзилась в адамово яблоко, пропорола бороздку в горле и застряла где-то в трахее, потратив на свое короткое путешествие сквозь органы тела чуть меньше секунды. Гопник в гавайской рубахе, что в опьяненном упоении заставил двух подруг-учениц совокупляться друг с дружкой при помощи эстафетной палочки, сейчас выпучил глаза, готовые, кажется, лопнуть от невыносимого ужаса и боли, булькнул, что единственно получилось у него вместо дикого крика и хрипа, когда кровь устремилась в бронхи, и, комично растянув разорванный рот, как любят делать персонажи мультфильмов в момент глубокого удивления, медленно завалился на бок.

Впрочем, Синдзи так и не успел поймать момент его кончины. Еще до того, как тело громилы плюхнулось на пол в лужицу собственной крови, он метнулся по диагонали к бетонной плите, за которой пытался укрыться еще один наркоман из той группы, которую он впервые увидел в школе. Паренек был не намного старше своего умирающего невдалеке товарища — такой же худощавый, болезненный, только этот еще отличался богатой россыпью шрамов и синяков, видимо, служащих гордым доказательством увлекательных недавних приключений. Гопник, едва увидев приближающегося к нему Синдзи с пистолетом, пальцем взведшего курок, истерически завизжал и пустился прочь, заработав ногами с такой скоростью, что едва не побил мировой рекорд по разгону с места. Озадаченный такой прытью Синдзи даже немного растерялся, но совладать с собой ему помог громкий крик позади:

— Выход свободен, валим!

— Суки, куда бежите? Его хуярьте! Все вместе!

До уха донесся беспорядочный топот ног с разных сторон, поэтому медлить больше было нельзя. Не тратя драгоценные секунды на прицеливание, Синдзи опустил пистолет с головы убегающего и испуганно заверещавшего матом гопника в область пояса, чтобы даже после отдачи пуля гарантированно угодила в тело, и спустил курок. Однако отдачи никакой не ощутилось — возможно, из-за слишком крепкой хватки и одеревеневших от напряжения мышц, возможно, уже в силу привычки, но после громыхнувшего выстрела прямо на заду парня, в области окончания копчика, сквозь джинсы возникла маленькая аккуратная дырочка. Один из тех, кто измывался над школьницами, засовывая им в гениталии спортинвентарь и изувечивая их тела, неуклюже спотыкнулся, рухнул на землю и завизжал истошным криком, схватившись рукой за зад — пуля расколола ему окончание позвоночника и пропорола насквозь прямую кишку, и теперь внутренние органы неторопливо заливались не только кровью, но и калом, вытекающим из пробитого отверстия вязкой кашицей.

Синдзи уже успел развернуться и сорваться с места. В его сторону неслись трое — лысый татуированный здоровяк, качок и металлист, уже замахиваясь битами и одновременно приготавливая ножи, а еще двое — какой-то обкуренный растаман с дредами и первый панк метнулись к выходу, который он оставил без внимания. Впрочем, именно этого Синдзи и ожидал, поэтому, невзирая на приближающихся к нему со спины громил, метнулся обратно и бросился на перехват беглецов. Их от него отделял всего десяток шагов и попасть с такого расстояния, казалось бы, не составляло труда, но из-за быстро изматывающего бега Синдзи никак не мог нацелиться, а рисковать больше не хотел.

Расстояние между ними сокращалось стремительно, и, тем не менее, он все равно не успевал догнать двух несущихся гопников. И тогда, резко затормозив, Синдзи припал к коленям, заскользил по пыльному полу и обеими руками обхватил рукоять пистолета, нацелив его на растамана. Грохнул выстрел, и тело парня, в школе чуть ранее заставлявшего девушек лакать сперму с пола и валяющего их лица в собственных лужах испражнений, дернулось в бок и, схлестнув ноги, рухнуло вниз. Пуля угодила ему под руку, задев легкое и распоров сосуды над сердцем, так что когда его тело перестало перекатываться в пыли, он был уже мертв. Зато бегущий за ним панк, матюгнувшись, споткнулся прямо об его голову и с воплем навернулся вслед, растянувшись во весь рост.

— Вот жопа… — прыснув кровью из носа, поднял он кислый взгляд на замерший в направлении его лица пистолет, и тут громыхнул следующий выстрел.

Аккуратная ровная дырочка всплыла на его щеке чуть ниже глаза, совершенно неприглядно, будто на нее село какое-то круглое насекомое, но затем из отверстия по лицу ручейком потекла темно-красная жидкость, а глаза гопника медленно закатились вверх, и голова его со стуком плюхнулась на пол. Панк, разорвавший битами промежность Яёи и замучивший до полубессознательного состояния Ману, умер мгновенно — пуля прошла сквозь щеку, пробурила мозг и застряла только в дальнем конце черепной коробки.

Однако увидеть этот момент Синдзи не смог. Спиной ощутив приближающееся движение, он только успел развернуться, как сразу же встретился с нагнавшей его, запущенной в полет металлистом битой. Тяжелый кусок алюминия на немыслимой скорости по крутящейся траектории влетел прямо в корпус, и Синдзи успел лишь слегка приподнять локоть, чтобы массивный торец не проломил ему череп. Основной удар орудия пришелся на локоть — металлический вал с глухим стуком легко вмял плоть и впечатался в кость, за долю секунды порвав сосуды и образовав огромную темно-синюю гематому. От вспышки острой боли Синдзи даже не смог осознать, вскрикнул ли он в тот момент или нет, потому что рукоять биты, сделав обратный кувырок, встретилась с его челюстью и едва не отправила в нокаут, затмив сознание россыпью раздражающих искр. Левая рука, на которую пришел основной удар, из-за пережатого нерва онемела моментально, отозвавшись покалыванием в кончиках пальцев, и, видимо, только это спасло он нестерпимой боли в локте и позволило Синдзи сосредоточиться и сконцентрироваться на приближающейся к нему тени. Он не мог разглядеть, кто или что это было, но, не взирая на горящую челюсть, которая, судя по жутким ощущениям, кажется, треснула на части, вскинул пистолет и выстрелил в фигуру прямо перед собой.

А когда вспышка пламени развеяла дребезжащую пелену, он вдруг обнаружил, что прямо перед ним, держась за ногу, заревел тот самый металлист, что ранее орошал расплавленной пластмассой гениталии девушек. Его бедро сейчас обильно заливалось темной кровью по распоротой штанине джинсов, и парень едва держался на ногах, с отчаянным воплем судорожно пытаясь остановить кровотечение и балансируя на другой ноге, но вскоре не удержавшись и рухнув на пол.

Забыв про него, Синдзи инстинктивно откатился в сторону, с шипением выдохнув сквозь стиснутые зубы от ноющей боли в руке, и развернул пистолет в сторону, с которой, как он помнил, должен был появиться следующий гопник.

Вот только там никого не оказалось — резко прояснившийся взгляд и утихомирившаяся боль в челюсти, с которой, похоже, все оказалось не столь плохо, как казалось, помешали ему почувствовать опасность со спины. Лишь в последнюю секунду он расслышал свист ветра от приближающегося объекта, что буквально спасло ему жизнь — немыслимо тяжелый предмет, похожий на шпалу, ухнул по спине вместо головы благодаря вовремя распрямленному телу. Впрочем, даже так Синдзи, сорвав дыхание, отлетел вперед и едва не потерял сознание от новой вспышки боли, теперь пронзившей весь позвоночник, и нестерпимой тяжести в груди, от которой тело будто наполнилось свинцом и отказалось повиноваться. Лишь только предчувствие скорой смерти и игнорирование тех возможных травм, той муки и боли, что его ожидали после подобного обращения с собственным телом, сквозь алую завесу перед глазами позволили разглядеть две фигуры, уже занесшие ножи для финального удара, и сделать немыслимый кульбит в их сторону, прямо под руки. И только такой безумный поступок дал ему несколько спасительных секунд, чтобы подняться на ноги прямо перед ошарашенными подобной наглостью гопниками и поднять пистолет, потяжелевший, кажется, раз в десять.

Однако глаза, в отличие от тела, не поспели за отчаянным маневром и не смогли сфокусироваться на фигурах, и следующий выстрел — слишком поспешный и сделанный скорее на удачу — лишь скользнул по налитому стальной твердостью бицепсу качка, не причинив тому особого вреда.

«Пятеро на три пули», — торжественно съязвил голос в голове, и в этот момент Синдзи ощутил, как ледяное острие ножа, рассекая плоть, погрузилось ему в спину, а спереди к груди уже приближался второй клинок — тот самый огромный армейский тесак качка. Немыслимая волна дикого ужаса нахлынула на Синдзи, даже не столько от сильной боли в спине, сколько от чувства собственной беспомощности и приближающейся кончины, глупой и бесполезной.

И объявшее его отчаяние едва не затмило единственно важную мысль холодного разума, сигнализирующую, что нож в спине не пропорол плоть до середины груди, а, из-за невыгодной позиции направляемый гопником вертикально и вполсилы, застрял между ребер, лишь разрезав мышцы и слегка проколов грудную клетку. А рука качка, хоть выстрел лишь слегка порезал ей кожу, все-таки дрогнула и сместилась с траектории движения, и его клинок вместо горла прочертил глубокою полосу от основания шеи до плеча, срезав рубашку с кожей, но, все-таки, не нанеся смертельной раны. И Синдзи, сам не понимая, как его тело еще было способно работать и почему боль ощущалась все слабее, благодаря собственной крови, сделавшей кожу скользкой, легко улизнул из хватки лысого здоровяка, оставив в его руки обрывок рубашки, нырнул под его же бок и со всей силы ухнул рукоятью пистолета по затылку.

Металлическое основание магазина со смачным стуком в основании шеи проломило череп гопника, что кончал в нос одной из школьниц и глумился над ее гениталиями, и здоровое тело вдруг быстро обмякло, готовое вот-вот упасть. А Синдзи, подхватив его ослабшую руку с ножом, направил острие того к боку и с нажимом до упора утопил лезвие в крепкую плоть в области печени, пока оно не скрылось целиком между засочившейся кровью рассеченной кожей. Лысый здоровяк, молниеносно потеряв силы и, похоже, уже умерев, стал валиться на землю с рук Синдзи, и именно поэтому тот не успел разглядеть, как качок, со всей дури ударив ногой своего убитого товарища в живот, бросился прочь. Тяжелый труп обрушился прямо на корпус Синдзи, заставив его заваливаться вместе с ним на землю, и ему пришлось оттолкнуть от себя безжизненное окровавленное тело, потратив несколько секунд, а когда он вновь поднялся с занесенным пистолетом, качок уже успел отбежать на достаточное расстояние.

Более того, он присоединился к блондину, уже перебежавшему к последней колонне и оказавшемуся почти у самого выхода из ангара. Где-то рядом с ними проглядывались еще двое — притихший рядом с лидером баскетболист и шуршащий за плитой смуглый молодой алкаш, все четверо находящиеся в непосредственной близости от главных ворот. Расстояние казалось ничтожным, и только колонны не позволяли открыть огонь, но тут за одной из них показался блондин, встретившийся взглядом с Синдзи. Глаза его — по-волчьи жестокие, сочащиеся гневом и без единого намека на страх — словно вонзились в душу, оставив в ней ядовитый ожог. Но лидер, хоть и стоял невооруженным, не спешил отскакивать в сторону, наоборот, надменно улыбнулся и цыкнул, будто насмехаясь и бросая вызов, полностью уверенный в своей победе. Локтем стерев кровь со лба, Синдзи неспешно стал приближаться к нему, не поднимая оружия. Тело находилось на пределе возможного, готовое взорваться сдерживаемой из последних сил агонией боли, раны на груди и спине сочились не переставая, левая рука почти не ощущалась и едва слушалась команд. Краем глаз Синдзи проверил фланги — по бокам явно никого не было видно, качок прятался чуть поодаль, смуглый здоровяк пыхтел где-то гораздо правее, баскетболист так и оставался за колонной.

Чувство тревоги от чрезмерного спокойствия блондина заскреблось где-то в груди, но между ними оставалось меньше десяти шагов, а он все не думал убегать, так что Синдзи решил больше не испытывать судьбу. Вскинув пистолет, он нацелил его на лидера и в самый последний момент смог разглядеть мельтешение прямо перед ним. Что-то выскочило спереди, и Синдзи машинально нажал на выстрел, лишь только после вспышки пламени разглядев тяжелую грузную фигуру перед собой. Как оказалось, блондин ожидал его выстрела и, пока палец сжимал крючок, вытащил перед собой из-за колонны шатающегося баскетболиста. Только вот громила уже представлял собой жалкое зрелище: пустой взгляд, подходящий больше неразумному животному, невнятное выражение лица, красные от воспаления глаза, бессмысленное утробное мычание — он уже не был человеком, а походил на кусок мяса, лишенного разума от передозировки наркотиками и истощенного безудержным сексом. Некогда внушающая страх и ужас гора мышц, с легкостью стенобитной машины порвавшая киски и Маны, и Намико, теперь выглядела больной выдохшейся тушей, уродливым, разваливающимся на части полудохлым боровом. Выпущенная без прицела пуля угодила прямо в его пах, судя по широкому бугру на шортах, все еще хранившему эрекцию обезображенного члена. И в тот же миг плоть между ног будто взорвалась ошметками мяса и сгустками крови, обдав темно-багровой массой его бедра и пол под ногами, и баскетболист, возможно, под наркотической ломкой даже не ощутив боли, а возможно, не найдя в себе сил, что-то захрипел, упал на колени, подняв к потолку взгляд и, похоже, так и умер — как лишенный человеческого облика и всего разумного зверь.

Легкое замешательство не позволило Синдзи сообразить, для чего блондин подставил своего товарища под огонь, хоть тот уже был целиком недееспособен. А когда две руки из-за колонны подняли заваливающийся труп и потащили его вперед — было уже поздно. Блондин воспользовался мертвым изувеченным телом, как щитом, загородившись им со стороны Синдзи и устремившись к выходу из ангара. Его же примеру последовал и качок, вот только прикрылся он не еще одним трупом, а живым человеком — а именно заверещавшим от ужаса спитого вида парнем, схватив его за шею до синего удушья и потащив за собой. Синдзи не мог не отдать должное их силе, особенно лидера — несмотря на вес здоровяка, тот тащил перед собой тело, будто подушку, удерживая его одной рукой и двигаясь почти бегом.

Пистолет вскинулся вверх и заметался между двумя фигурами, но Синдзи замешкался. Он легко поразил бы обе цели, будь у него больше пуль, но сейчас мог лишь попытаться их нагнать, ведь преимущество в скорости, несмотря на ноющие кровоточащие раны, было все-таки на его стороне. Вот только этот маневр они оба легко предугадали, и блондин вдруг, резко затормозив, метнул руку вперед. Лишь благодаря инстинктивно прозвучавшей в голове тревоги дернувшийся Синдзи успел затормозить и разглядеть краем глаза сверкнувшее острие ножа, на огромной скорости приближающегося к нему. Впрочем, реакции хватило только на короткий взгляд и машинальный разворот вполоборота, а затем последовала острая боль в плече — клинок распорол ему кожу вместе с немногочисленными мышцами на бицепсе, стукнулся о кость, оставив на ней немаленькую трещину, и, заодно сковырнув глубокую рану, отлетел на пол. Первая вспышка боли едва не отправила Синдзи на землю, но мнимо жуткая резь быстро прошла — плоть на плече оказалась не столь чувствительна, как он ожидал, и ранение в руку можно было перетерпеть.

Спустя секунду он, не думая, отпрыгнул в сторону, уже в полете удостоверившись в правильности маневра — качок, следуя примеру блондина, также метнул свой нож, но на этот раз попал в пустоту. Синдзи понятия не имел, сколько у них еще было в запасе холодного оружия, так что не раздумывая потратил предпоследний патрон на двух здоровяков — качка и пьяницу, приблизившихся к выходу. Он надеялся, что удача будет на его стороне и пуля поразит неприкрытую часть тела бугая или даже их обоих, однако после ухнувшего выстрела кровавое пятно вспыхнуло лишь на животе алкаша, который в недавнем налете на школу появлялся то тут, то там, помогая товарищам истязать девушек и лишь собирая остатки с общего стола. Парень вскрикнул и мучительно скривился — рваная, засочившаяся кровью рана возникла прямо под его ребрами, где пуля пробила желчный пузырь, его ноги забились по земле, затормозив качка, и тогда тот поднял товарища за грудки и со всей силы бросил в сторону Синдзи, сам метнувшись к выходу, за которым уже скрылся блондин.

«Одна пуля на два беглеца».

Медлить больше было нельзя. Когда тело орущего от боли парня плюхнулось на землю, Синдзи уже сам приближался к высокому проему, ведущему во двор. Он понимал, что надо следовало бы перезарядить пистолет, но упустить двух сбежавших гопников из-за возни с пулями позволить себе просто не мог. Слыша, как заманчиво побрякивали в карманах патроны, как страдальчески скулили за спиной те, кто еще был жив, медленно умирая в пыли, Синдзи на всей скорости бросился к выходу наружу, прямо к слепящему дневному свету.

И понял, что совершил роковую ошибку, когда нога качка встретила его секущим движением подошвы прямо в лицо. Солнечный блик, ослепивший глаза после темного помещения ангара, не позволил разглядеть, что два гопника вовсе не пустились наутек, оказавшись наружи, а спрятались по обе стороны двери, ожидая так неосторожно поспешившего вслед Синдзи. Тяжелый оглушающий удар, от которого голова едва не треснула и сознание опасно зазвенело, грозя оборваться в любой момент, отправил его на землю, и только единственно возникший отчаянный вопль разума, призывающий в первую очередь не потерять оружие, позволил ему не рухнуть плашмя, а завалиться на бок, сжавшись калачиком. И хоть упал он на раненую руку, отчего замутненное красной пеленой зрение отключилось окончательно, пистолет все же сохранил.

Вот только воспользоваться им он не успел, потому что две подскочившие фигуры сразу же нанесли по его телу серию чудовищных по своей силе, разрушительным ударов. Качок со всей своей дури утопил обитый железом носок ботинка прямо в спину, сначала попав по гигантскому синяку вдоль всего позвоночника, а потом — в почку, заставив разразиться всю заднюю часть живота нечеловеческой болью. Синдзи взревел, изогнувшись, но тут же заглох, когда блондин рубанул ботинком по его лицу и стал месить его голову частыми ударами сверху. Нанося страшные побои серия за серией, от которых по очереди вспыхивали нестерпимой болью органы во всем теле, они даже не позволяли ему развернуться и сделать последний выстрел.

— Умри, блядь, умри!!!

— Сука, ты покойник! На, мудак, получай! На!!!

Сгорая от боли, срываясь в агонию мучительных ощущений, от которых не оставалось сил даже кричать, Синдзи в ужасе лишь ощущал, как постепенно отказывало его тело, как медленно и тоскливо угасала в нем жизнь. Всего через пару секунд избиения он едва уже мог ощущать свое тело, и даже боль стала утихать, оставив вместо себя нечто еще более худшее — черную пожирающую мглу, тень страшной жестокой смерти, что готовила для него настоящий ад даже после кончины. А за ней — грусть по упущенной жизни, по той цели, которую он не достиг, хотя был так близок. И по той алой и голубой искорке, что все еще грели его изувеченное сердце.

И, наверное, именно они, то чувство грядущей потери и тоски, которое он тщательно прятал на дне души, придали ему сил для последнего движения руки. Пусть и бесполезное, но он должен был забрать хотя бы еще одну жизнь.

Грохнул выстрел из выставленного из-под прижатой к боку руки пистолета, почти наугад, в пустоту. Но две фигуры замерли, прекратив удары, и одна из них вдруг согнулась пополам и тихо рухнула рядом. Синдзи надеялся, что это был блондин, но прямо перед его лицом свалилось искаженное болью лицо качка, изо рта которого медленно потекла струйка крови. Качка, что так жестоко глумился над Маной, что разбил ученицу и разрезал влагалище девушки, а теперь умирал из-за простреленной диафрагмы, задыхаясь в жуткой муке.

На опухшем окровавленном лице Синдзи появилась слабая улыбка.

— Сука, — голос блондина прозвучал до ужаса спокойно, буднично, будто он с горящими яростью глазами минутой ранее не отделывал его ботинком до полуобморочного состояния.

С трудом сконцентрировавшись на нависшей над ним фигурой, Синдзи попытался навести на нее оружие, но тот резким тычком ботинка в голову перевернул его тело на спину, а затем нанес чудовищный удар ногой прямо по запястью, сжимающему пистолет. Раздался короткий треск, и большой палец вместе с рукояткой неестественно выкрутился в сторону, а через секунду руку пронзила нечеловеческая боль такой силы, что Синдзи взревел диким голосом, хотя, как ему показалось, сил у него не хватило бы даже на легкий стон. Блондин подобрал пистолет, сошел с его руки и нацелил дуло ему в лицо.

— Сдохни.

Щелкнул спусковой крючок, и ничего не произошло — патронов в магазине не осталось. Несмотря на пробирающий ужас, на жуткую боль и гремящую голову, Синдзи распирал хохот, нервный и отчаянный, а потому веселый и безудержный. Наверное, он бы и впрямь рассмеялся, не будь его лицо схвачено опухшим онемением.

Блондин вздохнул, сказав что-то едкое, отбросил пистолет в сторону, неторопливо наклонился и, схватив Синдзи за волосы, подтащил его к лежащей в двух шагах от них бетонной трубе.

— Вот ведь сука… — пробормотал он. — Срать на них, конечно, но надо ж было уложить всех моих ребят в одиночку… Зато товаром можно больше не делиться, хе-хе…

Расположив его голову на трубе, блондин отошел в сторону и стал поднимать огромную каменную глыбу с кусками арматуры.

— Сначала я размозжу тебе ноги, — пояснил он. — Ступни. Потом медленно выбью коленные чашечки, сначала одну, потом вторую. Затем расколю тебе яйца, наверное, тоже — сначала одно, потом второе. Далее переломаю все кости рук — с пальцев до плеч. И в довершение, если останешься жив, насажу на этот кусок арматуры. А только потом, когда твое тело превратится в кусок кровавого дерьма, размажу голову кирпичом. И обещаю, до самого последнего вздоха ты будешь гореть от боли.

Синдзи его не слушал. Сквозь проем бетонного забора, выходящего на проулок портовой зоны, он заметил остановившийся черный седан. Машина Службы безопасности. Двое людей в солнцезащитных очках и черных костюмах на передних сиденьях осмотрелись по сторонам. Один из них, кажется, заметил его. Пригляделся. Развернулся и, похоже, что-то сказал напарнику. Они перекинулись парой слов. Агент вновь повернулся к нему, презрительно усмехнулся, и машина, неторопливо тронувшись, скрылась за проемом.

Слушая, как шорох шин и тихий гул мотора все отдалялся от небольшого складского пятачка, Синдзи расслабил все свое дрожащее от боли тело, прикрыл глаза и расплылся в счастливой внутренней улыбке.

«Вот и все. Ты дождался, чего хотел, теперь пришла моя очередь. Дай мне лазейку в свою душу, и я избавлю тебя от боли. Всех вас. Весь этот мир. Не останется ничего, ни воспоминаний, ни мучений, ни одной души. Пора, ты слишком долго оттягивал этот момент, слишком много мучил себя».

Блондин, ухнув, опустил булыжник рядом с ним, уселся на него, вытерев пот, и хохотнул.

— Ну и тяжелая, зараза. Уф, намаялся я с тобой. Надеюсь, твои вопли стоят потраченного времени.

Он поднялся обратно и стал поднимать камень.

«Наверное… Пора…»

Синдзи остановил дыхание. Прислушавшись к слабеющим ударам собственного сердца, он стал выискивать среди них тихую мелодию — колыбельную, которую пела ему мама в детстве. Зрительные образы не сохранились в его памяти, но голос ее он помнил, даже не речь, а лишь ласковый нежный напев, ее льющееся из сердца чувство. И тут он ощутил теплый огонек где-то в черной мгле своей души. Он уже был готов протянуть к нему руку, чтобы поддаться этому чувству и заполнить сердце огнем. Оставалось совсем немного.

Но вдруг снаружи раздался сочный громкий треск, а за ним — болезненный выкрик блондина. Синдзи резко распахнул глаза и вдохнул полной грудью, отчего тело отозвалось новой волной агонии, а голова едва не лопнула от невыносимого давления. Но он даже не обратил внимание на жуткие ощущения, потому что прямо перед ним, протягивая руки с черной стрекочущей коробочкой к трясущемуся гопнику, стояла насмерть перепуганная Аска, бледная, заплаканная и оттого сияющая в лучах солнца, словно небесной красоты цветок.

Синдзи ощутил, как все внутри него оборвалось. Та приятная легкость, которая возникла в его душе, рухнула и надавила на сердце невыносимой тяжестью вернувшейся внутренней боли, опустошенности от крови на своих руках и безнадеги. Аска, не в силах произнести и слова от увиденного, жалостно смотрела на Синдзи чистыми, бесконечно глубокими лазурными глазами, содрогаясь от еле сдерживаемого рыдания, даже не различая, как трещащий шокер соскользнул с тела блондина и как тот, хрипя, стал сползать на землю.

Синдзи не знал, что делать. Тело его не слушалось, голова отказывалась работать. Аска беззвучно плакала, все сильнее заливаясь слезами. Ее колышущиеся под ветром волосы поглаживающими движениями скользили по плечам и щекам, забиваясь на лицо, и сквозь ее локоны пробивались яркие лучики сияющего за ее спиной ослепляющее яркого солнца. И Синдзи поспешил наполнить свое сердце злостью, гневом и презрением, пока то не задалось вопросом — почему же она в тот миг показалась ему столь изумительно прекрасной.

А затем ее образ исчез. Не испарился, а рухнул на землю. Блондин, каким-то немыслимым образом найдя в себе силы совладать с парализованными мышцами, ударил рыжеволоску по ногам, и сам начал подниматься, шипя и брызжа слюной. Напряженный, словно загнанный обезумивший волк, бросающий полный ярости взгляд на пикнувшее тело девушки, он стал похож на чудовище, ничем уже не напоминающее вечно спокойного самоуверенного лидера уличных отморозков. Несмотря на шок от электрического разряда, он все еще мог двигаться, хотя разум его затуманился и тело подчинялось с трудом, продолжая подергиваться и не расслабляя сведенные мышцы. Впрочем, даже этого было достаточно, чтобы разглядеть на земле начавшую подниматься девушку.

Глаза блондина вспыхнули неукротимым огнем, будто он уже позабыл обо всем на свете, задавшись мыслью разорвать в клочья жалкую овечку, посмелевшую сотворить с ним подобное. Едва не упав сам, он вскинул ногу и ударил Аску в бок, заставив ту кувыркнуться в воздухе и с тяжелым выдохом рухнуть на некотором расстоянии от Синдзи.

— Сучка… — пропыхтел блондин, шатающейся походкой, дергаясь и едва передвигая ногами, отправившись к ней. — Ты у меня сдохнешь, блядь!.. Я убью тебя, слышишь?! Но сначала выебу, как последнюю шлюху.

Аска, откашлявшись, всхлипнула и попыталась подняться на дрожащих руках, но была припечатана к земле ударом кулака по спине.

— Лежать, я сказал! — рыкнул он, насев на ее ноги и начав расстегивать ремень.

Рыжеволоска слабо пискнула и вдруг заливисто разревелась, начав слабое беспомощное сопротивление.

— Синдзи… Помоги… Синдзи!.. — запищала она тихим голоском, не слышимым из-за сковавшего ее грудь ужаса.

Раздался треск одежды — блондин одним рывком сорвал с нее школьную юбку и трусики, уже достав свой еще не до конца окрепший, но уже налившийся в возбуждении член.

— Я тебе сейчас так всажу, блядина, что ты у меня землю жрать будешь, моля о пощаде! Я тебе ебло разорву до самых ушей, слышишь, мразь?!

Аска, на лице которой отобразился нечеловеческий страх, хрипло завизжала и забилась под телом мужчины, начав сумбурно скрестись пальчиками по земле и ломая ногти, выгнув спину и приподняв зад, отчего гопник кровожадно расхохотался.

— Хочешь, чтобы я это в попку сделал, да? Порвать тебе жопу, значит? Не вопрос!

Он чуть приподнял девушку за пояс и устроился у ее бедер, направив к ее анусу свой окрепший член. Аска, буквально сорвавшись в безудержное отчаяние, заверещала в его хватке, слезы залили ее взмокшее лицо, растрепав челку и разметав по нему спутавшиеся локоны, из ее груди донесся панический крик, и дрожащие в стразе глаза остановились на Синдзи.

— Помоги мне!.. Прошу… Синдзи!.. — взмолилась она жалобным голоском. — Спаси!.. Синдзи… Ты мой господин!.. Мой дорогой… ты мое все… Умоляю, не позволяй ему сделать это!.. Я только твоя, я принадлежу тебе, пожалуйста, Синдзи, мой Синдзи, спаси меня!.. Синдзи! Синдзи!!!

Блондин расхохотался.

— Ты смотри, как заговорила, цаца. Боюсь, твой ненаглядный тебя уже не слышит — он уже, вроде бы, немножечко мертв. Но не волнуйся, ты к нему скоро присоединишься.

Аска вдруг замерла, а потом закричала бешеным голосом, забившись, словно мушка в паутине, и с отчаянным криком потянувшись руками к Синдзи, но блондин с силой придавил ее торс к земле, развел пальцами ягодицы и рывком всадил свой огромный член прямо ей в попку.

— НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!! Только не это!!! — Аска широко округлила глаза и, изогнувшись, исторгла полный ужаса и боли вопль. — Не-е-ет!!! Хватит, не надо!!! Синдзи!!! Я не могу!.. Нет…

Блондин забил членом в ее анусе, легко преодолев сопротивление узкой плоти, и налег сам сверху, начав вталкивать ствол глубоко в кишечник через сомкнутые бедра девушки, чей крик быстро затих, когда воздух в груди кончился. Она притихла, лишь залившись горькими слезами, и под ударами мужчины подергивалась, сжав зубы и болезненно поскуливая от каждого его толчка. Пальчики ее сжались в кулаки, голова вжалась в приподнятые, держащиеся на одних локтях плечи, сморщенное личико исказила страдальческая гримаса даже не столько от раздирающих ощущений в попке, сколько от опустошения и ужаса в душе, от чувства беспомощности и невыносимого осознания, что Синдзи, которого она так отчаянно звала, на кого надеялась, за кем столь преданно и самоотрешенно следовала, не сможет ей помочь.

Но Синдзи все слышал. Он видел каждый момент сокрушенных страданий Аски, слышал каждый ее слезный стон, ее жалобную мольбу, всхлипы и надрывной плач. Он смотрел прямо в ее затекшие голубые глаза, дрожащие от боли, померкшие от невыносимого опустошения в душе, от рвущегося в агонии сердца, смотрел на ее сжавшееся лицо, ее испачкавшиеся грязью рыжие волосы и ничего не делал. Тело практически не подчинялось — руки не могли даже подняться, ноги лишь слабо шевелились по земле, грудь при каждом вдохе распирало жуткой резью, от которой хотелось разразиться кашлем, а голова едва держалась, чтобы не треснуть.

Но Синдзи не шевелился и потому, что Аска с почти что отчаявшейся надеждой все еще бросала на него умоляющие взгляды. Она видела, что он еще был жив, она просто не могла представить обратное, и даже разрываемая под жесткими толчками блондина, сотрясаемая его членом в своем ануса, она все еще ждала его, своего спасителя. И поэтому Синдзи ничего не делал. Только лишь смотрел, видя даже не столько измученную придавленную и насилуемую рыжеволосую девушку, сколько бездонную черную бездну, которую так давно ждал. Она была уже на расстоянии вытянутой руки, сладко маня и зовя к себе.

«Колыбельная… моя песня… Нет. Это другое. Мертвый конец. Я не хочу этого. Нет, не надо, это неправильно. Я сделаю все сам. Прошу, я хочу сам дойти до конца».

«Нытик».

Аска пронзительно вскрикнула и, зарыв напряженно скривившиеся пальчики в землю, уткнулась искаженным болью и отчаянием лицом в пол. Синдзи слабо пошевелил ногой. В метре от него лежал неосторожно брошенный блондином пистолет. Хребет вспыхнул острой болью, отчего взгляд едва не потух, но Синдзи прикусил язык, чтобы не закричать во весь голос, прерывисто выдохнул, выплеснув из носа вновь пошедшую кровь, и продолжил движение бедром. Занятый насилием Аски гопник не обращал на него никакого внимания, а сама рыжеволоска очень кстати с тяжелым сдавленным стоном опрокинула голову к земле — увидь она, что Синдзи начал шевелиться, могла бы ненароком что-нибудь воскликнуть и привлечь внимание блондина.

Несколько мучительных секунд ушло на то, чтобы вывернуть ногу в неестественное положение и сорвать позвоночник в невыносимую резь, однако, уже когда разум затрещал и зашатался на грани пропасти от боли, ступня подцепила рукоять оружия и подтолкнула пистолет чуть поближе к телу. Совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы он смог немного сползти вниз и дотянуться до него все еще работающим мизинцем левой руки. Спустя несколько десятков секунд возни, наполненных тяжелым напряжением избитого тела и горьких криков девушки, Синдзи удалось притянуть пистолет к бедру и нажатием указательного пальца выбросить магазин. Однако далее нужно было достать патрон, и тут стало действительно плохо. Практически несгибаемая в локте отбитая левая рука, ватная и тяжелая, с трудом подтянулась и заползла в карман, хотя к этому моменту Синдзи уже готов был взвыть. Глаза сами по себе заслезились от боли, дыхание сорвалось и из груди донеслось сиплое пыхтение, конечности задрожали, и мозг заполнила бешено кричащая мысль, чтобы он бросил это пустое занятие, дал отдых измотанному телу и плюнул бы на все мирские заботы. Пока его пальцы просовывались сквозь складки одежды, нащупывая патрон, Синдзи уже натужно скулил вполголоса, надеясь, что его голос не будет слышан за мучительными стонами Аски.

Но вот блестящий металлический цилиндр выпал на землю вслед за трясущейся рукой, грудь выпустила воздух, расслабив легкие, и боль ненадолго отступила. Но мимолетное облегчение продлилось недолго — зашипев, Синдзи зашевелил запястьем, разминая одеревеневшие мышцы, а затем ладонью подтянул магазин к патрону. Почти не глядя, задыхаясь от напряжения, он стал пальцам проталкивать его в паз, прижимая тугую пружину подавателя. Почти вслепую, работая ослабшей рукой, он неоднократно успел проклясть все на свете, отвоевывая у равнодушного механизма миллиметр за миллиметром, пока патрон, к его невероятному облегчению, не скрипнул о металлический загиб корпуса и не лег на положенное ему место. Выдохнув и расслабив окаменевшее плечо, Синдзи после секундного отдыха поставил магазин вертикально и насадил на него рукоять пистолета до ласкающего уха щелчка защелки. Взвести курок уже не составило проблем, и дальше оставался последний шаг — настолько трудный, что сперва у Синдзи опустились руки от безнадеги.

Ему нужно было поднять пистолет и выстрелить. Поднять хоть какой-то рукой, учитывая, что одна почти не слушалась, а на второй был сломан большой палец, неподвижно зафиксировать пистолет, чтобы тот не шатался из стороны в сторону, и попасть в прыгающую фигуру пыхтящего на жалобно скулящей девушке блондина. То есть совершить то, что из-за своей невероятности было лишено смысла.

И тогда Синдзи вдруг расхохотался. Не вслух — лицо его все равно не позволило бы сделать это, а внутренне, просто потому, что больше ничего не оставалось. Он знал, что стоило ему хотя бы на секунду поддаться отчаянью, и все пойдет прахом. Он все еще держал в голове все свои приключения, всех своих жертв, кого он изнасиловал и чьи судьбы покалечил. Он понимал, что, задумайся он о рациональности своих поступков, хоть каких-то шансов на успех, отдыхал бы он сейчас за решеткой. Или под землей.

Поэтому, с презрительно насмешкой над собственными страхами, он поднял пистолет за раму левой рукой, уперев основание магазина в ладонь, правой обхватил рукоять, стараясь не двигать ноющим адской болью большим пальцем, выпустил воздух из легких и расслабил тело, кроме плеч и трясущихся рук, а затем, растянувшись в улыбке, громко позвал:

— Йо!

Блондин, уже дошедший до возбужденного исступления и буквально вбивший разодранную попку Аску в землю, замер и, словно не веря своим ушам, медленно поднял голову. И когда его бешеные глаза встретились с черным дулом, а красное от похотливого напряжения взмокшее лицо вытянулось, произнеся скрипучим голосом:

— Вот блять…

Синдзи вдавил спусковой крючок. Огненная вспышка так и осталась висеть перед глазами, когда тяжелый пистолет с оглушительным грохотом от удара отдачи выскользнул из руки, окончательно вывернув палец, и нечеловеческая боль пронзила все его тело, сконцентрировавшись горящим пучком дикой рези в области запястья. Ощущения оказалось настолько невыносимыми, что, закричав во весь голос, Синдзи брыкнулся на бок и, согнувшись, провалился в бездну агонии, не потеряв сознание, а замерев где-то в эпицентре самых страшных страданий.

Он не помнил, сколько времени ему пришлось провести в аду — минуту, час или вечность, но когда волны боли затихли и голову перестали разрывать чудовищные ощущения, Синдзи обнаружил себя все еще лежащим на пыльной земле складского дворика, измазанного собственной кровью. Вокруг висела неестественная тишина. Попытавшись привстать и тут же вскрикнув от рези в теле, Синдзи сначала совладал с собственным телом, путем мелких подергиваний конечностями проверив, что еще работает, и только затем приподнялся.

Несмотря на жуткое головокружение и давление в голове, он смог разглядеть валяющееся в нескольких метрах от него тело. Блондин с простреленной через глаз головой, где зияла жуткая кровавая дыра, очевидно, был мертв. В стороне, обхватив колени, в рваной школьной униформе сидела Аска — потерянная, разбитая, похожая на призрака, с безжизненно каменным, ничего не выражающим лицом и пустыми бледно-синими глазами. Слезы на ее щеках давно высохли, оставив пыльные дорожки, и Синдзи на секунду показалось, что она тоже была мертва, но тут ее голова медленно повернулась в его сторону и взгляд замер, словно устремленный в пропасть. Аска смотрела долго, невыносимо долго, смотрела на него, словно манекен в пустоту, и тут вдруг ее губы слабо шевельнулись, глаза, кольнув проступившими кристалликами слез, зажглись тусклым голубым светом, а на лице проявилась маска глубочайшей боли, вобравшей в себя и весь ужас от перенесенного насилия, и все ее переживания, уже давно перешедшие черту отчаяния, и всех ее чувств, хрупких, полных надежды, робкого чаяния, мучительной преданности и презрения к самой себе. Но за опутавшей ее паутиной страдания мелькнул и лучик счастья, призрачного, пугливого, такого, в который она боялась поверить, или просто не могла найти в себе сил. И теперь уже чистые слезы ручейками потекли из ее глаз, губы сокрушенно растянулись в страшной по своей внутренне боли улыбке, и тихий шершавый голосок протянул:

— Синдзи… Си-и-идзи… Прости меня… прости…

Он всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Я думала, ты умер… Я не знала, что делать… Я теперь грязная… я ненавижу себя…

Вдруг сорвавшись с места, она кинулась к нему, тут же рухнула на четвереньки — ноги ее не держали, подползла, надрывно плача и усеивая землю под собой капающими с лица слезами, а затем окончательно свалилась в пыль и сжалась клубочком, обхватив колени и обнажив бедра, где виднелся все еще горящий от жуткого раздражения темно-красной краской анус.

— Пожалуйста, Синдзи… Пусть все это прекратится… Я не выдержу больше… Я не могу… Мне было так больно… так больно, Синдзи… Я так надеялась, я так ждала, что ты придешь и спасешь меня… что ты защитишь меня… ты, мой принц, мой король… Я хотела быть только твоей, всегда… А сейчас… я не… не вынесу… одна, без тебя… Синдзи… умоляю, не бросай меня… будь со мной… обними меня… спаси, прошу тебя…

Беспомощно сжавшись, Аска сломлено шептала эти переполненные горечью слова тихим дрожащим голоском, не поднимая головы и всплакивая, кажется, обращаясь даже не к нему, а разговаривая сама с собой, молясь в пустоту. Синдзи уже смог подняться и, не обращая внимания на нещадно кружащуюся и гремящую голову, на темноту перед глазами и шум, на желудок, готовый вывернуться наизнанку и на нечеловеческую боль в теле, подойти к девушке. Заметив его тень на себе, рыжеволоска притихла, всхлипнув, медленно подняла свои мокрые заплаканные глаза, сверкнувшие голубой искоркой несмелой надежды, как вдруг рука Синдзи метнулась к ее шее, жестко обхватила и приподняла над землей.

— Какого черта ты здесь забыла, дурья твоя башка?! — рыкнул он, попытавшись ударить ее по лицу, но лишь скользнув слабой пощечиной из-за вспыхнувшего невыносимой болью пальца. — Совсем отупела, я тебя спрашиваю?

Вспыхнувшая секундной радостью Аска обледенела, хрипнула и в пронзившей ее душу страхе вновь залилась слезами.

— Син… дзи… — выдавила она. — Про… шу… Хватит…

— Чего ты мне тут скулишь, дрянь?! Кто тебя просил приходить, а? У тебя мать сестру рожает, так какого хрена ты тут делаешь?!

Притихнувшая рыжеволоска затряслась мелкой дрожью, осунулась и безвольно повисла на его руке, лишь разразившись тихим протяжным плачем. Занесший руку для еще одного удара Синдзи тяжело выдохнул — сил держать девушку у него больше не оставалось — отпустил ее тело и сам плюхнулся рядом на колени, чтобы перевести дух. От гнева, отвращения и нечеловеческой тоски он был готов заорать на месте вместе с ней.

Откашлявшаяся и проплакавшаяся Аска спустя некоторое время все же смогла приподняться, перебороть страх и робко произнести:

— Ты ранен, Синдзи…

— Не твое дело.

— Весь в крови… Я боюсь тебя…

Выдохнув и поборов очередной приступ боли, он поднялся и бросил в ее сторону сухой взгляд.

— Вставай. Надо уходить. Только сначала закончу дела.

Подняв пистолет, он уже неспешно, шипя от жутких ощущений в руке, зарядил магазин, подошел к неподвижно покоящемуся телу блондина, и без колебаний выстрелил ему в затылок. Аска вскрикнула от неожиданности и тут же замерла с полным ужаса взглядом, глядя, как из отверстия в виске засочилась кровь вперемешку с осколками кости и кусочками мозга. Синдзи вновь зарядил пистолет, и прострелил голову качка рядом. Он чувствовал себя отвратительно. Возможно, это был запоздавший синдром убийства, липкого ощущения крови на своих руках и отнятой жизни. Хотя ему казалось, что, наоборот, тошнотно он себя чувствовал потому, что не чувствовал никакой вины, пустоты или отвращения. Только тяжесть, усталость и какую-то неестественную тревогу, что эти громилы, даже будучи мертвыми, в любой момент поднимутся и вновь примутся за свое. Именно поэтому он добивал их в голову, и даже хотел стрелять и стрелять до такой степени, чтобы от их тело осталась лишь одна кровавая каша — но пуль на подобную прихоть явно не хватило бы, поэтому он заставил себя не продолжать.

Вместо этого Синдзи, еще раз зарядив пистолет, пошел в ангар. Там он сразу приметил тех, кто к этому моменту еще был жив — корчившихся в агонии и муках или доживающих свои последние минуты четверых гопников. Наркоман все еще вопил от боли, извиваясь, словно раздавленный с одного конца червь. Где-то вдалеке виднелось притихшее тело металлиста, от которого тянулась смазанная кровавая дорожка — похоже, его добила потеря крови. Толстяк и обмочившийся к тому моменту алкоголик почти перестали дышать и брыкаться, хотя все же подергивались, измазываясь в грязных красных лужах под собой.

И Синдзи, не торопясь и тщательно целясь, выпустил пулю каждому в голову, и мертвому, и еще живому, смерив на прощание переполненного диким ужасом торчка бесстрастным взглядом — остальные, кто еще был жив, вряд ли уже могли что-то видеть. И после каждого выстрела, перезаряжая магазин, Синдзи ощущал все глубже расползающуюся трещину в душе — необычную, но не сказать что жуткую или неприятную. Он сделал то, что должен был, и, когда на складе осталось 13 трупов с продырявленными головами, вдруг почувствовал себя легче и свободнее.

«Мои поздравления. День-другой ты себе отсрочил».

Аска боязливо прокралась на склад, только когда редкие, громом сотрясающие пространство выстрелы прекратились. Синдзи к тому моменту уже проследовал к отдельному закутку на другом конце ангара, где, по-видимому, находилась жилая зона отморозков. И когда рыжеволосая девушка, опасливо крадясь и, словно побитый перепуганный до смерти зверек, нервно озираясь на трупы вокруг, нагнала его, глазам ее открылся ужасающий вид. В дальнем конце комнаты на перине, пропитанной мочой и спермой, сидела обнаженная молодая девушка. Глаза ее были завязаны тряпкой, растрепанные короткие волосы все еще хранили следы засохшего семени, рот с потрескавшимися сухими губами был зафиксирован в раскрытом положении металлическими скобами, сделанными из ручек ложек, которые упирались в верхний и нижний ряд зубов, а распухший язык сдавливали в основании стянутые палочки для еды, не позволяя убраться ему обратно. Тело покрывала россыпь побоев — от легких светло-синих синяков до глубоких, почти что черных гематом размером с блюдце, но это было не самое страшное. Груди девушки, по форме ставшие похожими на жеваную курагу, с разбитыми продырявленными сосочками с вонзенными в них булавками, были нанизаны на спицу, словно мясо на шампур, — оба мягких молочных полушария протыкал здоровый штырь по самому центру, торча своим наконечником с левой стороны, тупым основанием с правой и поблескивая окровавленным стережем по центру. А между широко разведенных ног, привязанных к металлической балке, виднелась ее киска, точнее, то, что от нее осталось. Неимоверных размеров дыра, вывернутая плотью наизнанку, чьи разорванные половые губы были прибиты к бедрам скобами от огромного степлера — прямо плоть к коже. Клитор был вырван из уздечки и болтался куском продолговатого мяса, перевязанный проволокой в основании и напоминающий небольшой оголенный член. Края киски были усеяны колечками пирсинга, скрученными гвоздями и иглами, вонзающимися прямо в ее мякоть. Из уретры торчала широкая трубка с колпачком, а вход во влагалище перекрывал глубоко засунутый в него черный резиновый шар, от которого отходил шланг с грушей на конце, с помощью которого, похоже, закачивалась вода в баллон — тот был раздут до такой степени, что не просто расширил лоно до белой рези, а выдался над холмиком киски широким гладким бугром. Чуть ниже анус с вывернутыми краями, усеянными рубцами от длительного жесткого раздражения, наоборот, был закреплен в раскрытом положении металлическим колечком, от которого исходили ремешки вдоль ягодиц, проходили над поясом и смыкались на лепестках половых губ спереди, прикрепленные к ним зажимами-крокодильчиками. Плоть в ее лоне больше походила на склеенный в однородную массу фарш, растрепанный и растянутый до такой степени, что больше напоминающий вяленую резину розовато-лилового цвета. И по всему ее телу, особенно на локтях, под мышками и в области гениталий, виднелись черные точки уколов шприцом.

Девушка при звуках шагов пошевелилась и слабо простонала — не болезненно, не мучительно, а как-то буднично, будто на одних рефлексах — из ее рта вязкой струйкой потянулась слюна, язык забился о подбородок, а грудь прерывисто задергалась в частном дыхании, отчего колечки на сосках забрякали, открыв незаживающие раны, а ремешки на киске с трескучим скрипом стали по чуть-чуть надрывать и так уже растерзанную до предела плоть. Не нужна была докторская степень, чтобы понять — она находилась далеко за чертой сломленной опустошенности, напоминая даже не человека, а лишенного хоть каких-то намеков на осмысленное мышление куклу, игрушку в извращенных сексуальных пытках. Для полового акта, похоже, она уже годилась не больше, чем ведро с пудингом.

Увидев, как зашевелилась изувеченная девушка, онемевшая и залившаяся слезами Аска слабо вскрикнула и в ужасе прикрыла рот рукой.

— Мана, ты слышишь меня? — бесчувственным голосом позвал ее Синдзи. — Это я. Пришел за тобой.

Та замерла, потом дернула головой и не своим голосом протянула, будто находясь в замутненном трансе:

— Сен… Есе… Боще сенов…

Была ли это осмысленная речь, Синдзи не понял, но больше смотреть на это зрелище он не собирался. Подойдя к Мане, он сорвал с ее головы повязку и увидел ее пустые, лишенные какой бы то ни было жизненной силы глаза. Голова девушки качнулась, а язык начал совершать короткие лакающие движения.

— Мана, ты узнаешь меня? Понимаешь, где находишься? — Синдзи внимательно взглянув в ее обессмысленные глаза, подняв голову за подбородок. — Все закончилось, Мана. Мы идем домой.

Ему вдруг показалось, что за непроницаемой пеленой разбитой отрешенности вдруг сверкнул короткий огонек — словно отражение каких-то глубоких, невыносимо мучительных, чудовищно болезненных чувств, но затем ее губы растянулись в жутком подобии улыбки, и Мана с одурманенным видом потянулась к нему языком, словно попытавшись облизать.

— Боже… — выдохнула Аска. — Кошмар…

— Мана! Довольно. Я Синдзи, помнишь? Мы с тобой общались. Так что хватит пускать слюни, соберись. Ты мне еще нужна.

Та внешне никак не отреагировала, хотя и притормозила, застыв на месте с затекшими изо рта струйками слюны, а вот рыжеволоска вдруг нервно дернулась и боязливо прошептала:

— Т-Ты… ее знаешь?..

— Конечно знаю. Это моя подруга.

— Подруга?..

— Аска, хватит тупить. Неужели ты думала, что у меня кроме тебя с Рей никого не было?

Та неожиданно окаменела с растерянным выражением лица, будто над ней ударил оглушающий колокол, а Синдзи склонился к ногам Маны, снял палку и веревки, с помощью обнаруженного на столе ножа распутал путы на руках, но замешкался, когда его взгляд остановился на пронзенных иглами и кольцами половых губах и спице в грудях.

— Как это фигню вообще снять?.. — пробормотал он. — Здесь без хирургического вмешательства не обойтись. А, точно!

Он вдруг вспомнил, что видел у входа на склад — это могло сильно помочь. Окинув взглядом комнатку, где помимо груды тряпья в углу нашлись горы пустых банок и бутылок, кастрюли и обожженные копотью ложки, он нашел бутылку на вид чистой воды. Проверив, что так оно и есть, Синдзи осторожно снял с языка Маны палочки и бережно вытащил скобы изо рта, стараясь не тревожить раны на деснах. Когда он отстранился, девушка так и осталась сидеть с открытым ртом, кажется, даже не заметив, что ее больше ничего не удерживало, наоборот, что-то промычала и окончательно провалилась в прострацию. Тогда Синдзи поднес к ее рту горлышко пластиковой бутылки и стал осторожно заливать воду. Жидкость сначала быстро заполнила полость и стала выплескиваться через край, но спустя пару секунд Мана будто ощутила живительный поток на языке, распахнула сверкнувшие от скудно проступивших слез глаза, задвигала глоткой и вдруг стала жадно глотать, не останавливаясь. Синдзи влил воду без остатка, и девушка, в жуткой жажде испив всю жидкость до последней капли, вдруг стала языком двигать вдоль горлышка, а затем с усилием его всасывать так, что пластик стал сжиматься в плоский блин.

— Достаточно, Мана, — одернул ее Синдзи, у которого по спине прошла волна холода. — Поднимайся. Дома сможешь напиться вдоволь. Аска, помоги.

От его слов рыжеволоска вышла из оцепенения и с еле сдерживаемой волной дрожи подступила к девушке, приподняв ее за плечо. Синдзи взял за другое плечо, и они уже потащили было безвольно повисшую на них обоих Ману, как вдруг из-под груды одежды донеслось пьяное сонное бормотание. Аска пикнула и в страхе едва не рухнула на пол, однако Синдзи удалось ее удержать на ногах.

— Уведи ее в ангар и не оборачивайся. Я сейчас догоню.

Увидев, как из-за его пояса появился пистолет, побледневшая Аска кивнула, колыхнув копной потускневших из-за пыли рыжих волос, и потащила Ману к выходу, хоть подкосившиеся ноги ее заплетались с каждым шагом, а сил едва хватало, чтобы этот самый шаг сделать. Но тем не менее, Синдзи терпеливо подождал, пока обе они скроются за проходом, затем выставил пистолет перед собой и сдернул грязное одеяло с зашевелившейся кучи тряпья. Под ней оказался тот самый грязный немолодой бомж, что побрезговал отведать тела юных школьниц, зато с удовольствием изнасиловал учительницу. Похоже, он был пьян вдрызг и так и не заметил произошедшую за стеной перестрелку.

Скривившись от отвратительного запаха какого-то перебродившего пойла и аромата помойки, исходящего с его тела, Синдзи ногой развернул мужчину на спину, нацелился ему в висок и нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел, в тесном замкнутом помещении показавшийся не таким громоподобным, зато куда как более оглушающим. С левой стороны лба бомжа образовалась ровная темно-багровая дырочка, из которой лениво потянулась струйка крови, — мужчина, похоже, умер, так и не придя в сознание. Однако, Синдзи даже понять не мог почему, именно это столь простое, даже элементарное убийство навалилось на сердце такой давящей массой тяжести, что он едва не рухнул на колени и не застонал.

«Просто устал. И ничего другого».

К девушкам он вернулся спустя минуту, и сразу же приметил, что Мана, вдруг затормозив при виде продырявленных трупов гопников, как-то оживленно задвигалась и даже твердо встала на ноги. Ее отрешенное лицо сначала вытянулось, проявив признаки мыслительной деятельности, а потов друг озарилось какой-то странной смесью узнавания и радости.

— Чен… — пролепетала она то же, что и пятью минутами ранее, только уже более отчетливо. — Член… член.. Дайте член… еще членов… Члены!.. Дайте членов… еще больше членов…

Вдруг начав рыпаться, она оттолкнула от себя слабенькую Аску и упала на ноги перед безжизненным телом толстяка, не обращая внимания на его кровь и дырку в голове, и стала судорожно расстегивать его ширинку. Аска, пикнув от ужаса, тихо залилась слезами, но вмиг оказавшийся рядом Синдзи пнул ее в бедро, а сам подхватил Ману за руку и резко потащил к выходу.

— Чего разлеглась, двигай давай! — бросил он рыжеволоске, а затем обратился к задергавшейся Мане, все повторяющей «член, член»: — Будут тебе члены, сколько угодно и какой захочешь формы. Только потерпи.

Похоже, ее это немного успокоило, и, улыбнувшись глуповатой улыбкой, девушка поплелась за Синдзи, бросая безучастные любопытствующие взгляды на трупы вокруг. Хоть, возможно, ему это всего лишь показалось, но, кажется, в ее глазах помимо животного бездумья и апатичного отрешения стала пробиваться тяжелая, больше чем невыносимая боль, скрашиваемая ноткой нереалистичного эфемерного удовлетворения.

Они втроем пришли к фургону, который, к счастью, оказался не заперт. Открыв заднюю дверцу, Синдзи залез первый, сразу же проверил коробки, в которых обнаружились шприцы, выпивка и одежда, достал что поновее, оставил бутылку с сётю — крепкой рисовой водкой с высоким градусом, а затем порылся под сиденьем, обнаружив там ящик с инструментами и аптечку.

— Залезайте, — скомандовал он девушкам, выкинув последнюю коробку с мусором за забор. — Я сейчас подойду.

Ему пришлось вернуться за собственной сумкой и шокером, а также за ключами от машины, проверив на предмет оных каждое тело. Как ни странно, обнаружились они у убитого последним бомжа. Вернувшись к машине и забравшись в салон, Синдзи вдруг ощутил, как бессвязно что-то пролепетавшая Мана приподнялась с колен дрожащей, словно листочек, Аски, и потянулась к его ширинке с пустым выражением лица, пуская слюни и беспрестанно самозабвенно повторяя:

— Член… дайте член… еще член…

Синдзи снова ощутил, как его прошиб ледяной пот. Мана просила не члена, а очередной дозы наркотиков, которые, судя по всему, были наградой за каждый половой акт.

— Аска, держи ее за руки.

Рыжеволоска вздрогнула, но подчинилась, и тогда Синдзи вытащил из ящика плоскогубцы, обмотал их целлофановой лентой с прозрачного пакета, спрыснул водкой, а затем придвинулся к Мане. Та даже не пикнула, только заелозила ногами.

— Держи изо всех сил, что бы ни случилось.

И с этими словами он облил израненное тело девушки водкой, особенно ее раны. Та сначала слабо дернулась и притихла, отчего Синдзи даже показалось, что ничего страшного не случится, но потом вдруг протяжно застонала, стала ворочаться, а затем — с силой забила ногами в борт машины, скривившись и хрипло заревев. Не дав ей опомниться, Синдзи клещами вцепился в спицу на груди, и нерезким сильным движением выдрал из плоти, а затем еще раз спрыснул водкой засочившиеся кровью отверстия и приклеил к ним лейкопластыри с марлевым тампоном. Мана, всхлипнув, закричала скрипучим сломленным голосом, мучительно сжавшись, а затем вдруг заплакала — самыми настоящими слезами, как плачет обычная девушка. Хоть разум к ней еще и не вернулся, но боль она уже воспринимала как человек, сбросив с себя эту жуткую личину бездумного, ошалевшего от бесконечного насилия животного. Слушая ее крик, Синдзи взял нож и пропорол надутый шар в ее влагалище, из которого сразу же выплеснулась вода, после рывком вытащил сдувшийся резиновый баллон, отчего Мана разразилась новой порцией страдальческих воплей, а из ее чрева вдруг вырвался поток расплывшейся белесой жидкости. Несколько литров растворившейся до водянистого состояния спермы залили пол машины дурно пахнущей лужицей, и тогда Синдзи дал ей передышку, тряпкой вычистив пол и промыв водой влагалище. А когда Мана чуть успокоилась, он продолжил операцию.

Минут двадцать ему пришлось потратить на то, чтобы вытащить из тела девушки все иглы, спины и булавки, разогнуть кольца пирсинга, срезать ремешки с ануса и половых губ и вытащить колечко из кишечника, затем продезинфицировать все это водкой и наложить пластыри, а где они не могли прилипнуть — заткнуть ватой и перевязать бинтами. Мана, поначалу вновь взорвавшаяся диким криком, ближе к концу растеряла все силы и, обмякнув, растянулась на полу, лишь слабо протяжно постанывая. Ее лицо периодически искажала гримаса муки и жуткой боли, но теперь оно хотя бы не походило на секс-куклу, безмозглый кусок мяса для нескончаемого траха, хотя и хранило неизмеримый массив боли и наркотического безумия, который ей еще предстояло осознать и пережить в последней волне.

Завершая процедуру, Синдзи сам едва не кричал от боли — работать со сломленной и перебитой рукой, с ушибами по всему телу и истекая кровью было невыносимо. Он сам едва боролся с соблазном, чтобы для облегчения не глотнуть алкоголя, но позволил себе лишь легкую дезинфекцию на тело и бандаж из бинта и марли. Про палец лучше было не думать — он распух почти что до формы сардельки и адски болел, стоило его лишь хотя бы коснуться.

— Снимай одежду, — скомандовал Синдзи Аске, стерев с себя кровь и жгущий пот, когда работа над Маной была завершена.

— А? — испуганно дернула бровями та.

— Снимай одежду и дай ее Мане. Порвана только юбка, но носить можно. Сама наденешь что-нибудь из этого тряпья.

Он кивнул на скомканный влажный обрывок майки, которым вытирал вырвавшуюся из влагалища Маны сперму, а сам снял с себя изорванную в клочья и испачканную кровью сорочку и надел вместо нее обнаруженную на переднем сиденье клетчатую рубаху — тоже не самую чистую на свете. Затрясшаяся от еле сдерживаемого рыдания Аска подчинилась и стала снимать с себя униформу, а Синдзи перебрался на переднее сиденье и накинул на голову лежащую там же бейсболку, чтобы хоть как-то скрыть факт присутствия подростка за рулем.

— Белье можешь не переодевать, — бросил он все же беззвучно заплакавшей рыжеволоске, которая уже натянула свою блузку на отрешенно свернувшуюся у ее ног и забившуюся в судорогах от холода Ману.

Синдзи не раз видел, как водит Мисато. Однажды ему даже удалось посидеть за рулем по-настоящему, тронувшись с места с механической коробкой передач. Было непросто, да и всех тонкостей он не помнил, не говоря уже о практически никаких знаниях правил дорожного движения, но иного пути у него не было. Заведя машину, к счастью, без всяких проблем, он мысленно прокрутил в голове, где какие педали находятся, как управляется автомобиль и как лучше будет ехать по улице, затем по памяти выжал сцепление и одновременно дал газу. Машина запыхтела, задергалась и благополучно заглохла.

— Шикарно. Отключить передачу, повторить сначала.

Дорога до дома прошла, практически, без приключений, если не считать таковым ощутимую вмятину на борту фургона от не самого удачного выезда со склада задним ходом. Машин на улице было мало, патруль, к счастью не попался, ехал Синдзи тихо, соблюдая те немногочисленные правила, которые помнил, да и двигаться старался больше по проулкам, а не перекресткам, и уже через некоторое время освоился и смог расслабиться в кресле — мышцы от напряжения ныли нестерпимо. Только где-то на середине пути его прошиб холодный пот — сначала от вида подозрительно плотной толпы пешеходов, шедшей по широкой аллее и что-то бурно обсуждающей по пути, а затем из-за вдруг прорычавшего невдалеке броневика с символикой МС ООН на борту. Что-то в городе происходило, и явно не к добру, но Синдзи не было никакого дела, пока оно не касалось его лично.

Припарковавшись у своего дома, он вместе с обмотанной в тряпье Аской вытащил дрожащую Ману, которая к тому моменту то ли потеряла сознание, то ли слишком глубоко провалилась в прострацию, и они вдвоем подняли девушку в квартиру Мисато. Там их встретила Рей, неопрятно одетая в рубаху явно не своего размера, сначала окинувшая Синдзи, а точнее — его раны, беспокойным взглядом, уже никак не скрывая глубокую, почти что безудержную тревогу. А при виде безвольно повисшей на их руках девушки, в ее алых глазах буквально разверзлась бездна, вобравшая в себя и растерянность, и страх, и глубоко сокрытый ужас, что тихой пылающей лавой таились на дне ее души все это время. В квартире же больше никого не обнаружилось — похоже, голубовласка таки дождалась приезда акушеров и передала им рожающую мать рыжеволоски для дальнейшего ухода.

Они перетащили Ману в комнату Аски и бережно уложили на диван, а затем Синдзи, сбросив с себя всю измазанную грязью с кровью и порванную одежду, обратился к девушкам:

— Рей, найди аптечку, приготовь бинты и антисептики. Аска, поставь ванную, достань весь лед из холодильника и переоденься. Быстро.

Подождав, пока те преодолеют объявший их страх, что отразился в одинаковом выражении на лице каждой, и покинут комнату, Синдзи со сдавленным стоном боли опустился на колени, прижал трясущиеся руки к груди и согнулся пополам. На пол капнули несколько слезинок вперемешку с кровью, и из груди донесся тихий скулеж. Синдзи был на грани срыва, он едва не кричал от боли, он хотел вырвать себе запястье и содрать кожу, но больше всего — раздавить горящее в агонии, словно раздираемое колючей проволокой, сердце. Когда же он поднялся, взгляд его остановился на замерших глазах Маны. Хоть и пустые, замутненные, маревом закрывшие никуда не девшуюся боль и невыносимый ужас, накопившиеся за последние дни, они блеснули тусклым огоньком осмысленности. И Синдзи едва вновь не свалился на пол и не заскулил, потому что эти некогда яркие и прекрасные, переливающиеся изумительным бирюзовым сиянием глаза сейчас сочились страданием и невыносимым бессилием, надломленные, подавляемые памятью о пережитом кошмаре, моля только об одном — избавлении.

Подошедший к ней Синдзи бережно провел руками по волосам девушки, смахнув со лба слипшийся от засохшей спермы локон, и нежно погладил по ее щеке. Поначалу никак не отреагировавшая Мана вдруг закрыла глаза и еле заметно шевельнула головой — Синдзи не сразу догадался, что она плакала. Ни слез, ни сил горько сжаться и зареветь у нее больше не было.

— Отдыхай, Мана… Скоро все кончится…

Когда он, уже вновь пришедший в себя, покинул комнату, девушки ждали его в ванной — одна набирала воду, вторая стояла наготове с аптечкой, и обе они с немым вопросом на лице испуганно заглядывали ему в глаза. Не сказав ни слова, Синдзи вышвырнул обеих из уборной, залез в ванную и, шипя и сдавленно заскулив, облился водой, тщательно вычистив все свои раны. Боль и резь взорвались с новой силой, но он все же каким-то чудом смог преодолеть нестерпимые ощущения, умыться, вытереться досуха, а затем вылить на себя целый пузырек перекиси водорода, чтобы окончательно остановить кровотечение. Наскоро налепив на себя пластыри и ватные тампоны, Синдзи начал думать, что ему делать с опухшей ладонью, постепенно приходя к неутешительному выводу, что без врача уже не обойтись, как вдруг до его уха донесся короткий вскрик.

Похолодев от предчувствия беды, он выскочил из ванной, метнулся мимо Рей по коридору и влетел в комнату Аски, где остолбенел, резко затормозив, и ошарашено вытянул лицо. Рядом тряслась рыжеволоска, держа руки у лица, а в центре стояла невесть как поднявшаяся на ноги обнаженная Мана со свисающими с ее тела бинтами, держащая в ослабленной покачивающейся руке пистолет — тот самый пистолет, из которого Синдзи убил всю стаю выродков и который самолично зарядил до последней пули.

И дуло оружия она держала прямо у собственного виска.

— Мана… — севшим голосом произнес Синдзи. — Не надо. Не делай этого…

Девушка шаталась, готовая вот-вот упасть, ее взгляд совершенно ничего не выражал, восковое лицо хранило безмятежное, даже бесчувственное выражение, она просто стояла с пистолетом у своей головы и мерно покачивалась, словно даже не осознавая, что делает.

— Стой, Мана. Помнишь, что ты мне говорила? Про своих боевых товарищей? Подумай о них. У вас еще столько дел вместе, у вас вся жизнь впереди. Представь, какого им там сейчас без тебя? Они надеются и ждут…

Но вдруг девушка приподняла на Синдзи взгляд, и глаза ее осветились чистым внутренним светом, будто маленькое бирюзовое солнышко прогнало весь мрак и чернь, что облепили ее душу. На лице Маны возникла милая легкая улыбка, губы прошептали что-то приятное, ласковое, сердечное, она умиротворенно выдохнула, словно из груди по телу заструилось тепло, рука с оружием будто стала медленно опускаться, но тут палец ее нажал на спусковой крючок.

— НЕТ!!! — взревел Синдзи, однако голос его заглушил короткий оглушительный удар. Вспышка пламени опалила всколыхнувшиеся короткие темно-бордовые волосы девушки, копоть усеяла правую часть лица, а тело, резко дернувшись в сторону, развернулось на пол-оборота и рухнуло на пол.

Аска пронзительно вскрикнула. Позади, словно призрак, бесшумно появилась Рей. Потерявший дар речи Синдзи так и замер с открытым ртом, смотря на недвижимое тело Маны, наполовину скрывшееся за кроватью, будто оно вот-вот могло подняться, но ничего не происходило — комната, заполнившаяся сизой дымкой и запахом горелого пороха, объяла лишь глухая мертвая тишина.

А затем он сорвался с места и через секунду оказался у ее тела, заглянув за скрывающую ее голову спинку. Он был готов ко всему, но то, что он там увидел, заставил его глаза широко раскрыться и остекленеть, будто сердце его остановилось. Он не дышал, не моргал, он не мог пошевелиться, потому что его мозг отказывался верить, потому что его внутренности стянуло тонкой леской, едва ли не разрезая их, а душу почти не вывернуло наизнанку. Синдзи просто молчал и смотрел, а потом вдруг, поняв, что больше бездействовать нельзя, сорвался и в ярости рубанул ногой по ножке стола Аски, сломав ее и обрушив вещи на пол.

— Да что ж ты будешь делать! — гаркнул он, отчего обе девушки вздрогнули и вжали головы в плечи. — Ну вот какого хрена, я спрашиваю?! И с кем мне теперь забавляться?! А? С вами?! Да комы вы теперь нужны, затраханные шлюхи! Будь оно все проклято! Черт.

Успокоившись, Синдзи поднял ледяной взгляд на задрожавшую и прослезившуюся от страха Аску, и на остолбеневшую в глубоком сокрытом ужасе Рей, а затем выпрямился, сбросил все эмоции с лица и спокойно проговорил:

— Пошли прочь. Чтобы я вас здесь больше не видел.

Девушки, и так едва державшиеся от переполняющего их страха и смятения, опешили, однако под жестким колючим взглядом Синдзи тихо выскользнули из комнаты, и тогда тот поднялся, сбросил с кровати Аски простыню и накрыл ее Ману. Подобрав края, он плотно завернул тело в ткань рулоном так, чтобы и ноги, и — особенно — голова скрылись целиком, укутал получившийся сверток в коврик, чтобы со стороны нельзя было догадаться о его содержании, и вышел из комнаты. Оставив Ману у двери, Синдзи вернулся на кухню, пройдя мимо притихших девушек, собрал там нужные ему вещи и заглянул в ванную.

— К-Куда ты ее несешь? — робко пропищала Аска.

— В подвал, куда же еще. Хоть она и выстрелила в голову, но на ее счет у меня еще остались кое-какие мысли.

Спустя полчаса он вернулся домой. Ноги уже почти не держали его, боль, ставшая привычной и в чем-то даже неотъемлемой частью агонизирующего тела, затмила собой ту жуткую тяжесть на сердце, с которой Синдзи оставлял тело Маны внизу. В какой-то момент возникла мысль, что больше всего мучений доставляет не его собственное израненное тело, а обваливающаяся в черноту бездны, словно островок на краю обрыва, душа. Измотанный, он с трудом дошел до собственной комнаты, плюхнулся на кровать и тут же едва не провалился в небытие. Но такой роскоши его сознание позволить себе не могло, не в этот момент. Убедившись, что бездействие и расслабленность лишь обостряют боль, Синдзи поднялся, вытер осточертевшие слезы, переоделся в новую одежду и вышел в коридор, где его встретили встревоженные и Аска и Рей с одинаковыми глазами, источающими немую мольбу.

— Я же сказал, чтобы вы проваливали. Вон отсюда, обе. Вы мне больше не интересны.

Лазурные глаза наполнились слезами так быстро, словно блюдца под тропическим ливнем.

— Икари-кун… — дрогнувшим голосом произнесла Рей. — Что ты…

— Надоели уже. Синдзи то, Икари это… Пищите, как беспомощные котята, а сами годны только щели под член подставлять. Скука. Даже трахать вас больше смысла нет, вы и так любой потаскухе фору дадите в мастерстве. Можете отправляться на панель, отсасывать у старых пердунов и стелиться под прыщавых говнюков, мне все равно. Уходите и не возвращайтесь.

Рей открыла рот, будто слова застряли в ее горле, и впервые Синдзи увидел в ее глазах настоящие, горькие, выстраданные слезы. А вот Аска, наоборот, притихала, распахнув глаза в столь непомерном ужасе, который, казалось, вот-вот расколет ее сознание, и из груди донесся хриплый, потерянный, чужой голос:

— Как же… так… Ты… ты обещал… Что мы будем вместе… всегда… Что ты позаботишься обо мне… защитишь… будешь рядом…

Аска запнулась и затряслась, схватившись за грудь, как от внезапно поразившего ее сердечного приступа. Но Синдзи лишь устало рассмеялся.

— Бросьте, я просто забавлялся. Мне нужно было подчинить вас, воспитать покорность и сделать своими, а сейчас большего от вас уже не добиться. Пойду, найду еще с кем поразвлечься, а вы, мои дорогие, гуляйте. Пока.

Оставив девушек за спиной, Синдзи поспешил покинуть квартиру, уже на выходе расслышав их переполненный ужасом и горечью вой, глубокий надрывной плач, смешанный с криком самого тяжелого отчаяния, какое только могло вобрать в себя девичье сердце. Он спускался по лестнице, пару раз сорвавшись и едва не расколов голову о каменные ступеньки, его разум рассыпался на куски и собирался в каком-то причудливом вихре, создавая жутки пугающие образы, тьма то заливала грудь, то испарялась и отключала глаза, повсюду гремела боль, будто весь мир был соткан из одних только ее острых тонких нитей, и тело попеременно начало отказывать. Синдзи уже не помнил, как вполз в фургон, как сорвал машину с места и на огромной скорости полетел по дороге. Он не помнил шоссе, не помнил колонну броневиков, полицейский кордон, толпу людей, кидающихся на мужчин в форме и с прозрачными щитками перед собой, память смутно запечатлела лишь служебный вход в Геофронт, бесконечно длинный лифт, купол над головой и последнюю дорогу до исследовательского центра — самую тяжелую и едва не прикончившую его окончательно. Когда он ввалился в кабинет доктора Акаги, сознание уже покрылось мглой и скрутилось в одну крошечную черную точку.

— Господи, Синдзи, что же ты с собой делаешь? — обеспокоенный, нежный и усталый женский голос выдернул его из безмятежной глубины в реальный мир боли и страданий. После первой вспышки искусственного света глаза обнаружили вокруг привычную больничную обстановку и строгих людей в белых халатах, среди которых — ближе всех — опознавалась взрослая, уже кажущаяся не соблазнительной, но с сердечной теплотой склонившаяся приятная женская фигура.

— Ну и где ты на этот раз умудрился так себя покалечить? — сведя брови, сердито произнесла Рицко, но, приметив открывшиеся глаза Синдзи, мотнула головой. — Нет, даже не хочу знать.

— С лестницы упал… — улыбнувшись, произнес тот, и едва не вывернул желудок наружу от странного ощущения неестественной легкости в теле, будто все его органы заменили на поддельные аналоги из вонючего пластика и скрученной ваты. — Ох…

— Постарайся не шевелиться. Тебе ввели викодин — болеутоляющее, возможно, почувствуешь себя странно, не исключено ощущение пустоты в теле, легкой эйфории или тяжелой депрессии с последующей длительной тошнотой и галлюцинациями. Я скоро закончу.

По мере того, как зрение восстанавливалось и чувство «облачности» пропадало, Синдзи мог все четче различать обстановку палаты: медицинскую койку, столешницу с россыпью блестящих хромированных инструментов, часть из которых была покрыта кровью, склянки с густой жидкостью, свертки бинтов, склонившихся над ним докторов, а прямо перед собой — сосредоточенно что-то делающую с его спиной Рицко, выглядевшую, впрочем, не самым лучшем образом, если не сказать просто ужасно. Бледное лицо, тени под глазами, уставший, даже измотанный взгляд, пытающий скрыть свое плачевное состояние напущенной бодростью, спокойствием и профессионализмом. Рицко, хоть это было и нелегко различить, едва держалась в работоспособном состоянии, надломленная то ли переутомлением, то ли сломавшим ее грузом на сердце. Синдзи, чья тревога смогла пробиться даже сквозь завесу наркотика, видел перед собой лишь блеклую тень былой соблазнительной и притягательной своей взрослой серьезностью женщины.

Сам он обнаружил себя лежащим на животе и, похоже, заштопанным хирургическими нитями, словно истрепанный плюшевый медвежонок. Стянутые швами раны, чудесным образом переставшие нестерпимо болеть, тем не менее, безостановочно противно ныли, зато отлегли мышцы во всем теле, попутно лишив его способности двигаться, за что, похоже, нужно было благодарить целебный медицинский наркотик. Руки опутывали бандажи из бинтов, а лицо, судя по ощущениям, украшала новая порция повязок и пластырей, еще краше и богаче предыдущей. Собравшись и не без труда вывернув голову назад, Синдзи разглядел, как Рицко с медсестрой ковырялись в его ране на спине, орудуя пугающими на вид ножницами с изогнутыми спицами-иглами вместо лезвий и закачивая через канюлю под кожу некий прозрачный гель. Впрочем, похоже, именно он создавал это странное ощущение в груди, одновременно смягчая режущие ощущения и залепляя легкие. Сложно было сказать, стало ли лучше, но болело точно меньше.

— Это закроет кровоизлияние в легкие, — пояснила Рицко. — Будет немного неудобно дышать и спина ограничится в подвижности, но ничего не поделать — у тебя глубокая проникающая рана. Повезло, что сосуды лишь слегка задело и крови вытекло немного, иначе задохнулся бы на месте. Про мышцы такого сказать не могу, они, конечно, затянуться, но об активном времяпрепровождении в течение недели можешь забыть, тебе прописан постельный режим.

Спорить или отшутиться Синдзи помешал приступ эфемерной легкости от затмивших разум наркотиков и забавная безразличность ко всему происходящему. Зрение на некоторое время замутилось, однако оставило чрезмерно яркий контраст смазанных красок вокруг, расплывающихся настоящей радугой. Настроение от этого не сказать что поднялось, но и тоска с грустью притихли где-то на дне души, а вместо них в голове заиграла странная навязчивая мелодия, которой захотелось подпеть — были бы силы. Впрочем, замутненное состояние не продолжилось долго — он вернулся к реальности из сиренево-розовой дымки, когда врачи зашил последний шов, наложил повязку и приподнял его тело на кушетке. Он смены положения голова неприятно резко очистилась и выветрила из себя посторонние шумы и бессвязные невнятные мысли, будто ее окатили ушатом холодной воды. Мотнув ею, чтобы окончательно привести в порядок, Синдзи протер глаза и обнаружил перед собой хмурую фигуру доктора, осторожно и притом профессионально ощупывающего его правую руку. Где-то глубоко в сознании тело дало сигнал, что его разрывает адской болью, однако мозг, к счастью, ощущения эти пропустил мимо себя.

— Серьезный вывих пальца, растяжение сухожилия, сильный отек, — пробубнил терапевт. — Лечится, но потребуется длительный период восстановления, возможно, придется наложить гипсовую лонгету.

— Не надо гипс, — вдруг сказал Синдзи. — Мне нужны обе руки.

Врач вопросительно поднял брови.

— Без него заживление будет проходить долго и болезненно.

— Пусть. Я не могу управлять Евой одной рукой.

Врач перевел взгляд на Рицко, но та кивнула.

— Делайте, как он говорит. Ослабим боль лидокаином и гидрокортизоном, сустав шинируем тейпингом, этого будет достаточно для общего функционирования руки. Дополнительно я пропишу ему викодин.

Операцию по вправлению сустава Синдзи предпочел не запоминать — все равно ничего интересного с ним не происходило, тело разрывало от боли, которую он не ощущал, но смутно предчувствовал, а ослабленный медикаментами разум постоянно стремился провалиться в дымку, так что под конец он просто сдался и отключился.

Спустя час в сознание его вернуло ощущение чего-то теплого и мягкого на лбу. Сквозь резь искусственного света ламп глаза смогли разглядеть фигуру Акаги над ним, проверяющей температуру.

— Как ощущения? — без видимого интереса в голосе спросила она.

— Я чувствую себя ватой.

Синдзи ненамного лукавил — тело воспринималось заторможено и грузно, словно раздутая воздухом подушка, особенно в правой руке, которая, как ни странно, отзывалась на команды, но совершенно не ощущалась. Плюс к тому было немного неудобно дышать, а спина поворачивалась с заметной неохотой, будто схваченная клеем изнутри.

— В третий раз залатать тебя мы уже не сможем, — Рицко попыталась слабо улыбнуться, но получилось у нее вымученно и совершенно невесело. — Тебе назначен постельный режим, но слушаться меня, я так полагаю, ты не станешь. Послушай, Синдзи. Не знаю, как ты смог довести себя до такого, но твое тело начинает медленно отказывать — пока это выражается в ослаблении органов и общего тонуса, но потом может привести к тяжелым последствиям. Тебе нужно отдохнуть, забыть обо всем и не вылезать из кровати.

— Акаги-сан, вы же знаете, что это невозможно, — улыбнулся он.

— Знаю… — она устало протерла глаза под очками. — Но сказать была обязана. Все-таки, несмотря на все произошедшее, по-прежнему отвечаю за твое здоровье.

— Не переживайте так, все закончится раньше, чем я зачахну. Вы ведь приготовили, что я просил?

Она внимательно смерила его дрогнувшими, все еще хранящими следы воспаления глазами.

— Еще не передумал?

Синдзи покачал головой.

— Что ж, это твой выбор… Программу я закончила, дело осталось за малым.

— Спасибо, Акаги-сан. Вы одна из немногих женщин, кто делает мою жизнь чуточку приятнее. Я бы вас даже поцеловал, но с моим ватно-марлевым лицом, боюсь, не смогу нащупать ваши губы.

Женщина вдруг словно помрачнела и торопливо поднялась, зачем-то смахнув с лица невидимый локон. Отвернувшись, она поставила на стол оранжевый пузырек с таблетками.

— Болеутоляющее. Принимай, только когда боль уже невозможно терпеть, не больше одной таблетки в день. Это наркотик, да еще и создающий чувство эйфории, так что зависимость можно заработать моментально. Я отойду, навещу через час. Если не передумаешь, продолжим.

Акаги скрылась за дверью, не попрощавшись и даже не оглянувшись, двигаясь немного нервозно и рассеянно. Проводив ее взглядом, Синдзи выдохнул, попытавшись сбросить с тела давящее оцепенение, приподнялся и начал разминать мышцы. На их восстановление ушло чуть меньше часа — анаболик, судя по ощущениям, превратил его внутренности в поролон, и пришлось приложить немало усилий, чтобы обрести хоть какой-то контроль над телом. Про правую руку можно было забыть — хоть она подчинялась командам, да и то с опозданиями, добиться четкой моторики от нее, пока не сойдет заморозка, не представлялось возможным. Синдзи это раздосадовало, но самое главное — голову и относительную трезвость ума — сохранить удалось, а с прочим он решил повременить.

После разминающих упражнений он на всякий случай проверил пузырек с таблетками, которые ему оставила Рицко. Расплывающийся взгляд с трудом различил серийный номер «BX 293A» мелким шрифтом и до дрожи знакомое обозначение «полиэнергетичесокго нутрицевтика» с их красно-синими пилюлями, но, стоило лишь вытереть капли слез с глаз, как надпись трансформировалось в успокаивающее, хоть и малопонятное «дигидроксикодеинон N-(4-гидроксифенил)ацетамид», а внутри нашлись ничем не примечательные продолговатые белые таблетки. Разум при их виде вдруг встрепенулся и словно невзначай прокрутил в памяти то блаженное состояние, в котором он пребывал под их воздействием — приятное, немного вялое, но обволакивающее беззаботностью, оптимизмом, внутренним зарядом делать что-то, и мозг робко рассчитал в голове, что еще одна таблетка дела не испортит, зато поможет определиться с актуальностью измененного состояния и полезностью их воздействия. Синдзи отчетливо ощутил соблазн попробовать еще одну дозу, потому что никак не мог выбросить из головы небывалое ранее состояние, в котором не было места тревогам, беспокойству о будущем и главное — боли, то есть именно то, о чем он когда-то мечтал. Ведь, если подумать, стоило ли следовать по такому сложному пути, прилагать столько усилий и рисковать жизнью, когда ответ на все вопросы был заключен в одной маленькой таблетке в его руке?

Но тут перед глазами его мелькнула мгла, а за ней — россыпь разноцветных пилюль, на которых он держался все это время. Будь они реальны или вымышлены, Синдзи знал, что обмануть себя еще раз ему не удастся. Иллюзорный мир, избавление от боли, мирная жизнь — все это осталось на той стороне пропасти, которую он сам разверз в своей душе. И тогда его рука, замахнувшись, отбросила пузырек в дальний угол, а сам он заставил себя подняться, накинуть приготовленную одежду и побрести к ванной, чтобы немного освежиться в ожидании Акаги.

Вот только, включив свет и взглянув в зеркало, Синдзи едва не шарахнулся назад и не рухнул на пол. В отражении на него смотрела хищная, оскалившаяся, пышущая яростью и злорадно ухмыляющаяся физиономия покойного блондина — будто они поменялись лицами, будто он сам стоял по ту строну зеркала. Синдзи пораженно воскликнул, наклонился вниз, упав на колени, и крепко ударил ладонями себя по щекам. Поднявшись, он с неутихающим внутренним страхом и замершим дыханием все же убедился, что это было лишь наваждение, но особого облегчения не испытал, потому что его собственное лицо — побитое, заштопанное, обклеенное пластырями — лыбилось, словно демоническая статуэтка, скалилось в точности так, как делал это главарь гопников. Синдзи широко улыбался, сам того не осознавая, не желая и не чувствуя, и это привело его в такой ужас, что он судорожно открыл холодную воду и подставил под нее голову, невзирая на повязки. Умываясь и обливаясь освежающей струей, он с облегчением ощущал, как неприятное пробирающее до костей чувство холода распространялось по его лицу, как немели и вместе с тем расслаблялись его мышцы, как губы приходили в обычное состояние и успокаивались нервы.

«У-у, да у тебя совсем крыша едет со всех этих наркотиков. Интересно, сколько ты уже принял с тех запасов, которые украл у гопников?»

«Это неправда… Я ничего не брал».

«Можешь сказать это наверняка? Хороший способ, чтобы манипулировать нашим сознанием».

Когда Рицко вернулась, Синдзи уже сидел на койке, тщательно вытершийся и совершенно спокойный — в зеркале, кроме его слегка испуганного и отекшего лица, больше ничего не наблюдалось.

— Ты почему мокрый? — замерла та на месте.

— Умывался. Ваши препараты, доктор, делают из меня тронутого психа.

Он улыбнулся и с облегчением увидел в отражении медицинского шкафчика, что его лицо не выкинуло никаких фокусов.

— Не переусердствуй, раны могут вновь открыться. А про побочные эффекты я тебя предупреждала.

— Конечно, Акаги-сан. Я все помню. Продолжим там, где остановились?

Остаток дня и первая половина ночи ушли на завершение обучения системам МАГИ, которые Синдзи, несмотря на постепенно возвращающуюся боль, изучал в ускоренном темпе. Обещанный поцелуй он все же подарил женщине, хотя с беспокойством ощутил ее слабый ответ — создавалось ощущение, что она едва держалась на ногах и с трудом могла двигать телом, хотя разговаривала внятно, четко и с незамутненной ясностью в голосе, только лишь иногда отводя глаза, когда их застилала странная дымка. Впрочем, продолжить интимные игры Синдзи не смог бы сам при всем своем желании, поэтому он обошелся лишь бережной нежной лаской, поглаживая и массируя тело Рицко, когда та объясняла ему инструкции. Через какое-то время ему даже показалось, что отстраненность на ее лице слегка оттаяла, и может быть, где-то в самом центре спрятанного сердца, ей сделалось приятно, и душу ее тронуло неловкое трепетное тепло, заставив расслабить плечи и слегка поддаться его рукам. И может быть даже, сознание женщины чуть подтаяло и подалось робкому желанию продолжить ласку чуть плотнее, глубже, горячее, однако надежда так и осталась висеть немой просьбой во взгляде, а тела продолжали довольствоваться имеющимся, не мешая занятым важными делами разумам.

И вот, когда слегка порозовевшая и волнительно утомившаяся женщина уже стала клевать носом, Синдзи отпустил ее и сам выключил консоль с невероятным осознанием, что он достиг своей цели. МАГИ был в его руках. Только торжествовать или сразу же приступать к следующей части плана у него не было ни желания, ни сил — тем более что время ушло далеко за полночь, а главным источником проблем по-прежнему оставалась двухвостая плутовка, мысли о которой не давали покоя. Девушка, как магнит, притягивала его внимание, пробуждала волнительное желание вновь увидеть ее, совладать с ней, укротить, остановить ее. Синдзи не знал, где даже можно начать поиски, каким образом ее вообще можно было удержать, его душу грызла неприятно ворочающаяся в душе тревога от понимания, что ему оставалось лишь просто сесть и ждать, зная, каким будет ее следующий шаг. Безвыходность и чувство неукротимого желания уберечь Мари, схватить и сделать частью себя выводили его из равновесия, и с этой тяжесть на сердце он буквально заставил себя отправиться на койку и хотя бы отдохнуть перед завтрашним днем — сон для него был недосягаемой роскошью.

Проворочавшись всю ночь, Синдзи под утро даже как-то смог утихомирить беспокойный разум и на некоторое время погрузиться в дрему, что уже было какое-никакое, но достижение. А утро встретило его протяжной ноющей болью в теле, отзывающейся особо невыносимыми ощущениями в правой ладони. Понимая, что самому с ними ему не справиться, Синдзи вызвал докторов, которые сделали укол с заморозкой. Увы, Рицко он больше не видел, хотя втайне надеялся на ее появление, — доктор была слишком занята некими крайне важными делами. И вместо пустого шатания по отчего-то крайне оживившейся базе он предпочел сесть на кушетку, очистить мозг от любых мыслей и просто ждать.

Мари он знал недавно и не сказать что понимал все тонкости ее непростой души, но уже имеющегося опыта общения с ней, их совместных жестоких и бескомпромиссных «игр» было достаточно, чтобы чувствовать образ ее мыслей. Именно чувствовать — то есть предугадывать, воспринимая некие незримые струнки, исходящие из ее души, легкое колебание страстно бьющегося сердца, ее тепло или прохладу коварно прищурившихся стальных глаз. Синдзи, хоть и не был в этом уверен, думал, что разгадал ее секрет, ее помыслы и желания, и он не испытывал совершенно никакого гнева из-за того, что она совершит. Правдой оказались слова, что они были похожи, и выражалось это не в их сексуальной страсти, жестокости или решительности, а в надеждах, стремлениях, тех мечтах, к которым они проложили столь сложный путь. Синдзи был готов встретить ее лицом к лицу, чтобы подарить свою теплоту и поддержку.

И Мари не заставила себя долго ждать. Сотовый пропиликал осточертевшим перезвоном, и, когда он поднес трубку к уху, сразу же раздался неунывающий девичий голосок:

— Ты знаешь, какой сегодня день?

Пауза.

— День славы. Замерший в ожидании мир будет сегодня нашей ставкой, и один из нас станет королем, а второй — королевой, — девушка вновь выдержала паузу и затем прыснула смешком. — Шутка это была, хмурый ты щеночек. Догадываешься, зачем я звоню?

— Да.

— Ну, умничка. Жду тебя наверху, у центрального входа. Не подведи, мой верный конь.

Связь отключилась, и Синдзи, глубоко вздохнув, медленно поднялся и твердой походкой направился к двери. Он не захватил с собой ни шокера, ни пистолета, которые и так остались дома, — после случая с Маной они скорее причинили бы больше вреда, чем пользы. Волнение, страх, трепет — все эти чувства не беспокоили его, хотя и никуда не делись из его души. Наоборот, Синдзи был даже рад, что, наконец, его долгая дорога подошла к концу. Это воодушевляло, делало походку легче, снимало боль и даже зарождало некое подобие ликования, затмевающего собой всю накопившуюся тяжесть на сердце.

Встретил он Мари с улыбкой на лице — милой и приветливой. Девушка, грациозно поправившая очки и выставившая бедро так, чтобы не самая длинная юбочка всколыхнулась под порывом ветра и обнажила просвет белой кожи над чулком, ответила ему тем же, разве что доброта в ее глазах показалась слишком напущенной и оттого коварной. Она выглядела потрясающе.

— О-хо-хо, парень, ты похож на фарш, который пропустили через металлообрабатывающий станок. Знаешь, я просто обожаю сильных и мужественных мужчин, чья отвага подтверждается их шрамами, но ты вообще уже за гранью. Если не будешь себя беречь, мне просто удовлетворяться не обо что будет, ой-ёй-ёй.

— Привет, — кивнул ей Синдзи, слегка притормозив от вида стоящих невдалеке танков. — Что тут происходит?

— А, это? — она приподняла брови и элегантно, чуть ли не пританцовывая, развернулась назад, умудрившись соблазнительно качнуть каждой соблазнительной частью своего тела. — Смена начальства и легкое волнение народных масс на почве последних событий технополиса. Ты правда не в курсе?

Она сделала наивное личико и вдруг в один шаг оказалась рядом с ним.

— Я тебе потом расскажу, — приблизив свое лицо к его, Мари обдала его головокружительным ароматом нежно чарующих духов, смешанным с тонкой ноткой ее тела и интимного запаха, а затем вдруг чмокнула в нос и, будто маленькая девочка, счастливо вытянулась перед ним с заведенными за спину руками. — Я была хорошей, правда-правда. Братик будет мною доволен. Я приготовила сюрприз для братика. Пусть братик это наденет.

Ее руки подались вперед, и Синдзи вдруг обнаружил в них наручники. Хмыкнув и проведя рукой по волосам, он взял браслеты и нацепил один из них на левое запястье.

— А, а, мой милый. За спиной ручки застегни.

Криво усмехнувшись, Синдзи подчинился, а затем замер, когда девушка плотно прижалась к нему, вмяв в торс свои грудки, оплела руками и проверила, крепко ли он защелкнул браслеты. Удовлетворенно улыбнувшись, Мари вдруг положила свою голову на его плечо, прикрыв глаза и стала покачиваться, словно они кружили на месте в медленном танце, попутно едва ощутимо заскользив своим влажным язычком по его шее. По телу вопреки воле прошла легкая волна приятной будоражащей дрожи, и Синдзи даже ощутил, как начала несильно кружиться голова, сама утонувшая в умопомрачительно пахнущих каштановых волосах девушки, и только это помешало ему распознать, как одна ее рука отвелась назад. А затем в бедро ощутимо кольнула игла, холодная жидкость устремилась под кожу, Синдзи машинально отстранился и тут же почувствовал слабость в ногах, отдающую сонливостью прямо в мозг.

Мари, будто виновато приподняв глазки, махнула тонким опустошенным шприцем перед его лицом и пролепетала:

— Прости, я должна быть уверена.

Взгляд Синдзи начал стремительно меркнуть, и он рухнул на колени.

— Надо все успеть приготовить, перевезти тела и все такое. Зато тебе повезло — очнешься как раз к началу представления. О, а вот и карета.

Проваливающееся в черноту сознание успело различить, как по дороге к ним приближался угнанный у гопников фургон, а потом Синдзи отключился — еще до того, как его тело опрокинулось на землю.

За последнее время он столько раз проваливался в небытие, столько раз возвращался из забвения, что очередное тяжелое пробуждение уже не могло открыть ему совершенно ничего нового. Снова звон в голове и шум в ушах, ощущение тошноты и застрявший где-то в районе горла желудок, снова вяло шевелящиеся конечности и ватное тело, привкус лекарств в пересохшем рту, снова это стойкое желание вогнать сверло под череп, лишь бы муторное состояние закончилось.

— Ну как путешествие? — голос Мари возник словно со всех сторон, расплывшийся взгляд никак не позволял осмотреться. — Ты был под кетамином, милый. Очнулся еще час назад, начал что-то бубнить про шум в голове, вести себя крайне подозрительно и неадекватно. Ничего не помнишь? Пришлось тебя оглушить, а то ты меня уже пугать начал.

Синдзи попытался что-то сказать, но язык лишь безвольно вывалился изо рта.

— Мощно накрыло, я смотрю. Похоже, у тебя легкая амнезия. Не учла побочные эффекты, прости. Вот, попей, чистая вода.

Ощутив горлышко бутылки на губах, он начал сначала медленно, а потом с жадностью глотать жидкость, пока комок тошноты едва не вырвался из горла, чего удалось избежать лишь большим усилием воли.

— Жаль, что так получилось. Я надеялась, ты увидишь начало шоу, а, получается, начнешь с середины. Ну, ничего, так даже интересней. Добро пожаловать в мой мир боли.

По лицу заструились бодрящие ручейки воды — Мари вылила из бутылки остатки ему на голову — и Синдзи наконец-то смог сфокусировать взгляд. Но то, что он увидел, превзошло его даже самые страшные ожидания.

Он находился в темных апартаментах Рей, прикованный к трубе радиатора наручниками. Окна были не просто зашторены — наглухо прикрыты панелями из толстого картона, отчего в комнате стоял мрачный плотный сумрак. Помещение освещала лишь слабая лампочка на потолке. Однако по центру его глазам открылась столь жуткая картина, которую его мозг просто не мог осознать.

Чуть правее него прямо в воздухе висела обнаженная Рей. Иллюзия создавалась из-за скрученных мотков лески, тянущихся к ввинченным крюкам на потолке, которые, собственно, поддерживали голубовласку в подвешенном состоянии. Прозрачные крепкие нити впивались в кожу, глубоко врезаясь в нее и местами даже рассекая до крови, отчего по белизне ее фигуры струились и капали на пол тонкие красные ручейки, а само тело девушки было сложено, как перочинный нож: бедра оказались вплотную стянуты к корпусу этой самой леской, поверх к ним прижимались так же обмотанные согнутые колени, руки были привязаны к щиколоткам, а во рту виднелся большой красный пористый кляп с кожаным ремешком, совсем как из набора садо-мазо. Из вздувшейся раскрасневшейся киски тянулась целая связка немыслимого количества розовых проводков — порядка двадцати штук, очевидно, виброяичек забивало ее влагалище и, кажется, матку, отчего они разбухли до размеров страусиного яйца и испещрялись выпирающими через кожу над лобком дрожащими бугорками. Пучок роторов, похоже, был активирован на максимум, вибрируя гудящей шевелящейся массой в раздувшемся лоне Рей, а вывалиться им наружу мешали хирургические зажимы, плотно схватившие аккуратные половые губки сверху и снизу, превратив некогда милый ровный воротничок розоватой кожи в мясистый жеваный огрызок. В попке голубовласки выделялась невероятных размеров плоский черный колпачок, закрывающий собой ее анус и являющийся, похоже, частью какой-то исполинской резиновой затычки. Но что пугало больше всего — это закрепленный в полу прямо под ней леденящий душу, гигантский, просто ужасающий своими габаритами ярко-красный столб, ровный, цилиндрический, облитый чем-то маслянистым и заканчивающийся сужающейся, как воронка, головкой. Ошеломленный этим зрелищем Синдзи не сразу определил в нем промышленный напольный огнетушитель со снятым распылителем, высотой больше, чем в метр, и толщиной порядка 20 см в поперечнике, обмотанный лентой и смазанный чем-то склизким.

Страшная догадка сразу же озарила его голову, хоть он никак не мог в это поверить — столб исполнял роль исполинского фаллоса и, несомненно, был установлен под Рей не для устрашения, а с четкими намерениями провести пенетрацию. И как бы разум не пытался протестовать, мотивируя физической невозможностью проникновения столь гигантского объекта в организм девушки через естественные отверстия, не оставалось сомнений, что Мари задумала именно это. Сама Рей была полностью поглощена вибрирующими ощущениями в киске, слабо мотая головой и изредка бросая на Синдзи молящие чувственные взгляды, судорожно подергивая мышцами на своем раскрасневшемся лице, мокром и целиком заплывшим от слез, да периодически постанывая и издавая мычащие звуки через нос. Сложно было сказать, разрывало ли ее душу болезненные и волнительные ощущения во влагалище и попке или это был страх, или унижение и стыд, или все вместе, но балансировала девушка на грани, из последних сил держа свой разум целостным и еще подавая редкие признаки сознания в мерцающих от сокрушительных чувств алых глазах.

Однако натужный сдавленный писк по соседству заставил Синдзи позабыть о Рей и вновь замереть он леденящего душу зрелища. Слева от голубоволоски, у стены, обнаружилась сидящая Аска с широко разведенными в сторону ногами, зафиксированными в таком положении длинной палкой между ними. На первый взгляд, с ней не произошло ничего критического: тело не усеивали никакие следы ран кроме тех, что он нанес сам, связанные за спиной руки и ноги изредка слабенько и нервозно шевелились, говоря о ее дееспособности, и тем более было непонятно, почему ее заплаканные глаза, источающие необъятный, просто нечеловеческий ужас, метались между ним и собственной киской, а лицо ее было напряжено и дрожащие губы сжаты так сильно, что, кажется, ее одновременно поразили паралич и тремор. Да, с ее киской были проведены некие манипуляции, но, опять же, Синдзи никак не мог понять причину ее столь критически обостренного страха, балансирующего на грани срыва или даже безумия.

И только когда он пригляделся, его пробрала жуткая дрожь. Киска рыжеволоски была широко раскрыта медицинскими щипцами, такими же, как у Рей, но на этот раз разводящими в стороны и натягивающими нежные лепестки половых губ до гладкого блеска ее розовой кожицы. Из-за их жесткого захвата и натягивания ее лоно расширилось до размера небольшого блюдца, натягивая до рези основание, сияя ровной выпуклой гладью преддверия влагалища и демонстрируя его четкий вход. Однако в этом не было ничего необыкновенного — хоть и слегка болезненная, данная процедура вряд ли могла привести Аску в столь жуткое состоянии. И только когда глаза Синдзи разглядели, что во влагалище был вставлен крупный продолговатый предмет зеленого цвета, только когда его мозг осознал, что это было, ему сделалось дурно.

Там покоился самый настоящий ствол кактуса — крупный, продолговатый, толстый, с обрезанным корнем и сплошь усеянный крепкими жесткими иглами. По форме напоминающий не малых размеров фаллос с сочащимся соком из основания, он был погружен до самого дна влагалища, чью плоть раздвигали во все стороны сотни колючек длиной почти в сантиметр, оставляя между собой глубокий просвет. Кожа нутра покраснела от напряжения, покрылась сетью впадин от впивающихся острых шипов, но, тем не менее, практически нигде еще не была проткнута, дрожа и балансируя на грани. Но это было еще не все — к клитору девушки, налившемуся и вспухшему, тянулся связывающий его в основании тонкий и оттого едва заметный металлический проводок, уходящий к небольшой черной коробочке у ног девушки. Синдзи не сразу смог опознать в ней не раз использованный им же шокер, к оголенным электродам которого и тянулись кончики металлических нитей. И только тогда он понял страшную задумку Мари.

— Ты не представляешь, каких трудов это стоило, — словно прочитав его мысли, наклонилась над натужно пискнувшей девушкой та. — Пришлось возиться с расширителем и во всю длину раздвинуть плоть и размять мышцы — киска-то у нашей стервочки оказалась совсем не разработанная. Здесь ты меня разочаровал, Синдзик, всю работу сделала за тебя. Ну, ничего страшного, после моей разминки она теперь хоть баклажаны в себя может запихивать без натуги.

Склонившись над вздрогнувшей Аской, Мари хищно улыбнулась и провела пальцами по ее волосам.

— Однако оно того стоило. Слышал о китайских ловушках? Это такая хитрая западня, которая при малейшем движении делает лишь хуже. В нашем случае это означает, что стоит пламенноволосой совершить хоть одно неосторожное действие, хоть одно шевеление, как ее прекрасное чрево пронзят сотни острых игл. Да что я говорю, ей даже вздохнуть нельзя, а нетренированные мышцы девочки держатся в расслабленном состоянии одной лишь силой ее воли, потому что милашка знает — подумай она о чем-то постороннем, и все, грянет ад боли.

Поднявшись, Мари прошествовала в центр комнаты и сладко потянулась.

— Жаль, что ты пропустил главное шоу. Смотреть, как девочки бились в истерике, взывая к бессознательному тебе, как они кричали от боли, как выли и ревели, когда ты проснулся и начал плести свой наркотический бред, — это было неописуемое удовольствие. А ведь я так надеялась, что ты увидишь ее «разогрев», — она развернулась и подняла с пола предмет, представляющий собой рукоять с вытянутыми и скрученными по спирали металлическими стержнями. — Ручной электрокипятильник. Вставленный во влагалище, он медленно раскаляется, сначала нежно нагревая плоть, потом ощутимо ее обжигая, а под конец припекая и обугливая кожу. Но не переживай, я не сваривала ее киску живьем, просто слегка поигралась и подогрела ее цветочек, чтобы тот получше растягивался. Хотя, не скрою, немножко обожгла — девочка орала просто волшебно, м-м…

По щекам Аски побежали слезы, когда она краем округлившихся в ужасе глаз заметила нагреватель, и из груди донесся тонкий жалобный писк, пропитанный страданием от боли и страха, а Мари лишь громко рассмеялась.

— Да-да, моя прелесть, скули во весь голос. Твое мучение только начинается. С нашей Белоснежкой №2 тоже не все так просто, как ты можешь заметить, — она весело прошагала к Рей. — Вот с ней у меня за тебя гордость возросла — ее попка оказалась растянута так, будто ты ее на мачту насаживал. Без шуток, я провела чистый фистинг до центра живота и не ощутила никаких зажимов. Даже немного грустно стало, что растягивать больше некуда…

Мари на секунду поникла, но потом вскинула полный восторга, даже немного шальной взгляд, и похлопала по огнетушителю.

— Я вспомнила, что на базе полно вот этих красавцев и позаимствовала один! Ха-ха-ха, исполинский Проникатель-9000, это просто предел мечтаний! Вот мы и увидим, на что способно тело анальной принцессы. Дабы не убить ее на первой же секунде, я слегка подготовила девочку — набила ей полную киску вибраторов, пожертвовав всеми своими запасами, и до-о-олго-долго стимулировала, пока мышцы нижней части живота вконец не ослабли и не утратили всякую способность к сопротивлению. Ну и попутно я накачала ее кишечник любрикантом, чтобы внутри все было гладенько и хорошо скользило. Что называется через вход и выход.

Ткнув носком в моток трубок на полу, она продемонстрировала Синдзи пару обрывков длинных шлангов и канистру с какой-то маслянистой жидкостью.

— Все правильно, мой милый, вставила в рот и в попку и закачивала до тех пор, пока она не начала фонтанировать из всех щелей. Представляешь, у нее даже слезы вязкими стали, я такого еще никогда не видела. Еще бы из ушей потекло, и был бы полный улет. Ну, в любом случае, кишечник с желудком мы ей прочистили и смазали, подвесили телеса на мною же разработанные и сооруженные лески, а для разминки заткнули попку этим могучим кляпом.

Наклонившись, Мари ухватилась за затычку и, напрягшись, с трудом стала вытягивать из ануса Рей невероятных размером клапан, сравнимый формой и размером с головкой артиллерийского снаряда. Кожа на попке туго натянулась, голубовласка распахнула мучительно вспыхнувшие глаза, залилась еще большей краской и болезненно проскулила через нос, но вот кляп со шлепком выскользнул наружу, оставив вместо себя огромную темно-красную дыру неспособного сомкнуться после столь сильного расширения ануса, из которого на огнетушитель ручьем стала выливаться слизистая масса и медленно вываливаться часть прямой кишки.

— Во-от... — протянула Мари, самозабвенно лизнув склизкий кусок резины и сверкнув линзами очков с искорками безумной страсти в глазах. — Ах, да, еще сделала ей несколько уколов дитилина ректально, так что мышцы у девочки сейчас висят, словно стиранные тряпки, а силенок у нее не больше, чем у новорожденного котенка. По крайней мере, в нижней половине тела.

Она хохотнула, обняв затычку и сладострастно закатив глазки, но тут на столике зажужжал сотовый, и девушка, радостно подскочив к нему, взяла трубку и открыла пришедшее сообщение.

— А вот и наша Белоснежка №1, где его там черти носят. — Она вдруг нахмурилась. — И какого черта ты мне мой адрес письмом прислал? Я же тебе сказала, чтобы дул сюда, когда освободишься. Ух, балда, ну я тебе устрою анальную кару по прибытии. Зла прям не хватает, как же иногда люди тупят.

Сверкнув искоркой гнева в быстро покрывшихся холодной сталью глазах, Мари твердым шагом вернулась в центр комнаты и жестким голосом объявила:

— Ну и хрен с ним. Больше никаких игр, никаких шуток, никакой пощады, — взгляд ее, направленный прямо в глаза Синдзи, внезапно стал медленно наполняться небывалой злобой, сияющей изумрудным огнем жестокостью и животной жаждой плоти, отчего того нервно передернуло, сколь жуткой оказалась эта перемена. — Ты знаешь, птенчик, я была просто в не себя от ярости. Ты украл кровь моей девственности. Ты первый убил человека, хотя я столь долго к этому шла и так трепетно готовилась забрать первую на своей тропе человеческую жизнь. Некоторые глупцы ранее погибали из-за меня, кончали с собой, сводили друг с другом счеты, но все это не то, я хотела лично забрать жизнь человека на пике его боли и наслаждения. Это был бы сакральный акт перерождения чувств, достижения апогея в совместном наслаждении, смерть от ощущений, я так этого ждала! Но ты, сукин сын, ты забрал у меня это, ты со своей мужланской пушкой, с этим мерзким фаллическим символом, грубо перестрелял ублюдочных скотов, тех нелюдей, даже не поняв всю возвышенность момента. Я ненавижу тебя за это, подонок!

Закончив пламенную речь, чуть ли не брызжа слюной, Мари вдруг встрепенулась и за секунду пришла в норму.

— Но оставим личные обиды. Моя цель — не месть тебе за утраченное удовольствие, а высший акт справедливости. Ты будешь наказан, жаворонок, за свою беззаботность. Ты станешь палачом, кто разделит горький плод выбора. Да, Синдзик, сейчас ты выберешь, кто из двух твоих подружек умрет, а кто продолжит жизнь в инвалидном кресле.

Широкая лукавая улыбка озарила лицо девушки, и Аска рядом, зажмурившись, тихо застонала в отчаянном перепуганном плаче, а Рей бросила на Синдзи слабый сокрушенный взгляд, и из глаз ее по щекам вновь заструились слезы. Однако он не поднимал головы, не шевелясь, замерев на месте, будто ничего не слыша.

— Все так и есть, птенчик, это та реальность, к которой ты стремился! И не надо отрицать, ты понял, к чему идет дело, еще давно, ты знал это, и потому прогнал их, я права?! — Мари буквально перешла на крик от переполняющего ее восторга. — Ты знал, что я оставлю этих потаскушек на сладкое, и поэтому выгнал их из дома! Нам пришлось приложить немало усилий, чтобы их разыскать. Я хотела начать еще вчера вечером, но ты как всегда все испортил. Черт, я прокляла все на свете и особенно тебя, рыская по городу и отсасывая у начальников службы безопасности, только бы найти наших пташек. Представь, голубовласка обнаружилась в каких-то трущобах, обрабатываемая местными пьянчугами — ее трахали человек пять, по очереди и потом одновременно, обливая и закачивая спермой. Впрочем, изнасилованием это было сложно назвать — девочка находилась явно не в себе и без сопротивления удовлетворяла мужчин, витая где-то в своих облаках и мало чем отличаясь от куклы. Рыжую дрянь мы нашли у берега озера, на каких-то старых развалинах — эта тютя разделась до гола, сложив свои вещички, и топала куда-то в воде, кажется, вознамерившись благополучно утопиться. И все из-за тебя, дорогой! Ты выгнал их, пытаясь спасти! Ты хотел их защитить!!!

В своей яростной речи, метая словно сыплющий зелеными искрами взгляд и жестикулируя, как заправской оратор, Мари стала похожа на настоящего безумца, вошедшего в раж и ничего не воспринимающего вокруг, и поэтому она не сразу различила, как задергались плечи Синдзи. А, угомонившись, оторопела и изумленно вытянула лицо, увидев, как тот разошелся задорным безудержным смехом.

«Это конец».

— Ха-ха-ха! Какое шоу, Мари, ты прямо превзошла все мои ожидания, — он даже не сдерживал слез от хохота. — Сколько высокопарных слов, «спасти», «уберечь»!.. Мировой театр явно лишается выдающегося актера. Послушай меня, баканеко. Этих двух сучек я выкинул, потому что они мне надоели, а твое предложение лишено смысла в своем посыле. Я давно уже сделал выбор, и не стоило устраивать это представление ради него одного.

Девушка, недоуменно поведя бровью, разогнулась и немного недоверчиво произнесла:

— Уже сделал выбор? Серьезно, что ли?

— Да, — он перестал улыбаться и устремил на нее свой жесткий волчий взгляд. — Я выбираю тебя. Только тебя. Твое тело, твою душу, всю тебя. Я хочу, чтобы ты принадлежала мне без остатка, была рабыней моего члена, моей игрушкой, моей вещью.

Сбоку послышалось, как Аска, всплакнув, негромко протянула полным боли и горечи голоском, а Мари растерянно опустила руки, изобразила умилительно недоуменное выражение лица и вдруг покрылась румянцем

— Я… так тронута. Из всех мужчин, кто говорил мне это, ты больше всех согрел мое сердце, истинно так, — но вдруг она хищно оскалилась. — Только не думай, что тем самым спасешь овечек. Они сдохнут обе, а инвалидом вместо них станешь ты! Сестренка будет заботиться о тебе всю оставшуюся жизнь. Ну так что, кого ты выбираешь первой?

Синдзи опустил взгляд, но после слов Мари, когда в комнате возникла долгая напряженная пауза, он вдруг дрогнул, задрожав, как он невероятного напряжения, поднял голову, и зрачки, будто сами по себе, скользнули к измученной, обессиленной, сокрушенно повисшей на лесках Аянами.

И Мари, радостно хохотнув, подскочила к затрясшейся из-за внутренних судорог и широко распахнувшей в страхе глаза Рей, а затем неожиданно резко вскинула руку, в которой блеснуло неизвестно откуда взявшееся лезвие кухонного ножа, и с тонким лопающимся звуком перерезала лески. Тело голубовласки тут же ухнуло вниз, насев на вершину огнетушителя и частично погрузив в огромную дырочку попки его конусовидный конец, однако ширина столба была слишком большой, плоть глубоко вмялась и сразу же затормозила проникновение, даже несмотря на обильный слой смазки, и глубоко простонавшая через нос Рей начала заваливаться на бок. Но оказавшаяся рядом Мари подхватила девушку за бока, вернула ее в вертикальное положение и установила прямо на вершине огнетушителя. Лески, все еще стягивающие прижатые к телу руки и ноги, из-за машинальных движений голубовласки впились и местами прорезали кожу, и по телу ее засочились редкие, но отчетливые ручейки крови, а сама она мучительно зажмурилась и вскинула вверх голову, громко проскулив болезненным голоском, и из глаз ее вдоль висков потекли страдальческие слезинки, утонув в нежно-голубых, немного растрепанных локонах.

«Нет…»

— И вот он, момент истины. Я подарю тебе самое неизведанное ощущение, на которое способно твое тело и твой мозг. Вам обоим, — безумие на лице Мари превратилось в помешательство. — СДОХНИ!!!

Выкрикнув бешеным голосом, девушка подпрыгнула, уперлась руками в плечи Рей и изо всех сил, используйся ускорение и вес собственного тела, вдавила ту на вздымающийся с пола гигантский столб. И тот, раздвинув до предела и так уже широко раскрытый анус, с тяжелым натяжением утонул на десяток сантиметров в попку, столь глубоко вмяв плоть, что даже ягодицы потеряли свою округлую форму и вобрались внутрь, образовав невероятную по своей форме и размерам впажину. А голубовласка, надсадно пикнув, сжалась и тут же, разрезая кожу лесками, выгнулась струной, запрокинув голову, выкатила красные глаза, на несколько мгновений потерявшие осмысленность из-за боли, а затем ослаблено обмякла и с выражением нестерпимой муки скривила лицо, моментальной заплыв в слезах.

— Вот так… — Мари стерла пот со лба. — Хорошо… Чувствуешь это невероятное ощущение, как что-то гигантское проникает в твое сокровенное лоно? А ведь вошла едва ли десятая часть. Ничего, мы продолжим.

И вновь подпрыгнув, она снова нажала на плечи Рей, и снова ее тело под давлением чуть соскользнуло вниз с жутковатым хлюпающе-скрипящим звуком. Попка девушки уже окончательно потеряла свою аккуратную округлую форму, став похожей на натянутую кожистую воронку, а внутренняя полость кишечника начала вынужденно расширяться и чуть ли не с треском раздаваться в стороны.

— МГХ-Х-Х-Х!.. — не выдержала голубовласка, выпучив на пике нестерпимой боли глаза и захрипев через нос. Ее скулы напряглись, крепко сжав кляп, щеки затрепетали из-за стремительно участившегося дыхания, голова мелко затряслась — мышцы девушки, ослабленные медикаментом, все же начало сводить от напряжения и раздирающих ощущений в теле.

— Так, дальше не идет, — поправив очки, прокомментировала Мари. — Горлышко уперлось в тазовую кость. Остановит ли это нас? Черта с два! Диаметра фаллоса как раз достаточно, чтобы протиснуться в брюшную полость. Наверное. Сейчас проверим.

Под ее нажимом тело Рей продолжило свое медленно мучительное насаживание на огнетушитель. Натягиваемая рывками и продвигающаяся короткими шажками попка проглотила уже почти четверть его дины, разведя анус столь сильно, что тот перестал пропускать из нутра смазку и, казалось, готов был лопнуть в любую секунду. Побелевшая кожица затрещала от вибрации плоти, живот голубовласки начало скручивать, словно его всасывало внутрь, а сама она уже стала терять голову от боли, не переставая мычать ужасным страдальческим голосом, да мечась переполненным слезами страха и ужаса взглядом, изредка лишь останавливая его на Синдзи, а затем срываясь вновь.

— Итак, толстая кишка заполнена целиком. Я удивлена, если честно, ожидала, что ее разорвет еще на начальном этапе. Что ж, похвально. И, казалось бы, вот она — победа, ведь дальше физически некуда пихать. Но нет. Дальше есть куда. Дальше у нас есть мясо.

И тут Мари вдруг буквально запрыгнула на Рей и стала со всей мощи толкать ее вниз. И тело девушки внезапно осело, а на животе ее под кожей чуть выше лобка проступил пугающий своими размерами бугор — крепкий, конусовидный, вздувший плоть и образовавший неестественный жутковатый выступ из чрева.

— МГ-Г-Г-ГКХ!!! ГХ-Х-Х-Х-Х!!! — Рей забилась столь сильно, что лески начали буквально срезать кожу с ее конечностей, орошая белоснежное тело кровавыми струйками. Она из-за боли уже больше ничего не воспринимала, на белках ее остекленевших обезумивших глаз стали рваться сосуды, усеивая глаза красными подтеками, из груди начал вырываться бессвязный не то сдавленный рев, не то невыносимый хрип. Разум девушки затрещал, наполнив ее тело нечеловеческой агонией.

— Давай, детка, вперед!!! — прогорланила Мари, заскакав на ней, будто наездник на молодом бычке. — Разорви неразрываемое, глубже, глубже, в бесконечность и дальше!!!

Бугор на животе голубовласки вытянулся чуть вперед, заставив ее тело слегка развернуться и выпрямиться. Теперь настоящий цилиндрический вал стал вырастать из основания ее чрева и распирать плоть изнутри широким продолговатым бугром, натягивая на себя разворачивающийся кишечник и сминая внутренние органы. Стенки кишки заскользили вдоль бугра под натянувшейся кожей живота, и словно огромный брус выпятился из ее нутра, достигнув желудка и оставшись торчать немыслимо толстым, мощным и крепким сюрреалистическом шпилем.

— Мгкх!.. Гх-х-хк… Кхг… — Рей почти лишилась чувств и сокрушила сознание, будто начав выкашливать свои внутренности и сводить конечности так, чтобы они переломались, лишь бы хоть как-то заглушить эту нечеловеческую боль. Глаза ее закатились столь сильно, что зрачки скрылись за веками, с губ потекла вязкая слюна и даже из носа начала брызгаться пена, а глубоко вмятая попка стала затекать неторопливо просочившейся кровью.

— Ну что там? Полпути только прошли, — Мари сама тяжело дышала, сверля голубовласку под собой возбужденным взглядом. — А, ты на пределе, деточка? Похоже, живот-то кончился, дальше вроде как грудная клетка начинается. И ты еще жива?

Она повернулась к замершему, словно камень, Синдзи.

— Ну а ты чего молчишь? Представь, ка-а-ак ей больной сейчас. Давай, птенчик, вырази свои эмоции. Ужаснись, закричи, возбудись, сделай хоть что-то!

Он не отреагировал, даже не моргнув своим черным неколебимым взглядом, и тогда Мари взвыла.

— Черт, как ты меня бесишь! Я же твою подружку к праотцам отправляю, я делаю ей так больно, что она сейчас лопнет от мучений! Посмотри на ее лицо! Ей конец, она уже терпеть не может! А ты… ты… хоть бы ради приличия показал, что тебе не все равно, ты, чудовище!

Но ответа от него она не дождалась и тогда, взревев от отчаяния, раскрасневшаяся воспаленная девушка навалилась на голову Рей и с невероятным усилием вогнала ее застопорившееся тело на остатки столба. И тот, с секундным напряжением замерев, будто все прекратилось, вдруг с хрустом утонул в теле Рей, и бугор в ее животе распорол тонкую стенку кишечника, тут же покрыв ее белоснежную кожицу бордовой тенью изнутри. Голубовласка, натянувшись, словно пружина, вдруг притихла, замерла, сделавшись похожей на попавшую под пресс куклу человека, и тут в центре ее тела раздался чудовищный хруст — огнетушитель, словно бур, пронзил диафрагму, распоров легкие, переломал грудную клетку, как тростинку, и тело соскользнуло вниз до пола, вобрав в себя столб целиком до основания.

Голова Рей упала вперед, оставив ее взгляд устремленным прямо на Синдзи, и тот, не дышащий и превратившийся в лед, вдруг с ужасом осознал, что девушка была еще жива. Боль, мука, агония — все это вдруг исчезло из ее чудесным образом прояснившихся, невообразимо красивых алых глаз. Она смотрела с нежностью, с капелькой счастья, с легкой и немного неловкой благодарностью, плача не от раздирающих тело ощущений, не от настигающей ее смерти, а от теплого, ранимого и робкого чувства на сердце, ласкового дуновения души, таимой надежды и мечты, в последней капельке жизненных сил прощаясь.

А затем из ее рта сквозь кляп выплеснулся поток густой темно-красной крови, сфинктер ануса одновременно лопнул, разворотив ее кишку, и в ту же секунду примотанный лентой колпачок слетел с распылителя огнетушителя и плотный поток пены вырвался прямо внутрь тела девушки. Ее живот сразу же вздулся огромным пузырем, тело скрутило, вдавив лески в мясо, и лицо Рей лишилось чувств, угаснув, словно растаявшая на ладони снежинка, а глаза всего за несколько секунд померкли, затухли и сделались двумя безжизненными мутно-красными стекляшками.

И тогда на пол из пропоротой кишки наружу выплеснулась пенистая масса вперемешку с ошметками органов и ручьями крови, и такая же пена захлестала изо рта девушки, залив лицо слоем розовато-красной жижи, и тело Рей обмякло, перестав биться и дергаться.

— Вот так, — когда все прекратилось и мертвую тишину комнаты нарушало лишь журчание льющейся из пробитого насквозь чрева не подающей признаков жизни голубовласки пены, произнесла успокоившаяся Мари и, устало шатаясь, отошла от кроваво-белой лужи на полу. — Готово. Было круто.

Синдзи не моргнул, не шевельнулся, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он лишь с полуулыбкой смотрел на безжизненное изувеченное тело Рей, видя лишь черную стену перед собой.

— Тебе что, вообще пофиг? Я убила твою подружку… не, не так, я убила отличную девчонку для траха, а тебе все равно? Знаешь, я начинаю думать, что ты монстр. Или псих.

Но тут вдруг комнату пронзил нечеловеческий дикий крик.

— ГЬЯ-А-А-А-А-А-А!!!

Кричала Аска. Пораженная увиденным, она поначалу даже не могла выдавить и писка, просто не веря в произошедшее, не способная осознать, что подобное может произойти по-настоящему. А когда поняла, ее разум сорвался от пронзившего его шока, рушащего все сознательное, взвыла в жутком нечеловеческом страхе, даже не думая, что иглы в этот момент вонзились в плоть ее влагалища и утонули в ее залившейся кровью мякоти.

— Ах ты ж дрянь… — скривилась Мари от оглушающего крика и, подойдя к рыжеволоске, ударила ее ногой в солнечное сплетение.

Та мгновенно захлопнулась, всхлипнув, и тут же распахнула глаза на пике боли и залилась скулящим плачем, когда ощущения из киски достигли мозга.

— Отправляйся за своей подружкой, дрянь.

С этими словами Мари наклонилась и активировала кнопку на шокере, и тут же комнату заполнил непрекращающийся треск, а за ним — новый, еще более жуткий вопль.

— ИЙЯ-А-А-А-А!!! ГХА-А-А-А-А-А!!!

Сократившиеся от электрического импульса мышцы заставили стенки влагалища плотно обхватить кактус, отчего его иглы не просто чуть вошли под кожу, а пропороли плоть до самого основания, превратив нежную складчатую гладь лона в кровоточащее решето. Аска не переставала орать, неистово дергаясь и учащенно содрогаясь в агонии, она устремила полные ужаса и боли глаза на Синдзи, не в силах совладать с выражением своего лица, запечатлевшего невыносимую муку, она разбрызгивала слезы по щекам, она пыталась что-то произнести, но ее губы свело от пробивающего тело тока, и из груди доносился только ужасающий страдальческий писк.

— Достала… — фыркнув, Мари направилась к коробке в углу комнаты. — У меня тут пару зажимов на спицах есть, догадайся для чего. Правильно, я собираюсь сделать из этого кактуса самый стильный вибратор в истории. Ты только представь, фаллоимититор, усеянный шипами. Не какими-то там пупырышками, а настоящими жесткими и острыми, как иглы, шипами. Это будет хит. А мы же сейчас проведем полевые испытания и проверим, как кактус будет скользить в киске условно обыкновенной девушки. Смотри внимательно.

— Гха… Кгха… Нга-а-а… — кислород в груди трясущейся рыжеволоски кончился, и она начала задыхаться, выдавливая из себя в отчаяние слова, судорожно глотая воздух. — Си… Син… Синдзи… Сп… спаси… спаси… пожалуйста… Синдзи… спаси меня… умоляю… спаси… Мне… так… больно… я… умру… Синдзи… помоги… спаси… Синдзи…

— Да-да, «помоги», «спаси», старая песня, — Мари вернулась с хирургическими щипцами. — Нет бы попросить отключить ток. Хотя в нем ничего критического нет — я на себе испытала. Ну, неприятно конечно, особенно в столь чувствительные места, но терпеть можно. Хотя, так долго я не пробовала, может, там какой особый эффект есть… Ну, не суть важно, тебя мы тоже сейчас отправим на тот свет.

Наклонившись к Аске, Мари уже потянула к ее сжатому, исторгающему порциями кровь влагалищу хромированные металлические щипцы, а сама рыжеволоска, потеряв способность говорить, лишь истерзанно разразилась сокрушительным мучительным плачем, переполненным болью и разрывающей сердце мольбой, как вдруг Синдзи громогласно взвыл.

— НГА-А-А-А-А-А-А!!! — словно животное, он заревел так, что Мари и даже Аска притихли — первая в остолбенении, вторая в ужасе, а Синдзи все орал во весь голос, разрывая горло, орал так, что сама комната, кажется, затряслась, он поднял голову к потолку и взвыл, на секунду став похожим на жуткого монстра, а затем вдруг вскочил с пола на ноги и развел в стороны высвободившиеся руки, на запястье одной из которых звякнули наручники.

Все это время он не бездействовал, а выкручивал себе травмированный палец. Несмотря на не до конца выветрившийся из ладони лидокаин и остатки наркоза в крови, притупившие чувства, боль обожгла руку, как только он стянул бинты и попытался пошевелить вывихнутый палец. И тогда, собравшись и отстранившись, Синдзи начал медленно его расшатывать, движение за движением выкручивая из сустава и разрывая только зажившие сухожилия, внутренне крича и воя от нестерпимых ощущений. Несколько раз он частично терял сознание, так и не вскрикнув, но не выдержав адской рези в пальце, и каждый раз в себя его приводили крики девушек, их мучения и агония. Смерть Рей и переполненный страхом и болью вопль Аски были последней каплей — собравшись, Синдзи окончательно выдернул палец из сустава так, что тот остался болтаться на одной коже и мясе, тут же взревел и едва не отключился, но из последних сил замутненного сознания приложил его к ладони, пропустил под браслетом наручника и таким образом освободился.

А теперь он стоял прямо перед ошалевшей Мари и залившейся слезами Аской, уже проваливающейся в омут беспамятства от боли, и, несмотря на жуткую боль, был готов действовать.

— Ты… — дрогнувшим голоском пискнула округлившая глаза Мари. — Ты сломал себе палец? Как?..

Дальше комната будто закрутилась в фантасмагоричном калейдоскопе: Мари, позабыв об Аске, рванула с места к выходу, Синдзи метнулся за ней, по пути лишь наклонившись для того, чтобы подобрать все еще жужжащий шокер, а девушка, не успев справиться с замком, пнула ногой столик и опрокинула в его сторону свою сумку. Тот, отмахнувшись, в ответ схватил подвернувшийся под руку табурет со сломанной ножкой и метнул его в голову Мари, которая, не успев увернуться, получила удар по затылку и, пошатнувшись, рухнула на пол. Прыгнувший на нее Синдзи нанес по телу девушки с десяток крепких ударов табуреткой, держа ее неповрежденной рукой, разбил ее лицо в кровь, сломал очки, пару ребер, усеял ее гладкую мраморную кожу черными синяками, затем сдавил гордо локтем, а другой рукой задрал ее юбку и рывком, содрав кожу с влагалища, погрузил в него шокер до основания, и только тогда, наконец, остановился.

— Я… — донесся ее слабый придушенный голос, — я думала… что ты сначала бросишься… спасать их…

Синдзи неопределенно скривился и хмыкнул.

— Говорил же — они мне не интересны. У меня другая цель.

Неожиданно наклонившись, он бережно поцеловал Мари в разбитые губы, а затем улыбнулся, сказав:

— Спасибо за все, вот только…

И его рука нажала на кнопку шокера.

— Я уничтожу тебя.